Текст книги "Лукреция Борджа"

Автор книги: Женевьева Шастенэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

Глава VII
ЗВЕЗДА И КАТАСТРОФА. ЛУКРЕЦИЯ И ДЖОВАННИ

Отъезд был назначен на 31 мая 1494 года. Кортеж снаряжен в соответствии с высоким положением семьи римского папы. Адриана и Хуана Монкада, племянница Александра VI, занимают место на просторных носилках, тогда как Джулия и Лукреция, сев на прекрасных иноходцев, оживленно беседуют с Джованни, который несказанно счастлив от того, что наконец покидает Санта-Мария-ин-Портику. Несмотря на обстоятельства, перспектива представить супругу своим подданным представляется ему весьма приятной. Путешествие продолжается девять дней, и каждый день они проезжают по тридцать километров по равнинам Умбрии, полям Марке и по лесистому краю Фоссомброне. Караван пересекает таинственный край этрусков, где по обеим сторонам мощенной базальтовыми плитами виа Фламиниа тянутся вереницы полуразвалившихся гробниц. Далее дорога проходит у подножия горы Сократе, возвышающейся, как пирамида, а вдали виднеются остатки акведуков, свидетелей Pax Romana[5]5
  Римского мира (лат.).


[Закрыть]. Испытав некоторые трудности на плохих дорогах Апеннин, где вода в реках настолько разлилась после обильных дождей, что слуги вынуждены переносить дам на вытянутых руках, путешественники встречают в Фано запоздалую весну. Этот красивый порт обязан своим названием храму Фортуны (Fatum Fortunae), построенному в честь победы римлян над Гасдрубалом, братом Ганнибала, в 207 году до нашей эры.

Строгие распоряжения понтифика едва позволяют им полюбоваться триумфальной аркой Августа, поскольку правитель города ожидает гостей во дворце Раджьоне, и здесь у них последняя остановка перед прибытием в Пезаро поздним вечером того же дня. 8 июня Лукреция и ее супруг наконец прибывают в свое поместье, к подножию огромной крепостной стены, ощетинившейся башнями и угловыми сторожевыми вышками. Кортеж едет по празднично украшенному городу, сопровождаемый возбужденной и любопытствующей толпой, все ожидают щедрых милостей от дочери папы. К сожалению, гроза или, скорее, ливень охлаждает их пыл, и вымокшая и продрогшая кавалькада въезжает наконец в замок, где в очагах пылает огонь, хотя на дворе – июнь. Служанки быстро достают сухую одежду, в то время как пажи готовят горячие напитки. «Сегодня вечером, – пишет Джованни тестю, – все только тем и занимаются, что стараются обсушиться». Уже на следующий день солнце вспыхивает над изумрудным морем, и впервые в жизни Лукреция может наслаждаться дивным чувством свободы.

Она далеко от Рима, ее отрезал от Ватикана барьер Апеннин, и потому ей кажется, что она сумела скрыться от пристального внимания и отца, и брата, хотя графство Пезаро зависит от Церкви.

Возникновение Пизарума, выстроенного на реке Пизарус, относят к эпохе сикулов, которые завоевали Сицилию в первом тысячелетии до нашей эры. В эпоху правления Августа город превратился в богатейшую римскую колонию, окруженную мощной крепостной стеной. Там были восемь храмов, свой цирк, термы и триумфальная арка. В IX веке он переходит к папе. Позднее Иннокентий III передаст феод Пезаро правителю Марке и Анколы Аццо д'Эсте. Во время войн, когда Гогенштауфены боролись против Папского государства, территория переходила то к Фридриху II, то к Церкви, затем городом управляют малатеста, это продолжается до тех пор, пока Галеаццо Малатеста, не сумев защитить город от своего родственника Джисмонди, тирана Римини, не продает его Сфорца в 1445 году за 20 тысяч флоринов. Александр Сфорца, супруг Констанцы Варано, после падения дома Висконти становится владельцем этого феода. У него двое детей: Баттиста, известная своими целомудрием и красотой, вышедшая замуж за Федерико Урбинского, и Костанцо, отец Джованни, муж Камиллы Арагонской, принадлежащей к неаполитанской королевской династии.

