Текст книги "Свидание у Сциллы"

Автор книги: Жан-Мишель Риу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Именно с этой целью я вырвал мою книгу у прошлого и добавил эти несколько страниц. Я спрятал ее среди многих произведений на полке над моим столом. Мои притязания следует извинить, потому что я сделал это, хорошо зная здешних посетителей. Как поступит мой читатель? Он может осудить или оправдать меня, предать гласности или скрыть мою тайну, рассказать или умолчать о ней. Я не даю никаких советов.

Жизнь сама выберет фаворита, а я приду в Сциллу удостовериться, что книгу забрали. Разумеется, я умру раньше, чем узнаю свой приговор. В Сцилле немногие интересуются книгами. Пусть мой читатель знает, что я не предъявляю ему счета. Пусть он поступает с моим признанием, как ему заблагорассудится. Теперь я могу умереть спокойно.

Марсель Мессин. Закончено 21 декабря 1998 года». [6]6
  Напомним, что Марсель Мессин умер 21 января 1999 года.


[Закрыть]

Я прочел исповедь Марселя Мессина в самых гнусных условиях: в тесноте туалетной кабины, в спертом воздухе со смешанным запахом лаванды и дезинфекции. Я прочел двенадцать страниц очень быстро, вздрагивая каждый раз, когда кто-то дергал дверь кабины и, стараясь не обращать внимания на тех, кто устраивался по соседству и делал меня свидетелем своих интимных отправлений. Однако я не мог не заметить связи между тайной Мессина и местом, где она раскрыта.

Прошу извинить меня за эти сортирные подробности. Я привожу их для того, чтобы был понятен весь юмор моего положения.

Издатель написал двенадцать страниц, желая обрести покой. Он обращался к некоему разумному, независимому существу, способному внимательно выслушать его. Мессин угас с легким сердцем, уверенный в том, что его адресат будет тронут искренней печалью умирающего старика.

Надеялся он напрасно. Я не прочитал, а бегло ознакомился с записями и беспрекословно осудил и деда, и внука. На мой взгляд, Мессин отвечал не только за смерть Симона, но и за убийство Клауса.

Я ничуть не сомневался, что у меня в руках ключ к убийству Клауса. Поль Мессин обрек на смерть писателя, чтобы не подорвать репутацию своего издательского дома. Клаус нашел исповедь, и наследник знал это. Страха перед скандалом было достаточно, чтобы издатель превратился в убийцу.

От подлости, совершенной давно, как от брошенного в воду камня, до сих пор шли круги. Даже после смерти издатель продолжал расплачиваться за самый мерзкий поступок своей жизни. Пришло время платить по счетам и молодому Мессину.

Никогда в жизни я не чувствовал себя таким решительным. В придуманной мной истории философ побеждает. Он умирает, но за него мстят. Правда торжествует. На самом деле все произойдет в Сцилле, в день похорон. Я собрал листочки и вложил их в книгу, а книгу сунул под рубашку.

– Матиас, что ты делаешь? Матиас! – Я спустил воду, повернул замок и открыл дверь. Передо мной стояла расстроенная Ребекка. – Ты здесь уже четверть часа. Не хватает только тебя и Поля Мессина. Все в порядке?

Я кивнул и пошел к раковине, прижимая к груди книгу Мессина. Открыв кран с холодной водой, я взглянул в зеркало: на меня смотрело чужое бледное лицо с плотно сжатыми губами и решительными глазами. Сзади стояла взволнованная Ребекка. Извини, сестричка, что побеспокоил, но сейчас ничего тебе сказать не могу.

– Мне уже лучше. Подожди меня.

– Без вопросов! Выйдем вместе, и тем хуже для моей репутации. – Она подхватила меня под руку. – Идем, патрон. Здесь дышать нечем.

Я позволил увести себя. Следовало хорошо подумать и не ошибиться. На лестнице, ведущей в зал Сциллы, дышать стало легче. Подойдя к столу, я поздоровался с приглашенными. Нас будет двенадцать вместе с Мессином и тринадцать, если считать пустое место Клауса. В этом я видел знак свыше. Поняв, что должен действовать, я расположился за столом и начал наблюдать за гостями.

