Текст книги "Черные сказки про гольф"

Автор книги: Жан Рэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Я знаю гольфистов, которые проигрывают партию, когда над полем возникает радуга. Другие, держа паттер в руке, дрожат в метре от лунки и проигрывают от чьего-то присутствия на поле, даже если этот кто-то находится вдали. Этим еще легко отыскать оправдание своим промахам. Но что сказать о тех, кто вдруг теряется в разгар выигрышной партии, а потому терпит ужасное поражение… И без всяких видимых причин.

Один юморист утверждал, что все гольфисты люди околдованные. Он хотел вызвать смех, а на самом деле высказал ужаснейшую из истин.

– Тогда… случай Брэма Уайта?

– Случай… Справедливое слово, хотя оно ничего нам не открывает – любой гольфист – „особый случай“. Однако по-пробуем разобраться с Уайтом. Я помню об одной его статье в „Уикли“, где он говорил о „Заклятии Гольфа“.

– Я тоже помню о ней. Кажется, ее плохо приняли. Шотландцы не любят, чтобы им напоминали о драмах, очернивших память первых лет гольфа, об игроках, повешенных за то, что они играли в воскресенье, сожженных заживо за использование „заговоренных“ мячиков, брошенных в тюрьму или сосланных на галеры за привлечение нечистых духов на поле для гольфа.

– Брэм Уайт почти верил в то, что оккультные и злокозненные влияния сохранились до сегодняшнего дня, что есть упрямые тени бывших гольфистов, которые населяют поля, как призраки дома… Однако, поедем разберемся на месте…

Триггс осмотрел место происшествия и поле Олд Джермина. Прекрасный газон. Восемнадцать лунок, многочисленные препятствия ничего не дали полицейскому. Он опросил членов клуба и кздди, но ничего нового не узнал. Однако, кое-что он все же нащупал. Уайт часто тренировался рано утром; обычно в одиночку и даже без кэдди, а потому терял много мячиков.

Когда один из членов сказал ему об этом, он возразил:

– Потеряны? Нет, украдены!

Триггс записал в свой блокнот:

„Уайт играл один на открытом пространстве, где легко следить за траекторией полета. Играл рано утром. Кто мог в таком случае красть у него мячики?“

Несколько дней подряд Триггс являлся на поле с восходом солнца и играл там один. Он вооружился биноклем и после каждого удара отмечал место падения мячика. Но ему никогда не удавалось отыскать мячик позади препятствия рядом с первой лункой. Это был заросший травой холмик высотой в десять футов рядом с рощей высоких деревьев.

– Бой, – сказал мне однажды вечером Триггс, – завтра на заре вы явитесь на поле и пошлете мячик хорошим драйвером не к первой лунке, а к соседнему препятствию. Повторяйте этот удар до тех пор, пока не перебьете мячик через холм.

Я согласился. Мой третий мячик улетел за холм, и через некоторое время я увидел на вершине Тригтса.

– Думаю, нашел, – сказал он.

– Правда?

– Да… Брэм Уайт умер не от ярости, как свидетельствовал кэдди и как поняли все. Он умер от страха.

* * *

В клуб-хаузе Триггс выпил один за другим две больших порции виски.

– Как вы думаете, что за визитеры посещают поля с первыми лучами солнца? – спросил он.

– Посетители? – удивился я.

– Утренние посетители, и вы их тоже должны были заметить.

Я подумал, потом рассмеялся.

– Я видел только ворон, Сид!

– Вот именно!

Он встал и снял с полки древний „Справочник гольфиста“.

– Прочтите заголовок этой маленькой статьи.

Я прочел:

„Птицы, играющие с мячиками для гольфа…“

– Ну и что? – спросил я.

– Как что? Прочтите дальше и узнаете, что некоторые птицы, особенно вороны, являются ворами мячиков. Но поскольку они хитры, как дьяволы, то воровство они вершат только тогда, когда за ними не наблюдают. И утром огромный ворон немедленно украл мячик, который вы так ловко послали за зеленый холм.

– Допустим, – сказал я, – что Уайт не заметил этого и разозлился до такой степени, что умер на месте. Значит он умер не от страха.

Лицо детектива помрачнело, и он несколько минут молчал.

– Вы знали Элиху Равена? – вдруг спросил он.

