Текст книги "Смех единорога"
Автор книги: Живиль Богун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
Живиль Богун
Смех единорога
Пролог
«Смех Единорога исцеляет душу человека.
Слёзы Единорога исцеляют тело человека…»
«… даруя молодость, здоровье и силу». Молодость, здоровье и силу на долгие, долгие годы! Об этом свидетельствовали древние манускрипты. Об этом втайне думал каждый участник благородной охоты. Правда, таковых было сравнительно немного: экспедиция предпринималась в строжайшем секрете и участия в ней удостоились лишь вернейшие вассалы короля.
Король торжествовал, рыцари ликовали: охота увенчалась небывалым успехом. Живьём поймать единорога – это вам не глупую косулю добыть! Сей зверь известен умом и свирепостью: легко обходит самые коварные ловушки, и даже если охотникам удаётся его загнать, столь яростно сражается, что взять его можно только смертельно раненым. Годами слуги короля рыскали по диким чащам в поисках редчайшего существа, уже почти ставшего мифом, хитростью и угрозами выпытывали сведенья о нём у жителей лесных поселений – и наконец-то зверь пойман! Ценность трофея увеличивал ещё и тот факт, что пойманный единорог, похоже, был последним в Европе…
Крепко связанная добыча неподвижно лежала в повозке, лишь белые бока едва заметно вздымались и опускались, да подрагивал витой серебристый рог. Рог тонкий и сравнительно короткий, всего с локоть, но этого с лихвой хватит, чтобы приготовить средство от любых известных и неизвестных ядов. Все участники охоты рассчитывали получить в награду хоть по напёрстку бесценного снадобья. Ну а вожделенный эликсир молодости, конечно же, достанется королю – уж он-то заставит бестию прослезиться! По утверждению алхимиков, древних и нынешних, достаточно одной слезы единорога, чтобы продлить молодость человека на десятилетия. А его величество, будьте уверены, способен довести до слёз кого угодно, даже зверя!
Лишь один человек в шумной ораве вельмож и слуг оставался мрачен. Теренс Эрхарт, недавно принятый на службу за заслуги покойного отца, дальнего родственника короля, лихорадочно сжимал уздечку, стараясь унять дрожь в пальцах. Казалось бы, после того, как на глазах шестнадцатилетнего парня скончались от чумы родители, оба брата и больше половины обитателей родного поместья, ничто уже не могло его пронять. Однако вид великолепного существа, лежавшего в повозке, заставлял сердце то сжиматься от боли, то бешено колотиться от возмущения. Опутанный грубыми верёвками, брошенный на грязную солому, единорог всё равно оставался чудом – неземным, немыслимым, неуловимым… Юный паж хоть и наблюдал за охотой со стороны, – а может, как раз поэтому – ясно видел, что зверь сдался охотникам не сопротивляясь, да и в западню угодил как-то нелепо: такой мудрый и сильный, он мог почуять, обойти, в конце концов, перепрыгнуть проклятую яму! Но нет, он словно сам предпочёл плен… Почему?!
Теренс так задумался, что пропустил мимо ушей звук рога – сигнал отправляться в обратный путь.
– Пошевеливайся, юнец! – рявкнул на него сэр Хьюго, один из советников короля.
– Прошу прощения, сэр! – бодро отозвался юноша: он уже принял решение. – Я, кажется, забыл кубок милорда на месте стоянки. С вашего позволения, я быстро туда-назад…
– Догоняй, растяпа! – отмахнулся от него рыцарь, спеша занять своё место во главе кавалькады.
Теренс не мешкая повернул коня обратно в лес, туда, где поймали единорога. Вот и стоянка: трава вытоптана, обломаны ветки кустов и деревьев. Юноша спешился и дальше двинулся пешком, по следам охотников направляясь к яме-ловушке. Что он искал? Он и сам не знал. Никакого кубка он, конечно же, не терял. Однако необъяснимое чувство влекло его назад, на место… преступления.
А вот и оно: глубокая яма, вырытая посреди звериной тропы… Боже мой! Так вот почему единорог сам сдался охотникам: он – вернее, она – спасала детёныша!
Малыш стоял у края коварной ямы, дрожа на тоненьких ножках – совсем ещё кроха, раза в два меньше новорожденного жеребёнка. И даже не отшатнулся, когда Теренс приблизился к нему.
– Бедолага… Тоже остался один на всём белом свете, – сдавленно прошептал юный паж.