Для встречи, посвященной памяти Клауса, Поль Мессин пригласил смешанную компанию, состоящую из его друзей и людей респектабельных. Подготовив эту трогательную сцену, убийца заканчивал тасовать карты. Какие приложены усилия, чтобы собрать столько народу… И вообразить невозможно, что хозяин – убийца. Петр Славский из академии был первой жертвой безграничного лицемерия издателя. Огромный писатель приехал, несмотря на свой возраст и немощи. Его присутствие обрадовало бы Клауса, тем более что Славский сидел рядом с пустым местом, оставленным для покойника. Клаус обожал Славского, блестящего человека, чье бескомпромиссное творчество освещало темные страницы эпохи. Славский родился в первом году двадцатого века и когда-нибудь ему все-таки придется уйти. Клаус часто говорил мне об этом. Убежденный, что писатель неравнодушен к круглым датам, он опасался, как бы Славский не поддался искушению умереть в 2000 году. Клаус шутил. Он обожал Славского, и тот знал это. Сколько часов и дней провели они, очаровывая друг друга и обсуждая то, что любили и уважали один в другом?

Тщедушный старичок прислонился к спинке стула. Склонив голову набок, он словно считал крошки на скатерти. Его руки беспрерывно скользили от тарелки к стакану, затем он схватил вилку и постучал по столу. Славский казался растерянным и печальным.

Его молодая супруга, сидя справа, вела себя очень предупредительно. Время от времени она поправляла накидку на его плечах, но та сползала, и она предложила сиять ее. Резким жестом он отказался от этого, несмотря на жару. Писатель будто впал в забытье, не замечая даже шумной Семье, сидящей слева от него.

Журналистка была обязана приглашением специальному выпуску журнала «Чтение». Ребекка ничего не могла поделать. Безмерно гордясь тем, что будет сидеть за одним столом со Славским, но не зная его в лицо, Семье разговаривала со своим визави, литературным критиком Перье, чье ядовитое перо никогда не щадило Клауса. Перье пришел не из любви к Клаусу: этот талантлизый и влиятельный человек был необходим издательству Мессина. Если ему не угодить, он, не колеблясь, напакостит. Сейчас этому было особенно важно помешать, потому что типографии Мессина готовили переиздание Клауса. Перье мог содействовать тому, чтобы книга разошлась, равно как и спровоцировать провал. Достаточно одного острого словца, которые всегда были у него наготове.

И Перье, и Семье пригласили по сугубо профессиональным причинам.

Я не видел в этом ничего дурного. Когда наступит час истины, эта пара может пригодиться. Их желчь и яд будут для меня лучшим оружием. Пока пусть поговорят. Я догадывался: Семье убеждает Перье сотрудничать с журналом чтение», но по мимике критика понял, что журналистка партию проиграла.

Следующим был член административного совета издательств Мессина. Этот человек хорошо знал о роли Хентца в издательских делах, хотя, очевидно, не разбирался в людях, окружающих его. Облаченный в серый узкий костюм, он ждал появления Поля Мессина, изредка поглядывая на размахивающего руками рыжего бородача, который сидел напротив него.

Скульптор Селериус, а речь идет именно о нем, приехал из Менерба в Южных Альпах, куда сам себя сослал. Этот пылкий гигант считался одним из самых верных людей в окружении Клауса. Эту честь он разделял со своим соседом, художником Блаошем. Оба говорили о покойнике, упорно вспоминая самые забавные случаи, и в их смехе я слышал искреннюю скорбь.

Я заканчиваю список Гайаром, директором изданий Клауса, нелепым Форткастом, бросающим безумные взгляды на акционеров и, наконец, Ребеккой. Об этом будут вспоминать. Я же сижу напротив пустующего места Клауса.

Шестеро – с одной стороны, шестеро – с другой. Место Поля Мессина пока свободно. Молодой наследник выбрал место в конце стола, чтобы дирижировать обедом.

Стараясь отключиться от настоящего, я опустил голову. Книга Марселя Мессина у меня под рубашкой. Я повторял свой план, вспоминая все обстоятельства, приведшие меня сюда и наводящие на мысль, что Поль Мессии убил Клауса Хентца.

