Текст книги "Монсегюр и загадка катаров"

Автор книги: Жан Маркаль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Во всяком случае, богомильство по своей сути представляет собой оригинальное смешение, с одной стороны, серьезной попытки реализовать в этом мире предписания реформированной христианской морали, с другой – дуализма, сначала вошедшего в повседневность, прежде чем стать догмой. «Богомильство очень родственно этому необыкновенному еретическому течению на Западе и внесло в него дуализм. Но богомилы и катары не абсолютно идентичны. Запад никоим образом, в том числе и в отношении еретиков, которых он чаще всего преследовал, не представляет собой просто копию Востока. Пусть учение, Писание, миссионеры пришли с Востока. Но ересь на Западе с начала этого тысячелетия имела свои законы и свой облик, присущий только ей»[27]27
  Borst, Arno. Les Cathares. Paris: Payot, 1974, p. 65.


[Закрыть].

Действительно, к проявлениям сходства надо относиться с осторожностью и избегать наложения культур, очень разных по происхождению и по сути. Если аналогии между двумя разновидностями религии очевидны и реальны, из этого еще автоматически не следует, что одна вытекает из другой.

Если Восток насчитывал немало ересей, то и на Западе их хватало. Об этом шли многочисленные дискуссии на соборах, и новые идеи повсюду вызывали к жизни движения, приводившие к созданию сект, хоть иногда сводились лишь к проповедям, не влекущим последствий. Великий страх тысячного года благоприятствовал появлению недолговечных пророчеств, и в душах от него что-то осталось, даже когда поняли, что конец света наступит не завтра.

В первые годы XI века один шампанский крестьянин как-то вернулся с поля, прогнал жену и, сломав распятие в церкви, отказался платить священнику десятину и произнес красноречивую речь о том, что ветхозаветные книги надо отвергнуть. Вскоре он нашел последователей среди крестьян, но в конечном счете все его покинули, и он был брошен в колодец. Был ли он безумцем? Однако в его безумии можно заметить некоторые очень знакомые черты богомильства.

В 1018 году в Аквитании возникла многочисленная группа, оспаривавшая могущество креста, крещение и брак и отказывавшаяся принимать в пищу некоторые продукты. В 1022 году в окрестностях Тулузы для загадочных наставлений собрались еретики из разных европейских регионов. В 1022 году один перигорский крестьянин увлек своей проповедью нескольких дворян и нескольких священников из орлеанской церкви Сент-Круа; они понесли благую весть к Руану. Все, что они предлагали, чтобы, так сказать, реформировать Церковь, было попросту взято из богомильских теорий. Для них материя была нечистой; брак, крещение, исповедь и причастие следовало отвергнуть, так же как церковную иерархию, так называемые благие дела и молитвы. «Истинные христиане» живут небесной пищей, и верующий очищается наложением рук. Осужденные на костер приказом короля Роберта II, они пошли туда со смехом и приняли свою судьбу как люди, уверенные, что немедленно попадут в «Рай Света».

В ту эпоху хватало всевозможных примеров такого рода. Бывший провансальский священник Петр Брузиус ходил по Южной Франции и утверждал, что надо сносить церкви, сжигать распятие, вместо того чтобы почитать орудие казни Христа, и молиться где угодно, хоть в стойле. В 1126 году Петра Брузиуса сожгли. Во Фландрии мирянин по имени Танхельм клеймил Церковь, ставшую настоящим «домом разврата». Он утверждал, что всякий человек столь же близок к Богу, как мог быть близок Христос, потому что обладает Святым Духом и является супругом Девы Марии. В те же времена бывший клюнийский монах Генрих Еретик, исключительно одаренный оратор, выступая в качестве миссионера, обошел всю Южную Францию. Он грозно обличал Церковь, а его последователи, видевшие в нем ангела с неба, проводили его пламенные призывы в жизнь: оскверняли церкви, жгли распятия, избивали священников и принуждали монахов к браку, обычно с блудницами, которым впоследствии предписывалось вести почтенную семейную жизнь. В Бретани оригинал Эон де Летуаль вообразил себя «Тем, кто придет судить живых и мертвых». Он собрал группу приверженцев, с которыми грабил церкви, замки и монастыри, а потом часть собранных таким образом богатств раздавал крестьянам. Он действовал в Броселиандском лесу, недалеко от знаменитого источника Барантон. Эон уверял, что обладает магическими способностями, и при случае использовал их на посторонних. Его последователи называли его «Сеньор Сеньоров». Он утверждал, что будет судить огнем мир, доверенный ему Богом. Его скипетр имел форму буквы «игрек». Когда две ветви подняты к небу, это означает, что две трети мира принадлежат Богу-Отцу. Когда те же ветви обращены к земле, то две трети этого мира во власти Эона. Конечно же, Эон де Летуаль играл на созвучии своего имени со словом eum в литургии (Per Eum qui venturus est judicare vivos et mortuos[28]28
  Для Того, кто должен прийти, чтобы судить живых и мертвых (лат.).


