Текст книги "Кавалер дю Ландро"

Автор книги: Жорж Бордонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

– Мы тебя привяжем к лошади, – сказал Ландро.

– Довезем до лазарета, – добавил Десланд.

– Скажете тоже.

Из-под обожженных морозом век выкатилась слеза.

– Сорок пять лет… Вальми… Египет… Солнце Аустерлица… И ни одной нашивки! Даже креста нет… А под Москвой мне обещали… «Монтийон, запишите его имя, он…»

– Что он говорит?

– Он заслужил крест на Большом редуте, но не успел получить.

– Рука меня не слушается. Сними мой крест, лейтенант. Хорошо. Дай ему крест от имени императора. Получше прикрепи, чтобы вороны не утащили… Эти вороны…

Солдат уже не мог двигаться. Но он видел медаль на муаровой ленте, видел, как ее прикрепили ему на грудь. Он попытался пошевелиться, губы его задрожали.

– Почетный крест!.. – прошептал он.

В ранце умершего нашли кусок мяса, бумажник и связку лука. Чтобы уберечь тело от ненасытных стервятников, уже рассевшихся в ожидании трапезы на ближайших елках, Ландро нагреб над телом холм снега и утрамбовал его ногами.

– Друзья мои, – обратился к ним полковник, – я не хочу вас задерживать… Но я еще задержусь, извините меня… Не хотелось бы околеть здесь… Если я…

Он еще пытался держаться в седле и даже отказался от перевязки.

– Нет, ничего… Кровь сама остановится.

Но скоро пришлось привязать его к лошади. Шевалье повел ее за повод. Он шел с ней рядом, щека к щеке, и с волнением и радостью ощущал ее теплое дыхание. Начало темнеть. Вокруг, насколько хватало глаз, не было видно ни огонька, ни крыш хоть какой-нибудь деревни, только сводящее с ума белое безмолвное пространство и засыпанные снегом пирамиды елей. Сквозь эту холодную пустыню все шли и шли колонны измученных людей, безразличных ко всему, кроме своих страданий…

Была уже поздняя ночь, когда их внимание привлек неверный, колеблющийся проблеск огня. Они направились в его сторону и вышли к полуразрушенной избе, за обгоревшими стенами которой горел костер походного бивуака. Час назад раненый полковник обратился к своим спутникам:

– Благодарю, друзья, за все. Я чувствую, жизнь уходит. Лейтенант, закопай меня в снег тоже…

– Не хороните себя раньше времени! Мы вытащим вас отсюда. Потерпите немного.

– Хороший совет… На поясе у меня фляжка с водкой. Дай мне глоток… Оставь себе остальное… Как тебя зовут?

– Юбер дю Ландро.

– Возьми мой бумажник. Передай его моей семье. Напиши… Возьми деньги и мою лошадь… Ее зовут Тримбаль… Отличная лошадь, другой такой не встречал… Славная Тримбаль… Славная…

– Потерпите, все еще образуется. Не надо разговаривать, со словами уходят силы.

Когда шевалье развязал веревки, тело полковника, как мешок, свалилось с лошади. Он был мертв и уже остыл. Ландро взял его бумажник и деньги. Вместе с Десландом они насыпали над телом большой сугроб снега и утрамбовали его ногами. За их работой, распластав крылья по снегу и раскрыв клювы, наблюдали несколько воронов. На этот раз друзья разделили трапезу с несколькими гренадерами. Но сначала шевалье надергал из остатков крыши соломы, накормил ею лошадей и дал им воды, растопив в котелке несколько пригоршней снега. Ночью он спал, что называется, вполглаза. Не потому, что боялся нападения, его усталый мозг уже давно не испытывал страха, но он несколько раз за ночь вставал, подходил к Тримбаль, чтобы посмотреть на нее, сказать ей что-нибудь ласковое, укрыть ей спину своим плащом. Кобыла клала ему на плечо свою заиндевевшую морду, и шевалье млел от счастья.