– Равена, который был президентом клуба до Брэма Уайта?

– Его самого… Уайт наследовал ему после… Ведь Равен также умер „случайной смертью“ по мнению жюри, хотя…

Он еще помолчал и закончил:

– …Всегда поговаривали, что Равен был убит неким удивительно… утонченным способом. Такое преступление мог совершить лишь очень умный преступник, а главное знающий. Речь шла о разрыве сердца… Скотленд-Ярд не был приглашен для разбора дела, а жаль – с точки зрения восстановления справедливости и истины.

Триггс скорчил ужасную гримасу.

– Вы достаточно хорошо знали Уайта – он ведь был очень умен?

– Еще бы!

– Наверно, вам известно, что он закончил Кембридж со степенью доктора естественных наук?

– Не знал, но все же…

– Подождите! Его статья о „Заклятии Гольфа“, наверно, убедила вас в том, что он полностью верил в оккультные происшествия, и поверхностные умы вполне могли обвинить его в суевериях.

– Да…

– Уайт завидовал Равену, который лучше его играл в гольф, был богаче, а кроме того состоял президентом клуба. А Равен означает… ворон.

Ужасная истина приоткрылась мне, когда Триггс внезапно закончил свою мысль:

– Когда Уайт узнал, что его мячики крадет огромный ворон, он поверил в тайных и могущественных духов, а также в мстительное перевоплощение человека, которого он устранил со своего пути. И он умер от страха.

Роща чинар

Спалдинг вдруг окликнул американского гостя, облокотившегося на стойку бара клуб-хауза.

– Хелло, Грант, вы все еще живете в Монтрее? А что случилось с Бакстон-клубом? На поле еще не пробурили нефтяные скважины?

Грант выдавил улыбку, но промолчал.

– Я никогда не играл на вашем поле, – продолжил Спалдинг, – но в Монтрее был, когда там разыгрывался Кубок Калифорнии между Ридингом и Колтером.

Грант допил стакан и глухо сказал:

– Поле Бакстона было перенесено на тридцать миль к востоку.

– Как… – удивился Спалдинг.

Но тут на его плечо легла рука, и ему прошептали на ухо:

– Заткнитесь, Спал!.. Вы же видите, у янки что-то неладно.

У Спалдинга не нашлось возможности снова задать вопрос, поскольку Грант, попрощавшись, покинул клуб-хауз.

– Спросите лучше у Билла Сорна, – сказал ему Сайке. – Он вам расскажет больше. Он провел в Монтрее много лет и даже немного играл в гольф…

– А главное заработал целое состояние с помощью разных дьявольских штучек, – усмехнулся Спалдинг, немного перебравший в этот вечер.

Но случай помог ему. Старый Билл Сорн, редко приходивший в клуб, заявился в бар час спустя. Сайкс не сумел удержать Спалдинга, когда тот буквально вцепился в Сорна с криком:

– А вот и Билл, он нам разъяснит тайну!

Второй случайностью было то, что Билл Сорн был в превосходном настроении.

– Ребята, – сказал он, – я с удовольствием это сделаю, поскольку это вам будет стоить нескольких ночных кошмаров.

Поле Бакстона было покинуто и останется таковым, ибо по соседству произрастает большая роща чинар, и прошу вас поверить, это причина достаточно уважительная.

* * *

– Откройте словарь на слове „мимикрия“ и прочтите „Один из видов покровительственной окраски и формы, при котором животное похоже на предметы окружающей среды“. Там же вы узнаете, что существует так называемая „агрессивная мимикрия“, когда хищники принимают вид своих жертв или вид других неопасных предметов. Но успокойтесь. Это – единственные ученые слова, которые вы услышите от меня…

Это было как-то вечером в Монтрее, а если точнее, то недалеко от этого проклятого старого городка. Мы вместе с Сэмом Митром наблюдали, как солнце садится в Тихий океан. Нам следовало дождаться ночи перед тем, как отправиться на заброшенное ранчо, где нас ждал Уилл Грик с двумя сумками отличного, но опасного товара.

Я не любил Сэма Митру, носившего с Нового года по день Святого Сильвестра жилет из зеленой шерсти, шапку из нутрии и сапоги из кожи ламантина, ибо ненавидел эти три предмета. Но дело есть дело, не так ли? Мне пришлось преодолеть отвращение и смириться с компанией Сэма Митры и его нарядом.

