Текст книги "Двадцать тысяч лье под водой (другой перевод)"

Автор книги: Жюль Габриэль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Там мы сняли не без труда наши скафандры, и я, измученный, еле двигаясь от утомления и сонливости, добрел до моей комнаты. Очарование этой подводной экскурсии, однако, меня не покидало.

Глава XVIII
ЧЕТЫРЕ ТЫСЯЧИ ЛЬЕ ПОД ПОВЕРХНОСТЬЮ ТИХОГО ОКЕАНА

На следующий день, 18 ноября, я совершенно отдохнул от усталости, вызванной прогулкой, и вышел на палубу в то время, когда помощник капитана «Наутилуса» произносил свою ежедневную фразу. Эта фраза, как мне казалось, относилась к состоянию моря или, скорее всего, означала: «Нет ничего в виду».

И действительно, океан был пустынен, нигде на горизонте не виднелось ни одного паруса. Остров Креспо успел за ночь скрыться из виду. Море поглощало все цвета спектра, за исключением голубого, который отражало во всех направлениях, окрашивая в чудный цвет индиго.

В то время как я восхищался этим великолепным видом океана, появился капитан Немо. Он, как мне казалось, не замечал моего присутствия и тотчас же приступил к астрономическим наблюдениям. Затем, окончив их, облокотясь на клетку переднего фонаря, стал смотреть на поверхность океана.

Тем временем человек двадцать матросов «Наутилуса», все на подбор сильные и крепкого сложения люди, вошли на палубу. Они пришли вытаскивать сети, закинутые ночью. Эти матросы принадлежали, по-видимому, к различным национальностям, но европейского типа. Я безошибочно узнал среди них ирландцев, французов, нескольких славян, одного грека и одного кандиата. Все эти люди были молчаливы, а если им и приходилось обращаться друг к другу, то они говорили на каком-то особенном языке, которого я не мог ни понять, ни определить его происхождение. Весьма понятно, что я должен был отказаться от расспросов. Сети были вытащены на палубу. Они напоминали собой скорее мешки и весьма походили на сети, употребляемые в Нормандии, – огромные мешки, отверстие которых поддерживается особым приспособлением. Эти мешки спущены были на дно океана и тащились по нему, собирая на своем пути все, что могли захватить. Сегодня лов оказался весьма удачным: сети были полны многими интересными видами рыб, которые вообще водятся в изобилии в водах Тихого океана. Так, например, в них попали: лягвы, которых за их комичные движения прозывают также и фиглярами; черные комерсоны с длинными усиками; овальные балисты, испещренные красными полосками; тетродоны, яд которых сильно действует; оливкового цвета миноги; макроринкусы, покрытые серебряной чешуей; трихиурии, обладающие способностью наносить столь же сильные электрические удары, как и электрические угри; нотоптеры с поперечными полосами; зеленоватая треска; разные виды бычков и так далее; наконец, несколько пород более крупных размеров, длиною в метр; несколько весьма красивых бонит; три великолепных тунца, которых быстрота движений все же не спасла от сетей.

Я уверен, что улов принес более тысячи фунтов рыбы, однако удивляться столь обильному улову не приходится. Надо помнить, что сети тащатся по дну в течение нескольких часов и захватывают в плен все, что встречают по пути. Вследствие быстрого хода «Наутилуса» и электрического света, привлекающего морских обитателей, мы никогда не терпели на судне недостатка в превосходном рыбном столе.

Вся эта ночная добыча была немедленно спущена в камбуз, некоторая ее часть была предназначена для хранения в свежем виде, другая – для заготовки впрок.

Когда рыба была убрана и судно возобновило запас воздуха, я, будучи уверен, что «Наутилус» снова отправится на подводную экскурсию, направился в свою каюту, как вдруг капитан Немо обратился ко мне со следующими словами, без всякого приветствия:

– Взгляните, господин профессор, на этот океан; разве он не живет настоящей жизнью? Разве у него нет своей вражды, своей привязанности? Вчера он заснул, как и мы, а сегодня встал после спокойной ночи.