С этого момента он больше не сомневался, что выживет, выберется из этого ада, несмотря ни на что. Однако это был еще не конец его одиссеи, самое трудное ждало его впереди. У него и у Десланда было теперь по лошади, и они были богаты: имели связку лука, немного сахара, полфляжки водки и несколько картофелин. Можно было продержаться несколько дней. Через некоторое время, без особых приключений, они добрались до Березины. Но там они оказались не первыми. Огромные массы отступающих войск скопились на берегу реки перед мостами, наведенными в нечеловеческих условиях саперами генерала Эбле.

– Это напоминает мне Сен-Флоран-ле-Вьей, переход через Луару, – сказал дю Ландро. – Наполеон тогда был удивлен. Он назвал наших солдат сильфами…

– Кто это такие?

– Понятия не имею.

В толпе говорили, что император, батальон его генералов, Старая гвардия и остатки артиллерии уже переправились на другой берег. Затем начали пропускать обозы с награбленным в Москве добром. Потом прошел корпус кирасиров. И только тогда к переправам допустили остальных. Толпы солдат заполнили мосты. В ледяную воду полетели люди, лошади и повозки. Когда прокатился слух, что невдалеке замечены русские, паника достигла апогея. Обезумевшие люди бросались в воду, надеясь добраться вплавь до другого берега. Они барахтались среди битого льда, хватались за опоры мостов и погибали, протягивая руки в мольбе о помощи. Мороз все крепчал. Настил мостов покрылся коркой льда и превратился в скользкое зеркало, на котором скользили тысячи людей. Вскоре появились и русские. Они не спеша устанавливали орудия, тщательно выбирая позиции для своих батарей. Первые ядра ударили по мостам и скоплению людей на берегу, образуя кровавые проплешины в тесной толпе. Из тысяч глоток вырвался вопль ужаса! Юбер и Десланд были подхвачены обезумевшим человеческим потоком, и их, как щепки, понесло к качающемуся, готовому в любой момент рухнуть, сооружению. Вспышки разрывов выхватывали из наступающей темноты перекошенные лица, раскрытые в крике рты. Люди скользили, падали и уже не могли подняться: так и погибали под ногами своих товарищей. Сам не зная как, шевалье оказался на мосту, у самого края настила, перед кипящей от тонущих тел водой. Ноги Тримбаль заскользили.

– Бог мой, она падает!

Ландро обернулся и увидел, судя по эполетам, офицера, схватившегося за хвост лошади.

– Отпусти! – дико заорал Ландро. – Отцепись!

Кобыла подалась еще немного к краю, выгнула шею, напряглась, пытаясь удержаться. Внизу темная вода несла трупы людей и животных. Прямо под ними карета медленно погружалась вместе с бьющимися лошадьми и кучером, стоящим на крыше и протягивающим руки в напрасной надежде на помощь.

– Отпусти, дурак!

Ландро в ярости выхватил саблю и одним ударом разрубил хвост. Тримбаль от боли заржала, рванулась вперед и выскочила из опасной зоны. Офицер с частью хвоста в руке не удержался на ногах, упал на спину и исчез под ногами толпы или в реке. Ландро обхватил шею Тримбаль, крича ей в ухо:

– Прости, моя хорошая! Я тебя вылечу. Ничего, он вырастет еще лучше прежнего.

Выбравшись на другой берег, он стал огладываться и звать Десланда. Но напрасно. Он попал в поток ошалевших, ругающихся, бегущих людей, старающихся побыстрее удалиться от опасности. Единственным спасением для всех было соединиться с основной частью армии: русские могли в любой момент перейти реку и нанести решающий удар. Их ядра падали во все возрастающем количестве и все точнее. Десланд также успешно переправился и пытался найти Ландро, но обезумевшая толпа увлекла его к темнеющей у горизонта полосе леса.

