Текст книги "Повседневная жизнь на острове Святой Елены при Наполеоне"

Автор книги: Жильбер Мартино

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

Любовные увлечения

Любовные истории будут продолжаться столько же, сколько будет длиться изгнание. Только Новерра и Али увезут своих супруг в Европу, а Маршан позаботится о маленьком Джеймсе-Окгаве Везе, передав поверенному на содержание малыша 500 фунтов, настоящее состояние для того времени. По странному совпадению этот же поверенный содействовал очень выгодному вложению денег, получив под ипотеку Аларм Хаус, резиденцию сэра Томаса Рида, безоглядно преданного Лоу. Соогласно местному преданию, юный Джеймс-Октав был изгнан с острова за дурное поведение в 1840 году, именно в тот момент, когда его отец должен был вернуться на остров для эксгумации останков Императора и церемонии возвращения его праха во Францию, что, по всей вероятности, и породило слухи о возможном отцовстве Наполеона.

В Плантейшн Хаус также хватает галантных историй, но офицерам и слугам, капралам и писарям известно, что они быстро перестают быть для кого-либо секретом: остров сплетен – это своего рода стеклянная клетка. У майора Горрекера есть «приятельница», которую он стыдливо упоминает в своих записках и с которой леди Лоу отказывается беседовать в Дедвуде; чтобы быть допущенной на ипподром и тем более «представленной», нужно было принадлежать к клану «белых». Имя ее так и останется неизвестным. Молодой майор, кроме того, питает некоторую слабость к прачкам, но леди Лоу даже и слышать не желает о связях с прислугой в своем доме, а потому бдительно следит и за офицером, и за смазливыми служанками, контролируя входы и выходы. Особа в высшей степени нравственная, а по мнению Горрекера, просто ханжа, сия дама не допускает ни малейшей вольности, и даже разговоры в ее присутствии ведутся лишь самые невинные, что, однако, не мешает некоторым солдатам весьма бесстыдно развлекаться с работающими в Плантейшн Хаус негритянками, но ночью, в большом парке.

Суровый доктор Бакстер также сподобился сделать ребенка рабыне по имени Энн Росс, и преподобный Бой – ах, какой чудной души человек этот пастор! – с негодованием записывает в своей книге записей гражданского состояния после имени отца: «Генеральный инспектор госпиталей». А когда 9 июля 1820 года о рождении своего незаконного ребенка по имени Джон заявляет сам грозный сэр Томас Рид, пастор тем же добродетельным пером вычеркивает титул «сэр». Нужно сказать, что сей офицер осмеливается открыто появляться в обществе своей девушки в этом колониальном Клошмерле. [37]37
  «Клошмерль» – роман французского писателя Г. Шевалье (1934). (Прим. ред.)


[Закрыть]