Я никогда не слышал от этого странного человека пожелания доброго дня или спокойной ночи, он всегда обращался ко мне, словно продолжая начатый разговор.

– Смотрите, – говорил капитан, – он пробуждается под ласками солнца! Он снова обращается к своей дневной деятельности. Очень интересно изучить игру его организма. Он имеет пульс, артерии, с ним бывают спазмы, и я вполне доверяю ученому Мори, открывшему в нем такое же реальное круговращение, как и циркуляция крови у животных.

Несомненно, что капитан Немо не рассчитывал получить от меня ответ. К тому же он, вернее, разговаривал сам с собой и с длинными паузами между фразами; он рассуждал вслух.

– Да, – сказал он, – океан обладает настоящим круговращением. Творцу мира было достаточно для этого дать ему тепло, соль и микроскопических животных. И действительно, тепло порождает различие плотности, которое вызывает течения в определенном направлении. Испарение, ничтожное в полярных странах, в странах экваториальных, наоборот, очень сильно, и это различие вызывает постоянный обмен вод экваториальных с полярными водами. Помимо того, я наблюдал также течения сверху вниз и снизу вверх, которые и составляют настоящее дыхание океана.

Я проследил, как частица, нагретая у поверхности океана, опускалась в его глубину, достигала своей наибольшей плотности при двух градусах ниже нуля, затем, охладившись еще более, становилась легче и поднималась к его поверхности. Вы у полюсов увидите следствие этого феномена и поймете, что в силу этого закона предусмотрительной природы замерзание воды может происходить только на ее поверхности.

В то время, когда капитан Немо стал произносить последнюю фразу, я подумал: «Полюс! Неужели эта отважная личность намеревается вести нас туда?»

Между тем капитан замолчал и смотрел на ту стихию, которая так полно и продолжительно им изучалась.

Он снова заговорил:

– Соли находятся в море в огромном количестве, и если бы вам удалось все их собрать из раствора, то вы получили бы массу объемом в четыре с половиной миллиона кубических миль; мы могли бы покрыть солью всю землю слоем толщиной в десять метров. Не считайте присутствие этих солей за каприз природы! Нет. Они задерживают испарение морской воды, а затем препятствуют ветрам уносить слишком большое количество паров, ибо в противном случае страны умеренных поясов подвергались бы страшному наводнению. Роль солей громадна, они – регулятор в общей экономии земного шара.

Капитан Немо снова замолк. Он поднялся, прошел несколько шагов по палубе и возвратился ко мне.

– Что касается инфузорий, – продолжал он, – этих миллиардов миллиардов микроскопических животных, которых насчитывают миллионами в одной капле и восемьсот тысяч которых весят не более миллиграмма, то их роль не менее значительна. Они поглощают морские соли, ассимилируют известные части воды и являются истинными создателями известковых материков в виде кораллов и полипов! А затем капля воды, лишившись своего минерального содержания, становится легче и поднимается на поверхность; в ней растворяются оставшиеся от испарения соли; теперь она становится тяжелее, опускается ниже и приносит микроскопическим животным новые элементы для поглощения. Отсюда двойное течение – восходящее и нисходящее, постоянное движение, постоянная жизнь! Жизнь, более интенсивная, чем на континентах, более разнообразная, более бесконечная, развивается во всех частях океана, в стихии, убийственной для человека, как говорят, но жизненной для миллиардов животных и для меня!

Говоря это, капитан Немо преображался, возбуждая во мне волнение.

– Да, – добавил он, – вот где истинная жизнь! И я убежден в возможности основания подводных городов, строительства подводных домов, которые так же, как и «Наутилус», будут для дыхания каждое утро подыматься на поверхность моря, городов, свободных, независимых! Но кто знает, быть может, какой-нибудь деспот…

Он оборвал свою фразу с яростным жестом. Затем обратился прямо ко мне, как будто желал прогнать мрачную мысль:

– Господин Аронакс, известна ли вам глубина океана?

