Текст книги "Атланты"

Автор книги: Жорж Бордонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

2

Берег состоял из острых, пестрых скал. Они, казалось, были искромсаны сабельными ударами. Приливы еще не укрыли их ковром водорослей, прибой не обкатал в гальку отбитые от них камни, не прогрыз в их теле полости, не создал в них свои архитектурные формы. Но на прямоугольные лбы прибрежных скал уже ниспадали пряди травы.

Ош повел корабль вдоль незнакомого берега в поисках подходящего для пристани места. Он знал, что малейший удар о подводный камень, простое соприкосновение киля с отмелью будет стоить жизни этой израненной скорлупке.

Он чувствовал, как дышит под его ногами его героический корабль, который он сам выбрал, обустроил, провел сквозь такой ураган, какого еще никогда не поднимал древний Океан. Ош физически ощущал трепет его живых тканей, игру его мышц, его жгучее желание удержаться на плаву!

Его натренированный слух улавливал самый тихий треск, распознавал его причину, значение, серьезность предполагаемой поломки. Он и сам во время этого памятного плавания превратился в корабль, обретя вновь свое чувство моря, былую ловкость, дерзость, обуздываемую осмотрительностью, – то самое качество, которое создавало ему репутацию отличного капитана, пока его не захватили в плен атланты. Даже во время своей молодости и славы он не мечтал о подобном подвиге: ему и в самом удивительном сне не могла присниться победа над такими трудностями!

Но в его простодушном сердце жила уверенность, что удачу принес не его опыт мореплавателя, а присутствие Гальдара. Он смиренно убеждал себя, что если бы Гальдар погиб в море, то утонул бы и корабль. Он верил в это всей душой. Несмотря ни на что, он считал Гальдара не лишенным титула наследником Верхних Земель, не наделенным необузданной смелостью гребцом, тем более не рабом, сбросившим ярмо неволи, но неспособным освободиться от чар Доры; он был о нем иного мнения. Иного! Для него он был необходимым звеном цепи, которая не должна была разорваться, потому что так решили боги. Он считал, что даже самый ничтожный человек несет в себе частицу божественного огня. В Гальдаре же, по его мнению, эта искра полыхала особенно ярко. Он мог притворяться простым смертным, придавать своему телу большее значение, чем своей душе, поддаваться обычным искушениям, но пасть он не мог. В любой ситуации он продолжал быть тем, чем он был по велению богов. Ни продажность придворных, ни наслаждения, которые дарила ему Дора, ни этот период беспамятства, когда он, казалось, был подвластен только чувствам, не смогли заставить его опуститься, и сердце его было чуждо разврата. Кроме того, небесный владыка сделал его сильным, ниспослав на него такие испытания. Всем этим и объяснялась твердая уверенность Оша в удачном исходе их путешествия.

Кроны деревьев бросали круглые тени на травы. Из-за скал появились чайки. Они окружили корабль, крича и хлопая крыльями. Они оценили его, обмерили со всех сторон и, наконец, удовлетворив свое любопытство, всей стаей опустились на него. Присутствие людей нисколько не пугало их, некоторые из них даже садились путешественникам на плечи. Всё: носовая скульптура, крыша каюты, корма, сундуки, якорная цепь, мачта, рея – было покрыто белой шевелящейся массой, среди которой мелькали черные капюшоны. Корабль превратился в белое соцветие. Таким, празднично украшенным, его и увидело выбравшееся из-за туч солнце…

Так он плыл до бухты, указанной ему богами; эта бухта образовалась из недавно затопленной, тихой, извилистой долины. Те, кто заметил корабль с высоты горных пастбищ, решили, что плывет он из дальних северных стран и потому покрыт льдом. На всякий случай они протрубили в бычьи рога сигнал тревоги. Мужчины и женщины из прибрежной деревни собрались вокруг бородатого человека. Но Гальдар и его товарищи смотрели не на них, а на густые ветви деревьев, сливающиеся в темную плотную массу, из которой, прорезая небо, торчали во все стороны верхние побеги.

– Какое сейчас время года? – недоумевали путешественники. – Сколько недель мы плавали?

