Текст книги "Однажды в Париже"

Автор книги: Жиль Мартен-Шоффье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

В целом телевизионные реалити-шоу вытесняют обычную реальность. Это плохо, но мы поступили в том же духе… Слово «мудак» привело в действие яд. Мириам никогда раньше не слышала, чтобы это слово произносили, сидя у нее на диване. Поскольку его повторили два раза подряд в одной фразе, она думала, наверное, что попала в пьесу Кершера. Не зная, как реагировать, хозяйка повела нас прямо в XVIII век, в столовую: серые стены, красные занавеси, рассеянный свет, свечи на столе, – хотя следовало бы, скорее, сказать: живопись в виде фрески аспидного цвета, занавеси малинового цвета и обстановка в стиле «Барри Линдона» [84]84
  «Барри Линдон» – кинофильм в жанре исторической драмы, снятый режиссером Стэнли Кубриком в 1975 г. Картину отличает утонченность изобразительного решения, великолепная стилизация изображения в кадре под живопись прерафаэлитов.


[Закрыть]. Шелковая скатерть была такого же цвета, как занавески, хрустальные бокалы были инкрустированы гранатовыми кабошонами, свечи были цвета бычьей крови. Как только мы вошли в комнату, Кастор насыпал немного порошка на поленья, потрескивавшие в камине, и легкий аромат роз распространился в воздухе. Поставленное на ткань над камином большое венецианское зеркало в тяжелой позолоченной раме оживляло полумрак красивым мерцанием и распространяло сияние полусвета, что как раз соответствовало свежести лица сорокалетних гостей. Можно было подумать, что вы приглашены на интимный королевский ужин в вертепе, убранство которого было подготовлено Розой Бертен, флористкой королевы. Это казалось похожим на сон, все заволокла какая-то дымка. Даже физиономии мужчин. Все сразу же понизили тон.

Поскольку за круглым столом нас было семеро, мы были избавлены от необходимости вести неизбежные беседы с соседями. Шел общий разговор. После долгих рассуждений о реалити-шоу, транслировавшихся по телевидению (которые, по моему мнению, никто из присутствовавших не смотрел, но которые все ругали), мне досталась моя минута славы, когда я рассказал, как одна из участниц «Академии звезд» проиграла процесс против журнала «Вот так!», который опубликовал фотографии ее без одежды, сделанные и проданные ее бой-френдом. Слава получилась весьма относительная, поскольку Юбер не удержался от замечания, что, будучи одним из руководителей журнала «Сенсации», я, естественно, нес ответственность за эти дурные манеры. Таким образом, я был посрамлен, а светская болтовня продолжилась, затронув берега кинематографии, а от этого перейдя к театральным делам. Последовал новый всплеск лихорадки. Молодой человек с обесцвеченными перекисью водорода волосами, как оказалось, был танцовщиком в труппе, чье абсолютно неизвестное (мне, разумеется) название вызвало молчаливое, но красноречивое (одобрительно опущенные ресницы, улыбки в знак поддержки, тихий шепот) всеобщее одобрение. И вдруг, оторвавшись от тарелки, содержимое которой он поглощал, как пылесос, он бросил на Армелль взгляд убийцы. Как все звезды, она, смущенная статусом, который не мог быть оправдан исключительно ее талантом, выражала особую солидарность с неизвестными людьми из актерской среды. Одобряя выступление, произнесенное Аньес Жауи [85]85
  Аньес Жауи (р. 1964) – французская актриса, режиссер и сценарист.


[Закрыть]несколькими днями раньше на церемонии вручения премии «Сезар», она клеймила позором скряжничество правительства и Министерства финансов, которые не были способны найти средства для артистов и творческих людей, чье многообразие составляло одну из отличительных черт Франции и тысячи ее фестивалей. Кто мог бы тут что-либо возразить? Ни я, ни Сен-Сир, даже ни Мириам – я уже не говорю об Юбере, настоящем пожирателе субсидий. Но вдруг паренек показал свои клыки:

– Это не Министерство финансов нас обкрадывает, а звезды. Конечно, они трясут своими побрякушками на «Сезарах», но зарплату в качестве деятелей искусства получают также их шоферы, парикмахеры и секретарши. Делоны и компания живут в Женеве, но заставляют службу страхований по безработице платить их служащим. Результат: для настоящих артистов, исполняющих живые спектакли, денег нет. Вы знаете, сколько вечеров в году я выступаю перед публикой? От двадцати до тридцати. Только для этого я репетирую три-четыре часа каждый день триста шестьдесят пять дней в году. И те деньги, что платят вспомогательному персоналу, они мне нужны, и я их заслуживаю. И мне противно видеть, как сливки собираются на «Сезаре» и издеваются над нами. Все теперь вспомогательный персонал: тележурналисты, гримерши, те, кто раскладывает ковры, электрики… В чем являются артистами люди, которые подают кофе Депардье? Да ни в чем – это просто протеже хищников, которые наложили лапу на нашу систему. А танцоры, что им остается? Только ковылять самим по себе. Как и мимам, цирковым артистам, актерам из маленьких трупп. Нас обкрадывают звезды, а их к тому же еще и надо благодарить. Поэтому этой Жауи я говорю: «Заткнись!».

Он мне нравился, этот мальчишка. По крайней мере, он выбрал свой лагерь. Он был сыт звездами по горло. И не он один. Сен-Сир тоже сказал свое слово. Он рассказал, что Служба координации вспомогательного персонала Иль-де-Франс была выселена полицией из частного особняка, предоставленного ей Жераром Депардье, по просьбе самого Жерара Депардье! Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. И поверьте мне, всем это не понравилось. Прошлись сначала по Депардье, а потом и по другим. Хотя я и не вмешивался, дошли даже до того, что подняли на смех пресловутое нарушение неприкосновенности частной жизни. Сен-Сир был заводилой. Как шишка в рекламном агентстве «Публисис», он, естественно, считал себя авторитетом в том, что касается «символов» нашего времени. А он как раз таковых и не находил!

– Посмотрите-ка на всех этих обезжиренных мини-звезд. У них у всех одинаковая голова, одинаковые речи, все та же пустота. Встретишь одну из них на улице и не узнаешь ее. Им нечего сказать, и когда им задают вопросы, они отвечают, что на такие вопросы они не отвечают. Все, что они умеют, это плохо пересказать сюжет своего последнего фильма. Почему Эдит Пиаф и Брижит Бардо стали настоящими звездами? Потому что у них был талант и потому что у них была жизнь. Любовники, мужья, печали, радости… Когда они изображали что-либо на сцене, в это верили. А сегодня с этими зажатыми буржуазками разделить нечего. Они только и умеют, что присутствовать на вечерах по поводу презентации каких-нибудь новых часов. А стоит встретить кого-то типа Матильды Сегье, и кажется, что возрождаешься. Наконец-то живая девчонка. Но сразу же появляется слух, что она скандалистка.

Этот добряк, в случае реинкарнации, стал бы змеей. Не то чтобы я не был согласен с его утверждениями, но я не одобрял его тон. Он высказывал свои истины со злостью. Мириам, дама более цивилизованная, выразила ту же точку зрения, но в своей манере, в стиле издательства «Галлимар»:

– Когда становишься публичной фигурой, которую узнают на улице, и хочешь ею оставаться, не следует удивляться любопытству других. Мне вот интересно знать, спала ли мадам де Севинье со своим кузеном Бюсси-Рабютеном [86]86
  Роже Бюсси-Рабютен (1618–1693) – французский военный деятель, писатель.


[Закрыть]. Только любовь раскрывает, каков ты на самом деле. Посмотрите на Шатобриана [87]87
  Франсуа Рене де Шатобриан (1768–1848) – французский писатель и дипломат.


[Закрыть]. Если бы мы не знали о тех страстях, которые он испытывал сам и которые внушал, он оставался бы для нас только человеком надменным и капризным, мегаломаном. Это его нежная сентиментальность внезапно озаряет его политическую щедрость, его любовь к свободе, его независимость. Без всех его чудесных любовниц мы запомнили бы его только как старого легитимиста, остававшегося верным этому старому хрычу Карлу X. Даже я, хотя и не знаю звезд, обожаю Кейт Мосс [88]88
  Кейт Мосс (р. 1974) – британская фотомодель.


[Закрыть]. И нахожу очень трогательной ее страсть к этому рокеру-наркоману [89]89
  Имеется в виду солист группы Babyshambles Пит Доэрти.