– Да, по крайней мере, я знаком с результатами, добытыми измерениями.

– Можете вы их сообщить, чтобы я при случае их проверил?

– Вот некоторые из них, – ответил я, – которые удержались у меня в памяти. Если не ошибаюсь, в северной части Атлантического океана найдена глубина в восемь тысяч двести метров, а в Средиземном море – в две с половиной тысячи метров. Самые замечательные измерения сделаны в южной части Атлантики около тридцать пятого градуса, и они показали двенадцать тысяч метров. Словом, полагают, что, выровняв морское дно, получили бы глубину около семи километров.

– Прекрасно, господин профессор, – ответил капитан Немо, – но надеюсь показать вам нечто большее. Что же касается средней глубины этой части Тихого океана, то она не превосходит четырех тысяч метров.

Сказав это, капитан Немо направился к люку, где был выход на лестницу. Я последовал за ним и вошел в салон. Гребной винт пришел немедленно в движение, и лаг указывал на скорость двадцать миль в час.

В течение ближайших недель капитан Немо редко появлялся. Мне пришлось его видеть в короткие промежутки времени. Его помощник регулярно определял на карте место нашего нахождения, что давало мне возможность знать совершенно точно путь, которого придерживался «Наутилус».

Консель и Ленд проводили со мной многие часы. Консель рассказал своему другу о тех чудесах, очевидцем которых ему пришлось быть во время нашей прогулки, и канадец весьма часто сожалел, что не сопровождал нас. Впрочем, я надеялся, что представится случай еще раз посетить океанические леса.

Почти каждый день отворялись на несколько часов ставни окон салона, и наши глаза не уставали созерцать тайны подводного мира.

«Наутилус» держался главным образом направления на юго-восток и плыл на глубине от ста до полутораста метров. Но однажды, я не знаю по какому капризу, углубляясь по диагонали, он опустился на две тысячи метров. Термометр показывал температуру окружающей нас воды в четыре целых двадцать пять сотых градуса, то есть температуру, общую на такой глубине для всех морей и океанов.

26 ноября, в половине четвертого утра, «Наутилус» прошел через тропик Рака под 172° долготы. 27-го он прошел мимо Сандвичевых островов, где погиб знаменитый Кук. К этому времени нами было пройдено, со дня нашего отъезда, четыре тысячи шестьсот восемьдесят миль. Утром, когда я взошел на палубу, я увидел на расстоянии двух миль, под ветром, Гавайи, самый значительный остров этого архипелага. Я ясно различал его побережье, видел его горные кряжи, которые шли параллельно берегу, и его вулканы, из числа которых Мауна-Кеа возвышается на пять тысяч метров над морским уровнем. В наши сети попалось несколько экземпляров полипов весьма грациозной формы.

«Наутилус» продолжал идти на юго-запад. 1 декабря он пересек по 142° долготы экватор, и 4-го числа того же месяца, после быстрого перехода, мы достигли Маркизских островов. Я заметил пик на главном острове этой группы и лесистые горы, но этим и ограничился, так как капитан Немо не любил приближаться к берегам. Здесь наши сети выловили прекрасные виды рыб: золотохвостых с лазоревыми плавниками, с мясом которых по вкусу не может соперничать ни одна рыба; коралловые губаны почти без чешуи, но замечательно вкусные; коралловые рыбки осторинки, с костяными челюстями; желтоватые тасары, не уступающие макрели; да и вообще все рыбы заслужили высокую оценку за столом корабля.

Покинув эти прекрасные острова, состоящие под протекторатом Франции, «Наутилус» прошел в пустынной местности океана около двух тысяч миль. Это плавание можно отметить встречей с несметной толпой кальмаров, любопытных моллюсков, родственных каракатицам. Французские рыболовы называют их «летучие волосатики». Они принадлежат к классу головоногих, к семейству двужаберных, к которому причисляются каракатицы и аргонавты. Эти животные тщательно изучались древними натуралистами и служили как метафорами ораторам агоры, так и лучшим блюдом за столом богатых граждан, если верить Атенею, греческому врачу, жившему до Галена.

