Текст книги "Десять дней в Рио"

Автор книги: Жанна Голубицкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Я наблюдаю, как стайка симпатичных молодых мулаток, чирикая между собой, словно тропические птички, и продавщице говорят что-то птичье, вроде «Асай! Асай!». И добродушная негритянка, похожая на матушку Жануарию из сериала про рабыню Изауру, смешивает что-то в блендере, добавляет льда и протягивает девушкам в стаканчиках с ложечками. Подружки усаживаются за столик и, буквально облизываясь, поглощают лакомство, не прерывая оживленной беседы. «Может, это мороженое? – думаю я. – Но почему оно тогда красное?» Нахожу на доске с меню слово acai и размышляю, у кого бы выяснить, что это за чудо. Я успела убедиться, что кариоки почти не понимают по-английски. А я еще не нахваталась основных местных слов, чтобы объясниться хотя бы на простейшем уровне – что это такое и с чем его едят? Тут я замечаю седовласую белокожую немолодую леди, которая сидит за столиком, смачно затягиваясь тонкой сигаретой с длинным мундштуком и с наслаждением выпуская колечки дыма. Судя по виду, это американка. В Штатах в общественном месте, даже если оно на улице, особо не закуришь, не рискуя нарваться на чье-нибудь осуждение, связанное со всеобщей борьбой за здоровый образ жизни. А в Рио, как я уже успела заметить, на пляже и в прочих людных местах больше всех и с особым удовольствием курят именно американцы. Наверное, компенсируют отсутствие свободы потребления никотина на собственной родине. Сами же кариоки, хотя тоже в своем большинстве курят, но делают это элегантно – не второпях и на ходу, а спокойно и без суеты, вальяжно развалившись для релаксации с сигареткой там, где им хочется. Вообще американцев трудно не распознать в любой точке земного шара – по характерному прононсу, громкому голосу и тщательно отбеленным либо покрытым винирами зубам.

– Простите, леди, вы говорите по-английски? – вежливо обращаюсь я к сухопарой курильщице.

Дама вынимает изо рта мундштук и заметно оживляется:

– О да, конечно! Могу я вам помочь?

Судя по акценту и открытой улыбке во все тридцать два безупречных зуба, я не ошиблась – это американка.

– Не знаете ли вы, что такое «асаи»? – в ответ я тоже моделирую улыбку голливудской ширины.

– Конечно, я знаю, это уникальные свежие фрукты Амазонии со льдом, – любезно поясняет американка.

– Gostoso! Gostoso! – видимо уловив смысл нашей беседы, подхватывает толстая веселая жануария в белом переднике и призывно машет мне блендером.

– Gostoso значит «вкусно», – продолжает расплываться в улыбке американка.

В итоге мне тоже вручают стаканчик с ложечкой, взяв с меня три реала с какой-то мелочью.

Асаи оказывается кисло-сладким, терпким и освежающим. Вкусив его, я тоже перекуриваю за столиком кафе и понимаю: если я сейчас не вернусь в отель и не вздремну хотя бы пару часов, вечернюю Копакабану я не увижу. По крайней мере сегодня. Усталость накатила внезапно. А быть может, просто закончилось действие удивительно взбадривающего бразильского кофе.

Перед тем как уйти, я покупаю у пляжного торговца легчайший белый сарафанчик всего за десять реалов. Что ж, можно считать, что первая половина дня в Рио прошла не даром.

В отеле я засыпаю, едва голова касается подушки.

Открываю глаза, когда за окном уже темнеет. Наблюдаю с балкона отеля, как роскошное багровое солнце живописно ухает в океан. Сумерки наступают мгновенно – это юг. Южнее почти некуда – только Аргентина да Южный полюс. Сразу же вспыхивают мириады огней ночного Рио – и я, накинув новый белый сарафан, снова направляюсь на Копакабану.

К вечеру пляжно-спортивная днем авенида Атлантика превращается в променад для устроения ночного досуга. Вокруг все те же почти безупречные тела, что и утром. К бикини и плавкам, в которых город щеголял до самого заката, добавились только шорты и вьетнамки. Поскольку температура в Рио не падает ниже +28 °C даже вечером, этот мегаполис, видимо, вообще не считает нужным полностью одеваться.

