Текст книги "Судьбы (СИ)"

Автор книги: Жанна Даниленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Саша тоже не заговаривал с ней об этом. Спросил ее еще раз про тест. Она опять не захотела, и он замолчал. Выбрал, так сказать, выжидательную позицию.

Он переживал, жутко переживал всю эту неизвестность. Но давить на жену, заставлять ее делать то, что она не желает, не стал. Он понимал, что рано или поздно она пойдет на УЗИ. Куда денется? Здравый смысл должен победить. А в наличии у Веры здравого смысла он не сомневался.

Низ живота у нее тянуло, и поясница болела, и откладывать обследование уже дальше было просто невозможно.

Вот опять она сбежала с работы пораньше и отправилась в центр репродукции человека. Настроения не было. Очереди на УЗИ, как ни странно, тоже.

Ее приняли сразу. Врач, выяснив, что пациентка коллега, заговорила о сифилисе. О том, как передается и как его избежать. Оказалось, племянница к ней приехала и живет, а у нее нашли.

Между делом она сообщала Вере о беременности семь-восемь недель, об угрозе прерывания, выраженной угрозе.

Вера ее опять спрашивала об онкологии, та снова про бытовой путь передачи сифилиса, и об угрозе, и желательно стационарном лечении.

Потом она написала заключение, выдала снимок и отправила Веру становиться на учет.

А та никак не могла поверить своему счастью, читала и перечитывала заключение, и смотрела на то затемнение на снимке. Потом снова перечитывала заключение. Потом осознала, что угроза прерывания выраженная, и разрыдалась. Так и пришла домой вся в слезах.

Набрала номер отделения мужа. Попросила к телефону и услышала его раздраженный голос:

– Да, Вераш, я чуть задержусь, у нас тут проблемы.

– Хорошо, только не очень задерживайся, у меня тоже проблемы.

– Ты плачешь? Что случилось?

– Угроза прерывания.

– Срок?

– Семь-восемь.

– Вызывай скорую и езжай сюда, я встречу тебя в приемном. Вещи – только необходимые, я потом принесу остальные.

Действительно, встречал он скорую прямо на улице. Оформили историю без осмотра. Саша близко никому подойти к жене не дал, да еще заявил, что смотреть на кресле при угрозе – только выкидыш провоцировать, результата УЗИ вполне достаточно. Побежал к заведующему, просил отдельную палату. Но в отделении была только одна палата на одного человека. И то она предназначалась для женщин, больных инфекционными заболеваниями. Так что получил он, естественно, отказ, и положил Веру в общую палату, да еще в свою.

Положил, вернее распорядился приготовить место, и отбыл на операцию. А ее сразу же начали капать. Капали долго, часа четыре. И никто ничего не объясняет, про вопросы о Саше, а спрашивает она его по имени-отчеству, да о Лене, тоже по имени-отчеству, естественно, сообщают только, что оба в операционной, когда вернутся – никто не знает.

Так и ночь наступила, пришла медсестра, укол сделала, и Вера уснула. Быстро так.

Проснулась – на улице светло. Санитарка палату моет. Шваброй туда-сюда машет. Огляделась, а в палате шесть человек. Как она вчера ничего не видела, непонятно. Встала в туалет да умыться. Пока ходила, ее уже сестра ждет с капельницей.

– Морозова, куда черти носят? Придет доктор, ругаться будет. Он у нас, знаешь, строгий какой. Порядок должен быть во всем. А ты с угрозой по отделению шастишь. Ложись давай.

Вера легла. Оставалось только смотреть на падающие капли в системе.

– Права сестричка, – услышала она женский голос. – Сан Саныч у нас строгий, но добрый, ты же на сохранение, не на прерывание, он таких любит, любит, чтоб рожали, вот будешь слушаться – родишь. Я у него дочку сохраняла, уже два года толстухе моей, сейчас с сыном пришла, обещал выносить. Золотой доктор. А у тебя какой?

– Первый.

– Сан Саныч все может, главное что? Без самодеятельности.

