Текст книги "Искатель. 1982. Выпуск №3"

Автор книги: Жорж Сименон

Соавторы: Андрей Серба,Владимир Рыбин,Юрий Тихонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

ИСКАТЕЛЬ № 1 1977

№ 129

ДВАДЦАТЬ ВТОРОЙ ГОД ИЗДАНИЯ

Андрей СЕРБА – Никакому ворогу… 2

Владимир РЫБИН – Гипотеза о сотворении 40

Юрий ТИХОНОВ – Случай на Прорве 61

Жорж СИМЕНОН – Отпуск Мегрэ 86

II стр. обложки

Андрей СЕРБА
НИКАКОМУ ВОРОГУ…

К 1500-летию КИЕВА

Повесть[1]1
  Печатается с сокращениями.


[Закрыть]

1

Великая княгиня видит сон. Искрится под солнцем снег, легко бежит четверка рослых коней. В устланных медвежьими шкурами санях сидит она, еще молодая, но уже не простая девушка Ольга из далекой северной земли, а великая киевская княгиня. Из затерянной в лесах деревушки кони несут ее в неведомый град Киев, столицу всей Русской земли. Скачущий рядом с санями Игорь наклоняется к ней, протягивает руки. Но вдруг лицо князя расплывается, тускнеет. Его фигура словно в зыбком мареве, она дрожит, колеблется. А на крупе его статного, белоснежного жеребца-балана появляется кровавое пятно. Объятая страхом Ольга замирает в санях, крик ужаса застревает в горле…

С тревожно бьющимся сердцем Ольга просыпается, вытирает мокрый от холодного пота лоб. И вдруг слышит на лестнице великокняжеского терема тяжелые шаги и звон оружия. Неужели вернулся с полюдья Игорь? Но он всегда приходит к ней один, без шума. Ольга едва успевает одеться, как дверь распахивается. На пороге появляется группа воевод, по бокам двери застывают двое дружинников с факелами в руках. Вперед выступает Свенельд.

– Прости, великая княгиня, что тревожим ночью. И еще раз прости за то, с чем пришли,

Он делает шаг в сторону, и на его месте вырастает другой воин. Едва взглянув на него, Ольга чувствует, как что-то обрывается в груди, от волнения сразу пересыхает во рту. Перед ней стоит Микула, любимейший тысяцкий Игоря, с которым тот отправился на полюдье к древлянам. Но почему Микула здесь? Отчего один, что у него за вид? Одежда порвана и в пыли, сапоги в грязи, кольчуга пробита.

– Где Игорь? – еле слышно спрашивает Ольга.

– Прости, великая княгиня, за недобрую весть, – глухо говорит Микула, опуская глаза. – Осиротела Русская земля, великий князь и вся дружина легли под древлянскими мечами.

Долго молчит Ольга, слишком долго.

– Полегла его дружина, – наконец медленно говорит она и с недобрым прищуром смотрит на Микулу. – А почему жив ты, которому надлежало блюсти жизнь князя?

Лицо Микулы вспыхивает.

– Такова последняя воля великого князя. Древляне обещали сохранить жизнь одному из нас, чтобы принести тебе печальную весть. И твой муж оставил меня жить, чтобы восторжествовала святая месть.

Ольга устало машет рукой.

– Идите, все идите. Оставьте меня одну. А ты, Свенельд, покличь ко мне отца Григория.

Отец Григорий появляется сразу, едва затихают шаги воевод. Кажется, что он все время стоял рядом, за стеной спальни. Он высок, немного грузноват, на груди большой серебряный крест-распятие. Тонкое, бледное лицо красиво, глаза скромно опущены долу, в аккуратно подстриженной черной бороде видны нити седины. Это духовный пастырь великой русской княгини, ближайший ее друг и наставник. Только ему, своему духовному отцу, она может поведать все, что лежит у нее на душе, что таит она от всех остальных. Сколько бессонных ночей за молитвами и беседами провела она с ним в те длинные месяцы и годы, когда Игорь с дружинами ходил в свои нескончаемые походы.

– Ты звала меня, дочь. Я пришел, – голос отца Григория звучит тихо и вкрадчиво.

– Горе у меня, святой отец.

– Знаю. Потому и стою рядом, чтобы утешить тебя.

