Текст книги "Лукреция Борджа"

Автор книги: Женевьева Шастенэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

Глава XIII
ДОЛГОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ В НЕИЗВЕСТНОСТЬ

Едва городские ворота остались позади, как туман рассеялся. Несмотря на холод, сияло солнце, и под его лучами деревья сверкали, как хрустальные.

На протяжении всего путешествия слышались лишь приветственные и восхищенные возгласы, горожане, как и крестьяне, отталкивали друг друга, лишь бы увидеть героиню дня. В центре яркого шествия выделялась блистательная Лукреция. Перед столь фантастической картиной самые очерствелые души приходили в волнение. Наступал вечер, и в очередном городе, где останавливался кортеж, зажигались триумфальные арки.

К концу первого дня, проехав двадцать пять километров, путешественники увидели вдали возвышавшиеся на холме крепостные стены и башни Кастель Нуово ди Порто. Здесь они остановились, чтобы на следующий день продолжить путь в сторону Непи. 28 декабря Александр VI направил приорам этого города папскую грамоту с безапелляционными требованиями: «Благородная дама синьора Лукреция Борджа должна выехать в ближайший понедельник, направляясь к дорогому старшему сыну герцога Феррары, благородному Альфонсо, своему супругу, в сопровождении большого кортежа из особ знатного сословия; к вам направляются двести всадников, и во избежание нашего неудовольствия мы предписываем вам достойно принять их на день и две ночи, и пусть они проведут у вас время так, чтобы благодаря вашему рвению о вас осталась хорошая память, и мы за то заслуженно вас вознаградим»¹.

В течение почти месяца каждый вечер Лукреция будет совершать один и тот же ритуал у камина своего нового очередного пристанища: раздеваться, быстро приводить себя в порядок, надевать парадное платье, выбирать драгоценности в зависимости от значимости города или поселения, выслушивать комплименты и пожелания, отвечать на них и в благодарность раздавать подарки. Каждую ночь в новой постели она будет погружаться в тяжелую полудрему и каждое утро представать перед своим окружением с безмятежным лицом.

Миновав Непи, кавалькада пересекает плато, окруженное лощинами, огибает белеющую под снегом гору Сократа, воспетую Горацием и Вергилием, и входит в Чивитакастеллану, откуда направляется в Сполето. Холод ли тому причиной или спартанский рацион, только все чаще слышатся резкие голоса и вспыхивают перепалки между римлянами, феррарцами и испанцами. Сельские пейзажи, возвышенности Нарни, засаженные оливковыми рощами, и прозрачная Hepa, протекающая у их ног, не способствуют их умиротворению. За ужином Джанлукка Кастеллини пытается отвлечь внимание, рассказывая о том, что древнее умбрийское поселение Нарни было родиной императора Нервы и что в Терни, в тринадцати километрах от него, родился Тацит. Надменность римлян, чувство интеллектуального превосходства феррарцев и мрачное мировосприятие испанцев сталкиваются, начинаются ссоры. Кардинал Франческо Борджа вынужден просить Лукрецию прийти и утихомирить всех. Своей очаровательной невозмутимостью она обезоруживает смутьянов и словно всех околдовывает.

С приездом в Сполето установился покой. Местные жители, помнящие о том, как Лукреция, тогда еще герцогиня Бишелье, успешно управляла их городом и была к ним добра, стремились выразить ей свою признательность. Почетная гостья вновь поселилась в своем прежнем дворце, Рокка, и ее окружили воспоминания о счастливых часах, проведенных здесь с Алонсо. Она осталась в своей комнате, тогда как дамы из ее свиты отправились танцевать до зари. В эти холодные ночи жарко пылали сердца и тела. Начинали бродить всевозможные слухи: говорили, что Иеронима Борджа, супруга Фабио Орсини, поражена неаполитанской болезнью, утверждали, что ее пятнадцатилетней сестре Анджеле, как и Катарине Валенсийской, прохода не дают братья д'Эсте – дон Ферранте и дон Сиджизмондо. В конце концов Лукреция собрала своих придворных дам и настойчиво попросила их как можно решительнее отвергать знаки внимания кавалеров и брать пример с Катеринеллы, ее молоденькой негритянки, «столь же приветливой, сколь добродетельной», о которой Иль Прете сказал, что она «редкая, самая волнующая птичка из когда-либо виденных».