Отступление

Они встретились, уже потеряв надежду увидеть друг друга живыми и гораздо раньше, чем можно было ожидать. Им в голову пришла одна и та же мысль: покинуть эту безумную, бегущую в панике толпу потерявших рассудок от ужаса, голода, холода и страха смерти людей, беспорядочное скопление военных и гражданских повозок и присоединиться к Старой гвардии – единственному подразделению, сохранившему дисциплину и боеготовность. Ее сомкнутые плотные ряды, полные решительности и уверенности, сплоченные оказанной им честью сопровождать императора, шли твердой, грозной поступью, ощетинясь штыками и отбиваясь от наскоков партизан и атак казаков, как линейный стопушечный корабль проходит сквозь строй шхун и рыбачьих лодок. «Она будет сопровождать императора до самой Франции, – говорил себе шевалье. – Она одна». Эта мысль пришла и в голову Десланда, и многих других: солдат без офицеров, офицеров без солдат, тех, кто еще сохранил остатки здравого рассудка.

Они самопроизвольно организовывались в ряды, строились в колонны и шли пешим или конным строем за гренадерами императора. По пути к ним примыкали все новые и новые смельчаки, понимавшие, что только порядок может дать надежду на спасение. Все ждали, что русские вот-вот попытаются окружить остатки армии и нанести решающий удар, пленить Наполеона. Никто не знал, что те, хотя и преследовали неприятеля, сами понесли огромные потери и в равной степени страдали от голода и морозов. Потеряв сто тысяч человек, Кутузов не решился на новое сражение. Десланд и Ландро присоединились к гвардии в составе разных групп. В этот момент раздались выстрелы. Маршал Бертье попытался из примкнувших гусар, драгун, кирасиров и остатков польских улан составить эскадрон и развернуть его навстречу противнику. Но лошади, если бы им пришлось идти в атаку, были бы способны только на рысь, до того они ослабели. Они еле стояли на дрожащих ногах, за исключением нескольких малорослых мохнатых лошаденок, отбитых у казаков.

Подъезжая к линии всадников, Десланд издали узнал Ландро по его высокой фигуре. Десланд пристроился рядом. Их стремена, встретившись, слабо звякнули. Шевалье повернул голову, и в его взгляде появилось нечто вроде нежности. Их руки соединились в долгом и крепком рукопожатии. Они испытывали огромную, искреннюю радость от встречи. Стрельба стихла. На горизонте показалась темная масса конницы противника. На французов катилась казачья лава. Сверкнули обнаженные сабли эскадрона. И вдруг взорвался один из зарядных ящиков, набитый боеприпасами. Они наполнили воздух треском, как будто некстати затеяли праздничный фейерверк. Казаки внезапно смешались, остановились и дружно повернули назад. У некоторых еще остались силы рассмеяться.

Сколько времени уже прошло? Один, два, три или четыре дня? Кто знает? Вокруг простирался океан снега с разбросанными то тут, то там белыми, заиндевевшими деревьями, похожими на корабли, застигнутые штилем. Двигались, ориентируясь по звездам, по заходящему солнцу, если его было видно, указывавшему на запад, по буссоли, у кого она была. Иногда шел такой сильный снег, что он не успевал таять и фигуры людей покрывались белым саваном. Из белой пелены вдруг возникала конская грива, фиолетовое или белое замерзшее лицо. Почему-то температура не повышалась, и снегопад еще более усиливал ощущение холода. Термометр показывал двадцать восемь градусов ниже нуля. Дул северный ветер. Он пронизывал одежду насквозь, и тело покрывалось каким-то ледяным потом. Пальцы становились белыми и тяжелыми, словно сделанными из слоновой кости. Высохшая и обмороженная кожа шелушилась, сморщивалась и покрывалась грязным серым налетом.