– Нет у меня мужа, одна я осталась, – из последних сил сдерживая слезы, говорит Ольга.

– Прими испытание, посланное тебе небом, – ласково звучит голос священника. – Помолимся…

Придя от великой княгини уже под утро, отец Григорий преображается. Не скромный христианский священник меряет сейчас шагами свою тесную келью, а бывший центурион гвардейской схолы императоров нового Рима. Тот, кто по приказу самого патриарха сменил меч на крест, золоченые доспехи на грубую сутану и явился через Болгарию сюда, в далекий край язычников, откуда уже не раз надвигалась на град святого Константина страшная угроза. Именно отсюда впервые пришли под стены вечного города непобедимые дружины Аскольда и Дира, и лишь чудо и золото спасли тогда империю. Отсюда пришли и могучие полки Олега, вырвавшего у императора для языческой Руси то, о чем не смели и мечтать христианские монахи. С этих берегов дважды ходил на Царьград погибший сейчас Игорь. Ради того, чтобы это никогда больше не повторилось, и живет в Киеве бывший центурион. Не гордый и сильный сосед нужен империи на севере, а слабый и покорный вассал, послушный ее воле. И то, чего не добились императоры и мечи, должны сделать Христос и крест. Главное – отнять у русичей душу, а потом можно делать с ними все, что хочешь.

И наконец сбылось. Не стало язычника Игоря, заняла его место Ольга, христианка и его духовная дочь. Разве это не дар небес, услышавших его молитвы? И потому надо действовать немедленно, не теряя ни минуты.

Бывший центурион садится за стол, быстро покрывает тайнописью лист пергамента, сворачивает его в свиток, накладывает печать. Идет в соседнюю келью, где прямо на полу спят несколько слуг, ударом ноги будит одного.

– Найдешь на Днепре ладью купца Прокопия. Скажешь, что от меня, и он возьмет тебя с собой. В Константинополе отдашь письмо самому патриарху и как можно быстрее вернешься с ответом. Иди…

2

Легкий ветерок приятно освежает лицо, шевелит полы шелкового халата одного из ближайших вельмож хазарского кагана. Лениво развалившись, он смотрит на стоящего против него человека.

– Хозрой, ты не раз бывал у русов. Посылаю тебя туда снова.

Смуглое, с седой бородой лицо собеседника не выражает никаких эмоций.

– Русский князь Игорь убит своими подданными. Его престол заняла жена, княгиня Ольга. Пока не вырастет сын Игоря, Русью будет править она. Но что может женщина, существо, лишенное разума и воли? И потому неминуемы междоусобицы и смуты. Реки крови ждут Русь.

– Такова воля бога, носителя истины. Он уничтожает и ослабляет язычников.

– Ты прав, Хозрой. Только мы имеем право владеть миром, все остальные народы существуют для того, чтобы жили мы. Таков удел и славян, этого многочисленного и сильного племени. Победить их в открытом бою невозможно, это не удавалось еще никому. Но сейчас, пока на Руси нет князя, они слабы и легко могут стать нашей добычей. Для этого я и посылаю тебя к русам.

– Твои слова святы для меня, великий и мудрый.

– Русы никому не прощают своей пролитой крови. Княгиня Ольга будет мстить за своего мужа, рус пойдет на руса. Так пусть дерутся до последнего воина, а когда ослабнут, ты посадишь князем своего человека. Ты найдешь такого, ты купишь его разум, ты вдохнешь в него нашу душу. И с каждым днем все больше и больше наших людей будет окружать его. Мы, сыны истинной веры, станем головой русов, мы будем их хозяевами. Пусть работают славянские руки и ноги, пусть гнутся и трещат славянские спины – они будут трудиться для процветания богом избранного народа. Как бы ни было огромно и сильно тело, оно всегда послушно голове. И этой головой, повелевающей славянским телом, должны стать мы. Такова воля кагана.

– Я понял тебя, великий и мудрый.

