Текст книги "Рассуждения о Франции"

Автор книги: Жозеф де Местр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Этот человек говорил бы как великий философ. Ну так что же! – Армия осуществила сие химерическое предположение, не осознавая, что она делает; и Террор, с одной стороны, безнравственность и сумасбродство – с другой, сотворили в точности то, что диктовала бы армии исчерпывающая и почти пророческая мудрость.

По здравому размышлению увидится, что коль скоро революционное движение образовалось, Франция и Монархия могли быть спасены лишь благодаря якобинству.

Король никогда не имел союзника; довольно очевидно то, что коалиция питала неприязнь к целостности Франции, и не было бы никакой опрометчивости в (стр.31 >)обнародовании этого факта. Но каким образом противостоять коалиции? Каким сверхъестественным способом сломить натиск сговорившейся Европы? Один лишь адский гений Робеспьера мог сотворить это диво. Революционное правительство закаливало душу Французов в крови; оно ожесточало дух солдат и удваивало их силы диким отчаянием и презрением к жизни, похожими на бешенство. Страх перед эшафотами, толкая гражданина к границам, питал силы вовне их, по мере того как внутри страны подавлял все, даже малейшие, попытки сопротивления. Все жизни, все богатства, все полномочия были в руках революционной власти; и это чудовище мощи, опьяненное кровью и успехом, страшное явление, никогда доселе не виданное и, без сомнения, не способное повториться, было одновременно и ужасной карой для Французов, и единственным способом спасения Франции.

Чего испросили бы роялисты, когда они потребовали бы контр-революции такой, какой им она представлялась, то есть совершаемой внезапно и при помощи силы?[48]48
  Ж. де Местр начал писать: «Что испросили бы мы, когда потребовали бы контр-революции, какой она нам представлялась, то есть совершаемой внезапно и при помощи силы? – мы потребовали бы отвоевания Франции».


[Закрыть] Они потребовали бы отвоевания Франции; значит, они потребовали бы ее расчленения, уничтожения ее влияния и унижения ее Короля, то есть резни, которая, может быть, растянется на три века как неминуемое следствие такого нарушения равновесия. Но наши потомки, которых весьма мало будут занимать наши страдания и которые будут плясать на наших могилах, посмеются над нашим сегодняшним неведением. Они легко забудут бесчинства, которые узнали мы и которые бы сохранили целостность самого прекрасного царствия после Царствия Небесного.[49]49
  Гуго Гроций. О праве войны и мира. [Посвящение] Людовику XIII, Христианнейшему Королю Французов и Наварры. (Прим. Ж. де М.)


[Закрыть] (стр.32 >) Все чудовища, порожденные Революцией, трудились, по-видимому, только ради королевской власти. Благодаря им блеск побед заставил весь мир прийти в восхищение и окружил имя Франции славой, которую не могли целиком затмить преступления революции; благодаря им Король вновь взойдет на трон во всем блеске своей власти и, быть может, даже более могущественным, чем прежде. И кто знает, быть может, он, вместо того чтобы униженно предлагать какие-то из своих провинций во имя права господствовать над другими, будет их возвращать, с гордостью власти, дарующей то, что она способна удержать? Конечно, случались и не менее невероятные вещи.

Эта же мысль, что все совершается на благо французской Монархии, убеждает меня в невозможности любой роялистской революции до наступления мира; ибо восстановление Королевской власти мгновенно ослабило бы все пружины Государства. Черная магия, которая действует ныне, исчезла бы как туман пред солнцем. Доброта, милосердие, правосудие, все кроткие и мирные добродетели сразу же явились бы снова и принесли бы с собой некую общую мягкость во нравах, некую легкость, полностью противоположную угрюмой жестокости революционной власти. Не будет более ни реквизиций, ни грабежей исподтишка, ни насилий. И станут ли генералы, идущие за белым знаменем, называть бунтовщиками жителей захваченных стран, если те законно себя защищают? и будут ли эти генералы им приказывать стоять смирно под страхом расстрела как мятежников? Эти ужасы на руку будущему королю, однако он не был бы способен ими воспользоваться; он располагал бы, таким образом, лишь средствами человечными. Иначе он сравнялся бы с неприятелями; и что тогда произошло бы в миг неопределенности, которая необходимо сопровождает переход от одного правления к другому? Я ничего этого не знаю. Я прекрасно осознаю, что великие завоевания (стр.33 >) Французов как бы охраняют целостность королевства (я даже надеюсь уловить здесь смысл этих завоеваний). Однако мне по-прежнему представляется, что для Франции и для Монархии полезнее, если бы мира, и славного для Французов мира, добилась Республика; и чтобы в тот миг, когда Король вновь взойдет на трон, прочный мир заслонил бы его от любых напастей.[50]50
  Этот абзац был дополнением к рукописи. За ним шел следующий отрывок, позднее зачеркнутый:
  «Увидят, например, что, судя по всем внешним признакам, истощение держав в войне с Францией будет различным по своей степени настолько… Если читатель усмотрел в предыдущих размышлениях некоторые правдоподобные суждения, то я умоляю его сделать на их основе одно, кажущееся естественным, заключение, а именно – что этот идеальный замысел французской Революции есть произведение человеческое и что если существо слабое и невежественное способно представить предположения, могущие до какой-то степени удовлетворить пытливые умы, то вообще следовало бы полагаться, быть может, на бесконечный разум.
  Ужасное пролитие человеческой крови, причиненное этой революцией, есть грозное средство, однако это есть и средство, и в равной мере наказание. Еще не все сказано о насильственном разрушении рода человеческого»


