Текст книги "ШИКанутые девчонки"
Автор книги: Женя Гламурная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)
Кадр 7
Дура, просто Дура
– У всякой уважающей себя девушки должны быть проблемы с учебой! – вдохновенно закатив глаза над томиком Петрарки, провозгласила Варежка на весь буфет.
– Точно-точно! – подтвердил худенький второкурсник за соседним столом, удрученно разглядывая залитую чаем зачетку.
– Ты же не девушка, – усомнилась Варя.
Я заткнула уши и попыталась вникнуть в заумный текст учебника по фотожурналистике. Сессия через два месяца, но у нас другие проблемы. Мы – студенты, деградировавшие до уровня приматов и обросшие «хвостами». Раньше мне это счастье было неведомо, и я только искренне удивлялась, как это Варя умудряется отдыхать летом, когда на сердце камень стыда, на душе тяжесть несделанной работы, а над головой угрожающе навис список литературы. Оказалось – отлично можно отдохнуть. Заморочки проявляются только в непосредственной близости от следующей сессии. Но я и тут умудрилась выделиться.
– Ну ты звезда! Нет бы завалить литературу или технику СМИ, – сетовала Варя. – По фотожурналистику! Это же Одуванчикова! Ей вообще еще никто живым не пересдавал!
Лилия Владимировна Одуванчикова – вообще отдельная история. Даже не история, а эпохальный роман размером с «Войну и мир». Одно время университетский актив награждал каждого сдавшего ей студента камуфляжной футболкой с кроваво-красной надписью «Я пережил Одуванчикову». А отличников показывали младшим курсам как местную достопримечательность.
Преподаватель по фотожурналистике для всего газетного отделения – что-то вроде детсадовской Бабайки, поэтому на первой лекции мы ожидали увидеть минимум чемпионку по бодибилдингу с клыками, как у вымершего саблезубого тигра, с которых еще капает кровь невинных жертв. В аудиторию вошла всего-навсего сухонькая старушка в синем костюме. На шее у Одуванчиковой вместо ожерелья из голов поедавших студентов болталась норковая горжетка, а в руках (вместо ножа для снятия скальпов) – обычный мужской кейс, который на ее фоне казался огромным.
– Ой, мамочки! – почему-то ужаснулась Варя.
Ладно уж, бывали и пострашнее. Одуванчикова аккуратно разложила перед собой список группы и начала лекцию таким тихим голосом, что мы были вынуждены почти читать по губам.
Со стороны могло показаться, что она – любимый педагог группы. Перед парой шла ожесточенная борьба за первый ряд, где можно было хоть что-то услышать, на лекции стояла мертвая тишина, и студенты преданно смотрели Одуванчиковой в рот. До самой сессии я так и не поняла, почему это все боятся милую старушку (не будут же они утверждать, что она специально творит тихо? У бедняжки просто слабый голос…), поэтому на экзамен явилась абсолютно спокойной, отвечать пошла первой – все остальные были в полуобморочном состоянии – и тут же брякнула какую-то непростительную глупость об экспозиции.
Результат был ошеломляющим. «Бедненькая» старушка, оскорбленно запахнув норковое манто, вскочила, с невероятной силой оттолкнув тяжеленный стол, и вылетела в коридор. То, что там происходило, я узнала от Вари, потому что хрупкая Одуванчикова прижала меня столом к стенке и выбраться было не так уж просто.
На глазах у падающих в обморок студентов, которым экзекуция только предстояла, она швырнула мою зачетку с третьего этажа вниз по лестнице и туда же богатырским голосом (где ж он был на лекциях?) проорала: «СТУДЕНТЫ! ВНИМАНИЕ! У НАС НА ФАКУЛЬТЕТЕ ДУРА!!!» Очень оригинальный способ отправить на пересдачу. С тех пор при встрече она меня только так и называет, правда, в последнее время ласково – дурочкой, но экзамен второй раз принимать категорически отказывается: с прошлого раза еще в себя не пришла, говорит.
Сегодня у меня терпение кончилось прямо на лестнице, и я галопом рванула в логово тигра. Там сидел одинокий завкафедрой и с блаженным видом пил кофе из маленькой чашечки. Не сразу поняла, что ворвалась в разгар медитации, но отступать было поздно – господи помилуй, как же его зовут-то? Господь вмешался сразу же: мой взгляд уперся в табличку на двери с именем-отчеством заведующего.
– Гавриил Петрович! Помогите мне, пожалуйста!
