Текст книги "Монсегюр и загадка катаров"

Автор книги: Жан Маркаль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

Конечно, пещера Ломбрив вызывает любопытство и восхищение. Она огромна. Различные скальные залы, следующие один за другим, демонстрируют редкое разнообразие известковых отложений, сталактитов и сталагмитов. Кроме того, здесь можно в изобилии увидеть загадочные рисунки, распаляющие воображение самого рационалистичного посетителя, и собрать богатый археологический «урожай». В течение всего XIX века этим широко пользовались искатели, бывавшие здесь из любопытства или в корыстных целях.

В 1877 году археолог Гюстав Марти так описал результаты осмотра пещеры Ломбрив: «Когда строили лестницы, ведущие на дно „Большого зала“, для установки ступеней удалили сталагмитическое перекрытие этих помещений, нечто вроде объемистых плит, и нашли в большом количестве человеческие останки. Я достиг этого места… Кладбище находится в самом конце коридора. Вошел в этот скорбный зал, где было погребено более пятисот человек и чьи останки были покрыты сталагмитными слоями. Эта комната имеет 82 м длины, ее средняя ширина составляет 18 м, включая большую нишу, находящуюся справа, высота колеблется от 8 до 15 м, зал полностью перекрытый. В этом месте нашли в большом количестве человеческие останки, чем и объясняется название, которое дали ему проводники… Отсюда в большом количестве извлекли бронзовые изделия тех времен, очень примечательные, топоры из шлифованного камня, бронзовые рыболовные крючки, волчьи, собачьи и лисьи зубы с проделанными отверстиями; некоторые из этих изделий помещены в музеи естественной истории в Тулузе и в Бордо.

В конце кладбища есть проход под названием Пустыня Сахара, названный так проводниками… Немного дальше проход делает небольшой изгиб, очень малозаметный; в центре этой дуги есть небольшое углубление, тоже присыпанное песком; покопавшись в нем, я нашел человеческие останки и волчьи и лисьи зубы с проделанными отверстиями. В этом помещении я обнаружил человеческие останки, очаги с углями, четыре сланцевых литейных формы: одна – для шпилек, вторая – для наконечников шнурков, третья формовала нечто вроде большой булавки или игольницы, четвертая – для литья копейных наконечников, прекрасной работы и очень хорошо сохранившаяся. Внутренняя часть этой формы состоит из двух частей, между которыми заключался бронзовый сердечник, предназначенный для формования полости втулки; я нашел также несколько черепков глиняной посуды»[4]4
  Marty, Gustave. Les grottes de l’Ariège et en particulier celle de Lombrives. Toulouse. 1877.


[Закрыть].

Похоже, уже общепризнано, что захоронения и мастерские, открытые в пещере Ломбрив, бесспорно относятся к протоисторическим, если не к доисторическим временам. Журналист Жюль Метман, никогда не претендовавший на знание археологии и не озабоченный научной историей, собирался только поупражняться в сочинительстве милых историй на фоне природных декораций, чтобы растрогать читателей. В газете «Мозаика Юга» в 1892 году он писал:

«Вход в пещеру Ломбрив открывается со склона горы, почти напротив водолечебницы; в прошлом году я посетил эту пещеру с большим удовольствием: я никогда не видел соборов, своды которых были бы более дерзкими, а нефы – более просторными; я не знаю дворцов, галереи которых были бы более широкими, более гулкими, более правильно проложенными. Я до сих пор с волнением вспоминаю момент, когда мы вчетвером достигли крупнейшего зала этой чудесной пещеры, каждый держал тусклую свечку, бледные отсветы огонька которой наполовину освещали белые сталактиты, свисавшие со свода или возносившие от земли свои фантастические формы, и мы затянули глухим и заунывным голосом первые строфы „Dies irae“, а потом во все горло спели восхитительную партию хора из третьего действия „Роберта-Дьявола“»[5]5
  Цит. по: Bernadac, Christian. Montségur et le Graal: le mystère Otto Rahn. Paris: France-Empire. 1978.


[Закрыть].