– Когда мы покинули Посейдонис, было самое начало осени.

– А здесь зима.

– На деревьях ни листика!

– А ведь птица несла в клюве зеленый листок.

– Это был листок самшита.

– Или он был из небесных садов! Там ведь не бывает ни зимы, ни осени!

– Я не вижу здесь ни одного апельсинового дерева.

– И кедров нет.

– Ни единого драконова дерева [6]6
  Dracena draco, эндемик Канарских островов, смолой этого дерева бальзамировали умерших.


[Закрыть]. Как же они бальзамируют своих мертвецов?

– А кто забальзамирует наших? Океан уничтожил их дважды; они уже никогда не оживут.

– Хорошо, что у них есть лошади и коровы, – сказал повар. – В мясе нехватки у нас не будет.

– Я еще вижу стадо розовых свиней. Уж не надеялся вновь увидеть что-нибудь подобное…

– А в этом лесу должно водиться много дичи, ловушек наставим. Я всегда любил охоту.

Лишь потом они обратили внимание на бревенчатые фасады, на соломенные крыши, из-под которых курился желтоватый дымок. Население деревни сгрудилось вокруг бородатого вождя и воинов. Наступила многозначительная тишина. Был слышен лишь плеск воды о борта. Открывшаяся их взорам картина внушала одновременно и опасения, и радость. Жители деревни совсем не походили на атлантов; они были всего лишь варварами. Какой-то прием они им окажут?

– Спустить паруса! – скомандовал Ош.

Он подумал: «Это не мореплаватели, это обитатели суши; у них и пристани-то приличной нет».

– Застегни доспехи, – посоветовала Дора, – я помогу тебе. И пусть телохранители не забудут взять оружие и окружат нас. Нужно сразу показать им свою силу!

– Но ведь у нас мирные намерения!

– Ты хочешь вновь стать рабом и чтобы я стала рабыней?

Он понял, что королевский нрав вернулся к ней, что она выздоровела. И, надевая кольчугу из порыжевшего металла, он любовался этим хрупким существом, которое через все испытания пронесло такую волю к власти.

– Надень шлем, – сказала она. – Он принадлежал моему отцу. Это все, что мне от него осталось. Я дарю его тебе… Ах, Гальдар! Так ты мне гораздо больше нравишься. Ты стал самим собой. Будь уверенней, пожалуйста.

– Я никогда не отчаивался, кроме одного дня.

– Перед нами открывается новая жизнь, она будет лучше прежней, ведь ничто не будет разделять нас.

Он спрашивал сам себя, говорит ли она искренно или только притворяется; действительно ли из этой очаровательной, непостижимой головки уже выветрились все воспоминания о катастрофе; сможет ли она на самом деле приспособиться к этой «новой жизни», о которой она мечтала, к жизни, сулящей, скорее всего, бедность и прозаические, унизительные для нее домашние хлопоты?

Варвары без тени удивления наблюдали за тем, как высадился на берег чужеземец в золотом шлеме и черных доспехах, украшенных на груди изображением солнца с человеческим лицом и двух морских коньков по бокам; за сопровождавшей его женщиной в голубой тунике, расшитой трезубцами, за людьми с забралами из перьев. Ош и три матроса остались на корабле. Вождь сделал шаг по направлению к ним. Его рогатый шлем был отделан мехом, скрывающим лицо. Резким голосом он произнес:

– Добро пожаловать. Кто вы? Откуда вы плывете?

Он говорил на смеси языка атлантов и еще какого-то диалекта.

– Вы плывете из утонувшего города? – снова спросил он.

– Да, после нескольких недель шторма.

– На этом большом судне? Оно смогло пересечь разгневанный Океан?

– Да, господин.

– Почему ты называешь его господином? – прошептала Дора, но Гальдар не ответил ей.

– А большой город действительно затонул?

– Боюсь, что да.

Дора ущипнула его за руку.

– А это кто такая?

– Наследная принцесса Атлантиды, – выпрямившись, ответила она.

– Наследная?

– Если хочешь, царица Атлантиды.

– А что, атланты повиновались женщине?

– А перед этим – моему отцу, императору, – сказала Дора.

– Ноду?

– Да.