Это было ночью на 10 декабря, когда «Наутилусу» пришлось встретиться с этой армией моллюсков, животных исключительно ночных. Считать их приходилось бы миллионами. Они мигрировали из умеренных в более жаркие зоны, идя вслед сельдям и сардинам. Мы их рассматривали сквозь толстые хрустальные стекла, наблюдали, как они пожирали небольших рыб и моллюсков и в то же время служили добычей более крупным моллюскам. Несмотря на быстрый ход «Наутилуса», ему пришлось плыть в окружении этих животных в течение нескольких часов. Среди них я узнал девять видов, указанных д'Орбиньи.

Во время этого перехода море дарило нас чудными зрелищами и варьировало их до бесконечности. Оно меняло декорации, чтобы поражать наши взоры, и мы имели удовольствие не только созерцать в этой жидкой стихии красоты природы, но и случай проникать в самые глубокие тайны океана.

11 декабря я сидел в большом салоне, занимаясь чтением. Нед Ленд и Консель смотрели сквозь окно в светящуюся воду. «Наутилус» был неподвижен и находился на глубине тысячи метров, в том слое воды, в который спускаются только весьма крупные рыбы, и то изредка. Я читал в это время прекрасное сочинение Жана Масэ «Слуги желудка», как внезапно Консель прервал мое чтение.

– Не пожелает ли господин прийти к нам на минуту! – воскликнул каким-то особым голосом Консель.

– Что там такое, Консель?

– Пусть господин взглянет.

Я встал, подошел к окну и стал смотреть.

При ярком электрическом освещении я увидел огромную черную массу, которая висела в воде. Я стал ее внимательно рассматривать, желая узнать натуру этого гигантского китообразного животного. Но вдруг в моем мозгу проскользнула мысль.

– Корабль! – вскрикнул я.

– Да, – ответил канадец, – разбитый и потонувший корабль.

Нед Ленд не ошибся. Мы видели корабль, ванты которого висели на своих цепях. Корпус корабля, казалось, был крепок, и его гибель произошла, несомненно, несколько часов назад. Три остатка мачт, срубленных на расстоянии двух футов от палубы, указывали, что судно должно было пожертвовать своим рангоутом. Оно лежало на левом борту.

Грустное зрелище представлял собой этот баркас, погибший в волнах, не еще более грустное чувство вызывал вид его палубы, на которой лежало несколько трупов, связанных веревками. Я насчитал четыре трупа – четырех мужчин, причем один из них стоял у руля; затем я увидел еще женский труп с ребенком на руках, наполовину высунувшийся из решетки юта. Это была молодая женщина. Я мог благодаря сильному освещению с «Наутилуса» отчетливо рассмотреть черты ее лица, еще не успевшие разложиться. В последних усилиях за спасение она подняла над головой своего ребенка, руки которого обнимали шею матери. Положение тел четырех моряков с искаженными конвульсиями лицами, по-видимому напрягавших все усилия освободиться от связывающих их веревок, казалось мне ужасным. Только один из них – рулевой, – более спокойный, с открытым и серьезным лицом, с поседевшими волосами, держал руки на рулевом колесе и, казалось, продолжал управлять своим трехмачтовым судном в глубине океана.

Какая сцена! Мы онемели, сердца наши трепетали, созерцая это кораблекрушение, так сказать сфотографироваиное в его последнюю минуту. И я уже видел приближающихся огромных акул с горящими глазами, привлеченных запахом человеческого мяса.

Между тем «Наутилус», маневрируя, обошел этот потонувший корабль, и мне удалось прочесть на его корме надпись:

«Флорида, Сандерланд».