Мы пошли по опасным проселочным дорогам, но где и духу не было лесников, жандармов, конной полиции и прочих людишек, с которыми нам с Сэмом встречаться не хотелось. Лунный серп давал достаточно света, чтобы не окончить дни в пропасти или болоте.

Разговоры Сэма Митры были скучны, ибо сводились лишь к перечислению цифр и куч долларов, которые нам принесет это дело. Наконец, он сиплым голосом заявил:

– А вот и ранчо!.. Но света нет.

– Грик – человек осторожный, – сказал я.

Нам надо было пройти мимо рощи чинар, и я с отвращением сплюнул, вспомнив об отвратительной форме этих деревьев.

– Они напоминают… – заикнулся Митр.

Но поскольку глупость его не имела границ, он не смог сказать, что они напоминают, а потому я закончил за него.

– Нечто гнусное… К примеру тебя.

– Скорее Уилла Грика, – запротестовал Митр, – ведь он по-настоящему отвратителен.

Я замолчал в легком удивлении: впервые я услышал от своего компаньона справедливое и разумное суждение. Мы проникли в ранчо с криком:

– Хелло, Уилл, сукин сын, мы пришли!

Ответа не последовало, только хрипло проскрипела потревоженная жаба. Сэм зажег электрический фонарик и повел лучом по сторонам, словно был маяком Санта-Люс.

– А вот и сумки с тем, что мы хорошо знаем, – сказал он. – А где же Уилл?

– Он тоже носит жилет из зеленой шерсти и шапку из нутрии? – спросил я.

– Да, – ответил Митр. – Уилл Грик любит одеваться, как джентльмен.

– В таком случае вот он, – сказал я, указывая на красную осклизлую кучу.

– Действительно, – согласился мой компаньон, – интересно, кто его так отделал. Впрочем, неважно. Главное, что сумки на месте.

Еще никогда Сэм Митр не проявлял столько ума и, чтобы не остаться в дураках, я добавил:

– И нет смысла отдавать доллары этой грязной куче.

– Смотри-ка, я не подумал об этом, – с наивностью произнес Митр. – Дело действительно доброе…

Мы повесили сумки себе на плечи; они были очень тяжелы… И снова пустились в путь. Сэм был покрепче, он обогнал меня, и я быстро потерял его из виду. Когда я подошел к роще чинар, то вдруг услышал дикий вопль, потом топот бегущего человека и треск ломающихся веток. Следов Сэма Митры нигде не было.

„И зачем он поперся в эту треклятую рощу чинар? – спросил я себя. – Быть может, он хотел присвоить сумку, поскольку унес самое тяжелое и самое драгоценное“.

Я несколько раз позвал его, но ответа не получил. Мне было наплевать на Сэма Митру, но не хотелось, чтобы меня обокрали; я включил фонарик и двинулся в рощу.

Я заметил следы и сломанные ветки, но пришлось бродить долго по кругу среди этих отвратительных растений. Вдруг луч света осветил кучу, похожую на ту, что я видел на ранчо – жилет из зеленой шерсти, шапку из нутрии и даже сапоги из кожи ламантина, и все это было испачкано свежей кровью.

Я машинально повторил слова Митры:

– Интересно, кто…

В то же мгновение заметил, что одна из чинар очень странно шевелилась. Я застыл на месте, всмотрелся – ошибки не было, дерево кралось в мою сторону.

Моим шансом в ту ночь оказалось то, что я был страстным читателем энциклопедии и вспомнил термин „мимикрия“.

Чинара выглядела чинарой, но было в ней что-то подозрительное и не очень растительное, если так можно сказать. Я выхватил револьвер и всадил две пули в ее ствол. Какую джигу сплясало дерево! Это уже было не дерево, а отвратительное создание, смесь человека, змеи, крокодила!..

Оно издавало чудовищные вопли и блевало кровью, мясом и костями. Я истратил на него все пули, и оно наконец рухнуло на землю. Поскольку я по природе вовсе не любопытен от природы, то не стал рассматривать отвратительное чудо.

Я схватил сумку Сэма Митры и, сгибаясь под дьявольской тяжестью, потея, стеная, ругаясь, как язычник, выбрался на монтрейскую дорогу.