Единорожек поднял на него большие тёмные глаза, полные нечеловеческой скорби, и тут же повалился на траву, вконец обессилев. Юноша подхватил его, прижал к груди и осторожно погладил по головке, где на месте будущего рога блестела перламутровая шишечка… Будущего? А есть ли будущее у этого чудесного создания?
Слова, определившие всю дальнейшую судьбу Теренса Эрхарта, вырвались сами собой:
– Не бойся, малыш. Я тебя спасу – Бог мне свидетель!
Потрясённый собственной клятвой, Теренс прильнул лицом к маленькому беспомощному существу, и слёзы, невыплаканные слёзы ребёнка, слишком рано ставшего взрослым, потекли по его щекам, сливаясь с ещё одной – не его, но такой же жгучей, как слёзы всех сирот на земле…
А несколько минут спустя юноша уже мчался по лесной дороге на гнедом коне, надёжно закрепив перед собой драгоценную ношу, завёрнутую в плащ от чужих глаз. Вот только ехал он в противоположную от королевского замка сторону.
Но король и его рыцари, опьянённые удачей, так спешили домой, что не заметили отсутствия юного пажа. Как не заметили и того, что пленённый единорог больше не дышит.
Глава 1. Двойняшки
Бытует мнение, что близнецы, в особенности идентичные, схожи во всём – от физиологии до выбора профессии и спутника жизни. И будто бы понимают они друг друга с полуслова…
Ох, как озадачились бы исследователи феномена близнецов, познакомившись с парочкой совершенно, ну прямо-таки совсем не похожих друг на друга двойняшек! Отдалённое сходство уловить можно, но только если знать о нём заранее. Попробуй-ка угадай за ярко-зелёными контактными линзами Лии безмятежные серые глаза Эммы, за рыжими кудряшками и ярким макияжем первой – светло-русую косу и бледноватый лик второй. Лишь очень внимательный наблюдатель – художник, психолог или шпион – подметил бы схожие черты: скулы, какие принято называть славянскими, тонкий прямой, вроде как галльский нос, нежный овал лица – и, возможно, догадался бы, что перед ним родные сёстры Ристич. Хотя родство их выдавала не столько внешность, сколько некая общность манер, свойственная детям, выросшим в одной семье.
А что касается понимания с полуслова, это да! По крайней мере, Эмма всегда понимала попытки Лии втянуть её в очередное дерзкое предприятие, как бы тонко сестра ни манипулировала её чувствами, попеременно давя то на жалость, то на совесть.
В данный момент она давила на пресловутый сестринский долг.
– Ну пожалуйста, сестричка! Всего на пару часиков, ну что тебе стоит! – умоляла Лия, понизив голос до шёпота, дабы не привлекать внимания окружающих. Зря старалась: посетители кафе, официанты и просто прохожие, спешившие по тротуару мимо столиков на террасе, неизменно косились на её точёные ножки в красных туфлях и оголённые плечи в воланах шёлкового платья.
Впрочем, Лия в любом одеянии была хороша. Чувство стиля, балетная осанка и уверенность в своей красоте делали её неотразимой. Хотя подруги-одноклассницы, а затем и однокурсницы, подражая ей, не добивались и половины подобного эффекта. Потому что Лия была эффектна сама по себе, от природы.
– Эмма, только ты можешь меня спасти! – страстно шептала она, наклонившись через столик.
– Прямо-таки спасти?
– Да! Если хочешь, это вопрос жизни и смерти!
– Серьёзно? – Эмма пригубила стакан с соком, чтобы скрыть улыбку.
– Не веришь? Я жить без него не могу! Пусть это звучит пафосно, но именно о таком мужчине я мечтала всю свою жизнь…
– Не пафосно – банально. На моей памяти, это уже пятый или шестой мужчина, о котором ты мечтала всю свою жизнь!
– Да, я не раз ошибалась! И что из этого следует? Что я не достойна счастья? – с вызовом бросила Лия. А буквально через мгновенье её глаза наполнились слезами, губы задрожали, плечи скорбно поникли. – Ты пойми, я люблю его! Эта поездка – мой единственный шанс…
Внезапная метаморфоза не произвела на Эмму должного впечатления.
– Артистка! – она с сомненьем покачала головой. – Прибереги свой талант для более благодарных зрителей. Меня, сама знаешь, страстными монологами не проймёшь.
– Знаю, – усмехнулась Лия. – Ты благоразумна и целомудренна за нас двоих. О всяких там принцах не мечтаешь… Или мечтаешь? – вдруг спросила она, глядя на сестру с пристальным прищуром.