– Ну, только не Гавриил, а Гаврила, – уютным басом пророкотал он. – Я пока не архангел, а только завкафедрой, но все равно постараюсь. Что случилось-то?
– У нас скоро сессия…
– Кошмар! – согласно закивал огненно-рыжей головой профессор.
– А у меня фотожурналистика не сдана.
– Одуванчикова, – помрачнел он. – Сколько раз пересдавала?
– В том-то и дело, что ни разу!
– Так ты Дура? – обрадовался Гаврила Петрович.
– Ну, в общем, да…
– Это меняет дело! Дай-ка зачетку.
Я подошла к столу и протянула зачетку, изрядно потрепанную после полета с третьего этажа. Под зеленой лампой лежал толстый альбом с фотографиями холодного оружия и архангельским мечом на обложке.
– Да ты отличница!
– Была, – мрачно уточнила я.
– Ладно тебе, просто не сошлась характером с преподавателем. Такое бывает. С Одуванчиковой вообще мало кто характерами сходится, да… Она у тебя принимать не хочет, всей кафедре уши прожужжала, как ты ее чуть до сердечного приступа не довела. Сдавать будешь аспиранту, Илье Лилейко. Я напишу тебе его телефон…
В дверь ураганом влетела уборщица со шваброй и заголосила:
– Гавриил Петрович, помогите, ради бога, аспирантов унять, весь этаж жвачками залепили, спасу от них нет!
– Гаврила! – поправил ее смущенный профессор и протянул мне телефон, написанный на обрывке салфетки. – Только звони ему попозже вечером, его дома почти не бывает. У девушки живет, что ли? Ох уж эта молодежь! Правда, Олимпиада? – повернулся он к уборщице.
– Не говорите, аспиранты раньше тихие такие были, перепуганные, а теперь… Весь этаж в жвачке!
– Так это они от нервов жуют, Олимпиада Семеновна.
– Лучше бы они от нервов программу по литературе читали! – резонно заметила уборщица.
Я протиснулась в дверь, чуть не уронив швабру.
– «Гавриил Петрович, помогите, ради бога!» – хохотала в буфете Варя, давясь куском сырного торта. – А с аспирантом тебе как повезло! Лилейко! Гос-по-ди, я бы утопилась с такой фамилией, честное слово!!!
Через два дня я начала подозревать, что г-н Лилейко и правда утопился, потому что поздно вечером телефонную трубку все время брала его мама (разбуженная и злая), которая никак не могла объяснить, когда именно аспиранта можно застать дома.
Варежка на свою голову дококетничалась с Лёликом до того, что он ходил за ней как привязанный, и у нас даже времени не было, чтобы как следует поговорить. Томке тоже на судьбу не пожалуешься… Она резко увлеклась восточной философией и постоянно цитирует разные запутанные мудрости с таким видом, как будто сама их понимает.
В среду я вернулась из университета абсолютно разбитая, но пришлось собирать осколки мозга, чтобы дописать реферат с ожесточенным на весь мир названием: «Юмор, ирония, сатира и гротеск у Булгакова». Только собралась не просыпаться до летних каникул, как заверещал мобильник. Почти уверена, что звонит ИЛ – он неделю ждал самого неподходящего момента и наконец дождался. Но нет, это Томке приперло в половине второго ночи обсудить различия пяти сект дзэн-буддизма.
Интересно, удобно ли так поздно звонить аспиранту, который будет принимать у меня экзамен? Хотя… Если меня можно было разбудить после такого тяжелого дня, то точно нужно кому-нибудь отомстить. Тем более что вчера господина Лилейко не было дома в половине первого…
– Слушаю…
Прогресс! Мужской голос. Правда, немного заспанный, но пока не злой. Неужели мне повезло?
– Мне нужен Илья Лилейко.
– Да, это я, – невообразимо томным и гордым голосом отвечает он. Ошибалась Варька: не собирается аспирант топиться из-за своей фамилии, а гордости в нем хватит на все прошлые и будущие поколения Лилейко вместе взятые.
– Я из университета, Гаврила Петрович сказал…
– Гавриил, – поправил меня Лилейко.
– Он сказал, что я могу сдать вам фотожурналистику, – не сдавалась я.
– Отлично, давай завтра, в три?
– Спасибо, а…
Он бросил трубку до того, как я успела спросить, в какой аудитории мы встретимся. Перезвонила раз десять, но номер был хронически занят. Надеюсь, он зайдет на кафедру за ведомостью. И тут до меня дошел весь кошмарный смысл сказанного. Я буду сдавать фотожурналистику завтра! Нет, видимо, выспаться сегодня не суждено.
