Текст книги "И унесет тебя ветер"

Автор книги: Жан-Марк Сувира

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Глава 32

Тот же день.

Сказать, что Мистраль, Дальмат и Сент-Роз были ошеломлены, – не то слово. Повисла тяжелая тишина. Все трое полицейских уставились на хозяйку дома. Она прервала молчание первой:

– Я что, ерунду спорола?

Ни Дальмат, все так же неподвижно стоящий на пороге, ни Сент-Роз, все никак не решавшаяся положить свой блокнот на грязный стол, ничего не ответили. Мистраль нарочито улыбнулся Одиль Бриаль, чтобы ее не отпугнуть.

– Почему вы назвали его семинаристом?

Полицейский улыбался, но Одиль Бриаль поняла, что разговор пошел совсем другой. Голос у гостя был суровый, совершенно не соответствующий выражению лица. Да и улыбался он одними губами, а глаза были мрачные, хмурые, под глазами мешки.

– Почем я знаю!

– Откуда вы знаете, что он семинарист?

– Что я там знаю? Нечего тут звенеть и глядеть на меня зверем. Мне насрать, кто он – семинарист или космонавт! Вы зачем пришли?

Мистраль не стал отвечать на вопрос Одиль.

– Вы этого семинариста уже видели?

– Нашли что спросить! Я ж его узнала.

– Когда видели?

Одиль Бриаль, все больше путаясь, крутилась на стуле и запускала пятерню в немытые волосы, словно причесывалась.

– Да почем я знаю? Может, с неделю. Вы, легавые, с чем явились-то?

– Кто вам сказал, что его зовут семинаристом?

Одиль Бриаль понимала, что падает в волчью яму. Она ответила как можно грубее, чтобы попытаться отвлечь полицейских: вдруг отстанут.

– Не помню кто! Что, годится ответ?

– Да, вполне.

Мистраль повернулся к Ингрид Сент-Роз:

– Который час?

– Без десяти одиннадцать.

– А когда мы вошли в дом?

– Без двадцати одиннадцать.

Мистраль поглядел прямо на Одиль Бриаль. Та слышала, о чем говорят полицейские, но не понимала, к чему это.

– Госпожа Бриаль, – Мистраль заговорил сдержанно, не повышая голоса, – вы задержаны на двадцать четыре часа, считая с десяти часов сорока минут сегодняшнего дня, с возможностью продления задержания еще на двадцать четыре часа с санкции судебного следователя.

Ингрид Сент-Роз разъяснила ошеломленной Одиль ее права.

– Это я-то задержана! Как воровка! Пускай все смотрят!

– Закон дает вам возможность уведомить любого члена семьи о вашем задержании. Кому бы вы просили нас позвонить?

– Позвоните… – Одиль Бриаль осеклась и посмотрела прямо в глаза Мистралю: – Никому не звоните! А теперь вы чем займетесь?

– Обыском, – ответил Поль Дальмат.

– Чего? И семинарист туда же? Вот что, мальчик, послушай меня: я знать не знаю, кто ты такой, только послушай: беги поскорей из этого дурдома!

– Он не семинарист, – повысил голос Мистраль. – Он полицейский.

Раньше Одиль Бриаль не понимала, как она попалась, теперь поняла.

Мистраль вышел в сад позвонить. Прежде всего он рассказал Кальдрону обо всем, что у них тут случилось, и велел задержать и доставить в криминальную полицию Вивиану Бриаль, сестру Одиль. Затем поговорил с двумя судебными следователями: понтуазским и парижским. Кристиан Бодуэн обрадовался больше, чем сам Мистраль. Долго длился разговор с Бернаром Бальмом, который хотел знать обо всех оперативных действиях раньше, чем они состоялись.

Старик с собачкой Раки на поводке прошелся перед домом, но ничего не услышал. Он повернулся и двинулся на деревенскую площадь рассказать, как ему пришлось пообщаться с полицией.

Одиль Бриаль смотрела на обыск в своем доме. От кофе и переживаний она немного протрезвела. Дом был совсем маленький. Крошечная прихожая, узкий коридор, налево одна спальня без двери, другая за дверью, в конце коридора ванная и туалет, направо столовая и кухня. Все грязное и обшарпанное.

Дальмат в латексных перчатках перебирал все предметы в комнате без двери, оклеенной рваными бумажными обоями, обставленной кое-как дрянной мебелью. Односпальная койка, стул, стол, полки с десятком рваных книжек, пустой платяной шкаф с погнутыми вешалками.

Офицер спросил Одиль Бриаль:

– Кто живет в этой комнате?

– Сын жил. Только он уже много лет не приезжал.

– Как зовут вашего сына?

Одиль сверлила Дальмата взглядом, но его лицо оставалось непроницаемым.

– Франсуа.

Дальмат полистал книжки, поставил их на место, приподнял одеяло, матрас – все это совершенно бесстрастно. Он открыл чемоданчик, достал оттуда электрический фонарик и посветил. Засунув руку под кровать, вытащил бумажный носовой платок с запекшейся кровью.

– А это что такое, госпожа Бриаль?