– Речь не обо мне! – попыталась отмахнуться Эмма.
Но Лия уже вышла из образа Джульетты и заговорила чётко, деловито, насмешливо:
– Почему же? Ты зришь меня насквозь, дай же и мне заглянуть внутрь тебя и рассказать, что я там вижу. А вижу я обыкновенную спящую царевну: лежит она в своём хрустальном гробу в ожидании смельчака, который однажды проберётся в заколдованный лес и отважится её, такую распрекрасную, разбудить!
Эмма со вздохом откинулась на спинку стула.
– Господь с тобой, Лия! К чему эти шаблонные аллегории?
– К чему? – взвилась та. – Да к тому, что сон – это не жизнь! Пока ты дремлешь, часики тикают! Прости за откровенность, но в вопросах любви ты старомодная дурочка. Будешь ждать своего суженого, пока не состаришься. В итоге выйдешь замуж за человека достойного, пусть немного побитого молью, и будете вы вместе до конца дней своих посещать выставки-театры да рецензировать статьи друг друга… – Лия вдруг наклонилась и схватила сестру за руку, этим детским порывом выдав своё настоящее состояние: растерянность, волнение, тревогу. – Но я так не хочу! Я хочу жить сейчас и любить сейчас! А Оскар – он такой… такой настоящий, понимаешь? И я с ним настоящая. Пусть люди думают, что хотят, но нас связывает куда больше, чем работа. Да, он предложил мне главную роль в своём новом проекте…
– Прямо-таки рыцарь киноиндустрии! – не удержалась от колкости Эмма. – Ради дамы сердца готов на финансовый риск и медийный подвиг…
– Не в этом дело! – возразила Лия. – Главное, что с Оскаром я могу быть сама собой, ни под кого не подстраиваясь. Но если я сейчас не поеду с ним, Оскар решит, что я не верю в него как в режиссёра и не доверяю ему как мужчине – и укатит в свою Европу один, искать другую музу…
Лия резко умолкла, отстранилась и уронила голову на руки, не отдавая себе отчёта в том, насколько театральна её поза. Актриса душой и телом, она не умела по-другому. Она всегда была настроена на зрителя, даже если видеть её мог только Господь Бог. Красота ради красоты! Как великий Гауди разукрасил купол собора, видимый только с неба, так и Лия Ристич играла, в основном, ради самой игры…
– Ладно, Ли, – вздохнула Эмма, поддаваясь напористому обаянию сестры. – Убедила. Когда-нибудь ты точно получишь своего Оскара. Не этого, так другого… позолоченного и с мечом!
– С этим Оскаром я обязательно добьюсь и того, позолоченного! – засмеялась Лия, почувствовав смену настроения сестры. – Помоги, а? Вспомни, сколько раз мы менялись одеждой в садике, в школе, в гостях, и никто не замечал замены, даже мама с папой! Ты ведь тоже актриса, Эм, даже почище меня – только играешь не для зрителей, а для себя…
– Тебе не кажется, Ли, что время детских проделок давно прошло? – перебила сестру Эмма, невольно улыбнувшись: надо же, они даже сравнения одни и те же используют.
– В последний раз, Эмма! Скажем, в знак прощания с детством. Это будет абсолютно безобидная шалость, никому от неё хуже не станет. Ну да, папа чуток пометает молнии, но тебе-то что? Завтра ты уже будешь далеко, а я – ещё дальше! Тебе даже ничего не нужно делать, только сходить в оперу с приятным молодым человеком… Ладно, не очень молодым, но довольно приятным – как-никак, сотрудник посольства, достойная партия и всё такое.
– Чудненько! – сочувственно заключила Эмма. – Опять папа подсуетился? И как ему не надоест…
– Он упёртый. Вбил себе в голову, что только узы брака могут меня обуздать. Я же не такая благоразумная, как ты, хоть и старше на двенадцать минут…
– Допустим, я схожу в оперу вместо тебя, – снова перебила сестру Эмма, порядком устав от намёков на её мнимое благоразумие. – А что будешь делать ты?
– Улечу с Оскаром! Рейс в 21.15 из Шереметьево. Но если я не приду на свидание с герром Кристофом, он непременно позвонит папе, а тот подключит связи – и меня снимут с трапа под белы рученьки! – Лия развела руки грациозным балетным жестом.