Двусмысленное положение Плэмпина, вызвавшее публичный скандал, позволило Лоу извлечь, как мы видели, немалую для себя выгоду. Но сколько других тайком наслаждаются незаконной любовью! Правда, для этого им нужно обманывать чужую злобную бдительность, а это весьма непросто. А еще им требуются молчаливые сообщники и изрядная доля лицемерия. Вот одна из любовных историй, довольно громкая, которой упиваются все местные жеманницы. Ее исказили историки, перепутавшие капитана Пионтковского, польского офицера из свиты Императора, с капитаном Попплтоном, надзирающим офицером в Лонгвуде, но она ничем не отличается от прочих историй в духе пьес Куртелина, рассматриваемых в исправительных судах. В одно прекрасное утро лейтенант 53-го полка Нейгл, действуя от имени своей жены, вызывает в «Верховный суд Святой Елены» некую Кэтрин Янгхазбэнд, супругу капитана того же полка, самодовольную дуру, уверяющую, что она происходит из рода Кромвеля, которую Гурго ненавидит, за то что она уродлива и строит из себя «ученую». Судьи, сэр Хадсон Лоу, Томас Брук и сэр Бингэм, вынуждены ознакомиться с этим делом, не лишенным, надо сказать, пикантности. Нейгл обвиняет мадам Янгхазбэнд в том, что она распространяла у Балькомбов и в Дедвудском лагере гнусные слухи, согласно которым молодая мадам Нейгл была обнаружена своим супругом в спальне капитана Попплтона в час ночи; обвиняемая якобы утверждала, что между мужем и любовником произошло бурное объяснение, но что уже на следующее утро все успокоилось, после того как Попплтон прислал обманутому мужу три соленых окорока, которые местные кумушки тотчас же назвали «компенсационными». Три окорока взамен утраченной добродетели – не слишком дорого оная добродетель ценилась! Представляя сам свое обвинение, Нейгл сообщил, что Попплтон – давний и верный друг его семьи; а поскольку служебные обязанности часто заставляют его, лейтенанта Нейгла, уезжать далеко от дома, то с его согласия его молодая супруга обычно дожидается его возвращения в Лонгвуде у его товарища Попплтона. Свидетелей много, от командующего полком до Бетси Балькомб, от доктора О'Мира до ординарца капитана. Рассказывается много любопытного, перетряхивается много грязного белья, чтобы попытаться скрыть эту банальную и скорее всего подлинную историю, сохранить видимость приличий, защитить честь мундира и доброе имя полка. Кэтрин Янгхазбэнд, за то что она изменила долгу добропорядочной англичанки и сделала предметом судебного разбирательства гнусные сплетни, касающиеся частной жизни белой супружеской пары, приговорена к 250 фунтам штрафа. Предупреждение было услышано, и с 1816 года «Верховному суду» более не доводилось рассматривать дела, касающиеся супружеских отношений.

То, что стыдливо называли «маленькой слабостью» и на что закрывали глаза во Франции – быть может, из уважения к достойнейшему Камбасаресу, – свирепо преследовалось британским законом со времен Генриха VIII как «гнусное преступление мужеложества». И тем не менее среди военных, расквартированных на Лонгвудском плато, лишенных женского общества, такого рода отношения процветали, о чем, кстати, и говорил Наполеон с Гурго 24 января 1816 года. Но предававшиеся этому пороку серьезно рисковали. Вскоре после смерти Наполеона сержант Шильдс и его партнер раб Бахус, застигнутые в компрометирующих позах, были повешены после короткого судебного разбирательства, протокол которого занял всего две странички.

Глава шестая
НАСЕЛЕНИЕ

Положение гражданского населения между двумя группами людей в мундирах его величества незавидно: им нужно лавировать в отношениях с армией и флотом, ибо у первых в руках власть, казна и полиция, вторые же обладают бесценной монополией на связь со свободным миром. Нетрудно вообразить, что значили для отрезанного от мира и скудно снабжаемого населения эти суда, курсирующие между Святой Еленой и Кейптауном или тем более Англией! Сколько доставляли они съестных продуктов, сколько всяческих безделушек для дам, от розовой воды и медвежьего жира до вееров и украшений из Китая! Не говоря уже о личной корреспонденции, которая, путешествуя в сундучках моряков, избегает цензуры, проскальзывая под железным занавесом, которым сэр Хадсон окружил эту скалу.

В зависимости от звания и принадлежности к той или иной группе человек может жить более или менее благополучно и при новой военной администрации. Однако избежать неприятностей не удается никому. Само собой разумеется, что белые, африканцы и азиаты, оказавшиеся вместе на острове, разделены на кланы в соответствии с социальным положением и цветом кожи [38]38
  Перепись 1814 года дает следующие цифры: гражданские лица – 736 человек; военные – 891; свободные негры – 420; рабы – 1293, китайцы – 247. Итого – 3587 человек. В 1817 году картина изменилась: белые (гражданские и военные) – 821; рабы – 1540; свободные негры – 820; королевские войска – 1475; семьи военных – 352; китайцы – 618; бродяги – 24. Итого – 6150 человек. (Так у автора. – Прим. ред.)


