Текст книги "Двадцать тысяч лье под водой (другой перевод)"
Автор книги: Жюль Габриэль Верн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
– Что? – вскрикнул Нед. – И скаты в одном порядке! Хорошо, нечего сказать. Но я, друг Консель, в интересах скатов не советую их помещать вместе с акулами в одном бокале.
– Осетровые, – продолжал Консель, – жабры у которых прикрыты особым щитом; в этом порядке четыре семейства. Тип: осетр.
– А, друг Консель, вы сумели лучшее приберечь к концу, по крайней мере по моему мнению. Теперь все?
– Все, дружище, – ответил Консель, – и заметьте, когда вы все это знаете, вы еще ничего не знаете, так как семейства разделяются на классы, роды, виды, разновидности…
– Прекрасно, друг Консель, – прервал Конселя гарпунщик, подойдя к окну, – смотрите, какие проходят мимо нас разновидности!
– Да, это рыбы, – вскрикнул Консель, – можно подумать, что мы стоим перед гигантским аквариумом!
– Нет, – возразил я, – аквариум – клетка, а эти так же свободны, как птицы в воздухе.
– Дружище Консель, называйте их, называйте! – умолял Нед Ленд.
– Я не настолько сведущ, – ответил Консель. – Обратитесь за этим к моему учителю.
И действительно, Консель, несмотря на свое знакомство с классификацией, не был натуралистом, и, право, я не знаю, сумел ли бы он отличить, например, тунца от макрели.
Канадец мог назвать любую рыбу, не задумываясь.
– Это балисты, – сказал я.
– Китайские спинороги, – определил по-своему Нед Ленд.
– Род – балисты, семейство – жесткокожие, порядок – крепкочелюстные, – шептал Консель.
Несомненно, Нед и Консель, вместе взятые, составили бы отличного натуралиста. Канадец не ошибся. Группа балист, со сжатым по бокам телом, зернистой кожей и вооруженных на спине иглой, резвилась около «Наутилуса». Они отличались красивой окраской чешуи, сероватого цвета сверху, белого снизу, покрытой золотистыми пятнами. Среди них плыли скаты, и среди них, к великой моей радости, я заметил китайского ската, желтого цвета сверху, нежно-розового на брюхе и снабженного тремя иглами впереди глаза, – редкая порода, в существовании которой сомневались во времена Ласепеда, так как этот натуралист видел их только в японских альбомах.
В течение двух часов огромная морская армия составляла эскорт «Наутилуса». Среди них во время игр – прихотливых движений, в которых рыбы, казалось, соперничали красотой, блеском и скоростью, – я заметил зеленого губана, барберина с двойной черной полосой, белых гобий с круглым хвостом белого цвета, с фиолетовыми пятнами на спине, японскую скумбрию, восхитительных макрелей этих морей с голубой чешуей по всему телу и серебряной на голове, блестящих лазоревиков, уже одно название которых заменяет описание; полосатых спар с плавниками, отливающими голубым и желтым цветом; златобровов с поперечными полосами, окаймленных черной лентой на хвосте; поясных спар, элегантно затянутых, словно в корсеты, в свои шесть поясов; трубкоротые виды со ртом в виде флейты, называемые иначе морскими бекасами, – из них некоторые достигали длины в один метр; японских саламандр; ежовых мурен; морских змей длиной в шесть футов с маленькими блестящими глазами и с широкой пастью, усаженной зубами.
Наш восторг дошел до крайних пределов; восклицания не смолкали. Нед называл рыб, Консель их классифицировал, я приходил в экстаз от быстроты их движений и красоты разнообразных форм. Ни разу мне не приходилось видеть этих животных на полной свободе в их родной стихии.
Я не стану перечислять все разновидности, которые проходили перед нашими изумленными глазами, всю эту коллекцию Японского и Китайского морей. Эти рыбы толпились, соединяясь в более многочисленные стаи, чем птицы в воздухе, привлекаемые, несомненно, блеском электрического света.