Люди сходили с ума. Некоторые, подобно собакам, бегали на четвереньках, лаяли и выли, теряя последние силы, а затем, обессиленные, падали в снег и затихали навсегда. Другие, казалось воображали себя на карнавале, многие надели на себя, чтобы спастись от холода, разноцветные женские платья, халаты, чепчики, награбленные в Москве в качестве трофеев и подарков своим близким. Они хохотали во все горло, дурачились, прыгали и танцевали, потом вдруг внезапно останавливались с открытыми ртами, хватались за сердце и замертво падали в снег. Многие умирали в полном сознании. Холод заполнял их мозг, и они падали прямо в строю. Были и такие, кто сам молил о смерти, ложился, обессиленный, в снег, но, когда к ним подходили, они пытались, но безуспешно, подняться.

Вскоре всадники не могли уже более получаса находиться в седле. Чтобы согреться, разогнать по телу кровь, в которой еще осталось хоть какое-то тепло, они вынуждены были идти некоторое время пешком. Ландро и Десланд шли друг за другом, держа лошадей в поводу, готовые в любой момент дать отпор мародерам. Обезумевшие от голода солдаты набрасывались на несчастных животных, чтобы добыть себе хоть какое-нибудь пропитание. У некоторых лошадей можно было видеть кровоточащие раны на бедре или на крупе: следы от попыток разделать их на мясо еще живыми.

После Березины все помыслы французов были только о еде. В попадавшихся на пути деревнях ничего нельзя было найти. Если и оставалось еще где-то нетронутое жилье, то еще до подхода армии банды грабителей и мародеров разоряли их. А затем продавали на вес золота горсть зерна или муки, кусок мяса, несколько мороженых картофелин или свечей, растопленный воск которых заменял жир. У них было все, включая сахар и водку. Рассказывают – увы! Эти свидетельства проверены, и достоверность их несомненна, – что они продавали и жареное человеческое мясо. Особенно дорого стоила печень! И генералы ели это мясо, ни о чем не подозревая, а может быть и догадываясь: все средства были хороши, чтобы не попасть на обед к воронам, которые пировали по обочинам дорог, распластав крылья над погибшими.

5 декабря Наполеон оставил свою Великую армию, или скорее то, что от нее осталось. А остался от нее едва ли армейский корпус да дюжина пушек из трехсот, с которыми началась русская кампания. Обстоятельства требовали его присутствия в Париже. Он забрался в свою карету вместе с Коленкуром и укатил под охраной польских улан.

– Он опять сбежал, как из Египта после Абукира! – заговорили вокруг.

– Сбежал от позора, в котором сам виноват!

Но среди ветеранов находились и такие, кто его защищал и находил ему оправдание.

– Он слишком раскормил, распустил этих жирных котов, своих генералов. Это они его предали.

С момента отъезда Наполеона в армии началось полное разложение и хаос. За исключением, может быть, частей под командованием «Ружо» – таким прозвищем звали в войсках маршала Нея. Шагая в окружении своих верных солдат, разделяя их скудную трапезу, он вселял в них уверенность и мужество своим спокойствием. Умелой тактикой он создавал впечатление у казаков, продолжавших свои наскоки, что они имеют дело с настоящей армией, а не с кучкой полуживых людей.

Десланд не мог больше ни владеть своими нервами, ни следить за языком. Он находился будто бы в каком-то бреду. Десятки, сотни раз, он бросал повод своей лошади и садился в снег, «чтобы быстрее все кончилось». Ландро брал его за руки и поднимал. Десланд, глупо хихикая, повторял:

– А ты помнишь, как было тепло, когда горела Москва? Вот чего нам не хватает… Идея! Надо поджечь деревья. Немного пороху и пакли, и получится великолепный костер. Наконец-то мы согреемся! Сразу оттаем…

Юбер оставался в ясном уме. Он терпеливо сносил хныканье и все выходки своего товарища. Но, в конце концов, и у него кончилось терпение. Тогда он сказал:

– Пой, черт возьми, это нас хоть развлечет! Лучше пой, старина!