[Закрыть]

С другой стороны, очевидно, что внезапная революция отнюдь не излечила бы народ, но усилила бы его заблуждения; что он никогда бы не простил власть, лишившую его мечтаний.[51]51
  Следует отрывок, зачеркнутый в рукописи:
  «Это столь верно, что только безумец стал бы спорить по этому поводу, замечая, что французскую нацию после контр-революции можно было бы удержать только железным деспотизмом».


[Закрыть] А поскольку именно в народе в собственном смысле слова, или в толпах, нуждались мятежники ради потрясения Франции, то ясно, что им вообще следовало бы щадить народ и что великие притеснения должны были бы сначала обрушиться на зажиточный класс. Следовательно, противозаконно захваченная власть должна была бы очень долго обременять народ, дабы ему опротиветь. Он только-только увидел Революцию: необходимо было бы, чтобы он ее прочувствовал, вкусил, так (стр.34 >)сказать, ее горькие плоды. Может быть, в момент, когда пишутся эти строки, такое чувство еще не созрело.

Поскольку, в принципе, противодействие должно быть равным действию, то не спешите вы, нетерпеливые люди, и думайте, что сама продолжительность злосчастий возвещает вам контр-революцию, о которой вы не имеете представления.[52]52
  Отрывок, зачеркнутый в рукописи:
  «И особенно вы, благородные жертвы Революции, уймите свою праведную ярость, не сетуйте на королей, которые вас отвергают».


[Закрыть] Уймите свою ярость, особенно не сетуйте на Королей, и испрашивайте лишь зримых чудес. Как! вы утверждаете, что иностранные державы сражаются за идею, ради восстановления французского трона и безо всякой надежды на возмещение ущерба? Но вы желаете, стало быть, чтобы человек перестал быть человеком: вы требуете невозможного. Вы скажете, что согласились бы на расчленение Франции ради возвращения порядка, но знаете ли вы, что такое – порядок? Это то, что получится через десятилетие, может быть – раньше, может быть – позже. И кто, вообще, предоставил вам право ставить условия Королю, французской Монархии и вашему потомству? Когда ослепленные мятежники декретируют неделимость Республики, понимайте, что именно Провидение провозглашает неделимость королевства.

Остановим теперь взгляд на неслыханном преследовании национальной церкви и ее служителей; это один из самых занимательных ликов революции.

Нельзя было бы[53]53
  Эту фразу предварял следующий отрывок, вычеркнутый в рукописи:
  «Последствия этого ужасного потрясения еще предстоит рассмотреть в их связи с французским духовенством…; и хотя я убежден, что даже при своих недостатках оно еще относилось к тому лучшему, что можно было найти в этом роде, тем не менее верно, однако, что богатство, роскошь и т. д.»


[Закрыть] отрицать, что духовенство во Франции нуждается в возрождении; и хотя я далек от (стр.35 >) соглашательства с пошлыми разглагольствованиями о клириках, мне все-таки представляется бесспорным, что богатство, роскошь и общая склонность умов к распущенности ввергли в упадок это великое сословие; что часто под мантией с капюшоном можно было обнаружить рыцаря вместо апостола; и что, наконец, во времена, непосредственно предварявшие Революцию, духовенство, почти так же как армия, потеряло то место, которое оно занимало в общественном мнении.

Первым ударом, нанесенным Церкви, явился захват ее собственности,[54]54
  За национализацию церковных имуществ Учредительное собрание проголосовало 16 апреля 1790 г.


[Закрыть] вторым была конституционная присяга:[55]55
  Присяга на верность нации, конституции и королю, принятая 27 ноября 1790 г., находилась в связи с одобренным 12 июля Гражданским устройством духовенства. Папа Пий VI осудил Гражданское устройство и присягу. После этого новым декретом были лишены государственного жалования духовные лица, отказавшиеся принести присягу.
  Французское духовенство было выведено из юрисдикции Ватикана, подчинено французским властям, отчасти приравнено к государственным служащим; духовные лица стали получать от казны жалование. Декрет о гражданском устройстве духовенства привел к расколу в его среде, породил волнения в провинциях. (Прим. пер.)


[Закрыть] и с этих двух тиранических действий началось возрождение.

Присяга просеяла священнослужителей, если можно так выразиться. Все, кто присягнул, за несколькими исключениями, на которых позволительно не останавливаться, обнаруживали, что постепенно погружаются в бездну преступлений и позора: общественное мнение оказалось единодушным по отношению к этим отступникам.

Верные священнослужители, отличившиеся перед этим самым мнением первым проявлением твердости, затем еще более прославили себя бесстрашием, с которым они смогли встретить страдания и даже смерть во имя защиты своей веры. Избиение кармелитов[56]56
  С 2 по 6 сентября 1792 г.


