Текст книги "Двойник"

Автор книги: Жозе Сарамаго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Был уже шестой час вечера, когда Тертулиано Максимо Афонсо вернулся домой. Сколько я потерял времени, думал он, открывая ящик, в который спрятал свой список и решая, с какого фильма начать просмотр, «В обнимку с удачей» или «Ангелы тоже танцуют». Но он так и не вставил их в видеомагнитофон и поэтому никогда не узнает, что его двойник, или, как сказала бы Мария да Пас, актер точь-в-точь как он, играл крупье в первом фильме и учителя танцев во втором. Внезапно он рассердился на себя самого за решение смотреть фильмы в строго хронологическом порядке, начиная с самого старого и кончая самым последним, и подумал, что было бы совсем неплохо внести в данный процесс какое-то разнообразие, покончив с рутиной. Посмотрю-ка я «Богиню сцены», сказал он себе. Не прошло и десяти минут, как появился его двойник, игравший теперь роль театрального импресарио. Тертулиано Максимо Афонсо испытал известное потрясение, очевидно, в жизни этого актера произошли важные перемены, если он играет одну из главных ролей, после того как ему пришлось побывать в течение последних лет и дежурным администратором в гостинице, и кассиром в банке, и санитаром, и портье в кабаре, и полицейским фотографом. Тертулиано Максимо Афонсо не выдержал и со всей возможной скоростью прокрутил пленку до конца, но, вопреки ожиданиям, не нашел в перечне актеров ни одного имени, совпадающего с его списком. Он вернулся к началу и прочитал имена исполнителей главных ролей, на которые вначале по привычке просто не обратил внимания, и вот что он увидел. Актера, исполнявшего роль театрального импресарио в «Богине сцены», зовут Даниел Санта-Клара.

Открытия, сделанные в выходные, являются ничуть не менее достоверными и ценными, чем те, что совершаются в так называемые рабочие дни. И в том и в другом случае автор открытия сообщает о нем своим помощникам, если они вместе с ним оставались на сверхурочную работу, семье, если она рядом, за неимением шампанского можно отметить счастливое событие бокалом игристого, дожидавшегося в холодильнике своего часа, а тем временем принимаются поздравления, записываются данные для получения патента и жизнь продолжается как ни в чем не бывало, доказав еще раз, что вдохновение, талант или просто удача не выбирают, чтобы проявить себя, какого-то определенного дня или места. Чрезвычайно редко человек, совершивший открытие, даже если он живет один и не имеет помощников, не найдет с кем разделить свою радость по поводу того, что ему удалось одарить мир светом нового знания. Еще более редкой, если не единственной, уникальной, является ситуация, в которой находится сейчас Тертулиано Максимо Афонсо, ему не только некому сообщить, что он открыл наконец имя актера, являющегося его копией, но, наоборот, он сделает все возможное, чтобы об этом никто не узнал. Он ни в коем случае не бросится звонить матери, или Марии да Пас, или коллеге-математику, не станет объяснять им, путаясь от возбуждения в словах: я нашел, я нашел, этого типа зовут Даниел Санта-Клара. В его жизни есть тайна, которую он желает тщательно скрывать от других людей, никто не должен даже подозревать о существовании его двойника, его копии. Опасаясь непредвиденных последствий, Тертулиано Максимо Афонсо будет, возможно, всю свою жизнь хранить в абсолютном молчании результаты проведенных им поисков, как их первой фазы, только что счастливо завершившейся, так и тех, которые могут иметь место в дальнейшем. Кроме того, по крайней мере до понедельника он обречен на полное бездействие. Он знает, что интересующего его человека зовут Даниел Санта-Клара, подобно тому, как он знает о существовании звезды Альдебаран, о которой ему неведомо ничего, кроме ее имени. Офис кинокомпании сегодня и завтра закрыт, не стоит даже пытаться позвонить им по телефону, в лучшем случае ответит дежурный охранник, который, скорее всего, скажет, позвоните в понедельник, сегодня мы не работаем. Я думал, что у кинокомпании не бывает ни воскресений, ни праздников, что у них каждый день съемки, особенно весной и летом, чтобы максимально использовать солнечный свет, принялся бы рассуждать Тертулиано Максимо Афонсо, чтобы продлить разговор. Ваш вопрос не ко мне, я всего лишь сотрудник охраны. Хорошая охрана должна быть в курсе всего. Мне за это не платят. Жаль. Вам еще что-то нужно, нетерпеливо поинтересовался бы охранник. Вы не могли бы сообщить, у кого я могу узнать информацию об актерах. Не знаю, я