Усталые путешественники продолжали движение в направлении Фолиньо. Повозки были плохо приспособлены к тряске на разбитых дорогах, несколько осей уже сломалось. А Лукреция, несмотря на опоздание, отказывалась ехать быстрее. Зная о своем хрупком здоровье и решив предстать перед супругом во всем великолепии, она сильно беспокоилась о свежести своего лица и красоте кожи. Сразу же по прибытии в Фолиньо, во дворец Тринчи, ее служанки занялись ее лицом и волосами. По словам дона Ферранте, результат был превосходным. Он писал Изабелле Мантуанской:

Вчера мы – она и я – открыли праздник, и я никогда еще не видел ее столь красивой. Волосы ее еще сильнее отливали золотом, чем обычно. Похоже, следует мыть их очень часто, чтобы сохранить их цвет, их необыкновенный светлый цвет. В платье из черного бархата она казалась еще более тоненькой, еще более очаровательной. На голове у нее была маленькая золотая шапочка, которую с трудом можно было различить на ее золотых волосах. На лбу ее блистал огромный сапфир, подходивший к цвету ее глаз. Ее испанские карлики – существа весьма забавные. Они танцуют вместе с ней, повсюду за ней следуют, что еще больше привлекает внимание к ее красоте. Они тщеславны и любят разгуливать в богатых одеждах, гармонирующих с одеждой их хозяйки. Они позволяют себе непристойные жесты и грубые шутки, в том числе и по отношению к ней. Никого это не возмущает. Римские нравы не схожи с мантуанскими. Что бы ты сказала, если бы твои карлики не давали тебе покоя своими насмешками в танцевальном зале? Лукреция переносит эти шутки, сохраняя прекрасное чувство юмора. Кроме того, она повеселела с тех пор, как мы покинули Сполето, где она казалась мрачной².

На следующий день папский легат показал дочери папы первые произведения, напечатанные в Фолиньо тридцать два года тому назад: «De belto italico adversus Gothos»[32]32
  «О войне италийцев с готами» (ит.).


[Закрыть] Леонардо Аретино и первое издание «Божественной комедии». На рассвете кортеж вновь отправился в путь, проехал Ночеру, Ульбрию и Гвальдо Тадино, покинул пределы Папского государства и въехал на территорию Урбинского герцогства. В этом маленьком городке, над которым возвышалась Рокка Флеа, построенная императором Фридрихом III, кардинал Козенцы расстался со своей племянницей. Он должен был вернуться в Рим, где его ждали два сына Лукреции. В минуту расставания она не смогла сдержать слез. В последний раз она видела прекрасное и мудрое лицо этого человека, всегда проявлявшего к ней сострадание и оказывавшего поддержку.

На следующий день Лукреции предстояло испытание: встреча с первой дамой Италии Элизабеттой Гонзага, герцогиней Урбинской, дочерью маркиза Мантуанского Федерико Гонзага. Ее муж Гвидубальдо Монтефельтро, третий герцог Урбино, был сыном Федерико Монтефельтро и Баттисты Сфорца, чьи великолепные портреты кисти Пьеро делла Франческа по сей день можно увидеть в Уффици во Флоренции. Бок о бок со своим супругом Элизабетта управляла герцогством с необыкновенной мудростью. Гармоничный союз, царивший между домами Гонзага и Монтефельтро, избавил их от применения насилия. Владыки Мантуи и Урбино – редчайший факт для той эпохи – не были причастны к тайным убийствам.