Тон был задан. И Жюль Метман использовал его, чтобы рассказать о событии, якобы случившемся в 1802 году в области Юсса и в пещере Ломбрив. Мол, контрабандисты, ставшие матерыми разбойниками, использовали эту пещеру как логово, и поскольку их бесчинства стали невыносимыми, пришлось вызвать войска. Солдаты вступили с разбойниками в страшный бой, и прямо внутри пещеры началась ужасная сеча между разбойниками и солдатами. И Жюль Метман, рассказав об этом в энергичном стиле, можно сказать, даже с эпическим размахом и подлинным литературным талантом, закончил так: «Пещера и по сей день хранит в некоторых местах следы побоища, только что описанного нами, и множество человеческих черепов и остовов, кое-где словно втоптанных в землю, доказывают: как бы ни старались собрать и вынести наружу останки жертв этой кровавой экспедиции, их число было настолько значительным, что для многих, несмотря на все эти старания, могилой служит то же место, где они расстались с жизнью».

Вполне возможно, что разбойники использовали пещеры Юсса как логово или как склад, особенно во времена, когда народная вера помещала в недра земли переходные, даже пугающие миры, где бывает только нечистая сила. Во время оледенений доисторической эпохи в этих пещерах жили, потому что они представляли собой единственное возможное убежище, а в эпохи, когда можно было жить на поверхности, эти пещеры, прежде всего глубокие и мрачные, вызывали особый ужас, и народное воображение населяло их разнообразными чудовищами. Может быть, в эти каверны дьявола люди входили только в случае крайней необходимости, кроме отдельных смельчаков, якобы открывавших там сокровища иного мира или предававшихся непристойным обрядам. Сборники легенд всех местностей, и особенно Пиренеев, обязательно сообщают о странных явлениях близ пещер такого рода; здесь, разумеется, обитает знаменитая Белая дама, и именно сюда она уводит детей, которых похищает в деревнях; здесь собираются людоеды, весело угощаясь человеческим мясом, и проводят свой шабаш черти в обществе ведьм – только последние и не боятся туда проникать. Пещеры – это запретный мир.

Но потому этот мир и влечет к себе.

В том же конце XIX века, когда эрудиты центра кантона, как их изящно называли, собирали все устные народные предания, какие могли найти, чтобы заполнить страницы бюллетеней научных обществ, один окситанский писатель, Наполеон Пейра, очень влюбленный в свой край, опубликовал «Историю альбигойцев» в трех томах. В третьем томе можно прочесть такие строки, посвященные пещере Ломбрив:

«Как пролить свет на эту мрачную драму, произошедшую более пятисот лет назад, на глубине 2000 метров под землей, от которой не осталось иного свидетельства, кроме немой груды наполовину окаменевших костей?» И нас резко вталкивают в мир катаров 1244 года: «После того как благочестивый Луп из Фуа пришел молиться в пещеру Орнолак, пять-шесть сотен горцев, бежавших из своих селений, мужчин, женщин, детей, поселилось в этом мраке и образовало вокруг катарского пастыря нечто среднее между мистической колонией и станом дикарей. Организовался новый Монсегюр – уже не рыцарский, как тот, и не вознесенный к облакам, а, наоборот, мужицкий и затерянный в полости горы, в бездне, проделанной дилювиальным потоком».

Допустим. Но это не все: пещеру Ломбрив обнаружила инквизиция и окружили королевские войска с благословения недавно обратившегося в ортодоксальный католицизм сеньора де Кастельвердена, владельца территории Орнолак, на которой находится пещера. «Сенешаль проник под обширный портик, вломился во внутреннее горло и полагал, что захватит всех разом, как выводок диких животных в глубине логова, под ротондой Лупа из Фуа, выхода из которой не было. Но это двойная пещера – точнее, так: восточный коридор протяженностью четверть лье, который он как раз миновал, представляет собой только преддверие верхней галереи, втрое более глубокой, чем основная пещера.