[Закрыть] (стр.36 >)сравнимо с наиболее потрясающими в этом роде событиями в церковной истории.

Тирания, тысячами их изгнавшая с родины, без всякого правосудия и без всякого стыда, есть самое возмутительное, что можно только представить; но и в этом деле, как и во всех других, преступления тиранов Франции становились орудиями Провидения. Вероятно, необходимо было, чтобы французские священнослужители показали себя иностранным нациям; они стали жить среди протестантских наций, и это сближение намного умерило ненависть и предубеждения. Время значительной эмиграции духовенства, в частности, французских епископов в Англию, особенно кажется мне замечательным. Конечно, произносились слова мира! Конечно, возникали замыслы о сближении в ходе этой необычайной встречи! Когда выражались бы только совместные устремления, то и этого было бы немало. Если когда-либо христиане придут к сближению, к которому все предрасполагает, то призыв должен исходить от церкви Англии. Пресвитерианство было произведением французским, следовательно, произведением чрезмерным. Мы слишком далеки от приверженцев веры, столь мало содержательной: нет способа прийти с ними к согласию. Но англиканская церковь, касающаяся нас одной рукой, другой дотрагивается до тех, к которым мы не можем дотянуться; и хотя в некотором роде она является мишенью для ударов с обеих сторон, представляя собой немного странную картину восставшего, проповедующего послушание, она очень ценна, однако, в других отношениях и может рассматриваться как одно из тех средств в химии, которые способны связать несовместимые по своей природе элементы.

Поскольку имущество духовенства растащено, презренные мотивы долго еще не будут поставлять в его ряды новых служителей; таким образом, все обстоятельства благоприятствуют подъему этого сословия. (стр.37 >)Вообще, есть основания полагать, что размышление над делом, которое, как кажется, на него возложено, придаст духовенству меру воодушевления, приподнимающую человека над самим собой и приводящую его в состояние великих свершений.

Добавьте к этим обстоятельствам брожение умов в некоторых частях Европы, пылкие идеи нескольких замечательных людей и некое беспокойство, особенно в протестантских странах, охватывающее религиозные характеры и подвигающее их на необыкновенные пути.

Взгляните в то же время на бурю, которая грохочет над Италией; Риму, равно как и Женеве,[57]57
  Ж. де Местр отмечает в своих Записных книжках (23 января 1797 г.): «Мы получили известие о поражении австрийцев при Риволи 15-го числа. Кажется, Италия погибла». 26 апреля 1797 г.: «15-го числа сего месяца французы вошли в Женеву, 17-го марта они изгнали Папу из Рима».


[Закрыть] угрожает держава, полностью отвергающая церковь, в Голландии верховенство национальной религии отменяется декретом Национального конвента. Если Провидение что-либо стирает, то, несомненно, для того, чтобы написать что-то заново.

Замечу еще, что когда в мире утвердились великие верования, им благоприятствовали великие завоевания и образование великих суверенитетов: причина этого очевидна.

Наконец, что должно случиться в переживаемые нами времена в итоге этих необыкновенных сочетаний, которые смутили всяческое человеческое благоразумие? По правде говоря, заманчиво предположить, что политическая революция есть лишь второстепенная часть великого замысла, который развертывается перед нами с ужасающим величием.

Первым делом я говорил о господстве Франции над остальной Европой. Провидение, всегда соизмеряющее средства с целью и наделяющее нации, как и (стр.38 >) человеческие существа, необходимыми для осуществления их предназначения органами, именно французской нации предоставило два орудия и, если можно так выразиться, две руки, которыми она движет мир, – язык и дух прозелитизма, образующие основу ее характера: так что она всегда имела потребность и власть влиять на людей.

Мощь, я чуть было не сказал монархическая власть, французского языка очевидна: в крайнем случае можно лишь притвориться сомневающимся. Что же касается духа прозелитизма, то он знаком как солнце: от торговки модными нарядами до философа – у всех это выдающаяся черта национального характера.

Обыкновенно этот прозелитизм принимают за нелепость, и действительно, он часто заслуживает такого определения, особенно из-за форм своего проявления: но в сущности это обязанность.

Однако вечный закон морального мира состоит в том, что всякая обязанность порождает долг. Галликанская церковь была краеугольным камнем католического или, лучше сказать, христианского здания; ибо, по сути дела, есть одно только здание. Церкви, враждебные вселенской церкви, однако, только благодаря ей продолжают существовать, хотя, может быть, они слабо об этом догадываются, будучи похожими на эти растения-паразиты, на эти бесплодные омелы, живущие лишь веществом дерева, которое их поддерживает и которое они истощают.

И поскольку противодействие между противостоящими державами всегда равно действию, то отсюда следует, что самые большие усилия божества Разума против христианства производятся во Франции: противник обрушивается на цитадель.

Таким образом, духовенство Франции отнюдь не должно себя успокаивать; имеется тысяча доводов полагать, что оно призвано исполнить великую миссию; (стр.39 >) и те самые предположения, которые помогли ему увидеть, почему оно приняло страдания, позволяют ему также уяснить свою предназначенность для главного свершения.