– Говорят, что он погиб в одном из южных морей, куда повел свой флот.

– Кто говорит это?

– Путешественники, бывающие в наших местах, купцы и другие, знающие это с чужих слов. Все это было до шторма. Входите же в мой дом. Вы мои гости.

Деревня состояла из сотни круглых хижин с коническими крышами.

– Нам очень повезло, – объяснял вождь. – На этом холме мы находим множество деревьев, когда-то обугленных огнем из земных глубин. Поэтому холод нам не страшен.

Его жилище почти не отличалось от других, разве что оно было чуть просторнее, а вход в него украшен плитами, отделанными грубой резьбой. К дверному косяку были прибиты три черепа.

– Те, кого я победил в бою один на один. Достойные люди. Я еще расскажу тебе о них, времени у нас много.

Внутри было темно, как в пещере, хотя горели смоляные свечи и горел очаг, освещавший помещение неверными бликами. Пол был вымощен плоскими камнями. Из мебели были только сундуки, стол, окруженный деревянными чурбаками, и нечто вроде трона с украшенной ракушками спинкой: бородатый властелин уселся на него с важностью, которая при других обстоятельствах показалась бы комичной.

– Садитесь! – сказал он, сопровождая свои слова жестом монарха, приглашающего приближенных на пир для избранных.

– …Итак, ты сопровождаешь царицу своей страны, и твоя смелость спасла ее от морских волн?

– Не только моя.

– И вы потерпели кораблекрушение, ведь море всегда сильнее человека. Знаешь, я тоже был царем, но теперь мое царство уменьшилось до размеров этой деревни.

– Твой город поглотило море?

– Нет, царица, раз уж я должен так тебя величать. Люди из твоего народа сначала забрали его у меня и поселились там сами. Давно это было.

– Что это был за город? – спросила Дора.

– Здесь женщины уступают слово мужчинам. Они прислуживают им. Мои дочери моют посуду и пекут хлеб; а в ваших краях они могли бы быть царицами. Ты привыкнешь. Не надейся снова найти свою Атлантиду, она на дне морском. В эту ночь вода поглотила и другие земли и города. Послушай-ка ты, молчун, – за это ты мне и нравишься! – послушай-ка: за одну ночь море сожрало сто селений в этой местности. Все, что оставалось мне от моего бывшего царства. Все исчезло под зелеными потоками: дома, люди, леса, порты, крепости. Все! Такова была воля богов. Периодически они отмывают землю от скопившегося на ней человеческого жира.

– Но они сохраняют жизнь избранным.

– Возможно. Некоторые цари выжили, как и я. Их кони оказались резвее морской пены. Со мной по соседству живет один из них: он был в милости у атлантов, бывал на большом острове, подписывал договор о взаимопомощи, его зовут Граллон. А я – Орик. Граллон живет в лесу, который никому не принадлежит: считается, что в нем водятся белые духи и демоны, но днем там безопасно, и, если захочешь, я отведу тебя к нему. Если только ты не решишь остаться в моей деревне. Я возьму тебя в солдаты, если ты умеешь сражаться, а она станет твоей женой.

Дора попыталась возразить, но он прервал ее:

– Молчи! У тебя нет ни пяди земли, которая принадлежала бы тебе, значит, ты больше не царица, а обыкновенная женщина! А тебе, – обратился он к Гальдару, – если примешь мое предложение, я позволю сохранить оружие в память о твоей стране. Я дам вам соломы и леса для строительства домов. Вы получите топливо и съестные припасы на зиму. Что скажешь?

– Благодарю тебя за гостеприимство. Но, господин Орик, со мной мои товарищи.

– Мне подходят и солдаты в перьях. Раньше у меня была армия. Твои соотечественники лишили меня ее. Моих солдат продали, заковали в цепи… Как ты побледнел!

– Устал с дороги!

– Подкрепимся-ка как следует!

Он хлопнул в ладоши. Появились его дочери со светлыми косами, одетые в скромные туники землистого цвета. Они принесли кувшины, корзины. Одна из них раздула огонь. Поцеловав отцовскую руку, они выскользнули из комнаты.