[Закрыть]. Свою частную жизнь она не защищает от посягательств, она ею живет.

Как это было хорошо сказано. Очень по-доброму. Не повышая тона, совершенно естественно; выводя писателей прошлого на подиум «Телефранс-1», Мириам говорила просто, как написано в школьном учебнике, и так же убедительно. При этом она оставалась внимательной хозяйкой дома. Ужин шел своим чередом. Разговоры с полным ртом отнюдь не могли испортить вкуса утки с апельсинами, которая была подана после салата из фенхеля с зелеными яблоками. И после которой принесли малину с фруктовым мороженым с ароматом лакрицы. Восхитительно вкусно. Даже Армелль воспринимала с обезоруживающей улыбкой атаки на французских мини-звезд, чьи характерные черты нашли в ней совершенное воплощение – она была женщина красивая, посредственная и корыстная, но грациозная. Я даже уже не был к ней в претензии за то, что она опубликовала свой роман-посмешище. Это тоже был Париж. Пока она нам о нем не говорила. И поверьте, никто и не собирался задавать ей вопросы по этому поводу. Мириам – потому что «Галлимар» никогда не пожелает опубликовать ее опус; Юбер – потому что он боялся, что этим может побудить ее присылать ему свои тексты; я – потому что не хотел травмировать потенциальную обложку «Сенсаций»… Единственным, кто плевать хотел на все это, был Сен-Сир. И он довольно добродушно спросил Армелль Делатур, не пишет ли она новый роман. Ответ: да. И каков же его сюжет? Бьюсь об заклад, не угадаете: дружба и сообщничество во время съемок фильма двух актрис, одна – из буржуазной среды, другая – из беров! Да, с ее владением словом это обещало целый поток добрых чувств. Но позднее, потому что, несмотря на холодное мороженое, атмосфера в столовой вдруг накалилась. Начали говорить о хиджабе. Признаюсь вам сразу же: от этого запрета мусульманкам ходить в школу в платке мне ни тепло ни холодно [90]90
  В феврале 2004 г. парламент Франции, поддержав предложение президента страны Жака Ширака, принял закон «О светскости», запрещающий носить «заметные» религиозные символы (в частности, хиджабы, мусульманские платки) в госучреждениях. Тогда лидеры 5-миллионной мусульманской общины Франции назвали этот закон атакой на ислам, обвинив власти Франции в расизме.


[Закрыть]. То, что запрещают курить в офисах и в ресторанах, меня возмущает гораздо сильнее. Только за столом у нас было три женщины – Марат, Робеспьер и Сен-Жюст [91]91
  Жан-Поль Марат (1744–1793), Максимилиан Робеспьер (1758–1789), Луи Сен-Жюст (1767–1794) – деятели Великой французской революции (1789–1794).


[Закрыть]. Мусульманской религии в течение четверти часа здорово досталось. Несчастное привидение Юбер и «запреты что-либо запрещать» этого альтернативного участника событий 1968 года были быстро задвинуты в угол. Дамы были настолько тверды, что дискуссия на этом и прекратилась бы, если бы не вмешался танцор. Поскольку он рта не открывал после своей реплики на счет псевдовспомогательного персонала в театрах и кино, все стали его вежливо слушать. И тут – снимаю шляпу – паренек не упустил шанса сделать рекордный рывок, сказав:

– Наоборот, ношение хиджаба должно стать обязательным. Тогда мы узнаем, сколько их, этих магоминеток.

Не знаю, где он научился ксенофобии, или это вышло у него просто так, но после его слов воцарилось загробное молчание. Все даже затаили дыхание. Олененок Бэмби и его сестрички, остолбеневшие от звука отдаленных выстрелов, произвели бы больше шума. В Маре пробралось гнусное чудовище. Вообще-то говоря, этот старый обыкновенный фашизм никому больше не внушает страха, во всяком случае, не мне. Итак, я расхохотался. Но внимание: шутка не рассмешила Армелль – совсем наоборот. Она не церемонилась:

– Для танцора ты слишком тяжелый. Сегодня вечером можешь возвращаться к себе. Мне уже начинают надоедать твои выходки реакционера, когда ты выступаешь против всего, за что все за, и за все, против чего все против…