Вере стало легко. Она поверила. Самое смешное, что поверила не мужу, а вот этой женщине-оптимистке, так безоговорочно доверившейся врачу. А ведь она права, – думала Вера, – успех в вере и доверии. А потому и угроза у нее от сомнений и неверия. Зная психологию пациента, можно его лечить. Вот и свою психологию она только что поняла, а значит, теперь она сильная, теперь у нее есть оружие против своих сомнений, то есть против самой себя.

Принесли кашу. Все взяли, она отказалась. Не любит она кашу, никогда не ела. Кофейку бы или чай покрепче. Но лучше кофейку. Без кофе жизнь не жизнь. Без кофе ни проснуться, ни двигаться. Но кофе не было.

Систему сняли к девяти.

А потом на обход пришел врач.

– Доброе утро, девочки, как спалось?

Он подмигнул Вере и начал обход. Это было так здорово и так ново, она никогда даже не подозревала, что наблюдать за работой мужа настолько интересно. К ней он подошел последней и сел на край кровати.

– Как ты? Спала? Ела?

– Спала, вроде ничего не болит, капают. Нет, не ела. Кофе бы.

– Забудь. До родов забудь и о крепком чае, как ты любишь, тоже. Придется перестраиваться. Вера, я успел только собаку выгулять и накормить, готовить было некогда, придется есть кашу и тебе, и мне. Или могу маму попросить.

– Не надо маму. Лучше бы ей и не знать пока.

– Согласен. Тогда ешь, что дают. Перед нами стоит сверхзадача – стать родителями. Отпуск я возьму после родов, но никак не сейчас. Значит, без капризов. Хорошо?

Конечно, хорошо, а куда деваться. Она лежала месяц, потом выписалась домой, колоть ее он мог уже дома, но дома пробыла опять совсем недолго, недели две, и опять легла на сохранение. Хорошо еще – до двадцати недель лежала у Саши.

Он имел огромный авторитет. На него в отделении все молились. Оперировал он лучше всех и больше всех.

Вот так на лекарствах, гормонах и терпении она дождалась первого шевеления ребенка.

Это было счастье – чувствовать его, осознавать, что она не одна, что он, маленький, находится в ней, и что он живой… Каждый толчок был тому подтверждением, а потому приносил невероятную радость.

Только радоваться было рано: появились отеки на ногах и белок в моче.

Саша заставил лаборантов делать анализы при нем, ошибки не было.

И снова стационар, только уже в роддоме в отделении патологии беременности. Она почти ничего не ела кроме яблок и кефира, а вес прибавлялся. Почки выходили из-под контроля, но они тянули, потому что с каждым днем ребенок становился больше и сильнее. Саша приходил через день, он работал, дежурил в обычном режиме, то есть много, деньги-то нужны на все. А после родов их сколько понадобится…

Вера закрывала очередной больничный и брала дни за свой счет до следующего стационара. Клиентуры, естественно, не было, не до клиентов.

Олег навещал ее изредка, приносил сладости. По его личному мнению, сладкое улучшает работу мозга, а не способствует прибавлению лишнего веса. Он был все таким же оптимистом и весельчаком. После его визитов хотелось жить, и жизнь казалась прекрасной.

Но хорошее настроение на следующий же день исчезало, потому что ноги выглядели, как подушки.

Но каждый прожитый день приближал к заветной цели.

====== Сын ======

Веру отпустили на неделю домой. Просто отдохнуть перед плановым кесаревым. Привести в порядок расшатанные нервы от постоянного нахождения в стационаре.

Это был кайф. Она с таким удовольствием для начала нажарила картошки и съела столько, сколько хотела. Наелась и устала. Пустяковая нагрузка показалась невероятно большой.

«Как же я с ребенком буду?» – мысль пришла и не порадовала, но зато появилась следующая: – «Главное, чтобы с малышом все было хорошо. Справлюсь».

Приготовила ужин. Саша весь вечер улыбался и казался невероятно счастливым, а у нее на коленях лежала собачья морда.

Как все-таки хорошо дома. И уходить совсем не хочется, хорошо, что ненадолго. Вернется она домой скоро совсем и не одна, а с сыном.

Дома она пробыла всего пару дней, ноги отекли так, что булькали внутри. Саша позвонил главврачу и повез Веру в роддом.

– Саш, кто кесарить будет?

– Завкафедрой усовершенствования врачей.

– Может, кто попроще, кто делает это каждый день.

