Текст книги "W или воспоминание детства"

Автор книги: Жорж Перек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

XXIV

Тот, кто начинает знакомиться с жизнью W, например, поступивший из Подросткового Дома новобранец, которого в четырнадцать лет отправляют в одну из четырёх деревень, довольно быстро понимает, что одна и, возможно, главная особенность мира, который отныне стал его собственным, – то, что строгость законов сравнима лишь с серьёзностью их нарушений. Это открытие, которое окажется для неофита одним из элементов, определяющих обеспечение его нормальной деятельности, будет подтверждаться постоянно, повсеместно и на всех уровнях. Закон неумолим, но Закон непредсказуем. Никто не в праве его не знать, но никто не в силах его познать. Между теми, кто ему подчиняется, и теми, кто его диктует, стоит непреодолимая стена. Атлет обязан знать, что нельзя быть ни в чём уверенным; он должен быть готов ко всему, лучшему и худшему; решения, касающиеся его, будь они ничтожные или жизненно важные, принимаются без него; он не способен их контролировать. Он может думать, что его спортивная функция – выигрывать, поскольку Победу празднуют, а поражение наказывают; и однако же он может прийти последним и его провозгласят Победителем: в этот день кто-то где-то, должно быть, решил, что в этом забеге победит проигравший.

И однако Атлеты не вправе предаваться вольному истолкованию решений, которые принимаются на их счёт. В большинстве забегов и одиночных выступлений выигрывает действительно первый, лучший, и почти всегда оказывается, что выигрывать выгодно. Нарушения существуют для того, чтобы напомнить Атлетам, что Победа есть милость, а не право: уверенность не является спортивной добродетелью; чтобы выиграть, мало быть лучшим, это было бы слишком просто. Следует знать, что случайность есть составная часть правила. Эники-Бэники, Тары-Бары-Растабары или любая другая считалка решают порой исход соревнования. Везение важнее, чем заслуги.

Стремление «дать шанс каждому» может показаться парадоксальным в мире, где большая часть мероприятий организуется по принципу отбора (классификационных чемпионатов), который в подавляющем большинстве случаев запрещает четырём Атлетам из пяти принимать участие в главных соревнованиях. Тем не менее, оно несомненно, и именно благодаря этому стремлению существуют два самых характерных для спортивной жизни W мероприятия: Спартакиада и Система Вызова.

Как известно, Спартакиада – это игры, доступные для Атлетов «без имени», то есть для тех, кто не прошёл квалификационное состязание в своей деревне и, следовательно, не участвует ни в местных чемпионатах, ни в отборочных соревнованиях, ни в Олимпиаде, ни в Атлантиаде. Спартакиады проводятся четыре раза в году, раз в три месяца. Для этих состязаний характерна очень напряжённая атмосфера и высокий уровень соперничества, несмотря на то, что на них представлены самые слабые спортсмены, которых болельщики на своём жаргоне называют «пехотой», «конюшней» или «чурками». Для этих Атлетов состязания в Спартакиаде – единственный шанс завоевать себе имя и получить некоторые привилегии (право на душ, пропуск на Стадионы, талон на спортивную форму и т. д.), предназначенные для Атлетов с именем. К тому же, в Спартакиаде участвуют 1056 Атлетов, тогда как в Олимпиаде их всего 264, а масштаб мероприятия нередко гарантирует исключительную боевитость, которая, от предварительных и до финальных состязаний, придаёт групповым забегам и одиночным выступлениям невероятный напор, а любой встрече – очень напряжённую атмосферу. Награды также зачастую соответствуют обстановке, и Победу этих рядовых спортсменов празднуют с жаром и энтузиазмом, известным далеко не всем Победителям Олимпиады. Победители Спартакиады на протяжении трёх месяцев после своего триумфа будут в полной мере пользоваться своим именем и связанными с ним привилегиями; в частности, они получат право на фору в классификационных чемпионатах; и, обычно, как правило, победитель Спартакиады (например, Ньюман, Тэйлор или Лёмё в беге на 200 м) выигрывает и следующий классификационный чемпионат и с этого момента допускается ко всем остальным соревнованиям.