– Ты пошлешь надежного человека в Киев, а сам отправишься в Полоцк. Там сейчас двадцать сотен викингов, тех, что вместе с князем Игорем ходили последний раз на Византию. Игорь щедро одарил их, но варяжский ярл Эрик продажен и жаден, таково и его наемное разноплеменное воинство. Их слишком мало, чтобы угрожать Руси, но усугубить междоусобицу им под силу. Ты хорошо знаешь Эрика, не раз имел с ним дело, а потому легко найдешь общий язык и сейчас. Ты купишь ярла, и он поведет своих викингов на того, кого ты укажешь. И пусть вся Русь исчезнет в крови раздоров и междоусобиц. Такова воля кагана.

– Я сделаю это, великий и мудрый…

3

Скользят по глади Днепра несколько лодий. На передней, богато украшенной резьбой, на скамье, устланной коврами, полулежит древлянский князь Мал. Невысокий, тучный, он нежится, прикрыв глаза, под ласковыми лучами солнца. Пуще всего на свете он любит тишину, покой, раз и навсегда заведенный порядок. Он давно забыл о битвах, его дружину в походы водят сыновья. Даже сейчас плывет он не на тяжелой боевой русской лодии, одного вида которой страшатся враги, а на легкой, речной, на которой любила плавать на киевское торжище его покойная жена.

Напротив него среди разложенного на дне лодии товара стоит на коленях хазарский купец, прибывший перед этим в Киев вместе с Хозроем. Выкрашенная хной и завитая в мелкие колечки борода купца благоухает, узкие глазки раболепно смотрят на князя.

– Только для тебя, господин, – воркует хазарин. – Знаю, что станешь скоро великим киевским князем. Для тебя и твоей будущей жены приберег все это,

Мал лениво смотрит на товары.

– Ты рано приехал, купец. Приходи в Киеве, когда я стану князем всей Руси, Тогда ты получишь за свои камни и узорочье любую цену.

Утром следующего дня хазарский купец уже раскладывает свои товары перед великой киевской княгиней. Та с женским любопытством осматривает ткани, перебирает в руках украшения.

– Купец, ты не первый раз в Киеве и знаешь, что русичи щедры. Так отчего беден твой выбор? – недовольно спрашивает Ольга.

– Это так, великая княгиня, – покорно соглашается купец. – Ты всегда была первой моей покупательницей, но на этот раз ты вторая.

– Кто же был первым?

– Твой будущий муж, древлянский князь Мал.

Красные пятна плывут по красивому лицу Ольги, гневом вспыхивают ее глаза.

– С чего ты взял это?

– Древлянский князь сказал, что, если корова сама не идет в стойло, ее гонят туда плетью, – еле слышно произносит купец.

Ольга швыряет к его ногам ожерелье, которое рассматривала до этого, и купец, быстро собрав свои товары, моментально исчезает. Когда его шаги стихают, Ольга поворачивается к священнику Григорию, все время молча стоящему рядом с ней.

– Ты смог бы стерпеть такое унижение?

– Христос учит смирять свою гордыню.

– Князь древлян оскорбил не просто женщину, а великую княгиню. Я русская, святой отец, а русские не прощают обид. Если бы даже я раньше не решила, что этот древлянин, убийца моего мужа, умрет, я вынесла бы этот приговор сейчас.

– Христос учит прощать своих врагов.

– Разве ты, святой отец, не отпустишь мне этот грех? – прищуривает глаза Ольга.

– Я еще не видел крови, дочь моя.

– Ты ее и не увидишь, – недобро усмехается великая княгиня.

4

Подбоченясь и гордо выпятив грудь, князь Мал рассматривает открывшийся перед ним город. Стольный град всей Руси расположен на высоких днепровских холмах, окруженный широким земляным валом и толстой крепостной стеной. Стоят по углам стен сторожевые башни, торчат заборола, разверзлись темные провалы крепостных ворот, блестят шлемы и наконечники копий охраняющей их стражи. Лепятся по склонам зеленых холмов посады, у впадения в Днепр Почайны раскинулась пристань, к самой реке спускаются хижины рыбаков и ремесленников.

Но не на крепостные стены, не на жилища горожан и рыбаков смотрит князь Мал, его взор прикован к стоящему на вершине самого высокого холма великокняжескому терему. Матово отсвечивают под лучами солнца его белые гладкие с гены, выложенные из каменных плит, всеми цветами радуги сверкают узорчатые оконные стекла, словно жарким огнем пылает многоскатная медная крыша. А над теремом вонзилась в небо высокая изящная стрельница-смотрильня, подарок покойного Игоря жене, чтобы она могла первой узреть возвращающегося из походов своего мужа-воителя.