– Вера, он хороший врач и был хорошим хирургом.

– Только вопрос – когда?

– Что за настроение? Прекращай, соберись и с улыбкой навстречу мечте.

– Ты со мной останешься?

– Ты с ума сошла?!

Она чуть не заплакала.

– На кесарево приду, в реанимацию тоже. Успокойся, Вера, это уже капризы. Давай с юмором и вперед.

В смотровую его не пустили. Медсестра заполняла историю. Фамилию, имя, отчество, место работы и т.д. Вера говорила аббревиатуры, старалась не расшифровывать.

– Болезнь Боткина? – продолжала спрашивать сестра.

– Отрицаю.

– Гепатиты вирусные?

– Привита.

– Вензаболевания?

– Тесный длительный контакт.

– Вы издеваетесь?

– Правду говорю.

Из-за ширмы вышла здоровая тетка, которая заливалась смехом.

– Гуля, место работы прочти, это же доктор-венеролог перед тобой.

– Ну так бы и сказали, а то пугаете прям.

– Да не пугаю, вы еще группу риска по СПИДу укажите.

Эта тетка посмотрела на нее и произнесла:

– Чего самой-то не рожать, ребеночек маленький. Но кесарево, так кесарево.

– Он сроку не соответствует? – переполошилась Вера.

– Первый, что ли?

– Да.

– Не волнуйся, все рожают.

Но Вера волновалась, ее все раздражало, все не нравилось: ни отношение, ни еда, ничего. Как будто она не лежала в этом роддоме на сохранении предыдущие три месяца. Как будто все тут подменили, и врачей поменяли.

Теперь после кесарева она только вспомнила об этом: как вынашивала, как все время практически лежала в стационаре. Семь месяцев из всего срока. Как отчаивалась и собиралась с силами. И вот несколько часов назад на свет появился сын.

Она еще не видела его, Саша пошел в детское, ему покажут ребенка. А ей его дадут позже, когда будет можно.

Остается только ждать. Снова ждать… А она так устала, устала от вечного ожидания и вечной неизвестности.

Но она справилась. Теперь у нее есть сын. У них есть сын. Потому что Саша был рядом все время. И он верил в успех так же, как и она. Что бы она без него делала? Как бы жила?

А еще сердилась на него периодически… Зря сердилась. Он ее человек!

Невольно вспомнила их знакомство. Осуждение окружающих… Мама просто из себя выходила, бабушка… Ой, лучше не вспоминать. А его мама. С каким презрением она смотрела на Веру, когда они встретились впервые…

Все давно позади. Теперь их трое. Он, она и их сын. Как его назвать? Почему-то только сейчас задумалась об этом.

Интересно, а Саша задумался, как назвать сына.

– О, ты совсем проснулась! – Саша вошел в палату реанимации. – Я тут был все время.

– Я знаю, нет, не видела, но знаю. Мне было спокойно, значит, ты был тут. Ты сына видел?

– Конечно. Страшный, как смертный грех. Но ничего, кости есть, а мясо нарастим.

– Почему страшный? – она испугалась.

– Худой, кожа сморщенная на косточках, и пальцы длинные, как у паука.

Он посмотрел на свои руки и расхохотался.

– Ничего, Верочка, он личиком на тебя похож, а значит, красивым будет, ты ж у меня красивая. Короче, еще один гинеколог родился.

Прошло несколько дней. Ребенок был с ней в палате, она сама ухаживала за ним. Все-все сама. Только сосал он плохо и худел…

– Скажите мне на милость, каким это образом доношенный ребенок пятый день теряет в весе?

Вера аж подскочила на кровати, услышав громовой голос собственного мужа, раздающийся откуда-то из коридора.

Она сама позвонила ему в отделение на дежурство ночью, с телефона постовой сестры. Сын все худел, он уже весил два сто. Потерял больше чем шестьсот грамм. А педиатры ни в одном глазу: «Кормите, мамочка, он поправится». Но она же все понимает – не поправится, есть ему нечего. А они в один голос: «По современной методике…». Вот и позвонила Саше со слезами в голосе. Сообщила, что все плохо, что шов болит и не заживает, ребенок худеет. И под конец разговора просто взвыла: «Забери меня домой!».