Разумеется, классифицированные Атлеты с презрением относятся к Спартакиаде и к её Победителям. Официальным лицам довольно быстро пришла в голову идея использовать это презрение и превратить его в двигатель оригинального мероприятия; так родилась Система Вызова. Принцип Вызова прост: классифицированный и, следовательно, не участвующий в Спартакиаде Атлет подходит к Победителю сразу же после его победы и бросает ему вызов, предлагая повторить своё достижение. На стадионном жаргоне говорят, что он его «затыкает» или «парирует». Спартакиадовец не имеет права уклониться; самое большее, на что он может надеяться, это победить своего противника благодаря гандикапу, порой значительному, который предоставят ему Судьи и который будет определён Руководителями забега, исходя не столько из степени усталости Победителя, сколько из спортивного уровня «затыкателя»; в общем, чем известнее затыкатель (чем больше у него имён), тем значительнее гандикап, который получит Спартакиадовец. Так, если лё Джонс-Хэмфри-Эрлингтон-фон Крамер-Казанова (по этим фамилиям узнаётся второй спринтер на 100 м из Норд-Вест-W, Олимпийский чемпион и т. д.) бросает вызов Смолетту-мл. (Победителю в беге на 100 м на Спартакиаде), Смолетт-мл. начнёт бег на тридцать метров ближе к финишу, что на такой маленькой дистанции вероятно даст решающее преимущество. Если Джонсу всё-таки удастся победить, он немедленно воспользуется Победой соперника и получит не только его фамилию (Смолетт-мл.), но и фамилии второго (Энтони) и третьего (Гюнтер) в забеге, что, в принципе, будет ему гарантировать значительные привилегии. Если же, напротив, он проиграет, то потеряет свой самый престижный титул, и тогда титул олимпийского Победителя лё Джонса со всеми причитающимися привилегиями будет носить лё Смолетт-мл. (отныне лё Джонс-Смолетт-мл.), которому он бросил столь неосмотрительный вызов.

Система Вызова является обоюдоострым оружием в полном смысле этого слова. Ибо, по первому же требованию толпы болельщиков или какого-нибудь Официального лица, спартакиадовец обязан принять вызов, а любой классифицированный Атлет обязан его бросить. Результат же состязания будет определяться – в момент установления гандикапа между вызывающим и вызываемым, – исключительно настроением Официальных лиц: оно или лишит спартакиадовца единственной Победы, которую он только что одержал, или в мгновение ока низвергнет Атлета, которого могли развратить его предыдущие Победы. И дело не в том, что Официальные лица стремятся искоренить заносчивость; напротив, зачастую они сами её поощряют, они находят в ней повод для забавы. Они любят, когда Победители становятся Богами Стадиона, и, вместе с тем, вовсе не прочь, – внезапно ввергая в Ад безымянных того, кто только что верил, что он навсегда оттуда выбрался, – напомнить всем, что Спорт это школа скромности.

XXV

Несколько раз, как и в ту Рождественскую ночь, я оставался в колледже один или, во всяком случае, единственный из детей. Тогда я исследовал колледж во всех направлениях. Как-то летним днём, я открыл дверь на чердак: там был длинный антресольный коридор, освещаемый крохотными окошками и заполненный чемоданами и сундуками. В одном из этих сундуков, возможно, рядом с украшениями Рождественской ёлки, о которых я уже рассказывал, я обнаружил катушки с киноплёнкой, несомненно, образовательные или предназначенные для катехизиса фильмы, которые я стал разматывать, чтобы посмотреть на свет. Большая часть фильмов была мне неинтересна, и я как можно аккуратнее положил их на прежнее место. На одной плёнке была снята пустыня с пальмами, оазисами и верблюдами; я оставил себе большой кусок из этого фильма, который не уставал рассматривать.

В начале учебного года я придумал довольно любопытную стратагему: объявил своим одноклассникам, что на следующий год еду в Палестину, и продемонстрировал им кусочек киноплёнки, как бы в подтверждение того, что я не лгу; эта операция была не совсем бескорыстной; её целью было получение порций от полдников, которые мои товарищи ели в четыре часа: после установления самого факта моего отъезда в Палестину я обещал то одному, то другому из них прислать ему килограмм, десять килограммов, сто килограммов, ящик апельсинов, этих волшебных фруктов, о которых мы имели исключительно книжное представление; если он отдавал мне половину своего полдника, то на следующий год получал целый воз апельсинов, а в качестве гарантии этой ограниченной сроком сделки, я немедленно вручал ему маленький кусочек киноплёнки. На мои уговоры поддался всего один ребёнок: он отдал мне половину своего полдника, но сразу же после этого побежал к директрисе и нажаловался. Я оказался вором и лгуном. Я был сурово наказан, но не помню, в чём именно заключалось наказание.