– Я и твоих моряков возьму. Они смогут вести нас к берегу напрямик, это позволит нам не тратить время на дорогу в обход. Они будут ловить рыбу. Я уже так давно не ел рыбы! Мои земледельцы и пастухи простого крючка не могут соорудить. До урагана здесь в долине тек ручеек, в котором жили змеи и лягушки. Теперь на его месте – озеро, соединенное с морем! Видишь, достойный чужестранец, все налаживается. Но я слишком много говорю. Твоя очередь! Расскажи по порядку, что с вами случилось, и попробуй этого напитка: он прочистит тебе горло. Ну, не чудесен ли он?

Гальдару больше хотелось бы напиться обычной воды.

Когда они с Дорой остались одни в хижине, предназначенной Ориком для них, то задули свечи и улеглись на нары, устланные папоротником; они не осмеливались ни поговорить, ни обнять друг друга. Сначала Гальдар предложил ей устроиться на ночь вместе с остальными в соседней хижине или с теми, кто стерег корабль. Дора прильнула к его груди, как тогда, в Посейдонисе, когда они встретились в их белой комнате. Но этот порыв не имел продолжения. И теперь Гальдар безотчетно боялся дотронуться до нее, и, чтобы отстраниться от нее как можно дальше, он совсем прижался к перегородке. Плохо пригнанные бревна усугубляли боль от ран. Эта жгучая боль в то же время приносила ему какое-то облегчение: она была ему послана в наказание неизвестно за что, скорее всего, за то, что он оказался здесь. Но он все же надеялся, что Дора, пролившая столько слез, скоро утешится. Он думал, что немного взаимной ласки поможет ей совсем успокоиться, и с нетерпением ждал ее первого вздоха. Тогда он с любовью положит руку ей под голову, спрячет это вымокшее от слез личико у себя на плече. Он найдет для нее слова утешения, отыщет повод к радости: еще вчера, на борту корабля, они и не надеялись, что встретят бухту, а сегодня они отдыхали в этой хижине. Все еще могло измениться за один день, удача, так долго скрывавшая от них свой лик, еще может повернуться к ним лицом. Можно быть уверенным лишь в одном: на этих жалких холмах уже не восстановить дворец императоров страны атлантов. Значит, придется приспособить для жилья эти деревянные дома, и чем быстрее, тем лучше. Вот, что он собирался сказать. Он наклонился над маленьким личиком, казавшимся в черной массе папоротников серым пятном с двумя темными провалами глаз.

– Дора, – прошептал он.

Он уже не мог больше ждать. Но вместо вздоха из плотно сжатых губ вырвался и хлестнул его резкий вопрос:

– Ты доволен собой?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты славно потрудился! Поздравляю. Подумать только, я имела глупость подарить тебе этот шлем.

– Возьми его назад.

– Этот варвар предлагает тебе место, и ты с радостью соглашаешься.

– У меня не было выбора.

– Ты должен был слушать меня и с самого начала разговора поставить этого человека на колени, чтобы он тебе руки целовал.

– Нас убили бы!

– Откуда ты знаешь? Вместо этого ты снисходительно все это выслушиваешь, принимаешь всерьез этого царька, выгнанного со своих земель, какого-то главаря банды, жалкого, нелепого…

– Но щедрого и человечного!

– Это все твоя рабская сущность, ухватки каторжника, охочего до подачек, зарабатывающего двойную порцию похлебки.

– Потише.

– С каких это пор ты командуешь?

– С тех пор, как мы уплыли из Посейдониса, или ты забыла? И не кричи так.

– Почему?

– Нас могут подслушивать.

– Ты еще и трус, ты же трус, иначе ты бы поставил этого дикаря на место; так нет же, ты спокойно слушаешь, как он меня оскорбляет, тебя это забавляет!.. Ты что, мечтаешь о нужде и рабстве? Так знай же, что из меня ты никогда не сделаешь служанку! Я не буду жарить тебе мясо. Я не стану разжигать твой очаг. Я не хочу подавать тебе кувшины и блюда, как дочери Орика!

– Я и не прошу тебя об этом.

– Я Дора, дочь Нода, наследная принцесса Атлантиды, империи…

– Которой, увы, больше не существует…

– Не все наши колонии поглотило море. В путь, немедленно!

