Текст книги "Искатель. 1978. Выпуск №5"

Автор книги: Жорж Сименон

Соавторы: Андрей Дмитрук,Сергей Смирнов,Вадим Бурлак,Евгений Хрунов,Левон Хачатурьянц
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

III

Старую дворнягу пристрелили на рассвете. Эхо неслось по выстывшим плавням, разрывая тишину. Потом оно смолкло, застряв где-то в сыром вязком тумане. Затихла и дворняга на речном косогоре, откинув на лапу простреленную голову.

Утром сторож с пристани принес на «Быстрый» щенка и сказал, что пристрелить дворнягу ему приказало начальство.

Собака, дескать, была никудышная и чем-то болела, один вред от нее.

Щенка сторож нашел в норе над речным обрывом. Еще четверо его братьев и сестер околели два дня назад. И дворняга выла всю ночь на луну за старой пристанью.

Капитан разрешил оставить щенка на буксире. Тут же кто-то из команды дал ему кличку – Листок.

Мордочка у щенка была острая и сердитая. Темно-серая шерстка на спине чуть лоснилась, а хвост завивался колечком. Он совсем не был похож на свою мать.

Листок быстро освоился на палубе. Правда, в руки сперва никому не давался, и, если кто-то из матросов пытался взять его, он ловко увертывался и убегал на корму. Там он прятался под выцветшим брезентом. Дико, по-лесному, блестели оттуда его зеленые глаза. Щенок, наверное, тосковал по матери, ее ласке и теплу.

Володька Сазонов принес ему с камбуза молоко, но он только шлепнул несколько раз языком и отошел в сторону. Потом, недовольно фыркая, Листок облизал испачканный в молоке нос.

Сазонов резким движением схватил щенка. Листок забился в сильных руках с таким отчаянием, что Володьке показалось, будто он держит мягкую заводную игрушку.

Володька отпустил щенка на палубу и сунул ему в рот кусочек сахара. Листок выронил сахар, но, подумав, обнюхал, осторожно взял в рот и старательно захрустел. Покончив с лакомством, он облизнулся и некоторое время выжидательно смотрел то на Сазонова, то на Егорыча.

Но у Володьки начиналась вахта, и он, помахав щенку рукой, отправился в рулевую рубку. Листок сделал за ним несколько неуверенных шажков, потом вдруг резко повернулся и побежал в обратную сторону, к облюбованному месту под брезентом. До самого вечера Листок не показывался оттуда.

Из-за дальнего острова как-то спешно вынырнул месяц. Озарил речку мутным зеленоватым светом.

Пашка, закончив ужинать, собрался было спуститься в кубрик почитать перед сном, как вдруг услышал на корме шорох. Сделав несколько шагов, он увидел щенка, играющего краем брезента.

Пашка подошел поближе и, усевшись на ящик с песком, поманил щенка. Листок не заставил себя долго ждать. Пашка взял его на руки. Щенок вытянулся во всю длину, заслоняя лапами глаза от лунного света. Пашке хорошо чувствовалась его пушистая теплота и в ней маленькая незащищенная жизнь. Он погладил щенка, и Листок, уткнувшись в его руку, доверчиво лизнул шершавую ладонь. Потом, глубоко и протяжно вздохнув, закрыл глаза.

Щербатый и уже выцветший рог месяца уплывал на покой к лесу. Осенняя тишь баюкала в росных лугах далекие огни деревень. Спало заречье предзоревым сном, и лишь одинокий перепел, затерявшийся в темных лугах, кого-то звал и звал.

Пашка читал раньше, что собаки не различают цвета, но сейчас ему казалось, что Листок видит зеленые теплые сны прошедшего лета.

IV

Проснувшись, Пашка вначале не мог сообразить, почему так тихо. Потом вспомнил – команда отдыхает.

Осторожно, чтобы никого не разбудить, он оделся, взял приготовленные с вечера снасти и на цыпочках вышел из кубрика.