Девушки замолчали. Лия вертела бокал с остатками сока, потупив глазки, якобы смиренно ожидая судьбоносного решения сестры. А Эмма отвлечённо размышляла о том, что их пара опровергает ещё один излюбленный стереотип: дескать, сильная социальная связь между близнецами заставляет их критичнее относиться к своим поступкам и учит нести ответственность за других людей. Увы, в их с Лией случае сие утверждение было применимо только к одной стороне…
Однако в данный конкретный момент счастье сестры действительно зависело от неё. Не в смысле маскарада и побега, нет! Просто до сих пор они жили, постоянно чувствуя плечо друг друга, и не метафорически, а вполне физически. Может, наконец пришло время расстаться и каждой самостоятельно идти своим путём?
– И когда будем меняться? – внезапно прервав молчание, спросила Эмма.
Лия подскочила и обняла сестру, опрокинув бокал из-под сока, благо, уже пустой.
– Я верила, я знала, что ты меня поймёшь! Ты единственная всегда меня… – заметив укоризненный взгляд сестры, она без запинки перескочила: – Прямо сейчас. Видишь бутик рядом с кафе? Переоденемся в примерочной. Затем я пойду в гостиницу к Оскару, а ты поедешь домой на моей «фисташке». Проблем не будет, обещаю: родители сегодня ночуют на даче. Вечернее платье и туфли я положила тебе на кровать…
– А волосы?
Но Лия всё предусмотрела.
– Я стащила из студии классный рыженький паричок для тебя! А сама поглубже натяну шляпу. Вот увидишь, всё пройдёт…
– Замечательно! – заключила Эмма таким тоном, каким говорят: «Ужасно!».
Заговорщицы поднялись из-за столика и минуту спустя скрылись за зеркальными дверьми магазина с манящей вывеской на итальянском.
***
Впрочем, мужчине, который наблюдал за сёстрами из белого кроссовера марки «Форд», припаркованного на другой стороне улицы, долго ждать не пришлось. Минут через десять девушки вышли из бутика, правда, без покупок, чуть постояли рядышком, обнялись на прощанье и разошлись. Рыжеволосая в коротком зелёном платьице и красных туфлях на шпильках села в игрушечный фисташковый «ситроен», неуклюже вырулила на проспект и уехала.
Девушка в длинном светлом платье в цветочек, в широкополой шляпке и лёгких сандалиях, бодро зашагала по тротуару, вскоре свернула за угол и направилась к небольшому, но весьма фешенебельному отелю. У входа её поджидал молодой человек артистической наружности. Они страстно поцеловались, не обращая внимания на застывшего у дверей швейцара, и лишь затем в обнимку поспешили вовнутрь.
Водитель белого «форда», уверенно следовавший именно за этой девушкой, аж чертыхнулся от досады. Минуту-две он сидел в раздумье, затем достал ноутбук и погрузился в дебри интернета. Через четверть часа, явно удовлетворённый результатами поиска, завёл машину. Кроссовер рванул с места и помчался, ловко прорываясь сквозь пробки – его почему-то все пропускали.
***
Эмма скептически оглядела себя в зеркале. Синее бархатное платье, которое Лия выбрала для сегодняшнего выхода в свет, действительно казалось самым скромным в гардеробе начинающей актрисы: длинное, не слишком обтягивающее фигуру, грудь и плечи закрыты. И в чём тогда изюминка, вернее, подвох? А в том, что скромным платье было только спереди – спина открывалась до поясницы и даже ниже… И в это наряд для свидания с сотрудником немецкого посольства! С какой целью: чтобы дать ему надежду или всё-таки отказать? Однозначно, второе: дипломата предполагалось оставить с носом. Тогда зачем, спрашивается, его соблазнять? Для остроты ощущений?
«Ну уж нет! При всей моей любви к тебе, сестричка, любви к подобным розыгрышам я не испытываю…»
Эмма стянула с головы кудрявый рыжий парик и выскользнула из синего бархата. До назначенного часа, когда герр Кристоф должен был за ней заехать, оставалось двадцать минут. Слишком мало, чтобы придумать другой выход из положения, однако вполне достаточно, чтобы остаться самой собой…
Она метнулась в свою комнату, достала из шкафа любимое «оперное» платье – тоже синее, но с прикрывающей плечи кружевной накидкой – и быстро надела. Волосы собрала в узел на затылке, выпустила и завила несколько прядей у висков. Туфли, сумочка, духи… вроде всё. Когда раздался звонок домофона, Эмма спрятала волосы под накидку и ответила с полной готовностью:
– Добрый вечер, герр Кристоф. Выхожу!
Если бы предполагаемый будущий жених хоть немного знал Лию, он бы тотчас заподозрил неладное: та никогда не выходила из дома вовремя.