Папа не скрыл от своей дочери, какое тяжкое оскорбление он нанес Гвидубальдо, мужу Элизабетты, вынудив его служить самому несведущему и тщеславному из Борджа – Хуану Гандийскому. Подчинившийся папе против своей воли, герцог Урбинский был ранен и попал в руки Орсини, которые заключили его в сырую и мрачную темницу. Элизабетта немедленно попросила папу заплатить выкуп, однако, встретив отказ, была вынуждена влезть в огромные долги, чтобы добиться его освобождения. Когда муж вернулся, она его не узнала: он состарился раньше времени и потерял здоровье.

Лукреция знала, что Элизабетта никогда не простит этого Борджа, что она должна добиться если не дружбы, то хотя бы снисходительного отношения к себе урбинских правителей. Лукреции предстояла встреча с женщиной, чьи ум и доброта были гордостью эпохи. Ситуацию осложняло то, что у Элизабетты была сестра Маддалена, умершая в родах, которая была первой женой Джованни Сфорца.

16 января, когда путешественники приблизились к Губио, Лукреция увидела, что навстречу им движется процессия. Элизабетта Урбинская в сопровождении своей родственницы Эмилии Пиа, вдовы Антонио Монтефельтро, близкого родственника Гвидубальдо, подъехала к ней, «они пожали друг другу руки и расцеловались», – констатирует Иль Прете. «Как только их милости засвидетельствовали друг другу взаимное расположение», – рассказывает Джанлукка Кастеллини, кортеж тронулся в путь, поднялся по склонам горы Иниго, где святой Франциск Ассизский приручил легендарного волка, наводившего страх на всю округу, и въехал в небольшой укрепленный городок Губио. По крутым улочкам Элизабетта и ее гостья добрались до герцогского дворца, построенного в 1479 году предшествующим герцогом и напоминавшего урбинский дворец. Было ли то знаком внимания или же политической уловкой, но «чтобы предоставить место герцогине Феррарской», Элизабетта и ее свита провели ночь на загородной вилле. Как бы там ни было, Элизабетта надеялась положить конец агрессивным выпадам Чезаре Борджа, которому не терпелось выкроить себе королевство между Романьей и Папским государством, с Урбинским герцогством в центре.

Утром 17 января Лукреция пригласила хозяйку в свои золоченые «французские» носилки, приготовленные ее отцом для перехода между Губио и Урбино. Заботясь о их удобстве, Александр VI стремился к тому, чтобы, удалившись от официальности в этом переносном алькове, они захотели побеседовать на личные или литературные темы, что могло бы положить начало их взаимопониманию. У обеих женщин были общие друзья – поэты и гуманисты, такие, как недавно умерший Серафино Аквилано, Винченцо Кальмета или Бернардино Акколти. Расчет папы отчасти оказался верным, поскольку Элизабетта поделилась со своей невесткой Изабеллой Мантуанской изумлением, охватившим ее при виде поэтической красоты Лукреции, которая «кажется, сошла с миниатюры и излучает особый свет, присущий людям, познавшим глубокое страдание и сумевшим возвыситься над ним».

К концу дня по крутой горной дороге свадебный кортеж с трудом добрался до города Кальи. Радость простого народа заставила римлян и феррарцев позабыть о суровости края. На следующий день Лукрецию приветствовали деревенские жители, они пропели ей утреннюю серенаду под окнами крепостной башни. Затем кавалькада отправилась в путь, и на исходе дня, когда до Урбино оставалось не более двух километров, Гвидубальдо выехал им навстречу. Лукреция встречала его раньше в Риме, еще до страшного похода ее брата, герцога Гандийского, на Орсини, однако теперь было не до прошлого, и после взаимных приветствий кавалькада въехала в «город садов» с мощеными улицами, которые вели к одному из самых прекрасных дворцов Италии – не по величине и не по роскоши, а по совершенству архитектурных форм.

И снова Элизабетта и ее супруг, предоставив дом своей гостье, сами перебрались во дворец Урбании. Лукреция занимала их апартаменты, где три лоджии были украшены элегантными карнизами, а залы, украшенные античными статуями, соседствовали с помещениями, где были размещены произведения крупнейших современных художников: Пьеро делла Франческа, Мелоццо да Форли, Паоло Учелло. На столах лежали музыкальные инструменты, манускрипты в переплетах, окантованных золотом и серебром. Дом и его хозяева так подходили друг другу, а обмен мыслями с Элизабеттой и ее приближенными в наступившей ночи оказался таким приятным, что Лукреция была в восхищении.