Это туманное воспоминание порождает несколько вопросов, которые я так и не смог прояснить. Как получилось, что на протяжении этого периода, должно быть, соответствующего зимним каникулам, и в саму Рождественскую ночь из всех детей я один оставался в колледже, который был в то время полон, но вопреки его изначальному назначению не больными детьми, а детьми-беженцами? Куда они могли уехать на каникулы, и кто давал им в четыре часа дня эти полдники, которых один только я был необъяснимым образом лишён? Но самое главное, откуда я мог знать, что меня должны увезти в Палестину? Это был вполне реальный проект, который разработали тётя Эстер и моя бабушка, убеждённые, что моя мать никогда не вернётся. Бабушка очень хотела, чтобы «ребёнок» (так, называла меня тётя Эстер, о чём я узнал гораздо позже) поехал с ней в Палестину, в Хайфу, к её сыну Леону. Но у Леона и его жены (которую тоже звали Эстер) было трое своих детей и усыновить четвёртого казалось им настолько сложным, что моя бабушка Роза в конце концов уехала без меня, уже после войны, в 1946 году.

В 1943–1944 у моей бабушки было жильё в Виллар. Затем она переехала в детский пансионат в Лане и взяла меня с собой. Насколько я помню, за всё время моего пребывания в колледже Тюренн она ни разу ко мне не приезжала (это, конечно, не значит, что она не приезжала; это значит, что я этого не помню). Логичнее всего объяснить это тем, что я перенёс на один год или на полгода сцену, которая должна была происходить в Лане. Но декорации и детали моего воспоминания, чердак, двор, где разворачивались мои неудачные коммерческие махинации, катастрофа, воплощённая в образе врывающейся директрисы, кажутся мне характерными для колледжа и во всём противоречат обстановке маленького пансионата в Лане, где я помещаю другое воспоминание, такое же сильное, такое же (если не более) мучительное, но совершенно другое.

XXVI

Зачатие детей в W – повод для большого праздника, который называют Атлантиадой.

Женщины W содержатся в гинекеях и подлежат самой бдительной охране, но не из опасения, что они сбегут (их послушание образцово, а представление о внешнем мире вызывает у них страх), а для того, чтобы защитить их от мужчин: и действительно, многие Атлеты, обычно те, кого безжалостные Законы Спорта W отстранили от Атлантиады, почти ежедневно пытаются проникнуть в женское отделение и добраться до спален, несмотря на суровые санкции, карающие такого рода поступки. Специфическая точка зрения на управление обществом W и здесь находит своё оригинальное проявление: строгость наказания, накладываемого на Атлета, прямо пропорциональна дистанции, которая отделяет его в момент ареста от женщин: если его застанут возле заграждения под электрическим током, окружающего гинекей, он рискует быть расстрелянным на месте; если ему удастся пройти зону часовых, он может отделаться несколькими неделями карцера; если ему повезёт перелезть через стену, он будет подвергнут простому наказанию палками, а если ему посчастливится войти в спальню (такого ещё не бывало, но теоретическая возможность этого не исключается), он примет публичные поздравления на центральном Стадионе и получит титул почётного Казановы, что позволит ему официально участвовать в следующей Атлантиаде.

Число женщин в W довольно ограничено и редко превышает пятьсот. Обычай требует сохранять жизнь всем детям мужского пола (за исключением тех случаев, когда они от рождения наделены каким-нибудь пороком, делающим их непригодными к соревнованиям, хотя нередко в пятиборье и десятиборье лёгкая физическая ущербность расценивается скорее как козырь, нежели недостаток), и всего лишь одной девочке из пяти.

До тринадцати-четырнадцати лет девочки живут вместе с мальчиками в Подростковом Доме. Затем мальчиков переводят в деревни, где они становятся новобранцами, а впоследствии Атлетами, девочки же поступают в гинекей. Там на протяжении целого дня они отдаются общественно полезной деятельности: ткачеству футболок, тренировочных костюмов и знамён, изготовлению обуви, пошиву костюмов для церемоний, приготовлению пищи и уборке, если, конечно, в это время не рожают и в течение нескольких месяцев не занимаются младенцами. Не считая их присутствия на Атлантиадах, они никогда не покидают гинекей.