На эту галерею можно было влезть по перпендикулярной стене высотой в двадцать четыре фута, вертикальной, но разделенной пятью-шестью выступами, на которые были положены деревянные ступени. Катары, убрав за собой эти ступени, тотчас стали недостижимыми во мраке их подземного навеса. Католическое войско, рассчитывавшее загнать их в ротонде в тупик, само было пронзено, раздавлено, поражено градом свистящих стрел и скачущих каменных глыб, а также дикими завываниями, прокатывающимися по этому темному зеву, которые, по мнению геологов, изрыгает океанский поток».

Эпический стиль этого описания безупречен. Беда в том, что Наполеон Пейра желает быть не писателем, а историком. Он продолжает так: «Сенешаль отступил, собрал убитых, заделал камнем узкое восточное горло и замуровал катаров-победителей в их укреплении, ставшем их могилой. Он еще несколько дней простоял лагерем у входа в пещеру, над Арьежем, а потом, когда в недрах скалы уже не слышалось никаких движений, он, сочтя, что все кончено, спокойно спустился и вернулся в Тулузу».

Все это как будто отмечено неумолимой логичностью. Во всяком случае, такое событие – в духе непримиримой борьбы той эпохи. Проблема состоит в том, что эту историю рассказал один только Наполеон Пейра, не сославшись ни на какой источник. Он даже подробно описывает агонию замурованных катаров:

«Они кротко покорились судьбе и печально улыбались в своей могиле. Плодоядные, привыкшие к долгим постам, охотно идущие на endura, возможность которой они приберегали для последних страданий, они спокойно приняли эту казнь голодом, обычное и соответствующее их религии самоубийство… Некоторое время они еще прожили: у них были глиняные горшки, кучки овощей в углублениях скалы и недалеко оттуда – озерцо чистой воды. Но однажды у них все кончилось… Тогда они собрались вместе со своими семьями… Несколько мгновений благочестивое бормотание молитв перекрывалось голосом катарского пастыря, проповедовавшего Слово, которое было у Бога и было Богом. Верный диакон дал умирающим поцелуй мира и в свою очередь уснул. Все погрузились в сон, и только капли воды, медленно падавшие со сводов, веками нарушали гробовое безмолвие».

Конечно, это превосходный репортаж. Но Наполеон Пейра несомненно опасался, что его рассказу не поверят. И, не упомянув в подтверждение своих слов ни одного документа того времени, он сразу же перешел к гугенотской эпохе: «Жак де Кастельверден был сеньором Орнолака и его мрачной пещеры, уже два с половиной века как замурованной. Теперь времена вновь открыли эту великую альбигойскую костницу. Протестанты, может быть искавшие в горных пещерах своих предков, ведомые смутными и трагическими воспоминаниями, проникли в эти склепы. Они вошли, они вступили в молельню Лупа из Фуа, поднялись по еще лежащим ступеням в верхнюю пещеру и обнаружили – о, ужасное чудо! – целое множество спящих и лежащих людей, уже почти окаменевших и превратившихся в подобие своих же надгробных статуй». Надо отметить, что Наполеон Пейра забыл одну деталь, которую так хорошо описал раньше: ступени, которые катары убрали, прежде чем их замуровали в пещере, теперь оказались еще лежащими, и это по меньшей мере удивительно. Конечно, протестанты во время религиозных войн вполне могли забраться в пещеру Ломбрив – не в поисках гипотетических предков, а просто затем, чтобы спрятаться. А войдя в центральную пещеру, они неминуемо обнаружили бы кости, поскольку последние лежали здесь с доисторических времен. Но о подобном открытии в XVI веке не говорит ни один документ, и Наполеон Пейра очевидным образом не упоминает источников.

Мало того. Этот рассказ об открытии протестантами скелетов катарских мучеников завершается описанием фантастического видения: «Гора, три века оплакивавшая своих детей, из своих замерзших слез построила им сталагмитовые гробницы. Более того, она как бы возвела им триумфальный монумент и преобразила ужасную пещеру в базилику, чудесно украшенную лепкой и символическими скульптурами. Здесь можно было увидеть церковный престол, канделябры, урны; далее – священнические облачения, паллии, тиары; еще далее – фрукты, рассыпанные вокруг мертвых, дыни, грибы, символы жизни; и, наконец, бронзовый колокол, огромная чаша которого, словно упавшая со свода, лежала на земле символом вечного безмолвия и в то же время знаком победы, одержанной этими мучениками над князем Воздуха, безмолвный рожок которого украшал их склеп».