Я не думаю, – говорит Кастильоне, – что где-либо еще можно вкусить сладость общения с такими возвышенными душами; казалось, что всех нас связывает друг с другом цепь любви, и связывает так крепко, что даже между братьями нет большего согласия и сердечной привязанности, что существуют между нами. Так же и с дамами: общение с ними было необыкновенно свободно и совершенно пристойно, поскольку каждый волен был подсаживаться к кому хотел, и говорить, смеяться, шутить с тем, с кем ему было угодно. Однако именно то, что мы были свободны, само по себе сдерживало нас, так велико было уважение к герцогине. Для каждого самой большой радостью в мире было понравиться ей и самым большим несчастьем – вызвать у нее неприязнь³.

На дочь Александра VI произвели такое впечатление «музыка и веселье, царившие в этом доме, который можно было назвать прибежищем радости», что впоследствии она задастся целью воссоздать в Ферраре ту же картину повседневной жизни и ввести в обиход тот же непринужденный и жизнерадостный, всегда благожелательный тон общения, какой был в Урбино. До сих пор Лукреция не встречала таких людей. Эти двое – натуры исключительные, они закалились в жизненных испытаниях и были необыкновенно внимательны друг к другу.

Когда в 1488 году в семнадцать лет Гвидубальдо женился на Элизабетте, он правил настоящей Аркадией. Казалось, жизнь улыбается молодой, красивой и благородной паре, однако девять лет спустя после его возвращения из плена все рухнуло. Герцог страдал импотенцией и был поражен подагрой, которая не только изуродовала «одно из самых прекрасных тел в мире», но и парализовала его. Это вынудило Гвидубальдо оставить пост кондотьера и постоянно жить возле супруги, начавшей собирать при их дворе круг гуманистов.

20 января путешественники тронулись в путь к Пезаро. Герцогиня Феррарская испытывала определенные опасения, вступая на территорию своего первого королевства. Она знала, что Джованни Сфорца по-прежнему кипел при одном воспоминании о ней и о Чезаре, его изгнавшем. Сидя в закрытых парчово-золотых носилках, она старалась скрыть свои чувства, как того требовали обстоятельства. Однако когда возле городских ворот сотня ребятишек в одежде цветов Валентинуа, размахивая оливковыми ветвями, закричала: «Duchessa, duchessa!»[33]33
  «Герцогиня, герцогиня!» (ит.).


[Закрыть], она не смогла удержать улыбку. В эту ночь она не показывалась на публике. Ее разумное поведение было продиктовано стремлением соблюсти приличия и избежать кривотолков, и вот что Поцци сообщает герцогу Эркуле 22 января: «Она все время находилась в своей комнате, чтобы заняться уходом за своим лицом и из естественной склонности к уединению и покою».

На следующий день по живописной дороге, протянувшейся вдоль Адриатического моря, кавалькада направилась к Римини, городу, лишь недавно подчинившемуся Чезаре. Его последний правитель Пандольфо Малатеста, презираемый своими подданными и свергнутый с престола герцогом Валентинуа, трижды тщетно пытался его отвоевать. Лукрецию с ее свитой разместили во дворце Сиджизмондо Малатесты, где в ее честь были устроены торжества. Феррарцы, знавшие толк в элегантности, отметили ее платье из черного бархата, с вышивкой в форме стрел, составлявших буквы X. Под грудью платье было повязано поясом из белого шелка. В своей депеше, адресованной сестре Изабелле, дон Ферранте посвящает этому изысканному туалету лирический комментарий. Даже шуты в тот вечер танцевали бранль с криками: «Восхищайтесь благородной дамой, как она красива, как она дивно танцует, любуйтесь величием Борджа!»