– Корабль не в состоянии держаться на воде. Чтобы восстановить его, понадобится не один месяц. А в империи повсюду готовились мятежи, ты разве не знаешь? Колонии больше не хотят вам повиноваться. Даже если они существуют, там уже давно перебиты губернаторы, начальники гарнизонов, богатые купцы, восставшие не упустили бы такую возможность.

Молчание. И затем:

– Ты действительно хочешь, чтобы я была с тобой? Хочешь? Тогда не дай случившемуся зайти слишком далеко. Воспользуйся тем, что этот дурак доверяет тебе. Незадолго до восхода солнца собери своих людей, захвати стражу врасплох и перережь этому старому дурню горло.

– Нет! Ты уже будешь вождем. Им придется покориться. Да и потом, кто знает, хороший ли Орик хозяин и любят ли его.

– Я не хочу злоупотреблять его доверием. Я не переступлю через предложенную мне дружбу.

– И ты еще воображаешь себя военачальником, хозяином Верхних Земель! Тебе надо было стать священником, жить в воздержании, умерщвлять свою плоть, помогать твоим любимым беднякам. Тебя бы считали святым. Но ты здесь, Гальдар. Мы лежим нога к ноге, и ты ждешь, что я доставлю тебе удовольствие, а я тебе в нем отказываю! И запомни: пока ты не станешь хозяином этой деревни, я твоей не буду.

Он был оглушен. У него шумело в голове. Он уже не различал бледного пятна на ложе из папоротника.

– После этой деревни тебе захочется получить еще одну, а потом и всю страну.

– Возможно.

– Но, Дора, разве не может быть другой жизни? Жизни, состоящей из маленьких, но ежедневных радостей? Ты ведь так хотела этого там, в Посейдонисе, когда на тебя давили царские почести.

– А теперь я здесь, и всё, чего мне хочется, это чтобы у меня были внимательные и расторопные слуги, двор, пусть состоящий из варваров, кровать, а не собачья подстилка, и дворец, пусть хоть из бревен! Молчишь?

– Благодарю тебя. Ты мне раскрыла свою истинную сущность, все остальное – ложь, даже этот детский голосок, которым ты иногда говоришь со мной.

– Замолчи!

– Эти ужасные лишения, эта кара богов, смерть, ходившая под боком, – все это тебя ничему не научило, не затронуло твоей сути. Ты пугаешь меня своей жесткостью… Не волнуйся, завтра я попрошу Орика отвести нас к этому королю Граллону, любезному атлантам, и пусть будет что будет.

Он долго лежал в темноте с открытыми глазами, слушал крики птиц, снова и снова переживая свалившееся на него горе. Он думал, что Дора уже уснула, но вдруг он почувствовал ее губы на своих губах и прикосновение ее рук, робко ласкавших его.

– Прости, – всхлипнула она. – Я прошу тебя. Я была жестока и несправедлива. Но я знала, что ты все поймешь… Если хочешь… я буду твоей.

– Нет.

И он повернулся лицом к перегородке.

3

На фоне розового неба переплетающиеся колючие ветви казались черными. Скопление острых, как копья, веток. Как наконечники стрел, выстроившиеся в ряд. Солнце с трудом пробивалось сквозь эту толщу, в которой выделялась лишь дерзкая кучка дубов. Дубы уходили корнями величиной с человека глубоко в мшистую, губчатую почву. Их ветви, обсыпанные вороньими гнездами и пучками омелы, сердито топорщились над изгибами и дуплами стволов и над их складчатой корой. Их узловатая кора, ветви, похожие на скрюченные конечности, открытые раны, в которых копошились рыжие муравьи, дупла, населенные осами или белками, – все это таило некую напряженность; эта ложная неподвижность, обманчивый покой, казалось, были ощетинены тысячами трепещущих усиков и скрывали необъяснимую угрозу. Эти деревья были не просто скоплением увлажненных смолой клеток, пучком волокон, объединенных многовековым сосуществованием и молчаливыми тайными поединками; они жили своей жизнью. Осень оголила их, превратила в скелеты, ни одно дуновение ветерка не шевелило их ветви, но в них ощущалось чье-то назойливое присутствие. Как будто некое враждебное волшебное существо скрывалось в их кронах. Люди, жившие на опушке этого леса, уверяли, что в безлунные ночи деревья ходят и разговаривают. Еще они рассказывали, что над кронами деревьев часто можно было видеть оскаленную морду гигантского зверя, а в некоторых местах водились летучие мыши с загнутыми клювами и крыльями длиннее, чем у орла, птицы-вампиры, ящерица, которая, стоя на задних лапах, была выше дома, морской змей, таскавший баранов с пастбищ и не боявшийся нападать даже на быков, отбившихся от стада. Никто не осмеливался зайти в этот лес слишком далеко, а те, кто все же рискнул сделать это, не вернулись назад.