Одним словом, если не произойдет духовная революция в Европе, если религиозный дух не укрепится в этой части света, то социальная связь окажется расторгнутой. Ничего нельзя предугадать, и нужно быть готовым ко всему. Но если происходит счастливое изменение в этом роде, то либо не существует больше ни подобия, ни наущения, ни искусства предположения, либо именно Франции надлежит произвести это изменение.

В особенности это заставляет меня думать, что французская Революция является великой эпохой и что ее последствия, во всем их многообразии, будут ощущаться долго после времени ее взрыва и за пределами ее очага.

Если же рассматривать революцию во всех ее политических отношениях, то подтверждается то же самое мнение. Сколь много держав в Европе обманулись по поводу Франции! сколько из них замышляли тщетные дела! О вы, считающие себя независимыми, ибо совсем нет на вас земного суда, никогда не говорите: это мне подходит; DISCITE JUSTITIAM MONITU![58]58
  Будучи наказанными, чтите правосудие! (лат.).


[Закрыть] Какая рука, одновременно строгая и отеческая, избавила бы Францию от всех вообразимых бедствий и поддержала бы империю сверхъестественными способами, обращая все тщания ее врагов против них самих? И пусть не говорят нам ни об ассигнатах,[59]59
  Бумажные деньги, введенные во Франции, обращались с 1789 по 1797 г. (Прим. пер.)


[Закрыть] ни о силе множества и т. д.; ибо возможности ассигнатов и силы множества как раз находятся за пределами естественного. Вообще, отнюдь не благодаря бумажным (стр.40 >)деньгам, не благодаря преимуществу в численности ветры ведут корабли Французов и рассеивают корабли их врагов, зима наводит для Французов ледяные мосты тогда, когда в этом возникает необходимость, а мешающие им суверены умирают в назначенный час,[60]60
  Екатерина II, ярый враг Революции, умерла 17 ноября 1796 г.; шведский король Густав III, являвшийся самым верным защитником королевского дела, был убит 29 марта 1792 г., в тот момент, когда он готовился к походу на Францию.


[Закрыть] Французы без пушек захватывают Италию, и фаланги, слывущие самыми храбрыми на свете, бросают оружие при численном равенстве, сдаваясь на милость победителя.[61]61
  Пьемонтские войска, хотя и имели добрую славу, при Мондови бросили свою артиллерию, которую французы тотчас обратили против них самих. Такие сильно укрепленные места, как Дего, Сера, были оставлены. Обо всех этих событиях см.: Исторические мемуары о Савойском королевском доме (Memoires historiques sur la Maison royale de Savoie), т. III, Турин, 1816. Их автор – маркиз Анри Коста де Борегар, близкий друг Ж де Местра.


[Закрыть]

Прочтите замечательные размышления М. Дюма[62]62
  Матье Дюма (род. в 1753 г.) поступил в инженерные войска, был адъютантом Рошамбо в Америке, затем адъютантом Лафайета во время Революции. После 10 августа 1792 г. укрылся в Швейцарии. Возвратился во Францию после 9 термидора, был избран в Совет старейшин от департамента Сены и Уазы.
  Объявление о его книге появилось в Мониторе 27 февраля 1797 г.: «Заметка о труде, озаглавленном: О результатах последней кампании (Des resultats de la derniere campagne), написанном Матье Дюма, членом Совета старейшин, Париж, издательство Дю Пон, год V -1797, in-8°, 53 с.»


[Закрыть] о нынешней войне; вы найдете там прекрасный ответ на вопрос о том, почему она приобрела тот характер, который мы наблюдаем, но отнюдь не на вопрос о том, как это случилось. Надобно всегда обращаться к Комитету общественного спасения, который являл собой чудо, и дух которого продолжает выигрывать сражения.

Наконец, наказание Французов выходит из всех обычных правил, как выходит из них и покровительство, оказанное Франции, но эти два чуда, (стр.41 >) соединившись, друг друга усиливают, представляя одно из самых удивительных зрелищ, которые когда-либо созерцал глаз человеческий.

По мере того как будут развертываться события, станут видны другие причины и зависимости, еще более удивительные. Мне видится, вообще, лишь часть из них, открывающихся для более проницательных взоров уже с этого часа.

Ужасающее пролитие человеческой крови, вызванное этим великим потрясением, есть средство чрезвычайное; однако это одновременно и средство, и кара; и оно может предоставить повод для занимательных размышлений.

Глава третья.
О НАСИЛЬСТВЕННОМ УНИЧТОЖЕНИИ РОДА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО.

(стр.42 >)Не очень уж и заблуждался, к несчастью, сей дагомейский король в глубине Африки, который недавно говорил одному англичанину: Бог сотворил этот мир ради войн; все царства, большие и малые, постоянно прибегали к войне во все времена, хотя по различным соображениям.[63]63
  The History of Dahomey, by Archibald Dalzel, Biblioth.brit., mai 1796, vol 2, № 1, p.87 (Прим. Ж. де М.)