Но вскоре до маленького странствующего двора донеслись очень тревожные слухи. Говорили, что Джанбаттиста Караччоло, капитан Венецианской республики, хочет отомстить Чезаре за то, что тот похитил его супругу Доротею. Он намеревается, в свою очередь, похитить сестру виновника его бед. Горожане, в окружении солдат гарнизона, запасаются оружием и направляются проверить порты Червиа и Католика. Они не замечают ничего необычного, все вокруг кажется спокойным. Однако, несмотря на то, что люди Чезаре железной рукой наводят порядок в Романье, известно, что дороги наводнены бандами разбойников. Поэтому 23 января дон Ферранте уточняет в письме к своему отцу, что отныне под видом почетного эскорта герцогиню д'Эсте будут сопровождать тысяча пехотинцев и сто пятьдесят всадников.

Два дня спустя кортеж прибыл в Форли по старинной виа Эмилиа, затем – в Фаэнцу и Имолу. По договоренности с герцогиней Урбинской Лукреция решила провести там один день, чтобы «не приехать в Феррару разбитой и усталой, чтобы вымыть голову, чего она не могла сделать уже целую неделю», – сообщает Ферранте герцогу Эркуле.

Заверяя свекра в своей покорности, Лукреция объясняет ему причины остановки и говорит, что перенос ее торжественного въезда на 2 февраля – праздник Сретения Господня – позволит ей начать новую жизнь под покровительством Пресвятой Девы. Эркуле д'Эсте остается лишь согласиться с такими доводами.

Несмотря на бесконечные снегопады, постоянно затрудняющие передвижение, кавалькада вновь трогается с места и направляется в сторону Болоньи. Для рода Бентивольо, здешних правителей, которые имели неосторожность присоединиться к противникам Ватикана, альянс Борджа и д'Эсте – суровое предостережение. Далеко идущие планы Святого престола и опасные сети, которые Чезаре расставляет в Романье, тревожат их. Однако вслед за Монтефельтро они не жалеют средств, чтобы роскошно и пышно принять Лукрецию. 28 января болонцы держали в руках не аркебузы, а оливковые ветви. У ворот Стефано засвидетельствовал свое почтение герцогине Джованни Бентивольо. Крепостные стены остались позади, и она въехала в город, настоящий лес из башен, символ соперничества аристократических семейств, озабоченных своими престижем и безопасностью.

Джиневра Сфорца, супруга сеньора Бентивольо и двоюродная сестра Джованни Сфорца, ненавидела Борджа, однако политические интересы важнее семейных дел, поэтому она встретила Лукрецию на пороге дворца короля Энцо. Здание, в котором разместили герцогиню Феррарскую, было построено в 1249 году и в свое время служило тюрьмой сыну императора Фридриха II Гогенштауфена, короля-поэта, побежденного гвельфами, в течение четверти века утешавшегося любовью красавицы Лучии Вендаголи – прародительницы Бентивольо.

На следующий день Джованни Бентивольо (его портретом до сих пор можно любоваться на запрестольном образе «Мадонны на троне» в церкви Сан-Джакомо-Маджоре), гордившийся тем, что владеет самым старым в Европе университетом, где уже в XIII веке обучалось около десяти тысяч студентов, показал своей гостье библиотеки и аудитории, где преподавали философию, право, теологию. Самым удивительным было то, что в этом ученом городе преподавали женщины, и среди них Новелла д'Андреа, которая, как рассказывают, читая лекции, пряталась за занавеску, чтобы не отвлекать студентов своей красотой.

Вечером во дворце Бевилаква было устроено пиршество. Семье, три дня тому назад встретившей сестру Чезаре скрепя сердце, теперь не хотелось с ней расставаться.

Едва только рассвело, Кастеллини подал сигнал к отъезду, и при свете факелов часть свиты выехала в Феррару, в то время как ограниченный эскорт сопровождал герцогинь. Две молодые женщины, защищенные от влажности и холода длинными атласными плащами на куньем меху, молча ехали в сторону канала и небольшого судна, которое к концу дня должно было доставить их в Domus Jucunditatis по водному пути (в то время он связывал Болонью и По); сто человек всю ночь раскалывали лед, чтобы пробить дорогу кораблю.