Атлантиады проводятся почти каждый месяц. В этот день, на Центральный Стадион доставляют предположительно пригодных к оплодотворению женщин, снимают с них одежду и выпускают на беговую дорожку, по которой они сразу же бегут. Им дают полкруга форы, после чего за ними стартуют преследующие их лучшие Атлеты W, по два лучших в каждой спортивной дисциплине от каждой деревни, всего (поскольку существует двадцать два вида и четыре деревни), сто семьдесят шесть мужчин. Чтобы догнать женщин, бегунам обычно достаточно одного круга, и чаще всего там же, напротив почётных трибун, на гаревой дорожке или на газоне, их и насилуют.

Этот специфический ритуал, который делает Атлантиаду несравнимым ни с каким другим соревнованием W, имеет, как нетрудно догадаться, несколько примечательных последствий. Во-первых, он совершенно лишает претендентов неклассифицированных (даже если они победили на последней Спартакиаде) и занявших третье место в классификационных чемпионатах (например, Перкинс 400 м W, Шанзер метание Норд-W, Аметел 100 м Норд-Вест-W и т. д.) всех шансов получить женщину, пока они остаются третьими или, a fortiori, неклассифицированными (даже если этот 3-й – 1-й или 2-й в местном чемпионате, отборочных или даже олимпийском соревновании). Во-вторых, большая часть, нередко две трети, а то и больше Атлетов, допущенных к забегу на Атлантиаде, абсолютно ничего не получает, поскольку количество женщин всегда меньше 176 (на самом деле оно редко превышает полсотни). И наконец, учитывая характер соревнования и предоставленные женщинам полкруга форы, очевидно, что в самом благоприятном положении оказываются бегуны на средние дистанции, в крайнем случае, спринтеры на 400 м. Спринтеры на 100 м и 200 м чаще всего выдыхаются, не достигнув цели; стайеры и марафонцы не успевают освоиться на дистанции, редко превышающей один круг стадиона, то есть 550 метров. Что касается не бегунов, то если у прыгунов и имеется иногда маленький шанс, метатели и кулачные бойцы почти всегда выбывают из игры ещё до её начала.

Чтобы компенсировать эти различия и установить хоть какое-то равновесие, Администрация Атлантиад постепенно начала смягчать правила забега и допускать использование приёмов, недопустимых, разумеется, в рамках обычных соревнований. Так, сначала смирились с подножкой, а затем и со всеми остальными действиями, призванными вывести конкурента из равновесия: толчок плечом, удар локтём, удар коленом, отталкивание одной или двумя руками, чрезкожный поджим подколенной мышцы, приводящий к непроизвольному сгибанию ноги и т. д. Какое-то время ещё пытались запрещать агрессивные действия, считающиеся слишком жестокими: удушение, укус, апперкот, «тычок кролика» – удар на уровне третьего шейного позвонка, удар головой в солнечное сплетение («шаровой удар»), энуклеация, всевозможные удары по половым органам и т. д. Поскольку эти наступательные приёмы применялись всё чаще, а пресекать их становилось всё труднее, их, в конце концов, включили в правила. Однако, во избежание того, чтобы конкуренты не прятали под формой оружие (не огнестрельное, применение которого Атлетам, разумеется, запрещено, а, например, налитые свинцом кожаные ремни, используемые в кулачных боях, метательные снаряды, наконечники копий, ядра, диски, всевозможные режущие инструменты, ножницы, вилки, ножи, которые они могли бы раздобыть), что привело бы к извращению соревнований и превратило бы их в резню с непредсказуемыми последствиями (ведь к участию в Атлантиаде представляются лучшие члены деревенских команд, а значит, лучшие Спортсмены Острова), соперникам, как и преследуемым ими женщинам, было предписано выступать обнажёнными. Единственное снисхождение (а оно оправдано, поскольку речь всё-таки идёт о состязании в беге, даже если его старт оказывается достаточно бурным) допускается в отношении обуви с остро отточенными и кромсающими шипами.

XXVII

Я не помню точно, в какое время и при каких обстоятельствах я покинул колледж Тюренн. Думаю, это было после прихода немцев в Виллар, незадолго до их большого наступления на Веркор.

Как бы то ни было, одним летним днём мы с бабушкой очутились на дороге. Она несла большой чемодан, я – маленький. Было жарко. Мы часто останавливались; бабушка садилась на свой чемодан, я – на землю или на километровый столбик. Это продолжалось довольно долго. Мне было уже восемь лет, бабушке – не меньше шестидесяти пяти, и нам потребовалось полдня, чтобы одолеть семь километров, отделявших Виллар-де-Лан от Лан-ан-Веркора.