же вам сказал, я сотрудник охраны, позвоните в понедельник, раздраженно повторил бы мужчина, а то и добавил бы грубое словечко, которого вполне заслуживала назойливость его собеседника. Сидя в мягком кресле перед телевизором и глядя на ворох кассет, Тертулиано Максимо Афонсо вынужден был признать: другого выхода нет, придется ждать понедельника. И тут у него свело судорогой желудок, словно от внезапного страха. Спазм быстро прошел, но еще несколько секунд он ощущал неприятную дрожь, похожую на вибрацию струны контрабаса. Это могло быть предупреждением об опасности, и, чтобы отвлечься, он спросил себя, чем бы ему занять остаток выходных дней, конец субботы и все воскресенье, столько пустых часов, может быть, посмотреть оставшиеся фильмы, но из них он вряд ли получит новую ценную информацию, ну, увидит себя в роли, скажем, учителя танцев, пожарника, крупье, а то и карманника или, может быть, архитектора, учителя начальной школы, безработного актера, наглядится на свое лицо, свою фигуру, свои жесты, наслушается своего голоса до полного одурения. Он бы мог позвонить Марии да Пас, попросить ее прийти, если не сегодня, то завтра, но таким образом он связал бы себя своими собственными руками, уважающий себя мужчина не должен прибегать к помощи женщины, с которой он, хоть она этого еще и не знает, намерен расстаться. Тем временем одна мысль, которая и раньше мелькала у него в голове, но была оттеснена другими, более удачливыми, вышла на первый план: если ты обратишься к телефонной книге, сказал он себе, то сможешь узнать его адрес и тебе не придется больше звонить в кинокомпанию, а если тебе захочется, ты сможешь пойти посмотреть улицу и дом, где он живет, приняв, естественно, необходимые меры предосторожности, замаскировавшись, и тут внутри у него снова все сжалось. Этот человек явно не желает понять, как мудры наши чувства, они всегда начеку, завтра они напомнят: мы же тебя предупреждали, но тогда, скорее всего, будет уже слишком поздно. Тертулиано Максимо Афонсо листает телефонную книгу, руки его дрожат, он ищет букву С, немного назад, теперь немного вперед, вот она, наконец. Там указаны три абонента по фамилии Санта-Клара, но ни одного из них не зовут Даниел.

Разочарование оказалось не слишком сильным. Такой трудный поиск не мог так легко закончиться, это было бы просто смешно. Телефонная книга всегда являлась одним из первых инструментов расследования любого частного детектива или сколько-нибудь грамотного участкового полицейского, нечто вроде бумажного микроскопа, способного ввести подозрительную бактерию в поле зрения сыщика, правда и то, что на подобном пути определения личности не миновать шипов и неудач, многие имена повторяются, можно нарваться на бездушный автоответчик или недоверчивое молчание, или услышать столь частый обескураживающий ответ: этот сеньор здесь больше не живет. Первой и логически вполне обоснованной мыслью Тертулиано Максимо Афонсо было предположение, что пресловутый Даниел Санта-Клара не пожелал, чтобы его имя фигурировало в телефонной книге. Так делают некоторые влиятельные личности с высоким социальным положением, это считается защитой священного права на неприкосновенность частной жизни, подобным образом поступают предприниматели, финансисты, известные политики, звезды, планеты, кометы, метеориты кино, гениальные и глубокомысленные писатели, знаменитые футболисты, автогонщики Формулы-1, модели высокой и средней моды, а также и низкой, и, по еще более понятным причинам, преступники из различных криминальных сфер, все они предпочитают тайну анонимности, способную до некоторой степени укрыть их от нездорового любопытства. Особенно это относится к преступникам, даже в том случае, если их деяния принесли им определенную славу, мы никогда не найдем их имен в телефонном ежегоднике. Поскольку Даниел Санта-Клара, судя по всему, не был преступником, а также звездой, хоть и снимался в кино, причина отсутствия его имени в малочисленной группе лиц, носящих ту же фамилию, могла завести в тупик, выход из которого следовало искать путем логического рассуждения. Чем и занимался Тертулиано Максимо Афонсо, пока мы с заслуживающим серьезного порицания легкомыслием разглагольствовали о социальных категориях лиц, пожелавших фигурировать в особом конфиденциальном телефонном списке, являющемся в наши дни чем-то вроде Готского альманаха [3]  [3] Готский альманах – издававшийся в конце XVIII века в германском г. Гота ежегодник, освещавший события международной политической и светской жизни.