[Закрыть]). B 1148 году он предстал перед собором под председательством папы и был приговорен к заключению, в котором и умер. Был ли он безумцем? Следовало бы отметить бесспорную связь его имени с эонами гностиков – полубогами, которые правят промежуточными мирами.

Большинство из этих еретиков в реальности были «визионерами», иногда искренними, часто убежденными в том, что осуществят коренные реформы в Церкви, очень далекой от идеала совершенства. Все они искали определенную форму воздержанной жизни перед лицом мира, где процветает несправедливость и где богатства немногих вызывающе выставлены напоказ перед огромной массой бедняков. Они столкнулись с сильным противником: все они закончили жизнь на костре или в тюрьме.

Но это не были интеллектуалы. Аргументы, которые они выдвигали, чрезвычайно просты, чтобы не сказать – элементарны, и во всяком случае совершенно очевидны. К теологии это никакого отношения не имеет. Так вот, настали времена, когда ересь могла выжить, только опираясь на свод догматов. И такой свод создали катары.

Глава V
КАТАРЫ

Действительно, в качестве представителей особой секты, а уже не в качестве богомилов катары появились в Западной Европе в XII веке. Если они более не носили название богомилов, так это потому, что уже не были ими. Так сказать, они растворились в другом, и пусть наследие богомилов было существенным, совокупность верований и практик катаров к нему не сводится.

В любом случае катаризм не выглядит связной и организованной системой, включающей все сферы религиозной жизни в традиционных рамках. Это и не точка встречи разнородных сект, сведенных вместе только прихотью истории. Скорее это было расплывчатым объединением жизненного опыта и чаяний разных людей, мало-помалу сконденсировавшимся в форме догмата и практической морали. На самом деле катаризм как единое целое зиждется на обобщении опыта людей, начавших с попыток всего лишь придать глубокий смысл жизни в мире, который лишен связности и отмечен печатью Зла.

Основой такого духовного опыта очевидно является непримиримое противоречие между душой чистого человека и миром, который дурен. И какие бы различные идейные школы ни различали в катаризме, а именно позицию так называемого радикального дуализма и позицию так называемого умеренного дуализма, все сводится к одному и тому же постулату: «Вначале существовало два принципа – Добра и Зла, и в них извечно существовали Свет и Тьма. Из начала Добра вышло все, что есть Свет и Дух; из начала Зла вышло все, что есть Материя и Тьма». Эти слова – часть символа веры флорентийских катаров. Понятно, что катары переняли дуализм у манихеев и богомилов. Но у тех еще не была по-настоящему объяснена, не решена одна проблема: почему ангелы пали. По какой причине Сатана восстал и увлек за собой других ангелов (некоторые говорили – всех ангелов), и теперь эти ангелы – человеческие души, заключенные в Материи и подпавшие под власть Несовершенства и Зла?

Богомилы говорили просто о восстании. Иудеохристианская традиция склонна объяснять все гордыней, Грехом против Духа. Это очень расплывчато. Катары, не утверждая этого, исходили из стихов 6:1–3 Книги Бытия: «Когда люди начали умножаться на земле, и родились у них дочери, тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал. И сказал Господь: Мой Дух не навсегда останется в человеке, потому что человек – только плоть[29]29
  В русском синодальном переводе: «Не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками; потому что они плоть». – Примеч. пер.


[Закрыть]; пусть будут дни их сто двадцать лет».

Эти строки далеко не ясны. Вне всякого сомнения, они происходят из архаического предания, которое во времена Моисея было уже не очень понятным и которое из хронологических соображений поместили в Книгу Бытия. Но суть остается в том, что Сыны Божии, то есть ангелы, были охвачены похотью. Еще бы выяснить, что представляют собой в реалиях этого мифа «дочери человеческие»: ведь очевидно, что в катарской проблематике это падение ангелов могло произойти только до сотворения мира.