В ее голосе больше не было обычного привкуса сахарной пудры. Взгромоздившись на трон гуманизма, она растаптывала своего альфонса и называла его бездарным танцором. Это уже начинало вызывать смущение. Никогда бы не поверил, но Армелль Делатур оказалась более гневной, чем разъяренный верблюд. И неиссякаемой. Она говорила не переводя дыхание. И с какой скоростью! Она даже обвинила парня в том, что он сторонник охоты на детенышей тюленей. Никогда она не произносила столько фраз за один раз. Но если все мы были смущены, то танцор и бровью не повел, он просто положил себе в тарелку еще малины. Раскаты взрывов вулкана по имени Армелль или звук, с каким разгорается спичка, – ему все было одинаково. Критика пишущей романы актрисы скользила по нему, как вода по телу русалочки. Когда Армелль замолчала, он просто спросил, закончила ли она. Честное слово! Она просто иссякла.

Искусственный блондин как настоящий хам положил свою салфетку прямо в тарелку, встал и сказал Армелль, что оставляет ее с теми, кого за ужином она назвала «грязной бандой претенциозных никчем». Последний удар. Хорошо сделано. И успокаивает. Армелль думала абсолютно то же самое, что и я. Мы все здесь портили себе вечер со смутной мыслью, что однажды, возможно, будет полезным позвонить по телефону одному из гостей. Она процедила сквозь зубы: «Скотина», – что ей оставалось еще делать? На что танцор сказал:

– Не надо закатывать глаза. Ты не на сцене. К тому же ты никогда там и не играешь. Ты годна только на то, чтобы сниматься в телесериалах.

Потом он вышел, достойно сопровождаемый Кастором и Поллуксом. Не думайте, что мне было не по себе. Обожаю такие ситуации. Ни за что на свете не стал бы я сокращать свое пребывание на этом ужине. Момент истины настал, сейчас-то я повеселюсь. Но – какая досада! – завибрировал мой мобильник. Прежде чем отключить телефон, я посмотрел на высветившийся на дисплее номер. Меня вызывала Аньес. Естественно, я сразу же ответил. И услышал – о, удивление! – что ее тон резко изменился. Остроумная пчелка вовсе не смеялась. Она была в слезах. И проговорила, всхлипывая: «Брюс пытался убить меня». При этих ее словах я мысленно представил обложку для номера «Сенсаций», который сможет быть продан в количестве 900 000 экземпляров.

Через полминуты я попрощался со всеми и вызвал такси. Или в моих руках была сенсация года, или, что еще лучше, я сам изгоню Брюса из жизни Аньес. В любом случае, боги мне благоволили.

Глава 11

Мэтр Франсуа Делор, адвокат.

Ничего не имею против журналистов. Благодаря ним я зарабатываю себе на жизнь. В этом одно из очарований Франции: здесь получают выкуп от прессы. Такую шутку не стоит даже пытаться практиковать в Англии. Там уважают истину; здесь обожают власть – это просто манна небесная для адвокатов моего вида. Троньте только волосок на голове у одного из моих клиентов, и я вас заставлю заплатить. Это так легко. А в Лондоне самая знаменитая британская топ-модель, судившаяся с журналом, который рассказал, как она разворотила комнату в Дорчестере, проиграла. В Париже я пригвоздил бы продажное издание к стене. Этот инцидент относился к частной жизни принцессы массмедиа и не имел никакого отношения к ее профессиональной или публичной деятельности. Значит, опускайте занавес! Когда я читаю «Вэнити фэйр», глазам своим не верю. Маленькие секреты, большие тайны, бестактное раскрытие секретов, признания… В суде высшей инстанции Нантерра, который я предпочитаю, каждый из этих пунктов подпадал бы под действие закона. Франция продолжает быть кастовым обществом, где удовольствие остается движущей силой для власть имущих и для звезд. Не стоит и говорить, что я одобряю этот изысканный пережиток Старого порядка: привилегированное сословие сохраняет право наслаждаться своими привилегиями втайне. Я надзираю за этим. И не думайте, что журналисты ко мне в претензии. Они находят мою бдительность такой же нормальной, как и попустительство со стороны судебных властей. Адвокаты носят шапки, судьи надевают ливреи, и те и другие находятся на службе, вот и все. Однако пресса все-таки устраивает свои дела. Доказательство: досье Аньес де Курруа попало в мой портфель во время вечера, где все мы были в своем кругу, на междусобойчике адвокатов и журналистов, с участием, кроме того, некоторых политиков. Это была прекрасная иллюстрация жизни парижского общества, где ужинают с теми, на кого нападают, и обращаются к ним на «ты».