Игравший на палубе Листок увязался было за ним, но Пашка подумал, что щенок будет ему помехой, и решил не брать с собой.

Берегом реки он прошел почти километр. Однако удобного для заброса места не попадалось. Пашка уже начал ругать себя за то, что забыл взять у Володьки резиновые сапоги. Он решил вернуться на «Быстрый», но заметил выплывающую из-за острова лодку-плоскодонку. На веслах сидел высокий старик в телогрейке и лихо сдвинутой набекрень кепке. Выехав на середину реки, старик огляделся и, увидев Пашку, повернул плоскодонку к берегу.

Подтянув лодку на отмель, он хмуро кивнул головой и не спеша достал из кармана телогрейки пачку «Примы». Серые маленькие глаза его при этом так и сверлили Пашку.

– Что, дед, рыбалим?

– Ага, внучек, – с какой-то ехидцей ответил старик.

– А щучка в этих местах имеется?

– Щучка-то есть, да не про всяку честь. Много тут шастают. Думают, место тихое, рыбы полно, так можно и лопатой отгребать. Ан нет, рыба поумнела, на ваши тростиночки-былиночки не пойдет.

– Это почему? – усмехнулся Пашка.

– Да потому, шо вы, городские, не уважаете ее и к старым рыбакам без почтения. Вот раньше, к примеру, приедет какой-нибудь в шляпе и с таким животом. – Старик развел руки в стороны. – И бегит сразу в магазин. А то и с собой привезет. Полный чемодан. Выходит на пристань, а я уж тут как тут. Мое почтение вам, Спиридон Лукич. Он бутылку выставляет – я ему хорошее рыбное местечко показываю. Он вторую достает, я ему наговор тайный для каждой рыбки сказываю. А уж как третью не пожалеет – лодку отдаю.

Старик хитро глянул на Пашку.

– Перевелись хорошие рыбаки. Шастает теперь всяких с удочками та спиннингами больше, чем рыбы в реке, и не то шо бутылку, стакан не поставят. Одним словом, туристы.

Старик неторопливо курил, разглядывая Пашку.

– Я, дед, твой хитрый намек понял. Не дождешься от меня бутылки. Как-нибудь и без твоих тайных наговоров наловлю рыбы.

– Дело хозяйское, – обиженно пожал плечами старик и отвернулся от Пашки.

Внезапно тишину нарушил бой жереха. Рыба громко плескалась почти У середины реки. Пашка стремглав кинулся в воду. Что есть сил размахнулся и послал блесну чуть выше того места, где играл жерех. Как только блесна легла на воду, он стал торопливо подматывать, стараясь вести ее у самой поверхности.

Старик с любопытством наблюдал за Пашкиными действиями, но скрывал это презрительной улыбкой.

– Как же, вытащи его этой тростиночкой-былиночкой, – не выдержал он наконец. – Держи карман шире. Жерех не дурак. Я вот нашепчу ему заветное слово, он и уйдет.

Пашку уже начинало злить ворчание старика.

– Слушай, дед, ты кончай колдовать мне под руку.

Он хотел еще добавить несколько крепких словечек, но тут почувствовал сильную и резкую хватку жереха. Ручка непослушной катушки вырвалась из пальцев, и леска потянулась в глубину. Утащив леску еще метров на десять, жерех на какое-то мгновение остановился, но тут же заметался с новой силой еще яростнее.

Пашка застопорил катушку, и теперь леска то провисала к самой воде, то напряженно звенела, сгибая удилище. И когда наконец утомленная, измученная рыба показалась над водой, Пашка перевел дух. Выброшенный на берег жерех долго подпрыгивал на траве.

– Их ты, какого выволок! – Старик даже хлопнул себя по бокам. Лицо у него подобрело, в голосе послышались дружелюбные нотки. Подойдя к Пашке, он протянул широкую ладонь и важно произнес: – Василь Никитич я, будем знакомы.

– Оказывается, и на тростиночку-былиночку можно ловить, – ответил Пашка.

Старик засмеялся.