Хотя не очень понятно, какое отношение тиары и богатые священнические облачения – даже как результат оптического обмана – имеют к совершенным, отрекшимся от мира и от суетных богатств Сатаны, в этом бредовом видении есть что-то трогательное. И его можно счесть символичным. Ошибка автора в том, что он выдает это за исторические сведения.

А в краткой работе, изданной в 1963 году в Юсса-ле-Бен, где имя автора не указано, но воспроизводятся фрагменты текстов Антонена Гадаля – председателя объединения по обслуживанию туристов в Юсса, можно прочесть: «Катары с тысячного года жили в пещерах – огромных жилищах, надежных и приятных; некоторые пещеры они укрепили, сделав из них настоящие замки. Последние назывались спульгами (spoulgas), или укрепленными пещерами. Так, буанская спульга, резиденция епископа, стала буанской церковью». И в другом месте, о залах пещеры Ломбрив: «Эти стены покрыты загадочными символами и надписями всех веков. Здесь находится грандиозное сердце всей пещеры – „Собор катаров“ (в 1244 году, после падения Монсегюра, эта пещера стала резиденцией катарского епископа Амьеля Экара). С давних пор долины Арьежа и Со были связаны пещерами Ломбрив и Ньо. Благодаря этому прихожане храма духа имели путь сообщения между собой – совершенно безопасный и тайный». В другой же книжечке, также изданной в Юсса-ле-Бен, однако на сей раз от имени Антонена Гадаля, можно прочесть искаженную версию рассказа о замурованных катарах – вероятно, пересказ истории Наполеона Пейра. Здесь можно найти также всевозможные сведения о «пещерной республике Сабарте», сопровождаемые изъявлениями горячей признательности Наполеону Пейра, называемому «рожком Аквитании», и некоему аббату Видалю, якобы нашедшему в Ватиканской библиотеке документ «первостепенной важности», который пока что могли пролистать «руки немногих, еще не очень сведущих» людей. Публикация этого документа все еще заставляет себя ждать.

К тому же Антонен Гадаль, председатель объединения по обслуживанию туристов в Юсса, был другом, идейным наставником и вдохновителем загадочного Отто Рана. Он помог тому открыть не только убежища и соборы катаров в Сабарте, но и символические знаки, находящиеся в пещерах, прежде всего в Ломбриве. Этому мы обязаны великолепной страницей из «Двора Люцифера» Отто Рана: «Разумеется, особенно взволновали меня свидетельства альбигойской эпохи. Их там много, но обнаружить их очень трудно. Я ходил целый год, не замечая, мимо рисунка, который рука катара нанесла углем на мраморной стенке в вечной ночи пещеры семь столетий тому назад: он изображает корабль мертвых, у которого вместо паруса – солнце, солнце, распространяющее жизнь и возрождающееся каждую зиму!.. Видел я и дерево – древо жизни, – тоже нарисованное углем; а в самом укромном месте, в очень загадочном углублении, на камне вырезан контур голубя, в отношении которого считают, что он был символом Бога-духа и изображался на гербе рыцарей Грааля».

Приехали: Грааль – уже в Сабарте, хотя другие утверждают, что он находится в Монсегюре. Это тем более возбуждает воображение, что в параллельной долине Викдессо есть замок Монреаль-сюр-Со, где находится загадочный рисунок, который даже иные ученые якобы признают изображением Грааля. Но этот рисунок датируется концом Средних веков или, может быть, даже XVII или XVIII веком и не имеет никакого отношения к катарам. Что же касается голубя, древа жизни и барки мертвых, их, вероятно, видели только Антонен Гадаль и Отто Ран – не считая тех, кто поверил их словам. Однако тем самым Гадаль – ведь это он нашел все – связал катаров с солярным культом и с легендой о Граале в немецкой версии.

