Текст книги "Повседневная жизнь на острове Святой Елены при Наполеоне"

Автор книги: Жильбер Мартино

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

Глава вторая
ЛОНГВУДХАУС

Далеко ли от поля Ватерлоо до Святой Елены?

Дорога коротка, легка; корабль скоро доставит вас туда.

Это приятное место для человека, которому

вообще-то нечего делать.

Редьярд Киплинг

В конце ноября 1815 года пребывание в имении Бриаров, ко всеобщему удовольствию, подошло к концу. В своем деревянном домишке Наполеон страдал от жары, от близости слуг и соседей и от удаленности своих придворных. В Джеймстауне Бертраны и Монтолоны, размещенные в тесных квартирах и к тому же не имевшие никаких занятий, начали искать поводы для ссоры: дамы обзывали друг друга «шлюхами», а пребывающие в опасной праздности слуги позволяли себе чесать языки с местными жителями. Адмирал же спешил переселить всех в Лонгвуд и организовать постоянную и надежную систему наблюдения, которая позволила бы удалить из города этих неугомонных и опасных болтунов, каковыми являлись в его глазах люди из свиты Буонапарте, и запретить им любые контакты с заходящими в порт судами.

20 ноября он решает дать бал: нет ничего более естественного, ибо здесь все без ума от увеселительных прогулок и вечеров, позволяющих допоздна танцевать при свечах на террасе Замка. Океан тихо плещет под луной, молчаливые, аккуратные и почтительные китайцы, бесшумно передвигаясь, разносят напитки, стоящие на подносах с гербом Компании, музыканты в алых мундирах услаждают слух нежной музыкой, женщины без устали кокетничают, а безукоризненно одетые мужчины отвечают им расшаркиваниями и поклонами.

Адъютант тотчас рассылает пригласительные билеты, и один из них адресован генералу Буонапарте, так как Кокбэрн несколькими днями ранее наивно спросил у Гурго:

–  Как вы думаете, генерал придет, если я устрою бал?

Наполеон, взглянув на приглашение, пожал плечами и сухо проронил:

–  Передайте билет адресату. Последний раз я слышал о нем у Пирамид и на горе Фавор.

Прочие все-таки отправились на вечер. Мужчины оделись в парадные мундиры, графини Бертран и де Монтолон блистали своими парижскими туалетами и ослепительными бриллиантами и изумрудами, сохранившимися из прошлого, которое, увы, ушло безвозвратно. Жалкое провинциальное общество немеет от царственной грации Фанни Бертран, которая всего несколько лет назад была вице-королевой Иллирии; драгоценности Альбины де Монтолон затмевают украшения, купленные в лавочке еврея Соломона. Такого рода успех имеет свою оборотную сторону, и за ужином французов не удостаивают почетных мест, в то время как жену полковника Уилкса адмирал усаживает по правую от себя руку. На следующий день Гурго жалуется Наполеону, который тотчас же делает выговор своему гофмаршалу: прежде чем принимать приглашение, следовало удостовериться в том, что французам будет оказан достойный прием. Это был первый урок для тех, кто полагал, что на Святой Елене и в изгнании титулы, звания и должности при императорском дворе будут цениться так же, как в Тильзите и Вене.

Подобное обращение породило опасения относительно того, что готовило им будущее. Ждать пришлось недолго, ибо адмирал, сочтя обустройство Лонгвуд Хаус достаточно продвинутым, чтобы «генерал Буонапарте» мог туда переехать, перешел к действиям. Конечно, оставалось еще много сделать, чтобы французская колония могла там достойно разместиться, но малярные и столярные работы можно продолжать и после их вселения. Когда Императору доложили, в каком состоянии находится жилище, он вышел из себя – особенно при упоминании о краске, запах которой он не переносил, и круглосуточном стуке молотков. Наполеон стал говорить о неудобствах, коими чреват сей поспешный переезд. Но Кокбэрн был не из тех, на кого действуют слова: генерал обязан исполнять приказание, а если он не желает подчиняться, то в имение Бриаров будет прислан отряд в сто человек, который встанет лагерем у него под носом. Уязвленный Император назначил переезд на 10 декабря, воскресенье. Адмирал, несколько смущенный, появился около двух часов. Его встретили учтиво, без малейшего признака враждебности, и прежде чем сесть в седло, Наполеон пошел попрощаться со своими хозяевами. Он вручил Балькомбу золотую шкатулку со своим императорским вензелем и пригласил его приезжать в гости в Лонгвуд вместе со всем семейством. Бетси расплакалась. Стоя у окна, она смотрела, как удаляется маленький кортеж.