А с приходом полной темноты над авенида Атлантика вспыхивает море огней и начинает витать вполне ощутимый дух секса.

Я дефилирую по Копакабане в своем белоснежном мини-платьишке, смотрю по сторонам, улыбаюсь во весь рот. А как тут не улыбаться: вокруг танцуют самбу прямо на улице, смеются, поют и пьют из кокосов кашасу. Кругом полно знойных красавчиков, настоящих мачо с красиво накачанными телами – прямо как в кино. И все одаривают друг друга комплиментами – даже случайных прохожих. За пятнадцатиминутную прогулку со мной заговаривают целых четыре красавца: один симпатичный улыбчивый итальянец, один немолодой, но респектабельный, подтянутый американец и два совсем юных бразильца. Но пока в ответ я только молча улыбаюсь. К чему знакомиться с первыми встречными? Ведь многообещающий вечер в Рио только начинается. К их чести, кавалеры не настаивают: учтиво откланиваются и уходят своей дорогой. У них тоже выбор велик: роскошными женщинами вечерняя Копакабана просто кишит! Походив туда-сюда, поглядев на людей и себя показав, приземляюсь за столик уже знакомого мне уличного кафе и заказываю кокос. Я уже знаю, как с ним обращаться. Потягивать его сок из трубочки можно очень эротично – и именно так все тут и делают. Через минуту возле меня нарисовывается дородная негритянка в шортах – черная как ночь и страшная, как вся моя жизнь. Возбужденно вещает мне что-то по-португальски. Языка я не знаю, но по ее тону чувствую: у нее ко мне какие-то претензии.

– Speak English, please! – говорю. – Não entendo![4] Руссо туристо!

Черная дама смотрит недоверчиво и еще какое-то время злобно трещит о своем. Но потом до нее, видимо, все же доходит, что мой фейс и вправду не отражает никакого понимания ее проблем. Она бурчит что-то примирительное, усаживается за мой столик и призывно машет рукой. Тут же на соседнем стуле возникает прекрасная нимфа – рельефная светлокожая бразильянка с мелодичным голосом и томным взглядом. Заговаривает на прекрасном английском:

– Привет, я Клаудиа. Ты Долорес прости, – она кивает на негритянку, – она мой manager. Долли просто решила, что ты тут работаешь. А это ее место. Сюда только ее девочки выходят.

– А что ж, туристке сюда и прийти нельзя? Сразу не так поймут? – недоумеваю я, догадываясь, что речь идет об оказании интим-услуг.

– Ну, туристка туристке рознь, – тонко улыбается Клаудиа. – Ты… как бы это сказать… in proper condition – в правильной форме. То есть могла бы легко подзаработать на Копакабане, если бы захотела.

Я, конечно, польщена. Но даже не смею верить своему счастью:

– Ты шутишь, Клаудиа! Мне сто лет в обед – через пару недель стукнет тридцатник!

– Это неважно, – отвечает моя новая знакомая. – Мне тоже не двадцать, только никому не говори, о’кей? Скажи лучше, разве мужчины не пытаются познакомиться с тобой?

– Пытаются, – соглашаюсь я, – а толку?

– Толк в том, что ты можешь выбирать. В Рио никто ничего не делает через силу. Если ты устала или не в духе, можешь вообще в этот вечер ни с кем не пойти. А можешь пойти только с тем, кто тебе действительно понравится. Удовольствие получишь и еще деньги. Долорес возьмет всего десять процентов, она не жадная. Так что вся работа – сидеть здесь вечерком, пить кокос и ждать приятных знакомств.

Через пару кокосов с кашасой я уже знаю все о Клаудии – а заодно о ситуации в сфере интим-услуг в Бразилии. Моя новая знакомая радуется случаю поболтать по-английски: большую часть года она проводит в Амстердаме, где общается на этом языке.

– В Амстердаме я работаю в windows – стою в витрине специального заведения, – рассказывает Клаудиа. – Ну не просто стою, конечно, а танцую, завлекаю… Одновременно в один вечер в витрины выходят пять-шесть девушек – мулатки, славянки, японки. Прохожие видят нас с улицы. Если какая-то из девушек приглянулась, заходят, знакомятся. Меня выбирают чаще других, хотя у меня самая высокая такса. Бразильянки сейчас в Европе в большой моде. Я прошу пятьсот евро за свидание – это два часа моего времени. Если договоримся, наверху есть номера.