Узнав о прошлом Марселя Мессина, Клаус раскрыл тайну издателя. Подлость, совершенная этим человеком, легла в основу теории Клауса о позоре XX века. Варварство и жестокость идут рука об руку с ложью, когда эта зараза проникает в мир идей. Преступление Мессина серьезно: ведь своими успехами он обязан отчасти тому, что его принимали за героя.

Честь и мужество? Вздор! Старый Мессин такой же, как все. Клаус не ошибался, говоря, что в XX веке не было ничего хорошего.

Со своей обычной прямотой Клаус собирался открыть правду. Шла ли речь о романе, как полагали его родители? Сомневаюсь. Об эссе, как продолжении памфлета против фанатизма, о статье, разоблачающей тайну? Форма не имеет значения. Хентц, скандальный автор, будет говорить. Я признателен независимому человеку, которого так любил за его независимость. Он вел такое же расследование, как и в те времена, когда отправлял свои хроники с края света. Дело сделано, Клаус будет атаковать. Совесть превыше всего!

Увы, Поль Мессин, унаследовавший империю деда, разрушил замыслы Клауса. Интересуясь прошлым Марселя Мессина, Клаус расспрашивал о Сопротивлении Пьера-Эжена Гено, а когда старик заболел и лег в больницу, писатель пришел к нему домой и выудил у его жены драгоценные документы.

Обнаружил ли Клаус в бумагах Гено свидетельство о том, что тот обвинял Мессина? Было ли в этих бумагах хоть что-то, порочащее издателя? Разумеется, да, а если нет, то как объяснить ярость умирающего, который потребовал, чтобы жена сожгла фотографии, бумаги и все остальное?

Гено поступил как преданный друг, спасая добрую память об издателе. Прежде всего исчезли доказательства вины Марселя Мессина. Потом Гено сообщил внуку, что очень любопытный человек тревожит покойников. В таком случае внук должен был узнать от Гено о подлости, совершенной его дедом, и уничтожить все, что указывало на связь Симона с Марселем.

Мне не составляло никакого труда представить, какая паника охватит молодого Мессина. Любопытный человек, о котором говорил Гено, сомнительный тип. Ему доверять не стоит. Что знал Хентц? Что приготовил? Он же выяснил, что Поль Мессин приезжал на болота Ла Бриера. На обратной стороне фотографии были слова Клауса: «Писать – значит лгать», и они подтверждали худшие опасения.

Хентц обо всем расскажет, и произойдет катастрофа. Когда он это сделает? Издатель, наблюдая за автором, стал злейшим его врагом. Тайно Поль готовил ответный удар. Если надо, он пойдет на преступление, чтобы заткнуть рот философу. Сопоставив все факты, мы приходим к мысли о преднамеренном убийстве.

Воспоминания о застолье Мессина три дня назад, когда Клаус блистал среди приглашенных, вызвали у меня тошноту. Он был в прекрасной форме и обсуждал глобальные проблемы века, пренебрегая издателем. Играя с огнем, Клаус подготовил свое поражение. Теперь я лучше понимаю его способ выражать свои мысли: он говорил горячо и громко с полным презрением к окружающим. Мерзавцы ошибались, считая Клауса злобным бунтовщиком. Его крики имели одну цель: осветить темные лабиринты человечества и выпустить на свободу истину. Смерть Клауса – невосполнимая утрата. Скоро мы будем рыдать о его бесчинствах. Клауса будет не хватать. Мне уже не хватает.

В этот момент я так ненавидел молодого Мессина, что мог бы задушить его. Меня удерживало только воспоминание об обеде в пятницу, когда я сам стал косвенным виновником безумного поступка издателя. Простое совпадение? Рассказывая, я не подозревал, что сам провоцирую убийство Клауса. Движимый желанием заинтриговать, я породил трагедию. Моя вымышленная история сделала меня соучастником преступления. Самое же абсурдное, что мной не написано ни строчки, а сюжет подсказан мне Клаусом.