[Закрыть][64]64
  Здесь находился отрывок, вычеркнутый в рукописи. Суть его излагается ниже:
  «Однако один из законов природы, неизменный, как и все остальные, заключается в том, что по большей части эта жизнь всегда беззащитна перед насильственными средствами.
  Бюффон весьма убедительно доказал, что значительная часть животных обречена на насильственную смерть: он мог бы распространить свое доказательство на человека; можно рассуждать о причинах; можно также следовать фактам…».
  Примечание:
  – Именно по этой причине лапидарный стиль римлян знает употребление слова сила в значении кровь, ибо кровь является той силой, той великой пружиной, без которой любое устройство бесполезно. Я приведу две надписи, взятые из Грутера, стр.30 его сборника:
  I. Vol Gemina fires excepit (Воль Гемина силу снискала (лат.))
  II. Severus Julii filius Vires tauri consecravit (Север сын Юлия кровь посвятил быку (лат.))
  В том и другом случае речь идет о Тавроболии (Тавроболий – заклание быка – религиозный обряд, связанный с культом быка. Распространился в Римской империи; тавроболии стал там одновременно жертвоприношением и актом очищения кровью, кровавого крещения. (Прим. пер.))(Прим. Ж. де М.)


[Закрыть] (стр.43 >)

История доказывает, к несчастью, что война в некотором смысле есть обычное состояние человечества; что кровь людская должна проливаться повсюду на земле и что мир для любой нации является лишь передышкой.

Упоминают о закрытии храма Януса при Августе,[65]65
  Врата этого храма в Риме закрывались только в мирное время. (Прим. пер.)


[Закрыть] помнят один год воинственного царствования Карла Великого (год 790), когда он не воевал.[66]66
  Histoire de Charlemagne, par M.Gaillard, t.II, livre I, chap.V (Прим. Ж. де М.)


[Закрыть] Упоминают о недолгом времени после заключения Рисвикского мира в 1697 году и таком же недолгом после Карловицкого мирного договора в 1699 году, когда совсем не воевали, и не только во всей Европе, но даже во всем ведомом нам мире. Завершающийся век начался для Франции жестокой войной, которая закончилась лишь в 1714 году Раштаттским миром. В 1719 году Франция объявила войну Испании; окончание ей было положено Парижским мирным договором 1727 года. Выборы короля Польши снова разожгли войну в 1733 году; мир установился в 1736 году. Четыре года спустя вспыхнула ужасная война за австрийское наследство, она шла, не переставая, вплоть до 1748 года. После восьми лет мира, когда начали рубцеваться раны, нанесенные восемью годами войны, притязание Англии вынудило Францию взяться за оружие. Семилетняя война слишком хорошо известна. После пятнадцати лет покоя американская революция вовлекла Францию в новую войну, последствия которой мог предугадать любой мудрый человек. Мир заключается в 1782 году. Спустя семь лет начинается Революция: она еще длится, и, вероятно, к сему часу Франция поплатилась за нее тремя миллионами человек. (стр.44 >)

И вот, если брать только Францию, то из девяноста шести лет века сорок приходится на войну. Если и существуют нации, оказавшиеся счастливее, то иным повезло еще гораздо меньше. Но отнюдь недостаточно рассматривать какой-то отрезок времени и какую-то точку земного шара; необходимо окинуть взглядом длинную череду избиений, которые оскверняют все страницы истории. Мы увидим, что война свирепствует не переставая, словно хроническая лихорадка с ужасными усиливающимися приступами. Я приглашаю читателя взглянуть на эти картины, начиная с упадка Римской республики.

Марий истребил в сражении двести тысяч кимвров и тевтонов. Митридат приказал умертвить восемьдесят тысяч римлян: а Сулла убивает девяносто тысяч человек в битве в Беотии и сам теряет в ней десять тысяч. Вскоре мы видим гражданские войны и проскрипции. Один Цезарь привел к смерти на поле брани миллион человек (до него зловещее первенство принадлежало Александру). Август затворяет на одно мгновение храм Януса, но открывает его врата на столетия, учреждая выборную империю. Благодаря нескольким добрым правителям Государство дышит, но война никогда не затихает, и при правлении доброго императора Тита шестьсот тысяч человек погибают при осаде Иерусалима. Истребление людей оружием римлян воистину ужасающе.[67]67
  Монтескье. О духе законов, кн. XXIII, гл. XIX (Название главы: «О том, как обезлюдел мир». (Прим. пер.))(Прим. Ж. де М.)


[Закрыть] Позднеимператорская эпоха была лишь чередой избиений. Какие войны и какие сражения, начиная с Константина! Лициний теряет двадцать тысяч человек при Сибалисе, тридцать четыре тысячи при Адрианополе, сто тысяч при Хризополисе. Нации севера приходят в движение. Франки, готы, гунны, лангобарды, аланы, вандалы и т. д. обрушиваются на Империю и поочередно терзают ее. (стр.45 >)Аттила предает Европу огню и мечу. Французы уничтожают более двухсот тысяч его людей при Шалоне; а в следующем году он терпит еще большие потери от готов. Менее чем за век Рим осажден и опустошен трижды; а в ходе бунта, вспыхнувшего в Константинополе, были вырезаны сорок тысяч человек. Готы захватывают Милан и уничтожают там триста тысяч жителей. По приказу Тотилы истребляются все жители Тиволи и девяносто тысяч человек – при разграблении Рима. Появляется Магомет; меч и коран проходят две трети земного шара. Сарацины движутся от Евфрата до Гвадалквивира; они до основания разрушают огромный город Сиракузы; теряют тридцать тысяч человек под Константинополем лишь в одном морском сражении; Пелагий убивает двадцать тысяч из них в битве на земле. Эти потери ничего не значили для сарацинов; но их поток наталкивается на гений франков в долинах Тура, где сын первого Пепина[68]68
  Карл Мартелл (От лат. martellus – молот. (Прим пер.))(ок. 688–741). Намек на битву при Пуатье (732 или 733 г.).