– Вы будете навещать меня в Лонгвуде, мисс Бетси, – утешил ее Наполеон.

В три часа Маршан, который выехал раньше своего господина, услышал дробь барабанов кордегардии, приветствовавшей всадников. Адмирал услужливо помог Императору сойти с лошади, а затем любезно показал ему приготовленное для него жилище. Пролог трагедии был сыгран; декорациями следующих актов станут этот плоский, унылый пейзаж и тесный дом, которому суждено будет войти в историю. Любопытство путешественников, стихи поэтов, озлобленность дворов, яростное сопротивление изгнанника, не желающего позволить похоронить себя заживо, сделают знаменитым это место, и два эти слова – Лонгвуд Хаус – войдут в череду побед и достопамятных мест Империи и станут символом одновременно величия и падения, легендой величайшего из людей Нового времени.

Обстановка

Странное здание, построенное без определенного плана, которое нельзя назвать ни красивым, ни откровенно уродливым, одним словом, дом, наилучшим образом подходящий для тюрьмы, который, однако, не осмеливаются называть этим именем. Комнаты, предназначенные для Императора, расположены со стороны фасада и, стало быть, находятся под наблюдением британцев; по периметру грязного двора стоят сараи, которые будут служить буфетной, кухней, бельевой и помещением для хранения серебряной посуды, откуда слуги – французские и английские – смогут наблюдать за тем, что происходит у «генерала»; наконец, в стороне находятся строения, где разместится «семья», то есть Монтолоны, Лас Казы, Гурго, а позже – священники Буонавита и Виньяли и врачи – О'Мира и Антоммарки. Это не считая надзирающего английского офицера, невидимого, но постоянно присутствующего.

В дом, точнее в личные апартаменты Наполеона, ведет перекрытое круглым навесом крыльцо в несколько ступенек; дальше находится бильярдная, просторная и хорошо освещенная продолговатая комната, стены и потолок которой были наскоро обшиты деревом плотниками с «Нортумберленда». Следующая комната – гостиная, довольно скромных размеров, с красивым камином из черного камня, близ которого Наполеон, со шляпой под мышкой, стоя принимает британцев, дабы не позволить им бесцеремонно усесться в его присутствии, что было бы ему в высшей степени неприятно. Здесь, лежа на стоящем между двух окон ложе, под портретом Римского короля, в присутствии безграмотных лекарей 5 мая 1821 года в исполненной величия бедности и библейском одиночестве завершит он свой фантастический земной путь и будет предан земле чужими руками. Третья комната, куда тусклый свет проникает лишь через балконную дверь, будет столовой; двери из нее ведут в два кабинета, которые станут спальнями, и в крошечный коридор, который переделают в ванную комнату. Мебель, в спешке собранная со всего острова, выглядит до крайности убого, а когда Лондон наконец-то пришлет для замены мебель достойного качества, Хадсон Лоу и его помощники бесстыдно присвоят себе все, что придется им по вкусу.

Другое крыло дома – одна большая комната и несколько кабинетов, прежде чем стать библиотекой, будут отданы Монтолонам. Лас Каз и его сын должны довольствоваться чердачной комнатой над кухней, куда надо карабкаться по крутой лестнице. Гофмаршал, возмущенный теснотой и неудобством этого жилья, предпочел поселиться в двух километрах отсюда в Хате Гейт – утопающем в зелени колониальном доме; там он сможет с горечью вспоминать о том, какие обеды устраивал он от имени Императора и короля в Париже: эти обеды, которые посещали все знатнейшие и достойнейшие лица Империи, обходились казне в два миллиона в год.