Вдруг зал осветился. Железные ставни опустились, и восхитительное видение исчезло. Но я долго еще продолжал мечтать, пока мой взор не остановился на инструментах, висевших по стенам. Компас по-прежнему показывал, что держимся направления северо-северо-востока, манометр указывал давление в пять атмосфер, соответствующее глубине в пятьдесят метров, а электрический лаг сообщал, что скорость хода равняется пятнадцати милям в час.
Я ожидал прихода капитана Немо, но он не появлялся. Было пять часов.
Нед Ленд и Консель вернулись в свою каюту; я отправился в свою комнату, где застал приготовленный для меня обед. Он состоял из черепашьего супа, из белого мяса краснобородки, печени какого-то морского животного – замечательно вкусного блюда, и, наконец, филе из мяса королевского ежа-рыбы, который показался мне значительно вкуснее лососины.
Я провел вечер за чтением, письмом и в размышлениях. Затем меня стало клонить ко сну; я растянулся на моем ложе и крепко заснул, а тем временем «Наутилус» продолжал быстро скользить, пересекая течение Черной реки.
Глава XV
ПИСЬМЕННОЕ ПРИГЛАШЕНИЕ
На следующий день, 9 ноября, я проснулся, проспав ровно двенадцать часов. Консель, по обыкновению, пришел узнать, как я провел ночь, и предложил свои услуги. Он не стал будить канадца, как человека, любящего поспать.
Я предоставил Конселю одеть меня сообразно его фантазии и на его вопросы старался отделаться молчанием. Меня сильно беспокоило отсутствие капитана Немо, который со вчерашнего вечера еще не показывался; я надеялся увидеть его сегодня.
Консель одел меня в платье из бисуса. Качество ткани не раз вызывало с его стороны замечания и расспросы. Я сообщил ему, что материя соткана из шелковистых, лоснящихся волокон, которыми некоторые моллюски, в изобилии живущие в Средиземном море, прикрепляются к скалам. Из этих волокон делают также прекрасные ткани, чулки, перчатки, потому что они очень мягки и весьма теплы. Следовательно, команда «Наутилуса» могла быть экипирована в одежду из такой же ткани, не пользуясь произведениями земли, как, например, хлопчатником, шерстью овец или шелковичным червем.
Окончив свой туалет, я отправился в большой салон. В нем никого не было.
Я погрузился в изучение сокровищ конхиологии, расположенных в витринах, затем стал рассматривать огромные гербарии с редчайшими морскими растениями; последние были столь искусно высушены, что сохранили свой натуральный цвет. В числе этих редких водных растений я встретил вертикальные кладостефы, павлинов-падинов, каулерпы, похожие на виноградные листья, перообразных агар, acetabules, похожих на шампиньоны (их долгое время причисляли к классу зоофитов), и, наконец, полную серию вошерий.
Так прошел целый день; капитан Немо не удостаивал меня своим посещением. Зальные панно не отворялись, быть может, из опасения, чтобы наше чувство восторга не притупилось.
«Наутилус» шел по направлению к востоко-северо-востоку со скоростью двенадцать миль в час и на глубине от пятидесяти до шестидесяти метров.
На следующий день, 10 ноября, – то же невнимание капитана и такое же одиночество. Никого из людей экипажа я не видел. Нед и Консель большую часть дня провели со мной. Их тоже удивляло непонятное отсутствие капитана. Не заболел ли этот странный человек? Не изменил ли он своего решения по отношению к нам?
Однако мы пользовались, по выражению Конселя, полной свободой, и нас прекрасно кормили. С этой стороны наш хозяин держался данного обещания. Мы не могли жаловаться на наше одиночество, которое так щедро вознаграждалось всем, что нам приходилось видеть, и всем тем, что было предоставлено в наше пользование.
