Текст книги "Двойник"

Автор книги: Жозе Сарамаго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

После обеда Тертулиано Максимо Афонсо, как и большинство его коллег, принял участие в собрании, созванном директором школы с целью обсудить последнее предложение министерства по модернизации педагогического процесса, это было одно из тысячи с чем-то предложений, превращавших жизнь несчастных учителей в опасный полет на Марс сквозь нескончаемый дождь смертоносных астероидов, которые слишком часто попадают в цель. Когда ему пришло время выступить, он только повторил удивившим всех невыразительным монотонным голосом идею, которая уже ни для кого не являлась новостью и всегда вызывала смешки присутствующих и плохо скрываемую досаду директора. По моему мнению, сказал он, единственно серьезное решение, которое следует принять в отношении преподавания истории, заключается в том, чтобы определиться, строить ли курс, ведя изложение событий от древних времен к современности или, что представляется мне более правильным, наоборот, от наших дней к древности, данный выбор обусловит все остальное, все это знают, но продолжают делать вид, будто не подозревают об этом. Реакция на его речь была обычной, директор обреченно вздохнул, учителя стали шептаться и переглядываться. Математик тоже улыбнулся, но его улыбка выражала дружеское участие, она как бы говорила: вы правы, но не надо принимать все это слишком всерьез. Почти незаметный жест, которым ответил ему Тертулиано Максимо Афонсо с другого конца стола, означал, что он благодарит за поддержку, но нечто, сопровождавшее его, за неимением более удачного определения, назовем это полужестом, показывало, что эпизод в коридоре еще не забыт окончательно. Другими словами, если основной жест являлся примирительным, как бы говорившим: что было, то прошло, сопутствующий ему полужест уточнял: да, но не все. Тем временем слово получил следующий учитель, и пока он говорит, в отличие от Тертулиано Максимо Афонсо, очень красноречиво, обстоятельно, тщательно подбирая слова, попробуем развить, очень кратко, несмотря на сложность этого вопроса, тему полужестов, которую мы рассматриваем здесь, насколько нам известно, впервые. Обычно говорят, что некто Имярек в определенной ситуации сделал жест, выражающий то-то и то-то, например сомнение, поддержку или предупреждение об опасности, при этом подразумевается, что значение жеста как бы цельнокроено, что сомнение всегда является обоснованным, поддержка полной, предупреждение бескорыстным, но на самом деле истина, если мы, конечно, захотим до нее докопаться, не довольствуясь одними лишь заголовками сообщений, потребует от нас внимания к вееру полужестов, сопровождающих основной жест так же, как космическая пыль сопровождает хвост кометы, ибо полужесты, если мы прибегнем к общедоступному сравнению, подобны мелкому шрифту в афишке, его трудно разобрать, но он там присутствует. Рискнем предположить, оставив в стороне скромность, рекомендуемую приличиями и хорошим вкусом, что нас нисколько бы не удивило, если бы в весьма недалеком будущем изучение, идентификация и классификация полужестов стали одним из самых перспективных направлений семиотики. В науке и не такое бывает. Красноречивый учитель закончил свое выступление, сейчас директор предоставит слово следующему оратору, но Тертулиано Максимо Афонсо решительно поднял правую руку, требуя, чтобы его выслушали. Директор спросил, не желает ли он прокомментировать только что прозвучавшие предложения коллеги, и если да, то, как ему, разумеется, хорошо известно, согласно принятым в настоящее время нормам, ему следует подождать, пока выскажутся все участники совещания, но Тертулиано Максимо Афонсо ответил, что нет, он не собирается комментировать достойные самого серьезного внимания соображения уважаемого коллеги и ему известны как существующие в настоящее время, так и вышедшие из употребления правила ведения дискуссии, он только хотел попросить разрешения покинуть собрание, у него срочные дела, не связанные со школой. Сейчас это уже не полужест, а полутон, даже обертон, что служит еще одним подтверждением изложенной нами теории, придающей огромное значение тончайшим вариациям, оттенкам не только второй и третьей, но и четвертой и пятой степени, которые появляются в процессе коммуникации, совершающейся как при помощи жестов, так и звуков. В нашем случае, например, участники собрания заметили, что полутон, сопутствующий словам директора, выражает чувство глубокого облегчения: разумеется, сеньор, не смею вас задерживать. Тертулиано Максимо Афонсо простился с присутствующими, сделав широкий жест, полный жест для всех, полужест для директора, и вышел. Машина стояла недалеко от школы, через несколько минут он уже сидел за рулем, внимательно глядя на дорогу, ведущую к его единственной на данный момент цели, обусловленной событиями, произошедшими с ним начиная с вечера предыдущего дня, а