[Закрыть].

Во-первых, есть «белая знать» – чиновники Индийской компании, затем «рядовые» белые – их подчиненные, с которыми первые поддерживают дружеские и слегка покровительственные отношения. Несколько особняком стоят офицеры полков, расквартированных на Святой Елене: это горстка британцев, которые после долгого пребывания на Востоке отнюдь не стремятся возвращаться в сырой и туманный Альбион, а потому отдали свою слегка заржавевшую шпагу на службу Компании и теперь командуют шестью сотнями военных, составляющих пехотные и артиллерийские части на острове. На гораздо более низкой ступени прозябают члены милиции Святой Елены, набранные среди самой обездоленной части населения. В мае 1816 года, сразу по прибытии, Лоу реорганизовал эту не слишком славную фалангу таким образом, чтобы каждый находился от него в зависимости. Он разрешил членам милиции приобретать у Компании за 4 пенса фунт солонины в неделю. За такую цену вряд ли можно завербовать в свои рады людей выдающихся, а посему милиция в ту пору, похоже, не блистала усердием, и толку от нее было немного.

«Белая знать»

Эта группа принимает самое активное участие в управлении островом, и члены ее обладают наибольшими возможностями, чтобы отстаивать свои интересы и занимать видные места. Являясь потомками тех британцев, что в течение двух веков селились на острове и обзаводились тут семьями, они присвоили себе все главные должности. Если тесть – судья, то зять – шериф; когда один брат – аптекарь, другой становится врачом, а когда дочь выходит замуж за советника в правительстве, ее старшая сестра бросается в объятия командира полка. Скорее суровая необходимость, чем свободный выбор! Неизбежное следствие жизни в этом изолированном мире.

Однако, чтобы эти родственные связи не превратили остров в предприятие с очень ограниченной ответственностью, Индийская компания возвела в незыблемый закон назначение верховным правителем отставного офицера индийской армии, который легко и доброжелательно правил этой горсткой породнившихся друг с другом чиновников [39]39
  В то время как дипломатическая карьера в XVIII и XIX веках привлекала британскую аристократию, колониальная карьера, за редким исключением, была уделом среднего класса или даже его низшей части (low middle class), которому колонизация в значительной степени обязана тем, что в ней есть дурного. Кроме того, должности на Святой Елене плохо оплачивались и не могли быть ступенькой к успешной карьере, а потому губернаторы являли собой череду скромных персонажей, довольствовавшихся относительной свободой действий и уютным покоем в ожидании благословенного часа отставки.


[Закрыть]. Таков был в 1815 году губернатор Уилкс, которого прибытие Наполеона лишило приятной синекуры и который так славно проводил время в гостиных Плантейшн Хаус. Ибо дела, обсуждаемые в Совете, немногочисленны и незначительны: наказание кнутом раба, заключение в карцер пьяницы, содержание судов, сельское хозяйство, сорняки и падеж скота, а главное, непосредственно его касающиеся вопросы снабжения. Компания никогда не рассматривала Святую Елену как «выгодную» факторию, но видела в ней лишь промежуточный порт по дороге на Восток и не считала целесообразным посылать туда человека предприимчивого, молодого, энергичного и даже честолюбивого, такого, кто в одночасье мог бы изменить судьбу обитателей острова.

Прибытие Наполеона и последовавшие за ним административные изменения стали жестоким потрясением для этого маленького мирка, дремлющего в праздности, привыкшего к короткому рабочему дню и долгим беседам за чаем или бренди, к просторным жилищам и многочисленной и дешевой прислуге. Они с тревогой смотрят на высадку французов. Этот маленький генерал в своем дешевом сюртуке станет для них источником множества неприятностей, и прежде всего они лишатся абсолютной власти, которую до сих пор делили между собой несколько семей, что делало вполне сносной их жизнь на этом островке посреди океана.