* * *

Вот почему, Спалдинг, – сказал Билл Сорн, хватая бутылку хлебной водки, – вот почему, как мне кажется, Бакстон-клуб перенес свое поле. Быть может, чинары сыграли с ними такую же подлую штуку? Кто знает? Но там живут люди, умеющие держать язык за зубами, чего не делают здесь, в доброй старой Англии…

Геката

Гоуфф, родившийся во времена гримуаров, потерял своих колдунов, но сохранил околдованных.

Бассетт

Остров был частью Манил и лежал к югу от Миндоро в сказочных малайских водах.

Однажды утром Галлахер высадился на берегу острова, усыпанного останками каракатиц и панцирями мечехвостов.

Его встретил старый европеец в белом фланелевом костюме и сказал с четким шотландским акцентом:

– Я – глава дистрикта.[26]26
  Дистрикт – округ, административная единица


[Закрыть]

Галлахер поклонился. Он только что купил плантацию гевей на востоке острова и знал, ему придется считаться с этим чиновником. А тот продолжил:

– Мое имя Барнстепл. Это не шотландское имя, но если вы тот самый Джим Галлахер, оно вам кое-что должно сказать.

– Стюарт Барнстепл, го… го?..

Он пронзительно рассмеялся.

– Го… го… конечно. Князь Гоуффа тридцать лет тому назад, а теперь глава дистрикта на ужасном островке с тремя деревеньками, изъеденными лишаями, и с таким же количеством загнивающих плантаций! Какое падение, юноша! Какое падение, не так ли?

Итак, этот старый грязнуля, от которого несло чесноком и дрянным виски, был знаменитым Стюартом Барнстеплом, бывшей славой британского гольфа, которому шотландцы присвоили престижное звание „Князя Гоуффа“.

Джим пробормотал привычное „Рад с вами встретиться“, и чиновник осклабился.

– Вы произнесли эти слова, Джим Галлахер, чтобы выкинуть все из головы… Вы высадились в красивейшем месте побережья. Белый дымок, что вы видите в глубине бухты – вулкан, а свободное пространство, открывшееся прямо перед вами, называется „паданг“, другими словами спортивная площадка. – Барнстепл расхохотался. – Теперь здесь играют в „сепак рага“, используя плетеный из волокон мяч. Какое падение, не так ли?.. Джим Галлахер из Сент-Данстен-клуба!

Джим покраснел. Его имя в „Справочнике гольфа“ было окружено ореолом славы. Теперь, желая забыться, он решил окончить жизнь на затерянном в малайских морях островке.

…Два великих гольфиста, которые подвели черту под своим прошлым, встретились на противоположном конце земли, у странной спортивной площадки едко зеленого цвета, которая до удивления напоминала поле для настоящего гольфа…

* * *

Сидя за бутылкой ужасного виски, которое китайцы привозят из Паганга, Барнстепл со странным пламенем в глазах, выпалил разом:

– Вы видели паданг? Девяносто шесть акров, три болотца, два холмика, как на Антиллах, трава, которая никогда не превращается в джунгли, фантазийное настроение вулкана. Какое поле, Джим Галлахер!.. И скажем девять лунок, чтобы не впадать в преувеличение.

– Как… здесь разобьем поле? – удивился Галлахер.

Старик наклонился к нему, словно собираясь доверить невероятную тайну.

– У меня есть драйверы, айроны,[27]27
  Айрон – железо. Клюшка с железной головкой.


[Закрыть] паттеры… А у вас, быть может, случайно найдется несколько дэнлопов-65?

Галлахер печально улыбнулся.

– Есть… Не знаю, почему, но я не смог с ними расстаться.

– На вашей плантации, – продолжил шотландец, – есть рабочие и кули из тамильцев, красивые темнокожие парни, ловкие и умелые. Оброните в джунглях пенни, а завтра они его вам принесут. Из них получатся отменные кэдди.

– И нас будет двое, чтобы играть, – проворчал Галлахер.

– Ваши соседи, плантаторы Барри и Питер Хивен австралийцы, игравшие в Перте и в Аделаиде; еще один плантатор, Сол Пинч, обезьяна, повторяющая все, что делают другие. Наш клуб готов, остается найти ему подходящее название, а этим займусь я.