С этого дня я стал вести дневник своих приключений, что дало мне возможность описывать их с самой педантичной точностью и со всеми любопытными подробностями; писать пришлось на бумаге, сделанной из морской травы. 11 ноября ранним утром свежий воздух, распространившийся по всем внутренним помещениям «Наутилуса», дал мне понять, что мы поднялись на поверхность океана для возобновления запаса кислорода. Я направился к центральной лестнице и поднялся на палубу.
Был шестой час; день оказался пасмурный, но серое море было спокойно. Придет ли капитан Немо? На палубе находился только рулевой, заключенный в клетку. Усевшись на выступ, я с наслаждением вдыхал в себя морской воздух. Солнечные лучи мало-помалу рассеяли морской туман. На востоке показалось солнце, и от его лучей на море запылала яркая полоса. Верхние рассеянные облака окрасились переливами перламутра. Перистые легкие облака, зазубренные по краям, предвещали ветер.
Но разве «Наутилус» боялся ветра? Что для него ветер, когда и буря его не пугала!
Я любовался прекрасным восходом солнца, действовавшим так животворно, когда услыхал, что кто-то вошел на платформу.
Я приготовился раскланяться с капитаном Немо, но это оказался подшкипер. Он вошел на палубу и, казалось, не замечал моего присутствия. Внимательно исследовав все точки горизонта, он вооружился сильной подзорной трубой. Затем, подойдя к отверстию, произнес следующие слова, которые я твердо запомнил, потому что они повторялись каждое утро при одинаковых условиях:
«Nautron respoc lorni virch».
Я не знаю, что они означали.
Сказав это, подшкипер удалился. Полагая, что «Наутилус» будет идти под водой, я через отверстие спустился в узкий проход и возвратился в свою каюту.
Так прошло пять дней; обстоятельства не изменялись. Каждое утро я выходил на палубу, каждое утро повторялась та же фраза тем же человеком, и капитан Немо ни разу не показался.
Я примирился с обстоятельствами, но 16 ноября, возвратившись в свою комнату, нашел на столе адресованную на мое имя записку.
Я нетерпеливо распечатал ее; она была написана твердым, четким почерком, напоминавшим немецкие буквы.
Записка заключала следующее:
«Господину Аронаксу, на корабле «Наутилус»,
16 ноября 1867 года.
Капитан Немо приглашает господина профессора Аронакса завтра утром на охоту в его лесах на острове Креспо. Он надеется, что господину профессору ничто не помешает принять участие в охоте, а также что и его товарищи будут его сопровождать.
Командир «Наутилуса» капитан Немо».
Глава XVI
ПРОГУЛКА ПО РАВНИНЕ
Каюта, куда мы были приглашены, оказалась арсеналом и гардеробной «Наутилуса». Дюжина скафандровых аппаратов висела на стене в ожидании желающих совершить прогулку.
Нед Ленд, увидев их, отказался в них одеться.
– Мой бравый Нед, – обратился я к нему, – леса острова Креспо – подводные леса.
– Прекрасно, – ответил гарпунщик, сознавая, что его мечты о свежем мясе остаются одними мечтами. – А вы, господин Аронакс, тоже собираетесь облачиться в это одеяние?
– Что делать, друг Нед, если так надо.
– Каждый поступает по своему усмотрению, – ответил Ленд, пожимая плечами, – однако меня могут заставить это надеть только силой.
– Никто вас не неволит, – заметил капитан Немо.
– А Консель рискует облечься? – спросил Нед.
– Я всегда следую примеру своего господина, – ответил Консель.
По зову капитана два человека из экипажа явились помочь нам одеться в тяжелые непромокаемые одежды без швов, сделанные из каучука. По внешнему виду они походили на старые воинские доспехи и отличались гибкостью и упругостью. Штаны оканчивались толстыми башмаками с тяжелой свинцовой подошвой. Куртку поддерживала кираса из медных пластинок, защищавшая грудь от давления воды, позволяя легким дышать свободно; рукава оканчивались мягкими перчатками, нимало не стесняющими движения кисти руки.
Эти усовершенствованные скафандры были значительно лучше безобразных одежд, носимых в XVII веке, каковы, например, латы из пробкового дерева, морские костюмы и так далее.