Поскольку дочь Александра VI представляется «тиранам» Пезаро партией, отвечающей их амбициям, и жители устраивают ей весьма радушный прием, у нее моментально появляется множество друзей.

Пезаро, окруженный амфитеатром зеленых холмов, смотрит на море. По краям полукруга возвышаются два обрывистых мыса – Монте-Аччо и Ардицио. Укрепленная стена защищает город от неистовства морских волн. В этом самом очаровательном местечке Италии, где солнечный свет отражается в искрящихся волнах, а жару смягчает легкий бриз, Лукрецию посещают только радостные мысли. Благословенный город расчерчен прямыми линиями улиц, где соседствуют дома готические и эпохи Ренессанса, а вдоль реки Фолья, в древности называвшейся Пизарус, стоят монастыри. Наиболее мощное сооружение – замок с четырьмя бастионами, окруженный рвом. В те времена он возвышался между городом и морем, тогда как в наши дни Рокка Констанца оказался втиснутым между улицей Пьяве и проспектом Витториа.

Однако Лукреция поселилась не в этой крепости, возведенной в 1483 году и представляющей собой замечательный образец военной архитектуры, она расположилась во дворце, построенном Сфорца в начале XV века, где жила Камилла Арагонская, мачеха Джованни, четыре года назад отправленная в изгнание в Парму. После ее отъезда придворная жизнь в этом крохотном государстве сошла на нет, но Лукреция и Адриана позаботятся о том, чтобы вернуть двору Сфорца утраченный блеск. Благодаря своей свите и местной знати юная графиня Пезаро начинает действовать.

На первом устроенном ею балу между Лукрецией, Джулией и красавицей Катариной Гонзага, супругой графа Оттавиано де Монтевеккьо, возникает настоящее соперничество. Обе кузины готовятся к бою, они достают из сундуков свои самые роскошные туалеты. «Кажется, – скажет потом Джулия, – что мы вывезли из Флоренции всю парчу, какая там имелась, присутствующие были ошеломлены». Во время праздника Лукреции представляют знатных лиц города.

На следующий день Лукреция отправляет отцу весьма приблизительный портрет своей соперницы: «Графиня Катарина Монтевеккьо выше сеньоры Джулии на шесть пальцев, у нее чуть полноватая фигура, белая кожа, красивые руки, словом, это довольно интересная особа, однако у нее неприятный рот, ужасные зубы, белесые глаза, плохая форма носа, отвратительный цвет волос и лицо длинное, как у мужчины. Изъясняется она изящно и легко. Я видела, как она танцевала, мне она совершенно не понравилась. Словом, что ни возьми, presentia minuit famam («ее внешность не делает ей чести»)¹. Зато Джулией Лукреция по-прежнему восхищается, и ей не противоречит гуманист Якопоне Драгони, который пишет своему хозяину Чезаре Борджа: «Смуглая кожа, круглое лицо и пылкий характер – вот что так привлекает в сеньоре Джулии».

Несколько дней спустя одна испанка из свиты Лукреции – донна Лукреция Лопес, дочь ватиканского датария Лопеса, выходит замуж за Джанфранческо Ардицио, придворного врача Сфорца. После церковного обряда все собираются на пир в piano nobile[6]6
  Бельэтаж (ит.).


[Закрыть] дворца, и Лукреция сидит во главе стола. Многочисленные канделябры блещут всеми своими свечами на гигантском столе, стаканы из цветного муранского стекла играют пестрыми бликами, а посланные в Пезаро тарелки из майолики делают сервировку поистине великолепной. Лакеи, обутые в туфли с войлочной подошвой, двигаются бесшумно, и слышно только, как поют оду новобрачным да легкий шепот фонтанов. Гости погружаются в блаженное состояние, они чувствуют себя счастливыми, они словно заключают безмолвный договор: наслаждаться сегодняшним днем, приятной беседой, пряными запахами соуса, поданного к миногам, букетом вин. Задумчивое, словно точеное, лицо Лукреции понемногу оживляется, и она постепенно втягивается в атмосферу праздника, хоть и сохраняет некоторую сдержанность.