Он обещался быть утром, как только смену сдаст. И точно…

Она задремала совсем недавно около восьми, а так всю ночь пыталась кормить сына, а он не сосет, и не сцеживается ничего, и грудь твердая как камень. Что она только не делает, и лечь она не может, потому что потом встать тяжело. Шов болит все больше и больше.

Хотела посмотреть, что там на перевязке, не дали, типа не ее это дело. Ага, живот ее, шов ее, а посмотреть не ее. Только терпеть – ее дело.

Еще врачиха палатная ей высказала, типа нежная какая. Все терпят и молчат. Только почему-то при этом заявила, что о выписке и мечтать не приходится с таким швом и таким ребенком.

Проревела Вера до вечера, а потом втихаря за денежку позвонила на работу мужу.

И вот результат.

– Александр Александрович, не шумите, сейчас мы разберемся и все выясним. Можно же тихо решить все проблемы. Ну что же Вы так.

Буквально через несколько минут ее пригласили на перевязку, народу в перевязочной – не пройти…

Что там у нее со швом, она поняла по выражению глаз собственного мужа, хотя он не произнес ни слова.

Она вернулась в палату и снова попыталась сцеживать молоко. Только почему-то сразу появилась медсестра и напоила ребенка смесью из мензурки. Вера поставила его столбиком, а он так и уснул.

Вскоре пришел Саша. По его виду она понимала, насколько он взбешен.

– Я написал расписку и забираю тебя с ребенком под собственную ответственность. Все будет хорошо, Верочка. Ты мне веришь?

Она только кивнула. Потому что верила, ему точно верила, всегда.

Он взял на руки спящего сына, подмигнул ему и произнес так, как будто тот его слышал и понимал:

– Дома мы тебя откормим, правда, Даня.

Вот так у сына появилось имя, а с именем пришла и его новая жизнь. Да, он был искусственником. Да, он разбирался в молоке, которое ему давали, они сменили не одну корову, пока нашли то молоко, которое ему нравилось. Ездили в близлежащие села в поисках тех самых коров. Но ребенок пошел на поправку, а через несколько месяцев у родителей отваливались руки и спины носить его.

Вера с ума сходила по сыну, она готова была для него на все, а он, совсем еще крохотный, вил из матери веревки. Но отец с ним обращался совсем по-другому. Он всегда серьезно с ним говорил, просто очень серьезно, как со взрослым, и малыш очень внимательно его слушал.

====== Ревность ======

– Вера, тебя к телефону. Давай быстрей, а, – Саша стоял уже у выхода из квартиры, когда раздался звонок и мужской голос пригласил Веру.

Клиент, – подумал Саша, но беспокойство не покидало. Он не первый и не последний. Саша даже различал их голоса и знал, как кого зовут. Но этого слышал впервые.

Вера с малышом на руках взяла из его рук трубку. Услышав голос, она изменилась в лице.

Саша напрягся. Но делать было нечего. Он торопился на работу. Поцеловав жену и сына, закрыл за собой дверь. Обещал перезвонить с работы. Ему не понравилась ее реакция, но спрашивать глупо, оставаться в неведении – еще глупее. Потому что внутри завелся червь, и он точит, точит совершенно бессовестно его сознание, разжигает любопытство и вызывает беспокойство и раздражение. Он что только не передумал, пока дошел до работы: «Это может быть ее первый мужчина! Что ему надо? А если она уйдет? Ведь вполне возможно, он дорог ей, хотя звонок был ей неприятен. Любимому человеку с таким кислым лицом не радуются».

Вдруг он осознал, что жутко боится ее потерять, просто катастрофически. Потому, что любит… Нет, то, что он ее любит, он знал, но что настолько боится вмешательства в их мир, даже не догадывался. Он снова вернулся к вопросу, кто это может быть.

Он просто не мог работать.

Он задавал вопросы пациентке и не слышал ответы, переспрашивал. Но сосредоточиться никак не мог. Впереди ночь, и что будет ночью? Хорошо, что день выдался спокойный. Он просто не может оперировать в таком состоянии. И главное – причины практически нет.

Какая причина? Жене кто-то позвонил. Сколько мужчин ей звонило, но он никогда не реагировал, а тут… Почему же так тошно?