Капитан Немо, один из его товарищей, по сложению настоящий Геркулес, Консель и я скоро облачились в скафандры; оставалось только закупорить свои головы в их металлические шары. Но прежде чем подвергнуться этой операции, я попросил позволения у капитана ознакомиться с действием ружей, которыми мы вооружены.
Один из экипажа «Наутилуса» передал мне весьма простое на вид ружье, приклад у которого был полый и сделан из листовой стали. Это внутреннее полое пространство приклада служило резервуаром для сжатого воздуха; особый клапан, приводимый в движение спуском, пропускал воздух в металлическую трубку. К ружью был приделан особый ящичек, заключавший в себе двадцать электрических пуль, которые особым механизмом вставлялись в канал ружейного ствола. Заряжание ружья происходило как бы само собой, после каждого выстрела оно оказывалось уже заряженным.
– Капитан Немо, – сказал я, – это оружие превосходно, и обращение с ним донельзя просто. Я желаю возможно скорее его испытать. Однако каким же мы способом достигнем морского дна?
– Господин профессор, вам придется спуститься всего на десять метров, – ответил капитан, – так как на этом расстоянии от дна остановился в настоящую минуту «Наутилус».
– Но как мы выйдем?
– Вы это сейчас увидите.
Капитан Немо просунул голову в медный полый шар, или шаровидный колпак, я и Консель последовали его примеру, причем канадец иронически пожелал нам счастливой охоты. Верхняя часть нашей одежды, или куртки, оканчивалась воротником с винтовыми нарезами, в которые ввинчивалась металлическая маска; в маске, или колпаке, было сделано три отверстия со вставленными в них толстыми стеклами; поворачивая голову в шаре, можно было глядеть во все стороны.
Как только колпаки привинтили к воротнику, аппараты Рукейроля, помещенные на наших спинах, пришли в действие, и мы могли совершенно свободно дышать.
С лампой Румкорфа, прикрепленной к поясу, и с ружьем в руках я готов был отправиться на прогулку по морскому дну. Однако одежда оказалась слишком тяжелой, а свинцовые подошвы буквально приковали меня к полу.
Но видимо, этот случай был предвиден, так как меня и Конселя наполовину втащили и наполовину втолкнули в маленькую комнатку, смежную с гардеробной. Я слышал, как заперли дверь, и мы очутились в полном мраке.
Спустя несколько минут раздался сильный свист, и я почувствовал, как по телу от ног до груди пробежал холод. Очевидно, в камеру впустили через краны воду, которая всю ее наполнила. Тогда отворилась вторая дверь камеры, вделанная в борту судна, и мы очутились в полумраке. Минуту спустя наши ноги ступили на морское дно.
Теперь я едва смогу описать те впечатления, которые вызвала во мне эта прогулка под водой. Слова бессильны рассказать обо всех чудесах, которые пришлось мне видеть. Если сама кисть не в состоянии передать световые и цветовые эффекты этой световой жидкости, то насколько же немощно перо!
Капитан Немо шел впереди, а несколько позади следовал его товарищ. Консель и я шли рядом, хотя не было возможности обмениваться впечатлениями и вообще разговаривать сквозь наши металлические шлемы. Я уже не чувствовал тяжести ни моей одежды, ни обуви, ни резервуара со сжатым воздухом, ни металлического шлема, внутри которого моя голова болталась, как миндальное ядро в скорлупе.
Все эти предметы, погруженные в воду, теряли часть своей тяжести, равную весу вытесненной им воды, и в силу этого закона, открытого Архимедом, я чувствовал себя прекрасно. Я перестал быть инертной массой и пользовался относительно большой свободой движения.
Свет, озарявший почву на глубине тридцати футов, изумлял меня своей силой. Солнечные лучи свободно проникали в эту водную массу. Я ясно различал все предметы на расстоянии ста метров. Дальше все дно отливало нежными лазуревыми оттенками, которые еще далее переходили в синеватые и исчезали в беспредельной темноте. Можно было предположить, что окружавшая меня вода была тем же воздухом, столь же прозрачным, но более плотным, чем земная атмосфера. Я различал над собой спокойную поверхность моря.