Ее современники все еще сомневаются в том, знакомо ли ей наслаждение и способна ли она ради него на безумства. Однако порой она бывает расположена к сладострастию, что проявляется в неистовых порывах, приправленных невинностью.

Благодаря Камилле Арагонской Пезаро превратилось в центр изготовления художественной майолики, и Лукреция может любоваться блюдами из расписного фаянса, например, тем, на котором изображен Соломон, поклоняющийся идолу (теперь оно в Коррерском музее). Плененная этим искусством, Лукреция часто заходит в гончарные мастерские и решает попробовать свои силы, выбрав в учителя отца Рафаэля. Джулия тоже пишет отчет папе об их мирной повседневной жизни:

Ваша дочь ведет себя с истинно королевским достоинством, ее манеры вызывают восхищение, а гостеприимство, оказанное ею бежавшим от турецкой тирании грекам, будоражит умы. Пение, танцы и музыка по-прежнему занимают значительное место в нашей жизни… Ваше Святейшество находится далеко от нас, а поскольку мое благополучие и счастье полностью зависят от Вашего Святейшества, то я не в силах испытать ни удовольствия, ни удовлетворения от моего нынешнего житья, поскольку сердце мое пребывает с моим сокровищем… все – суета, кроме радости припасть к ногам Вашего Святейшества².

Смесь лести, искренности, дерзости («мое сокровище») и почтения. В этих нескольких строчках раскрывается вся сложность личности Джулии. Она очарована предстоятелем Церкви, ей лестно, что он находится во власти ее чар, она хочет многого добиться – не для себя, а для своей семьи, и она использует все нюансы лести и даже кокетство. Исполненная лукавства, она поет дифирамбы своей сопернице Катарине Гонзага, и в результате мы имеем удовольствие прочесть послание любовника Джулии, в котором он отвечает на ее письмо:

По тому удовольствию, с коим ты описываешь красоту этой особы, недостойной даже развязывать шнурки на твоих туфлях, мы поняли, что ты повела себя весьма скромно, и знаем, почему ты так поступила: тебе ведомо, что другие, писавшие нам, уверяют, что рядом с тобой она выглядела, словно фонарь рядом с солнцем. Когда ты описываешь, насколько она красива, мы имели возможность оценить, как велико твое совершенство, которое, по правде сказать, мы никогда не ставили под сомнение, и мы хотели бы, чтобы ты была полностью и целиком привязана к человеку, любящему тебя больше, чем кто-либо другой на свете. И когда ты примешь окончательное решение, если еще не сделала это, мы признаем тебя настолько же мудрой, насколько ты совершенна³.

Появившееся в письме Александра VI слово «полностью» позволяет предполагать, что он опасается возвращения к Джулии ее супруга Орсо Орсини.

А Лукреция, безучастная к этой переписке, без сил лежит в постели в окружении врачей, которые не могут разобраться в природе ее заболевания. Даже шутки и проказы карликов и шутов не могут развеселить ее. Не на шутку встревожившись, Франческо Гасето сообщает папе о близкой смерти его дочери. Каждый день гонцы мчатся из Пезаро в Ватикан, откуда потрясенный отец так же спешно отправляет посланцев в Пезаро. Однако к концу недели Лукреция поправляется и уже может сама успокоить понтифика, а он в ответ пишет ей следующее:

Лукреция, дорогое мое дитя, в беспокойстве о тебе мы провели четыре или пять мучительных дней, исполненных тревоги от ужасных известий о том, что ты умерла или же настолько больна, что не остается никакой надежды на твое спасение. Ты можешь себе представить, что последовало за этими слухами, какую боль чувствуем мы в своей душе, ибо огромна любовь, кою питаем мы к тебе, как ни к одному существу в мире. Все то время, что мы не получали писем, начертанных твоей рукой, наш дух постоянно пребывал в беспокойстве; впрочем, неровный почерк в твоем нынешнем письме говорит о том, что ты еще нездорова. Возблагодарим же Господа и преславную Деву Марию за то, что они спасли тебя от всякой опасности⁴.