Десланд послушно подчинился и затянул хриплым, срывающимся, жалким голосом:

 
Есть милая подружка у меня,
Да пути до нее три дня.
Как хочу я… ей весть передать!
Да не знаю… с кем же ее…
 

«Махровая фиалка», старая вандейская песня! Ландро вспомнил Форестьера, имение Нуайе «прямо перед горой Жюстис», гостиную в Сурди, Элизабет. Эти образы подействовали на него очень странно, у него словно прибавилось сил. И он стал заставлять себя думать об этом. Старался как можно точнее представить себе картины мирной жизни. Все, что было в нем еще живого, цеплялось за эти воспоминания. Внутренний голос ему говорил, что это единственный способ «не сдаться». Вместо того, чтобы впустить смерть в свою душу, видеть эту бесконечную равнину, усеянную мертвецами, тучи стервятников, еловые заросли, в которых могли прятаться в засаде партизаны, эту серую ленту полуживых, голодных людей, героев и мерзавцев одновременно, он обратил свой взор внутрь себя, углубился в прошлое. Шевалье воскрешал счастливые дни своей жизни. А мертвецов, умирающих, гренадера, раздевающего еще живого генерала, он отказывался видеть. Он отключился от внешней жизни усилием воли, как подсказал ему инстинкт самосохранения или что там у человека есть по этой части. Перед ним стояло лицо Элизабет. Он повторял слова Элизабет, чтобы не слышать стонов, криков, воплей отчаяния. Он вспоминал, и это его воодушевляло. Его сердце, уже почти остановившееся, забилось сильнее, разгоняя кровь, наполняя тело теплом. «Эх! Зачем я вернулся в префектуру, к этому чертовому Каволо? Неужели я поддался на его уговоры? Неужели это я добровольно записался в армию ради эполет? Или на меня повлиял этот генерал-граф дю Шаффо? Генерал в тридцать пять лет, это, конечно, производит впечатление. Но где он сейчас? Больше нет ни офицеров, ни солдат, есть только несчастные и бандиты… За звание лейтенанта я оставил тебя, твои песни по вечерам и звуки спинета… И сияние твоей души! Да, сияние, свет, исходивший от тебя, потому что, ты это прекрасно знаешь, мужчины безумны, особенно в молодости. Они сначала ломают, чтобы потом строить, сначала разоряют, чтобы потом раскаяться в этом. Им нужна кровь и слезы… Что вышивает сейчас мадам, сидя перед камином? Поди, левретки с фамильного герба Сурди! А ты, что ты наигрываешь на спинете? Может быть, ничего. Ты меня ждешь. Любых новостей из России, наверное, ждешь. А я тебе не писал. Да и зачем? Письма теряются… Ты ждешь. Ты представляешь, как я вернусь в чине майора и с крестом на груди, как ты залюбуешься мной, несмотря на мои ошибки и заблуждения. И ты молишься. О! Сейчас мне не помешали бы твои молитвы! Утром, вечером, в часовне и лежа в постели ты складываешь руки у груди и просишь Бога защитить меня. Тебя поддерживает в этом аббат Гудон; в первый раз он может дать тебе хороший совет… Твоя кровать – это челнок, прекрасный челнок из красного дерева, столь модного сейчас. Я поплыву на нем с тобой вместе. О, как мы поплывем! Это случится еще до Рождества!»