– А здесь что ты делаешь? – любопытствую я.

– Здесь я отдыхаю, – улыбается Клаудиа. – Сейчас в Амстере «низкий» сезон, а здесь хорошо. У меня апартаменты тут, на Копакабане. Так, иногда подрабатываю, для развлечения и чтобы квалификацию не терять. Если мужик мне нравится, веду его к себе.

– Тоже по пятьсот евро? – изумляюсь я, невольно пересчитывая в уме свою зарплату.

– Нет, в Рио таких цен нет. Здесь у нас все дешевле, чем в Старом Свете. И лучше! – смеется Клаудиа. – Здесь девчонки больше пятисот реалов за два часа не берут. Ну и я им картину не порчу, держусь общего прайса.

Я узнаю, что арендовать апартаменты на Копакабане с видом на океан стоит порядка 1000 реалов (около 500 долларов) в месяц за «студио» – еврокомнату, совмещенную с кухней. Цена может слегка варьироваться в зависимости от меблировки. Купить же подобное «студио» или даже «кондо» (квартиру с двумя спальнями) можно примерно за 40–70 тысяч долларов.

– Вот и считай, – импульсивно стучит по кокосу Клаудиа. – В Европе, конечно, выгоднее работать. А в Бразилии выгоднее жить. И приятнее! У меня мечта – купить собственный дом в Натале, это севернее Рио, чудесный уютный городок на океане. Вот накоплю на фазенду и уйду из бизнеса. Мне уже немного копить осталось: бывший муж-голландец мне пятьдесят тысяч евро отступных прислал при разводе. Для Бразилии это баснословная сумма.

– А как ты вообще попала в этот бизнес? – задаю я извечный риторический вопрос обывателя проститутке. И получаю на него по-бразильски непосредственный и, судя по всему, правдивый ответ:

– Вот как ты думаешь, сколько мне лет? – Клаудиа приближает ко мне свое гладкое лицо, лишенное даже намека на морщинки. Но при этом в ее глазах – недюжинный жизненный опыт, его не спрячешь.

– Ну, лет двадцать пять – двадцать семь, – беру я по максимуму. Выглядит Клаудиа молодо, ничего не скажешь.

– Мне тридцать пять, – улыбается довольная Клаудиа. – Просто я слежу за собой – массаж, косметолог, то-се… Но жизнь меня успела поболтать. В двадцать лет я приехала в Рио с севера страны – так делает большинство юных симпатичных девчонок. Это в Рио и Сан-Паулу хорошо, а страна-то большая. В провинциях нищета, джунгли, полуголодные деревни, цивилизации никакой. Влюбилась в парня из Рио, жила с ним три месяца. Потом у меня был saudade, и, чтобы избавиться от тоски, я вышла на Копакабану. Мне попалась хорошая менеджер. Моя первая такса была пятьсот реалов за два часа. Так что с годами я не подешевела! – не без гордости заключает Клаудиа. – В Европу меня увез один клиент-голландец. Даже женился на мне, мы прожили вместе почти три года. Потом разошлись. И я опять пошла лечиться от душевной боли на улицу – только на сей раз на Де-Валлен в Амстере.

Я припоминаю, что Де-Валлен – это самый большой и самый известный район «красных фонарей» в Амстердаме, одна из главных достопримечательностей города.

Все время нашей беседы чернокожая Долорес молча курит, время от времени исподлобья оценивая обстановку вокруг нашего столика.

– А зачем нужен менеджер? – интересуюсь я.

– Менеджер курирует около десяти девчонок. Договаривается с другими менеджерами о «зоне влияния». страхует, когда клиент подозрительный. Также у нее хорошие связи там. – Клаудиа показывает куда-то вверх в сторону гор.

От сеньора Луиса мне известно, что в трущобах на холмах базируется местная наркомафия. Причем некоторые фавелы выглядят весьма фешенебельно: нередко за убогими заборами скрываются настоящие роскошные виллы. А мафия в Рио имеет почти неограниченное влияние на все сферы бизнеса. Там, должно быть, и расфасовывают кокаин, от которого так усердно предостерегал меня коллега Антон.