В начале июля 1494 года угроза французского нашествия становится реальной, а оно представляет опасность для Джованни Сфорца. Используя дочь как посредника, папа предлагает зятю оставить службу у его дяди Лодовико, который платит ему нерегулярно и, возможно, в дальнейшем собирается платить еще меньше. Александр VI пишет: «…видя, что мы вступили в союз с королем Альфонсом, и зная, кем приходится нам Джованни, и что поэтому у него нет иного выхода, кроме как подчиняться нашей воле, сеньор Лодовико не захочет давать ему деньги». Папа хочет, чтобы Джованни взял на себя командование одной из неаполитанских бригад и незамедлительно уведомил об этом.

Ужасная дилемма для графа Пезаро. Как владелец феода он зависит от своего тестя, но в то же время связан семейными узами с Карлом VIII. Будучи не в состоянии сделать выбор, он ввязывается в двойную игру: берется командовать неаполитанским полком и в то же время сообщает родным в Милане о силах и передвижениях армии, на стороне которой сражается.

Если Лукреция ничего не замечает, то у Александра VI есть кое-какие подозрения, и в сложившихся обстоятельствах он предпочитает, чтобы три дорогие ему женщины вернулись в Рим. Однако для начала он хочет, чтобы Адриана выведала истинные намерения зятя.

Если до сих пор, – пишет он своей племяннице, – он ничего вам не рассказывал о своих замыслах, действуйте осторожно и незаметно, действуйте так, как считаете нужным, чтобы докопаться до его подлинных мыслей. Если Джованни согласится на то, чтобы Лукреция ехала вместе с вами, тогда как сам он останется в Пезаро, чтобы проводить обучение войск и охранять город и свое государство, особенно сейчас, когда французы прибывают по суше и по морю, я буду более настойчиво писать вам, поскольку нахожу нежелательным ваше нынешнее пребывание в Пезаро, учитывая множество вооруженных людей, собирающихся в этом краю⁵.

Пока Джованни Сфорца дрожит за свое будущее, Александр VI подтверждает свой договор о союзе с Альфонсом II во время личной встречи главнокомандующих, которая происходила в окрестностях Рима, в Виковаро, 14 июля. Тремя днями ранее Джулия получила письмо от кардинала Фарнезе, в котором говорилось о том, что ее старший брат Анджело находится при смерти. Тотчас же, с согласия Лукреции, еще не окончательно поправившейся и, следовательно, неспособной перемещаться, молодая женщина выехала на заре 12 июля в сопровождении Адрианы в Каподимонте, чтобы побыть с умирающим братом и поддержать его жену Леллу Орсини. Это путешествие будет иметь неожиданные и слишком серьезные последствия, и первым из них станет письмо папы к дочери, тон которого, поначалу любезный, меняется с каждой строчкой:

Вот уже несколько дней, как мы не получаем от тебя посланий. Мы весьма удивлены, что ты забываешь писать нам почаще и сообщать нам новости о своем здоровье и о здоровье синьора Джованни, нашего горячо любимого сына. В будущем будь более внимательной и расторопной. Синьора Адриана и синьора Джулия прибыли в Каподимонте, где застали брата уже мертвым. Правду сказать, синьор Джованни и ты оказали нам слишком мало почтения, ибо позволили уехать синьоре Адриане и синьоре Джулии, не спросив на то нашего разрешения. Вам должно было бы прийти в голову, что столь внезапный отъезд, происходящий без нашего ведома, вызовет определенно наше неудовольствие, и если ты возразишь, что они поступили так, потому что кардинал Фарнезе им велел, я отвечу тебе, что вы должны были спросить, понравится ли это папе. На этот раз уже ничего не поделаешь, однако в следующий раз мы будем более предусмотрительны и станем серьезнее обдумывать, кому следует поручать наши дела. Благодаря Господу и Всеблагой Деве Марии мы пребываем в добром здравии. У нас состоялась встреча с сиятельным королем Алъфонсо, который вел себя с нами столь сердечно и столь почтительно, как если бы был нашим сыном. Трудно описать, с каким удовлетворением и в каком взаимном согласии мы расстались. Будь уверена в том, что Его Величество готов пожертвовать собой и всем тем, чем он владеет в этом мире, чтобы услужить нам.