[Закрыть]* и служащем для регистрации новых форм знатности в современном обществе. Вывод, к которому пришел Тертулиано Максимо Афонсо, хоть и был вполне очевидным, все же достоин одобрения, ибо он доказывает, что, несмотря на умственное замешательство, мучившее в последнее время нашего преподавателя истории, он еще не потерял способности правильно мыслить. Имени Даниел Санта– Клара в телефонной книге нет, но это не означает, что у киноактера не может быть каких-то связей, например родственных, с кем-то из троих Санта-Клара, в ней представленных. Не исключено, что все они являются членами одной семьи, а также и то, что Даниел Санта-Клара проживает в одной из соответствующих квартир, а телефон, которым он пользуется, записан, скажем, на какого-нибудь покойного дедушку. Если мы вспомним, что в прежние времена детям, чтобы показать им, какая бывает неумолимая связь между ничтожностью причины и серьезностью следствия, рассказывали о сражении, проигранном только потому, что в какой-то момент у одного из коней отлетела подкова, то ход логического рассуждения, приведший Тертулиано Максимо Афонсо к вышеупомянутому выводу, не покажется нам более проблематичным и сомнительным, нежели тот, что содержится в сем поучительном эпизоде из истории войн, в котором виновной за поражение оказалась в конечном счете профессиональная несостоятельность кузнеца побежденного войска. Вопрос в том, какое решение примет теперь Тертулиано Максимо Афонсо. Возможно, тщательно проанализировав сию проблему, он предпочтет осторожную тактику медленного приближения к цели, предполагающую постоянную готовность к отступлению. Тот, кто теперь увидел бы, как он сидит в том самом кресле, в котором вступил в новую фазу своей жизни, сгорбившись, поставив локти на колени и обхватив руками голову, не смог бы себе даже представить ту мучительную работу, что совершается в его мозгу, он, словно шахматный гроссмейстер, обдумывает альтернативные ходы и взвешивает варианты, пытаясь сделать правильный выбор и учесть подстерегающие его опасности. Прошло уже полчаса, а он и не шелохнулся. Могло бы пройти и еще полчаса, но внезапно мы увидели, как он встал, пересел за письменный стол и открыл телефонную книгу на той самой странице. Совершенно ясно, что он принял наконец мужественное решение, с достойной восхищения смелостью отбросив осторожность и решившись на прямую атаку. Он набрал номер первого Санта-Клары и стал ждать. Никто не брал трубку, автоответчика не было. Он набрал второй номер, женский голос ответил: слушаю. Добрый день, уважаемая сеньора, прошу извинить меня за беспокойство, но мне хотелось бы поговорить с сеньором Дание-лом Санта-Кларой, мне сказали, что он проживает в этой квартире. Вы ошибаетесь, он здесь не живет и никогда не жил. Но фамилия. Это чистое совпадение. Я думал, может быть, вы из его семьи и могли бы помочь мне найти его. Я его даже не знаю. Кого. Ни его, ни вас. Простите, я не представился. Не надо, мне это неинтересно. Меня, наверное, ввели в заблуждение. Видимо. Спасибо за внимание. Не стоит благодарности. Прощайте, простите за беспокойство. Прощайте. Было бы вполне естественно, если бы после этого разговора, почему-то стоившего ему большого нервного напряжения, он бы немного подождал и пришел в себя, но получилось иначе. В жизни бывают моменты, когда нам вдруг становится все равно, проиграть десятку или сотню, когда нам важнее всего как можно скорей узнать окончательную сумму проигрыша, чтобы потом, если будет возможно, перестать об этом думать. Итак, третий номер был набран без промедления, мужской голос довольно грубо спросил: кто говорит. Тертулиано Максимо Афонсо почувствовал себя так, будто его застали на месте преступления, и пробормотал