Между тем мы шли по чистому мелкому песку, по гладкой и ровной поверхности, которая почти не встречается около берегов вследствие прибоя волн. Эта равнина представлялась ослепительным ковром, настоящим рефлектором, отражавшим солнечные лучи, не понижая их интенсивности. Отсюда и получалось это изумительное сияние, отражаемое всеми молекулами жидкости. Поверят ли мне, если я буду утверждать, что на глубине в тридцать футов я так же хорошо видел, как в солнечный день!
В продолжение четверти часа я шел по сиявшему песку, смешанному с истертыми в мельчайшую пыль раковинами. Корпус «Наутилуса» казался длинным подводным камнем; по мере нашего удаления он мало-помалу исчезал, но его маяк с наступлением темноты в глубине вод должен был облегчить нам обратный путь, распространяя лучи необычайной яркости, представление о которой может иметь только тот, который видел в воздухе резкие беловатые полосы электрического света. В воздухе вид сияющего тумана им придает пыль, которой он проникнут; но на море и над водой этого не замечается, и проникающий свет сохраняет необыкновенную чистоту.
Между тем мы продолжали идти, и обширная песчаная равнина, казалось, не имела границ. Я раздвигал руками воду, как бы облегчая движение вперед; следы моих шагов немедленно сглаживались водой.
Вскоре формы предметов, едва видные издали, стали ясно обрисовываться. Передо мной предстали изумительно красивые очертания скал, испещренные разнообразными и красивыми видами зоофитов. Я был фазу поражен особым эффектом этой среды.
Было 10 часов утра. Солнечные лучи, падающие на поверхность волн под косым углом и преломляемые водными слоями, как призмой, окрашивали приютившиеся на скале растения, раковины, полипы во все семь цветов радуги с их оттенками. Это было чудесное зрелище, праздник цветов и их переливов, настоящий калейдоскоп красного, оранжевого, зеленого, желтого, фиолетового, синего и голубого цветов. Я сожалел, что не мог сообщить Конселю впечатлений, охвативших мой мозг, и соперничать в изъявлении восторгов. Как жаль, что я не умел обмениваться мыслями посредством условных знаков, как это практиковал капитан Немо и его товарищ. В утешение мне оставалось говорить с самим собою, и я стал кричать в медный колпак, защищавший мою голову, тратя на бесполезные фразы воздуха больше, чем это следовало.
Открывшееся нашим взорам чудное зрелище заставило Конселя так же, как и меня, остановиться. Очевидно, Консель при виде зоофитов и моллюсков принимался их классифицировать.
В это время подошел капитан Немо. Он остановился, показал рукой на какую-то темную массу.
Это лес острова Креспо, подумал я, и не ошибся.
Глава XVII
ПОДВОДНЫЙ ЛЕС
Наконец мы подошли к опушке леса, без сомнения лучшего из беспредельных владений капитана Немо. Он считал его своей собственностью и владел им на тех же правах, какими пользовались первые люди в первые дни творения мира. Да и кто бы мог оспаривать права на подводную собственность? Какой другой более смелый пионер решился бы проникнуть сюда с топором в руке, чтобы расчищать эти чащи?
Лес состоял из больших древовидных растений, и как только мы проникли под его громадные своды, меня крайне изумило особое расположение ветвей этих растений, которые я в первый раз наблюдал.
Ни одна из трав, покрывавших почву, ни одна из ветвей деревьев и кустарников не сгибалась и не расстилалась в горизонтальном направлении. Все подымалось к поверхности океана. Всякий стебель, всякая лента, как бы тонки они ни были, торчали так же прямо, как железные прутья. Фукусы и лианы в силу плотности окружавшей их стихии расстилались по строго перпендикулярным линиям. Они были неподвижны, и если я раздвигал их руками, они тотчас принимали прежнее положение.