Мероприятие, проходившее в павильоне Сентонж в садах на Елисейских Полях, было устроено по поводу вручения ордена Почетного легиона Тьерри Невэтуалю, директору «7x7». Такой наградой были отмечены скорее физиологические достоинства выдающегося представителя четвертой власти, чем редакторские заслуги: государство сняло шляпу перед бронированным пищеводом, способным проглатывать добычу одну за другой. Тот, кто должен был вручить награду Тьерри, должен бы был аккуратно составлять свои фразы, чтобы избежать любого пикантного намека на пособничество. Эту миссию осуществлял министр культуры и массовых коммуникаций де Фабр. Журналист Невэтуаль получил орден, и весь Париж собирался похлопать его по плечу – для провинциала из Жера ничего больше не имело значения. Он достиг этого. Чего же? С точки зрения всеобщего уважения – ничего, но он достиг этого! И все мы вместе с ним. «Ле Пуан», «Экспресс», «Пари-Матч», «Нувель Обсерватер», «Марианна», «Фигаро», «Монд» и другие журналы и газеты делегировали сюда своих директоров и главных редакторов; сюда пришли рок-музыкант Джонни Холлидей, актер Ален Делон, актер и певец Патрик Брюэль, телеведущие Тьерри Ардиссон и Марк-Оливье Фожьель; явились пять или шесть министров, несколько их предшественников и множество их потенциальных преемников пожимали руки; не забуду упомянуть и Карла Лагерфельда, штаб-квартиру Диора, Гуччи и других основных поставщиков рекламы в «7x7». Настоящее семейное сборище: парижская мафия, самая цивилизованная из всех. Мы не в Палермо, не в Москве и не в Гонконге. Шампанское было «Поль Роже», цветы – от Жиля Клемана, пирожные – от Пьера Эрме, а наряды – от Ланвена. Не говорю уже о женщинах: в 40 лет парижанкам нет равных во всем мире. Они уже нашли к этому времени свою прическу, свой силуэт, своего кутюрье, свой тон, и они ведут охоту на мужчин в том возрасте, когда другие женщины уже толпятся в секции для матерей семейства. Как только они начинают говорить, чувствуется, что у них есть стиль, и они с достигшей совершенства грацией забрасывают свой крючок в рассадник светского коварства. Если бы я об этом забыл, то Анн-Мари Видаль, главный редактор женского журнала «Гала», заставила бы меня вспомнить. Обожаю эту цыпочку. Довольно высокого роста, очень изящная, с длинными белокурыми волосами, обладательница улыбки, которая может вызвать автомобильную пробку, предпочитающая классические, но облегающие туалеты, она надела бы лодочки и на Северном полюсе. При этом ее невозможно поставить в тупик ни вопросами по истории Франции, ни вопросами о сравнительных достоинствах увлажняющих кремов «Ланком» и «Ив Сен-Лоран». Взяв меня под руку во время выступления Рено Доннедье де Фабра, который вручал Невэтуалю эту побрякушку, она синхронно комментировала его речь:

– То, что он снимает шляпу перед отказом Тьерри от мелких определений, которые убивают и ничего не предлагают, – это скрытая ссылка на Поля Морана, который сравнивал Пуанкаре с караваном общих мест в пустыне идей…

И дальше в том же духе. Был процитирован Сен-Симон, Шатобриан также получил слово, и Невэтуалю было дано Анн-Мари следующее определение: ничтожество, удобное, потому что от него можно не ожидать сюрпризов. Стоявшая рядом с нами Режина повернулась к нам с широко раскрытыми глазами. Ее удивление не обеспокоило Анн-Мари:

– Без паники, она конечно же ничего не слышала. Из-за операции по подтягиванию век у нее всегда такой ошеломленный вид.