Здесь царь Граллон и нашел себе убежище. В самых дебрях «леса на ходулях» он построил крепость для себя и тех своих придворных, кому удалось спастись. Ему повезло больше, чем Орику, в его владения входила просторная, плодородная равнина и несколько деревень, плативших дань.

Зал, в котором он принял Дору и Гальдара, можно было бы даже назвать изысканным, во всяком случае, он был не такого плебейского вида, как логово бородатого вождя, а обставлен с оттенком воинственности. Его украшали связанные в пучки пики и щиты, расписанные яркими красками. Кружки были отлиты из олова, а не вылеплены из грубой глины. В деревянных подсвечниках горело шесть больших свечей. К столу подавали не мерзкое пойло из меда, разбавленного водой, как у Орика, а настоящее вино. Граллон носил тунику из шелковистой материи, а не из потертой шерсти. Его пояс был сделан из золота, а не из облупившейся кожи, кое-как залатанной пенькой. Его широкий лоб был охвачен обручем из эмалированного металла. Редкая бородка была тщательно расчесана. Цвет его глаз напоминал лесные незабудки.

– Ну нет, – рычал он, – не верю и не желаю верить. Ненавижу вранье. А ваш рассказ так и сочится ложью. Вы нагло обманываете меня.

– К чему нам тебя обманывать, Граллон?

Волосы обрамляли его лицо, как светлая львиная грива, а приятного тембра голос звучал весомо и значительно.

– Откуда мне знать? Мой вам совет, чужестранцы: пока вы у меня в гостях, ничего плохого с вами случиться не может, но не слишком задерживайтесь, уходите скорей из моих владений, иначе вас ждут здесь большие неприятности.

– Царь Граллон, в нашем рассказе все чистая правда.

– Океан никого не щадит, и для принцев он тоже не делает исключений. Как же выстояло ваше несчастное суденышко? Стихия должна была сожрать, разломать его, как щепку. Или вы тени из царства мертвых? Ну, отвечайте, может, вы действительно тени?

– Я повторяю тебе, что я Дора, дочь божественного императора Нода и волей отца наследная принцесса Атлантиды.

– Ни один император не может быть божественным, девочка. И ни один царь! Я знаю, что ты лжешь, ведь я знал твоего отца; он был слишком умен, чтобы лишать богов их собственных титулов.

– Если ты знал моего отца, неужели ты не помнишь Дору? Когда ты был в Посейдонисе?

– Десять лет тому назад. Во время роскошных празднеств, после которых мы возобновили наш союзный договор.

– Ну, спроси меня что-нибудь о Посейдонисе, о дворце! Можешь спросить об особенностях той или иной залы…

– Ты могла быть прислужницей или даже наложницей.

От нанесенного оскорбления она поледенела, но совладала с собой:

– Тогда спроси меня, о чем говорилось в договоре, который ты подписал. Я могу по памяти перечислить выгоды, которые он тебе сулил и уступки, на которые ты пошел; сказать, сколько кораблей, людей и повозок ты обязывался поставлять нам ежегодно, какую дань ты должен был платить и в какие сроки.

– Ну, хорошо! Говори…

Но, выслушав ее, он пришел в необъяснимую ярость и вскричал:

– Пускай ты Дора, наследная принцесса погибшей Атлантиды, но это ничего не меняет: убирайся отсюда сейчас же, или я позову стражу! И не возражай, ты оскорбляешь меня одним своим присутствием.