Мы надеемся, что всякая недоверчивость и все досадные препятствия, имеющие отношение к Колонна, полностью исчезнут через три или четыре дня. Мне остается лишь посоветовать тебе следить за своим здоровьем и усердно молиться Богородице.

Несмотря на то, что у Джулии были веские основания для отъезда, узнав о нем, Александр по непонятным причинам гневается на Лукрецию и ее мужа. Возможно, он предчувствует двойное предательство: со стороны Джулии и со стороны своего зятя; кажется, именно об этом свидетельствует фраза из письма: «…однако в следующий раз мы будем более предусмотрительны и станем серьезнее обдумывать, кому следует поручать наши дела». Этой «небрежности в делах» он противопоставляет поведение Альфонсо И, который ведет себя настолько сердечно и почтительно, как если бы он был родным сыном папы. Таким образом, Лукреция предупреждена. Она слишком умна, слишком дочь Борджа, чтобы не иметь подозрений относительно истинного положения своего супруга, который, находясь в Урбино, определяет там на глаз силы арагонцев под командованием Гвидубальдо Монтефельтро. В отсутствие мужа она пытается успокоить отца, который в ответ только осыпает ее упреками, обвиняя в обмане и отсутствии дочерней любви, поскольку она «не проявляет никакого желания вернуться в Рим». Гонец, доставивший это незаслуженно обидевшее Лукрецию письмо папы, отмечает, что оно вызвало у графини Пезаро «глубочайшую меланхолию». Она умоляет Александра VI верить в ее привязанность, ее единственное желание – «пребывать у ног Всемилостивейшего господина моего, и я покорнейше, изо всех моих сил умоляю удостоить меня Вашей привязанности, поскольку я никогда не смогла бы быть довольной, если бы была лишена ее». Нежные мольбы Лукреции ненадолго усмиряют Борджа, этого разъяренного быка, – она получает прощение.

Зато Александр VI по-прежнему сердит на Джулию, которая, выполнив сестринский долг, заявляет о своем желании остаться на некоторое время с матерью, сестрой, Джироламой Пуччи, и братом Алессандро. К тому же ее супруг Орсо требует, чтобы она приехала к нему в Бассанелло, владение Орсини. Джулия, наделенная темпераментом нежным и страстным, «исполненная благоразумия и мудрости», как сообщает венецианец Марино Санудо, не привыкшая к насилию, какое-то время колеблется, затем сообщает об этом папе, но тот велит ей вернуться в Рим. Со своей стороны кардинал Фарнезе, желающий избежать разрушения семьи, отказывает сестре в позволении уехать против воли ее супруга. Складывается безвыходная ситуация, которую Джулия разрешает легким усилием воли, заявив понтифику, что прежде чем покинуть Каподимонте и подчиниться воле папы, она должна получить согласие супруга. Александр VI приходит в сильное раздражение.

Неблагодарная и коварная Джулия, – пишет он, – Навар-рико привез нам письмо от тебя, в котором ты заявляешь о своем намерении не приезжать, пока не получишь разрешения Орсино. Хоть мы и сочли, что душа твоя черства, как и душа твоего советчика, мы не можем убедить себя в том, что ты была бы способна действовать с таким коварством, ибо ты столь часто убеждала нас и клялась в том, что всегда останешься послушной нам и никогда больше не приблизишься к Орсино. И вот теперь ты хочешь сделать все наоборот и с риском для жизни вернуться в Бассанелло, вероятно, для того, чтобы вновь отдаться этому жеребцу. Словом, мы надеемся, что ты и неблагодарная Адриана оцените вашу ошибку и надлежащим образом покаетесь. В заключение настоящим письмом под угрозой отлучения от Церкви и вечного проклятия мы приказываем тебе не покидать Каподимонте и тем более не ездить в Бассанелло⁷.