Умеренные катары напоминали, как и ортодоксальные христиане, что Люцифер, прекрасный и добрый архангел, был введен в заблуждение злым духом. Но, утверждая это, они вставали на позицию абсолютного дуализма, постулируя существование некоего злого начала самого по себе. Радикальные дуалисты дают более логичное объяснение: Сатана-Люцифер восстал против Бога из зависти, но один. Потому он и был отброшен. Но он захотел отомстить и привлечь к себе других ангелов. Он тридцать два года ждал у небесных врат, а на следующий год спрятался в царстве Бога, чтобы тайно прельщать других ангелов своими сокровищами, и прежде всего прелестями некой женщины. Ангелы заинтересовались, но они не знали, что такое женщина. Тогда Сатана привел к ним женщину, которую только что создал – возможно, это Лилит из древнееврейского мифа, – и представил ее им. Ангелы, загоревшись безумным вожделением, разбили сверкающий небесный свод и бок о бок с Сатаной бросились в битву, чтобы сделать его властителем царства Света. Но их тела были сражены, а их души пали. Все это напоминает сражения, описанные в индоевропейских космогониях. Но ваны, атакующие богов асов в германо-скандинавской мифологии, родом не из божественного мира – они приходят из других мест. И к тому же после этой беспощадной войны ваны и асы заключают мир и создают единую группу, чего в катарском мифе не случается. Лишь история Прометея, титана, восставшего против других, олимпийских титанов, имеет определенные аналогии с историей падения ангелов и завершается тем, что Прометея приковывают к горе Кавказа.

Опять-таки согласно катарскому мифу после этого с неба, сменяя друг друга, упали девять дней и девять ночей, долгие и тяжелые, плотнее, чем стебли травы или капли дождя, пока наконец Бог, полный гнева, не узнал, что происходит, и не решил, что никогда больше женщина не войдет в ворота царства Света.

Тут можно отметить довольно явственный антифеминизм, что несколько удивляет, если знаешь, что среди катаров было много женщин и что есть немало примеров совершенных женщин, дошедших до предела в своей вере. Девять дней и девять ночей можно также истолковать как «мировые дни», иначе говоря, «века» (долгие периоды), о которых говорят «Веды» (один день Брахмы соответствует четырем миллиардам лет), и соотнести их с палеозойской эрой в представлениях современной науки.

Чтобы понять катарский миф, опять-таки надо обратиться к стихам 1:6–7 из Книги Бытия: «И сказал Бог: да будет твердь среди воды, и да отделяет она воду от воды. И создал Бог твердь; и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью». Девять дней и девять ночей, которые падают, сравниваются с каплями дождя и стеблями травы. Фактически речь идет о том самом знаменитом разделении вод неба и земли, иначе говоря, о создании иного пространства, которое будет владением Сатаны. Эти мифологические представления можно связать и с современными научными наблюдениями. На самом деле Земля, находясь в 150 миллионах километров от Солнца, оказывается близко к середине зоны, где температуры позволяют воде существовать в твердой, жидкой и газообразной формах. Эта зона занимает очень ограниченное пространство – около 2 % Солнечной системы. Таким образом, существование человека, похоже, связано с двумя условиями: наличием воды в трех формах и всемирным тяготением. Это показывает, насколько справедливо мифы придают важное значение воде. Также не случайно вода играет существенную роль и в религиозных представлениях. Но прежде всего в катарском мифе надо обратить внимание на то, что появление земной жизни совпадает в нем с падением ангелов.

Разумеется, этот миф ничего не объясняет. Он довольствуется тем, что ставит неразрешимые вопросы. Как восставшему Сатане удалось вернуться в царство Света? Знал ли об этом Бог (ведь ему ведомо все, что происходит)? Является ли Бог бессильным свидетелем или он желает Зла? Как могли ангелы согрешить, если никакого зла в них не было? Что такое грех? Можно сказать, что катарский миф как минимум не блещет логичностью. Но и текст Книги Бытия не более логичен.

Опять-таки все видимые и тленные вещи, и в частности тела людей, создал Демон. Бог создал то, что прочно: Незримое и нетленную человеческую душу. Умеренные катары к этому кое-что добавляют: когда Сатана вместе с падшими ангелами закончил создавать мир, Бог послал на землю ангела, сохранившего ему верность, и этот ангел – Адам, чьими прямыми наследниками считали себя катары. К несчастью, этот ангел попал в плен к Сатане и был вынужден облечься в человеческий облик, но поскольку в эту зависимость он попал невольно, в конечном счете он будет спасен, а вместе с ним и все его потомки.