Естественно, в пещерах Сабарте много граффити, и притом разных эпох. Есть даже многочисленные рисунки, вырезанные и нанесенные краской, которые восходят к верхнему палеолиту и бесспорно подлинные: в этом отношении особенно богата и интересна пещера Ньо. Но при чем тут катары? Фантастические утверждения Антонена Гадаля переходят в настоящие романы: пещеры Юсса становятся святилищами, где катары – а также рыцари Грааля – принимали посвящение. А поскольку граффити не особенно четкие, кое-кто рисует другие или делает с них подправленные копии[6]6
  Я сам наблюдал манипуляции такого рода в отношении дольменов Морбиана, на опорах которых встречаются вырезанные рисунки. Поскольку эти рисунки, пострадавшие от времени и непогоды, фотографировать трудно, их контуры можно сделать более четкими, обведя мелом. А делая это, очень просто дополнить или «исправить» изображение в зависимости от того, какое значение ты хочешь ему придать. На полученной таким образом фотографии подделка неразличима, что позволяет иным «визионерам» давать такие комментарии, которые несовместимы не только со здравым смыслом, но и с самым элементарным приличием. Кристиан Бернадак был свидетелем использования подобных приемов в пещерах Юсса.


[Закрыть]. Кристиан Бернадак, который родился в Юсса и хорошо знал Антонена Гадаля, воздал должное всем этим утверждениям, предприняв тщательное их расследование, которое описал в книге «Тайна Отто Рана». Он напомнил, что историки первобытного общества, интересовавшиеся настенными изображениями в пещерах Сабарте, давно пролили свет на иное происхождение этих рисунков: ни один из них не датируется эпохой катаров.

Катары в Сабарте жили, это очевидно. Высокогорная долина Арьежа на некоторое время дала им довольно надежное убежище, чтобы скрыться от инквизиторов. Но у нас нет доказательств этого и, во всяком случае, ни одного доказательства их проживания в пресловутых пещерах, которые называют местами посвящения и тайными святилищами. Кристиан Бернадак в этом отношении категоричен. «Катары, – пишет он, – никогда не жили в пещерах. Катары никогда не получали посвящение в пещерах. Катары не оставили ни единого знака на стенах Ломбрива, Вифлеема или Эрмита (две другие пещеры в Юсса). Катары никогда не укрепляли ни одного входа в пещеру. Катаров никогда не преследовали в „темных коридорах“. Катары никогда не отправляли никакого культа в каменных соборах в самой глубине Ломбрива… Единственный раз в книгах записей инквизиции обвиняемый признается, что прятался у входа в пещеру Бедейяк несколько часов, чтобы скрыться от преследователей. Сегодня прекрасно известно, где находились „дружеские дома“, „семинарии“, „хижины“, „поляны“ в лесу, дававшие кров преследуемым. В каждом показании перед инквизицией точно указывались маршруты движения и центры приема».

Словом, если хочешь остаться объективным, нельзя считать, что пещеры высокогорной долины Арьежа служили катарам прибежищами или святилищами. Может быть, это обидно для любителей тайн и живописной эзотерики, но это так. Во всяком случае, жалеть об этом нечего: тайна есть в другом месте.

Глава V
ГРАФСТВО РАЗЕ

Разе, конечно, – один из самых странных краев, какие только бывают, по красоте его каменистых местностей, опять-таки напоминающих о Дурной земле вокруг замка Грааля, и его широких горизонтов, открывающих вид и на море, и на пиренейские вершины, и на расплывчатые очертания Центрального массива. Когда находишься в этом краю, возникает чувство, что ты замечтался, примерно как на ландах, окружающих Броселиандский лес в Бретани. Впрочем, это не единственная ниточка, объединяющая Разе с армориканской Бретанью.