какое-то имя. Что вам нужно, спросил голос, он оставался недовольным, но, как ни странно, в нем не чувствовалось враждебности, бывают такие люди, которые, кажется, сердиты на все человечество, а на поверку оказывается, что у них золотое сердце. Но в данном случае, по причине необычайной краткости разговора, мы так никогда и не узнаем, сделано ли из сего благородного металла сердце этого персонажа. Тертулиано Максимо Афонсо выразил желание поговорить с сеньором Даниелом Санта-Кларой, мужчина ответил сердитым голосом, что никто с таким именем тут не живет, и разговор на том бы и закончился, вряд ли имело смысл еще раз упоминать о курьезном совпадении фамилий или возможности родственных связей, пытаясь получить искомую информацию, в подобных ситуациях вопросы и ответы обычно все те же: такой-то слушает, такой-то здесь не живет. Но в данном случае появилось нечто непредвиденное, мужчина с грубыми голосовыми связками вдруг вспомнил, что приблизительно неделю назад кто-то уже звонил и задавал тот же вопрос. Но это были не вы, голос совершенно другой, я хорошо различаю голоса. Нет, это был не я, сказал Тертулиано Максимо Афонсо, которому вдруг стало страшно. А кто звонил, мужчина или женщина. Мужчина, разумеется. Да, конечно, мужчина, как же он сам не додумался, ведь как бы сильно ни отличались друг от друга мужские голоса, они еще больше отличаются от женских. Хотя, прибавил его собеседник, в какой-то момент мне показалось, будто он старается говорить измененным голосом. Поблагодарив, как полагается, за оказанное внимание, Тертулиано Максимо Афонсо положил трубку и вновь уставился на три фамилии в телефонной книге. Если какой-то мужчина звонил и спрашивал о Даниеле Санта-Кларе, то, следуя самой элементарной логике, он должен был поступить так же, как сам Тертулиано Максимо Афонсо, то есть набрать все три номера. Тертулиано Максимо Афонсо не знал, естественно, ответил ли ему кто-нибудь из первой квартиры, а немногословная женщина, с которой он говорил, бывшая, видимо, несмотря на нейтральный тон голоса, человеком недобрым, или она просто забыла, или не сочла нужным сообщать о предыдущем звонке, впрочем, возможно, в тот раз трубку взял кто-то другой. Поскольку я живу один, подумал Тертулиано Максимо Афонсо, мне все время кажется, что и другие живут так же. Он был потрясен новостью, что какой-то неизвестный тоже разыскивает Даниела Санта-Клару, он растерялся, как если бы ему необходимо было решить уравнения второй степени, а он вдруг забыл, как решаются уравнения первой степени. Кто бы это мог быть, спрашивал он себя, возможно, какой-нибудь кредитор, да, скорее всего, кредитор, артисты и литераторы обычно ведут беспорядочную жизнь, он, наверное, остался должен в каком-нибудь игорном заведении, и теперь его пытаются заставить платить. Тертулиано Максимо Афонсо где-то читал, что такие долги считаются долгами чести, и, хотя он не понимал, почему им отдается предпочтение перед другими долгами, он безоговорочно принимал данную несправедливость, поскольку к нему самому она не имела никакого отношения. Меня это не касается, думал он раньше. Но теперь ему бы хотелось, чтобы игорные долги не были делом чести, пусть они будут как все остальные долги, которые можно простить и забыть, как в старой молитве Отче наш, выражающей не только просьбу, но и надежду. Чтобы успокоиться, он пошел в кухню, сварил себе кофе и стал его пить, пытаясь подвести некоторые итоги. Надо обязательно позвонить еще раз по первому номеру, тут возможны два варианта, или мне ответят, что не знают человека с таким именем, и на этом дело закончится, или окажется, что он там живет, его позовут к телефону, и тогда я просто повешу трубку, мне важно только узнать его адрес.