Окружение

После отречения, пребывания в Мальмезоне, беспорядочно стремительного бегства на запад в направлении Рошфора, унизительной сдачи англичанам и изнурительного плавания на «Нортумберленде» под одной крышей объединились наконец все те, кто из преданности или корысти согласились разделить с Императором тяготы изгнания. Чтобы лучше понять, какие повседневные испытания сулило пребывание на этой странной скале, нелишне будет бегло перелистать позолоченный альбом их бытия с того момента, когда в холодный вечер месяца брюмер звезда Наполеона засияла среди туч, затянувших небо над Сен-Клу.

С 1807 года генерал Бертран является адъютантом Императора, каковая обязанность как нельзя лучше подходит этому высокому беррийцу, выпускнику Военной школы, не столько умному, сколько исполненному всяческих сведений. Затем он становится кавалером ордена Почетного легиона, губернатором Иллирийских провинций Империи, командующим корпусом в Великой Армии, а после смерти Дюрока назначается на почетную должность обер-гофмаршала дворца. Облаченный в сверкающий мундир (сейчас уже поблекший, он выставлен в витрине его прекрасного дома в Шатору), он управляет официальными банкетами, раздает милости, тратит, не считая, и живет рядом с государем в самом Тюильрийском дворце. Он еще молод – ему лишь сорок два года, – но он сутулится и уже не выглядит высоким, слегка лысоват, держится скромно и незаметно. В нем человек, рожденный для военной науки, умеющий находить гениальные технические решения, берет верх над солдатом; он лучший военный инженер в Европе, уверяет Наполеон, а доброта и преданность берут в нем верх над политическим чутьем.

Его жена Фанни, урожденная Диллон, происходит из семьи ирландских католиков, очень предприимчивых и влиятельных в Англии. Ее отец в пору Революции стал служить Франции и погиб во время Террора; его сестра вышла замуж за префекта Империи Ла Тур дю Пэна, а с 1815 года перешла в стан роялистов. Но главное достоинство Диллонов заключалось в их отдаленном родстве с семьей императрицы Жозефины, что давало им некоторое влияние при дворе. Фанни была высокого роста, элегантна, а украшавший ее лицо крупный нос свидетельствовал о сильном характере или о принадлежности к хорошему роду; при помощи ума, воли или обычных слез она командует мужем, которого ей выбрал Император и которому, как говорят, она предпочла бы принца или герцога. Облаченная в придворный туалет, она обретает величественность королевы, а воспоминания о годах, прожитых в Иллирии, о празднествах, приемах, о вице-королевском экипаже, запряженном шестеркой лошадей, делают еще более горьким ее пребывание на Святой Елене [8]8
  Однажды графиня Фанни в сопровождении Лас Каза отправилась к Балькомбам. Когда они возвращались в Лонгвуд, лошади не смогли одолеть крутой подъем, и ей пришлось выйти из кареты и пройти пешком, в парадном туалете, шесть километров под палящим солнцем. Как тут не вспомнить о великолепных экипажах в Тюильри!


[Закрыть].

Тридцатидвухлетний Шарль-Тристан де Монтолон учился некогда в богатом пансионе вместе с Жеромом и Луи Бонапартами и с Евгением Богарнэ, благодаря которому ему удалось попасть в близкое окружение новой императрицы. Его военная карьера сложилась не так гладко и не так успешно, как у Бертрана. В двадцать шесть лет полковник в штабе Бертье, где было полно таких щеголей, ненавистных Наполеону, он оставляет службу «по причине здоровья» и в 1809 году добивается назначения камергером Жозефины; принимая во внимание его характер, его бешеное честолюбие, его граничащую с ленью беспечность, вполне можно предположить, что бивакам он предпочитает прихожие и будуары, ибо сие позволяет приблизиться к тем, кто в данный момент обладает властью и влиянием. Действительно, вот он уже посланник Франции в Вюрцбурге, и похоже, его ждет дальнейшее возвышение, но его увлечение некой хорошенькой особой оказывается непростительным прегрешением в глазах Императора. Он тайно вступает в брак с дважды разведенной прелестной Альбиной, но наказание следует незамедлительно: Монтолона отзывают и он лишается своей великолепной должности [9]9
  Его любовные письма к той, что была тогда Альбиной Роже, были выставлены на продажу в 1981 году. Они свидетельствуют о бурной страсти. «До встречи с тобой я не знал, что можно найти счастье вдали от толпы. Хижина бедняка с тобой и Наполеоном мне милее, чем дворец вдали от вас обоих».