Лодия утыкается носом в прибрежный песок, останавливается. Князь Мал выпрямляется на лавке, довольно щурит глаза, всей пятерней гладит пушистые усы. Ему действительно приготовили княжескую встречу. На берегу в полном воинском облачении стоят ряды киевских воинов, дорога, ведущая от реки, устлана коврами. Что ж, так и должно быть. Древляне взяли жизнь киевского князя, взамен они дают Киеву и княжьей вдове нового князя и нового мужа.

Встав с лавки, Мал хочет шагнуть на песок, но останавливается. Несколько десятков киевских дружинников входят в воду, выстраиваются вдоль бортов. Воины без щитов и копий, в руках у них толстые веревки. По команде воеводы, взмахнувшего на берегу мечом, они продевают веревки под днища лодий, согласованно рвут их вверх. Лодии поднимаются из воды и плывут, плывут по воздуху. Мал садится на лавку, важно надувает щеки. Он еще никогда не слышал, чтобы кому-либо на Руси оказывались такие почести.

Медленно плывут над дорогой древлянские лодии. Идущий впереди воевода останавливается, поднимает меч, и Малу кажется, что под усами киевлянина мелькает зловещая усмешка. Наверное, почудилось. Ведь так ласково светит солнце, так мирно плещет речная волна, так спокойно и радостно на душе.

Воевода опускает меч, и воины, несущие лодии, одновременно выпускают веревки из рук. Раздается треск ломаемых жердей, свет меркнет в глазах у Мала. Лодии падают в темноту глубокой ямы, трещат от удара о землю, заваливаются на бок. Мал вскакивает на ноги, вырывает из ножен меч, кричит воинственно, задрав вверх голову. И тотчас крик застревает у него в горле: затмевая дневной свет, сплошным потоком с десятков заступов летит на древлян земля…

Скрестив на груди руки, стоит на стрельнице-смотрильне Ольга, смотрит, как дружинники заравнивают землю на том месте, где только что плыли к ее терему древлянские лодии.

– А ночью, Свенельд, ты поведешь дружину в древлянскую землю, – говорит она стоящему рядом воеводе, – прямо к их главному граду Искоростеню. Пока им неведома судьба князя Мала, ты должен пройти болота-трясины и скрытно напасть на город. Внезапность утроит твои силы и сбережет много крови…

Оставшись одна, Ольга снова подходит к узкому окну стрельницы. Сколько раз стояла она точно так, всматриваясь до рези в глазах, не показались ли за излучиной Днепра ветрила лодий Игоря, возвращающегося из похода, не клубится ли пыль в заднепровских далях под копытами коней его дружины? Отсюда Киев виден как на ладони. Прямо перед ней раскинулась Старокиевская гора, застроенная ниже великокняжеского терема хоромами и усадьбами боярской и дружинной знати, еще ниже по склонам жмутся друг к дружке тесные и приземистые домики горожан с их двориками и огородами, А за крепостной стеной, ближе к Днепру, видны торговые и ремесленные посады: Киселёвка, Щекавица, Подол, черные и желтовато-серые дымы, поднимающиеся над кузнями, пятнают чистоту неба и застилают нежную голубизну Днепра. Гавань у Почайны сплошь уставлена купеческими лодиями и заморскими кораблями, на торжище, недалеко от берега, всегда черно от разлившегося по нему людского моря. Чего там только нет: цветная парча и шелка, привезенные из далеких Индии и Китая, Персии, Египта, быстроногие кошки-гепарды и обученные охотничьи соколы, дразнящие обоняние острые пряности и диковинные заморские раковины, голубоватые клинки из знаменитой русской харалужной стали и серебряные заздравные чаши, украшенные тонким, замысловатым узорочьем.

О славный красавец Киев, мать городов русских! Как не восхищаться тобой!

5

Они разговаривают вдвоем, без свидетелей, киевский тысяцкий Микула и полоцкий князь Лют.

– Князь, я к тебе от великой княгини Ольги, – звучит голос Микулы. – Ты знаешь, что древляне убили князя Игоря, ее мужа, и великая княгиня зовет тебя под свои стяги.