– А ты уж и обиделся. С норовом ты, парень, с норовом. Веслами-то шуровать умеешь?

– Еще бы! – Пашка распрямил плечи. – Я же моряк.

– Ну, садись тогда, моряк, в лодку. Покажу я тебе одну расчудесную яму.

Ехать пришлось недолго.

– Давай-ка спробуй ось тут, – скомандовал старик, – а я посижу на веслах.

Василий Никитич действительно хорошо знал рыбные места. Не прошло и пятнадцати минут, как Пашка почувствовал рывок, да такой сильный, что удилище клюнуло воду. Стравив несколько метров, Пашка решил, что зацепил за корягу.

– Придется вертаться, – недовольно сказал он.

– Не, – покачал головой старик. – Я наговорил, шоб то була рыба.

Пашка хотел возразить, но тут неожиданно затрещала катушка, и метр за метром начала разматываться леска. Рыба уходила в глубину.

Пашка растерянно оглянулся на старика, но тот уже понял ситуацию и подналег на весла. Лицо его стало серьезным и красным от напряжения.

– Стопори! Стопори, мать ее так! – заорал старик. – Ты шо уснул? Упустишь рыбину!

Когда лески на катушке осталось совсем немного, рыба вдруг сама остановилась.

Пашка попробовал стронуть ее с места, чуть подтянув катушку. Рыба не поддалась. В напряженной тишине слышалось дыхание старика, всплески воды и попискивание какой-то пичужки в густых зарослях ивняка.

– Вострись помалу. Сейчас она запляшет, – прошептал старик.

И тут же Пашка почувствовал рывок.

– Пошла! Пошла, голубонька! – крикнул над самым ухом Василий Никитич. – Не послабляй ей. Их ты, кто ж так с рыбой обращается. Мотай ее, дурак! Мотай!

У Пашки от напряжения заныли пальцы. Но он продолжал плавно подкручивать катушку. Несколько раз над водой показывалась черная голова щуки.

– Только не сорвись, рыбка. Только не сорвись, – шептал Пашка.

Он, казалось, не слышал выкриков старика. Все внимание его сосредоточилось на точке, где леска вонзилась в зеленоватую воду.

Лодка неслась теперь вниз по течению. Старик понемногу табанил, чтобы не порвать леску. Он уже не кричал, а бормотал какие-то ему одному известные заклинания. Ход лодки вдруг стал затихать, леска ослабела, и над водой показалась разинутая щучья пасть. Словно глотнув побольше воздуха, щука медленно перевернулась вверх брюхом.

Старик вовсю заработал веслами, направляя лодку к берегу.

– Еще, еще чуток подтяни. Легче, не рви, – давал он советы.

Наконец рыбу подтащили к берегу. Старик схватил багор и, выпрыгнув из лодки, зашлепал по воде. Когда щука легла на песчаную отмель, он ловко забагрил ее и выволок на берег. Щука несколько раз ударила тяжелым хвостом по траве и, изогнув спину, затихла.

Пока Пашка дымил сигаретой, старик, стоя перед рыбой на коленях, творил колдовской обряд.

– Касатушка моя, раскрасавица, накажи детушкам своим, ребятушкам-щуряточкам, шоб не боялись моей лодки. Накажи, шоб реченька слушалась весла моего, а вся рыба моего слова, – доносилось до Пашки тихое бормотание.

Уже в сумерках подъехали они к «Быстрому». Пашка предложил подняться на палубу, чтобы Василий Никитич вместе с командой повечерял сегодняшним уловом. Старик вначале поломался для порядка, но, когда Пашка пообещал, что к ухе будет кое-что покрепче, согласился. Прощаясь после ужина, старик шепнул Пашке:

– Ты, того, не серчай на меня за слово сказанное. Запальный я дюже. Как в азарт войду, так шумлю на всех. Меня Водяным прозвали за мой нрав и любовь к реке. А ты, как надумаешь рыбалить, заходи, не стесняйся. Подскажу тебе заветное слово.