– Но ведь ты сам говорил, что был другом моего отца!

– Я им и остаюсь, а ты поди прочь. Тебе этого не понять.

– Извинись по крайней мере.

– Извиняться? Ты такая же, как она! Клубок змей, супруга дьявола! Закрой рот, твое дыхание зловонно! Ты несешь несчастье! Новые несчастья! А я уже начал забывать. Вон!

– Забывать?

– Не тебя! Другую! Но, увы! Вы все одинаковы!

Неожиданно он успокоился, несколько раз вздохнул и закрыл глаза, как будто ему было нестерпимо трудно видеть перед собой Дору. Его веки были коричневатыми и морщинистыми, как у льва. По его лицу текли крупные слезы.

– Я обретал покой! После стольких неудачных лет я наслаждался долгожданным спокойствием! Я жил в дружбе со зверями и не боялся сумерек. И вот появляешься ты, демон в женском обличье. Чего ты хочешь?

– Убежища.

– Клянусь тебе, я не имею права предоставить тебе его. Не гневайся. Я еще не оправился от своего горя. Оно терзает меня, как вороны падаль… Да будет тебе известно, что царь Граллон не всегда был таким, как сейчас! Он правил городом Ис, давным-давно построенным атлантами. И еще у него была дочь по имени Дайю. Но ни город, ни Дайю не повиновались Граллону, поскольку у них был иной повелитель…

Так вот, что погружало его в думы, заставляя разговаривать с самим с собой даже в присутствии гостей, самому бередить и без того мучившую его рану:

– Дайю была дочерью порока, но я обожал ее. Было что-то ненормальное в том, как я любил эту свою ошибку! Она была мне живым упреком. Ходили слухи, что она была плодом моей любви к дочери морского царя и родилась во время моего путешествия в Южные моря. На самом деле ее мать была из народа атлантов. Я думал, что я по своей воле похитил ее из Посейдониса, на самом же деле она чем-то приворожила меня. Бесово отродье с глазами спрута. Есть ли где-нибудь еще такие же глаза, одновременно нежные и жестокие? Она была настолько развратна от природы, что одно лишь воспоминание о ней до сих пор приводит меня в содрогание… Будучи королевой Иса, она переодевалась служанкой, выходила по ночам из дворца и шаталась по тавернам. Я так любил ее, что прощал ей эту недостойную слабость. Страшно даже вспоминать это время!.. Однажды утром она не вернулась. Я узнал, что она сбежала с матросами. Она оставила мне Дайю. Но и Дайю недолго хранила прелесть девичьей чистоты: да что там, она была лишена ее уже с детства. И она тоже стала менять любовников, тоже таскалась по тавернам и отдавалась матросам. И она, бесово отродье, тоже умела вымаливать у меня прощение…

Неожиданно Гальдар бросил на Дору взгляд, полный мучительной боли, а Граллон тем временем продолжал разматывать нить своего повествования, и глаза его были полузакрыты:

– Трудно описать словами мое отчаяние, когда я осознал, что она, как и ее мать, была одержима силами тьмы и что ее власть была больше моей! Постепенно город Ис стал меняться и вскоре превратился в средоточие праздности и сладострастия, трудолюбие уступило место поиску наслаждений. Даже стража забросила свою службу, часовые сбегали со своих постов в таверны. А тем временем увеличилось число дурных предзнаменований. И чем больше наши души увязали в пороке, тем выше поднималось море за защитными плотинами… Страшно было предвидеть это и не иметь возможности предупредить об опасности!..