Прекрасный пример того, как влюбленный мужчина в порыве гнева приписывает женщине постыдные желания, чтобы найти повод ее презирать и оправдать собственное разочарование. Опасность отлучения от Церкви нависла не только над обеими женщинами, но и над Орсино, чья слабохарактерность поможет ему выгодно продать собственное поражение и позволить Джулии подчиниться.

Пока происходят эти трагикомические события, а Карл VIII готовится к завоеванию Италии, Лукреция живет, как провинциалка, вдали от отца и приступов его ярости, проводя дни то в замке Градара, то на вилле Империале, нравящейся ей куда больше. Она расположена в получасе езды от Пезаро, на Монте Аччо, склоны которой сплошь засажены серебристыми оливами; из окон замка открывается вид, охватывающий разом море и землю. Алессандро Сфорца выстроил его в 1464 году, а первый камень был заложен императором Фридрихом III; так и появилось это название. Этот великолепный дворец окружен фантастически красивым садом, достойным самой Армиды и вдохновившим Тассо, когда тот создавал свой «Освобожденный Иерусалим». Лабиринты из подстриженного самшита, мраморные фонтаны с фигурками муз, кипарисы, словно вычерченные на небе цвета охры и напоминающие восклицательные знаки, – все это очаровывает Лукрецию. Фруктовый сад здесь почти такой же, как в Субиако; туда Ваноцца каждый день водила ее на прогулку. Сегодня сопровождающие ее карлики играют в чехарду и кидаются друг в друга дольками дыни, скользя на четвереньках по кускам сладкой сочащейся мякоти. Окруженная пряными запахами горячей листвы, раскаленной земли и фруктов, загубленных солнцем, Лукреция с наслаждением вдыхает ароматный воздух.

Посреди этого Эдема в шестиугольном бассейне, где отражаются платаны, в сонной воде плескаются карпы. В честь императора Алессандро Сфорца соорудил здесь систему фонтанов, украсив ее четырьмя фигурками тритонов, расположенных по углам водоема; этот механизм работал и тридцать лет спустя. В этом сказочном уголке, окруженном зеленью Апеннин и омываемом Адриатикой, Лукреция создает кружок поклонников искусства. Среди ее гостей – Катарина Гонзага, Георгий Дипловатацио, родственник Ласкариса, Коммины и Палеологи, приехавшие из любопытства и оставшиеся по велению души. Все они, страстные любители музыки, признали своим руководителем Оттавиано Петруччи. Этот протеже герцога Урбино, основавший в Венеции первую музыкальную типографию, сочиняет для своих гостей фреттолы о любви Тесея и Ариадны, а любители музыки исполняют ее со сцены. В зелени садов виллы Империале они выбирают высокие скалы, покрытые плющом, и в этих декорациях поют жалобные песни будущие жертвы Минотавра. Одни музыкальные инструменты навевают мысли о пасторальных радостях, другие – напоминают рев чудовища. Вскоре появляется Тесей, его ведет Ариадна (Лукреция); закутанная в белую тафту, она крохотными шажками приближается к несчастным, осужденным на смерть. Подняв руку, она медленно разматывает золотую нить, которую она обернула вокруг запястья Тесея, и мелодичной песней приглашает его войти в лабиринт. «Голос ее так нежен, – пишет Андрей Палеолог, – что способен заставить плакать камни, выманить на берег русалок и зачаровать свирепых зверей, как по волшебству, словно голос Орфея». Исполняя кантилену, она идет по сцене неуверенно, и перед зрителями предстает лабиринт, где все перемещаются на ощупь, охваченные сомнениями и страхами, и попадают в ловушки; наконец, происходит встреча с чудовищем и схватка с ним, гибнет сын Пасифаи, и его голова катится к ногам Тесея. Тогда Ариадна-Лукреция бросается к выходу из пещеры, протягивая руки к победителю, и музыка восхваляет героический подвиг. Балет этот – словно предвестник судьбы дочери Александра VI. Нить Ариадны не смогла уберечь шестью годами позже ее первую и настоящую любовь. Пока же Лукреция вынуждена подчиняться натиску супруга, который только утомляет ее, но не привлекает. Она, вероятно, предпочла бы галантные знаки внимания со стороны других мужчин, однако ее дружелюбное отношение к супругу пока еще вводит всех в заблуждение.