V

«…А вчера мы пересекли экватор. Сейчас ночь. Над нами висит созвездие Южного Креста. Очень красиво.

Из команды я один остался на ногах. Всех свалила страшная болезнь – лиловая тропическая лихорадка. Ты только, Алена, не волнуйся и не ищи названия этой болезни в энциклопедии. Она еще неизвестна науке.

Я тоже заразился лиловой тропической лихорадкой, но, собрав всю свою силу воли, встал на вахту. Один – и за штурмана и за рулевого, и за механика. И будь спокойна, Алена, корабль «Быстрый», управляемый мною, придет куда надо и в назначенный срок. Правда, все навигационные приборы вдребезги разбиты и смыты волной (это когда мы проходили мыс Доброй Надежды). Там всегда ужасные штормяги…

Как я уже говорил тебе во время нашей последней встречи, мы выполняем очень важный секретный рейс, о котором рас сказывать можно будет только через двадцать или даже через тридцать лет…

Письма мне не пиши, все равно не дойдут. А почтовый штамп города Херсона пусть тебя не смущает. Это для конспирации, чтобы никто не знал, в каком порту находится «Быстрый».

На этом заканчиваю свое послание. Прямо по курсу показались рифы.

До скорой встречи.

Павел».

Едва Пашка успел сложить письмо, как в кубрик ввалился Егорыч.

– Ты чего размечтался? К Цюрупинску уже подходим. Шуруй наверх, доски выгружать.

Пашка сунул письмо в карман, поморщился.

– Ладно, бегу.

VI

– Не, Паш, я на это дело не пойду. И не уговаривай. – Сазонов, заложив руки за спину, расхаживал по каюте. – На кой мне это нужно – получить от шпаны финку?

Пашка исподлобья наблюдал за товарищем.

– И тебе не советую связываться, – продолжал тот. – Иди лучше в милицию и все расскажи.

– В милицию, в милицию, – передразнил Пашка. – Да кто мне поверит? Эти гады от всего откажутся. Скажут, будто я был пьяный или что они пошутили. Надо их взять на деле.

Сазонов почесал затылок.

– А какого дьявола ты вообще связывался с ними? И так тебе капитан вкатил выговор за ту пьянку, а ты еще с блатными связался. Ох, Пашка, помяни мое слово – плохо кончишь.

– Да это же они меня тогда напоили. Я вначале не разобрался, вроде свои ребята. А потом уже поздно было.

– Напоили! Ты что, салажонок несмышленый? Скажи, просто испугался ножа.

Пашка схватил Володьку за руку.

– Я испугался? Плевать мне на их нож. Боишься помочь, сам задержу всю шайку.

Сазонов усмехнулся и вырвал руку.

– Чего орешь? Я не глухой. А к моему совету прислушайся.

В иллюминаторах показалась пристань. Буксир стал замедлять ход.

– Обойдусь и без твоих советов, – буркнул Пашка.

Штырь и Саня Граммофон, как и обещали, пришли его встречать.

– Привет морскому волку, – оскалив два золотых зуба, улыбнулся Штырь.

«Подгребли все-таки», – со злостью подумал Пашка. Честно говоря, была у него надежда на какой-то счастливый случай: может, передумают или в милицию попадут.

– Как ты там, на морских просторах? – продолжал скалиться Штырь.

У Пашки чесались кулаки двинуть его по золотым зубам, но он подал руку Штырю и вяло ответил:

– Все как и было.

– Ты чего такой кислый? – поинтересовался Граммофон.

– Голова болит, – соврал Пашка.

– Так, может, дернем по маленькой с прицепом? – предложил Граммофон.

– Не могу.

– Плюй на все, пойдем…

– Ша, Саня, – остановил приятеля Штырь. – Тут дело, как пламя свечи, колышется.

Он положил Пашке руку на плечо и с пристальной подозрительностью посмотрел в глаза.

– Ты чего, морячок, фары в сторону отводишь? Задумал сыграть наоборот? Не выйдет! Стукнешь кому – вгоню на две метра под землю.