Глава XIX
ВАНИКОРО

Это ужасное зрелище открывало целую серию морских катастроф, которые предстояло встретить «Наутилусу» на своем пути. С тех пор как он пробегал по морям, более посещаемым, все чаще встречались гниющие остатки кораблей и валявшиеся на дне пушки, ядра, якоря, якорные цепи и тысячи различных железных предметов, покрытых ржавчиной.

Оставаясь по-прежнему пленниками «Наутилуса» и живя в уединении, 11 декабря мы ознакомились с архипелагом Паумоту, окрещенным некогда Бугенвилем – «Опасной группой»; этот архипелаг тянется на протяжении пятисот лье от востоко-юго-востока к западо-северо-западу, между 13°30′ и 23°50′ южной широты и 125°30′ и 151°31′ западной долготы, от острова Люси до острова Лазарева. Поверхность архипелага равняется 370 квадратным милям; он включает в себя группу Гамбье, находящуюся под протекторатом Франции. Все острова кораллового происхождения. Медленное, но непрерывно продолжающееся повышение, как результат работы полипов, предвещает, что со временем все они соединятся между собой. Затем этот новый остров значительно позже соединится с соседними архипелагами, и пятый сплошной материк протянется от Новой Зеландии и Новой Каледонии до Маркизских островов.

Однажды, когда я развивал эту теорию перед капитаном Немо, он мне холодно ответил:

– Земля нуждается не в новых материках, а в новых людях!

Некоторые случайные обстоятельства во время плавания заставили «Наутилус» подойти к острову Клермон-Тоннер, одному из интереснейших в этом архипелаге, открытому в 1822 году Беллом, капитаном судна «Минерва». Таким образом, я получил возможность изучать мадрепорическую систему образования островов в этом океане.

Мадрепоры, которых не надо смешивать с кораллами, представляют низшего порядка организмы, покрытые снаружи известковой корой, и видоизменения в строении последней дали основание моему знаменитому учителю Мильн-Эдвардсу разделить их на пять секций. Микроскопические животные, выделяющие вещества, из которых образуются полипняки, живут миллиардами в своих ячейках. Это их известковое ложе, которое со временем обращается в утесы, рифы, островки и острова. Здесь они образуют кольцо, окружающее лагуну или маленькое внутреннее круглое озеро, которое соединяется с морем посредством внутреннего канала. Там я мог на самом близком расстоянии наблюдать эти замечательные стены, относительно которых зонд показал, что они вздымаются с глубины в триста метров, и наш электрический свет заставлял блестеть искорками их известковую массу.

Отвечая Конселю на его вопрос о продолжительности времени, необходимого для создания таких колоссальных барьеров, я его весьма удивил, сообщив, что ученые определяют приращения не более одной восьмой дюйма в столетие.

– Стало быть, чтобы построить эти стены, – сказал он, – потребовалось…

– Сто девяносто две тысячи лет, мой милый Консель. Добавлю, между прочим, что не меньше нужно было для образования каменного угля путем минерализации потопленных наводнением лесов, а для охлаждения базальтовых утесов потребовались еще более продолжительные сроки.

Когда «Наутилус» поднялся на поверхность океана, я мог обнять взором почти всю низменную и лесистую площадь острова Клермон-Тоннера. Стало очевидно, что плодородию его мадрепоровых утесов способствовали смерчи и бури. Когда-либо какое-нибудь зерно, унесенное ураганом с соседних земель, попадало на эти известковые слои, удобренные разлагающимися остатками рыб и морских растений, образовавших почву, годную для жизни растений. Кокосовый орех, выброшенный волнами, стал произведением этого острова. Выросшие деревья задерживали влагу: образовались ручьи. А пока распространялась растительность, на стволах деревьев, вырванных ветром на соседних островах, приплыли к берегу низшие животные, черви, насекомые. Черепахи стали класть яйца на молодых деревьях, птицы стали вить гнезда. Таким путем развилась животная жизнь, и наконец, привлекаемый зеленью и плодородием почвы, появился человек. Таков конечный результат работы ничтожных микроскопических животных.