Я вскоре привык к этому странному тяготению по прямой линии кверху, так же как и к той относительной темноте, которая нас окружала. Почва леса была усеяна острыми обломками. Подводная флора показалась мне весьма богатой, богаче, чем под арктическими и тропическими зонами. В продолжение нескольких минут я не мог разобраться в произведениях различных царств, принимая зоофитов за водоросли, животных за растения. Да и кто бы не впал в такую ошибку? Здесь, в этом подводном мире, фауна и флора так близко соприкасались друг с другом!
По моим наблюдениям, все представители растительного царства прикреплялись к почве весьма слабо. Лишенные корней, индифферентные к твердой или известковой почве, песку, валуну или голышу, которые их поддерживали, они от них требовали не питания, а лишь точки опоры. Вот почему все эти подводные растения производят как бы сами себя, и основу их существования составляет вода, которая их питает и поддерживает. Большая часть из них вместо листьев имеет пластинки весьма причудливой формы и с ограниченной гаммой цветовой окраски, в которую входят цвета: розовый, зеленый, оливковый, рыжий и коричневый. Здесь я встретил, но в более натуральной окраске, чем в гербарии «Наутилуса», полипов-павлинов, развернувшихся пером, как бы поджидая дуновение ветерка; червленых церамий, ламинарий, протянувших свои желтые отростки, употребляемые в пищу; нитевидных нереоцистей, вытягивающихся на высоту пятнадцати метров; роскошные букеты ацетабулов, стволы и стебли которых утончаются кверху, и много различных и важных растений, но лишенных цветков. «Любопытная аномалия причудливой стихии, в которой животное царство цветет, а растительное никогда не дает цветов», по выражению одного остроумного натуралиста.
Среди этих различных растений, по величине своей не уступающих размером деревьям умеренной зоны, во влажной тени росли настоящие кустарники с живыми цветами, изгороди из зоофитов, на которых распускались полосатые меандрины с извилистыми бороздками, желтоватые кариофилии с прозрачными щупальцами, пучки травовидных зоонтер и, для довершения иллюзии, рыбки-мухи перелетали с ветки на ветку, словно рой колибри, тогда как желтые леписаканты с челюстями, усаженными острыми пластинками, дактилоптеры и моноцентры, подобно бекасам, поднимались из-под наших ног.
Около часа капитан Немо подал сигнал для отдыха. Что касается меня, я был этим очень доволен, и мы растянулись под беседкой из алларий, длинные стебли которых тянулись кверху, как стрелы.
Несколько минут отдыха показались мне восхитительными, недоставало только удовольствия от беседы. Невозможно было ни говорить, ни отвечать. Я приблизил свою толстую медную голову к голове Конселя и видел сквозь стекла, как его глаза блестели от удовольствия, в знак чего он весьма комично качал своим медным шлемом.
Меня весьма удивляло, что, несмотря на нашу прогулку, продолжавшуюся почти четыре часа, я не чувствовал голода; чем объяснить это, я не знал. Но зато у меня явилось непреодолимое желание заснуть, как это испытывают все водолазы. Мои веки отяжелели, невольно смежились, и я погрузился в глубокий сон. Все последовали моему примеру.
Не знаю, сколько времени продолжался мой сон, но, когда я проснулся, солнце уже склонялось к горизонту. Почти одновременно со мной проснулся и капитан Немо, так как я заметил, что он лениво потягивается. Но одно неожиданное явление заставило меня быстро вскочить на ноги.
В нескольких шагах от меня чудовищных размеров морской паук высотою в метр смотрел на нас своими косыми глазами и готовился броситься на меня. Хотя материя моего скафандра была достаточно плотна, чтобы защитить от укусов этого животного, тем не менее меня охватил ужас. Как раз в эту минуту проснулись Консель и товарищ капитана Немо. Капитан указал матросу на это отвратительное животное, и тот одним ударом приклада ружья убил его; однако чудовищные лапы морского паука продолжали двигаться в сильных конвульсиях.