Прежде всего есть само название «Разе» – слово, произошедшее от древнего Rhedae, засвидетельствованного многочисленными старинными документами. Поскольку вестготское население в этой местности было многочисленным, предположили, что это название имеет германское происхождение. Якобы это вестготы основали крепость Ренн-ле-Шато в сердце Редезия, или Редденского пога. От последнего и происходят современные названия Ренн-ле-Шато и Ренн-ле-Бен. Надо отметить, что Ренном называется и столица Бретани, которая сначала именовалась Кондате (слияние рек), а потом получила имя от обитавшего в ней галльского народа – редонов. Корень слов «Реда» и «редоны» бесспорно один и тот же, но к вестготам он не имеет никакого отношения: слова с этим корнем встречаются у Цезаря (Rhedis equitibus comprehensis, VI, 30) и других латинских авторов, когда речь идет об очень быстроходных боевых колесницах. Первоначально эти слова, видимо, означали «быстро бежать», и тот же корень обнаруживается в названиях «Рейн» и «Рона» – рек с «быстрым течением», а также в современном бретонском глаголе redek (бежать). В этом не может быть никаких сомнений, хотя некоторые и впадают в истолковательский бред, выводя это название от имени «Реда, бога молнии и гроз, чьи храмы были подземными», – наверно усматривая здесь английское red (красный). Откуда в этой местности взяться английскому языку? Но вершины нелепости достигли другие люди, претендующие на звание писателей и прежде всего «посвященных» (во что?), чьи сочинения широко распространяют местные объединения по обслуживанию туристов: включая в свои измышления мешанину столь же различных, сколь и неожиданных языков, они производят слово «Разе» от некоего «Аэр-Реда, змеи с ногами, или мистической Вуивры». Конечно, этимология – кельтская, легенда о Вуивре – ставшей в Пуату Мелюзиной – тоже, а aer действительно означает «змея», но в современном бретонском. Откуда в Разе мог взяться бретонский язык, к тому же современный? Нам возразят, что связи между Разе и Арморикой безусловно существовали. Да, но тут есть одна тонкость: народ редонов никогда не говорил по-бретонски, их язык был галльским, язык этот исчез, потому что друиды запрещали использование письма, и изучающие его лингвисты, как Жорж Доттен, в период между мировыми войнами с большим трудом восстановили его основной словарь. Скажут также, что одно селение в Разе называется «Ла-Серпан»[7]7
  По-французски слово le serpent (змея) – мужского рода. – Примеч. пер.


[Закрыть]. И что это доказывает? В Разе есть гадюки, как и в других местах, и иногда это слово имело женский род; почему здесь непременно надо видеть запечатленный образ некоего древнего божества в образе змеи? К тому же найти в слове Rhedae слово aer очень трудно. Бредовые интерпретации такового рода, претендуя на разрешение проблем, только сильнее сгущают мрак. И проблем они отнюдь не снимают. Напротив, лишь обостряют. Ведь любые легенды, любое фантастические расшифровки, с каким бы упорством их ни сочиняли, ничего не объяснят без глубокого постижения реальности, которая кроется за этими легендами. Эту-то реальность мы и должны уловить.

В отношении Разе бесспорно одно: народ, давший этому краю его название, был галльским народом, редонами, которых мы вновь обнаружим а Арморике, в бассейне Вилены. На первый взгляд может показаться странным, что один народ, таким образом, поселился в двух столь удаленных одно от другого местах. Но это далеко не исключительный случай – миграции всегда происходили подобным образом. Если говорить о галлах, то атребатов можно найти в Аррасе – которому они оставили свое имя – и в Великобритании, бойев – в Богемии (в названии которой можно узнать название народа) и в Ла-Тест-де-Бюш близ Аркашона, где они в равной мере оставили свое имя, битуригов-вивисков – в Веве на берегах Женевского озера, в месте, которому они также дали свое имя, и в Медоке, осисмиев – в северном Финистере и в Эксме (деп. Орн), носящем их имя. Что касается габалов, обосновавшихся в Севеннах, то они заложили свое поселение в Гаводене (Габалодуно), в современном департаменте Лот и Гаронна, прямо посреди территории, занятой народом нитиоброгов, и на границе земли петрокориев (Периге). Этот процесс хорошо известен. Все галлы пришли с Гарца. Во втором железном веке, в так называемую латенскую эпоху, около 400 года до н. э., они все пересекли Рейн. Среди них был и народ редонов, разделившийся на две группы: одна двинулась на запад, в Арморику, другая – на юг, в Корбьеры. Разве что можно еще допустить позднейшую миграцию в 56 году до н. э. из бассейна Вилены вследствие того, что Цезарь нанес поражение армориканской конфедерации, которую возглавляли венеты Ванна и в которой участвовали редоны. Тогда последние, возможно, поселились в самых неудобных местностях огромной территории, занятой вольками-тектосагами, в краю, уже испытавшем сильное римское влияние.