именно к магазину, в котором он взял напрокат фильм «Упорный охотник подстрелит дичь». Он наметил план действий, еще обедая в одиночестве в школьной столовой, усовершенствовал его под надежной защитой усыпляющих выступлений своих коллег, и вот перед ним снова продавец магазина видеокассет, которого так позабавило, что клиента зовут Тертулиано, и у которого по завершении предстоящей коммерческой сделки будут весьма серьезные основания поразмыслить над связью между редкостным именем и более чем странным поведением его носителя. Вначале все шло как обычно, Тертулиано Максимо Афонсо вошел, как все, поздоровался, как все, и, тоже как все, принялся неторопливо изучать стоявшие на полках кассеты, задерживаясь то тут, то там, поворачивая шею, чтобы прочитать надписи на коробках, наконец он подошел к прилавку и сказал: я хочу купить кассету, которую взял напрокат вчера, не знаю, помните ли вы. Очень хорошо помню, «Упорный охотник подстрелит дичь». Именно, я его покупаю. Прекрасно, но разрешите дать вам совет, это в ваших же интересах, будет лучше, если вы вернете нам ту кассету и возьмете новую, от использования они немного портятся, появляются маленькие дефекты изображения и звука, минимальные, но со временем вы станете их замечать. Не надо, возразил Тертулиано Максимо Афонсо, для моих целей подойдет та, что уже находится у меня. Продавца поразили слова для-моих-целей, такое очень редко говорят о видеокассетах, их просто смотрят, ради этого они и сделаны, и все тут. Но необычность поведения клиента этим не ограничилась. Предвкушая возможность будущих покупок, продавец решил выказать Тертулиано Максимо Афонсо все знаки внимания и почтения, существующие в торговле со времен финикийцев. Я вычту из цены кассеты сумму, заплаченную за прокат, сказал он и, делая перерасчет, услышал новый вопрос клиента: а у вас нет других фильмов той же кинокомпании. Вы, наверное, хотите сказать, того же режиссера, осторожно поправил его продавец. Нет, нет, именно кинокомпании, меня интересует кинокомпания, а не режиссер. Простите, но я очень давно работаю в этой сфере, и никогда ни один клиент не обращался ко мне с подобной просьбой, спрашивают названия фильмов, чаще всего – имена актеров, а вот о кинокомпании никто ни разу не вспомнил. В таком случае я являюсь покупателем особого рода. Да, получается так, сеньор Максимо Афонсо, пробормотал продавец, заглянув в карточку клиента. Он был смущен, сбит с толку, но в то же время доволен внезапно пришедшей ему в голову счастливой мыслью обратиться к клиенту, назвав его вторым и третьим именами, они ведь тоже настоящие, возможно, так ему удастся вытеснить в темные закоулки памяти первое имя, по поводу которого ему вчера так некстати захотелось поиронизировать. Поскольку при этом он забыл ответить на вопрос клиента, есть ли в магазине другие фильмы той же кинокомпании, Тертулиано Максимо Афонсо пришлось повторить свой вопрос, но теперь он счел необходимым присовокупить к нему объяснение, которое, как он полагал, должно было несколько смягчить впечатление о нем как о чудаковатой личности, уже, видимо, начавшее складываться в данном торговом заведении. Причина моего интереса к другим фильмам той же кинокомпании заключается в том, что в настоящее время я готовлю исследование, оно уже находится в завершающей стадии, о ее деятельности, ее целях, намерениях, как явных, так и скрытых, подспудных, одним словом, о ее попытках идеологического воздействия на зрителей, осуществляемых шаг за шагом, метр за метром, кадр за кадром. По мере того как Тертулиано Максимо Афонсо произносил свою речь, потрясенный продавец все с большим восхищением смотрел на Него, он был очарован клиентом, который не только знает, что ему нужно, но и приводит такие веские аргументы, явление весьма редкое в торговле вообще И в видеосалонах в частности. Следует, однако, признать, что выражение восторга, написанное на физиономии продавца, омрачалось неким досадным налетом низменной торговой корысти, обязанным появившейся у него мысли о том, что, поскольку компания, о которой шла речь, являлась одной из самых старых и активных на кинорынке, то, возможно, необычный клиент, не забыть бы впредь, обращаясь к нему, называть его сеньор Максимо Афонсо, оставит в кассе изрядную сумму денег, когда он наконец завершит свой труд, очерк или как там оно еще называется. Надо, естественно, сделать скидку на то, что не все фильмы поступили в продажу в записи на кассетах, но все равно дело казалось многообещающим, стоящим. По-моему, для начала, сказал продавец, уже несколько оправившийся от первого потрясения, надо бы попросить у компании список всех их фильмов. Да, возможно, ответил Тертулиано Максимо Афонсо, но это не так срочно, к тому же мне, по всей вероятности, не придется смотреть все выпущенные ими фильмы, начнем с того, что есть в магазине, дальнейшее направление моих поисков будет зависеть от полученных результатов.