Позади Десланд в который раз затянул:

 
Жаворонок звонкий, весточку тебе вручаю!
Пусть… о милой… целый мир…
Соловушка… лети на ясный… свет
И передай любимой…
 

Ландро даже не думал о своем друге. На веках у Десланда выступила кровь, его губы потрескались. «Элизабет, если когда-нибудь судьба позволит мне вернуться в Сурди, ты узнаешь, что такое любовь вырвавшегося из преисподней… Я вернусь из ада, чтобы жить этой любовью, как Орфей… Орфей! Ты помнишь? Тот, который играл на лютне… Тем хуже для гнезда Ландро, к дьяволу эти старые камни! Забудем о Нуайе, и пусть Ублоньер остается фермой! Шевалье дю Ландро и его прелестная жена будут счастливо жить и в Сурди… Очень счастливо… Не важно где, в Ублоньер, в Сурди, в сарае, лишь бы ты была со мной».

Рядом кто-то яростно спорил:

– Оставь его, он уже проглотил свой язык!

– Не мешай, а то и ты отправишься вслед за ним!

В серой пелене неба перед Ландро было только бледное видение, ореол золотистых волос, нежных щек, глаз цвета воды в пруду в солнечный полдень… Иногда, не в силах сдержать одолевавшее его чувство, он целовал Тримбаль, и та, счастливая от ласки, все больше и больше привязывавшаяся к новому хозяину, радостно ржала в благодарность…

Прошло еще три дня, потом четыре и еще неделя. Кто знает точно? Никто. Пересекли Неман. Вошли в Пруссию. Многие считали себя уже спасшимися, вспоминая прежнее отношение к себе местных крестьян, их раболепную щедрость. Но это было в июне, и армия насчитывала тогда семьсот пятьдесят тысяч человек!

В Кенигсберге – сколько там умерло народу, не вынеся лишений! – им повезло. Они были уже на краю гибели, когда встретили офицера-медика, помощника барона Ларри. Приняв во внимание их офицерские эполеты и особенно молодость, он выписал им бумаги на отпуск по болезни на неопределенный срок.

– Возвращайтесь домой, славные лейтенанты, – сказал он, – пока еще живы. Однако, я думаю, вы немного обморозили ноги. Не снимайте сапог, а дома, в сезон, когда поспеет земляника, делайте компрессы из давленых ягод. Нет лучшего средства для восстановления кожи.

Таковы были лекарства в ту эпоху! Друзья отказались от места в санитарных повозках, реквизированных для перевозки раненых офицеров. Для этого надо было оставить своих лошадей, а животные были для них слишком дороги. Лошади стали их товарищами, прошедшими вместе с ними через смертельные опасности. Запасшись кое-какой провизией и захватив немного овса, Ландро и Десланд отправились в путь к дому вдвоем, не думая о возможных опасностях. Ведь им осталось пересечь всего лишь Германию и Францию!

– Мы поедем короткой дорогой, – сказал Юбер.

Германия еще была спокойна. Никто не мог поверить в то, что русская зима победила непобедимых. Заговорщики при дворе прусского короля не решались начать восстание. Вожди заговорщиков ждали, что вот-вот появятся главные силы Великой армии. Как ни парадоксально, но вид даже худых, оборванных, кишащих паразитами «бронзовых солдат» Наполеона, выбравшихся из ада, внушал странное уважение.

Так, двигаясь верхом – от Кенигсберга до Рейна, от Рейна до Луары – два товарища «обрастали мясом», восстанавливали силы. Они оказались крепко сшиты. Десланд вскоре обрел былой голос и постоянно распевал «Махровую фиалку».

– Эта песня – мой ангел-хранитель, – говорил он извиняющимся тоном.

Ангелом-хранителем шевалье было лицо девушки, которую расстояние и пережитые испытания наделили волшебными качествами. Отныне дю Ландро больше не колебался. Его путь был ясным и прямым, без перекрестков и изгибов. Путь к счастью, какие на этот счет могли быть сомнения? Он любит и любим. Остальное не имело никакого значения. Остальное было или игрой воображения или ребяческими мечтаниями. Шевалье дю Ландро только что, как змея, сменил кожу. Свою старую кожу, кожу подростка, он оставил в снегах России и превратился в мужчину, принял свой настоящий облик.