С другой стороны, я не забыл, что именно Клаус направил меня по следу. Самым неожиданным, возможно, был способ, которым он подсказал Мессину мотив для убийства. «По какой причине, – спрашивал Клаус, – убьют философа?» Ничего такого, чтобы напугать Мессина и заставить действовать.

Что скрывала провокация Клауса? Что он хотел найти, побуждая меня к поискам темного прошлого Мессина, обнаруженного им? Сейчас я спрашиваю себя, не хотел ли Клаус разделить со мной тайну, не зная, что с ней делать? Полагал ли он, что, узнав, я буду молчать. У меня не было времени подумать над этим. За столом зашевелились, стулья задвигались, что означало прибытие Поля Мессина. Задумавшись, я поднялся с опозданием, хотя он направлялся прямо ко мне. Даже ответить на его приветствие было бы непростительно, но я сделал хуже: пожал ему руку.

Издатель прошел на свое место, но не сел, а призвал к тишине. У него есть для нас, сказал он, весьма важное сообщение. Прежде всего он благодарил нас за то, что мы все собрались. Это дорогого стоит, хотя и противоречит тому, что говорил Клаус о людях мыслящих и творческих. Разозлившись, я заерзал на стуле и сделал вид, что встаю. Мессин заметил это. Быстрым жестом он попросил меня подождать, так как еще не закончил. Возможно, вы не поверите, но я подчинился.

Приняв благожелательный вид, Поль рассказал, почему приехал так поздно. Он прибыл сюда, чтобы утешить нас и покончить с тайной, окружающей смерть Хентца.

Я услышал, что убийца Клауса Хентца арестован сегодня днем. Преступник во всем сознался. Известен мотив. У следователей нет никаких сомнений. Для них дело закрыто. Спасибо полиции за оперативность. Дорогие друзья, порадуемся этой новости. Смерть Клауса не останется безнаказанной. Могу добавить, что нам разрешено подготовить информацию об этом. Благодарю за внимание.

Сказав это, он сел.

Гости пришли в возбуждение. Перье и Семье хотели сразу же позвонить.

Рыжий гигант Селериус встал во весь рост и, воздев к небу огромные ручищи, заорал, что задушит убийцу. Гай-ар распустил узел черного галстука. Блаош плакал горючими слезами. Ребекка делала то же самое. Толстая накидка Петра Славского сползла на пол, и его взволнованная жена пыталась поднять ее. Форткаст и его серый двойник – представитель акционеров издательств Мессина – воображали себя зрителями.

Совершенно опустошенный, я наблюдал за Мессиной, который с удовольствием оглядывал своих гостей. Наконец он посмотрел на меня. Увидев мой отсутствующий взгляд, он приподнял бровь, вскинул голову и спросил:

– Что с вами, Матиас? – Моя решимость исчезла. Уже готовая отповедь застряла у меня в глотке. Атаковать? Во имя чего? Сказать издателю, что он лжет? К сомнениям, одолевавшим меня минуту назад, добавилось спокойное сообщение издателя, изменившее мои прежние намерения. Убийца Клауса задержан. Мне остается лишь прижимать к груди книгу Мессина. – Что-то не так, Матиас? Эта новость не порадовала вас?

Мессин настаивал. Он торжествовал. Я должен ответить, произнести фразу, подобную холодному душу.

– Меня беспокоит, что за столь короткий срок достигнуты такие результаты, – сказал я. – Как быстро закончили следствие…

– Как в детективных романах! – иронически отозвался Мессин. Он торжествовал.

– Не спешите, – тихо проговорил я. – В рассказе о хорошем полицейском называют имя преступника и мотив. Поведайте нам, Мессин, кто убил Клауса и почему? – Я повысил голос, хотя гости и так замерли, стараясь ничего не пропустить.

– Правда, кто убил Хентца?

Неподражаемая Семье пришла мне на помощь и тут же получила прощение за все свои проказы. Мессин снова призвал к тишине. Он уверенно достал из кармана желтый листок, развернул, надел очки, долго расшифровывал написанное и, сняв очки, посмотрел на меня:

– Речь идет о некоем Сетоне. Аксель Сетон. Это дело рук неуравновешенного человека.