Через двести страниц учебника, пачку конспектов и литр кофе наступило отвратительное осеннее утро. Из спальни вышла на удивление свеженькая Лика, мило зевнула и испортила все впечатление, хрипло промычав:
– Черт, как же хочется спать!
– Ликусик, я тебя за ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТЬ лет не научила хорошим манерам? – поиздевалась с кухни бабушка.
– Себя тоже не научила, – съязвила Лика и хлопнула дверью ванной. – Мне еще тридцать восемь! – донеслось сквозь шум воды.
– Выспалась, Женечка? – поинтересовалась бабушка, гипнотизируя тостер.
Ей почему-то казалось, что на всю бытовую технику, когда она включена, надо смотреть, иначе хитрющая электроника не будет работать.
– Ни фига, – мрачно ответила я, разглядывая синие круги под глазами в хромированном заварочном чайнике, как в зеркале.
– Ну вот, научилась от своей драматической мамы! Если вы обе будете так разговаривать, то никогда не выйдете замуж. Ладно ты, но Лика! ПОЧТИ В СОРОК…
– Ирина Родионовна, повторяю в последний раз, мне ТРИДЦАТЬ ВОСЕМЬ!
На кухню, угрожающе размахивая полотенцем, зашла Лика в махровом халатике. Если она называет бабушку по имени-отчеству, значит, пора бежать, а то накроет взрывной волной.
– Послезавтра будет тридцать девять! – не без удовольствия напомнила бабушка.
Встревать в их спор было опасно для жизни, поэтому я разбудила Трюфеля (вот уж кто точно выспался!) и отправилась на прогулку. Небо висело так низко, что казалось, упало бы, не будь в Москве так много высотных зданий. Я бы, кстати, тоже упала, не будь в кофе так много кофеина. Отвратительно бодрый Трюфель как заведенный прыгал через лужу. Насчитав сорок семь прыжков, решила, что с него хватит. Дома бабушка пила валерьянку и жаловалась на незамужнюю Лику, которая ей «все нервы вымотала». Оставалось только сбежать на работу, а то Ирина Родионовна вспомнит, что и я в свои двадцать подходящего жениха не нашла.
В редакции получила сдержанную похвалу за фотосессию «Тертого шоколада» и воспользовалась моментом, чтобы отпроситься в универ. Там уселась рядом с кафедрой и поклялась выучить учебник наизусть. Без пятнадцати три, когда я, взъерошенная, с синяками под глазами, абсолютно без макияжа и в старом свитере, приготовилась любой ценой сдать экзамен, из-за угла вдруг выплыл… ИЛ! Бежать было поздно. Провалиться на первый этаж, прямо в буфет, и слопать там с горя два куска шоколадного торта…
– Отлично выглядишь!
Как там назывался реферат? Юмор, ирония, сатира и гротеск в комплиментах девушкам.
– Ха. Ха. Ха.
– Ты чего?
– Я всю ночь не спала, готовилась к пересдаче. Выгляжу отвратительно. И ты это прекрасно видишь.
– Ну, если ты настаиваешь…
– Кстати, ты-то что тут делаешь?
– Я тут учусь. Что сдаешь?
– Фотожурналистику.
– Неужели? Одуванчикова? А-а-а… – догадался он. – Ты, случайно, не Дура?
– Да, я стала знаменита на весь факультет!
– Еще бы! Ее так никто не доводил. Давай я тебя попроверяю.
– Зачем? Терять мне уже нечего. Принимает, кстати, аспирант, у него еще такая смешная фамилия…
Попытка заговорить ему зубы с треском провалилась.
– Заканчивай болтать! Тринадцатый билет!
– Почему тринадцатый?
– Потому что я так сказал! – огрызнулся ИЛ, и у меня отпало всякое желание кокетничать. И правда, пусть пользу приносит. Через полчаса я ответила ему уже два билета, а аспирант Лилейко так и не появился.
– Достаточно, давай зачетку, – улыбнулся ИЛ.
– Конечно, конечно! – засмеялась я. – Ты поставишь мне «отлично выглядишь после бессонной ночи»? Я, наверное, побегу искать этого самого Лилейко, он забыл мне номер аудитории сказать, ждет сейчас где-нибудь… —
Мимо проплыл Гавриил Петрович со странным свертком, удивительно напоминающим завернутый в газеты меч.