Укрепив свой дух столь безупречным логическим рассуждением, закончившимся не менее безупречным выводом, он вернулся в гостиную. Открытая телефонная книга по-прежнему лежала на письменном столе, все три абонента по фамилии Санта-Клара были на месте. Он набрал первый номер и стал ждать. Он продолжал ждать и тогда, когда уже было ясно, что никто не возьмет трубку. Сегодня суббота, подумал он, возможно, они уехали. Он положил трубку, он сделал что мог, его нельзя обвинить в нерешительности или робости. Он посмотрел на часы, давно пора ужинать, но тоскливое воспоминание о мертвенно белых, словно саван, скатертях ближайшего ресторана, о жалких пластиковых цветочках в дешевых вазочках на столах, а главное, угроза нарваться на морского черта заставили его задуматься. В городе с пятимиллионным населением нет недостатка в ресторанах, их, скорее всего, несколько тысяч, и, даже если мы исключим, с одной стороны, шикарные, а с другой – низкопробные, у нас останется широкая возможность выбора, например то симпатичное заведение, где он сегодня обедал с Марией да Пас, но Тертулиано Максимо Афонсо не улыбалась перспектива в одиночестве вернуться туда, где он только что побывал с такой интересной женщиной. Итак, он решил никуда не идти, а поужинать дома чем придется и рано лечь спать. С кровати не пришлось даже снимать покрывало, она была в том же виде, как они оставили ее утром, скомканные простыни, смятые подушки, запах остывшей любви. Он подумал, что надо бы позвонить Марии да Пас, сказать ей что-нибудь приятное с улыбкой, которую она конечно же почувствует, находясь на другом конце провода, их отношениям вот-вот придет конец, но существуют неписаные законы деликатного поведения, которыми не следует пренебрегать, было бы проявлением крайней бесчувственности и даже непростительной грубости вести себя так, будто здесь, в этой квартире, этим утром не свершилось одно из тех благословенных действ, для которых кроме сна предназначено ложе. Надо быть не только мужчиной, но и кавалером. Тертулиано Максимо Афонсо обязательно последовал бы данному правилу, но тут, как ни странно, именно воспоминание о Марии да Пас вернуло его к навязчивой идее последних дней, к настойчивому желанию найти Даниела Санта-Клару. Нулевой результат попыток сделать это при помощи телефона не оставил ему другого выхода, как написать письмо в кинокомпанию, ведь лично он туда явиться не может, слишком велик был риск услышать от сотрудника, у которого он собирался получить информацию: как поживаете, сеньор Санта-Клара. Он мог бы замаскироваться, прибегнув к классическому набору – борода, усы и парик, но в таком виде он выглядел бы смешно и глупо, да и чувствовал бы себя, будто плохой актер в мелодраме прошлого века, благородный отец семейства или негодяй из последнего акта, и потом, он боялся, что жизнь сыграет с ним одну из своих шуточек, на которые она такая мастерица, и усы и борода отвалятся именно в тот момент, когда он станет спрашивать о Даниеле Санта-Кларе, а его собеседник захохочет и закричит, зовя остальных сотрудников: идите скорей, смотрите, умора, ну и розыгрыш, Даниел Санта-Клара спрашивает себя самого. Итак, письмо – это единственный способ, и притом самый надежный, для осуществления его конспиративных планов, но он, естественно, ни в коем случае не должен указывать в нем свое имя и свой адрес. О подобном направлении тактических ходов он думал уже давно, но до сих пор его мысли были столь смутными и неясными, что не являлись мыслями в полном смысле этого слова, скорее речь шла о некоем едва уловимом движении бессвязных обрывков идей, которые только теперь смогли наконец достаточно четко оформиться, поэтому мы и приводим их только здесь. Решение, принятое наконец Тертулиано Максимо Афонсо, поражает умопомрачительной простотой и абсолютной ясностью. Однако здравый смысл придерживается иного мнения, он уже тут и возмущенно спрашивает: как тебе могла прийти в голову такая мысль. Это лучшее и единственно возможное решение, твердо ответил Тертулиано Максимо Афонсо. Может