В других версиях катарского мифа Сатана мучительно пытается вдохнуть жизнь в недвижные формы, которые он создал. Это продолжается триста лет. Но всякий раз, когда эти тела из грязи сохнут на солнце, вода, то есть кровь, испаряется. Бог, которому известно все, приказывает ангелам, которые бродят внизу, не спать во время пребывания на земле. Разумеется, ангелы засыпают, и в это время Сатана захватывает их и вводит в безжизненные тела, которые создал.

Вариант основного мифа, однако тесно связанный с этой версией: речь идет, если использовать более онтологическую терминологию, о пленении божественного Архетипа человеческим. Но это не может произойти без привнесения сексуального мотива. Заснувших ангелов охватывает ночная похоть. Кстати, в некоторых катарских текстах говорится, что созвездия по ночам творят разврат, и в астрологии этот космический разврат был назван coitus. В более психологическом плане и в средневековом контексте мы обнаруживаем здесь знаменитое верование в инкубов и суккубов, демонов мужского и женского пола, которые по ночам пытаются соединиться с людьми, пользуясь их сонным состоянием: совершенный образец результата такого союза между демоном-инкубом и женщиной представляет собой чародей Мерлин. Понятно, что здесь можно не приплетать инкубов и суккубов и увидеть в этом определенные физиологические реакции эротического характера, возникающие во сне и приводящие к ночным поллюциям, от которых добрых христиан предостерегали.

Эту версию важно рассмотреть еще и потому, что она выявляет связь человеческого существа с космосом: может быть, его тело и создано из грязи, но душа у него ангельская – она принадлежит к горнему миру. И все поведение человека – постоянный поиск равновесия между тяжестью материи и легкостью небесной стихии, одушевляющей его. Очевидно, что главную проблему такой постулат все-таки не решает: каким образом душа, имея тонкую, небесную и нематериальную природу, могла быть заключена, притом с легкостью, в грубое и тяжелое тело? Катары – сторонники абсолютного дуализма – предлагают такой ответ: ангельская душа хоть и находится в плену у человеческого тела, однако оставила свое ангельское тело на Небе. Таким образом, ангельское существо, став человеческим, разорвалось, разделилось. И оно неизбежно будет желать покинуть свое плотское тело, чтобы вернуться в ангельское.

Это ловкое решение в том смысле, что объясняет потребность в духовности, характерную для человеческого существа, трансцендентность, присутствующую в нем. Но те же радикальные катары придумали третий элемент того, что станет настоящим диалектическим умозаключением: существует, говорят они, связь между телом и душой разделенного ангела. Эта связь – Дух, текущий между Небом и Землей в поисках той души, которую сможет признать своей парой. Когда он находит ее, происходит озарение: в этот момент человек становится катаром, то есть совершенным. И поскольку он больше не разделен (признак чего – половое чувство), он больше не имеет сексуальных желаний, не испытывает похоти и готов воссоединиться с Небом.

Здесь обнаруживается представление о триаде, уже встречавшееся в маздеизме: человек обязан своим существованием трем началам – Телу, Душе и Духу, какие бы особые значения ни придавались каждому из этих терминов. Достоинство этого объяснения в том, что оно предлагает решение проблемы воскресения Иисуса.

На самом деле благодаря последним научным исследованиям стало известно, что в знаменитую Туринскую плащаницу было завернуто тело человека, умершего мучительной смертью. Был ли это Христос? Не в этом дело. В настоящее время ученые разных убеждений, изучавшие и анализировавшие плащаницу, констатировали следующее: в эту ткань заворачивали труп, но ее не разворачивали, и ничего от тела в ней больше нет. Это значит, что тело, помещенное в плащанице, смогло покинуть свернутую плащаницу, не разворачивая ее. Понимай как знаешь, потому что это вызов законам природы и самой расхожей логике. Ученые не сделали никаких выводов, и это не их задача. Они констатировали. Но если обратиться к катарскому тезису, согласно которому ангелы, плененные Сатаной, оставили свои тела на Небе, можно предположить, что Иисус, который для катаров был только ангелом, пришел на землю, не облекшись в плотское и демоническое тело, а в своем небесном теле.