– Гавриил Петрович!
– ГАВРИЛА! А, это ты, Дурочка! Нашла-таки аспиранта! Илья, зайди потом ко мне, – кивнул он ИЛу.
– Зачетку давай, – повторил ИЛ, доставая ручку из кармана пиджака.
Я молча протянула ему зачетку.
– Ну ты даешь! Аспирант. По фотожурналистике… Тогда я тебя прощаю!
– За что? – поинтересовался он, расписываясь в ведомости.
– Ты на презентации сказал, что в журналах для девочек фотографии хуже home video. А ты вон кто… Профессионал!
– Да ладно тебе! – расхохотался ИЛ. – В YES! неплохие фотографии… Просто я не знал, о чем разговаривать с этими моделями. Самый легкий путь был – кого-нибудь ругать. Они тогда прямо расцветают. Честно говоря, у них такой угрожающий вид во всем этом дорогом белье…
Точно профессионал. В общении с девушками. Терпеть таких не могу, но Лике понравится. Я глубоко вдохнула, как перед прыжком с вышки в бассейне, и перешла к активным действиям:
– Знаешь, у моей мамы послезавтра день рождения, и она хочет, чтобы я пригласила туда половину факультета. Аспиранты тоже приветствуются…
– Я постараюсь. Оставь мне адрес на кафедре, хорошо?
Хорошо! Отлично! Здорово, великолепно! Может, было бы удобнее продиктовать мне в конце концов номер своего мобильника?
Кадр 8
Роковая блондинка
У Лики сегодня тяжелый день – последний перед торжественным юбилеем. Десять лет из тридцати девяти, по мнению бабушки, прожиты зря, потому что прожиты не замужем. У меня, кстати, часики тоже тикают. Сегодня еще проснуться не успела, а уже получила ряд инструкций, как познакомиться с потенциальным женихом на вечеринке:
– Твоя мама хотя бы тем полезна, что привлекает мужчин своим внешним видом. Тебе, конечно, не так повезло (!!!), но что-нибудь сейчас придумаем.
Прямо сейчас? А я ведь даже не настолько проснулась, чтобы сопротивляться! Помогите! Бабушка, обрадованная моим испуганным молчанием, деловито и на удивление серьезно продолжала:
– Вы всегда на красивых бросаетесь, высоких, мускулистых.
– Что я, глупая, на мускулистых бросаться? – обретя наконец дар речи, попыталась отшутиться я. – Они же сдачи могут дать!
– Мужчина может быть красивым, – невозмутимо продолжала Ирина Родионовна. – Главное, чтобы он сам не понимал, что красив.
– Прыщавый, лопоухий, кривоногий, худющий, слабенький. А, забыла – ростом не выше полутора метров.
– Вот именно! Только такой будет любить тебя всю жизнь, а не сбежит при первом удобном случае.
– При первом удобном случае сбегу я. А сейчас пойду порыдаю в ванной, раз мне светит такое безрадостное будущее. Кривоногий!
– Не парься! – донесся из спальни голос Лики. – Мне она говорила то же самое!
– Тебе хотя бы с внешностью повезло! – съязвила я.
– А тебе с бабушкой!
– Спасибо, Ликусик. Так вот…
Я крайне невежливо выскочила из спальни и заперлась в ванной. Можно, я буду тут жить?
– Женя, тебя к телефону!
Кто не спит в такую рань?
– Жень, а ты знала, что танские монахи… – Томка, кто ж еще, – …могли не спать неделю?
– Ага, а ты достигла их уровня и теперь будешь будить меня? – огрызнулась я и бросила трубку.
Не могу дружить до полудня, и Варя это знает. Она заглянула только после обеда, хотя видно, что ей с утра не терпится что-то рассказать.
– Варенька, а ты замуж не собираешься? – плотоядно поинтересовалась бабушка с кухни.
У Вареньки заблестели глазки, как это всегда случалось, стоило кому-нибудь произнести рядом с ней слово «замуж». Надеюсь, она не захватила свою «свадебную тетрадку»…
– Ах, – вздохнула Варя, смущенно потупившись и даже слегка покраснев. – Как бы мне хотелось выйти замуж!
Лика удивленно приподняла брови. Ей явно незнакомо острое желание примерить белое платье с рюшечками.
Не дожидаясь, пока утихнут бабушкины восторги – «остались все-таки нормальные девочки», – Варежка утащила меня в спальню и там картинно разрыдалась, размазывая косметику по эксклюзивной диванной подушке.