Надежды продавца тут же померкли, аэростат все еще не взлетел, а в нем, по всей видимости, уже началась утечка газа. Но, в конце концов, такова судьба мелкого бизнеса, не потому ты споткнулся, что осел лягнулся, не смог разбогатеть за двадцать четыре часа, может, разбогатеешь за двадцать четыре года. Несколько укрепив свой моральный дух благодаря золотым крупицам терпения и смирения, продавец объявил, выходя из-за прилавка и направляясь к полкам: посмотрим, что тут у нас имеется, на что Тертулиано Максимо Афонсо ответил: для начала мне хватит пяти-шести, будет чем занять сегодняшний вечер, и ладно. Шесть кассет – это около девяти часов просмотра, придется посидеть ночью. На сей раз Тертулиано Максимо Афонсо ничего не ответил, он изучал рекламный плакат той же кинокомпании, фильм назывался «Богиня сцены», наверное, он из новых. Имена главных актеров были набраны шрифтом разной величины и располагались на поверхности плаката в зависимости от места, которое они занимали на звездном небосводе отечественного кинематографа. Разумеется, среди них не было имени актера, игравшего в «Упорном охотнике» роль дежурного администратора. Завершив поиски, продавец вернулся и поставил на прилавок стопку из шести кассет. У нас есть еще, но вы сказали, что пока вам хватит пяти или шести. Хорошо, завтра или послезавтра я зайду за остальными. Может быть, стоит заказать недостающие, спросил продавец, мечтая оживить гибнущие надежды. Начнем с этих, а там видно будет. Настаивать было бессмысленно, клиент действительно знает, чего он хочет. Продавец в уме помножил на шесть стоимость одной кассеты, он вышел из старой школы, когда никаких карманных калькуляторов еще и в помине не было, и сказал цену. Тертулиано Максимо Афонсо поправил его: это стоимость кассет, а не проката. Но вы ведь купили ту, первую, я думал, вы купите и остальные, стал оправдываться продавец. Да, потом, возможно, я куплю некоторые из них или даже все, но сначала мне надо их посмотреть, или просмотреть, так, кажется, принято говорить, чтобы узнать, есть ли в них то, что я ищу. Побежденный железной логикой клиента, продавец сделал перерасчет и положил кассеты в пластиковый пакет. Тертулиано Максимо Афонсо заплатил, произнес: до завтра – и вышел из магазина. Знать, тот, кто дал тебе имя Тертулиано [2]  [2] Тертулиано (от лат. tertullia – компания картежных и иных игроков; галерка в древнеримском театре) – гуляка, завсегдатай веселых компаний, игрок.


[Закрыть], понимал, что делает, процедил сквозь зубы разочарованный продавец.

Если бы повествователь, или рассказчик, пожелал избрать, как можно было бы ожидать с большой степенью достоверности, легкий путь благословенных литературных штампов, то, дойдя до этого места, он бы просто написал, что во время поездки учителя истории по городу к себе домой с ним не произошло никаких историй. Подобно тому, как в некоторых случаях приходится прибегать к помощи машины времени, особенно если профессиональная совесть не позволяет изобрести какую-нибудь драку на улице или транспортную аварию просто для того, чтобы как-то заполнить образовавшийся в повествовании пробел, к этим четырем словам, Не Произошло Никаких Историй, прибегают тогда, когда нужно срочно перейти к следующему эпизоду или когда неизвестно, как следует отнестись к мыслям, появившимся у персонажа помимо воли автора, особенно если они никак не связаны с жизненными ситуациями, в которых ему предстоит принимать решения и действовать. Именно в такой ситуации находился сейчас преподаватель и новоиспеченный любитель видео Тертулиано Максимо Афонсо, ехавший в своей машине. Он действительно думал, и очень напряженно, но его мысли были так далеки от того, что ему пришлось пережить за последние сутки, что если бы мы рискнули ввести их в наше повествование, то историю, которую мы намереваемся рассказать, неизбежно пришлось бы заменить какой-нибудь совершенно другой. Возможно, именно так нам и следовало бы поступить, более того, теперь, когда нам известно абсолютно все о мыслях Тертулиано Максимо Афонсо, мы точно знаем, что следовало бы поступить именно так, но это означало бы признать совершенно бессмысленными все наши предшествующие усилия, наш тяжкий труд по созданию полусотни страниц убористого текста и вернуться к началу, к вызывающей иронии первого листа, зачеркнув всю предыдущую честно сделанную работу, и ввязаться в новую авантюру, не только новую, но и невероятно опасную, вот куда, вне всякого сомнения, завели бы нас мысли Тертулиано Максимо Афонсо. Но лучше уж синица в руке, чем журавль в небе. Да и времени у нас больше нет. Тертулиано Максимо Афонсо уже припарковал свою машину и идет к дому, в одной руке у него учительский портфель, в другой пластиковый пакет, и его мысли заняты лишь тем, сколько видеокассет удастся ему просмотреть до того, как он ляжет спать, вот что значит интересоваться второстепенными актерами, будь тот тип звездой, он появился бы в первых кадрах. Тертулиано Максимо Афонсо открыл дверь, вошел в квартиру, тщательно закрыл дверь, положил на письменный стол портфель и пакет с кассетами. Теперь в воздухе не чувствуется чьего-то чужого присутствия, но возможно, он его просто не замечает, возможно, тот, кто вторгся сюда прошлым вечером, стал уже неотъемлемой частью его квартиры. Тертулиано Максимо Афонсо пошел в спальню, переоделся, потом открыл кухонный холодильник, посмотрел, не приглянется ли ему что-нибудь из его содержимого, закрыл его и вернулся в гостиную со стаканом и банкой пива. Потом он достал видеокассеты и разложил их по порядку в зависимости от даты выпуска, начиная с самого старого фильма, «Злополучный код», вышедшего за два года до уже просмотренного «Упорный охотник подстрелит дичь», и кончая последним, «Богиня сцены», появившимся