Вопрос об Иисусе Христе, очевидно, имел для катаров принципиальное значение. Именно ответом на вопрос, какое место следует уделять Иисусу и в чем его сущность, они больше всего отличаются от остальных христиан. В целом для катаров Иисус не Сын Божий, не Сын Человеческий и не краеугольный камень Писания. Его роль между первоначальным падением и возвращением на Небо не более значительна, чем его существование: он – проповедник, а не спаситель. Радикальные дуалисты утверждали, что Христос был ангелом, который, в отличие от падших ангелов, не имел никакого касательства к греху, то есть к плотскому телу; отсюда его воскресение – которое было не единственным – и вознесение в Небо. Что до Марии, то это ангел и не мать Христа в плотском смысле слова. Иисус довольствовался тем, что прошел через ухо Марии и принял человеческое обличье, лишенное всякой плотской слабости. Это знаменитый сюжет оплодотворения через ухо, то есть посредством Глагола, который странным образом обнаруживается в изображении кельтского Огмия-Огмы, бога силы и красноречия.

Умеренные дуалисты использовали тот же тезис. Но поскольку для них творцом материи все-таки был Бог, они не оспаривали воплощения Христа. С их точки зрения, ангел Христос стал Человеком в Марии и лишился плотского тела во время вознесения. Тогда воскресение можно было считать реальным. Но, похоже, катары не имели единого мнения о личности Иисуса.

Если он пришел на землю – говорили некоторые – значит, он тоже согрешил и стал подвержен всем людским слабостям. Другие возражали, что он явился на землю только в облике плотского человека, но в своем ангельском теле. Дело доходило даже до утверждений об одновременном существовании двух Христов. Земной Христос, умерший в Иерусалиме, несомненно был дурным человеком, а Мария Магдалина, прелюбодейка и распутница, которую он взял под защиту, была, вне всякого сомнения, его наложницей. Истинный Христос, небесный, который не пил и не ел, родился и был распят в невидимом мире. Любопытная концепция… Утверждение о существовании земного Христа, любовника – или мужа – Марии Магдалины, намного позже вызовет к жизни странные рассказы, средоточием которых был Ренн-ле-Шато, где как раз есть церковь, посвященная Марии Магдалине. Согласно этим рассказам, явно не поддающимся проверке, Мария Магдалина, супруга земного Христа, поселилась в Разе с детьми – то есть с детьми земного Христа, – и те, породнившись с франкским родом, стали предками династии Меровингов[30]30
  См.: Baigent Michael, Leigh Richard, Lincoln Henry. L’Énigme sacrée. Paris: Pygmalion, 1983.


[Закрыть]. Катарская теология выводит иногда в загадочные сферы…

Наконец, настоящая проблема состоит в том, чтобы выяснить, зачем Иисус – земной или небесный – явился на землю. Некоторые говорили, что, также совершив плотский грех, он был вынужден отбывать покаяние за собственный проступок и заодно искупать проступок всех остальных ангелов. Согласно другому утверждению, жертвоприношение Иисуса на кресте ничего не дало: это лишь мифологическое событие, и в то время как Иисуса распяли на земле, на Небе распяли Сатану. Дуализм постоянно возвращается к этому вопросу и в конце концов заключает, что оба, Иисус и Сатана, были сыновьями Бога: хороший сын и дурной сын. Во всяком случае, реставраторы церкви в Ренн-ле-Шато придерживались этого мнения, изобразив по обе стороны от алтаря двух младенцев Иисусов. Но у последних катаров была тенденция все в большей мере принимать ортодоксальную христианскую доктрину, согласно которой Христос – одновременно Бог и Человек. Надо сказать, что, обсуждая эту тему и высказывая мнения сколь разнородные, столь и странные, они совсем запутались.

Во всяком случае, все катары, радикальные или умеренные, признавали, что Иисус принес весть и указал путь отречения, необходимый, чтобы обеспечить спасение. Если тезис о падении ангелов составляет исходную точку катарской доктрины, то возвращение на Небо и абсолютное освобождение от материи – явно выраженная высшая цель. Таким образом, человеческое существо живет на этой земле, чтобы отбыть покаяние, искупить свой разрыв с Богом и вновь завоевать свой ангельский статус. На этот счет никаких расхождений в разных катарских идейных течениях нет.

Это ведет к эсхатологии и формированию морали.