[Закрыть] окруженный тремястами тысячами мертвых тел, присоединяет к своему имени грозное прозвище, которое его до сих пор отличает. Принесенный в Испанию исламизм встречает там неукротимого соперника.[69]69
  Католицизм.


[Закрыть] Никогда, может быть, не увидят большей славы, большего величия и большей сечи. Борьба христиан и мусульман в Испании – это восьмивековая битва. Многие из походов и даже многие из сражений уносили там до двадцати, тридцати и вплоть до восьмидесяти тысяч жизней.

Воцаряется Карл Великий и сражается на протяжении полувека. Каждый год он возвещает, на какую часть Европы должно наслать смерть. Являясь повсюду и повсюду побеждая, он железом сокрушает нации, подобно тому, как уничтожал мужчин-женщин Азии (стр.46 >)Цезарь. Норманны начинают долгую череду опустошений и жестокостей, которые до сих пор заставляют нас содрогаться. Обширное наследство Карла Великого рассеяно: властолюбие заливает его кровью, а имя франков исчезает в битве при Фонтене. Италия полностью разграблена сарацинами, в то время как норманны, датчане и венгры опустошают Францию, Голландию, Англию, Германию и Грецию. Варварские нации водворяются, наконец, и приручаются. Эта вена более не кровоточит; но вскрывается в тот же миг другая: начинаются Крестовые походы. Вся Европа бросается на Азию; число жертв отныне измеряют уже мириадами. Чингисхан и его сыновья покоряют и опустошают шар земной от Китая до Богемии. Французы, которые вели Крестовый поход против мусульман, теперь ведут его против еретиков: жестокая Альбигойская война. Битва при Бувине, в которой тридцать тысяч человек теряют жизнь. Пять лет спустя восемьдесят тысяч сарацинов погибают при осаде Дамьетты. Гвельфы и гибеллины начинают борьбу, которая столь долго обагряла кровью Италию. Факел гражданских войн вспыхивает в Англии. Сицилийская вечерня. При царствованиях Эдуарда и Филиппа Валуа Франция и Англия сталкиваются более неистово, чем когда бы то ни было, и открывают новую эпоху резни. Избиение евреев; битва при Пуатье, битва при Никополе; победитель падает под ударами Тамерлана, который следует за Чингисханом. Герцог Бургундский устраивает убийство герцога Орлеанского, и завязывается кровавое соперничество двух семейств. Битва при Азенкуре, Гуситы предают огню и мечу значительную часть Германии. Мухаммед II царствует и воюет тридцать лет. Отброшенная в свои пределы Англия терзает себя собственными руками. Иоркская и Ланкастерская династии купают ее в крови. Наследница Бургундии передает свое состояние Австрийскому дому; и этим брачным договором начертано то, что люди три века (стр.47 >) будут резать друг друга от Балтики до Средиземноморья. Открытие Нового Света: это смертный приговор трем миллионам индейцев. Карл V и Франциск I появляются на мировом театре: каждая страница их истории пропитана человеческой кровью. Царствование Сулеймана; Мохачская битва; осада Вены; осада Мальты, и т. д. Но одно из самых великих бедствий рода человеческого выходит из монастырской тени: появляется Лютер, за ним следует Кальвин. Крестьянская война; Тридцатилетняя война; французская гражданская война; избиение Нидерландов; избиение Ирландии; избиение Севенн; Варфоломеевская ночь; убийство Генриха III, Генриха IV, Марии Стюарт, Карла I; и в наши дни, наконец, французская Революция, которая истекает из того же источника.[70]70
  Жозеф де Местр первоначально хотел обойтись без этого долгого и утомительного перечисления массовых убийств во всеобщей истории и вычеркнул весь этот текст из своей рукописи; затем, передумав, он включил его в книгу уже в первом ее издании.