[Закрыть]. Почетные обязанности, возложенные на него Его Величеством, несовместимы с этим поспешным браком, плоды коего к тому же появляются на свет слишком рано. Во время вторжения Союзных войск Монтолон, командовавший в качестве полковника Луарским корпусом волонтеров, тотчас начинает бомбардировать Бурбонов прошениями, напоминая о долгой и верной службе Семонвилей – своей родни со стороны тестя, – и получает чин бригадного генерала. Узнав о возвращении Наполеона с острова Эльба, он, как и многие другие, вновь стал служить ему в мундире камергера и был произведен в генералы в июне 1815 года in extremis. He исключено, что присоединение к «Узурпатору» было, увы, не совсем бескорыстным. В пору Реставрации властям пришлось расследовать обстоятельства исчезновения некоторых денежных фондов в Пюи-дю-Дом, куда вышеупомянутый Монтолон бежал, оставив в момент приближения врагов свой департамент Луара. Опорочивать своих политических противников – дело обычное, и Реставрация не брезговала этим средством. Произведенный в генералы незадолго до Ватерлоо, Монтолон не мог отрицать своего участия в Ста днях, а потому настоятельно просил включить его в число сопровождающих Императора на Святую Елену и получил на то согласие. Его общество было приятно Наполеону, который, питая некоторую слабость к старинному дворянству, сделал его тестя маркиза де Монтолон-Семонвиль, заядлого интригана, графом Империи. Элегантный, холеный, довольно высокого роста, с вьющимися волосами, он был красив несколько слащавой красотой; он обладал приятными манерами, однако мнения свои выражал с некоторым высокомерием, в коем было нечто от прежней Франции. Этим он вызвал раздражение англичан, сразу же прозвавших его Veritas.

Альбина-Элен де Монтолон является одним из самых любопытных персонажей в Лонгвуде хотя бы потому, что ходили упорные слухи о ее близости с Наполеоном. Она происходила из семьи Вассаль или Ле Вассаль, получившей дворянство при Людовике XVI. Альбина была замужем сначала за неким господином Биньоном, затем за бароном Роже, и с момента ее развода прошло всего несколько дней, когда она встретила Монтолона. Это была любовь с первого взгляда, и какой-то мэр, неосведомленный или снисходительный, совершил обряд бракосочетания, так что, несмотря на нарушение всех правил, даже Наполеон не мог объявить этот брак недействительным. На портретах молодой графини мы видим приветливую, изящную, веселую женщину, лукавую и кокетливую, возможно, чуть-чуть легкомысленную. В разношерстное, порой унылое лонгвудское общество она вносит дуновение свежести, жизнерадостности и готовности исполнять капризы хозяина дома. Она неплохо поет, играет на пианино и знает обожаемые Наполеоном итальянские арии, которые он сам часто напевает, безбожно фальшивя. А потому все делают вид, что восхищаются ею, даже когда она выказывает свое полное невежество.

– Будет вам сердиться, – улыбается Наполеон, – вы же не в Сорбонне.

– Чем ближе оказываешься к суверену, тем больше начинаешь любить республику, – шепчет она на ухо Гурго.

Апартаменты, отведенные супружеской паре, отделены от императорских только буфетной, а парк у них общий; поэтому когда Наполеон прогуливается под деревьями или идет в конюшни, он останавливается, чтобы перекинуться несколькими словами с графиней или поиграть с детьми. Отсюда, вероятно, и то предпочтение, которое он оказывает этой чете по сравнению с Бертранами, решившими поселиться отдельно в Хате Гейт.