Эти крупные собственники, само собой разумеется, владеют лучшими домами: Маунт Плезант принадлежит Доветонам, Малвдивия – Ходсонам, Проспект – Брукам, Оукленд – другим Брукам, Фарм Лодж – полковнику Смиту из местных артиллерийских частей. Это красивые дома в георгианском стиле, с прохладными комнатами, высокими потолками и начищенной до блеска мебелью, где по вечерам собирается изысканное общество, чтобы болтать о всяких пустяках и пересказывать местные сплетни. Как возмущенно комментируют они высадку солдат его величества и последовавшие за ней реквизиции, ограничения, правила, пароли и комендантский час! Но зато с какой поспешностью предлагают они свои услуги новому губернатору, ибо нужно правильно вести себя, чтобы сохранить свои должности и, возможно, получить какие-нибудь новые преимущества, вытекающие из чрезвычайной ситуации. Так, сэр Уильям Доветон останется в Совете в качестве казначея, Роберт Лич – бухгалтера, Томас Брук – секретаря, а Томас Грентри – начальника складов. И все становится ясным, когда вспоминаешь, что Доветон выдал свою дочь за Грентри, что Брук женился на мисс Райт, дочери командира полка, что сестра Лича является женой помощника секретаря и что, наконец, эти самые Доветоны, Личи, Бруки и Грентри являются судьями и магистратами, а майор Ходсон, зять Доветона, – заместителем прокурора. Уверенные в надежности своих позиций, досконально знающие остров и все трудности управления им, эти важные персоны будут приняты в доме Хадсона Лоу, который совсем не прочь переложить на их плечи бремя гражданских дел, и добьются назначения себе солидного жалованья, от тысячи до 1400 фунтов в год. И наконец – это очень важно в местных условиях – они потребуют для себя высшие места в иерархии рангов в Плантейшн Хаус, оказавшись таким образом впереди полковников, сразу за губернатором, адмиралом и главнокомандующим. Vanitas vanitatum. [40]40
  Суета сует! (лат.).


[Закрыть]А что касается реквизиций, то они тоже окажутся благом для владельцев домов: Моншеню и Бальмен платят за жилье по 400 фунтов в год – сумма немалая, если учесть, что жалованье капитана едва дотягивает до этой цифры.