[Закрыть]

Я не буду далее раскрывать картину: наш век и предшествовавший ему слишком хорошо известны; и если восходить к колыбели наций, если опускаться вплоть до наших дней, если рассматривать народы во всевозможных состояниях, начиная с варварства и кончая самой утонченной цивилизацией, то всегда обнаруживается война. По этой причине, являющейся главной, а также по всем другим, которые к ней присовокупляются, пролитие людской крови никогда не прекращалось во вселенной: иногда кровь льется менее обильно, но на большем пространстве, иногда сильнее, но на меньшем пространстве; таким образом, этот поток почти что постоянен. Но время от времени происходят чрезвычайные события, которые ужасающе увеличивают его, будь то пунические войны, триумвираты, победы Цезаря, вторжение варваров, крестовые походы, религиозные войны и война за (стр.48 >)испанское наследство, французская Революция и т. д. Если бы составлялись таблицы избиений, подобные метеорологическим, то, кто знает, по прошествии нескольких веков наблюдений, – не открылся бы благодаря этому их закон.[71]71
  Например, судя по рапорту главного военного хирурга Его Императорского Величества, из двухсот пятидесяти тысяч человек, которых император Иосиф II выставил против турок, тридцать три тысячи пятьсот сорок три умерли от болезней и восемьдесят тысяч – от оружия («Газет насьональ э этранжер» за 1790 г., № 34). Из приблизительных расчетов, произведенных в Германии, явствует, что нынешняя война уже к октябрю 1795 г. обошлась Франции в один миллион человек и державам коалиции – в пятьсот тысяч. (Выдержка из немецкого периодического издания в «Курье де Франкфор». 28 октября 1795 г., № 296). (Прим. Ж. де М.)


[Закрыть]

Бюффон весьма убедительно доказал, что значительная часть животных обречена на насильственную смерть. Он мог бы, сообразно вероятности, распространить свое доказательство на человека: но здесь можно следовать фактам.

Есть, в конце концов, основание сомневаться, что это насильственное уничтожение вообще является великим злом, за которое его почитают: по крайней мере, это одно из тех зол, которые входят в порядок вещей, где все насильственно и противоестественно, и которые возмещаются. Прежде всего, когда человеческая душа утратила свою энергию из-за изнеженности, неверия и гангренозных пороков, сопутствующих излишествам цивилизации, эта душа способна быть вновь закалена только кровью. Менее, гораздо менее легко объяснить, почему война в зависимости от различных обстоятельств вызывает различные последствия. Но довольно ясно видно то, что род человеческий можно уподобить дереву, которое невидимая рука неустанно подстригает и которое часто от этого выигрывает. Правда, если затронут ствол или если срезана верхушка ивы, то дерево может погибнуть: но кому ведомы пределы для древа человеческого? Нам определенно известно, что чрезмерной резне нередко (стр.49 >)сопутствует избыток населения, как это особенно было очевидно в древних греческих республиках и в Испании при господстве арабов.[72]72
  В Испании в ту эпоху насчитывалось до сорока миллионов жителей; сегодня их там только десять. – «Некогда Греция процветала среди самых жестоких войн; кровь там лилась потоками, а вся страна была переполнена людьми. Кажется, говорит Макиавелли, что среди убийств, проскрипций, гражданских войн наша Республика становится более могущественной, и т. д.». – Руссо. Об общественном договоре, кн. III, гл. IX. (Прим. Ж. де М.)


[Закрыть]

Повторение избитых мест о войне ничего не значит: не надо быть очень смышленным для понимания того, что чем больше людей убивают, тем меньше их остается; как верно и то, что чем больше ветвей срезают, тем меньше остается их на дереве; но необходимо рассматривать именно следствия операции. Между тем, продолжая то же самое сравнение, можно заметить, что умелый садовник при подрезке дерева меньше озабочен размерами его кроны, чем его плодоношением: от растения он требует плодов, а не древесины и листьев. Однако истинные плоды человеческой натуры – искусства, науки, великие предприятия, высокие замыслы, мужественные добродетели – зависят особенно от состояния войны. Известно, что никогда нации так не поднимаются к достижимым для себя вершинам своего величия, как после продолжительных и кровавых войн. Так, сияющей вершиной для греков была ужасная эпоха Пелопоннесской войны; Августов век последовал сразу же после гражданской войны и проскрипций; французский гений был выточен Лигой и отшлифован Фрондой: все великие люди века королевы Анны родились при политических потрясениях. Одним словом, можно было бы сказать: кровь есть удобрение для того растения, которое называют гением. Я не знаю, вполне ли понимают себя люди, говоря, что искусства содружны миру. По крайней мере, надо бы объясниться и уточнить(стр.50 >)представление; ибо я не усматриваю ничего менее мирного, чем века Александра и Перикла, Августа, Льва Х и Франциска I, Людовика XIV и королевы Анны.[73]73
  После нескольких неразборчивых пометок следует отрывок, зачеркнутый в рукописи:
  «Пролитие крови есть, несомненно, зло в определенном смысле, и я охотно принимаю истину, выраженную в сих прекрасных стихах Ж.-Б. Руссо:
  Это гнев, и т. д. (Жан-Батист Руссо – французский поэт (1671–1741), автор духовных и светских од. (Прим. пер.))
  У тракийцев, рассказывает Геродот (Геродот. История, 1, II, 95–97. Перевод [на французский] г-на Ларше (Прим. Ж. де М.)), у скифов, у персов, у лидийцев, одним словом, у большинства варваров, как и у египтян, почитаются в качестве самых благородных те, кто не занимается никакими ремеслами, главным образом посвятившие себя военному занятию. Все греки воспитаны были в этих правилах и особенно лакедемоняне. Платон (Платон. Государство, кн. V (Прим. Ж. де М.)) явно поостерегся посягнуть на это пристрастие в своей воображаемой Республике. „А в государстве, которые мы основали, – говорит он – … разве наши стражи не лучшие из граждан?“» (Перевод с древнегреческого А.Н.Егунова. (Прим. пер.))