– Эй, мне диван жалко, Варь! Я на него весь гонорар угробила, а ты тушью поправляешь работу дизайнера…
Я уже целый месяц на собственные деньги занимаюсь интерьером своей комнаты. Дело в том, что летом, пока мы с бабушкой поливали помидоры на даче (бесполезно, кстати, ни один помидорчик не созрел), Лика сделала ремонт во всей квартире. Моя спальня пала невинной жертвой недопониманий, потому что мама объявила ее «детской». Дизайнеры пришли к выводу, что тут обитает девочка дошкольного возраста. Результат – розовые стены с бабочками и эльфами, ковер с какой-то монстровидной принцессой и кровать с пологом, которая была короче меня сантиметров на двадцать, так что я при всем желании не могла в нее поместиться.
– А меня тебе не жалко?! – со слезами на глазах спрашивала Варя, оставив в покое подушку.
– Может, ты расскажешь, что случилось?
– Вот что случилось!!!
Варежка достала из огромного пакета, который притащила с собой, коробку, а из коробки – отвратительные красные лаковые сапоги.
– Можешь дальше портить мой диван, – разрешила я. – Это и правда слишком ужасно.
– Не издевайся, – всхлипнула Варя. – Это подарок от Лёлика!
– Чем ты ему так не угодила?
– Не знаю. Я вчера намекнула, что с удовольствием прошлась бы с ним по магазинам, вот он и решил мне сюрприз сделать…
Лёлик заявился сегодня к Варежке с утра пораньше, даже собраться как следует не дал и потащил в специализированный магазин то ли для девушек-байкеров, то ли для восходящих звезд стриптиза. Бедная Варя нашла в себе силы сдержать приступ паники и вежливо заявить, что у нее глаза разбежались от такого ассортимента (да уж, от такого ассортимента у кого хочешь глаза местами поменяются), и предложила зайти попозже. Но Лёлику, видимо, не терпелось ее порадовать, и он вспомнил, что Варежка на днях жаловалась, что у нее нет нормальных сапог. Сопротивление оказалось бесполезным, и подарок был вручен Варе силой. Проблема в том, что теперь сапоги волей-неволей придется надеть: Лёлик просто мечтает увидеть их «в действии».
– Сама виновата! – сквозь гомерический хохот проговорила я. – Зачем его в магазин потащила? Может, надеть сапоги под джинсы? Их видно почти не будет…
– Нет! – вдруг оживилась Варя. – Их должно быть отлично видно! До вечера, Жень, мне надо бежать.
Я хотела спросить, чего это она так заторопилась, но тут из кухни раздался крик:
– ЧТО?!!!
Если Лика так громко орет, значит, случился второй потоп или Трюфель добрался до ее новой сумки. Когда я выскочила из комнаты, она рыдала в ванной, а бабушка с торжествующим видом помешивала суп в кастрюльке.
– Ликусе сейчас намекнули, – елейным голоском пропела она, – что Лялечка выходит замуж за Бориса Илларионовича. В самом главном ее опять обошли!
– Лика так хотела выйти за этого режиссерозавра в капитанской фуражке? – ужаснулась Варя.
Бабушка энергично закивала, но я-то знала настоящую причину расстройства…
– Нет. Просто теперь ей не видать своих ролей. Придется менять амплуа на женщину бальзаковского возраста.
– Не в бровь, а в нос! – сказала, выглянув из ванной, Лика. – В смысле, в глаз! Он на ней женится мне назло!
– У тебя был шанс, – подлила масла в огонь Ирина Родионовна. – Интересно, он придет завтра на твой день рожденья? – и отвернулась к супу, напевая: – Мои года, мое бога-а-атство…
Вечером в университете меня ожидало два сюрприза. Во-первых, Варежка явилась в университет а-ля натюрель: никакого макияжа, волосы не уложены (а выглядят так, как будто не расчесаны), одета – вообще полный отпад: косуха, джинсы, мешковатый (не поймешь, дедушкин или бабушкин) свитер и – внимание! – красные лаковые сапоги на шпильке!
– Что за костюм Евы, Вареник? – поинтересовался Митька. – Только не садись на семинаре передо мной, у меня эстетическое чувство страдает!
Митька своим «эстетическим чувством» достал почти всех: первым замечает, если что не так. Варежка рассказывала, что как-то на первом курсе он посреди лекции прислал ей записку следующего содержания «Дорогая, у тебя стрелка на чулке справа». Как он разглядел, что она в чулках, Варя до сих пор не понимает. Вообще она Митьку терпеть не может, потому что он упорно называет ее Вареником.