Историю он кое-как заполнил и женщину осмотрел, написал. Скорых пока не было. Взял сигарету и вышел на улицу.

Не отпускало…

Саша ответил на чье-то приветствие и услышал детский плач, такой знакомый и родной. Поднял глаза, перед ним стояла Вера с коляской, а сын надрывался.

– Саш, он обкакался по дороге, – как-то виновато произнесла жена.

А его отпустило. Только смех пробрал.

– Пойдем мыть.

В приемном вымыли мальчишку и поменяли памперс. Он умолк и уснул на руках у отца.

– Что ты пришла, Вера?

– Ты такой смурной ушел. Я беспокоилась.

– Звонил кто?

– Вадим.

– Тот?

– Да, Саша тот. Но это не имеет никакого значения.

Он внимательно смотрел в ее глаза, но там ничего не было, что могло поддержать его беспокойство.

– Представляешь, он девушку ищет, просил помочь.

– А ты?

– Я спросила, какой диагноз предпочитает. Я из своих женщин выберу.

– Так и спросила?

– Так, а что мне надо было? Все-таки не зря моя мама его с лестницы спустила. Каждый день ее благодарю за это.

– И я тоже. Меня она же не спустила.

– От тебя порядочностью пахло.

– Врешь, Вера. От меня пахло сексом. Но она не спустила. И смолчала, я бы не смолчал, была бы ты моя дочь. А она смолчала и приняла меня, как родного. Может, и не совсем как родного, но приняла, и меня, и твой выбор.

– Она не ошиблась.

– Я знаю, что не ошиблась, – произнес он с нотками гордости в голосе. – Просто не пойму я вас, женщин. Всю свою сознательную жизнь с вами, женщинами, работаю, а все не пойму. Еще и женским доктором называюсь, а логику вашу никак не осилю. Так это логику, а интуицию и отсутствие логики с выводами – так вообще!

– Ты так волновался?

– Вот. Об этом я и говорю, Верочка. Я слова не сказал, просто на работу ушел, и все. А ты почувствовала и пришла. Почему пришла?

– Ведь ты ж так на меня глянул, что не могла я не прийти. Люблю я тебя, муж.

– Так и я тебя… Только как по темнякам домой пойдешь?

– Так и пойду, я же не одна, с мужчиной, однако.

– Это с каким?

– Да с сыном, Саша. Он же мужчина у нас.

Он снова взял сигарету, проводил их до угла улиц и долго смотрел вслед… Сигарету так и не поджег, Вера не любит, когда он курит…

А она вернулась домой, разогрела бутылочку, покормила сына и снова поблагодарила мысленно мать, что уберегла ее тогда от Вадима.

====== Быть или не быть ======

– Вера, надо поговорить, серьезно.

Саша ел, а она кормила ребенка.

– Говори.

– Это важно, надо принять очень важное для нас решение, для меня важное решение.

– Сашенька, что случилось?

– Мне предлагают работу. Там есть перспективы, там можно защититься, там будут деньги.

– А ночные дежурства?

– Редко. И спокойные. Я смогу быть с вами, смогу сам воспитывать сына, смогу любить тебя сколько захочу, мне на все хватит времени.

– Времени не хватит на все. Тебе предлагают работу, а не вечный оплачиваемый отпуск. И защититься – значит пахать и днем и ночью. Мне можешь не рассказывать. Что за работа?

– В центре репродуктологии. Вера, это деньги, большие деньги. Мы сможем ездить отдыхать, выбрать лучший платный сад для Даньки, ты вернешься к работе и продолжишь свою науку. Согласись, что все складывается?

– Саша, надо подумать.

– О чем думать?

– О том, что ты говоришь. Вроде хорошие такие слова, только мне в душе кажется, что ты сам себя уговариваешь, и как будто жертвуешь собой ради семьи. Чтобы Даньку в лучший садик, мне науку продолжить, а у тебя пустота в глазах. Ты хирург, а там что? Подсадки, терапия… Может, оно интересно, даже без может, интересно, конечно, но вот не совсем твое.

– Я терпеть не могу делать аборты, там их не будет.