быть, оно и лучшее, может быть, и единственное, но, если хочешь знать мое мнение, писать письмо от имени Марии да Пас и указывать ее адрес бессовестно. Почему бессовестно. Неужели ты сам не понимаешь. Ей будет все равно. Откуда ты знаешь, ты же еще не попросил у нее разрешения. На то имеются свои причины. Причины вполне известные. Мой дорогой, самоуверенность самца, тщеславие соблазнителя, надменность завоевателя. Я, конечно, самец, такова моя половая принадлежность, а вот соблазнителем я никогда не был, тем более завоевателем, если представить себе мою жизнь как книгу, то такие главы в ней просто отсутствуют. Подумаешь. Я никого не завоевываю, это меня завоевывают. А как ты ей объяснишь, для чего тебе надо писать письмо и просить информацию о каком-то актере. Я ей не скажу, что мне нужна информация об актере. А что же ты ей тогда скажешь. Что данное письмо имеет отношение к исследованию, о котором я ей уже говорил. Какому исследованию. Не заставляй меня вновь повторять все это. Ну хорошо, значит, ты считаешь, что тебе достаточно щелкнуть пальцами, и Мария да Пас моментально выполнит любой твой каприз. Я просто попрошу ее об услуге. Ваши отношения зашли в тупик, и ты потерял право просить ее об услугах. Но я не могу подписать письмо моим собственным именем. Почему. Неизвестно, к каким последствиям это может привести в будущем. А почему ты не хочешь подписаться вымышленным именем. Имя может быть и вымышленным, но адрес-то придется указать настоящий. Я продолжаю настаивать, что ты должен немедленно прекратить заниматься дурацкой историей с двойниками, близнецами, копиями. Может быть, и должен, но не могу, это сильней меня. Сдается мне, ты привел в действие страшную разрушительную машину, она уже приближается, она вот-вот на тебя наедет, предупредил его здравый смысл и, поскольку собеседник ничего ему не ответил, ретировался, качая головой, опечаленный результатами разговора. Тертулиано Максимо Афонсо набрал номер телефона Марии да Пас, возможно, трубку возьмет ее мама, и их короткий диалог станет еще одной комедией притворства, гротескной и в то же время не лишенной патетики. Мария да Пас дома, спросит он, я бы хотел поговорить с ней. А кто ее спрашивает. Друг. А как вас зовут. Скажите ей, что с ней хочет поговорить ее друг, она поймет. У моей дочери есть и другие друзья. Не думаю, что их так уж много. Много или мало, у каждого есть имя. Хорошо, скажите, что ее спрашивает Максимо. В течение шести месяцев их романа с Марией да Пас Тертулиано Максимо Афонсо очень редко звонил ей домой, еще реже к телефону подходила ее мать, но в ее словах и ее тоне всегда сквозила подозрительность, а в его словах – плохо скрытое нетерпение, возможно, потому что она знала об их отношениях меньше, чем ей бы хотелось, а его раздражало, что она знает хоть что-то. Все их предыдущие диалоги проходили приблизительно так же, с незначительными вариантами, может быть, они были менее напряженными, чем данный несостоявшийся разговор, несостоявшийся, потому что трубку взяла сама Мария да Пас, но все эти разговоры, как и многие другие, подобные им, могли бы фигурировать в качестве иллюстрации Взаимного Непонимания в книге Человеческих Отношений. Я думала, ты мне не позвонишь, сказала Мария да Пас. Как видишь, ты ошиблась. Твое молчание дало бы мне повод думать, что для тебя сегодняшний день не имел такого значения, как для меня. Он имел значение для нас обоих, но неодинаковое и по разным причинам. У нас нет достаточно точного инструмента, чтобы измерить данные отличия, если они и были. Я тебе все еще нравлюсь, спросила она. Конечно нравишься. Ты не очень-то радостно это говоришь, просто повторяешь мои слова. А почему они не должны устраивать меня, если они устраивают тебя. Потому что от повторения они становятся менее убедительными. Конечно, прими мои поздравления, тебе не откажешь в аналитическом уме и тонкой наблюдательности. Ты бы тоже так думал, если бы читал больше романов. Как я могу читать романы и прочую беллетристику, если у меня не хватает времени и на