Пашка сбросил руку Штыря.

– Кончай запугивать. Не таких видел. Если б я что-то задумал – к вам не пришел или привел бы милицию.

– Ну ладно, не обижайся, – примирительным тоном сказал Штырь. – Погорячился я. Может, все-таки сходим, пропустим по маленькой за удачу?

Пашка покачал головой.

– Нет, я и так выговорешник от кэпа схватил в тот раз.

– Кто-нибудь из команды заложил? – деловито осведомился Граммофон. – Покажи пальцем – живо рога обломаем фрайеру.

– Никто меня не закладывал. Капитан сам заметил. Я даже на второй день какой-то обалдевший был. А сегодня перед этим делом нельзя ни грамма. Если унюхают, снимут с вахты и пошлют на баржу другого.

– Правильно, – согласился Штырь, – Соображаешь, морячок. Сейчас мы разойдемся. А ты жди нас на барже в два часа.

Граммофон и Штырь отправились в пивную, а Пашка вернулся на «Быстрый». Хотел поспать часок перед вахтой, но сон не шел.

«Как же быть? – думал он. – Одному не справиться с этой бандой. Наверняка прирежут. А все-таки неохота погибать».

Пашка закрыл глаза и представил, как в училище сообщат: «Ваш курбант Павел Нестеренко погиб смертью храбрых при задержании особо опасных преступников…»

Он вскочил с койки и начал искать ручку и бумагу. Для начала решил написать прощальное письмо Аленке, а потом уже обдумать план задержания банды. Но едва положил перед собой чистый лист бумаги, как в кубрик вошел Егорыч.

Пашка чертыхнулся про себя: опять боцман не вовремя пришел.

Егорыч окинул хозяйским взглядом кубрик и уселся на койку.

– Гляжу я на тебя, Павло, и не узнаю. Что с тобой случилось? Дело, конечно, дрянь, так нельзя напиваться. И капитан правильно сделал тебе выговор. Но и убиваться не стоит. С кем не бывает?

Пашка тяжело вздохнул. Егорыч истолковал это по-своему.

– Ты не бойся. Если такое не повторится, в училище сообщать не будем.

– Не повторится, – поспешно заверил Пашка, ожидая, что боцман сейчас уйдет.

Но Егорыч не уходил.

– Чего-то скрываешь ты. Поделись, Павло, от сердца отойдет. Легше будет.

– Ничего я не скрываю.

– Дело твое, – вздохнул Егорыч, – не хочешь говорить, не надо. Затаился, затаился ты, парень.

Боцман хлопнул себя по коленям и поднялся с койки. У выхода он обернулся.

– А все же подумай и приходи.

Егорыч ушел, и Пашке вдруг расхотелось писать прощальное письмо.

Синий вечер затуманил речку. Из иллюминатора не стало видно противоположного берега. В небе задрожали первые звезды.

Пашка взглянул на часы – пора.

На барже он выбрал за ящиками удобное место, откуда хорошо просматривалась река, взял багор.

«Пока они достанут свои финки, всех уложу», – злорадно подумал он.

Как быстро летит время. Час ночи. Луна выскользнула из тучных лап и нависла полным диском. От баржи к противоположному берегу засеребрилась лунная дорожка.

«Хоть бы у них мотор заглох, – мечтал Пашка. – Или течь появилась в лодке. А еще лучше врезались в какое-нибудь судно и пошли к чертовой матери всей компанией на дно, раков кормить…»

Без пятнадцати два. Пальцы устали сжимать багор. Пашка опустил его рядом с собой, закурил. В горле защемило, пересохло от сигаретного дыма. Под ногами выросла куча окурков. И за день столько не выкурить.

Лунный серебристый луч вздрогнул на циферблате. Два часа. «Может, не приедут? Передумали?»

Издалека послышалось тарахтение мотора. Ближе. Еще ближе. Внезапно мотор смолк, и снова затишье; только сонное поплескивание реки.