К вечеру Клермон-Тоннер исчез вдали, и «Наутилус» изменил свое направление. Дойдя до тропика Козерога под 135° долготы, он направился на западо-северо-запад и прошел весь тропический пояс. Хотя летнее солнце и посылало свои знойные лучи, однако мы ничуть не страдали от жары, так как на глубине тридцати или сорока метров температура воды не превышает более десяти – двадцати градусов.

15 декабря мы шли в западном направлении и прошли на близком расстоянии мимо архипелага Товарищества и острова Таити. Воды архипелага доставили в столовую «Наутилуса» превосходную и весьма разнообразную рыбу, как, например, марбель, бонит, албикорь, особый вид морских угрей.

«Наутилус» прошел восемь тысяч миль, считая по прямому расстоянию. Если же считать пройденный им путь по лагу с захождением в стороны, то пройденное им расстояние оказывалось в девять тысяч семьсот двадцать миль; сюда следует включить архипелаг Тонга-Табу, где погибли корабли «Араго», «Порт-о-Пренс» и «Дюк оф Портланд»; архипелаг Мореплавателей, где убили капитана Лангля, друга Лаперуза, и затем архипелаг Фиджи, где были умерщвлены туземцами команда корабля «Юнион» и капитан Бюро, командир нантского судна «Любезная Жозефина».

Последний архипелаг простирается на сто миль от севера к югу и на девяносто миль от востока к западу, между 6° и 2° южной широты и 174° и 179° западной долготы. Он состоит из многих островов, островков и рифов, из числа которых замечательны острова Вити-Леву и Кандюбон.

Эта группа была открыта в том же 1643 году, когда Торичелли изобрел барометр, а Людовик XIV взошел на престол. Предоставляю читателю оценить, которое из этих трех событий принесло всего более пользы человечеству. Затем, в 1774 году, архипелаг посетил Кук, в 1793 году – д'Антркасто и, наконец, в 1827 году – Дюмон-Дюрвиль, которому удалось разобраться в географическом хаосе этого архипелага. «Наутилус» подходил и к бухте Вайлеа, театру ужасных приключений капитана Дилона, которому удалось разгадать тайну кораблекрушения Лаперуза.

Бухта изобиловала прекрасными устрицами, которых мы ели в самом свежем виде и, по наставлению Сенеки, вскрывали за столом. Эти моллюски принадлежали к виду, известному под названием ostrea lamellosa, встречаемому на острове Корсика. Устричная мель Вайлеа должна быть весьма велика, и, конечно, если бы не было различных причин, вызывающих истребление устриц, то они бы давным-давно запрудили бухты, так как каждая из них откладывает до двух миллионов яичек.

Если Неду Ленду не пришлось раскаиваться в своем обжорстве, то единственно потому, что устрицы не вызывают расстройства желудка. И действительно, необходимо не менее шестнадцати дюжин этих безголовых моллюсков, чтобы получить триста пятнадцать граммов азотистого вещества, необходимого для ежедневного питания человека.

25 декабря «Наутилус» вошел в Ново-Гебридский архипелаг, который открыл в 1606 году Квирос, в 1768 году исследовал Бугенвиль и которому Кук в 1773 году дал нынешнее название. Эта группа состоит главным образом из девяти больших островов и образует полосу в сто двадцать миль от северо-северо-запада к юго-юго-востоку, между 15° и 2° южной широты и 164° и 168° долготы. Мы прошли весьма близко от острова Ору, который во время моих полуденных наблюдений показался мне весь в зелени; посреди него красуется весьма высокая остроконечная гора.

В этот день было Рождество, и Нед Ленд, как мне казалось, сильно сожалел, что не может праздновать этот праздник в среде протестантов.

Прошло восемь дней, в продолжение которых я не видел капитана Немо. Но 27 декабря, утром, он вошел в большой салон, имея вид человека, который покинул вас всего пять минут назад.