Третий офицер, генерал Гурго, гордо носит синий мундир ординарца Императора. Когда-то ему было поручено доставить английскому принцу-регенту знаменитое письмо: «Я, как Фемистокл, пришел, чтобы занять место у очага британского народа». С тех пор он мечтает играть первую роль при дворе низверженного монарха. Слова эти могли бы сойти за шутку, ибо известно, что семья Гурго состояла в родстве с Дюгазонами, которые в театральном мире оставили свою фамилию сценическому амплуа [10]10
  Дюгазон, Луиза-Розали – актриса и певица в Комической опере. Она дала свое имя двум сценическим амплуа: «дюгазоны» (молодые возлюбленные) и «матери дюгазоны» (молодые матери). (Прим. пер)


[Закрыть]. Дедушка Гурго, прославивший свое семейство на подмостках, был жизнерадостным марсельцем; трое из его сыновей стали актерами, а младший, отец нашего генерала, был королевским скрипачом. Генерал Гурго вырвался из этой шумной среды, поступил в Политехническую школу и стал служить в артиллерии, коей Император обязан славным началом своей карьеры. Пройдя Аустерлиц и Сарагосу, он стал, наконец, в 1809 году офицером-порученцем. Снедаемый честолюбием и желанием отличиться, он плел бесконечные интриги, чтобы приблизиться к государю, который, как он полагал, не сможет не заметить красивого офицера с несколько театральными манерами и при этом отчаянно храброго, Гурго достиг своей цели, когда в служебной записке был с весьма лестной характеристикой рекомендован на вожделенную должность: «Образован и талантлив, хорошо воевал, наблюдателен и способен дать отчет об увиденном, умеет рисовать, говорит по-испански и по-немецки». Он последовал за армией и Императором в Россию, был ранен под Смоленском, первым вошел в Кремль, обнаружил спрятанную там русскими бомбу и, наконец, стал бароном Империи. После поражения, во время мучительного отступления, он преодолевает вплавь Березину, спасает, как он говорит, жизнь своему государю, окруженному казаками, и получает созданную специально для него должность офицера по поручениям. В марте 1814 года он удостаивается эполет полковника и ленты командора ордена Почетного легиона. Освобожденный от своей должности после церемонии прощания в Фонтенбло, он, как множество других, присоединяется к Бурбонам. Людовик XVIII делает его кавалером ордена Святого Людовика, из-за чего он не был принят в Тюильри, когда явился туда после возвращения Наполеона с острова Эльба. По-прежнему склонный к театральным жестам, легко переходя от дерзкого бахвальства к унынию, Гурго настаивает, бушует, впадает в ярость, плачет – он плачет часто – и угрожает покончить с собой под окнами Императора, который в конце концов уступает и возвращает ему его должности. Он участвует в военных действиях в Бельгии и получает чин бригадного генерала 21 июня 1815 года за несколько часов до отречения Наполеона. Его судьба, как и судьба генерала де Монтолона, неотделима от судьбы низвергнутого Императора не только потому, что во второй раз вернуться к Бурбонам уже невозможно, но еще и потому, что в новой ситуации он видит средство еще более приблизиться к этому необыкновенному человеку, который, даже побежденный, наполняет мир своим именем. Его чувства – это восхищение и зависть статиста к исполнителю главной роли. Чувство это так сильно и так демонстративно, что в конце концов начинает докучать Наполеону.

– Я же ему не жена, – кричит он как-то выведенный из себя, – и не могу с ним спать!

Гурго, однако, не может избавиться от привычки твердить одно и то же и сохранять уверенность в истинности того, что он в данный момент говорит; и обида его усугубляется тем, что вновь прибывшие оттесняют его от государя, его, прослужившего пять лет в генеральном штабе! Темперамента импульсивного и сангвинического, он с трудом переносит вынужденное воздержание и, не имея в качестве развлечения ни радостей семейной жизни, ни семейных ссор, он хотел бы полностью принадлежать Императору и чтобы Император принадлежал ему одному Он вызывает раздражение тем, что постоянно выставляет напоказ свои заслуги и свои таланты, а потому в момент разрыва выведенный из себя Наполеон не делает ничего, чтобы удержать близ себя одного из своих старейших и самых преданных спутников.