Тем временем французское вторжение, поддержанное Лодовико Сфорца, вступление Карла VIII в Милан и подозрительная смерть Джангалеаццо Сфорца, чье место тотчас же занял его дядя Лодовико, дают Джованни достаточно поводов для беспокойства. Герцог Джангалеаццо в семилетнем возрасте унаследовал титул своего отца, умершего в 1476 году, и оставался под опекой своей матери Бонны Савойской до тех пор, пока Лодовико Моро не заключил его в замок в Павии, где он умер от яда в 1494 году. Лодовико всячески изображал «incredibile dolore»[7]7
  Здесь: невыносимое горе (ит.).


[Закрыть], однако смерть законного наследника позволяла ему завладеть столь желанным титулом герцога Милана.

На протяжении последних трехсот лет Италия не знала настоящих войн. Бои, изредка происходившие между кондотьерами, скорее, напоминали турниры, и бесчестьем почиталось погубить урожай или сжечь дома. «Баталия, – писал Макиавелли, – в ту пору не представляла собой никакой опасности, сражались верхом, хорошо вооруженные, не подвергаясь угрозе смерти. Когда побежденные, будучи больше не в силах сражаться, становились пленниками, им почти всегда сохраняли жизнь. Они недолго оставались в плену, и им весьма легко возвращали свободу. Напрасно горожане раз по двадцать поднимали восстания – город никогда не разрушали, вся собственность жителей оставалась в целости и сохранности; единственное, чего они могли опасаться, так это того, что придется платить дань».

3 сентября 1494 года французская армия начинает победоносное шествие по полуострову, неся с собой страшные несчастья. «Вместе с ними, – сообщает Гвиччардини, – по Италии распространились пожары и чума, что изменило не только положение государств, но и привычные способы правления и ведения войны». Весть о разгроме неаполитанской армии в Рапалло и массовом истреблении пленных достигает Пезаро. Лукреция благополучно решает оставаться на месте, и правильно делает. Адриана со своей стороны, по-прежнему находясь в Каподимонте, решает 29 ноября, несмотря на дурные предчувствия, отправиться в компании Джулии, Джироламы Фарнезе и эскорта из тридцати всадников сначала в Витербо к кардиналу Фарнезе, а затем в Рим. Однако в нескольких лье от первого города группа солдат под командованием Ива де Турзель д'Алегра, сопровождавшего Карла VIII в Италию, преграждает им дорогу.

Когда французский капитан осознает, насколько ценна его добыча, он отвозит пленников в замок Монтефьясконе и устанавливает выкуп в размере трех тысяч дукатов за свободу любовницы папы и ее свиты. К трагическому примешивается комическое. Александр VI передает Джулии со своим камергером Джованни Марадесом запрошенную сумму, чтобы добиться немедленного освобождения пленниц. Он отправляет к королю Франции Галеаццо Сан-Северино, связанного со Сфорца, который докладывает Его Святейшеству о своей миссии в следующих словах: «Я отправился к самому христианскому королю и изложил ему суть вопроса о заточении указанных дам; я попросил его удовлетворить просьбу Всемилостивейшего отца нашего о их освобождении. Его Величество благосклонно ответил мне, что он не только желает, чтобы дамы эти были освобождены, но что он решил также еще до наступления вечера отправить их в Рим в сопровождении почетного эскорта»⁸.