– А что такое saudade? – не сдаюсь я. Мне хочется понять, почему эта приятная во всех отношениях и отнюдь не глупая девушка вовсе не стесняется своей профессии.

– A saudade обязательно найдется у каждой красивой женщины, – смеется Клаудиа.

Я узнаю, что saudade («содад») – это непереводимое испано-португальское понятие. Если прислушаться, это слово часто звучит в романтических латинских песнях. Saudade обозначает нечто вроде «сладкой тоски», «воспоминаний о минувшей боли», «наслаждения страданием» или «тебя нет, но я счастлива оттого, что ты был». Бразильянки умеют получать ни с чем не сравнимое удовольствие от посыпания былых ран солью. Прекрасно, если возлюбленный вас бросил, женился на другой или вообще умер. Ведь когда любимого волею судьбы нет рядом, любовь женщины к нему становится платонической и оттого еще более возвышенной. Иными словами, об этом Габриэль Гарсиа Маркес говорил: «Не плачь потому, что это кончилось, а улыбнись потому, что это было!» А Анна Ахматова: «Чтоб вечно жили дивные печали, ты превращен в мое воспоминанье…»

Под жарким солнцем Рио в ритмах самбы saudade и правда выглядит привлекательным. Но, боюсь, в холодных российских широтах даже самый небольшой saudade вызывает устойчивую депрессию. А жаль – красивое это переживание!

Для бразильянки же иметь в истории своей личной жизни один, но роковой saudade считается хорошим томом. Saudade обсуждают с подружками, о нем «светло грустят» и воспевают в песнях. Некоторые бразильянки полагают, что saudade даже лучше, чем настоящий актуальный роман. Ведь «мужчина-воспоминание» не способен испортить вам настроение, прийти домой пьяным или зажать деньги на обновку. Он светел, прекрасен, бесплотен и фееричен – как сама любовь. К тому же большой и светлый saudade в жизни женщины дает ей практически неограниченные моральные права: может побудить пострадавшую от него даму менять мужчин как перчатки, и ее поймут. Может заставить выйти замуж или, наоборот, развестись. Может даже толкнуть на панель. Чувства – дело такое…

Вскоре к нам подсаживается симпатичный рослый канадец средних лет, завязывается светская беседа ни о чем. Мужчина явно кладет глаз на Клаудиу, а она на него. Я начинаю прощаться. Клаудиа тоже встает и говорит канадцу:

– У меня дома две красотки шитцу, мне надо их выгулять. Я живу здесь рядом.

Канадец вызывается помочь погулять с собачками. Я тоже увязываюсь с ними, благо есть предлог: в Рио есть все – кроме общественных туалетов. Во всяком случае, к уличным кафе они не прилагаются. Еще мне очень хочется побывать в жилище настоящей бразильянки.

Апартаменты Клаудии оказываются прямо на углу авенида Атлантика и рю Дювивье, в кондоминиуме, вплотную примыкающем к богатому «Hotel Rio International». Судя по дислокации, это очень недешевое жилье. Тем более что квартира с лоджией выходит окнами прямо на пляж.

Перед входом в дом нас встречает швейцар в ливрее с позументами. Он церемонно приветствует нас наклоном головы и распахивает двери.

– Кстати, он, по-моему, эмигрант из России, – говорит мне Клаудиа. – Я часто слышу, как он разговаривает по телефону на каком-то языке, похожем на ваш.

Решив проверить это опытным путем, я обращаюсь к молчаливому привратнику по-русски:

– Добрый вечер!

Швейцар расплывается в улыбке и вмиг оказывается очень говорливым:

– О! Добрый вечер! Вы из России? Рад, рад! А я бы и не подумал – волосы черные, кожа смуглая. Вы на кариоку скорее похожи. И с нашей Клаудией идете! Вы к ней в гости приехали? В Амстердаме познакомились, да? Наша Клавка там по полгода живет…

Тут, уловив в незнакомой речи звуки, похожие на ее имя, Клаудия настораживается и делает строгое лицо.

– Хосе, вызовите, пожалуйста, лифт. И принесите мои счета, – строго говорит она ему по-английски.