Граф де Лас Каз, четвертый из главных действующих лиц, – личность совсем иного склада: у него амплуа наперсника, Брута в расиновской трагедии, человека, который умеет слушать, одобрять, побуждать к разговору, умело заставляя забывать о своем присутствии. По сравнению со своими коллегами, любителями поговорить, а иногда и похвастаться, Мари-Жозеф-Эмманюэль-Огюст-Дьёдонне де Лас Каз, сын маркиза де Лас Каз, сеньора Коссада, Пюилорана, Ламота и Дурна, со своими мягкими манерами, маленьким ростом, сутулой спиной, близорукостью и обликом мелкопоместного провинциального дворянина, выглядит довольно скромно среди этих рубак и артиллеристов. Он был капитан-лейтенантом, когда началась Революция; не поддавшись очарованию новых идей, он последовал за законными принцами; когда роялистская армия была распущена, он оказался без средств к существованию в Лондоне, тогдашнем средоточии политической эмиграции, и чтобы заработать себе на пропитание, был вынужден давать уроки, но при этом не прекращал заниматься изданием своего «Исторического, генеалогического и хронологического атласа». Вернувшись во Францию в 1802 году, он стал служить Империи, заявил о желании получить орден Почетного легиона, в коем ему было отказано из-за того, что в Лондоне он получил из рук герцога Ангулемского орден Святого Людовика. В 1809 году он получил титул барона, а затем должность камергера. В рекомендательной записке дается его довольно привлекательный портрет: барон де Лас Каз, бывший морской офицер, автор «Исторического атласа», опубликованного под именем Ле Сажа; благодаря собственному состоянию и состоянию своей жены мадам де Кергариу, имеет 30 тысяч ренты; человек очень образованный и благовоспитанный, пользующийся прекрасной репутацией, он был представлен Его Величеству и долго добивался чести быть включенным в штат придворных. В 1810 году он стал камергером, потом докладчиком в Государственном совете, исполнял различные обязанности, в том числе и в Национальной гвардии; перед катастрофой 1814 года стал капитаном первого ранга и государственным советником. По возвращении Наполеона с острова Эльба он вновь становится камергером и сопровождает Императора из Елисейского дворца до острова Экс в своем великолепном мундире морского офицера и просит о награждении орденом, даруемым храбрецам, которого он так страстно желает. Просьба его, наконец, удовлетворяется, и он настоятельно требует разрешить ему сопровождать Императора в изгнание.

– Вы знаете, куда это может вас завести? – спрашивает Наполеон.

–  Сир, я не делал никаких расчетов, но мое самое пылкое желание будет удовлетворено, если вы согласитесь на мою просьбу.

Преданных людей становится все меньше, а потому Наполеону нравится эта решимость, и он дает свое согласие. Лас Каз, взяв с собой некоторое количество денег, прощается с женой, помещает своего сына в лицей и присоединяется к ожидающим отплытия в Рошфоре.

Он родился в 1766 году и является старейшиной французов на Святой Елене. Начиная с 1815 года историки пытаются понять, что побудило этого пятидесятилетнего человека последовать за свергнутым с престола монархом, оставив семью, карьеру, родину и будущее: ведь он был так мало замешан в событиях