Взгляд Люта направлен в угол светлицы, он задумчиво гладит свою густую бороду.

– Я слышал об этом. Князь Игорь дважды хотел взять дань с древлян и заплатил за это жизнью.

– Князя Игоря убили смерды, его данники. Сегодня они взяли жизнь киевского князя, а завтра захотят твоей. Ты этого ждешь, полоцкий князь?

– Нет, тысяцкий, я этого не жду и не хочу. И будь моя воля, я уже завтра выступил бы в помощь великой княгине. Но я не могу сделать этого.

Он встает со скамьи, шагает к открытому окну. Невысокий, плотный, с суровым лицом воина, левая рука положена на крыж меча. И хотя Микула давно знает полоцкого князя, он с интересом за ним наблюдает. Он понимает, какие страсти бушуют сейчас в душе Люта, как тому нелегко, и потому молчит тоже.

Варяги, предки Люта, пришли на русскую землю вместе с ярлом Рюриком. Тот, мечтая о Новгороде, остался на Ладоге, а дед Люта, Регволд, осел со своей дружиной на полоцкой земле, породнился со славянами, остался у них. Вскоре он стал полоцким князем, его дружина смешалась с русами, обзавелась женами-славянками. И, защищая эту исконно русскую землю от воинственных соседей – летгалов, земгалов, куршей, а позже от захватчиков-тевтонов императоров Генриха и Оттона, – они стояли в одном боевом строю – славяне и некогда чужие им варяги. Как и все русские князья, полочане признавали над собой власть великих киевских князей, ходили со своими дружинами под общерусским стягом в походы, в трудную годину просили помощи у Киева. И Микула знал, что вовсе не какие-то личные счеты с киевскими князьями заставили сейчас Люта ответить ему отказом.

– Тысяцкий, – звучит от окна голос полоцкого князя, – мой дед был варягом, а моя бабка – славянкой. Мой отец был уже наполовину варяг, а мать опять славянка. Скажи мне, кто я?

– А как считаешь сам?

– Я славянский князь, но в моей душе живет память и о родине моих предков. Все, что я творю, – для Руси, но мне трудно обнажить меч против варягов. Мой разум еще не победил голос крови.

– Не против варягов, а против древлян зовет тебя киевская княгиня.

Лют отворачивается от окна, подходит к тысяцкому.

– Микула, мы давно знаем друг друга. Я уверен, что именно поэтому прислала тебя ко мне киевская княгиня. И ты понимаешь, что я имею в виду. Мы вместе с тобой ходили в последний поход на Царьград, с нами были и наемные дружины варягов. Двумя тысячами викингов командовал мой двоюродный брат Эрик. После похода он не вернулся домой, а остался у меня в гостях. Каждую неделю он обещает отправиться на родину или на службу к императору нового Рима, но до сих пор сидит в Полоцке. Он мой брат, и я не могу прогнать его.

– Киевской княгине сейчас нужны храбрые воины. Пригласи ярла Эрика с собой.

По губам полоцкого князя пробегает горькая усмешка.

– Он не пойдет под киевское знамя, Эрик сам мечтает стать русским князем. После смерти князя Игоря он уже несколько раз предлагал мне отложиться от Киева и признать над собой власть Свионии. И каждый раз я отвечаю – нет.

– Значит, он уже не твой гость, а враг Руси. А разве ты, князь, не знаешь, как поступают с врагами?

– Знаю, – кривит губы Лют. – Подожди немного. Сегодня я буду говорить с Эриком.

6

Дверь широко распахивается, и на пороге вырастает варяжский сотник.

– Ярл, на подворье твой брат Лют. Он хочет видеть тебя.

Сотник выходит, а Эрик смотрит на стоящего против него Хозроя, с которым до этого беседовал.

– Я все понял, хазарин, пусть будет по-твоему. Чем больше русы перебьют русов, тем лучше. А сейчас оставь меня, я не хочу, чтобы полоцкий князь видел нас вместе.

Хозрой низко кланяется и быстро исчезает в маленькой, едва заметной боковой двери…

Ярл встречает Люта с радостной улыбкой, дружески хлопает по плечу. Лют садится, кладет на колени меч, смотрит на Эрика. Лицо полоцкого князя бесстрастно, в глазах нет и тени улыбки.