Хосе начинает суетиться, приговаривая на смеси русского с английским:

– О, да, да, сеньорита, сейчас я все сделаю. Уно секунда! – И затем, обращаясь ко мне: – Я вообще-то Костя, но здесь меня зовут Хосе. Я из Киева. Захотите поболтать на родном языке, заходите! Вон мое служебное помещение. – Швейцар указывает на небольшую каптерку за стеклом. – Я вам отличный кофе сварю и расспрошу, как там, за океаном. Я уже шесть лет тут безвылазно сижу. Русских мало, нашего брата хохла еще меньше. А потрепаться с земляками иногда страсть как хочется!

Обещаю Косте-Хосе заглянуть к нему на обратном пути.

Мы с Клаудией и канадцем (кажется, он представился как-то нехитро – типа Боб) погружаемся в золоченый лифт, украшенный лепниной и зеркалами с пола до потолка, и поднимаемся на восемнадцатый этаж.

Студио Клаудии оказывается очень симпатичным: панорамный вид на океан, много пространства, стильные безделушки, огромная кровать «роял-сайз». И два словно игрушечных песика с бантиками, преданно глядящих на свою хозяйку.

– Это единственные существа, которые по-настоящему меня любят, – говорит о своих питомцах Клаудиа.

Я посещаю шикарную ванную комнату с джакузи и откланиваюсь. На прощание мы с Клаудией целуемся способом dos kiss, как в бразильском сериале – дважды касаемся друг друга щеками, так здесь принято. Новая подружка вручает мне свою визитку:

– Если надумаешь приехать в Рио для подработки, имей в виду: с сентября по май я в Европе. Могу сдать тебе свое студио по дружеской цене – за восемьсот реалов в месяц. В феврале, когда карнавал, здесь самый сезон. За месяц заработаешь больше, чем у себя там за год. Сразу можешь не отвечать. Подумай и позвони.

Что ж, я подумаю…

Спускаюсь на первый этаж и заглядываю в каптерку к швейцару Косте, ныне Хосе. Он радостно улыбается и тут же начинает суетиться с кофемашиной. Его каптерка оборудована, как маленькая квартира: тут есть небольшая встроенная кухня со всей техникой, мягкая мебель, телевизор и даже компактная стиральная машина.

– Ты садись, садись! – машет мне рукой Костя на кухонный диванчик. – Ничего, что я на «ты»? Ты же вроде молодая еще. А мне вот скоро сорок пять стукнет. Как звать тебя?

– Яна, – откликаюсь я. – А мне скоро тридцать. Уютно тут у вас…

– Да, не жалуемся, – соглашается швейцар, продолжая хлопотать с кофе. – Хозяйство небольшое, но все есть. А главное – можно жить в служебном помещении, аренду за жилье не платить. Да и работа непыльная – двери открыть-закрыть, счета жильцов получать и следить за порядком в доме. Ну, если там бытовые какие неисправности или шумит кто. У меня вот – экстренная связь с местным полицейским участком! – Костя горделиво указывает мне на некое подобие тревожной кнопки, встроенной в стену, прямо под камерой наружного слежения, которая непрерывно транслирует все, что происходит на улице в радиусе дома.

– А вы здесь что, все шесть лет работаете? – любопытствую я.

– Да какое там! Это я недавно по знакомству пристроился, – отвечает швейцар. – А до этого где меня только не носило! И приказчиком в «Rio Sul», это торговый центр. И уборщиком в подземке, здесь же метро есть, знаешь? Но все равно почти вся зарплата на аренду жилья уходила. Потом без работы болтался…

Я интересуюсь, как киевлянина Костю вообще занесло в Бразилию.

– Да мечта у нас с приятелем была – почти как у Остапа Бендера. Мы приехали сюда с небольшим капиталом, который там у себя на всякой мелкой коммерции сколотили. У нас бизнес-план был, хотели в Рио аптеку открыть для туристов. Ну, типа народной амазонской медицины – притирки всякие уникальные, редкие мази, чудо-пилюли. Ну, по типу как наши ребята в Таиланде на их же тайских таблетках бабки делают.

– А где ж вы их брать-то собирались? – удивляюсь я.