Ста дней, что вполне мог рассчитывать на благосклонность Бурбонов. Будет ли когда-либо найден точный ответ на этот вопрос? Сам Лас Каз был весьма сдержан в объяснении причин своего неожиданного решения и лишь весьма туманно сказал о нем в предисловии к первому изданию своего знаменитого «Мемориала Святой Елены» в 1822 году: «В силу самых необыкновенных обстоятельств я долгое время находился рядом с самым необыкновенным человеком, какого только можно сыскать в истории. Восхищение побудило меня последовать за ним, не зная его; а узнав его, я готов был остаться при нем навсегда». Все это литература, слова, выдуманные писателем, удачные, но туманные, в коих нет и намека на правдоподобное объяснение. Так что остается судить о человеке по имеющимся фактам и, глядя на его портрет, пытаться понять его. Известно, что он был маленького роста, и один британский писатель прав, утверждая, как хороший психолог, что Лас Каз в своем «камергерстве» дошел до того, что стал меньше ростом, чем его государь. Он скорее худощав, у него длинное, узкое лицо, на котором выделяется словно постоянно что-то вынюхивающий нос, а седые букли не скрывают широкого лба. Что из этого следует? А то, что другие спутники Императора упорно именуют его «Иезуитом»; что то усердие, с коим он ведет свой дневник и, несмотря на удручающие условия жизни, заставляет своего сына Эмманюэля перебеливать свои записи, позволяет назвать его «монахом в миру»; что под серьезной маской скрывается дальновидный делец, желающий поскорее извлечь выгоду из своего бестселлера. Он хочет получить как можно больше от своего изгнания, продлившегося лишь тринадцать месяцев. Этим и объясняется его стремление к регулярным рабочим встречам, разговорам и записям под диктовку и его умение составлять почти стенографические отчеты, которые профессор Дюнан назвал «шедевром организованного энтузиазма». Арестованный за намерение вести тайную переписку и заключенный в тюрьму на Святой Елене, прежде чем быть отправленным в Кейптаун, а затем в Европу, Лас Каз озабочен прежде всего тем, чтобы любой ценой сохранить драгоценную рукопись, а потому шлет Хадсону Лоу одно письмо за другим: «Попав в западню, устроенную, по всей видимости, моим лакеем, я был похищен из Лонгвуда, а на все мои бумаги был наложен арест». Вне всякого сомнения 900 страниц, терпеливо переписанных юным Эмманюэлем и представляющих собой черновик «Мемориала», являются самым ценным достоянием маленького камергера, поскольку прежде всего он пишет о них и лишь потом возмущается способом, избранным для своего ареста и высылки с острова.

А это значит, что он последовал за Императором на Святую Елену прежде всего как литератор. Более тщательное расследование подтвердило бы это, но побудительные мотивы отнюдь не являются низменными, ибо если «Мемориал» принес его автору известность и благосостояние, то одновременно он пробудил к несчастью и изгнанию Наполеона интерес, еще не совсем угасший к моменту публикации книги: ее будут читать в городах и деревнях, во дворцах иностранных государей и в хижинах, и повсюду, благодаря удивительному дару Лас Каза как бы растворяться в тени своего гениального собеседника, будет слышен громовой голос бывшего владыки Европы, как если бы, чудом преодолев огромное расстояние, читатель оказался в замкнутом пространстве Лонгвуда.

Для всех прочих он – «Иезуит», или же, из-за своей всегдашней готовности слушать, «Экстаз». Но для Наполеона этот бывший камергер, уравновешенный и серьезный, образованный и сдержанный, – лучший из собеседников, ибо он мгновенно схватывает не только мысль, но даже и намеки; человек кабинетный и привычный к работе с документами, он отличается большим усердием, переводит английские газеты и толково рассуждает о морских делах, коими занимался в Государственном совете. А кроме того, есть дневник, о существовании которого Наполеон знает от одного из лакеев, иногда переписывающего его по вечерам при свечах. Но кто же в Лонгвуде не ведет дневник? Чем больше их будет опубликовано, тем больший интерес это вызовет; очевидно, Наполеон намеренно распределил свои исторические занятия следующим образом: с военными он занят своим мемуарами и опытами о Цезаре, Ганнибале, Карле XII и прочих великих полководцах и, конечно, о собственных военных кампаниях; о политических делах своего царствования он говорит с одним лишь Лас Казом, который, несмотря на яростную критику историков, черпающих сведения исключительно из записок Бертрана, Гурго и Монтолона, остается самым серьезным свидетелем последних лет Императора.