– Но почему он убил Клауса? – грянул великан Селериус, перегнувшись через стол.

– Судя по его заявлению, из-за написанного Клаусом памфлета о фанатизме. Клаус боролся со всеми формами экстремизма, включая и религии. Убийца – член секты правого толка. Он уверяет, что никакого давления на него не оказывали. Он сам решил убить Клауса. На всякий случай допросили его гуру. – Мессин вздохнул. – Хентц стал жертвой свободомыслия и нежелания идти на уступки. Он погиб от пули фанатика.

– Я так и знала! – возликовала Семье и схватила свой мобильный, чтобы связаться с редакцией. Кусая ногти на левой руке, притоптывая ногами, она требовала редактора, который работал над номером «Чтения», посвященного Хентцу. Если повезет, Семье успеет вставить в текст последнюю информацию. – Я так и знала… – Она была крайне раздосадована, услышав, что он уже сдан в печать.

Знать – вот в чем разница между мной и журналисткой. А я, я больше ничего не знал.

10

Меня бросает в дрожь при воспоминании об обеде у Сциллы, так оно живо и выпукло. Прежде чем воскресить его в памяти, я постарался успокоиться. Прошло три дня. Снова пятница. Ничего не случилось. Мало-помалу моя надежда отомстить за Клауса улетучивается. Я признаю свое бессилие и поражение. В этой последней главе мне остается лишь описать, что произошло, доверить мою историю тому, кто найдет ее, и попросить его сделать то, что мне не удалось.

От той или того, кто читает меня, я требую самого пристального внимания. Вам, кто взял спрятанную на полке Сциллы рукопись, я объясню свой поступок. Не бросайте ее, пока не прочтете до конца, хотя бы из любопытства. Случаю было угодно, чтобы вы заинтересовались книгами Сциллы. Как и я, вы подняли глаза, подошли и взяли рукопись, лежащую в обложке песочного Цвета. Вспомните, точно так же и я нашел книгу Марселя Мессина. Возможно, слово или знак указали вам на узкую щель, которая ведет ко мне, и вот мы уже связаны одной и той же историей.

Я заплатил за свой поступок. Я унаследовал тайну, измучившую меня. Я попытался вытащить на свет то, что спрятал другой. Как видно, я проиграл. Из последних сил я протягиваю вам руку. Отныне действовать будете вы. Хотите? Прежде, чем вы решитесь и рукопись станет вашей, позвольте мне досказать конец истории.

Потрясенный выступлением Поля Мессина, я не мог выговорить ни слова. Убийца оказался экстремистом. Смерть Клауса Хентца стала следствием его памфлета. Никакой связи с запоздалой исповедью старого издателя не существует. Прижимая его книгу к груди, я пытался осознать услышанное. Увы, ни тело, ни мысли не подчинялись мне. Я тупо уставился на тарелку с раками, при воспоминании о которой меня до сих пор тошнит. Пока я рассматривал это блюдо, Калин Семье терзала телефон, стараясь убедить своего директора включить дополнения в сданный в набор номер «Чтения».

Другие не отставали от нее, комментируя сообщение, которое только что опровергло мою гипотезу. Все забыли о смерти Клауса. Новой темой разговора стал фанатизм. Примеры, приводимые собравшимися, доказывали, что во все века жизнь проповедника идей подвергалась опасности. Опыт Славского подтверждал это. В 1918 году его чуть не расстреляли за то, что он выступил в защиту «Огня» Барбюса, в 1939 году Славский отказался носить униформу; в 1960-м – встал в ряды алжирских пацифистов. Славский очнулся, Славский оживился. Молодая жена пожирала его глазами. За столом восхищались ясностью ума больного старика. Ни о Клаусе, ни о том, зачем собрались, уже не вспоминали. Даже имей я мужество напомнить об этом, у меня ничего не получилось бы. Едва слышный голос Славского заворожил всех. Его слушали молча.

Подняв голову, я встретился взглядом с Ребеккой. Она волновалась. Я подмигнул ей. Ребекка сделала вывод, что со мной все в порядке. Она внимательно слушала Петра Славского. Весь XX век прошел торжественным маршем. Посыпались анекдоты.