– Да были всякие наработки, даже контакты успели наладить в деревнях на Амазонке, где полно всяких местных колдунов. Они там у себя такие снадобья варят – от чего хочешь помогает! А меняют всего лишь на продукты или на сущие копейки. Они же там все за гранью нищеты живут! Но, жаль, не заладилось… Дружбан мой на кокс подсел, деньги стал на наркоту тратить. Ну, я сначала тоже, конечно, понюхал. Здесь без этого как? Чуть ли не официально продают. Но я потом как-то соскочил, а вот Пашку спасти не смог. Он сейчас где-то в фавелах бродяжничает, если, конечно, жив. Я его уже больше двух лет не видел и не слышал. А потом, как деньги все вышли, я какое-то время в настоящей бразильской деревне жил, на севере страны. На самой границе с Колумбией, в доме у одного амазонского знахаря. Я этому старику Пинейру до сих пор очень благодарен, он меня многому научил – и простой житейской мудрости, и даже рецептам всяких интересных штук. Я ему помогал их готовить и продавать – в обмен на кров и нехитрый стол. От него я совсем другим человеком через полгода ушел! Теперь из одной фасоли с одними только приправами могу сто разных блюд приготовить, и все они будут – пальчики оближешь! И лечить умею от многого, и боль заговаривать… А что у тебя с рукой, кстати?

Рассказываю новому знакомому свой чистопрудненский триллер во всех подробностях. Костя-Хосе аккуратно берет мою руку и задумчиво произносит:

– Резаная, говоришь, рана… Ноет?

– Ноет, – признаюсь я.

– А можно я размотаю бинт и кое-чем обработаю рану?

– Можно, – соглашаюсь я, впрочем не очень уверенно. – Все равно мне нужно перед сном делать перевязку.

А сама думаю: кто его знает, чем он мне сейчас руку намажет? А вдруг обещанным Антоном кокаином?

Тем временем швейцар достает из кухонного шкафчика пузатую бутыль из толстого стекла зеленого цвета. Горлышко широкое, этикетки нет. Костя энергично трясет бутыль:

– Ноу-хау старика Пинейру, из амазонских трав и смолы одного чудесного дерева. Дезинфицирует и мигом затягивает любые раны! Он даже змеиные укусы этой штуковиной лечил. А у деревенских, у кого, случалось, крокодил отхватывал руку или ногу, культяпки разом рубцевались.

Упоминание крокодила и культяпки повергает меня в ступор:

– Ой, а хуже-то мне не будет? С непривычки-то?

А то одно дело амазонский абориген, а другое дело я! Вдруг у меня аллергический шок будет на эту траву?

– Завтра придешь мне спасибо говорить, белая леди! – загадочно улыбается Хосе. – В Амазонии места хотя и дикие, но именно поэтому они умеют народными средствами лечить любые напасти. Иногда даже смерть отводят! – Костя делает загадочное лицо. – А у тебя после этой мази и боль пройдет, и шрамик останется ма-а-а-ленький!

В полном молчании швейцар сосредоточенно снимает мой бинт и заливает рану густой черной жидкостью бутыли. Вязкая слизь растекается по моему запястью, заполняя рану и распространяя острый запах каких-то пряностей. Щиплет совсем немного, зато мне очень страшно. Я отворачиваюсь и тупо таращусь в телевизор, где миловидная бразильянка рассказывает какие-то футбольные новости. Затем ее симпатичное подвижное личико исчезает с экрана, сменяясь показом отрывков матча. Наконец Костя-Хосе заявляет:

– Готово, красавица! Завтра будешь как новая!

Я смотрю на свою левую руку – она аккуратно закутана в плотную белую марлю. Странно, но снаружи марля идеально, белоснежно и стерильно чиста! Интересно, как эта похожая на пахучую тину жидкая мазь не пропиталась через тонкую повязку?

– Ну, за твое здоровье! – Костя придвигает мне чашку с ароматным кофе и высокий бокал с чем-то зеленым.

– Для простоты я называю это мохито, но это коктейль моего собственного производства! Попробуй! Такого ты в жизни не пила, клянусь! – гордо поясняет Хосе. – Это напиток по рецепту того же Пинейру! Только он знал, как правильно настаивать кашасу на порошке из маниоки, тертых каштанах пара и на кассаве. А теперь вот и меня научил…

– На чем настаивать? – только и могу спросить я. От обилия новых слов и впечатлений я слегка теряюсь.