в прошлом году. Остальными четырьмя фильмами, идущими в том же порядке, оказались «Безбилетный пассажир», «Смерть нападает на рассвете», «Два сигнала тревоги» и «Позвони мне на днях». Внезапная мысль, навеянная, несомненно, одним из этих названий, заставила его оглянуться на свой собственный телефон. Горящий огонек показывал, что на автоответчике есть запись звонков. Он секунду поколебался и нажал на кнопку прослушивания. Первым оказался женский голос, не назвавший себя, возможно, говорившая была уверена, что ее и так узнают, она сказала только: это я – и продолжила: не понимаю, что с тобой происходит, ты уже неделю мне не звонишь, если хочешь со мной порвать, скажи прямо, наша недавняя ссора не повод для молчания, ты же знаешь, как ты мне дорог, пока, целую. Следующим был тот же голос: позвони мне, пожалуйста. Имелся еще третий звонок, от коллеги-математика: дорогой мой, боюсь, что вы на меня обиделись, но, откровенно говоря, не могу припомнить, чтобы я сказал или сделал что-то неподходящее, это недоразумение, нам надо поговорить, объясниться, если я виноват, считайте, что я уже начал просить прощения, позвонив вам, обнимаю вас, надеюсь, вы не сомневаетесь в том, что я ваш друг. Тертулиано Максимо Афонсо нахмурился, кажется, в школе действительно произошло что-то неприятное, к чему имел отношение математик, но он не мог вспомнить, что именно. Он снова включил автоответчик и снова прослушал два первых звонка, на этот раз на его лице играла полуулыбка и появилось такое выражение, какое обычно называют мечтательным. Он встал, чтобы вынуть из видеомагнитофона кассету с фильмом «Упорный охотник подстрелит дичь» и вставить «Злополучный код», но в последний момент, уже держа палец на кнопке пуска, подумал, что собирается допустить серьезное нарушение, перескочив через важный этап созданного им плана, ему обязательно надо скопировать приведенный в конце «Упорного охотника» список имен второстепенных актеров, которые, при том что они заполняют собой какое-то место в этой глупой истории и произносят какие-то слова, играя роль спутников, очень, разумеется, мелких, сопровождающих орбиты звезд первой величины, все-таки не имеют права на громкое имя, столь необходимое как в жизни, так и в творчестве, хотя кто же в этом признается. Конечно, он мог скопировать список потом, но порядок, являясь, как и собака, лучшим другом человека, иногда тоже кусается. Иметь определенное место для каждой вещи и класть на место каждую вещь всегда было золотым правилом всех добропорядочных семей, давно и хорошо известно, что соблюдение порядка в делах всегда являлось самым надежным страховым полисом, способным защитить от любых призраков хаоса. Тертулиано Максимо Афонсо быстро прокрутил до конца уже знакомую нам ленту «Упорный охотник подстрелит дичь», остановил ее на интересующем месте, на перечне второстепенных актеров, и списал на лист бумаги имена мужчин, только мужчин, ибо на этот раз, вопреки тому, что происходит обычно, не женщина являлась предметом его изысканий. Мы предполагаем, что сказанного более чем достаточно, чтобы понять, что план, составленный Тертулиано Максимо Афонсо в результате напряженных раздумий, был нацелен на установление личности дежурного администратора, оказавшегося его полным двойником в те времена, когда у него имелись усы, и который, судя по всему, продолжает быть им и сейчас, уже без них, и, возможно, будет им и завтра, когда залысины на висках одного начнут прокладывать путь к плеши другого. В конечном счете проблема Тертулиано Максимо Афонсо была лишь скромным отражением проблемы знаменитого Колумбова яйца, он решил переписать имена всех второстепенных актеров, как из тех фильмов, в которых участвовал дежурный администратор, так и снимавшихся без него. Например, если в фильме «Злополучный код», который он только что вставил в видеомагнитофон, его двойник не появится, то он сможет вычеркнуть из первого списка все имена, повторяющиеся в «Упорном охотнике». Мы прекрасно понимаем, что, попади в подобную ситуацию неандерталец, его голова оказалась бы совершенно бесполезной, но для преподавателя истории, привыкшего иметь дело с выдающимися деятелями самых разных эпох и стран, еще вчера читавшего в научной книге о древних месопотамских цивилизациях главу, посвященную амореям, эта простенькая версия поисков клада является не более чем детской забавой, и мы, возможно, лишь зря потратили время на столь пространные объяснения. Вопреки нашим недавним предположениям, дежурный администратор появился и в «Злополучном коде», теперь он исполнял роль банковского кассира, который, трясясь от страха и явно переигрывая, чтобы угодить капризному режиссеру, не выдержал и переложил содержимое сейфа в сумку, брошенную ему бандитом, прорычавшим перекошенным ртом, какой обычно бывает в кино у гангстеров: Или ты набьешь мне мешок, или я набью тебя свинцом, выбирай. Этот бандит очень ловко манипулировал глагольными формами. Кассир появился в фильме еще дважды, когда давал показания полиции и когда управляющий банком был вынужден убрать его из кассы, ибо после пережитого шока все клиенты стали казаться ему грабителями. Нам только осталось добавить, что у кассира были такие же изящные ухоженные усики, как и у дежурного администратора. Теперь холодный пот уже не стекал по спине Тертулиано Максимо Афонсо и руки у него не дрожали, он спокойно останавливал кадр на несколько секунд, разглядывал его с холодным любопытством и шел дальше. Когда его копия, двойник, отделенный сиамский близнец или кто другой, кого нам еще предстоит определить, принимал участие в фильме, метод установления его личности менялся, в этом случае отмечались все имена, совпадавшие с первым списком. Таких оказалось два, Тертулиано Максимо Афонсо отметил их крестиком. До