В этот момент я разыскивал на полушарии путь «Наутилуса». Капитан подошел ко мне, указал пальцем на карте точку и произнес только одно слово:

– Ваникоро.

Так назывались островки, у которых погибли корабли Лаперуза. Я поспешно встал.

– «Наутилус» идет к Ваникоро? – спросил я.

– Да, господин профессор, – ответил он.

– И я могу посетить эти знаменитые острова, где разбились «Буссоль» и «Астролябия»?

– Если вы желаете, господин профессор.

– Когда мы будем у Ваникоро?

– Мы уже подошли, господин профессор.

Следуя за капитаном Немо, я взошел на палубу и отсюда стал жадно всматриваться в горизонт.

На северо-востоке возвышались два различной величины острова вулканического происхождения, окруженные подводным коралловым рифом в сорок миль в окружности. Мы находились перед самым островом Ваникоро, переименованным Дюмон-Дюрвилем в остров Открытия, и как раз перед маленькой гаванью Вану, лежащей под 16°4′ южной широты и 164°32′ восточной долготы. Весь остров был покрыт зеленью, начиная с морского берега, вплоть до расположившейся посреди его горы Капого, возвышавшейся на четыреста семьдесят шесть туазов.

«Наутилус», обойдя внешнюю ограду из скал, вошел через узкий проход в гавань, глубина которой доходила до сорока сажен. Под тенью зеленеющих деревьев я увидел человек двенадцать дикарей, с величайшим изумлением смотревших на приближавшийся к их берегу «Наутилус». Черноватое длинное тело, двигавшееся на поверхности вод, наверное, должно было им показаться огромным китообразным животным, которого следует остерегаться.

В эту минуту ко мне обратился капитан Немо с вопросом: что мне известно о гибели Лаперуза?

– То, капитан, что известно всему миру, – ответил я.

– А вы можете мне сообщить, что известно всему миру? – спросил он не без иронии.

– Очень легко!

И я ему рассказал о последних трудах Дюмона-Дюрвиля по исследованию гибели Лаперуза, результаты которых изложу в нескольких словах.

Лаперуз и старший при нем офицер де Лангль были посланы Людовиком XVI в 1785 году для кругосветного плавания. Они отправились на кораблях «Буссоль» и «Астролябия» и не возвратились.

В 1791 году французское правительство, встревоженное участью двух корветов, снарядило два больших судна «Решерш» и «Эсперанс». 28 сентября оба судна, под командой Бруни д'Антркасто, вышли из Бреста. Спустя два месяца, по донесению командира «Альбермала», небезызвестного Бовена, на берегах Новой Георгии им были найдены обломки корветов. Д'Антркасто, не знавший об этом известии, к тому же весьма сомнительном, направился к островам Адмиралтейства, согласно рапорту капитана Гунтера, который указывал им местность, где потерпел кораблекрушение Лаперуз.

Исследования были напрасны. «Эсперанс» и «Решерш» прошли мимо Ваникоро, даже не останавливаясь; в итоге это путешествие было неудачно и несчастливо, так как стоило жизни д'Антркасто, двум капитанам кораблей и многим матросам.

Позже опытный моряк, хорошо знавший Тихий океан, капитан Дилон, отыскал несомненные следы погибших корветов. 15 мая 1824 года его корабль «Святой Патрик» проходил мимо одного из Гебридских островов – острова Тикопиа. Там один из туземцев, приплывший на пироге, подал ему серебряный эфес шпаги, на котором сохранились следы вырезанного инициала. Туземец сообщил, что шесть лет назад на острове Ваникоро жили два европейца, принадлежавших к экипажу корветов, разбившихся много лет тому назад о подводные рифы острова.

Дилону сразу стало понятно, что речь шла о корветах Лаперуза, исчезновение которых волновало весь мир. Он хотел остановиться у Ваникоро, где, по словам того же туземца, было много обломков кораблей; но ветер и течение помешали ему осуществить это желание.