Впрочем, топонимика Разе изобилует кельтскими элементами, особенно в окрестностях Ренн-ле-Шато. Здесь можно отметить слово bec, то есть «острие», в названиях Сент-Жюлиа-де-Бек и Ла-Кум-де-Бек. Слово coume – галльское, означает «впадина» и обнаруживается также в названии Ла-Комм-де-Адрас. Ле-Безю (le Bézu) означает либо «береза», либо «могила» и встречается во многих местах. Название «Алет», похоже, раньше носил и Сен-Сервен (деп. Иль и Вилена) на земле армориканских редонов, словно бы случайно. «Артиг» происходит от корня arto – «медведь». Название пика Шалабр происходит от основы calo, означающей «твердый». Название горной реки Вердубль происходит от древнего Vernoduhrum, то есть «водный поток ольховых деревьев». Кассень – производное галльского слова cassano, «дуб». Названия «Бельвиан» и «Белеста», как и другие сложные слова, включающие «Bel», происходят скорее от имени галльского солярного божества Беленоса, «Сияющего», чем от прилагательного, означающего красоту, хотя старинное французское «bel», означающее блистательную красоту и не имеющее ничего общего с латинским bellum, происходит от того же корня. Если уж говорить о солнечном божестве, то в названии деревни Гранес можно обнаружить имя галльского Аполлона – Гранноса; но галльский Граннос (в Ирландии – Дианкехт) гораздо в большей степени бог-воитель, чем солнечный бог. Что касается Лиму, самого знаменитого города Разе из-за его прославленного пенистого белого вина (blanquette) и его карнавала, его название, как и название Лимур в Иль-де-Франсе, основано на галльском названии вяза, которое можно найти также в названиях Женевского озера (Léman) и Лиможа – города лемовиков. Примеры можно было бы продолжать и дальше: они показали бы, что кельтов в этом крае жило немало, хотя южный тип этой местности не вызывает никаких сомнений, во всяком случае по видимости.

Таким образом, не без оснований аббат Анри Буде, который на рубеже XIX–XX веков занимал должность кюре Ренн-ле-Бена, написал и опубликовал в 1886 году книгу под заглавием «Подлинный кельтский язык и кромлех в Ренн-ле-Бене»[8]8
  Boudet, Henri. La vraie langue celtique et le cromleck de Rennes-les-Bains. Carcassonne: Pomiès. 1886.


[Закрыть]. Этот достойный служитель церкви, ведший мудрую и уединенную жизнь, утверждал, что обнаружил утраченный галльский язык при помощи камней в своей местности. Для его воссоздания он смело использовал многочисленные языки, прежде всего английский, опять-таки непонятно почему, и свидетельства авторов, которые, как Шатобриан, ничего толком не понимали в лингвистике.

Так, названия «Ренн» и «Реда» аббат Буде трактовал скорее оригинально: по его утверждению, народ редонов, как армориканских, так и корбьерских, якобы представлял собой «племя ученых камней: read (red) – ученый, hone – резной камень. Знание и наука были необходимы, чтобы узнать цель воздвижения мегалитов, а только те обладали разумом и смыслом, который узнали непосредственно из уст друидов». Это было признанием, что друиды обладали большими познаниями, что единодушно подтверждают все авторы греческой и латинской античности. Но, увы, мегалитические памятники принадлежат совсем иной цивилизации, нежели кельтская, и были возведены самое меньшее за две тысячи лет до прихода друидов. Для тезиса аббата Буде это некстати. И возникает вопрос, почему объяснение дается при помощи корявого английского языка. Вероятно, автору для объяснения своего поступка были абсолютно необходимы ученые камни. Но ведь беда не приходит одна, поэтому можно отметить, что в окрестностях Ренн-ле-Бена кромлехов нет и никогда не было.