ужина оставалось еще много времени, есть ему пока не хотелось, и он мог спокойно посмотреть следующий фильм, озаглавленный «Безбилетный пассажир», его можно было бы назвать «Потерянное время», ибо для участия в нем «Железную маску» не пригласили. Впрочем, не такое оно уж и потерянное, благодаря ему из первого и второго списка удалось вычеркнуть еще несколько имен, Методом исключения я достигну цели, сказал вслух Тертулиано Максимо Афонсо, будто внезапно ощутив необходимость в собеседнике. И тут же зазвонил телефон. Вероятность, что это коллега-математик, была почти равна нулю, скорее всего, снова звонила женщина, которая уже дважды пыталась поговорить с ним. А может быть, это его матушка, желавшая узнать из своего далекого городка, как чувствует себя ее дорогой сын. После нескольких звонков телефон смолк, следовательно, включилось записывающее устройство, теперь зафиксированные им слова будут дожидаться своего часа, пока кому-нибудь не захочется услышать голос матери: как ты поживаешь, сынок, голос друга, настаивающий: я не сделал вам ничего плохого, голос любовницы: я этого не заслуживаю. Но сейчас Тертулиано Максимо Афонсо не хочется слушать запись на автоответчике. Скорее желая отвлечься, нежели по требованию желудка, он пошел на кухню, сделал себе бутерброд и открыл банку с пивом. Сев на табуретку, он без всякого удовольствия принялся за скудную трапезу, в то время как его мысли, вырвавшись наконец на свободу, вновь предались безудержному разгулу фантазии. Почувствовав некоторое ослабление бдительности, здравый смысл, который после своей первой энергичной попытки вмешаться пребывал неизвестно где, вновь проявился между двумя незаконченными обрывками неясных мечтаний и спросил Тертулиано Максимо Афонсо, чувствует ли он себя счастливым в ситуации, которую сам создал. Вновь ощутив горький привкус быстро выдохшегося пива и влажную дряблость дешевой ветчины, зажатой между двумя ломтями безвкусного хлеба, преподаватель истории ответил, что счастье не имеет к происходящему никакого отношения, а ситуацию, простите, создал совсем не он. Согласен, создал ее не ты, ответил ему здравый смысл, но по большей части ситуация, в которую мы попадаем, никогда бы не зашла так далеко, если бы мы сами тому не способствовали, а ты не станешь отрицать, что в данном случае без твоей помощи не обошлось. Я действовал из простого любопытства. Об этом мы уже говорили. Неужели ты что-то имеешь против любопытства. Согласно моим наблюдениям, ты до сих пор так и не понял, какое большое значение здравый смысл всегда придавал именно любопытству. Мне казалось, что здравый смысл и любопытство несовместимы. Как ты ошибаешься, вздохнул здравый смысл. Докажи мне обратное. А как ты думаешь, кто изобрел колесо. Мы этого не знаем. Очень даже знаем, колесо было изобретено здравым смыслом, для его изобретения потребовалось огромное количество здравого смысла. А атомную бомбу тоже придумал твой здравый смысл, спросил Тертулиано Максимо Афонсо торжествующим тоном человека, которому удалось захватить противника врасплох. Нет, ее изобрел другой смысл, не имеющий никакого отношения к здравому. Здравый смысл, прости, что я тебе такое говорю, консервативен, я даже осмелюсь утверждать, что он реакционен. Мне часто приходится получать подобные обвинительные послания, рано или поздно их пишут и получают все. Значит, так оно и есть, если их решается написать столько людей, а у тех, кто их получает, не остается другого выхода, как тоже писать их. Тебе хорошо известно, что согласиться с каким-либо доводом далеко не всегда означает принять его, обычно люди объединяются под сенью какого-то мнения, словно под зонтом. Тертулиано Максимо Афонсо открыл было рот, чтобы ответить, если только выражение открыть рот допустимо в абсолютно безмолвном мысленном диалоге, как в нашем случае, но здравого смысла уже и след простыл, он ретировался совершенно бесшумно, не чувствуя себя полностью побежденным, но очень недовольный собой за то, что позволил беседе отклониться от темы, обусловившей его приход. Хотя виноват в этом был не он один. На самом деле здравый смысл довольно часто плохо представляет себе, к каким результатам может привести его вмешательство, изобретение колеса еще не столь большое зло, если сравнить его с атомной бомбой. Тертулиано Максимо Афонсо посмотрел на часы и прикинул, сколько времени займет у него просмотр еще одного фильма, он уже начинал ощущать последствия бессонной ночи, веки у него, не без помощи пива, налились свинцовой тяжестью, возможно, в этом крылась одна из причин его недавних мудрствований. Но если я сейчас лягу, подумал он, то проснусь часа через два-три, и будет еще хуже. И он решил немного посмотреть фильм «Смерть нападает на рассвете», возможно, тот тип в нем не участвует, это бы все упростило, тогда он спишет имена, приведенные в конце, и пойдет спать. Но его расчеты не оправдались. Тот тип участвовал там, играл роль санитара и не имел усов. Волосы у Тертулиано Максимо Афонсо снова зашевелились, но на этот раз только на руках, пот был нормальный, а не холодный, не потек у него по спине, ограничившись лишь тем, что увлажнил ему лоб. Он досмотрел фильм до конца, отметил крестиком еще одно повторяющееся имя и лег в постель. Прочитал две страницы об амореях и погасил свет. Его последней сознательной мыслью была мысль о коллеге-математике. Он не знал, как объяснить ему свою внезапную холодность в школьном коридоре. Если я скажу, что обиделся, когда он положил мне руку на плечо, то он сочтет меня полным дураком и просто повернется ко мне спиной, на его месте я поступил бы именно так. В последнюю секунду перед тем, как заснуть, он еще пробормотал, обращаясь то ли к самому себе, то ли к коллеге: есть вещи, которые словами не выразишь.