Второй сюрприз был тоже не из приятных: в университете нарисовался ИЛ с букетом алых роз. Вряд ли цветы для Гавриила Петровича… Я почему-то ужасно испугалась, схватила Варю за рукав и вместе с ней скрылась в буфете.
– Ты что, с ума сошла?! – разозлилась она. – Свитер мне растянешь!
– Его можно растянуть еще больше?
Варя хотела возмутиться, но именно тут сзади кошачьей походкой подкрался ИЛ, чмокнул меня в щеку и прошептал на ушко:
– Привет.
Оказывается, когда ИЛ говорит шепотом, ему можно простить даже поцелуй без разрешения. На минуту я лишилась дара речи и способности поворачивать голову, поэтому ему пришлось обходить стол.
– Это тебе.
Он протянул мне розу. Одну. А кому ушел весь остальной букет? Пока я размышляла, ИЛ заметил Варю, улыбнулся своему отражению в ее лаковых сапогах и мурлыкнул:
– Отлично выглядишь!
– Я знаю, – мрачно отозвалась она.
– Вот урод… – восхищенно выдохнула я, когда ИЛ отошел к каким-то преподам со своей кафедры.
– Да ты влюбилась, Женька, – поставила диагноз Варя и даже не стала слушать мои возмущенные «да ты что», «я его терпеть не могу» и «как ты могла обо мне так плохо думать».
Я твердо решила подойти к ИЛу и спросить, в честь чего он дарит мне цветы. То есть цветок. И с каких пор мы так дружим, что целуемся при встрече. Но тут в буфете появился Лёлик и ухватился за стенку, чтобы не упасть. Варин новый имидж бьет прямо в сердце.
– Нужно усилить эффект, – ухмыльнулась Варежка.
Она решила во что бы то ни стало прогулять с ним на улице семинар по философии, несмотря на мокрый снег, чтобы Лёлик смог рассмотреть свой подарок как следует. Я решила не мешать столь «тонкому» процессу и целый час постигала смысл книги Хайдеггера «Бытие и время», но в перерыве прибежала Варежка и рассказала убийственную новость. Она своими глазами видела, как ИЛ обнимался во дворе с длинноногой блондинкой-третьекурсницей, а в руке у нее «снежной пылью серебрился» букет, из которого мне перепала одинокая розочка.
– Пошли, может, она еще там!
Философские проблемы смысла бытия тут же все куда-то подевались, а я выскочила на улицу вместе с Варей.
У входа стояла Томка с какой-то незнакомой девушкой. Вообще-то в эмгэушном дворике вокруг памятника Ломоносову тусуются все кому не лень, от бомжей, собирающих бутылки, до непризнанных рок-звезд, старающихся по-любому привлечь внимание учащейся прессы. Хотя, насколько я помню, Тамару каждый раз приходилось минут пять упрашивать, чтобы она сюда зашла.
– Привет!
Томка посмотрела на меня так, как будто ее от меня сейчас стошнит.
– Эй! Ты чего?! – удивилась я, но она меня упорно игнорировала.
Я ретировалась обратно к целующейся с Лёликом Варежке. Она легонько оттолкнула своего кавалера и зашептала мне так, чтобы не услышала Тамара:
– Это она!
– Кто?!
– Та блондинка, которой Лилейко подарил розы! Это она с Томкой!
Тамара о чем-то шушукается с девушкой, которой ИЛ подарил букет роз, и отказывается со мной разговаривать! Так злилась по пути домой, что проехала свою остановку, и пришлось возвращаться.
Но я, видимо, недостаточно удивлялась за сегодняшний вечер, потому что в подъезде, у лифта на моем этаже, сидел Гоша. Рядом на кафеле лежал букет розовых тюльпанов. Где он их достал в конце ноября?
– Ты чего тут? – нескладно поинтересовалась я.
– Тебя жду. Вот. – Он протянул тюльпаны, и я не смогла отказаться. – Твоя соседка теперь дежурит на чердаке.
– Я знаю.
– От кого роза?
– Да так.
Я бросила цветок на пол. Бутон разбился о кафель и лепестками рассыпался по всей площадке перед лифтом.
– Красиво, – почему-то сказал Гоша.
Он вдруг напомнил мне ИЛа, и я сдалась:
– Знаешь, у моей мамы завтра день рождения…