Имена некоторых из этих поселенцев связаны с пребыванием на острове Наполеона: прежде всего Доветона, которого французы дважды посещали в Маунт Плезант в 1816 и 1820 годах. Старик, произведенный королем в 1817 году в рыцари и ставший сэром Уильямом, покинул свой официальный пост в силу почтенного возраста – ему было около семидесяти – и удалился в свое владение Санди-Бэй. Компания выплачивает ему ежегодную пенсию в 800 фунтов, и он очень гордится своим положением местного патриарха. Однако он ничем не напоминает живописных помещиков аристократов из английских романов. Долгое пребывание на отрезанном от мира острове сделало сэра Уильяма очень наивным. Чтобы быть посвященным в рыцари, ему пришлось отправиться в Лондон, и злые языки немало потешались над его злоключениями в столице. Говорили, что в своем простодушии деревенского жителя он был так поражен сутолокой на улицах, что принял ее за какое-то праздничное шествие. Его впечатления от встречи с Наполеоном были такого же свойства. Это было октябрьским утром 1820 года. Император вышел из Лонгвуда через ворота, где часовые отдали ему честь, и направился к Санди-Бэй, который был выбран для пикника. Дорога, постоянно петляя, идет вдоль склона горы к сказочно прекрасной Fairy Land, стране фей, где властвуют Доветоны. Гигантские папоротники покрывают склоны хребта, где возвышается пик Дианы, а дорогу, окаймленную капустными деревьями, оживляют красные цветы канны и желтые – имбиря. В Рок Роз Коттедж, где жил полковник Виниярд и куда красавец Джентилини приводил своих возлюбленных, перед глазами путника на фоне безбрежного океана внезапно появляются колеблемые ветром цветущие магнолии. Подъехав к воротам, Монтолон отправился уведомить старого господина об августейшем визите и попросить разрешения проехать через его земли. В своем отчете Хадсону Лоу владелец Маунт Плезант добавляет: «В подзорную трубу я увидел, что речь идет о государственных пленниках из Лонгвуда. Я вернулся в дом и пошел к моей дочери, миссис Грентри, которая занималась своим младшим сыном, чтобы уведомить ее о визите Бонапарта». Монтолону он сказал, что его владение открыто для всадников. Гости, за которыми на некотором расстоянии следовали Бертран и четверо слуг, спешились перед домом. Наполеон вошел, сел на софу, усадил миссис Грентри справа от себя, сказал, что у ее детей замечательно здоровый вид, и пошутил по поводу неумеренности в питье ее мужа. Последнее очень рассердило даму, которая заявила, что уже год, как не видела своего мужа пьяным. Сельский обед состоялся на лужайке под большими дубами, где перед гостями открывалась сверкающая всеми красками панорама: слева – зеленая гряда утесов, в центре – огромный красноватый кратер Санди-Бэй с дымящимися жерлами вулканов, справа – бескрайняя гладь океана, и повсюду – бесконечное разноцветье сотен тропических растений: гибискусов, камелий, амариллисов, лунных лилий, бугенвилей, диких фуксий и дурмана. Слуги Императора подали шампанское, а сэр Уильям угостил гостей отвратительным самодельным пойлом, чем-то вроде сивухи, приготовленной из перебродивших в спирту фруктов. Меню французов островитяне нашли обильным, но вовсе не в британском вкусе: паштет, рагу, холодное мясо, ветчина, салат и фрукты. Что же касается Наполеона, то он показался бравому командующему милицией на Святой Елене (простодушный старик сохранил свое высокое звание) «таким же жирным и круглым, как китайская свинья». Ах, как эти слова порадовали бы сэра Хадсона Лоу! Старик даже не понял, что этот визит вырвал его из той безвестности, в которой он прозябал, вписав его имя в местную историю.

Если бы Наполеон не был уже так близок к концу своей жизни и не так плохо себя чувствовал, – вернувшись в Лонгвуд, он принужден был сразу же лечь в постель, – он оценил бы эту колониальную атмосферу, вошедшую в моду со времен «Поля и Виргинии», простодушие старика, здоровую красоту детей и безмятежный пейзаж Увы! Попрощавшись с хозяевами, на один день оказавшими ему гостеприимство, он с трудом сел на лошадь. Добравшись до Хате Гейт, он спешился, бросился в ожидавшую его коляску и, закрыв глаза, позволил довезти себя до крыльца своего дома.

Другая дочь Доветона замужем за майором Ходсоном, который совмещает должности гарнизонного офицера и заместителя прокурора; он живет в Мальдивии в восхитительном доме в глубине Джеймстаунской долины, у подножия коттеджа Бриаров; тенистый и прохладный сад, где анакарды и другие редкие деревья, европейские и тропические цветы и журчащий ручей создают неповторимую атмосферу. Однажды ноябрьским вечером 1815 года, в то время как офицеры готовятся к балу у адмирала, Наполеон выходит из коттеджа в сопровождении Лас Каза, чтобы идти на прогулку, и, увидев этот прелестный утопающий в зелени дом и ухоженный цветущий сад, сбегает по ведущей к нему крутой тропинке; это довольно утомительно, Лас Каз с трудом поспевает за ним, и к крыльцу дома они подходят совсем запыхавшись. Майор и его жена любезно принимают их, приглашают в гостиную, а потом в парк, освещенный косыми лучами заходящего солнца. День в тропиках всегда внезапно сменяется ночью, а потому вернуться назад по тропинке невозможно, и путники возвращаются домой на лошадях Ходсонов. Императору с первого взгляда понравился хозяин дома, гигант шести футов роста, с открытым и приветливым лицом, и он мысленно назвал его Геркулесам. Возможно, из дымки воспоминаний перед ним внезапно возникли лица, фигуры, торопливая почтительность тех молодых офицеров, которые в европейских дворцах и на биваках суетились вокруг него, всех этих адъютантов, ординарцев, камергеров и курьеров. В благодарность Ходсоны удостоились беспримерной чести стать единственными среди обитателей острова допущенными к столу Императора. Балькомбов, конечно, тоже иногда приглашают на эти обеды, но они не идут ни в какое сравнение с простодушными yamstocks [41]41
  Yamstocks (едоки ямса, или батата) – прозвище, данное британцами обитателям острова из-за их любви к сладкому батату. (Прим. пер.)