Настороженный Пашкин слух вдруг выхватил из тишины размеренные удары весел. Черная тень пересекла лунную дорожку.

– Один, два, три, четыре, – насчитал Пашка. В баркасе четверо. Не справиться. Ну ничего: поднимется шум, наши проснутся, помогут.

– Эй, морячок! – послышался за бортом баржи сдавленный голос Граммофона. – Как там у тебя?

– Порядок, – глухо отозвался Пашка.

Четверо вскарабкались на баржу.

Штырь толкнул Пашку в спину.

– Молодец, морячок.

Остальные молча кивнули головой. Впереди шел незнакомый полный человек. «Главарь, наверное», – отметил про себя Пашка.

Человек включил фонарик и, словно обнюхивая, осмотрел ящики.

Багор в Пашкиных руках дрогнул. Вот сейчас, сейчас, но не было сил сдвинуться с места.

«Не трусь!» – приказал себе Пашка. Сердце обдало горячей волной крови. Он сделал шаг вперед. Резкий взмах – и человек, которого Пашка определил главарем, схватился за голову.

Пашка отпрыгнул назад, заорал, раздирая черную тишину:

– Бросай оружие, гады! Продырявлю всех!

– Ты что, сдурел?! – испуганно воскликнул Граммофон. – Какое оружие? Нет у нас никакого оружия. – Он медленно, по-кошачьи, начал подбираться к Пашке. На пальцах тускло блеснул кастет.

– Куда, падло Штырь, привел? – выхватывая финку, сквозь зубы процедил человек в белой кепке, тот, что послед ним влез на палубу. – Под вышку подводишь, лярва?

Пашка прижался спиной к ящикам – отступать было некуда.

Луч замер на лезвии финки незнакомца, больно резанул по глазам.

Пашка угрожающе поднял багор, но вдруг увидел, как на незнакомца в белой кепке откуда-то сверху прыгнул Сазонов и подмял его под себя. Еще двое матросов с «Быстрого» навалились на Штыря, выбили у него нож.

– Братва! Полундра! – неизвестно кому крикнул Сазонов.

Граммофон, увидев такой оборот, попятился к баркасу. Пашка бросил багор, двумя прыжками догнал его, четким, заученным ударом в челюсть свалил с ног.

С пристани донеслась трель милицейского свистка.

Пашка вытащил ремень, чтобы связать Саньку, но тот уже был на ногах и, бросившись вперед, резко выбросил правую руку. Пашка чуть отклонился в сторону, и кастет лишь слегка задел его. Короткий удар в солнечное сплетение, и Граммофон, только охнув, опустился на палубу.

Пашка провел ладонью по лицу. Крови не было, но синяк под глазом будет наверняка.

Кто-то вбежал по трапу с пристани на баржу. Луч фонарика обшарил палубу. К Пашке подошли Сазонов и человек в милицейской форме – сержант Бородько.

– Я на тех цуциков давно глаз поставил. А тут вижу – они четвертый день около пристани крутятся… – объяснил он Сазонову. Потом повернулся к Пашке. – Как это ты Граммофона так здорово припечатал?

– Второй разряд по боксу, – небрежно ответил Пашка, потирая кулак правой руки.

Бородько пристально всмотрелся в его лицо.

– А я ж тебя с ними на базаре видел!

– Это он им западню устроил, – пояснил Сазонов.

– Никакой западни я не устраивал. Я и сам не знал, что ты с ребятами на барже был.

– Ладно, – махнул рукой Бородько, – отвезем задержанных в милицию, там во всем и разберемся.

За ящиками послышался шум. Неожиданно скользнула тень человека, перемахнула за борт. С ходу взревел мотор, и он баржи отделился баркас.

– Ушел, гадюка! – закричал Бородько.

Граммофон, уже поднявшийся на ноги, посмотрел вслед уходящему баркасу и злорадно прошипел Пашке:

– Чухнул Штырь! Ну, теперь держись, матросик. Сыграет он тебе хану. Из-под земли достанет. Гадом буду, если Штырь тебя не порешит.