Это не совсем так. Когда-то в далеком прошлом слов было так мало, что их не хватало даже для того, чтобы выразить нечто столь простое, как, например: это мой рот, или: это твой рот, и, уж конечно, чтобы спросить: почему мой и твой рот вместе. Сегодняшние люди даже представить себе не могут, сколько понадобилось усилий, чтобы создать все эти слова, но труднее всего, наверное, было понять, что они вообще нужны, потом определиться с обозначением соответствующих им действий и, наконец, что еще и сейчас не совсем понятно, представить себе среднесрочные и долгосрочные последствия определенных действий и определенных слов. В сравнении с этим, вопреки категоричному утверждению, высказанному накануне здравым смыслом, изобретение колеса представляется не более чем случайной удачей, как и открытие закона всемирного тяготения, произошедшее лишь потому, что какое-то яблоко угораздило свалиться прямо на голову Ньютону. Колесо было изобретено и навсегда таким и осталось, в то время как слова, и вышеуказанные, и все другие, пришли в наш мир с туманным и неясным предназначением, являясь фонетическими и морфологическими образованиями, имеющими непостоянный, меняющийся во времени смысл, хотя, благодаря, может быть, ореолу, полученному ими на заре своего рождения, они упорно желают казаться не только самими собой или тем, что составляет их изменчивый смысл, но еще и бессмертными, неистребимыми, вечными, в зависимости от вкусов того, кто берется их классифицировать. Это их врожденное свойство, с которым они не могут и не умеют бороться, приводит с течением времени к серьезнейшей и, возможно, неразрешимой проблеме в сфере коммуникации, как коллективной, всеобщей, так и происходящей между двумя людьми, к чудовищной неразберихе, когда слова желают присваивать себе то, что раньше они, более или менее удачно, пытались выразить, и вот разразился, я тебя знаю, маска, оглушительный карнавальный звон и грохот пустых консервных банок, на них еще красуются этикетки, а внутри пусто, в лучшем случае можно еще различить остатки запаха пищи, предназначенной телу или душе, некогда хранившейся в них. Сие витиеватое рассуждение о происхождении и судьбе слов завело нас так далеко, что теперь не остается иного выхода, как вернуться к началу. Между прочим, отнюдь не чистая случайность заставила нас написать: это мой рот и это твой рот, и тем более: почему мой и твой рот вместе. Если бы Тертулиано Максимо Афонсо несколько лет тому назад уделил в нужный час какое-то время рассуждению о среднесрочных и долгосрочных последствиях этой и других подобных фраз, то, очень возможно, сейчас он не взирал бы в растерянности на телефон и не чесал бы в затылке, спрашивая себя, что бы ему такое сказать женщине, которая уже дважды, а может быть и трижды, доверила автоответчику свой голос и свои жалобы. Довольная полуулыбка и мечтательное выражение, которое мы наблюдали вчера на его лице, когда он прослушивал запись, были вызваны лишь мимолетным приступом самодовольства, а оно, особенно в сильной половине человечества, бывает подобно ненадежному другу, который в трудную минуту покидает нас или при встрече смотрит в другую сторону и принимается насвистывать, притворяясь рассеянным. Мария да Пас, именно так звучит нежное и многообещающее имя звонившей женщины, скоро пойдет на работу, и если Тертулиано Максимо Афонсо не позвонит ей сейчас, бедной даме придется прожить еще один тревожный день, что, несмотря на все ее возможные ошибки и промахи, было бы не совсем справедливо. Или незаслуженно, как она сама предпочла выразиться. Следует, однако, признать, что причиной озабоченности Тертулиано Максимо Афонсо явились отнюдь не похвальные соображения нравственного порядка, не прекраснодушные рассуждения о справедливости и несправедливости, а уверенность в том, что если не позвонит он, то позвонит она, и ее новый звонок добавит к уже высказанным немало новых тяжелых обвинений и слезных жалоб. Вино было в свое время открыто и с наслаждением выпито, теперь от него остался лишь горький осадок на дне бокалов. В дальнейшем нам не раз представится случай удостовериться в том, что Тертулиано Максимо Афонсо даже в очень неблагоприятных для себя обстоятельствах ведет себя отнюдь не как подлец, мы бы даже рискнули включить его в почетный список добропорядочных личностей, если кому-нибудь когда-нибудь придет в голову составить такой список, исходя из не очень строгих критериев, но при этом, будучи, как мы уже могли убедиться, человеком ранимым и чувствительным, что является верным признаком неуверенности в себе, он оказывается несостоятельным именно в области чувств, которые в его жизни никогда не были ни сильными, ни долговечными. Так, его развод вовсе не напоминал классическую драму с кинжалом, убийством, кровью, изменой, забвением или насилием, явившись естественным завершением долгого безнадежного увядания его любовного чувства, и ему, то ли из лени, то ли из безразличия, не хотелось думать о том, в какие иссушенные пустыни может привести это увядание, но его жена, натура более прямая и цельная, в конце концов сочла такое положение невыносимым и неприемлемым. Я вышла за тебя замуж, потому что