Вечером Аннибал Бентивольо принимал новую родственницу на самой прекрасной своей вилле, справедливо названной «домом счастья». Все здесь было розовым, солнечным и небесно-голубым, по стенам струились фрески, изображавшие цветочные гирлянды, чередовавшиеся с семейными гербами и девизами: «Ради любви я готов на любые страдания». Пажи, одетые в лазурные одежды, преподнесли дамам вино, ароматизированное корицей. Тепло очага, где медленно сгорали огромные поленья, постепенно погружало Лукрецию в блаженное состояние. А на следующий день ей предстоял въезд в Феррару.

Стремясь произвести наиболее благоприятное впечатление на князей д'Эсте, она решила лечь спать рано и простилась со своими приближенными. Только Анджела, Иеронима и ее горничная последовали за ней, чтобы совершить обычный ритуал ухода за ее волосами, затем помогли ей устроиться спиной к огню, подложив ей под ноги подушки, распустив по ее плечам, по спинке и подлокотникам кресла светлые пряди, окутывавшие ее подобно золотой мантии и доходящие до земли. Тепло от «горящего вина» и от жарко пылающего очага разлилось по ее телу и погрузило в сон.

Внезапно цоканье подков, возвещавшее о прибытии всадников, заставило вздрогнуть ее родственниц. Послышались крики. Дверь открылась, и появился дон Ферранте в сопровождении еще одного мужчины, который решительным жестом потребовал тишины. Оба медленно направились к камину, в то время как Анджела и Иеронима бросились вперед, готовые защитить двоюродную сестру. Однако незнакомец, хотя манеры выдавали в нем воина, не походил на мстителя.

Его странное поведение, скорее, озадачило их. Сняв шляпу, он несколько раз провел рукою по лбу, словно желая удостовериться, что он не грезит. Он медленно подошел к креслу и с любопытством и восхищением стал разглядывать спящую красавицу, без прикрас и без притворства, ту, с которой ему предстояло разделить жизнь, которая даст ему детей, ту, которая подарит ему счастье.

Альфонсо пренебрег протоколом, ему не терпелось застать молодую жену в тот час, когда она останется одна: ведь до него доходили весьма противоречивые слухи о ней. Посланники его отца пели ей дифирамбы, но все Сфорца, Арагоны и его сестра Изабелла уверяли его в том, что он порочит себя этим союзом. Какой стала юная девушка, с которой он познакомился восемь лет назад, когда она выходила замуж за Джованни Сфорца? Какова теперь эта женщина? Опыт первого брака сделал Альфонсо осмотрительным и оставил в душе горький осадок: Анна Сфорца, его первая супруга, крупная, грубоватая особа, была начисто лишена женственности, одевалась, как мужчина, любила женщин, отказывала мужу и проводила ночи со своей маленькой черной рабыней.

Полгода он пребывал в тревоге, окончившейся для него так счастливо. Брат Ипполито его не обманул. В потоке золотых волос он сначала различил лицо лилейного цвета, стал разглядывать – лоб слоновой кости, тонкий росчерк бровей, голубоватые веки, нежную, чуть выпуклую линию щек, прямой нос, чуть приоткрытые алые губки, белоснежную шею, маленькую, изящной формы грудь, вытянутые кисти рук с удлиненными пальцами, словно созданными, чтобы покоиться на подлокотниках кресла.

Когда молодая женщина очнулась ото сна, она удивилась и обрадовалась, увидев окаменевшего Альфонсо. Он опустился на колени и поцеловал обручальное кольцо. Нежно Лукреция прикоснулась к его открытому лбу, к густым бровям, к носу с небольшой горбинкой, прижала свои тонкие руки к его сердцу, чтобы показать свои чувства, склонилась к плечу Альфонсо и поцеловала его. Молодые попросили родственников удалиться из комнаты… Когда два часа спустя Альфонсо попрощался со всеми, приближенные отметили, что он казался удовлетворенным, успокоенным. Хотя Альфонсо и не влюбился страстно в свою жену, он должным образом оценил ее чудесную красоту, сочетавшуюся с нежностью, и впоследствии вел себя как сильный мужчина и никогда не отказывал ей во внимании.