Дилон направился в Калькутту. Там он сумел заинтересовать своим открытием «Азиатское общество» и Ост-Индскую компанию. Ему предоставили в полное распоряжение корабль, который назвали «Решерш». 23 января 1826 года Дилон вышел в море; его сопровождал французский агент.

«Решерш» после многих остановок в различных пунктах Тихого океана 7 июля 1827 года бросил якорь в той самой бухте, где находился теперь «Наутилус».

Дилону удалось найти многие остатки погибших кораблей: инструменты, якоря, блоки, камнеметную мортиру, пушечное ядро весом в восемнадцать фунтов, обломки астрономических инструментов и медный колокол с надписью «Отлит Базеном», с клеймом и литерой двора Брестского арсенала и датой «1785 год». Сомнению не оставалось места.

С целью произвести более обстоятельное исследование Дилон пробыл на острове еще месяц. Затем, покинув Ваникоро, направился к Новой Зеландии и 7 апреля 1828 года бросил якорь в Калькутте. По возвращении их во Францию он был принят королем Карлом X. В это время Дюмон-Дюрвиль, ничего не знавший об экспедиции Дилона, отправился в другую сторону отыскивать место кораблекрушения Лаперуза. И действительно, по сообщениям одного китобойца и дикарей, населяющих Лузиад и Новую Каледонию, найдены были орден Святого Людовика и медали.

Дюмон-Дюрвиль, капитан «Астролябии», вышел в море и бросил якорь у Гобарт-Тоуна спустя два месяца после того, как Дилон покинул Ваникоро. Здесь он узнал о результатах, добытых Дилоном, и, помимо того, получил сведения, что некий Джеймс Гоббс, шкипер «Юниона» из Калькутты, высадился на острове, лежащем под 8°18′ южной широты и 156°30′ восточной долготы, и что у жителей этого острова находятся в употреблении железные брусья и красная материя.

Дюмон-Дюрвиль, мало доверяя газетным известиям, находился в затруднительном положении, пока не решил отправиться по следам Дилона.

10 февраля 1828 года «Астролябия» остановилась перед Тикопиа, взяла поселившегося на этом острове дезертира в качестве проводника и переводчика, отправилась в Ваникоро, прибыла туда 12 февраля, обогнула около 14-го его подводные рифы и около 20-го числа, обойдя опасную преграду, бросила якорь в бухте Вану.

23-го многие офицеры с «Астролябии» сошли на остров, обошли его вокруг и принесли с собой несколько незначительных обломков. Туземцы, руководствуясь особыми соображениями, не указывали места катастрофы. Это их подозрительное поведение, в свою очередь, вызывало подозрение, что они очень дурно обращались с потерпевшими кораблекрушение; вероятно, они боялись, что Дюмон-Дюрвиль прибыл мстить за несчастных спутников Лаперуза.

Благодаря подаркам и уверениям, что «Астролябия» прибыла только для исследования причин гибели экспедиции Лаперуза, туземцы решились указать место кораблекрушения, что и исполнили 20-го числа, отправившись на место крушения вместе с подшкипером Жаконо.

Там, на глубине трех или четырех сажен, между рифами Паку и Вану, найдены были якоря, пушки и свинки свинца, покрытые толстым известковым слоем. Посланные с «Астролябии» с экипажем к этому месту вытащили с большим трудом якорь, весивший восемьсот фунтов, восьмифунтовую литую пушку, свинку свинца и две медные мортиры.

Из расспросов туземцев Дюмон-Дюрвиль узнал, что Лаперуз, потеряв оба судна, разбившиеся о подводные рифы, построил небольшое судно, чтобы… вторично погибнуть… где? Никто не знает.

Капитан «Астролябии» распорядился поставить знаменитому мореплавателю и его товарищам памятник в виде четырехгранной пирамиды на возвышении, устроенном из кораллового туфа, в ней не было никаких металлических украшений или скрепов, чтобы не возбуждать алчности дикарей.