труды по специальности, по истории, сейчас я, например, штудирую фундаментальное исследование по месопотамским цивилизациям. Знаю, я видела его на твоем ночном столике. Ну вот. И все-таки я не думаю, что ты так уж занят. Если бы ты лучше знала мою жизнь, ты бы этого не сказала. Я бы ее знала, если бы ты мне позволил. Я говорю о своей профессиональной жизни. Думаю, если бы ты прочел какой-нибудь роман, он отнял бы у тебя меньше времени, чем исследование фильмов, сколько их тебе пришлось просмотреть. Тертулиано Максимо Афонсо совершенно не устраивало направление, которое приняла их беседа, она все дальше уклонялась от его цели, заключавшейся в том, чтобы как можно более естественным образом, словно бы невзначай, упомянуть о письме, а сейчас, уже во второй раз за сегодняшний день, словно в игре на быстроту реакции, Мария да Пас вновь подарила ему, поднесла на тарелочке повод для нужного хода. Но надо быть осторожным, как бы она не догадалась, что причиной его звонка был деловой интерес, а не желание поговорить о своих чувствах или хотя бы об удовольствии, которое они получили в постели, раз уж у него не поворачивается язык произнести слово любовь. Да, меня это действительно интересует, но не так сильно, как ты думаешь. Ты можешь ввести в заблуждение кого-нибудь другого, но только не меня, я-то видела тебя растрепанного, небритого, в халате и тапках среди вороха кассет, ты совершенно не был похож на того благоразумного добропорядочного мужчину, которого я до сих пор знала. Я же никого не ждал, сидел дома один, но, раз уж ты об этом заговорила, мне вдруг подумалось, что ты могла бы помочь мне скорее закончить исследование. Надеюсь, ты не собираешься заставить меня смотреть эти фильмы, такого наказания я не заслуживаю. Не беспокойся, я не столь жесток, надо просто написать письмо в кинокомпанию, попросить у них некоторые конкретные данные об организации системы проката, местонахождении кинотеатров, о среднем количестве зрителей на киносеансе, такие сведения мне бы очень пригодились и позволили быстрее сделать нужные выводы. Я не понимаю, какое отношение имеют к этому идеологические знаки, которые ты пытаешься выявить. Прямого отношения не имеют, но кое-что могло бы проясниться, почему бы не попробовать. Тебе виднее. Да, но тут есть одна маленькая проблема. Какая. Мне не хочется писать такое письмо. А почему бы тебе самому не зайти к ним, есть вещи, о которых лучше проговорить лично, я уверена, им будет приятно, что их фильмами интересуется преподаватель истории. В этом-то все и дело, я не хочу смешивать свою профессиональную и научную деятельность с исследованием совершенно из другой области. Почему. Трудно объяснить, возможно, из профессиональной щепетильности. Тогда мне не ясно, как тебе удастся преодолеть трудности, которые ты сам же и создал. А ты не могла бы написать такое письмо. Вот уж несуразная мысль, как же я могу писать о вещах, в которых разбираюсь так же мало, как в китайском языке. Тебе не придется ничего писать, я напишу письмо сам, но, с твоего разрешения, укажу твой адрес, чтобы в случае чего ко мне не приставали со всякими ненужными вопросами. И тогда не пострадает твоя честь, да и достоинство тоже. Не иронизируй, я же сказал, что поступаю так только из щепетильности. Да, понимаю. Ты мне не веришь, да. Верю, не беспокойся. Мария да Пас. Да, слушаю. Ты же знаешь, я люблю тебя. Знаю, когда ты мне это говоришь, а потом начинаю сомневаться, вдруг ты сказал неправду. Не сомневайся, я говорю правду. Ты мне позвонил, чтобы сказать, что любишь меня, или чтобы попросить написать письмо. Идея письма пришла мне в голову только что. Но ты уже и раньше об этом думал, не пытайся ввести меня в заблуждение. Думал, но очень смутно. То есть как, смутно? Да, смутно. Максимо. Я слушаю, дорогая. Я разрешаю тебе написать письмо от моего имени. Я очень тебе благодарен, тебе ведь все равно, это так просто. Жизнь, дорогой Максимо, кое-чему меня научила, я стала понимать, что ничто в ней не просто, и чем проще нам что-то кажется, тем оно