Я посмотрел на другой конец стола, где сидел успокоившийся Поль Мессин. Издатель ни в чем не виноват, он не убивал. Если только он не задумал убийство и не подстроил ловушку. Но нет, его вялое лицо не вязалось с образом преступника. Поль Мессин ничего не выгадывал от смерти Клауса. Чем дольше продолжался обед, тем слабее становились мои аргументы. Виновность наследника я считал все менее и менее вероятной.

В струйках пара горячих блюд обозначилась убогая правда. Смерть Клауса – такая же история, как и история Мессина. Они шли параллельно и не могли пересечься даже в конце. Клауса убили по другой причине, и обнаруженная им тайна, которую он передал мне, не имела к этому никакого отношения.

После продолжительного разговора с редакцией вернулся Перье и подтвердил самые худшие предположения. Бесцеремонно прервав монолог Славского, он сообщил, что получил дополнительную информацию. Его умоляли рассказать. Перье кусал губы, поглядывая на Калин Семье, свою конкурентку. Все настаивали, и он уступил.

Сказанное Полем Мессином подтвердилось. Сетон точно был убийцей. Гипотеза о том, что убийство совершено по приказанию гуру секты, изучается. Сетон заговорил. Последняя надежда найти преступную связь между Клаусом и Мессином улетучилась. Полоумный Аксель Сетон взял вину на себя. Письмо, адресованное СМИ, издательству Мессина и полиции, содержало сведения, что дело связано с верхушкой секты, которая находится под чьим-то высоким покровительством. Это был акт сумасшедшего, уничтожившего ненавистный ему символ свободомыслия. Хентц мертв, хотя многие не хотят в это верить.

Собравшиеся обменялись смущенными взглядами. Только Мессин сдерживал улыбку. Смерть Клауса стала для него счастливым случаем. Такой конец устраивал Мессина. Его цинизм взбесил меня. Поль Мессин не убивал, но на что бы он решился, не сделай этого фанатик? Да, Мессин не преступник, но ничто не мешало ему задумать убийство.

В эту напряженную минуту, когда все представлялось возможным, ко мне обратилась Ребекка:

– Матиас? Это тебе… – Я понял смысл ее слов, посмотрев вокруг. Перед каждым поставили кусок сладко-соленого торта, и каждый из нас, кроме меня, держал в руке листок бумаги с кратким выступлением. – Матиас! Тебе слово.

Выступление? Я ничего такого не приготовил, потому что собирался разоблачать Поля Мессина. Я задаю вопрос, вам, читатель: следовало ли мне сообщить о фактах, найденных Клаусом? Я не знал, такова ли была его воля. Он проторил мне путь, расставил все указатели, открыл мне глаза. Клаус сделал все это для того, чтобы открыть тайну, но он не обнародовал ее. А я, что должен делать я? Клаус ушел, не оставив мне инструкций.

– Матиас?

Ребекка обратилась ко мне тихо, как к больному. Я пробормотал три бессмысленные фразы и умолк. Петр Славский искоса взглянул на меня, не веря, что пустые слова, сказанные с шокирующим безразличием, произнес самый близкий друг Клауса.

Мы встали из-за стола. Близился час похорон. Этот страшный понедельник приготовил еще одно испытание: предстояло встретиться с матерью, убитой горем. Ребекка была права. На лице мадам Хентц запечатлелись следы ее страданий. Лоб, щеки, губы были испещрены глубокими морщинами, похожими на шрамы. У этой женщины не осталось для воспоминаний ни вещей, ни фотографий. Она утратила их в 1943 году.

Ребекка представила нас друг другу. Мадам Хентц немного оживилась, узнав, кто я, и обняла меня. Ее воспаленные глаза были сухими. Она прижалась ко мне, и я ощутил ее сиротство. Лицо ее приняло детское выражение. Ежонок пришел умирать на порог своего дома. Свернувшись в клубок, закрыв глаза, он дрожал уже Два дня, отказываясь от молока. И я знал, что он умрет, как только перестанет дрожать. Мадам Хентц уткнулась лицом в мою куртку. Так долго сдерживать слезы я не мог.