И наступила та страшная ночь, когда Океан разрушил заграждения и смысл богатые дома, а у меня хватило времени лишь на то, чтобы вскочить на коня, за мной следовали мои придворные, мудрецы, немногие из оставшихся верных мне людей. Позади себя на круп своего коня я посадил Дайю. Ее руки обхватили меня за пояс! Ее белоснежные руки! Вода доходила нам до ступней. Пена захлестывала наших скакунов. И вдруг сквозь шум грозы я услышал голос: «Царь Граллон, избавься от своего греха, или ты умрешь!» Я не мог этого сделать. Меня хлестали по щекам ее волосы, еще надушенные и теплые, несмотря на ледяной ветер! Когда-то, зарывшись в такие же волосы ее матери, я засыпал, как волк в своей норе, прячась от собственного лицемерия и трусости! Это были волшебные волосы, я уверен! Женские волосы опасны! Они таят в себе неведомые чары… Кое-кто кричал мне: «Брось ее! Сжалься, Граллон!» Пена уже доходила нам до коленей. Волны уносили наших лошадей, которые ржали и бились от страха. «Избавься! – все громче и громче повторял голос. – Избавься от своего греха!» Но белые руки крепко держались за меня. «Брось! Брось!» – кричали все. Вода окружала нас со всех сторон. «Брось! Брось ее, безумец, у тебя за спиной сидит твоя погибель!» Я обернулся и увидел, что на нас надвигается огромный вал. Только тогда разомкнул я живой пояс, охватывавший меня… Вот этими руками, которые вы видите перед собой, я сорвал Дайю с лошади и столкнул ее в холодную воду. Потом нас подхватила волна, но тут мы почувствовали ногами сушу. Волосы Дайю все еще развевались вдалеке. Я видел их сквозь пену. И я видел, как ее рот кривился в крике! А потом мы попали в эти края, и с тех пор я поселился в этом лесу… Город Ис покоится на дне моря со всеми своими дворцами и башнями. Говорят, что по ночам над морем слышатся разудалая музыка и хохот, в котором слышится боль… Это Дайю отплясывает со своими любовниками… А шум, звучащий над морем, – это стоны их сладострастных душ: им жаль утраченных наслаждений!.. Но о чем жалею я в этом дремучем лесу? Что оплакиваю? Часто и с моих губ срывается шепот; это память о моей молодости, не желающая умирать…

Вдруг его глаза налились кровью:

– Дайю, ее мать и ты – это все одна и та же женщина, одна и та же безжалостная порода! Вы пожираете людей, города, царства! Добродетель вам ненавистна! Вы живете, задыхаясь от хохота! Хозяин ждет вас! Царь тьмы, повелитель змей, чудищ и гадов… Я видел его в нашем лесу… У него голова величиной с гору, и гадюки выползают у него изо рта; они падают на деревья и обвивают их ветви… Вот твой хозяин, наследная принцесса! Его и проси о помощи, ведь это его рук дело. Он тебе не откажет. Ты усердно любила его. Пусть тебе посочувствует он, а не несчастный Граллон, его жертва…

Он угрожающе сжал кулаки:

– У бедного царя Граллона нет другого оружия против порока… Видишь эти пальцы? Они схватили бесовку за горло и за руки. Она канула в море, но она смеялась над смертью… смеялась!..

Дора не выдержала, она встала и воскликнула:

– Старый шут! Неверный союзник! Я освобождаю тебя от своего присутствия.

– Да воздастся тебе за это. Пойми, это сходство невыносимо!

– Фигляр! Скряга! Уж я тебе это попомню, не сомневайся!..

Но, выйдя из деревянного дворца и оказавшись в темном лесу, наполненном фырканьем зверей, треском коры и хлопаньем невидимых крыльев, она сказала:

– Ко всем прочим несчастьям, боги поразили правителей безумием. Граллон – сумасшедший. Да и Орик со своими патриархальными устоями не лучше. А я еще безумней остальных, потому что верю в невозможное… Как Граллон не забыл о водяной стене, так и я не забыла об огненной. А ты, Гальдар?

– Мне нечего было терять, кроме собственной жизни, а она, как я заметил, немногого стоит.

– Не говори так. Разве тебе не жаль нашей белой комнаты, ночных садов? О, Гальдар, как близки тогда были звезды! Как мирно плескалась морская вода!.. Ты думаешь, Атлантида погибла безвозвратно?

– Так же безвозвратно, как человек, унесенный смертью.

– Граллон был нашей последней надеждой.

– Может, и не последней.

– Что с нами станет?

– Ты же знаешь, ты сама это сказала: судьба может когда-нибудь стать к нам благосклонней. Надо лишь покориться, приспособиться…