– Ярл, у меня гонец моего конунга, великой киевской княгини Ольги. В древлянской земле большая смута, и я должен выступить со своей дружиной княгине на помощь. Поэтому я хочу знать, когда ты собираешься оставить полоцкую землю?

Эрик широко открывает глаза.

– Ты гонишь меня, своего брата?

– Твои викинги устали от безделья и хмельного зелья, многие рвутся под знамена ромейского императора. Ты и сам не раз говорил, что снова хочешь попытать счастья в битвах. К тому же я знаю, что ты всегда мечтал о чужом золоте.

– Особенно, когда оно рядом, – ухмыляется Эрик, – Хочешь, мы возьмем его вместе?

– За чужое золото платят своей кровью.

– Или кровью своих викингов, – тихо смеется Эрик. – Но что они для меня? Настоящих, чистокровных свионов можно пересчитать по пальцам, остальные – наемные воины из всех северных земель, Поморья, островов Варяжского моря. Погибнут эти – придут другие, ничем не хуже. – Замолчав, он пристально смотрит на Люта. – Брат, ты смел и отважен, я не понимаю, как ты можешь терпеть над собой женщину, киевскую княгиню? Разве тебе самому не хочется стать конунгом?

– У Руси уже есть конунг, это сын Игоря – Святослав. Пока он не станет воином, за него будет править мать.

Откинувшись на спинку кресла, Эрик громко смеется.

– Брат, ты рассуждаешь как рус. Но ведь в тебе течет и варяжская кровь, так смотри на все нашими глазами. На Руси смута, киевская княгиня сражается со своими данниками, древлянами. И пока рус убивает руса, мы, варяги, можем сделать то, что раньше не удалось ярлу Рюрику. Ты – князь полоцкой земли, у тебя многие сотни воинов. У меня тоже двадцать сотен викингов. Ты объявишь Полоцк частью Свионии, к нам придут на помощь новые тысячи варягов. И когда княгиня Ольга ослабнет в борьбе с древлянами, мы всеми силами ударим на Киев. Ты станешь конунгом всей Руси, я – ярлом полоцкой земли. Что скажешь на это?

– Чтобы стать конунгом Руси помимо воли русов, надо уничтожить их всех, а это еще не удавалось никому. Ты, ярл, или во власти несбыточных снов, или плохо знаешь русов.

В глазах Эрика вспыхивает недобрый огонек, он хищно скалит зубы.

– Ты стал настоящим русом. Ты совсем забыл о силе и могуществе викингов.

– Нет, брат, я ничего не забываю, – усмехается Лют. – Скажи, Эрик, какие города викинги брали на копье?

– Я забыл их число. Были мы в Ломбардии и Неаполе, Герачи и Сицилии, викинги брали на копье Салерно и Росано, Торенто и Канито. Перед варягами трепещут Париж и Рим, короли Англии ежегодно покупают у нас мир.

– А сколько брал ты русских городов?

Эрик отводит взгляд.

– Ты прав, варягов боятся все, – снова усмехается Лют. – Но только не Русь. Здесь остались кости ярла Рюрика и его братьев Трувора и Синеуса, мечтавших покорить Русь. Смотри не сделай ошибки и ты.

– Мы попросим помощи у германского императора Оттона, тевтоны давно мечтают о русской земле. Мы пообещаем Червенские города полякам, и они тоже помогут нам, Русь велика и богата, ее хватит на всех.

– Она не только богата, но и сильна. Русь всегда побеждает своих врагов, кем бы они ни были. И если недруги снова поползут на Русь, Полоцк и его дружина будут вместе с Киевом. Запомни это, брат, и очнись от своих сладких снов.

Лют встает с кресла, смотрит на Эрика, долго молчит.

– По приказу моего конунга, великой киевской княгини, я выступаю в поход, – наконец говорит он. – Но раньше я хочу проводить тебя. Так гласят обычаи гостеприимства. Скажи, когда твои викинги поднимут паруса?

Эрик опускает глаза, стучит костяшками пальцев по ножнам меча.

– Мы еще не знаем, куда идти. Одни хотят домой, другие – не службу к византийскому императору. Ты зовешь нас с собой под знамя киевской княгини. Чтобы не ошибиться, мы должны узнать волю богов.