Когда в тот вечер Лукреция засыпала, ее тревожило лишь одно испытание – встреча с ее золовкой Изабеллой д'Эсте, считавшей ее соперницей. Ум, красота, обаяние, образованность, состояние – все это позволяло дочери Александра VI претендовать на первенство, до сих пор бессменно принадлежавшее дочери Эркуле.

Нервозность Изабеллы возрастала по мере приближения Лукреции. Братья отправляли ей восторженные письма, они, вероятно, получали особое удовольствие, воспевая новую родственницу и тем самым подвергая пыткам сестру, например, с помощью такой короткой фразы: «Она высокая, тоненькая, и платья, которые она выдумывает, идут ей необыкновенно». Разве можно бороться, не зная всех деталей? А пока что она приняла меры: день и ночь ее портнихи подрубали, вышивали, драпировали дорогие ткани. Однако будет ли всего этого достаточно, чтобы затмить «саму Борджа»?!

Изабелла д'Эсте – красивая, умная, но неудовлетворенная жизнью, поскольку муж не слушал ее советов и не принимал ее помощи в государственных делах, – теперь старалась реализовать свое честолюбие в литературе и изящных искусствах. Целью ее было вызывать восхищение наиболее образованных людей Италии. Так возникла ее регулярная переписка с гуманистами того времени. Хотя Изабелла была образованна, она скорее следовала вкусам своего времени, чем являлась их законодательницей.

Письмо отца, в котором он приглашает ее в Феррару на свадьбу, очень ей не понравилось. Герцог Эркуле действительно желал видеть ее у себя, но отнюдь не зятя: «Из соображений, достойных уважения, нам кажется предпочтительным, чтобы маркиз Мантуанский не приезжал, и, принимая во внимание нынешнюю ситуацию, сам он, будучи человеком осторожным и мудрым, это поймет». Поскольку Изабелла и ее муж приютили врагов Борджа, и среди прочих Джованни Сфорца, герцог Эркуле счел, что ни к чему наносить оскорбление Александру VI и его дочери, принимая Франческо Мантуанского.

Итак, в Малаберго, на своем уже пришвартовавшемся корабле, Изабелла Мантуанская готовилась принять Лукрецию. После того как были совершены необходимые маневры, судна причалили друг к другу, и между ними были переброшены мостки, «дамы поприветствовали друг друга и расцеловались». Так состоялась первая встреча трех самых известных своей красотой и образованностью женщин начала XVI века.

Изабелла напишет мужу: «Я обняла ее, не показывая негодования, но и не притворяясь веселой… На ней золотистое платье тонкой работы, отделанное ярко-красным атласом, рукава с прорезями по кастильской моде, сверху – плащ из такой же ткани, подбитый собольим мехом, он открыт на шее и позволяет видеть сорочку с пышными складками по нынешней моде. На ней колье из крупных жемчужин с кулоном из рубинов и жемчужин. На волосах золотая шапочка, но никаких лент»⁴. Более объективные свидетели отмечают изумление дочери Эркуле при виде роскошных волос невестки, почти скрывающих ее платье.

Первый обмен любезностями заглушили приветственные песни, их исполняли дети, сидящие в легких лодочках, кружившихся вокруг корабля. Герцогиня Урбинская, прекрасно понимая, что скрывается за этим галантным поединком, старалась найти любезные слова для обеих женщин, подчеркивала общность их вкусов, способную сблизить их, и отмечала, что обе дамы, судя по всему, прекрасно дополняют друг друга. Проделки шутов и карликов до самого Toppe делла Фосса приятно разнообразили плавание. Там, где канал соединялся с По, для церемонии встречи был выстроен прямоугольный понтонный мост. По его углам развевались на ветру флаги Борджа, д'Эсте, а также знамена Гонзага и Монтефельтро.

Лукреция, многому научившаяся за долгое путешествие, была готова к въезду в Феррару.