Наконец она отстранилась. Ее муж ласково коснулся моей щеки. У него были голубые глаза и пронзительный, как у Клауса, взгляд. Он взял меня за руку, и я занял место в процессии рядом с ним. Мы двигались по большой аллее кладбища. Стараясь приноровиться к его шагу, я представлял себе, что иду с Клаусом. Господин Хентц не выдержал только раз. Об этом инциденте потом много говорилось в прессе.

Несмотря на точные указания Ребекки, вся аллея была заставлена венками. Один из них не походил на другие. Среди черных только этот был белым. Сначала на нем остановился один взгляд, затем другой, а вскоре уже все стали расталкивать друг друга локтями и шушукаться. Скандал разразился из-за Селериуса, скульптора.

Увидев венок, он швырнул его на землю и начал топтать. Однако все успели прочесть слова на ленте: «Покойся в дерьме, в котором ты столько копался». Господин Хентц, зарыдав, закрыл рукой глаза жены. Я поиска взглядом Поля Мессина, мы переглянулись. В полной тишине он покачал головой, что означало «нет». Он не несет ответственности за это.А за все остальное?

Это было единственное объяснение, которое я получил от него. С тех пор мы избегали друг друга. В суете и толчее, сопровождавшей безумный спектакль похорон Клауса, Мессин не участвовал. Я еще долго оставался с родителями Клауса. Потом Ребекка проводила их до Версаля. Она пригласила меня поехать вместе с ними, но я отказался. Ребекка настаивала. Как объяснить ей, что я больше ничего не хочу знать о тайнах Клауса?

В течение трех дней жизнь постепенно входила в свое русло. Во вторник я писал продолжение романа. Ночью закончил десятую главу. В среду готовился к передаче Уисклоса. Ребекка не оставляла меня. Она сделала заметки о каждом приглашенном авторе, а после обеда, подбадривая, отвезла меня на своей машине на телевидение, где и представила Уисклосу. Передача прошла успешно. Вначале Уисклос обратился ко мне. Смерть Клауса стала главной темой. Я был его близким другом. Уисклос требовал подробностей, воспоминаний, анекдотов.

Я стал биографом, адвокатом Хентца, и эта роль, казалось, очень подошла мне. О моей книге Уисклос говорил мало, но Ребекка считала передачу успешной. В передачах такого рода важно только создать имидж, а я производил впечатление человека правдивого. Поэтому мою книгу раскупят независимо от того, что я написал. Меня прочтут благодаря Клаусу и тому, что я сказал о нем.

Конечно, я не заикался ни о тайне Клауса, ни о Мессинах, ни о терзающих меня сомнениях. О многом еще надо рассказать: пансион, смелость Клауса, его бунт против установленного порядка, скандал с журналом, его эскапады, молчание, его путешествия. Воспоминания набегали волнами и широко растекались в священной тишине оцепеневшей площадки. В заключение Уисклос заявил перед камерой, что жизнь Клауса следовало бы описать в романе, и посоветовал мне сделать это. Я обещал подумать. Уисклос так и не спросил меня о моем будущем романе, хотя Ребекка столько говорила ему о нем. Он, должно быть, забыл. После передачи всем приглашенным предложили шампанское. Собравшиеся поздравляли меня.

В четверг я пожинал плоды участия в передаче Уисклоса. Ребекка оказалась права. Книготорговцы обрывали телефоны издательства Мессина. Моя книга раскручивалась. Тысячу экземпляров можно будет продать за один день, не говоря уж о шести месяцах. Ребекка названивала мне весь день, передавая добрые вести. Звонил и Лефур.

– Прекрасная презентация. Славная будет работа. Но скажи, нельзя ли использовать сюжет, о котором ты говорил? Смерть интеллектуала – это ли не повод написать о жизни Клауса? Никто не сделает этого лучше тебя. Ты должен воплотить свои идеи. Но не будем говорить об этом, пиши тайно. Чем больше загадок, тем больше шума вызовет книга. Ты сделаешь нам прекрасный подарок, написав о том, кто же такой был Клаус.

Не успел он повесить трубку, как позвонил Гайар. Мы должны пообедать вместе, чтобы обсудить проект. Я отклонил предложение.