– Куда денутся? Не все вынашивают, не все эмбрионы развиваются, как надо. Да дело не в этом, дело в тебе. Ты работаешь там, где тебе комфортно – на передовой, а репродуктология – глубокий тыл.

– Вера, это деньги и перспектива. Я решил.

– Ну, если решил…

– Ты против?

– Я против лучшего сада для сына? Издеваешься? Нет, Саша, я не против. Только я считаю, что это жертва, а жертвы мне не нравятся, особенно процесс жертвоприношения.

– Ты почему не ешь?

– Сын спит.

– Так положи в манеж, пусть там спит. Опять голодовку устраиваешь?

– У меня лишний вес.

– У тебя всегда был лишний вес, и что? Я не люблю, когда кости в меня впиваются.

– До костей мне надо скинуть килограмм двадцать.

– Совсем с ума сошла. Вера, у тебя такая конституция. Ешь давай.

Она знала, что спорить совершенно бесполезно, и положила себе в тарелку жаркое. Ела и внимательно смотрела за его выражением лица. А он думал, и его неудовольствие своими мыслями проявлялось в его глазах. Но он больше не произнес ни слова, а ему тоже дала ему время все взвесить и подумать.

Вера была против репродуктологии. И вовсе не потому, что она ей не нравилась. Нравилась, и была бы возможность, сама бы туда побежала. Так ее привлекала эта область медицины. Но Саше – нет, это не его. Вот ночные дежурства, экстренная гинекология – это его. Там адреналин, там самоутверждение, там спасение жизней, там соперничество с самим создателем за жизни и за души. Вот эта стихия его. А спокойствие – не его. Еще, не дай Бог, пить начнет.

Так они ни о чем и не разговаривали. Каждый переваривал информацию по отдельности. Нет, не для того, чтобы остаться при своем мнении, а чтобы завтра доказать свою правоту и принять совместное решение, потому что это решение будет влиять на их жизни.

Утром он ушел, а она заболела. Температура поднялась, знобит, горло болит. И Данька канючит, с рук не слезает. Напилась микстур и таблеток. Ребенка с собой в постель положила. А Саши нет и нет. Уже давно рабочий день закончился, а его все нет.

Наконец услышала звук поворачивающегося ключа. Но встать сил не было.

– Вераш, что случилось?

– Заболела, простыла.

– Данька?

– Все норм. Но он со мной. Что ты так поздно?

– У сотрудницы из терапии сын умер. Надо было соболезнование выразить. Женщина такая хорошая, а сын прям красавец на фото.

– Отчего? Молодой?

– Тридцать лет всего. Упал с двенадцатого этажа с балкона, а может, столкнули.

– Асан? – она села на кровати.

– Да. Господи, ты знала его?

– Мы дружили в институте. В одной группе учились. А Танька? Жива?

– Ты про его жену? Ты и ее знаешь? У нас она в токсикологии с передозом. Девочку сестра его забрала, говорит, давно уже. В музыкальную школу она ее водит. Верочка, вот я дурак.

Она рыдала, забыв про температуру, представить, что Асана больше нет, было просто невыносимо.

– Когда похороны? – спросила всхлипывая она.

– Завтра. Но я работаю, не пойду, все равно в закрытом гробу. Ты не пойдешь. Я итак, идиот, не понял. Там сокурсники были. Ерлан еще сказал: «Верке не говорите, она только родила». А я даже не сопоставил с тобой. Прости, родная.

– Да ты-то причем!

– Саша, страшно-то как… Он мне всегда все рассказывал, мы с ним всеми проблемами делились, а потом пути разошлись… Я осудила его, даже не его, а Таньку, и забыла за всеми своими проблемами и радостями, за своей жизнью, забыла я про друга и не видела, и не звонила, и не говорила, а теперь уже и не увижу, и не поговорю. Плохим я другом оказалась…

Он обнял ее и качал, как ребенка. Что мог сказать? Ничего. Не была она виновата в судьбе Асана, а в его смерти так и подавно. Но боль и чувство вины были неподдельными, и ничего с этим нельзя было поделать. Он был ее другом и даже мертвым оставался им. Она ничего не могла изменить, никто не мог…

Сыном он занимался сам, Вера лежала и плакала в подушку, а потом уснула. А он все думал, как ей сказать, что решил не уходить из скорой. Как объяснить, что любит свои дежурства и любит экстренную помощь. Что не сможет спокойно работать в тихом месте. Не сможет, и все, и никакая диссертация ему не нужна. Он практик, просто практик.