[Закрыть], потому что на этой скале они обосновались совсем недавно, и их образ мыслей и жизни все еще остается вполне европейским. Эти простые люди откровенно забавляют Императора: как-то вечером одна жеманная дама спросила, «не кажутся ли улицы Лондона немного скучными после ухода китайского флота, подобно тому, как Джеймстаун опустел после отплытия его шхуны».

Другой раз, вечером у Балькомбов заходит речь о модных романах и о «Матильде» мадам Коттэн, чей сумрачный романтизм приводит всех в восторг, и один толстый англичанин, слушавший затаив дыхание, спрашивает, кто такая эта Матильда и где она живет.

– Сударь, – невозмутимо отвечает Наполеон, – она умерла и ее похоронили.

Толстяк едва не плачет. Жалкая компания!

Офицеры полков, расквартированных на Святой Елене, являются естественными союзниками местных латифундистов; вместе они противостоят новому порядку, но, не в силах сбросить в море англичан и французов всех скопом, они рассыпаются в любезностях, чтобы войти с ними в соглашение, сохранить доходные места и таким образом компенсировать унизительную утрату престижа. Ибо рядом с офицерами действительной службы его величества наемники Индийской компании выглядят довольно жалко. Набранные из отставников индийской армии, из частей, дислоцированных в Кейптауне, или из семей, обосновавшихся на Святой Елене в прошлом веке, эти полковники, майоры и капитаны не выдерживают сравнения с профессиональными военными, увенчанными славой и орденами, ветеранами Наполеоновских и других войн, которые теперь главенствуют в гарнизоне. Какой удар судьбы! Целых два полковника, два майора, тринадцать капитанов, двадцать лейтенантов и восемь младших лейтенантов (цифры кажутся нереальными!), внезапно оторванные от безмятежной сельской жизни, вынуждены повиноваться новым начальникам, исполнять, казалось бы, давно забытые повинности и терпеть бесцеремонное обращение! Если возникает даже незначительный спор между одним из его офицеров и служакой из Индийской компании, Лоу тотчас же выходит из себя и начинает кричать, что он, лучше зная местную обстановку, предпочитает пользоваться услугами артиллериста, имеющего более высокий чин, который поставит на место этих «ублюдков». Какое потрясение для людей, которые незаметно перешли от военных обязанностей к полицейским, а затем – к менее утомительным и более прибыльным – сельскохозяйственным и скотоводческим. Бедный полковник Райт, командующий пехотой, бедный полковник Смит, командующий артиллерией, которые в 1815 году вели спокойную жизнь богатых владельцев! Бертран, посетивший однажды земли Смитов, потрясен: «У него двадцать волов, шестьдесят баранов, двадцать пять рабов. Двадцать пять лет назад он сам посадил все деревья, и сам за ними ухаживает. У него самый прекрасный сад на острове».