Человеческие существа – потомки падших ангелов, следовательно, сами являются ангелами в результате либо наследственности, либо переселения душ. Радикальные дуалисты выдвинули такое положение: «Моя душа – это душа ангела, который после падения прошел через множество тел, как через множество тюрем». Умеренные дуалисты утверждали, что это зарождение души в душе и тела в теле будет происходить до конца времен. Одни лишь совершенные не нуждаются в перевоплощении: их души будут в чем-то вроде временного рая ждать судного дня, когда Бог отделит добрых от злых. Но в этом они противоречат другим умеренным дуалистам, считающим, что конец времен наступит лишь тогда, когда все души будут спасены. Радикальные же дуалисты говорят, что душа совершенного немедленно попадает на Небо, тогда как душа того, кто еще не «совершенен», должна перевоплощаться до полного очищения. Те же радикалы предполагают, что возможно перевоплощение в облике животного – например, в наказание за беспутную жизнь или за то, что не прилагаешь усилий к очищению.

При всем том, по мнению умеренных дуалистов, конец света будет ужасен. Земля станет добычей пламени, если только не обратится в огненное пекло или не разрушится, вернувшись тем самым в божественный хаос. В этом опять-таки очевидны связи с северной мифологией. Но радикалы полагают, что, когда все будут восстановлены в прежних правах, на земле больше ничего не изменится. Видно, что воззрения катаров на эсхатологию скорей можно назвать путаными, впрочем, по мере эволюции их взглядов они все больше воспринимали ортодоксальную христианскую эсхатологию, что нисколько не отменяло их основной доктрины.

Мораль выглядит явно более отчетливо и намного проще. Она исходит из констатации, что по сути есть всего один грех – разрыв с Богом. Все остальные грехи – разновидности этого. Единственная проблема состоит в том, чтобы выяснить, был ли этот основной грех намеренным или невольным. Умеренные дуалисты отстаивали Свободу воли, радикалы ее отрицали. Но оба течения были единодушны в следующем: тот, кто отказывается принадлежать к миру, тем самым демонстрирует, что не от мира сего и, следовательно, не зависит от Сатаны. Таким образом, для катара грешить значило терпеть мир. И он не мог проводить различия между простительным и смертным грехами: всякий грех был смертным.

Так, в вопросе половых отношений катары занимают позицию, которая выглядит оригинально. Любая половая связь имеет отношение к плоти и грозит продлить существование дела Сатаны до бесконечности – значит, это грех. И при такой постановке вопроса связь в браке ничем не лучше связи вне брака. Никакой разницы тут нет. Эта-то позиция и навлекла на катаров обвинение в примиренчестве и вседозволенности. Действительно, они не видели никаких различий между законными и незаконными связями, свободной любовью, гомосексуализмом, адюльтером или инцестом и даже зоофилией. Но их обвинители могли бы вспомнить, что в раннем христианстве Церковь, испытывая сильное влияние святого Павла и отцов церкви, пришла почти к той же концепции. И только потому, что, с одной стороны, нужно было обеспечить сохранение вида, с другой – считаться с человеческой природой, Римская церковь в конечном счете согласилась терпеть брак, заодно используя его, чтобы ограничить возможности людей к воспроизводству и предавать анафеме все прочие формы сексуальности. Надо еще уточнить, что Церковь только терпит брак. Это не Церковь женит супругов. Это не священник их соединяет. Это делают сами супруги, а священник присутствует лишь как свидетель, фиксируя этот акт. Осуществление таинства брака, коль скоро это таинство, доверено самим супругам, и отвечают за него они сами; современные католики, совершенно замороченные морализаторскими речами духовенства, уже и не отдают себе отчета в этой реальности, которая, надо сказать, обличает изрядное лицемерие со стороны Римской церкви. В любом случае эта «вседозволенность» не относилась к совершенным, поскольку те соблюдали строгое воздержание: они достигли той стадии духовного развития, которая уже не допускала никакого проявления слабости. Иначе дело обстояло с простыми верующими: будучи еще слишком тесно связанными с материальным миром, они могли жениться или практиковать свободную любовь. И в некоторых катарских группах внебрачные отношения едва ли не предпочитались, потому что их целью не было зачатие и, значит, вместо двух грехов совершался только один. Полагают, что подобный образ мыслей мог вести к некоторым крайностям или излишествам, которые неоднократно обличали инквизиторы.