Думал о том, как все не вовремя и как ей это объяснить. Ведь видеть ее будет так же редко и ночевать с ней тоже редко. И зарплата меньше, намного меньше.

Так и не придумал, как же ей это все сказать, чтобы не казалось, что работу любит больше, чем ее.

Лег спать. Проснулся среди ночи, и снова думы.

– Саш, ты спишь? – раздался голос жены.

– Нет.

– Прости, что я так отреагировала.

– Да я понимаю. Мне говорить тебе не надо было. Он друг твой, и ребята вспоминали, что вы дружили. Я не понял, что они о тебе говорят, не понял, и все.

– Уже ничего не вернешь. Саш, не делай глупости, не уходи из скорой. Я подумала, взвесила. Переживем мы без тех денег. Я на работу пойду, заработаю. Скорая – это твое.Ты не сможешь жить иначе, а жертвы не нужны. Ты сам потом будешь нервничать, дергаться и все проклинать. Не надо себя ломать. Собой надо оставаться всегда.

А он улыбался. Какая же все-таки она у него умница.

====== Вопросы ======

Звонок в дверь. Вера глянула на часы. Для Саши немного рано. Но рабочий день окончен. Просто он задерживается всегда. Так хотелось, чтобы это был он.

За время своего сидения дома с малышом Вере казалось, что она одичала и даже разговаривать разучилась. А с кем ей было разговоры вести? С сыном – так он пока не говорил, только «мама», «папа» и «на». Причем «на» – это его. Он так просился на руки и просил игрушки, и печенье, и все, все, все. Все его желания умещались в одно единственное слово – НА. Так и жили. Оля иногда звонила по телефону. Она занималась ремонтом в квартире, но сама, потому что нанимать денег не было, а помочь было некому.

Но вернемся к звонку в двери. Сын успел первым и уже колотил ручками в дверь, ожидая отца. Вера взяла его на руки и открыла.

Женщину, стоявшую перед ней, она узнала сразу, она ее очень хорошо разглядела в альбоме с первой свадьбы ее мужа.

– Добрый вечер! Александр Романов здесь живет?

– Да. Что Вы хотели? Его еще нет с работы.

– Поговорить хотела. Нам есть о чем поговорить.

Вера пригласила ее в дом. Она расположилась на диване. Вера с ней, принесла чай, поставила конфеты.

В комнате повисли тишина и напряжение. Обе женщины внимательно разглядывали друг друга. Они не были соперницами, хотя имели статус жен одного мужа. Только одна была его прошлым и уже не имела значения, а другая – настоящим и будущим, но они все равно искали что-то такое, что помогло бы ответить на главный вопрос, мучивший обеих: «Почему? Почему она?».

Время тянулось невероятно долго, каждая секунда, проведенная с этой женщиной, пульсировала в голове. Голова болела неимоверно, так, как давно уже не болела.

– Вы давно вместе? – спросила пришедшая.

Вере даже по имени называть ее не хотелось.

– Пять лет. А что?

– Нет, ничего, а мы с ним даже года вместе не выдержали. Смотрю и удивляюсь. Ему всегда нравились модели – высокие, тонкие, яркие.

– Я не такая. Вы правы, но, видимо, во мне важна не внешность. У нас хорошая семья.

– Мужчин не поймешь. Я вот замуж выхожу, надеюсь, что тут все получиться.

– Смотря насколько хотите, чтобы получилось. Но, дай Бог, конечно.

– Вера, как вы с ним уживаетесь, он невероятно властный, и он прав всегда, он ведь даже рот раскрыть не дает. Меня все это просто возмущало. Причем пока встречались, был просто золотой, а потом…

– Мне трудно сказать, мы не встречались.

Дурацкий разговор прервал звук поворачивающегося ключа в замке. Сын рванул в коридор. Вера за ним.

– Ух, а ты еще подрос. Я тебя целый день не видел, – он поднял мальчонку над головой, тот заливался смехом. – Вераш, что?

– Тут пришли к тебе.

Он вошел в комнату, хорошее настроение сразу улетучилось.