– Может, позже, когда вы закончите роман, о котором говорили у Сциллы?

Я промолчал. Он холодно попрощался и повесил трубку.

Пришла очередь господина Хентца. Он видел меня по телевизору. Ребекка предупредила его. Он благодарил меня за то, что узнал много нового о Клаусе. «Наш сын был скрытен, и вы, конечно, знали его лучше, чем мы». Я не посмел возразить ему. В тот же вечер объявилась Мари, красотка «газированного Перье». Она меня тоже видела.

– Значит, вы сказали правду? – взволнованно проговорила Мари. – Вы действительно писатель. Что вы сейчас пишете?

Мне хотелось быть искренним. Мари была так настойчива. Надо довериться девушке.

– У меня есть замысел романа, который… – И тут же пожалел: как и другим, я едва не соврал и ей. Но она перебила меня:

– Я предпочитаю ничего не знать. Позвоните, когда сможете.

Догадывалась ли она, что у меня уже нет номера ее телефона?

Только Мессин не позвонил мне. С ним бы я был, без сомнения, откровенен. Странное чувство подсказывало мне, что он позвонит, но Мессин игнорировал меня. Ни слова, ни знака. Он не поздравил меня с выступлением у Уисклоса, не сказал: «Подведем счет, объясните, что было с нами в понедельник у Сциллы?» Я бы задал ему вопрос и выслушал бы его. В обмен на признания Мессина я пообещал бы сохранить его тайну. На это у меня хватило бы смелости. Но ждал я напрасно: он не позвонил.

Ночью в пятницу я заново пересмотрел свои вопросы. К рассвету созрело решение: свою незавершенную историю я вложу в обложку песочного цвета и спрячу ее у Сциллы среди книг – для того, чтобы однажды она попала в ваши руки. День настал, дело сделано.

Я представляю вас смелым и любознательным. Эти качества необходимы, чтобы взять книгу или манускрипт у Сциллы. Именно поэтому я доверяю вам свою рукопись. Смелость и любознательность надо объединить, чтобы сделать то, на что я не отважился. Успокойтесь. Никакой крови, никакого насилия. Речь идет только о том, разглашать тайну Мессина или нет? Решать предстоит вам.

Перед тем как вы погрузитесь в чтение, позвольте мне объяснить, почему сам Клаус не ответил на этот вопрос. Он много сделал, чтобы возбудить мое любопытство, но так и не сказал, какую цель преследовал. Вот почему я промолчал у Сциллы. Я долго размышлял над этим. Отношения, связывавшие нас, позволили мне высказать следующее предположение.

В недобрый час обнаружив тайну Мессина, Клаус тотчас пожелал публично осудить преступную трусость старика. Резонанс был бы громким, и это походило бы на борьбу титанов, как заявлял у Сциллы Клаус. Все увидели бы лживого издателя, выдававшего себя за гуманиста. Но прокурор должен быть беспристрастным, а Клаус таким не был.

Страдания его семьи, потеря близкого человека, страшная судьба которого напоминала участь Симона, не позволяли Клаусу отнестись беспристрастно к поступку Марселя Мессина. Вот почему он не стал писать роман. Нечего писать, нечего искать, потому что дело носило слишком личный характер. Порядочность заставила Клауса уважить последнюю волю старика, терзавшегося от угрызений совести. Марсель Мессин написал об этом. Он соглашался предстать перед судом, но требовал судью независимого, не связанного с ним лично.Дальнейшие поступки Клауса обусловлены этическими соображениями. Чувствуя, что не сможет сам заняться этим, он поручил это мне. По ошибке, по дружбе или потому, что считал меня трусом.

Вот этим все и объяснялось: следы, которые Клаус постепенно указывал мне; идея написать роман; интрига вокруг его смерти; тайна между автором и издателем; наконец, отправленная мне книга Мессина. Разве он не оставил на автоответчике обещание раскрыть тайну, если я сам не справлюсь? Как настоящий учитель, Клаус постепенно готовил меня к тому, что суд должен свершиться. Он хотел, чтобы я сам решил вопрос: предать тайну огласке или нет.