Так получается, что четыреста французов сопровождают пленниц до ворот города, и по всей Италии досужие языки обсуждают это приключение. Лодовико Сфорца весь кипел при мысли о том, что «папе были возвращены его сердце и глаза». Тротти, посол Феррары при Миланском дворе, в свою очередь добавлял: «Женщины эти могли стать наилучшим средством, с помощью которого можно было добиться от Его Святейшества всего, чего только пожелаешь. Французы получили всего лишь три тысячи дукатов выкупа, тогда как папа мог бы дать более пяти».

Ни о чем не заботясь, забыв о политических треволнениях, наделенный необыкновенной способностью совершать неожиданные маневры и нисколько не заботящийся об общественном мнении, Александр VI отправляется им навстречу, нацепив шпагу и одевшись на испанский манер в камзол из черной с золотом парчи. Такой элегантный туалет позволял ему надеяться, что столь волнующая авантюра не окончится в серых тонах. Вечером 1 декабря при свете факелов действительно прибывают Адриана и ее невестка. Джулия, как сообщает хроника, провела ночь в Ватикане⁹ и обратила внимание на царившую там суету: ценные предметы перевозили в замок Святого Ангела, ходили слухи о приходе французов и предполагаемом отъезде папы в Гаэту… Станет ли Рим открытым городом? Чтобы не разочаровывать свою любовницу и, главное, чтобы не оставлять врагам поле деятельности, Александр VI решает остаться. Чивитавеккья только что оказалась в руках французов, а в середине декабря Орсини сдали противнику крепость Брачано, где был штаб командования. Если Орсо не терял надежды возобновить совместную жизнь с супругой, ничто не позволяет нам утверждать, что он каким-то образом участвовал в этом предательстве. Джулия, в свою очередь, жила в постоянном страхе. Боязнь оказаться в плену во второй раз заставила ее просить о помощи брата, кардинала Алессандро, который велел Якобелло Сильвестри, епископу Алатри, как можно быстрее увезти Джулию подальше от Рима. Она покинула Вечный город, оставив папу в полном неведении. Не прошло и двух недель, как в Рим вошел Карл VIII. Так закончилась история любви Александра VI и la Bella. Она вернется в Рим лишь девять лет спустя, в эпоху царствования Юлия II, чтобы выдать замуж свою дочь Лауру за Никколо делла Ровере, племянника папы. За эти годы у нее будет много поклонников и любовников, и среди любовников будут такие, что впоследствии станут ее друзьями, и это позволяет предположить, что за роскошной внешностью скрывались щедрая душа и доброе сердце.

Пока Джулия переживает тревожные минуты, Лукреция находится в Пезаро. Небо низко нависло над Адриатикой, гремят грозы, потоки воды, обрушивающиеся на дворец, пробивают крышу и заливают постель Лукреции, камины наполняют комнаты дымом, стены пропитываются сыростью. То появляющийся, то исчезающий супруг ничуть не радует. Подстрекаемый своим дядей Лодовико, Джованни сообщает последнему подробный план передвижения неаполитанских войск. Совесть его нечиста, и он становится желчным, а то и грубым с нежной Лукрецией. Зная о трудностях, с которыми он борется, но не ведая о его двойной игре, она тщетно пытается утихомирить его и в конце концов приходит к выводу, что время вежливого безразличия прошло. Отныне он составляет ей «не слишком приятную компанию» и раздражает тем, что отбивает у ее немногочисленных соседей охоту навестить Лукрецию и несколько скрасить ее существование.

Несмотря на свой двор, своих пажей, шутов и гончих, этот мелкопоместный тиран, обладающий правом чеканить монету и взимать налоги, ничего не значит ни для римского первосвященника, ни для короля Франции, ни для английского короля, и Лукреция обнаруживает, что супруг ее «почти ничтожество». Оказавшись в полном одиночестве, она вновь с головой погружается в изготовление керамики и под строгим надзором мастера-гончара, преемника Джованни Санти, отца Рафаэля, совершенствуется в искусстве майолики. Она использует мифологические сюжеты, рисуя Орфея, очаровывающего своим пением диких зверей, или Дафну, превратившуюся в лавр, когда ее коснулась рука Зевса.