Детский пансионат, в который мы устроились, был гораздо меньше колледжа Тюренн. Я не помню ни его названия, ни внешнего вида, и во время посещения Лана я напрасно пытался его отыскать, поскольку или вообще не находил ничего похожего или, напротив, думал, что это он, о первом попавшемся шале, стараясь вытянуть из какой-нибудь архитектурной детали, из наличия детской горки, навеса или забора пищу для воспоминаний.

Лишь много позже я узнал, что моя бабушка устроилась в этот пансионат поварихой. И поскольку она практически не говорила по-французски, а иностранный акцент мог её выдать, было решено выдавать её за немую.

Об этом пансионате у меня осталось всего лишь одно воспоминание. Как-то кто-то запер одну девочку в чулане, где хранили швабры. Она просидела там несколько часов, пока её не нашли. Все подтвердили, что виноват я, и потребовали, чтобы я признался: даже если я сделал это не по злобе, или даже если я сделал это, не зная, что так делать плохо, или вообще, если я сделал это не специально, а по недосмотру, запирая дверь на ключ и не зная, что запираю девочку, в любом случае я должен был признаться: действительно, всё послеобеденное время я провёл в игровой комнате (мне кажется, это была не очень большая комната с линолеумом на полу и тремя окнами, которые превращали её в веранду) и, следовательно, был единственным, кто мог запереть девочку. Но я прекрасно знал, что я этого не делал, ни специально, ни случайно, и я отказывался признаваться. По-видимому, мне объявили бойкот, и несколько дней со мной никто не разговаривал.

Несколько дней спустя, – это событие не является другим воспоминанием и остаётся безнадёжно связанным с первым, – мы снова оказались в той же самой игровой комнате. Мне на левую ногу села пчела. Я вскочил, она меня ужалила. Нога распухла колоссальным образом (благодаря этому случаю я узнал, в чём разница между в сущности безобидной осой и пчелой, укус которой может в некоторых случаях оказаться смертельным; шмель вообще не кусается, а шершень, к счастью, встречающийся редко, гораздо опаснее пчелы). Для всех моих товарищей и в особенности для меня этот укус был доказательством того, что девочку запер я: ведь наказал меня сам Господь Бог.

XXVIII

Ни одно спортивное мероприятие W, включая торжественное открытие Олимпиады, не предлагает зрелища, сравнимого со зрелищем Атлантиады.

Безусловно, эта исключительная увлекательность возникает, в значительной мере, оттого, что, в отличие от всех остальных соревнований, которые проводятся в атмосфере строгости и неистовой дисциплины, Атлантиада проходит под знаком полнейшей свободы. Она не нуждается ни в Судьях на линии, ни в Хронометристах, ни в Арбитрах. В обычных забегах, идёт ли речь о предварительных или финальных соревнованиях, двенадцать конкурентов доставляются на старт в железных клетках (напоминающих клетки для скаковых лошадей), которые по сигнальному выстрелу Дежурного по старту открываются одновременно (если, конечно, какой-нибудь остроумный Судья не решил задержать на несколько секунд открывающий решётку механизм одной, двух, а то и всех клеток, что обычно вызывает красочные инциденты). На Атлантиаде сто семьдесят шесть конкурентов помещаются все вместе в стартовой зоне; сеточное заграждение под электрическим током шириной в несколько метров отделяет их на беговой дорожке от женщин. Когда женщины отбегают на достаточное расстояние, Дежурный по старту отключает ток, и мужчины могут пускаться в погоню за своими жертвами. Но речь не идёт, даже в точном смысле этого слова, о старте. На самом деле состязание, то есть борьба, начинается задолго до него. Добрая треть конкурентов практически уже выбыла из борьбы; одни – потому что были так сильно избиты, что теперь безжизненно лежат на земле, другие – потому что из-за полученных ударов и особенно ран на ступнях и ногах, нанесённых обувью с заострёнными шипами, не способны одолеть забег, каким бы коротким он не был.

На Атлантиаде нет, собственно говоря, единой стратегии, гарантирующей победу. Каждый участник должен попытаться оценить свои шансы, исходя из личных особенностей, и определить свою стратегию. Хорошему бегуну на средние дистанции, который знает, что он сможет выдать лучший результат после первых трёхсот-четырёхсот метров забега, безусловно правильнее расположиться как можно дальше от линии старта: чем меньше сзади него противников, тем меньше шансов, что на него нападут до старта. И наоборот, кулачный боец или метатель, который знает, что у него практически нет шансов выиграть в забеге, попытается сразу же устранить как можно больше противников. Таким образом, одни постараются как можно дольше защищаться, другие – немедленно нападут. Основная масса конкурентов, которая не принадлежит к этим двум более или менее определённым группам, никогда не знает толком, какая техника лучше, хотя идеальным вариантом для них было бы подставить своих опасных противников – лучших бегунов – под удар порой до ослепления агрессивных кулачных бойцов.