– Мне почем знать.

– Это кровь. И не говорите, что платок провалялся тут много лет. А с анализом ДНК сейчас, знаете ли, чудеса делают.

Одиль Бриаль сочла за благо промолчать и обойтись без лишних вопросов.

Дальмат положил окровавленную бумажку в пакет.

В комнате Одиль Бриаль воздух был спертый, пахло спиртным и, как описывала потом этот обыск Себастьену Морену Ингрид Сент-Роз, «уж так воняло нечистым телом! Хорошо еще, мы перчатки захватили».

Кровать здесь была двуспальная, продавленная и смятая, шкаф двухстворчатый, причем одна дверца неумело починена. Еще из мебели стояли комод с треснувшей мраморной столешницей, на которой горой высилась наваленная всякая всячина, и ветхий стул.

Дальмат и Сент-Роз осмотрели шкаф и комод.

– Вот только не пойму никак, чего вы тут ищете! Нет у меня ничего! Оружия нет, наркотиков нет, денег тоже нет. Ничего нет. Только время теряете с бедной женщиной. Нет бы настоящих преступников ловить!

Мистраль, опершись о дверной косяк, внимательно смотрел на черно-белую фотографию в рамке над кроватью. На снимке хорошенькая черненькая молодая женщина, очень стройная и с озабоченным лицом, держала за руку паренька лет шести-семи, тоже черного и худого.

Одиль Бриаль, глядя на Мистраля, смутно заподозрила неладное.

– А фотография вам на что сдалась? – накинулась она на комиссара. – С ней-то что не так?

– Это вы и ваш сын, – сказал Мистраль.

– А вы почему спрашиваете?

– Я не спрашиваю.

Одиль Бриаль стало совсем не по себе.

От созерцания и размышлений Мистраля оторвало жужжание мобильника. Пришла эсэмэска от Кальдрона: «Жан-Пьер Бриаль приехал домой вместе с адвокатом, адвокат только что укатил. Жандармы продолжают наблюдение».

Ингрид Сент-Роз заметила в одном из ящиков комода семейную книжку [19]19
  Документ, куда вписываются дети владельца.


[Закрыть]в запечатанном прозрачном пластиковом конверте. Под мрачным взглядом хозяйки дома она вскрыла конверт и прочла документ.

– Итак, в 1965 году у вас от неизвестного отца родился сын по имени Франсуа. Что с ним теперь?

– Знать не знаю.

– Как это отец может быть неизвестен? – спросил Поль Дальмат.

– Отстаньте вы наконец со своими вопросами! Вы сюда вообще что делать приехали? Так ведь и не сказали!

Мистраль, стоя у двери, прервал молчание:

– Мы расследуем убийство. Не одно, а по меньшей мере три. Возможно, больше.

– Я тут при чем? Я никого не убивала!

– Нам нужно видеть вашего сына.

– Да я сто лет уже не знаю, что с ним!

– Как вы с ним связываетесь?

– Никак не связываюсь.

– Он вам звонит?

– Не звонит.

– Где-то работает?

– Почем мне знать.

– Маловато вы знаете.

Пытаясь отвести беду, Одиль Бриаль отвечала грубо. Она курила сигарету за сигаретой и не могла унять дрожь в руках. Сейчас ее подкрепила бы рюмка коньяка.

Из другого ящика комода Ингрид Сент-Роз достала большой семейный альбом, обернутый в тряпицу.

Одиль Бриаль взвилась:

– Вы не имеете права трогать эти вещи! Это моя собственность, а не сына моего! Вы его ищете, а не мое добро! – Она закашлялась.

Ингрид подала альбом Мистралю, тот пролистал его. Около сотни фотографий – цветных. На всех один и тот же мальчик в возрасте от полугода до пятнадцати, все сняты на улице. После 1980 года фотографий не было.

– Это кто?

– Тот же, кто на стене – Франсуа, сын мой! Вам-то какое, на хрен, дело? А? Вы отвечайте! Ищете-то что? Я так и не поняла!

Мистраль игнорировал вопросы Одиль Бриаль, а ее это явно расстраивало.

– А почему более поздних фотографий нет?

– Потому что большим пацаном он не любил сниматься. Почему то, почему это… Не нравится мне, как вы тут возитесь, а людям ничего не отвечаете. Больно вы противные!

Мистраль и этот выпад пропустил мимо ушей.

«Тетенька очень нервничает, когда я смотрю альбом, – размышлял он. – Неспроста это».

Через полчаса обыск закончился, Одиль Бриаль побросала в сумку кое-какие вещи, Мистраль снял со стены фотографию над кроватью и присовокупил ее к фотоальбому, семейной книжке и пакету с окровавленным бумажным платком.

– Вы это все забираете?

Полицейские молчали. Одиль Бриаль не знала, что и думать.

В наручниках, с закрытыми глазами она сидела рядом с Дальматом на заднем сиденье «Пежо-406». Дверца была заперта, так что несчастных случаев с задержанной опасаться не приходилось. Ингрид Сент-Роз была за рулем.

Мистраль пребывал в задумчивости.