Так на острове родился гольф-клуб „Принцесса Махия“.

После внимательного осмотра территории было решено уменьшить поле на несколько акров, там, где оно слишком близко подходило к джунглям, и уменьшить количество лунок до семи.

Барнстепл, принадлежавший к старой школе, настоял, чтобы дать им имена. Одна из лунок, та, о которой будет рассказано в нашей истории, получила имя Гекаты.

Джим Галлахер никогда не интересовался мифологией, остальные члены клуба знали ее еще меньше. Имя Геката звучало для них, как Мегги или Пегги.

…Морской рукав шириной в две мили отделял остров от большого острова Минданао. Иногда, в хорошую погоду его переплывали тигры.

* * *

Рассказ не состоялся бы без странной драмы, которая положила конец существованию гольф-клуба „Принцесса Махия“.

Барнстепл был лишь тенью „Принца Гоуффа“: после нескольких удачных ударов у него начинались промахи. С Барри и Питером Хивеном игра всегда была скучной…

Вначале у плохого игрока в гольф хватает чувства юмора, чтобы найти оправдание своим неудачам. Галлахер некоторое время смеялся над тем, как Барри обвинял солнце, бившее в глаза в момент патта, или как Питер кричал, что его лишают сил орущие на соседних деревьях обезьяны, либо портит удар свист пролетающих над полем птиц. Но это удовольствие длилось недолго.

Сол Пинч терял мячики при каждом ударе, и без шестого чувства тамильцев запас дэнлопов растаял бы, как лед под весенним солнцем. Джим раз за разом выигрывал партии, и это лишало его удовольствия. Поэтому ему все больше нравилось тренироваться в одиночку, ранним утром в момент восхода солнца или в наступающих сумерках. Ати, кэдди-тамилец, темнокожий гигант, всегда сопровождал его и очень интересовался игрой хозяина.

Во время этих одиночных партий Джим подметил одну вещь, которая его заинтриговала. Четвертая лунка, Геката, была относительно удалена от третьей и пятой лунок, и требовался сильный удар, чтобы попасть на грин. В двадцати метрах оттуда площадка внезапно обрывалась – вырастала стена джунглей – стена высоких трав, желтых и острых, как сабля, из которой выглядывали зеленые деревца.

Когда мяч замирал в нескольких футах от лунки, и Ати брал из рук хозяина драйвер и подавал паттер, Джима вдруг охватывало незнакомое и крайне неприятное чувство. Болезненная судорога сводила мышцы предплечья; ему казалось, что по ручке клюшки пробегал электрический разряд, а когда он глядел на мячик, то терял всяческое чувство дистанции. Четыре раза из пяти мячик пролетал мимо лунки.

Ати смотрел на него, лоб его пересекала глубокая морщина, и он бормотал слова, которые Джим не понимал. Он несколько раз спросил тамила, что они означают, но тот качал головой и кивал, а затем отворачивался, глядя на высокотравье джунглей. Джим запомнил эти слова и попросил Барнстепла перевести их. Старый шотландец пожал плечами и сказал:

– Он как бы насмехается над вами. Сделайте вид, что не слышите их.

В этот момент в маленькое бунгало, служившее клуб-хаузом, вошел Сол Пинч.

– Как вы сказали, Галлахер? – стросил он.

Барнстепл живо вмешался.

– Пустяки, Пинч!

Потом повернулся к Джиму:

– Я вспомнил, что должен взять у вас нескольких тамилов для работ в порту, Галлахер. Придется на несколько недель поменять кэдди.

– Джим, – сказал Сол Пинч, когда они остались одни, – Барнстепл – отъявленный лгун. Думаю, Ати чего-то боится. Он бормочет про себя нечто вроде заклинания от злых духов. Будьте внимательны, эти туземцы не глупы и знают многое, о чем мы не подозреваем. Сейчас я задаюсь вопросом, почему Барнстепл назвал клуб Махия. Оно мне не нравится.

– По какой причине?

– Эээ… Так называют людоедку, громадную тигрицу, которая переплывает море с Минданао, чтобы отведать человечинки.

– И Ати отгоняет ее магическими словами? – засмеялся Джим.