Сказав это, она вернулась к своей жертве. У нее было свое представление о статьях Тьерри от имени редакции. Анн-Мари разложила на посылки всю эту писанину. Первый пункт: эта ситуация невыносима, так не может больше продолжаться, политическому классу должно быть стыдно. Второй пункт: ничего нового в этом нет, так было всегда. Третий пункт: демагогия принесет больше вреда, чем пользы, нам не следует ничего упрощать. Последний пункт: все плохо, и мне стыдно за наше поколение, но ничего нельзя поделать…

Франц-Оливье Жисбер [92]92
  Франц-Оливье Жисбер – французский писатель и публицист, работавший также редактором популярных французских изданий – еженедельника «Ле Пуан» и газеты «Фигаро».


[Закрыть]расхохотался. Он одобрял сказанное. В своей манере, всегда больше или меньше подхлестнутой тестостероном орангутанга.

– Действительно, у Тьерри не яйца, а какой-то сок кашу вместо них. А за твоими губками, Анн-Мари, скрывается не язык, а настоящая электропила.

С этими словами он подставил ей щеку для того, чтобы она его чмокнула. Все целовались, все любили друг друга, день шел к концу, а скоро и вся неделя, и в пятницу вечером никто не спешил возвращаться скучать домой. Лучше немного виски и светского разговора со своими дорогими врагами. Анн-Мари, например, обязательно вписала меня во главу списка своих врагов. Только в прошлом месяце я добился удовлетворения двух исков к ней. Суд обязал журнал «Гала» выплатить большую сумму бывшей жене Алена Делона за публикацию без ее согласия фотографий ее детей и их отца, которые вместе позировали перед камерой по случаю участия в съемках вместе со старшим Делоном. Мало того, я добился выплаты 20 000 евро принцессе Монако Каролине и ее мужу, которые были недовольны тем, что журнал упомянул о выздоровлении последнего. Заявляю (чтобы подчеркнуть свои персональные заслуги), что указанный принц до этого сам говорил об этом по телевидению и что его врач также давал до этого интервью. В стране, которая отрубала головы своим королям, моя победа была скандалом. Нужен был действительно суд, состоящий из мелких буржуа парижского пригорода, чтобы защитить право на неприкосновенность частной жизни этой пары гуляк, которых целый год называют «Ваша светлость». Уверяю вас, я не впадаю в гротеск, я не бываю в Монако, я не принимаю принцев и принцесс у себя в кабинете, и никогда в жизни я не называл кого-либо иначе, чем просто «мадам» и «месье». Людовик XVI был славным парнем, но я проголосовал бы за его казнь без минутного колебания: я не люблю королей, но принимаю у них деньги. И герцогство Монако не пренебрегает теми небольшими субсидиями, которых я добиваюсь для него от наших славных судов. Мы все созданы договариваться друг с другом. Достаточно лишь отказаться от излишней обидчивости – это наихудший бич, мешающий сделать карьеру в Париже, потому что это все запутывает. В этом отношении с Анн-Мари я ничем не рисковал. Никакое самолюбие никогда не могло помешать ее расчетам. Она заносила мои победы в левый столбик баланса, а свои отличные доходы от проданного тиража в правый столбик, вот и все. Однажды вечером когда-то мы с ней даже чуть не переспали. Эта возможность продолжала витать между нами. Месяцем раньше Анн-Мари попросила меня сопроводить ее на вечер, который устраивала страховая компания АКСА по случаю вернисажа собрания картин Энгра в Лувре. Одна из ее прапрабабушек послужила моделью художнику, когда тот жил в Риме. За ужином Анн-Мари свела счеты с актрисами, которым ее журнал посвящал целые страницы:

– К счастью, я никогда не встречаюсь с людьми, о которых пишет мой журнал. От самой мысли, что мне надо будет говорить с актерами, я умираю от скуки. Что я им сказала бы? У нас нет никаких общих точек соприкосновения, имена, о которых я грежу, им ничего не говорят. Когда я случайно с ними сталкиваюсь, я чувствую себя пришельцем с того света. Говорить с ними – значит доказывать всем, что мой мир ушел в небытие. Как цитировать Дрие, Поля Морана или Дидро людям, которые снимаются в телевизионном сериале «Кемпинг»?