Благодаря серии браков «белая знать» и офицеры полков Индийской компании тесно связаны между собой, и те, кто командуют, и те, кто исполняют, встречаются вечером в семейном кругу за общим столом. Долгими вечерами, из-за отсутствия местной прессы и контактов с внешним миром, дневные происшествия пересказываются, обсуждаются, в бесконечных вариациях повторяются, и все это сопровождается язвительными комментариями и забавным злословием. В подобных условиях военная дисциплина не отличается суровостью, и нужно быть действительно очень бестолковым, горьким пьяницей или совершенным бездельником, чтобы навлечь на себя гнев губернатора. Что, однако, случилось с лейтенантом Уильямом Фуллером в октябре 1815 года и благодаря чему его имя сохранилось в местной истории; он предстал перед губернатором 17 октября, и о результатах этой встречи написано на том же листе и тем же пером, которым была сделана запись: «Прибытие генерала Наполеона Буонапарте и некоторых других лиц в качестве государственных пленных». Фуллер взят под арест за то, что, находясь в состоянии постыдного опьянения, лежал на дороге к форту, когда был дан сигнал общей тревоги, и во время заключения оказывал неповиновение и вел себя недостойным офицера образом, выказав, кроме того, умственные способности, несовместимые с исполнением обязанностей офицера.

Если вторжение регулярных войск нарушало спокойствие большей части мирного населения, то оно оказалось весьма выгодным для персонала Индийской компании, с удовольствием узнавшего от военных властей о неожиданном решении: «Принц-регент имел удовольствие одобрить решение о выдаче патентов с присвоением соответствующего ранга, действительного на Святой Елене, всем офицерам, которые служат в Индийской Компании». Таким образом, капитан войск Его Величества имеет то же положение, что и капитан Индийской компании, и креолец Онезифорус Бил может обращаться свысока с каким-нибудь Мармадьюком только потому, что имеет одной нашивкой больше.

Офицеры Компании вообще почти не имеют сношений с французами в Лонгвуде, за исключением майора Ходсона, Геркулеса, которого Император всегда с удовольствием принимает и который числится в списке гостей графини Бертран. Но зато один из них имеет свободный доступ в Плантейшн Хаус, ибо сэр Хадсон Лоу, желая иметь своего осведомителя среди знатных островитян, взял себе еще одного адъютанта, некого лейтенанта Дена Таафа, который под пером Горрекера превратился в Damn Tuff («Проклятого интригана») или Yam («Батат»). Очевидно, это красивый малый, ибо леди Лоу то и дело бросает на него томные взоры, но беспечный и неуклюжий, который к тому же за едой «пыхтит, как кашалот». Роль он играет весьма незначительную и, похоже, служит чем-то вроде красной тряпки, которой размахивают перед носом у Горрекера, чтобы вывести его из себя. А имя некого капитана Бенетта упоминается рядом с именем Наполеона во время похорон последнего в долине Герани; офицерам Лонгвуда в ответ на их просьбу предоставить красное дерево для изготовление гроба Императора было сказано, что на острове это дерево не растет и склады не могут выдать им требуемые доски; Бенетт вспомнил, что в столовой у него есть большой стол, и предложил использовать его. И ныне под сводами собора Дома Инвалидов Император покоится в гробу красного дерева, изготовленного из стола, принадлежавшего офицеру гарнизона Святой Елены [42]42
  Дочь капитана Бенетта, которая родилась в январе 1821 года и которую во время похорон Императора отец держал на руках, умерла в 1916 году. В 1840 году она сделала трехцветный флаг, который развевался на шлюпке, перевозившей гроб Наполеона от набережной до «Belle Poule». Фрагмент его хранится в Лонгвудском музее.


[Закрыть].

Что касается отношений между регулярными войсками и местными, они никогда не были ни дружескими, ни близкими, несмотря на официальное равенство положения. «Дневник» миссис Шорт, жены преемника доктора Бакстера на посту начальника госпиталей острова, является ценным свидетельством светской жизни того времени и содержит множество болтовни на эту тему. В нем очень редко упоминаются вечера, проведенные в обществе местных жителей, однако есть одно любопытное замечание: «На обеде присутствуют только англичане, потом приходят женщины, живущие на острове; все немного танцуют».