Эта встреча заставила меня опасаться встреч с другими, более опасными животными, живущими или посещающими эти мрачные глубины, от которых меня не защитит скафандр; я решил быть настороже. Я предполагал, что после отдыха мы отправимся в обратный путь, но, как оказалось, я ошибся. Капитан Немо и не думал возвращаться к «Наутилусу», а продолжал свою смелую экскурсию.
Почва все время постепенно понижалась, а теперь склон ее становился круче, и мы опускались все в более глубокие слои. Было около трех часов, когда мы достигли узкой долины, лежавшей между двумя высокими отвесными стенами, на глубине ста пятидесяти метров. Благодаря нашим усовершенствованным аппаратам мы прошли таким образом на девяносто метров далее намеченной границы нашей экскурсии.
Я сказал полтораста метров, хотя и не прибегал ни к какому инструменту для измерения расстояния; руководствовался же я тем, что даже при самой прозрачной воде солнечные лучи глубже не проникают. Вскоре наступила полная темнота, на расстоянии десяти шагов ничего не было видно. Я шел ощупью, как вдруг внезапно увидел беловатый свет. Капитан Немо привел в действие свой электрический аппарат, доставляющий свет; матрос, я и Консель последовали примеру капитана, и наши четыре фонаря осветили море на двадцать пять метров в окружности.
Капитан Немо продолжал углубляться в темные дебри.
Впрочем, лес становился уже не так густ; кустарники сменяли большие древовидные растения и, в свою очередь, становились реже и реже. Растительная жизнь исчезала заметно раньше животной. Наконец почва оказалась бесплодной, на ней уже не виднелось морских растений, а между тем она кишела зоофитами, моллюсками и прочими морскими животными, столь близкими растительному миру, а также рыбами. Я думал, что электрический свет привлечет к себе обитателей этого мрачного царства, но ошибся; правда, некоторые животные и приближались к нам, но держались на таком почтительном расстоянии, которое всегда обидно охотнику. Не раз капитан Немо вскидывал на плечо свое ружье и прицеливался, но затем он снова опускал его и продолжал путь.
Было около четырех часов, когда чудная экскурсия окончилась. Путь нам загородила величественная каменная стена, одна из сторон огромной гранитной скалы, которую природа сложила из громадных обломков. Скала была изрыта мрачными пещерами, к которым, однако, не было доступа.
Это был фундамент острова Креспо.
Капитан Немо внезапно остановился и подал нам знак сделать то же. Несмотря на мое сильное желание перейти через стену, я подчинился распоряжению капитана. Здесь его владения кончились, и этот странный человек не хотел переступать их границы, чтобы не вступать на ту часть земного шара, с которой он не хотел иметь никаких сношений.
Мы отправились в обратный путь. Во главе нашего маленького отряда шел по-прежнему и так же уверенно и смело капитан Немо. Мне казалось, что мы возвращаемся к «Наутилусу» другой дорогой. Она оказалась очень крутой и потому утомительной, хотя быстро приближала нас к поверхности моря, но все-таки не в такой степени, чтобы подъем в верхние слои давал чувствовать резкое понижение давления воды, что весьма вредно отзывается на организме, как это наблюдается у водолазов. Вскоре снова появился дневной свет, становилось светлее и светлее, но солнце уже близилось к закату, и снова его преломляющиеся лучи окаймляли различные предметы всеми цветами радуги.
На десятиметровой глубине мы встретили целые стаи мелких рыб различных пород, более проворных, чем птицы в воздухе, но пока не встретили морской дичи, достойной выстрела.
И вот как раз в эту минуту я заметил, что капитан прицеливается в какой-то предмет, движущийся в кустах. Раздался выстрел, я услышал слабый свист и увидел, как убитое животное упало в нескольких шагах от меня.