Только в ожидании лифта Эмма задумалась о том, как же она будет оправдываться перед господином дипломатом. Ясно одно: этот человек совершенно не виноват в разногласиях Лии с папой по поводу её замужества и уж точно не заслуживает быть оставленным в дураках…
Поэтому, едва сев в автомобиль с посольскими номерами и услышав в свой адрес: «Вы как всегда очаровательны, дорогая Лия!», она набрала в лёгкие побольше воздуха и честно выпалила:
– Боюсь, вы будете разочарованы, герр Кристоф, но я не Лия!
Дипломат, статный мужчина лет сорока, надо отдать ему должное, не зря назывался дипломатом.
– А кто же вы, прелестная фройляйн? – спросил он с вежливой улыбкой, лишь стальные глаза за стёклами очков без оправы слегка сощурились.
– Я Эмма, сестра Лии, – сказала она, лихорадочно соображая, как же ей выпутаться из неловкой ситуации. Может, сказать, что Лия заболела или подвернула ногу? Или срочно уехала на съёмки к чёрту на кулички, где нет сотовой связи?
– А где же сама Лия, позвольте полюбопытствовать? – всё так же вежливо продолжал допытываться герр Кристоф.
Эмма не придумала ничего лучшего, чем сказать чистую правду:
– В аэропорту, ждёт вылета… – И тут же добавила: – Только пожалуйста, не сообщайте об этом нашему отцу!
Наверное, её мольба прозвучало настолько нелепо, что импозантный мужчина, весь такой гладкий и дорого пахнущий, прыснул в кулак, не сдержавшись.
– А с какой стати я должен жаловаться вашему отцу? – весело спросил он. – За кого вы меня принимаете, милая фройляйн? Вы и ваша сестрица? За директора школы, который будет ругать вас за прогул и обязательно позвонит грозному фатеру?
Эмма мучительно покраснела от стыда: за мнительность и предубеждение сестры, за то, что в очередной раз поверила ей и выставила себя совершенной дурой в глазах разумного и порядочного человека…
– Вижу, вы в вечернем наряде, Эмма. Вы готовы поехать со мной в театр вместо сестры? – неожиданно осведомился герр Кристоф.
– Да, – только и смогла сказать вконец обескураженная девушка.
– Тогда поехали! – он завёл машину. – А по дороге вы мне всё расскажете – ну, или хотя бы то, что сочтёте нужным.
Всё-таки он был настоящим дипломатом!
И Эмма рассказала ему всё: про Лию, про Оскара и про Париж, а также про желание отца поскорее выдать замуж легкомысленную дочь и боязнь той открыто перечить отцу. Они уже подъезжали к Большому, когда герр Кристоф с улыбкой заявил:
– Я обязательно запомню эту историю! Знаете, зачем? Когда ваша сестра станет звездой и весь мир будет добиваться её благосклонности, у меня будет, как говорится, туз в рукаве!
Он умел расположить к себе, этот уже немолодой, но ещё привлекательный мужчина. В ожидании начала спектакля, почти преодолев робость, Эмма дала себя втянуть в непринуждённую беседу о новых постановках в московских и мировых театрах, об искусстве и моде, о моде в искусстве. Правда, саму оперу она почти не слушала. Пока Тристан и Изольда неслись навстречу року, она сидела в ложе, погрузившись в свои мысли: завтра ей предстоит поездка в другую страну, где придётся жить и работать совершенно одной – а она, оказывается, так плохо знает людей, так привязана к дому, к родителям и сестре! Особенно к сестре – вот ведь в какую глупую ситуацию из-за неё попала…
Едва дождавшись окончания первого действия, она включила телефон и увидела сообщение от Лии: «Всё ОК, летим!». Вероятно, облегчение, проступившее на её лице, было столь очевидным, что многоопытный спутник сразу всё понял.
– Сдаётся мне, вы не испытываете особого восторга от музыки Вагнера. Вы и не обязаны, Эмма, поверьте! А вот нам, немцам, приходится её любить. Поэтому давайте сделаем так, – тактично предложил он, – я останусь слушать причитания обманутых судьбой влюблённых, а для вас вызову такси. С моей стороны было бы неприлично заставлять девушку мучиться…
Эмма не стала отказываться: у неё действительно больше не было сил на соблюдение светских приличий.
Посадив её в такси, герр Кристоф сказал напоследок:
– Пожалуйста, передайте своей сестре мои наилучшие пожелания! – и с достоинством удалился.
А Эмма поехала домой собирать чемодан.