оказывается сомнительней. Ты становишься скептиком. Насколько мне известно, скептиком никто не рождается. Значит, ты согласна, чтобы я написал это письмо от твоего имени. Мне придется подписать его, так. Нет, я сам изображу какую-нибудь подпись. Пусть она хоть немного будет напоминать мою. Мне никогда не приходилось заниматься подделкой почерка, но я постараюсь. Смотри, веди себя осторожно, когда кто-то начинает фальшивить, то неизвестно, чем это может закончиться. Фальшивить не совсем подходящее слово, ты, наверное, хотела сказать фальсифицировать. Спасибо за поправку, дорогой Максимо, я хотела употребить такое слово, которое могло бы выразить оба смысла. По-моему, слова, способного выразить оба эти понятия, фальшивить и фальсифицировать, просто не существует. Если существует действие, должно существовать и слово. Все наши слова имеются в словарях. Все словари, вместе взятые, не содержат и половины слов, которые нужны нам, чтобы понимать друг друга. Например. Например, я не знаю, какое слово могло бы выразить то смятение чувств, которое происходит сейчас во мне. Смятение чувств по поводу чего. Не чего, а кого. Меня, что ли. Да, тебя. Надеюсь, они не очень плохие. Там есть все, как в аптеке, но не беспокойся, я не сумею описать их так, как мне хотелось бы. Мы поговорим на эту тему как-нибудь в другой раз. Ты хочешь сказать, что наш сегодняшний разговор закончен. Я такого не говорил, я имел в виду нечто совершенно другое. Да, я не права, прости. Но, откровенно говоря, нам следовало бы поставить здесь точку, между нами возникло очень высокое напряжение, при каждой фразе вылетают искры. Мне этого не хотелось. Мне тоже. Но так вышло. Да, так, тогда давай попрощаемся, как пай-детки, пожелаем друг другу доброй ночи и счастливых снов, до скорого свидания. Позвони мне. Обязательно. Мария да Пас. Да, я слушаю. Я тебя люблю. Ты это уже говорил.

Положив трубку, Тертулиано Максимо Афонсо провел рукой по вспотевшему лбу. Он достиг своей цели и мог чувствовать себя удовлетворенным, но их долгий и трудный диалог, по сути дела, вела она, хоть это и не всегда было явным, он же все время оказывался униженным, в словах, которые они говорили друг другу, на первый взгляд не содержалось ничего, что могло бы его обидеть, но с каждым словом он все более явственно ощущал горький вкус поражения. Он добился своего, победил, но он понимал, что его победа в значительной степени иллюзорна, каждое из его достижений можно рассматривать как чисто механическое следствие тактической уступки противника, наводящего, чтобы его завлечь, золотые мосты, размахивающего праздничными знаменами под звуки барабанов и труб в тех местах, где он мог почувствовать себя окруженным, попавшим в ловушку. Чтобы достичь своей цели, он попытался опутать Марию да Пас сетью расчетливо выстроенных доводов, но на поверку узлы, которыми он намеревался связать ее, ограничили свободу его собственных действий. В течение шести месяцев их романа, не желая поступаться своей свободой, он осмотрительно не пускал Марию да Пас в свою личную жизнь, а теперь, когда он решил разорвать их отношения и ждал только подходящего случая, ему пришлось не только просить у нее помощи, но и делать ее участницей событий, о которых она не могла даже догадываться. Здравый смысл назвал бы его бессовестным обманщиком, но он тут же возразил бы ему, что положение, в котором он сейчас находится, является уникальным, единственным в своем роде, не имеющим прецедентов и, следовательно, лишенным выработанных предшествующей практикой моральных норм, ни один закон не предусматривает неслыханного случая удвоения людей, и поэтому он, Тертулиано Максимо Афонсо, вынужден все время экспериментировать, изобретая тактические ходы, правильные или не очень, способные привести его к цели. Письмо является одним из таких ходов, и если в данном случае ему пришлось злоупотребить доверием женщины, утверждающей, что она его любит, то преступление не столь уж и велико, многие вели себя гораздо хуже, и никто не подвергал их общественному осуждению.