Это была великолепная морская выдра, единственное четвероногое из морских животных. Эта выдра длиною в один метр пятьдесят сантиметров должна была стоить больших денег. Ее мех, темно-каштановый сверху, серебристый на брюхе, по тонкости и лоску волоса высоко ценится на китайских и русских рынках, и такая шкура продается не менее чем за две тысячи франков.
Я любовался этим любопытным млекопитающим с круглой головой и короткими ушами, с круглыми глазами, с белыми кошачьими усами, с пушистым хвостом и короткими лапами, снабженными острыми когтями и плавательной перепонкой. Высоко ценимая за свой драгоценный мех, выдра в настоящее время редко встречается, и, вероятно, этот вид скоро переведется; живет она в северной части Тихого океана.
Товарищ капитана Немо взвалил животное на плечо, и мы двинулись в путь.
Около часа мы шли по песчаной равнине на глубине иногда всего двух метров от поверхности моря. Я видел отражение нашей группы в обратном положении, весьма отчетливо передававшее все наши жесты, движения, с той только разницей, что она двигалась вверх ногами.
Следует отметить еще один эффект. Над нами носились густые облака, так же быстро появлявшиеся, как и исчезавшие. Поразмыслив, я понял, что появление и исчезновение этих мнимых облаков вызывается изменением толщины волн. Всматриваясь внимательнее, я мог различить пенистые хребты волн, которые моряки называют барашками; нередко видел и мелькающие тени пролетающих над поверхностью моря, над нашими головами, больших птиц. Товарищ капитана Немо прицелился и выстрелил в одну из таких птиц, парившую с широко распростертыми крыльями в нескольких метрах над волнами. Пораженная птица упала недалеко от охотника, и он овладел своей добычей. Это оказался альбатрос, великолепный экземпляр самой красивой породы морских птиц.
Этот инцидент не прервал нашего путешествия. В продолжение двух часов мы шли то по песчаным долинам, то по лугам, заросшим водорослями и почти непроходимым. Я до того утомился, что не мог дальше идти, как вдруг показался свет, на полмили осветивший морской мрак. Это был маяк «Наутилуса».
Нам предстояло пройти еще двадцать минут, чтобы достичь «Наутилуса»; я напряг свои силы и спешил; мне казалось, что в моем резервуаре недостает кислорода. Однако неожиданная встреча замедлила наше возвращение.
Я шел позади шагах в двадцати, когда увидел приближавшегося ко мне капитана Немо. Своей сильной рукой он пригнул меня к земле, а товарищ его поступил так же с Конселем. В первую минуту я не знал, чем объяснить это грубое насилие, но тотчас же успокоился, как только капитан лег возле меня.
Я лежал на земле под прикрытием водорослей и, подняв голову, увидел каких-то животных, которые с шумом проносились, издавая фосфорический блеск.
Кровь застыла в моих жилах! Я узнал чудовищных акул. Это была пара страшных акул-людоедов с огромными хвостами, с мутными стекловидными глазами; акулы выделяли из отверстий, расположенных вокруг их пасти, фосфоресцирующую материю. Эти чудовища могут разжевать своими железными челюстями человека! Я не знаю, занимался ли Консель определением, к какому они относятся классу, но что касается меня, то я рассматривал их серебристый живот, ужасную пасть, усаженную зубами, совсем не с научной точки зрения, а глазами жертвы.
К счастью, эти прожорливые животные обладают плохим зрением. Они пронеслись, не заметив нас, но слегка коснувшись нас своими темно-бурыми плавниками, и мы, словно чудом, избавились от угрожающей опасности, наверное, более серьезной, чем встреча в лесу с тигром.
Спустя полчаса, идя на электрический свет, мы достигли «Наутилуса». Наружная дверь была отворена, но лишь мы вошли в первую камеру, капитан Немо тотчас ее затворил, затем нажал кнопку. Я услышал, как стали действовать помпы внутри судна, и почувствовал, что вода убывает, а через несколько минут она была вся выкачана. Тогда внутренняя дверь отворилась, и мы вошли в гардеробную.