любила тебя, сказала она ему в один прекрасный день, но теперь только трусость могла бы заставить меня попытаться сохранить наш брак. А ты не трусиха, сказал он. Нет, ответила жена. Вероятность того, что эта во многих отношениях привлекательная женщина будет играть какую-то роль в нашем повествовании, к сожалению, ничтожно мала, если не равна нулю, это могло бы зависеть от кагого-то поступка, жеста или слова ее бывшего мужа, слова, жеста или поступка, вызванного какими-то его интересами, о которых мы сейчас еще не догадываемся. И поэтому мы не сообщаем здесь ее имени. А что касается Марии да Пас, то вопрос, удержится ли она на этих страницах, и если да, то на какой срок и с какой целью, полностью зависит от Тертулиано Максимо Афонсо, от того, что он скажет ей, когда наконец решится взять телефонную трубку и набрать номер, который он знает наизусть. Номера своего коллеги-математика он наизусть не знает, и ему приходится рыться в записной книжке, мы уже поняли, что Марии да Пас он сейчас звонить не будет, ему гораздо важнее срочно объясниться по поводу незначительного недоразумения, чем успокоить несчастную женщину или нанести ей последний смертельный удар. Когда жена Тертулиано Максимо Афонсо сказала ему, что она не трусиха, она попыталась сделать это как можно деликатнее, чтобы не оскорбить его хотя бы намеком на то, что он трус, но в данном случае, как и во многих других, оказалось, что умному человеку достаточно полуслова, и, возвращаясь к сегодняшним обстоятельствам и к сегодняшнему состоянию чувств, придется признать, что многострадальной и терпеливой Марии да Пас не суждено дождаться даже и полуслова, впрочем, она и так поняла уже все, что можно было понять, а именно, что ее друг, любовник, сексуальный партнер, или как там теперь еще говорят, собирается дать ей отставку. На другом конце провода трубку взяла жена учителя математики, она спросила: кто говорит, голосом, плохо скрывающим раздражение по поводу звонка в столь неурочный, столь ранний час, она выразила это не полусловом, а тончайшей вибрацией, полутоном, сейчас мы вторгаемся в область знаний, требующих внимания многих специалистов, особенно теоретиков звука, сотрудничающих с теми, кто веками занимается данной проблемой, музыкантами, композиторами, но также и исполнителями, уж им-то известно, как тут достичь соответствующего эффекта. Тертулиано Максимо Афонсо начал с извинений, потом назвал себя и спросил, может ли он поговорить с… Одну минутку, сейчас позову, прервала его женщина, и вскоре коллега-математик уже говорил ему Доброе утро, он ответил Доброе утро и еще раз извинился, Я только что прослушал сообщение. Вы бы могли не торопиться и поговорить со мной в школе. Но я подумал, что надо разрешить это недоразумение как можно раньше, иначе оно могло бы привести к нежелательным последствиям. Что касается меня, то никакого недоразумения нет, возразил математик, моя совесть чиста, как совесть младенца. Знаю, знаю, поспешил согласиться Тертулиано Максимо Афонсо, во всем виноват я один, мой маразм, депрессия, которая делает меня излишне нервным, мне начинает чудиться невесть что. Что именно, поинтересовался коллега. Да всякое, например, что ко мне относятся не так, как я того заслуживаю, иногда мне кажется, что я и сам не знаю точно, кто я, то есть я знаю, кто я, но не знаю, что я такое, не уверен, что вы понимаете, что я имею в виду. Более или менее, но вы еще не объяснили мне причину вашей, как бы ее назвать, реакции, да, именно реакции. Откровенно говоря, я и сам не знаю, это было какое-то мгновенное наваждение, мне показалось, что вы отнеслись ко мне излишне покровительственно. Когда же я относился к вам покровительственно, если воспользоваться вашим термином. Мы стояли в коридоре, собирались войти в свои классы, и вы положили руку мне на плечо, ваш жест был, конечно, дружеским, но в тот момент он показался мне агрессивным. Да, я помню. Конечно помните, если бы у меня в желудке находился электрический генератор, вы бы упали замертво. Что, ваше отторжение было таким сильным. Отторжение не то слово, улитка не отторгает палец, который ее касается, она просто прячется. Это ее способ отторжения. Возможно. Но вы совсем не похожи на улитку. Иногда мне кажется, что мы очень похожи. Кто, вы и я. Нет, я и улитка. Вы должны справиться с депрессией, тогда все пройдет и вы станете другим человеком. Странно. Что именно странно. Что вы сейчас сказали мне такие слова. Какие. Что я стану другим человеком. Я думаю, смысл был достаточно ясен. Конечно, но ваши слова подтвердили мои недавние подозрения. Выражайтесь яснее, если хотите, чтобы я вас понял. Сейчас еще не время, как-нибудь в другой раз. Буду ждать. Тертулиано Максимо Афонсо подумал, тебе придется ждать всю жизнь, и добавил: возвращаясь к тому, что действительно имеет значение, прошу вас простить меня. Я вас прощаю, друг мой, я вас прощаю, хотя все это сущая ерунда, то, что вы себе вообразили, называется бурей в стакане воды, к счастью, в подобных случаях потерпевшие кораблекрушение оказываются обычно у самого берега, никто не гибнет. Спасибо, что вы относитесь к этому с таким чувством юмора. Не стоит благодарности, я