– Что хотела?

– Ты так рад меня видеть?

– Не рад, нисколько не рад. И почему ты пришла сюда? Мы могли встретится где-то еще. Деньги я перечисляю, что тебе нужно?

– Так беспокоишься о ней?

– Да, представь себе. Я не люблю, когда Вера волнуется, понимаешь, не люблю.

– Смотрю и поражаюсь. Она не в твоем вкусе, ты смеялся над такими, как она. Невысокая, полная…

– Замолчи!

– Ух ты! Ты можешь быть и таким? Даже не представляю.

– У тебя нет права оценивать мою жену.

– Ты способен на чувства?! Удивляюсь, поражаюсь. Она обронила, что вы не встречались.

– Нет, не встречались. Я ее увидел – такую расстроенную, злую, возмущенную. Она была готова порвать нас за свою больную, а та даже человеком не была, отброс общества, да и только. Но Вера была таким Человеком, которого хотелось украсть и никому никогда и не показывать. Вот я и украл только для себя. И ни на минуту даже не пожалел. А ты говоришь о вкусе и еще о чем. Оно не стоит того, чтобы говорить, я и убить за нее могу.

Она замолчала и долго смотрела в пол. А потом произнесла:

– Я совсем не знаю тебя, видимо, никогда не знала. Ладно, давай к делу.

Он обещал, что оформит с ней все бумаги, потом сопоставлял свой график работы с ее свободным временем.

Она ушла. они остались только своей семьей. Вера молчала, но он видел, что внутри нее идет диалог.

– Осуждаешь?

– Не знаю. Больше да, чем нет. Пытаюсь найти оправдание.

– Я вижу и понимаю. Но так будет лучше. Не осуждай, прими таким, как есть. Я не святой.

– Я знаю. Неужели у тебя нет к ней никаких чувств?

– К кому? К бывшей жене уже нет. Хотя были. Я в свое время Лиду ради нее бросил. Нет, конечно, я понимал, что Лида старше меня, и к тому же она не могла иметь детей, но то была не причина, причиной стала Галя. Это было сильное увлечение, вспыхнувшее как пожар, но так же быстро угасшее. Но за время пожара, сгорая страстью, мы успели наделать глупостей в виде ребенка. Она решила его рожать. Я же принял ее решение и обещал помогать. Я выполняю свое обещание.

– Я спрашивала про чувства к дочери, – Вера говорила раздраженно, и он ее понимал.

– Нет, я никогда не любил ее, потому что никогда не видел… Не надо на меня так смотреть, я уехал до ее рождения.

Он знал, что она не примет такого ответа. Не поймет, потому что мечтала об отце когда-то, о любви мечтала. А он не оправдал ее надежд. Его не случилось в ее жизни. Как и его, Саши, нет в жизни его дочери.

– А если она ждала… Ждала тебя, а ты не приходил…

Он притянул ее к себе и обнял, целовал мокрые от слез глаза, щеки и говорил:

– Меня ждала ты. И именно к тебе я не мог не прийти. Если бы я знал, что ты меня так сильно ждешь, то не делал бы глупости и не разменивался на других. Но я не знал, а понял, только когда увидел тебя там невероятно злую, раздраженную и готовую убить нас с Николаевичем за свою больную сифилитичку. Увидел и понял, что мне нужна только ты.

– А если бы я не согласилась тогда с тобой? – она уже улыбалась, хотя слезы продолжали течь из глаз.

– Я бы тебя украл и все равно присвоил. Я был настроен очень-очень решительно. Правда-правда, Верочка!

– Но я же не в твоем вкусе, и вообще, у меня ни одного органа здорового нет, ты сам так говоришь.

– Вераш, а кто знает мой вкус кроме меня самого. Вкус, как и зрение, вещи субъективные. А ты так вкусно пахла тогда. И была совершенно потрясающей в своем праведном гневе… Красивая и живая, необыкновенно красивая.Так ты не рада, что я украл тебя для себя?

– Рада, Сашенька, если бы ты знал, как рада… – и слезы снова потекли по ее щекам. – Ты же счастье мое. Сам назвался. Так ты и есть мое счастье. Только мое, понимаешь?!

====== День рождения. ======