Ни малейшего представления. Конечно, есть разница между образованными людьми и всеми остальными, вот только не помню какая. Комиксы, джаз, скульптура модерн, персидская живопись, современный танец, телесериалы, японское кино, рэп… Есть столько культур, о которых Анн-Мари не имеет ни малейшего представления, так что я не собирался принимать участия в ее игре. Я тоже прочитал тридцать раз «Племянника Рамо» Дидро, но не думаю, что говорил об этом произведении после выпускного класса школы. Зачем ей было нужно говорить с Патриком Брюэлем о Дидро? Если Анн-Мари мне нравилась, то из-за ее злого языка, а не из-за цитат. Стоит пробыть с ней пять минут, и вам приходило в голову, что слово «парижанка» в шараде может состоять из слов «Париж» и «гиена» [93]93
  По-французски «парижанка» – parisienne; «Париж» и «гиена» соответственно – Paris и hyène.


[Закрыть]. Как и гиена, Анн-Мари предпочитала раненых зверей: например, президента Ширака или премьер-министра Доминика де Вильпена. Она высказала большой комплимент Жисберу по поводу когтей, которые в его новой книге вонзались в эти две жертвы. Поскольку Жисбер предпочитал прятать свои клыки, когда переваривал добычу, он отправился в сторону Доннедье де Фабра и его коллег-министров, возможных будущих жертв его эссе. Анн-Мари проводила его нежным взглядом, сказав при этом:

– Он мне нравится. Он сексуальный. К тому же он напоминает политическим деятелям, что маленького топорика может быть достаточно, чтобы срубить большой дуб.

Кому она это говорила? В этом также заключается и миссия адвокатов. И кое-кто как раз пришел, чтобы напомнить мне об этом. Сам Эдуар Бреда, главный редактор «Сенсаций». Сначала я думал, что он подходит, чтобы поприветствовать Анн-Мари. Некоторые страницы «Сенсаций» посвящены охоте на тех же угодьях, где промышляет и «Гала», а большие соперники часто бывают лучшими друзьями. В данном случае моя догадка оказалась неверной. Эдуар вежливо приветствовал Анн-Мари, но попросил извинения: он хотел поговорить со мной наедине. Он хотел ангажировать меня, чтобы вести процесс против кого-то другого! Я не мог поверить, что Эдуар Бреда выбрал меня, постоянного противника «Сенсаций» на протяжении последних десяти лет. А он находил это вполне естественным:

– Это всегда так. Обращаются к тем, кого знают. А в случае с адвокатами, это обязательно те, кто нас больше всего достает. Вспомните Шарлотту Корде. Первым, о ком подумала убийца Марата в качестве своего возможного защитника, был Робеспьер!

Надо же! Это от меня как-то ускользнуло. Надо будет, однако, проверить. Но позднее. Я был нужен Эдуару прямо сейчас. Когда я предложил, чтобы он зашел ко мне в офис на следующей неделе, он уточнил: нужно, чтобы мы с ним отправились туда сейчас же. К моей будущей клиентке! Они собирались объявить войну мастодонту шоу-бизнеса Брюсу Фэйрфилду и, следовательно, «Континентал Мьюзик». Даже у меня, хотя я люблю только Баха и Моцарта, есть пара компакт-дисков американского певца. И я никогда не работал на его рекорд-компанию. Короче говоря, дело обещало быть доходным, и для меня не было риска конфликта интересов. Я быстро взял пальто в раздевальне, и Эдуар втолкнул меня в такси. Мы спешили как на пожар. Я люблю это. Спустя десять минут мы уже были близ Трокадеро, у моей новой клиентки Аньес де Курруа.