– Нет, тамилы не очень боятся тигров, а те избегают столкновений с темнокожими, которые ловко орудуют криссом. Нет, Ати убежден, что один из самых опасных духов джунглей наблюдает за вами, когда вы играете у четвертой лунки…

– Опасный дух, – повторил Галлахер, взволнованный больше, чем хотел показать, ибо вспомнил о странном недомогании, охватывающем его рядом с Гекатой…

– Какое-то адское чудище с тремя головами и тремя телами, – продолжил Сол Пинч. – Тамилы утверждают, что он охотится совместно с Махией, отдающей ему большую часть добычи.

– Треп! – усмехнулся Джим.

Но смех его звучал натянуто.

* * *

Однажды в полнолуние, когда было тихо и свежо, а света хватало, как днем, Галлахер в одиночестве отправился на поле. Он осторожно пробил несколько раз по мячику, потерял один или два, и оказался у четвертой лунки. Когда он поднимал свой паттер, то учуял резкий запах хищника. Из травы вышел огромный тигр.

Позади огромной кошки двигалась странная ужасающая тень.

* * *

– Тигры редко нападают на белых, – заявил начальник округана Большом острове. – Мы организуем охоту, чтобы отомстить за смерть бедняги Галлахера.

– Одновременно займемся Барнстеплом, – сказал его помощник. – Он стал совершенно невыносимым. Сначала переведем его в другое место. Островитяне утверждают, что он занимается черной магией, и, похоже, так оно и есть. Его бой передал нам тетрадку, исписанную его рукой, где он говорит о своем желании принести в жертву человека, которым он восхищается, какой-то Гекате.

Начальник насторожился.

– Барнстепл уважал в мире только великих гольфистов, – пробормотал он.

– В тетрадке, – продолжал его помощник, – содержится множество магических формулировок, совершенно невероятных, а также рисунок этой дамы Гекаты… Брр… Дьяволица, не дай бог такая приснится в кошмаре!..

– Геката! – медленно процедил начальник. – Помню, чтодревние поклонялись злокозненному и адскому божеству, которого называли тройной Гекатой из-за ее трех голов.

– Тамилы, – добавил помощник, – имеют сходное божество – Нангалла – трехголовое чудище с разверстым брюхом, из которого торчат внутренности. Фу!

– Нангалла или Геката, не все ли равно, – вздохнул шеф. – Бедняга Галлахер, но это уведет нас слишком далеко. Загоним и убьем тигра, и переместим Барнстепла на новую должность.

– Ох уж этот Барнстепл, – проворчал помощник. – Что вы собираетесь сделать с чиновником, отравленном дрянным виски, даже если некогда он и был Князем Гоуффа шотландцев?

Господин Рам

Их было четверо в „Уйалд-Гровс-гольф-клубе“, кто знал чуть больше других об ужасном происшествии с Джином Клейвером – Эштон, Ренбрук, Силберманн и Джим Карленд, тренер. И „чуть больше“ означало почти ничего. Главное, что они были свидетелями предшествующих событий, хотя вряд ли что-нибудь в них поняли.

В клубе Джина Клейвера ненавидели, он был отвратительным игроком во всех смыслах этого слова; но без него „Уайлд-Гровс“ существовать бы не мог. Ему принадлежала большая часть поля.

Не из любви к гольфу, а из-за его тщеславия клуб мог организовывать в течение сезона турниры с роскошными кубками в качестве вознаграждения. Его усадьба „Элмс“ тянулась вдоль поля, их разделяла изгородь из кустарника. И иногда поверх этого зеленого барьера появлялось милое бледное личико с острым подбородком и глубоко сидящими глазами малыша Хью Клейвера.

Десятью годами ранее Джин Клейвер женился на гольфистке Дороти Десмонд, трижды выигрывавшей кубок Данбера.

Она была красива, но бедна – ее отец, Лорент Десмонд, славился как коллекционер крахов и провалов. Джин Клейвер спас его от банкротства, и через несколько месяцев, разорвав помолвку с Эдмундом Ренбруком, виртуозом-гольфистом, прекрасная Дороти вышла замуж за ниспосланного судьбой спасителя.

Она больше никогда не появилась на поле; невероятно ревнивый Клейвер опасался ее случайных встреч с бывшим женихом, с которым перестал здороваться, делая вид, что не замечает его.