– Через три дня ты скажешь мне о своем решении. Прощай, брат…

7

В шатре главного воеводы киевского войска Ратибора – воеводская рада. Здесь воеводы и тысяцкие киевской дружины, военачальники других русских княжеств и земель: черниговский воевода, брат смоленского князя, сын любечского наместника, лучшие мужи-воины из далеких новгородской, тмутараканской и червенской земель. Вопрос, который им предстоит решить, касается не только Киева, но и всей огромной Руси. Все участники рады стоят плотной молчаливой стеной, глядя на воеводу Ратибора и верховного жреца Перуна.

– Други-братья, – медленно и глухо начинает Ратибор, обводя глазами собравшихся, – мы должны решить сегодня, кто будет владеть столом великих князей киевских, кто будет управлять Русью. Слово, сказанное сейчас нами, будет законом для всех. И потому думайте, други, в ваших руках судьба Руси.

Называя находящихся в шатре «братьями», воевода Ратибор нисколько не грешит против истины. Все они, присутствующие сейчас на воеводской раде, больше чем братья. И не только тем, что десятки раз смотрели смерти в глаза и вместе рубились во множестве битв. Их объединяет общность стремлений, одинаково понимаемое чувство родины и своего служения ей, беззаветная преданность всему, что связано со словом «Русь».

Чтобы занять место в этом ряду, мало просто храбрости и отваги. Таких в русских дружинах – тысячи. Надо стать первым среди суровых и мужественных воинов, заслужить уважение даже у них, ничего не боящихся на свете. И тогда случается то, о чем мечтает каждый воин-русич.

За ним приходят темной грозовой ночью, когда Перун грозно бушует в небесах и мечет на землю свои огненные стрелы. Новичку завязывают глаза и, обнаженного по пояс, ведут на вершину высокого утеса, нависающего над Днепром. И в страшную ночь, когда все живое трепещет от грохота сталкивающихся туч и прячется от бьющих в землю Перуновых стрел, воин дает у священного костра клятву-роту на верность Руси. И в свете ярко блещущих молний каждый из братьев-другов делает надрез на пальце и сцеживает несколько капель крови в братскую чашу, чтобы затем всем омочить в ней губы. После этого на теле нового брата выжигается железом тайный знак – свидетельство его принадлежности к воинскому братству.

Тишина в шатре затягивается.

– Ваше слово, братья, – говорит Ратибор.

Верховный жрец Перуна ударяет в землю посохом, хмурит брови.

– Никогда еще на столе великих князей не было женщин, – глухо произносит он.

– Знаем это, старче, – спокойно отвечает Ратибор. – Что хочешь сказать еще?

– Стол великих князей киевских должен занимать мужчина-воин. Только он будет угоден Перуну и сможет надежно защитить Русь, – твердо произносит старый седой жрец.

– Великий киевский князь – мужчина, это княжич Святослав, сын Игоря, – говорит Ратибор. – Но пока он не вырос, покойный Игорь завещал власть его матери, княгине Ольге. И мы должны решить, признать его волю или нет. Говори первым, мудрый старче, – склоняет он голову в сторону верховного жреца.

– Княгиня Ольга – христианка, в ее душе свил гнездо чужой лукавый Христос, а не бог воинов Перун. Наши боги отвернутся от нее, а значит, и от нас. Слезы и горе ждут Русь при княгине-вероотступнице.

Усмешка раздвигает плотно сжатые губы Ратибора.

– Перун и Христос пусть делят небесную власть, а мы говорим о земной. Мы должны решить, кем будет для Руси княгиня Ольга: только матерью княжича Святослава или нашей великой княгиней. Твое слово, старче…

– Матерью. Только ей и подобает быть женщине.

– А что скажешь ты, воевода Асмус? – обращается Ратибор к высокому худощавому воину с обезображенным шрамом лицом. След от удара меча тянется через щеку и лоб, пересекая вытекший глаз, перетянутый наискось через лоб черной повязкой. Сурово лицо старого воина, холоден взгляд его единственного глаза, до самых плеч опускаются концы седых усов.