– Да не бойся, ничего сверхъестественного! – смеется Костя. – А то вон аж побледнела вся!

– Конечно! – обороняюсь я. – А то сначала на руку смолу какую-то налили, теперь вот в рот хотите налить какую-то… Как ее?

– Кассава – растение из семейства молочайных, каштаны пара растут в дельте Амазонки, а из маниоки бразильцы делают муку. Так что не трусь – ничего такого, чего нет в бразильском учебнике по ботанике! – хохочет Хосе.

«Мохито», изготовленный швейцаром-хохлом по рецепту амазонского знахаря, оказывается весьма вкусным и пьется легко. Только после второго бокала я понимаю, что жидкость сия весьма коварна! По всему моему телу распространяется дурманящая слабость, а голос Кости-Хосе начинает звучать завораживающе и убаюкивающе.

Надо отдать должное Косте, он честно развлекал меня историями своего великого переселения в Рио, пока я хоть немного не пришла в себя, чтобы суметь самостоятельно добраться до отеля. Швейцар сразу предупредил, что за отлучку с места службы ему грозит штраф и проводить подвыпившую даму он никак не сможет.

Я смирно сидела на диванчике, стараясь собрать мысли в кучу и быстрее протрезветь – что получалось у меня, надо признать, плохо… Но журналистка, она и в Бразилии журналистка! И я незаметно включила диктофон, который прописан в моей сумочке постоянно. Так что, несмотря на внезапно накрывшее меня опьянение амазонскими травами, мне удалось ничего не упустить из рассказа Хосе.

Мне показалось, что я провела в каптерке Кости-Хосе: не более часа, но когда, проснувшись на следующий день, стала слушать диктофонную запись, с ужасом поняла, что торчала у него часа три, не меньше! Вот оно, коварство диковинной бразильской растительности и особенного течения здешнего времени! В Рио не принято, как у нас, постоянно поглядывать на часы. Здесь время течет непринужденно, никуда не торопясь, и будто не налагает на местных жителей никаких обязательств.

Расшифровывая запись, я старалась сохранить именно тот «авторский» стиль, в котором вещал словоохотливый бывший киевлянин Костя, а ныне кариока Хосе. Надо признать: в его повествовании присутствует изрядная доля образности, а слог для простого киевского дядьки весьма фигурален. Впрочем, судите сами:

Ты не останешься до Нового года? Жаль. Здесь бы ты увидела чернокожего Санта-Клауса, при +40 наряженного в лапландский кафтан и танцующего самбу под пальмой, косящей под елку. Ты попала в такой город, мой друг Яна, который все ставит с ног на уши. Здесь даже католические священники щеголяют в шортах, а прихожане нередко заходят в храм с пивом. Пиво вроде как и алкоголем не считается. Кариоки начинают пить ледяное пиво с раннего утра на пляже. И даже женщины. В этом, кстати, отличие бразильянок. Латинские женщины в своем большинстве алкоголь вообще не пьют. Одно время я встречался с колумбийкой: она была способна протусить в баре всю ночь с одной кока-колой. Здесь же все с самого утра дуют на пляже ледяное пиво, а вечером сидят в уличных кафешках с коктейлями. И при этом за все годы я ни разу не видел на улице пьяных! В том смысле, чтобы человек был невменяемым, шатался и падал. Если на улицах Рио тебе и попадутся подвыпившие гуляки, то это, скорее всего, будет веселая, поющая и пританцовывающая компания, которая своим видом не только не портит атмосферу города, но даже наоборот.