Но у совершенных было много других обязанностей, помимо целомудрия. Они должны были воздерживаться от всякой пищи, полученной вследствие размножения; мясо как дьявольская плоть находилось под категорическим запретом. Но отвергались также сыр, яйца и молоко. Любопытно, что терпели рыбу, потому что, по катарским верованиям, рыбы не рождались, а самопроизвольно появлялись из воды. Однако в пост рыбы, так же как и вина, избегали: следовало довольствоваться хлебом и водой.

В предписаниях катарской морали есть еще важнейший запрет, по крайней мере для совершенных: ни под каким предлогом нельзя убивать. Этот запрет распространялся и на животных, в которых, согласно учению о переселении душ, могут заключаться души некоторых людей, а значит, и некоторых ангелов, вынужденных переродиться в низшем облике за грехи в предыдущей жизни. Это заводило очень далеко, потому что исключало всякую законную защиту действием, грозящим убить или даже ранить агрессора. Катары были не только вегетарианцами, но в принципе и убежденными сторонниками ненасилия. Убийство – смертный грех, потому что наказание и казнь злодеев – дело Бога, а не папы, императора или какого-либо государя.

Этот запрет создал для катаров много проблем, особенно в худшие моменты гонений. Во время альбигойского крестового похода, если совершенные никогда не брались за оружие, многочисленные верующие, не обязанные строго соблюдать этот запрет, участвовали в боях и даже совершали убийства, как убийство инквизиторов в Авиньонне. Но чаще всего защиту катаров обеспечивали наемники и сочувствующие, не обращенные в катаризм: это проявилось в 1244 году в Монсегюре. Вероятно, что тамплиеры, роль которых во время альбигойского крестового похода официально была очень скромной, иногда выступали на поле боя на стороне катаров. Противники катаров даже уверяли, что тамплиеры были «светской рукой» совершенных.

В остальном катарская мораль в основных чертах совпадала с моралью ортодоксальных христиан, а также большинства других еретиков. Главным было не запрещать, а показывать, что некоторые действия замедляют процесс возвращения к ангельским истокам или даже препятствуют ему. Чем больше катар сознавал, что он ангел, тем больше он избегал возможностей грешить. Катарская мораль отличается очень высоким уровнем в том смысле, что не ограничивается негативными правилами. Напротив, это позитивная мораль, поощряющая упорно стремиться к чистоте. И именно эта сторона дела привлекала мужчин и женщин, имевших дело с совершенными. Многочисленность катаров доказывает, что их пример был убедительным, а их мораль удовлетворяла людей. Наконец, в религиозном обряде, крайне простом, тоже было нечто привлекательное для верующих, утомленных нескончаемыми римскими церемониями.

Как у богомилов и всех остальных дуалистов, у катаров количество ритуальных действий было сведено к строгому минимуму. Это были молитвы, песнопения, посты в некоторые дни недели и прежде всего проповеди. Совершенные были прежде всего «Людьми Слова». Вероятно, проповеди завершались дискуссиями, в которых могли участвовать слушатели. Молитвы и проповеди читались где угодно, на открытом воздухе, в лесах, замках и частных домах. Непохоже, чтобы у катаров были храмы, к досаде любителей тайн, видящих в Монсегюре катарский, или манихейский, или даже солярный храм. Монсегюр, как и некоторые другие места, играл, конечно, особую роль, но как символическое благо, как духовный «полюс», в том же смысле, что и гора Меру в Индии или холм Тара в Ирландии. Но о «храме» как таковом говорить нельзя, что отнюдь не лишает значения это место, бесспорно сакральное.

Как и богомилы, катары не принимали таинств Римской церкви, в том числе крещения: поскольку все они были ангелами, катарам достаточно было совершить ритуальный жест, который, как предполагалось, вводит их в божественное сообщество; они уже находились там, только в состоянии «успения». Осознать это состояние и исцелиться должны были они сами. Они, разумеется, отвергали брак, который в то время, чтобы его признавали официально, мог быть только католическим, потому что мирского гражданского состояния не существовало, – и довольствовались неопределенным гражданским обрядом. Таким образом, в глазах инквизиторов семейные катары (имеются в виду простые верующие) воспринимались как сожители. И, не признавая таинства покаяния, катары практиковали нечто вроде публичной исповеди: совершенные признавались в грехах перед собранием совершенных и верующих, почти как у манихеев.