Эта элементарная схема заметно усложняется из-за возможности альянсов. Понятие альянс не имеет никакого смысла в других соревнованиях: там Победа – единственная и личная, и только из страха репрессий плохо начавший забег спортсмен постарается помочь самому перспективному в этом забеге земляку. Но на Атлантиаде – и это одна из её специфических особенностей – Победителей столько же, сколько завоёвываемых женщин, а поскольку все Победы одинаковы (разумеется, со стороны конкурента было бы утопично преследовать какую-то определённую женщину), то вполне возможно, что одни конкуренты объединятся против других с последующим разделом женщин. В зависимости от объединения стартующих тактические альянсы могут быть двух видов: по землячеству (то есть по принадлежности к одной деревне) и по спортивной специализации. Альянс сразу по двум признакам образуется редко, но эту вероятность вполне можно допустить; зато перемена альянсов двух видов происходит часто и иногда с поразительной быстротой: удивительно наблюдать как, например, метатель молота Норд-Вест-W (Захария или Андерегген) сражается против своего коллеги из другой деревни (Олафсона из Норд-W или Магнуса из W), а затем неожиданно набрасывается вместе с ним на одного из своих земляков (Фридриха, или фон Крамера, или Занусси, или Сандерса и т. п.).

Но даже сама предварительная борьба, разворачивающаяся в зоне старта ещё до забега, есть, собственно говоря, лишь завершение, последнее проявление, высшая перипетия подлинной войны (это слово здесь вполне уместно), которая, хотя и велась вне беговых дорожек, была не менее ожесточённой, ни, зачастую, менее смертельной. Причина этой войны проста: дело в том, что участники любой Атлантиады (два первых в классификационном состязании) назначаются за несколько дней, а иногда и недель до соревнования; с этого момента каждый день, каждый час, каждая минута чревата для будущих конкурентов возможностью избавиться от противников и увеличить свои шансы на победу. Безусловно, эта постоянная борьба, в которой соревнование оказывается лишь финальным рубежом, – один из великих Законов жизни W, но здесь, на Атлантиаде, она находит самую благоприятную область применения, ибо вознаграждение – женщина – незамедлительно следует за Победой.

За кулисами Стадионов, в раздевалках, душевых кабинах, столовых ставятся ловушки, заключаются сделки, устраиваются и расстраиваются альянсы. Самые заслуженные спортсмены стремятся выгодно распорядиться своими советами; покупается снисходительность кулачного бойца: он только сделает вид, что вас ударил, и до самого сигнала Старта можно будет притворяться мёртвым. Группами по пятнадцать-двадцать человек, неклассифицированные «чурки», увлекаемые безумной надеждой получить чаще всего смехотворное вознаграждение – полсигареты, несколько кусочков сахара, плитку шоколада, кубик масла с банкета, – нападают на какого-нибудь Чемпиона из соседней деревни и избивают его до смерти. Ночные сражения разворачиваются в спальнях. Атлетов топят в мойках и гальюнах.

Администрация не может не знать об этих непрерывных сделках. Повсюду висят запрещающие их объявления; они напоминают о том, что этика Спорта не приемлет торгашества, что Победа не покупается. Но Администрация никогда не пыталась предпринять ничего серьёзного, чтобы положить этому конец. Похоже, она приспособилась к происходящему. Для неё это лишнее подтверждение того, что Атлеты хранят бдительность и пребывают в состоянии постоянной боевой готовности, что Закон W исполняется не только на беговой дорожке, но повсюду и всегда.

Все прочие соревнования проходят в полной тишине. Сигнал к аплодисментам и приветственным возгласам подаёт, вскинув руку вверх, Руководитель забега. На Атлантиаде же, наоборот, толпа может (и даже должна) вопить что есть мочи, её улавливаемые микрофонами крики транслируются на полную мощность громкоговорителями, расположенными вокруг Стадиона.

Вопли и стоны – что на дорожке, что на трибунах – оказываются такой силы, а по окончанию забега (когда, наконец, уцелевшим удаётся овладеть своими загнанными жертвами) достигают такого пароксизма, что можно было бы поверить в мятеж.