Ну и что – аббат Буде за аргументами в карман не лезет. «Можно было бы задаться вопросом, почему наш курорт получил имя Ренн; причину этого легко найти, изучив эту странную местность поближе: на самом деле, ее горы, увенчанные скалами, образуют гигантский Кромлек с окружностью шестнадцать-восемнадцать километров». Все просто, достаточно лишь подумать. Коли так, не вызывает сомнений, что при ближайшем осмотре в горной цепи Ле-Пюи в Оверни можно обнаружить еще более впечатляющий кромлех, возведенный, вероятно, в честь бога Луга-Меркурия: я обеими руками за то, чтобы исследователь, столь же одаренный, как аббат Буде, – один из его многочисленных последователей, ведь они есть! – соблаговолил рассмотреть эту ситуацию поближе. Однако когда речь идет о народе, никогда не пользовавшемся письмом, эта одержимость резными камнями довольно удивительна. При ближайшем осмотре для «скопища больших камней, носящего имя Кюгюйу» можно найти интересное толкование: «Эта масса отнюдь не целиком имеет естественное происхождение; работа кельтов (sic) ясно заметна в восьми или десяти больших круглых камнях, принесенных и положенных на вершину мегалита». В конце концов, слово «мегалит» означает «большой камень» и может быть применено к горе, но мимоходом можно отметить, что неточность наблюдателя, не знающего даже, восемь или десять больших круглых камней находится на месте, представляющем собой один из ключей к его системе, вызывает недоумение. «К счастью, на этот предмет проливает свет само название Кюгюйу (Cugulhou). Эти скалы – настоящие менгиры (допустим…), но безобразные и отнюдь не имеющие обычной формы других возведенных камней: to cock – поднимать, выпрямлять, ugly (eugly) – безобразный, уродливый, мерзкий, to hew (hiou) – резать». Вот уж этимология поистине акробатическая, разумеется, полностью английская, и к тому же с игрой слов, которой достойный служитель церкви, конечно, не желал и не заметил: ведь to cock в просторечном английском означает то же, что и «bander» в столь же просторечном французском, – «вставать».

С лингвистической или топонимической, как и с исторической, точки зрения произведение аббата Буде – даже не шутка: это невероятное переплетение лжи, недопустимых грубых приближений, нелепых и наивных утверждений, которые никак нельзя оправдать даже при крайней снисходительности. Впрочем, это поняли и некоторые «герметисты» или журналисты, которых привлекали тайны Ренн-ле-Шато и окрестностей: не слишком зная, как поступить с текстом, которому они некогда пели дифирамбы, они наконец распознали в нем гениальную и изощренную криптограмму[9]9
  Пример такого толкования можно найти в книге Жерара де Седа «Проклятое сокровище Ренн-ле-Шато», имеющейся в русском переводе (М: КРОН-ПРЕСС, 1998, с. 123–130). – Примеч. пер.


[Закрыть]. Аббат Буде одним махом сделался предшественником Жака Лакана, а его книга – закодированным планом отыскания «сокровища», спрятанного в Разе, возможно, даже сокровища катаров. Пожелаем же удовольствия любителям этого жанра. А таких, похоже, немало.

Но все же нам придется задаться принципиальным вопросом: если произведение аббата Буде представляет собой столь чудовищный вздор, можно ли быть уверенным, что так не было задумано? Очень хорошо известно, что великие классические тексты Средневековья, прежде всего сочинения Кретьена де Труа и те, что посвящены поискам Грааля, нашпигованы ловушками, несообразностями, парадоксами, тупиками, ложными свидетельствами и намеренными преувеличениями, и все это по воле авторов. Эти тексты действительно закодированы, и требуется терпение, чтобы распутать клубок, который они образуют все вместе. Так вот, очень похоже, что книга аббата Буде имеет ту же природу и составляет часть чего-то. Значит, ее следует рассматривать не в плане лингвистики, истории или даже игры слов и даже не в плане акрофонической перестановки букв, а в составе некоего целого.