от чистого сердца. Если бы мой здравый смысл не бродил неизвестно где, занимаясь призраками, фантазиями и давая советы, которых у него никто не просит, я бы сразу понял, что моя реакция на ваш благородный жест была нелепой, глупой. Не заблуждайтесь, здравый смысл является слишком здравым, чтобы действительно быть смыслом, в конечном счете он не более чем раздел статистики, причем самый обыкновенный. Как интересно, я никогда не считал пресловутый здравый смысл всего лишь разделом статистики, но если подумать, то так оно и есть. Он бы мог быть также разделом истории, и, кстати, имеется книга, которую следует написать, но, насколько мне известно, ее еще никто не написал. Какая еще книга. История здравого смысла. Я поражен, неужели в столь ранний час вам в голову могут приходить столь грандиозные идеи, сказал вопросительным тоном Тертулиано Максимо Афонсо. Если меня к этому подталкивают, то да, особенно после завтрака, ответил смеясь учитель математики. Теперь буду звонить вам каждое утро. Осторожно, вы помните, что произошло с курицей, которая несла золотые яйца, не так ли. До встречи. Да, до встречи, и обещаю, что больше никогда не покажусь вам излишне покровительственным. У вас почти что возраст моего отца. Тем более. Тертулиано Максимо Афонсо положил трубку, он чувствовал большое удовлетворение и облегчение, к тому же беседа оказалась интересной, умной, не каждый день доводится слышать, что здравый смысл – это всего лишь раздел статистики и что в библиотеках мира недостает книги, излагающей его историю начиная с изгнания Адама и Евы из рая. Взглянув на часы, он понял, что Мария да Пас уже вышла из дома, направляясь на работу в банк, и что проблему разговора с ней можно разрешить хотя бы временно, оставив на ее автоответчике тактичное сообщение. Надо подумать. Из осторожности, чтобы черт его не попутал сказать какую-нибудь глупость, он решил подождать полчаса. Мария да Пас живет с матерью, по утрам они выходят вместе, одна на работу, другая к мессе, а потом за покупками. Овдовев, матушка Марии да Пас сделалась ревностной прихожанкой. Утратив благородное звание замужней дамы, под защитой которого, считая себя хорошо устроенной, прозябала долгие годы, она стала служить другому господину, тому, кто поможет и в жизни и в смерти и уж во всяком случае не оставит ее вдовой. Подождав полчаса, Тертулиано Максимо Афонсо так и не решил, в каких именно выражениях следует ему составить послание, он считал, что оно должно быть простым, естественным и милым, но, как мы все хорошо знаем, между милым и немилым, естественным и неестественным располагается огромное количество оттенков, нужный для каждой данной ситуации тон появляется обычно как бы сам собой, а когда приходится действовать заочно, как сейчас, то все, что в нужный момент представлялось уместным и достаточным, может показаться слишком кратким или, наоборот, многословным, избыточным. Того, что многие нерадивые литераторы в течение долгого времени называли выразительным молчанием, на самом деле не существует, выразительное молчание – это слова, застрявшие в горле, задохнувшиеся, не сумевшие вырваться на волю. Изрядно поломав голову, Тертулиано Максимо Афонсо пришел к выводу, что разумнее всего будет сначала написать текст, а потом зачитать его в телефон. Он порвал несколько листков с вариантами, и наконец у него получилось следующее: Мария да Пас, я прослушал твое послание и подумал, что мы должны вести себя спокойно и принять такое решение, которое устроило бы нас обоих, ведь всю нашу жизнь длится только сама жизнь, все остальное преходяще, неустойчиво, мимолетно, эту великую истину заставило меня осознать время, но в одном я абсолютно уверен, мы друзья и останемся ими. Нам нужно не торопясь все обсудить, и ты увидишь, как хорошо все получится, я позвоню тебе на днях. Он секунду поколебался, то, что он собирался сейчас сказать, на листке записано не было, и добавил: целую. Положив трубку, он перечитал свое сообщение и нашел, что в нем имеются некоторые нюансы, на которые он не обратил должного внимания, подчас достаточно серьезные, например, это ужасно, мы друзья и останемся ими, для окончания любовной связи хуже ничего не придумаешь, все равно как попытаться захлопнуть дверь и застрять в ней, и потом, уж не говоря о поцелуе, малодушно завершившем его послание, какая грубая ошибка упомянуть, что им нужно еще спокойно все обсудить, кому, как не ему, усвоившему уроки истории частной жизни на протяжении многих веков, не знать, что в подобных ситуациях долгие разговоры крайне опасны, сколько раз желание убить партнера приводило в конечном счете в его объятия. А что мне было делать, посетовал он, я же не мог ей сказать, что у нас все будет как раньше, вечная любовь и прочее, но нельзя ведь и прямо так, по телефону, не видя ее, с бухты-барахты нанести ей последний удар, моя дорогая, между нами все кончено, это слишком подло, надеюсь, до такого я никогда не дойду. Таким примирительным рассуждением, типа и нашим и вашим, решил удовольствоваться Тертулиано Максимо Афонсо, прекрасно зная, однако, что самое трудное у него еще впереди. Я сделал что мог, подвел он черту под своими сомнениями.