Лонгвудские слуги, или, как их еще называют, «прислуга», заслуживают того, чтобы поговорить о них подробнее, так как в этом доме, где все живут вперемежку, как на биваке, они находятся в тесном контакте со своим господином. В пору всемогущества Наполеона они были лишь незаметными статистами, занимавшими специально отведенные для них апартаменты; теперь же, на Святой Елене, они становятся кто наперсником, кто тайным осведомителем, кто собеседником, кто переписчиком, и кое-кто из них позже не без таланта расскажет об этом в своих подробных дневниковых записях.

Луи Маршан – первый камердинер его величества. Он родился в 1791 году в Париже, а с 1811 года стал слугой во внутренних апартаментах, в то время как его мать нянчила Римского короля. Он видел роскошь двора, великолепие путешествия Наполеона и Марии-Луизы в Голландию и смятение, охватившее всех после отречения; а после измены Констана, первого камергера и первого перебежчика, он получил назначение на вожделенную должность. На острове Эльба он сумел своей скромностью, усердием, терпением и умом завоевать уважение и доверенность Императора. Во время Ста дней и последовавших за ними тяжких испытаний он не изменил себе и служил Императору на мрачных дорогах изгнания с такой же почтительной преданностью, как и среди роскоши Тюильрийского дворца. Лишь благодаря ему в багаже Наполеона оказалось все, что обеспечит материальные удобства жизни изгнанника, которому необходимо поддерживать свой статус. Без Маршана ему, возможно, пришлось бы носить рубашки, выданные англичанами. В 1815 году Маршану всего двадцать четыре года; с портрета на нас смотрит молодой человек с тонкими и благородными чертами лица, веселыми глазами и шапкой вьющихся волос. При Наполеоне он в известной степени представляет этот «столь любимый» народ, преданный и готовый на жертву, и одновременно – молодое поколение, предмет пристального внимания и забот имперского правительства. Обычно говорят, что для камердинера великий человек никогда не бывает великим, но вряд ли сыщется человек, более доступный и простой, чем Наполеон на Святой Елене. Могущество и слава остались позади, и не за горами время тяжких испытаний, когда герой на своем ложе становится сначала больным, потом умирающим, и его нужно переодевать, переворачивать, мыть и брить, не говоря уже о более неприятных подробностях. Сколько любви и терпения понадобится Маршану, когда невежественные лекари будут назначать клистиры, прижигания, рвотное, ртутные соли, морские и ножные ванны, растирания и горячие салфетки. Наполеон оценит и прославит эту смиренную преданность одной фразой в своем завещании: «Услуги, оказанные мне Маршаном, это услуги друга». И молодой лакей удостоится великой чести, коей не удостаивался ни один человек, носивший ливрею: он станет вместе с двумя генералами, Бертраном и Монтолоном, исполнителем последней воли монарха.

Луи-Этьен Сен-Дени, именуемый Али, родился в Версале в семье служителя еще королевского режима, получил хорошее образование в конторе нотариуса, затем поступил на службу к Императору в качестве стремянного при торжественных выездах. Он принимал участие в военных кампаниях в Испании и в Германии и, как и Маршан, сопровождал их величества во время торжественного путешествия в Голландию, имевшего место сразу же после бракосочетания. В1811 году Наполеон пожелал иметь при себе второго мамелюка – тот, кого он привез из Египта, был удален по причине его дурного нрава, – и Сен-Дени, облаченный в восточный костюм, получил новое имя Али. В военных походах он всегда имел при себе атрибуты своей должности – подзорную трубу и водку; но на Святой Елене благовоспитанность, сдержанность и скромность приблизили его к Императору, и он был произведен в библиотекари. Закончив работу в апартаментах и классификацию книг, он иногда занимается перепиской то для одних, то для других (ибо в Лонгвуде пишут много), или же перебеливает надиктованное Императором, либо протесты, адресованные губернатору, либо записки, которые хотят переправить за границу и которые нужно писать микроскопическими буквами на маленьких клочках бумаги или ткани. Все книги Лонгвудской библиотеки имеют сделанную рукой Али бесценную пометку «Император Наполеон» и печать.