Союз этот с самого начала был несчастлив. Но когда на свет явился маленький Хью, жизнь бедняги Дороти превратилась в ад. Слуги проговорились, что Джин возненавидел невинного ребенка за отсутствие сходства с ним, утверждая, что тот унаследовал темные глаза и острый подбородок Эдди Ренбрука.

Прошли годы. Хью, которого в первые годы отослали в какой-то провинциальный пансионат, был оттуда отправлен к родителям по причине слабого здоровья. Такова была, по крайней мере, официальная версия. Позже выяснилось, что учителя считали малыша умственно отсталым, и его присутствие в школе было нежелательным. Хью в ту пору исполнилось восемь лет. Это был щуплый мальчишка с нежным личиком, почти красивый, но вызывавший в людях какое-то беспокойство из-за огромных глаз и мраморно-белого цвета кожи.

Тогда Джин Клейвер решил воспитать его по собственному рецепту – он заточил его в комнате с грифельной доской, школьными учебниками и тетрадками, заставляя его решать задачи и спрягать латинские глаголы, наказывая тростью за ошибки и рассеянность. Одна из служанок покинула „Элмс“, бросив передник в лицо Клейверу и подав на него в суд – как-то она нашла малыша Хью, лежащего без чувств, с кровью на губах и с плечами, испещренными рубцами от ударов плети. Джин заявил в свою защиту, что использует метод, принятый в Итоне по отношению к плохим ученикам, но судья приговорил его к штрафу в пять фунтов.

Ненависть Джина к ребенку выросла еще больше и, не вмешайся президент „Уайлд-Гровса“, он бы с ним расправился.

Страх перед судьей и угрожающие взгляды Эдди Ренбрука сделали свое дело – малышу было разрешено ежедневно проводить час-другой в саду, к тогда из-за изгороди виднелось его личико – он со страстью следил за передвижением игроков по полю. Когда отца не было поблизости, Джим Карленд подходил к малышу и ласково разговаривал с ним.

– Тебе нравится смотреть на гольф.

– Да, да, мистер!

– А тебе хотелось бы сыграть самому?

– Еще как!

– Ну что ж! Однажды ты будешь играть…

– Правда?

Из прекрасных темных глаз малыша на мгновение уходила печаль, а его губы с горестной складкой в уголках рта пытались улыбнуться.

Однажды, когда Джим Карленд уверял его, что счастье близко, Хью с таинственным видом шепнул:

– Господин Рам мне тоже обещал это!

– Кто такой господин Рам? – осведомился тренер.

Хью отрицательно покачал головой.

– Я не могу сказать, но завтра утром мы будем играть с ним в гольф.

– Завтра?.. Малыш, отец никогда не пустит тебя на поле!

– Меня отведет господин Рам. Он придет за мной с восходом солнца.

– Послушай, Хью, ты не сможешь выйти из дома! – воскликнул удивленный Джим.

– Меня выведет господин Рам, – возразил мальчуган. – Он очень сильный, этот господин Рам, и он очень любит меня.

На повороте аллеи показался грузный силуэт Джина Клейвера, и малыш хотел было скрыться, но мгновением позже Карленд услышал звук сильнейшей оплеухи, а затем крик боли и рыдания. Он сжал кулаки и удалился, опустив голову. Он с огромным удовольствием отлупил бы толстяка Клейвера, но работу тренера по гольфу, которую он имел в клубе „Уайлд-Гровс“, найти было нелегко.

Однако Карленд был уверен, что юный Хью сказал ему правду. Утром он с первыми лучами солнца оказался на поле и спрятался позади хижины. Едва он там оказался, как услышал вдалеке сухие удары по мячику. Его удивлению не было границ, когда он увидел, как малыш Хью поднял драйвер и мощным свингом послал мячик на грин.

Карленд со своего места не мог уследить за траекторией полета мячика, а потому, крадучись, перебрался за хвойную поросль, откуда открывался вид на все поле. Он увидел, как Хью с предосторожностями установил мячик на песочный холмик, сделал два пробных замаха, а потом ударил…

Тренеру показалось, что он видит сон или стал жертвой галлюцинации. Мячик описал широкую дугу, высоко взлетев в небо, и, пролетев двести ярдов, опустился на грин всего в паре футов от лунки. И в то же мгновение флажок был извлечен невидимой рукой, и мячик скатился в лунку.