Асмус и старый жрец – самые старшие из присутствующих на вече, они были воеводами еще при князе Олеге, вместе с ним водили непобедимые дружины русичей на хазар и греков. Это Асмус во время знаменитого похода Олега на Царьград вогнал в обитые железом крепостные ворота свой меч, а верховный жрец, в то время тоже воевода, подал князю свой щит. И этот славянский щит, повешенный Олегом на рукояти Асмусова меча, стал для ромеев напоминанием и грозным предостережением о могуществе Руси. Слово старого воина значит очень много, и потому в шатре сразу воцаряется мертвая тишина. Но Асмус не спешит. Прищурив глаз, он некоторое время смотрит куда-то вдаль и лишь затем поворачивается к Ратибору.

– Воевода, я знал только князя Игоря, ты же, будучи его первым воеводой, знал и его жену, – неторопливо говорит он. – Скажи нам, что думаешь о княгине Ольге ты сам.

Ратибор задумчиво проводит рукой по усам, смотрит на Асмуса.

– Да, я лучше всех вас знаю княгиню, знаю и то, что она христианка. Но это не было секретом и для князя Игоря. И хоть раз, идя в поход, он передавал свою власть кому-либо другому, кроме Ольги? И разве она хоть раз чем-то не оправдала его надежд, принесла ущерб Руси? Она мудра, расчетлива, тверда. Только такой должна быть русская княгиня.

Среди стоящих в шатре возникает оживление. Вперед выходит воевода Ярополк, начальник киевской конницы, поднимает руку.

– Други, – говорит он, – все мы – воины и потому знали только великого князя, но не его жену. А раз так, то не нам судить о ней, наше дело – исполнить волю погибшего Игоря. Признаем на киевском столе Ольгу, а сами, будучи рядом и не спуская с нее глаз, увидим, по силам ли ей быть нашей княгиней. И если она окажется просто женщиной, каких на Руси множество, пусть будет, как и они, любящей матерью и скорбящей вдовой. Пусть не мы, а всесильное время и ее дела будут судьей.

Ярополк смолкает, сделав шаг назад, сливается с остальными воеводами.

– Кто скажет еще, братья? – спрашивает Ратибор.

Выждав некоторое время, он резким взмахом руки рубит воздух.

– Тогда, други, слушайте последнее слово нашей рады. Воля князя Игоря свята для Руси, для каждого из нас. До тех пор, пока Ольга не нарушит наших древних законов, пока будет блюсти и защищать честь и славу Руси, она будет нашей великой княгиней…

8

С первыми лучами солнца в шатре княгини появляется отец Григорий. Он, как всегда, спокоен, движения размеренны, неторопливы, но Ольга сразу замечает в его глазах тревожный блеск.

– Что случилось, святой отец? – спрашивает она.

– Крепись, дочь моя, твои несчастья только начинаются, – опустив глаза, тихо говорит Григорий. – Проклятые язычники, враги Христа и нашей святой веры, хотят твоей погибели.

Он ожидает увидеть в глазах княгини страх, смятение, но Ольга лишь прищуривает глаза и плотно сжимает губы.

– Что известно тебе, святой отец?

– Сегодня ночью у воеводы Ратибора была рада. И твои воеводы замыслили против тебя заговор, они не хотят признавать тебя своей княгиней. Бойся их, дочь моя.

Подняв брови, Ольга внимательно смотрит на священника.

– Заговор, святой отец? Откуда знаешь об этом?

– Мой сан позволяет мне видеть и знать то, что не дано другим, – многозначительно отвечает Григорий.

Ольга усмехается.

– О воеводской раде ты не можешь знать ничего, святой отец. На раде не могло быть ни одного твоего соглядатая, и решение воевод навсегда похоронено в их душах.

Легкий румянец заливает бледные щеки священника.

– Твои воеводы никогда не смирятся с тем, что женщина – их великая княгиня, – убежденно говорит он. – Не сегодня, так завтра, не завтра, так через год кто-то из них захочет стать великим князем сам. И тогда горе тебе, дочь моя.

Голос священника звучит страстно, убежденно, он в упор смотрит на Ольгу.

– Никто из смертных не знает своей судьбы, – тихо отвечает она. – Но я твердо знаю одно – воеводы выполнят волю моего мужа, они признают меня великой княгиней. А надолго ли, покажут время и мои дела. Я никогда не выступлю против своих воевод. Запомни – никогда. А сейчас иди.