А вот единственный день в году, когда Рио действительно в белых штанах, – это 31 декабря. Самое культовое место встречи Нового года в Рио – пляж Копакабана. Там заранее сооружается эстрада и по периметру пляжа устанавливаются огромные экраны, на которые будет транслироваться действо. Уже часов в пять вечера женщины-кариоки, все в белом, выходят на пляж и делают ямки в песке. Это «пляжные алтари»: их обкладывают белыми цветами, а в углубления помещают подношения богине моря Йеманже. По местным поверьям, провожая уходящий год, обязательно следует выйти на берег, поблагодарить морскую богиню за год предыдущий, а потом попросить счастья и исполнения желаний на будущий. Те, кто не роет ямки, просто несут цветы и кладут их прямо на воду. К ночи весь пляж усеян белыми гладиолусами – это самые новогодние цветы. Йеманже принято дарить то, что приятно было бы получить тебе самому. Сеньориты несут божеству всякие стильные безделушки и лакомства – украшения, духи, любимые сладости. А сеньоры преподносят дорогие сигары и брелки от роскошных авто, намекая, что не отказались бы завладеть такими в наступающем году. Статуэтки Йеманжи поливают медом и патокой, а в полночь – кайпириньей и шампанским. Здешняя морская владычица любит выпить и закусить!

А те кариоки, которых интересует не ритуал, а тусовка, стекаются на Пакокобано (так называют пляж в народе) ближе к полуночи. Черно-белая толпа, вооруженная шампанским, поет, танцует и хохочет, заражая своим весельем всех, кто оказывается поблизости. В свой первый Новый год в Рио я просто пришел поглазеть, как тут отмечают зимний праздник. А через 15 минут уже танцевал самбу (не умея!) в компании восьмидесятилетнего старика и пятилетней девочки! В половине двенадцатого народ зажигает свечи в ямках, окруженных цветами.

Без одной минуты двенадцать народ с пальбой открывает бутылки и принимается поливать друг друга шампанским или яблочной шипучкой, которая продается тут же с лотков. Одновременно на огромных экранах начинают транслировать кадры лучших голов сборной Бразилии, забитых за истекший год. Кариоки радуются и поднимают тосты за своих лучших футболистов. Новогодний концерт обычно открывает Жоржи Бен Жор – это живая легенда бразильской музыки. За минуту до полуночи звезда, под всеобщее ликование, затягивает главный хит уходящего года. Позже на сцене певца сменяют лучшие самба-бэнды и новые поп-звезды, зажженные в год, который сейчас провожают.

Ровно в полночь над океаном вспыхивает грандиозный фейерверк – и толпа кидается в разноцветную воду, отражающую огненные всполохи салюта. В руках у многих крошечные плотики или лодочки, на которых лежат подарки для Йеманжи. Если импровизированное суденышко тонет, значит, богиня снизошла до твоего подарка – хороший знак! После этого ритуального жертвоприношения адепты учиняют отвязную дискотеку на песке с зажженными свечами в руках. При этом они восторженно вопят: «Feliz Ano Novo!» – «Счастливого Нового года!» А еще обнимаются, целуют всех, кто попадется под руку, и выкрикивают разные пожелания.

Новогодняя ночь на Копакабане проходит под знаком пляжной самбы. Самба – самый популярный в Рио танец, она же отменная кардионагрузка! Поэтому, если у следящей за своей фигурой кариоки нет возможности провести час-другой в фитнес-клубе, она обязательно заглянет вечерком в самбатеку – дискоклуб, где проводятся самба-вечеринки. Этот танец задействует все мышцы тела, даже самые маленькие: чтобы бедра двигались правильно, надо делать около четырех попеременных шагов в секунду! Руки же при этом ведут свою партию. Я люблю наблюдать, как исполняют самбу местные девушки, они настолько волнующе двигают определенными частями тела, что у здорового мужика дух захватывает! Местные сеньоры тоже не отстают, мужчины танцуют не хуже. Танцы тут как национальный спорт, не хуже футбола. Кариоки обоих полов знают и умеют исполнять все свои традиционные танцы – форро, ламбаду, аше. Кстати, не исключено, что именно поэтому здесь все такие стройные! А еще мне поначалу казалась чудной их манера плясать на трезвую голову! Помнится, по молодости в Киеве мы с компанией тоже любили пуститься в пляс в каком-, нибудь кабаке. Но случалось это неизменно после энной рюмки. Здесь же одно с другим никак не связано. Кариоки могут выпить, но это вовсе не значит, что после этого их потянет подвигать попой. Наоборот, в пьяном виде отточенность движений пропадает. А если уж бразилец или бразильянка решили потанцевать, то остограммливаться им для этого совсем не обязательно.