Несмотря на подпухший глаз и руку на перевязи, ей достаточно было произнести пару слов, сделать пару шагов, указать мне на кресло, предлагая сесть, предложить мне немного виски, чтобы я оказался связанным по рукам и ногам путами этой обольстительницы. Полминуты общения с мадам де Курруа оказалось достаточно, чтобы понять: в ее обществе солнце заблестит у вас под ногами. Не то чтобы у нее была такая внешность, но здесь, у нее дома, ее наряд, ее квартира, ее духи, ее нежный голос, выбранные ею гравюры, висевшие на стенах, – все говорило о том, что вино, которое, может быть, удастся попробовать, будет восхитительным. Да, по десятибалльной шкале шарма она заслуживала, как минимум, 11 баллов. При этом не прилагая для этого никаких особых усилий. Дом, где она жила, был красивым, но квартира – маленькой. Входя, вы сразу попадали в гостиную. Единственного двойного окна было достаточно для освещения, но создавалось впечатление, что вы попали в библиотеку. За исключением одной стены, отделанной дымчатым стеклом, чтобы придать комнате глубины и улучшить вид ее обитателей, глаза останавливались только на полках из светлого дуба, заполненных альбомами по искусству, заново переплетенными книгами, часто перечитываемыми романами, судя по растрепанным обложкам. Обиталище женщины, которая живет одна, обедает с подносом на коленях напротив телеэкрана, потому что два дивана-канапе, низкий столик, красивые лампы из посеребренного металла и внушительных размеров телевизор составляли основную обстановку комнаты. Ковер, застилавший весь пол, небольшие коврики и вся эта масса бумаги заглушали звуки. Складывалось впечатление, что находишься внутри кокона, обшитого золотом, без следа уже увиденной где-то роскоши. Что касается Аньес, она напоминала ту обстановку, в которой любила уединяться: классика без какой-либо липы. Она раскрыла свои карты спокойным тоном:

– Мне сорок три года, и у меня появился случай наконец-то составить себе небольшое состояние. Рассчитываю не упустить его. Брюс вел себя как ангел на протяжении двух недель, но алкоголь быстро возвращает его к деревенским манерам его родного Вайоминга. За три часа crooner [94]94
  Эстрадный певец (англ.).


[Закрыть]превратился в дикаря из района Аппалачей. Он принял «Бристоль» за конюшню и обращался со мной, как с кобылой. Хотелось бы, чтобы вы заставили его пожалеть об этом. И если возможно, не слишком вдавались в подробности. Не думаю, что о моей семье когда-либо писали в газетах. Моей матери не понравится эта новость, и особенно я хотела бы уберечь от этого моего сына.

Неудачно: подробности – это как раз моя сильная сторона. Их никогда не бывает слишком много. Даже здесь они мне были нужны. На первый взгляд я могу уничтожить этого бедного Брюса быстрее, чем сорвать колосок пшеницы, но до прополки я предпочитал все знать. В наших делах щепетильность – это как сорная трава, она бесполезна и опасна. Из-за нее можно забыть о перипетиях, которые впоследствии надо будет скрыть, что заставляет лгать, а начиная с этого момента ты становишься пленником своего собственного молчания, находясь как бы на зыбучих песках. Итак, самым профессиональным тоном я попросил Аньес, чтобы она ничего не забыла мне рассказать. При этом я действовал мягко. У меня и мысли не было о том, чтобы быть с ней резким.

– Право – это предмет очень гибкий для профессионалов, но совершенно жесткий для потребителей. Судьи и адвокаты делают с ним, что хотят, но жертвы и обвиняемые вынуждены принимать его таким, как его им подают. Фэйрфилд и «Континенталь» наймут очень хороших адвокатов, и они так повернут гражданский кодекс, что вы превратитесь в гарпию-провокаторшу, жадную и лживую. Я хочу знать все о ваших отношениях с Фэйрфилдом, чтобы предусмотреть, где они нанесут свои удары.

Был риск, что этот рассказ может затянуться. Она налила себе капельку виски, поставила бутылку на стол рядом с ведерком со льдом и предложила нам самим наливать себе. Затем она начала. Фонтенбло, «Кристал Рум», Саркози, «Бристоль», «Пелликано», «Глоб»… Она мне поведала целую историю, в начале похожую на дамский роман, а в конце напоминающую детектив. Это выглядело правдоподобным. И она избавила меня от эмоций. Короче говоря, Аньес де Курруа сразу же отнесла Фэйрфилда к категории дойных коров, и если она считала его полностью никчемным в постели (она просто подняла его на смех), то находила, что он очень хорошо выглядит на публике. Если бы не его неразрешимая проблема с алкоголем, она сказала бы «да», когда он попросил ее руки; но она потребовала дать ей время на размышление, что и вывело звезду из себя.

– Вы должны понять, – сказала Аньес, – что никто никогда не говорит ему «нет». В его жизни нет ничего нормального. Брюс и жеста не делает сам. Он проводит свое время в сопровождении целого двора, с эскортом парикмахеров, пресс-атташе, персональных тренеров и агентов. Даже для того, чтобы открыть бутылку минеральной воды, ему нужен ассистент. К тому же как он это сделает? У него целый день мобильник у уха.