Джим услышал радостный крик ребенка, но сколько он не смотрел на то место, где Хью только что орудовал драйвером, он не видел никого – место было пустым.

Днем он заметил ребенка, выглядывающего из-за изгороди и подающего ему знаки.

– Мистер Карленд, – сказал он. – Господин Рам недоволен, что вы сегодня утром подглядывали за нашей игрой. Я попросил его не делать вам больно, потому что вы не злой. Он обещал мне, но не надо снова поступать так…

– Это господин Рам извлек флажок из лунки? – спросил тренер.

– Конечно… Он был моим кэдди. Мило с его стороны, не так ли?

– Я… я не видел господина Рама, – пробормотал Карленд.

– Его никто не может видеть, кроме меня. Это ясно, как день. Я его очень люблю… Он приходит всегда, когда я его зову.

– А как он выглядит, твой господин Рам?

Ребенок стал серьезным.

– Трудно сказать, мистер Карленд. Мне иногда кажется, что это дама, потому что ее лицо немного напоминает мамино, но оно намного больше… намного больше, и…

Хью задумчиво покачал головой.

– …Он также и лев, – проговорил он наконец.

– Ах вот как, лев! – пробормотал тренер. У него в голове все смешалось.

– Господин Рам обещал мне драйвер, я вам покажу клюшку завтра, – быстро закончил ребенок и убежал, поскольку в аллее раздались шаги.

Джим Карленд пошел прочь, но через несколько секунд его окликнули – над изгородью торчал Джин Клейвер.

– Вы с кем-то говорили, Карленд? – спросил он.

– Нет, – солгал тренер.

– Значит мне послышалось. Однако, предупреждаю вас – если вы еще раз заговорите с моим сыном, вам придется искать работу тренера в иных палестинах. А кроме того, я переломаю все кости этому проклятому отродью.

* * *

Ужасное событие произошло через десять дней. Карленд стоял у хижины вместе с Эштоном, Ренбруком и Силберманном и собирался продемонстрировать им удар, как вдруг между ними оказался Хью – никто не видел, как он появился.

– Господин Рам сказал, что я могу ее показать вам! – радостно воскликнул ребенок, протягивая тренеру клюшку весьма странного вида.

Силберманн схватил драйвер.

– Ну и ну! – воскликнул он. – Хью, откуда у тебя такая?

– Конечно от господина Рама! Он сказал, что короли, принцы и все друзья Солнца играли в свое время такими.

Эштон рассмотрел клюшку в свою очередь.

– Ручка отделана чистым золотом, – в волнении заявил он, – и ее украшает настоящая бирюза. Кажется, такие клюшки были найдены в некоторых египетских пирамидах.

– Пирамидах! – воскликнул Хью. – Господин Рам иногда рассказывает мне о них…

– Хью, спрячь эту клюшку, – сказал Карленд, – ибо, если твой отец увидит ее…

– Я больше не боюсь его! – возразил малыш со смехом. – Господин Рам сказал, что если он еще раз тронет меня, то я должен его позвать.

– И тогда? – спросил тренер.

– Господин Рам убьет и сожрет его… Так он сказал мне!..

– Неужели? – позади них раздался пронзительный смешок.

Из-за хижины вышел Джин Клейвер.

– Итак, – произнес он, – мой сын нашел способ удрать из дому, чтобы рассказывать здесь всяческие глупости, украв, не знаю где, драйвер, А кроме того он уверяет, что попросит какого-то господина Рама убить меня! Я позволил себе подслушать разговор, господа, и кое для кого это будет иметь серьезные последствия. А пока я запрещаю вам вмешиваться – придется отлупить эту маленькую каналью.

– Сами вы каналья! – крикнул Ренбрук.

Джин схватил Хью за шею и яростно потряс его.

– На помощь, господин Рам! – крикнул ребенок.

И тут же на поле обрушился ужас собственной персоной. Какой-то ураган пронесся над хвойной рощицей, деревья согнулись, как хлипкие кустики. Хижина разлетелась в щепы, и воздух сотряс могущественный рык. Джин Клейвер взлетел на шесть футов от земли, его схватило какое-то невидимое чудовище.