[Закрыть]

Разве было бы возможно, чтобы пролитие людской крови не имело великой причины и великих следствий? Пусть над этим поразмыслят. История и мифология, открытия современной физиологии и античные традиции объединяются, чтобы дать пищу для этих размышлений. Колебаться в этом деле не предосудительнее, чем в тысяче других, еще более чуждых человеку.

Давайте, однако, гневно возмущаться войной, попытаемся внушить к ней отвращение Суверенов; но пусть не увлекут нас мечтания Кондорсе, этого столь дорогого для Революции философа, который употребил свою жизнь ради уготовления несчастья для нынешнего поколения, благосклонно завещав совершенство нашим потомкам. Есть только один способ сдержать бич войны – обуздать беспорядки, влекущие это чудовищное очищение. (стр.51 >)

В греческой трагедии об Оресте Елена, одно из действующих лиц, избавлена богами от праведного гнева греков и помещена на небесах рядом с двумя ее братьями, чтобы быть вместе с ними спасительным знаком для мореплавателей.[74]74
  Диоскуры.


[Закрыть] Появляется Аполлон, чтобы оправдать этот странный апофеоз.[75]75
  Dignus vincice nodus, Ноrасе, Art Poerique, 191. (Прим. Ж. де М.) (Узы, достойные кары (лат.). – Гораций. Наука поэзии, 191.)


[Закрыть]Красота Елены, говорит он, была лишь орудием, к которому прибегли боги, дабы восстановить друг против друга греков и троянцев и заставить питься их кровь, умеряя[76]76
  Дабы умерить. (Прим. Ж. де М.)


[Закрыть] на земле беззаконие людей, ставших слишком многочисленными.[77]77
  Еврипид. Орест, 1638–1642. (Прим. Ж. де М.)
  Ср. слова Аполлона в прямом переводе с древнегреческого И.Анненского:
Ее красой бессмертные враждуМеж вас зажгли, где столько и фригийцев,И эллинов погибло, чтобы темОсвободить вам землю от наплываПреступного и дерзкого.

[Закрыть]

Аполлон говорил очень хорошо. Ведь именно люди сгоняют тучи, а потом сетуют на бури.

 
Это гнев царей заставляет восставать землю,
Это гнев небес заставляет восставать царей.
 

Я хорошо чувствую, что во всех этих суждениях нас навязчиво одолевает столь тяжкое видение невинных, гибнущих вместе с грешными. Но, не углубляясь в этот вопрос, который соотносится со всем самым сущим, можно рассмотреть его лишь в связи с древним как мир всеобщим догматом обратимости страданий невинных на пользу виновным.[78]78
  Они жертвовали, буквально, за упокой душ; и эти жертвоприношения, говорит Платон, имеют великие следствия, о чем возглашают целые города, и поэты – дети богов, и пророки, вдохновленные богами. – Платон. Государство, кн. II. (Прим. Ж. де М.)
  Автор вольно излагает отрывки из глав VI и VIII книги II.


[Закрыть] (стр.52 >)

Мне кажется, именно из этого догмата образовался обычай жертвоприношений, которые практиковались древними людьми повсюду во вселенной и которые они считали полезными не только для живущих, но и для умерших: распространенный обычай, на него благодаря привычке мы смотрим без удивления, но до корней его доискаться не менее трудно.

Самопожертвования, которыми славилась античность, также были связаны с этим догматом. Деций верил, что его самопожертвование будет принято Божеством и что оно сможет остановить все беды, которые угрожали его родине.[79]79
  Placullim omnis deorum irae… Omnes minas periculaque ab diis superis inferisque in se unum verit. Tit-Liv., VIII, 9 et 10. (Прим. Ж. де М.)
  Римский консул Публий Деций Мус, член одной знаменитой семьи времен ранней Республики, пожертвовал в битве своей жизнью ради отечества: «Чтобы успокоить гнев богов… он обратил на самого себя все опасности и кары как небесных, так и подземных богов» (лат.). – Тит Ливии. История Рима от основания Города. T.I, VIII, 9 и 10. (Прим. пер.)


[Закрыть]

Христианство освятило этот догмат, который бесконечно естественен для человека, хотя трудно, кажется, постичь его рассудком.

Таким образом, подобный порыв, подобное смирение, способное спасти Францию, можно было узреть в сердце Людовика XVI, в сердце небесной Елизаветы.[80]80
  Мадам Елизавета, сестра Людовика XVI, разделила заточение короля и умерла на эшафоте 10 мая 1794 г.


[Закрыть]

Иногда люди задаются вопросом, чему служат эти ужасные самоистязания, к которым прибегают в некоторых религиозных орденах и которые также являются самопожертвованиями; равным образом можно было бы вопрошать о том, чему служит христианство, поскольку все оно зиждется на этом самом, но облагороженном, догмате невинности, искупающей преступление. (стр.53 >)

Власть, которая поддерживает эти ордена, избирает несколько человек и ограждает от мира, чтобы превратить их в пастырей.