За время пути все, кто находился в машине, не сказали друг другу ни слова. Стекла были чуть-чуть опущены, чтобы салон проветривался, а кондиционер работал на полную мощь. Мистраль несколько раз переговорил с Кальдроном намеками, понятными только Сент-Роз и Дальмату.

В криминальной полиции сыщики устроили так, чтобы сестры не знали, что другая тоже задержана: слишком велика была ставка на предстоявших допросах. Как только обе группы вернулись с задержанными, подошел и Бернар Бальм: он нутром чувствовал напряжение ключевых моментов. Чтобы определиться с линией поведения, Мистраль и Кальдрон быстро ознакомились с документами, изъятыми у сестер Бриаль.

– Как прошло задержание Вивианы Бриаль?

– Ничего особенного. Только очень возмущалась, что полиция сына отпустила, а за нее в тот же день взялась.

– Еще бы! Как выглядит ее квартира?

– Небольшая, чистая, ухоженная.

Мистраль пролистал семейную книжку Вивианы Бриаль.

– У нее есть сын Жан-Пьер от неизвестного отца, и родился он в том же 1965 году, через три недели после того, как родила ее сестра. Вы задавали ей вопрос на этот счет?

– Да. Она меня послала лесом, – улыбнулся в ответ Кальдрон. – А когда я взял с собой этот альбом, страшно рассердилась.

Мистраль раскрыл альбом, привезенный Кальдроном от Вивианы Бриаль, и положил рядом с альбомом, взятым при обыске у Одиль.

Альбомы были совершенно одинаковые. Одни и те же фотографии с ребенком, и расположены так же. Полицейские помолчали, пытаясь осмыслить увиденное.

– Что она говорит об альбоме? – спросил Мистраль.

– Практически ничего. Как только увидела, что я им интересуюсь, сразу рассвирепела. И еще сказала, что это фотографии ее племянника Франсуа – сына Одиль.

– Интересно, интересно. А фотографий сына она у себя не держит?

– У себя – нет. Они все у Жан-Пьера.

– Как она это объясняет?

– Она очень зла и отказывается говорить.

– Чует мое сердце, хорошая намечается комбинация. С матовым финалом для обеих тетенек. Сестра ее такая же.

Секретарша Колетта вошла в кабинет. Заметив, что все полицейские очень заняты, она шепнула Мистралю на ухо:

– У меня на проводе господин Тевено. Говорит, он ваш знакомый. Соединить с вами?

– Нет, я лучше пойду поговорю с ним от вас.

– Я звоню на всякий случай. – Голос у психиатра был веселый. – Сейчас я в кафе на площади Сен-Мишель. Можете со мной посидеть?

– Спасибо за приглашение, но сейчас не могу. – Мистраль еще две секунды подумал. Часы показывали половину пятого. – А вот если у вас найдется пара лишних минут, мне бы стоило показать вам кое-что, чего мы тут, признаться, не понимаем.

Психиатра убедил серьезный тон Мистраля, да ему и самому было интересно.

– Через две минуты буду, – отозвался он решительно.

Глава 33

Тот же день.

Старшина комиссариата Девятого округа вместе с двумя молодыми патрульными напряженно прислушивался, не доносятся ли какие-нибудь звуки из квартиры Оливье Эмери. Но было совершенно тихо. Они пошли вниз. На пороге своей квартиры их поджидал Анри Лестрад – сосед, который принес им жалобу. Его жена выглядывала из-за плеча.

– Я слышал, как вы звонили и стучали в дверь. – Анри Лестрад говорил шепотом, словно боялся, что внезапно откуда-то появится Оливье Эмери.

– А вы не видели его на лестнице? И не слышали? – спросил старшина.

– Однажды он опять принялся скакать и разбудил нас, а потом ничего не слышали.

– Что ж это такое. – Супруга сочла своим долгом вставить словечко. – Люди совершенно ни с чем не считаются. У нас ведь дом небольшой, тут все…

– Когда он вас разбудил? Вчера?

– Нет, несколько дней уже прошло, – ответил Лестрад, обернувшись к жене за подтверждением своих слов.

– А потом?

– Потом все тихо было. Но кроме того времени, когда он занимается гимнастикой по утрам, мы вообще не знаем, дома он или нет. Это очень неприметный человек.

– Вот вам моя фамилия и телефоны. Если господин Эмери объявится, немедленно известите нас. Хорошо?

Старшина дал Анри Лестраду свою визитную карточку. Тот внимательно изучил ее.

– Можете на меня положиться!

Выйдя из дома, полицейские убедились, что почтовый ящик Эмери пуст.

– Что делать будем? Ломать дверь? Вдруг он мертв?

– Если он уже несколько дней как умер, мы бы на лестнице почуяли.

– Верно. Тут дело необычное, поступим иначе.

Мистраль решил перенесли экспертизу голоса на вторник: слишком много людей было занято с задержанными сестрами Бриаль. Элизабет Марешаль пожелала ему удачи.

«Расскажи мне, что там было», – написала она.

Начали допрашивать сестер Бриаль.

«Начнем полегоньку, – определил тактику Кальдрон, – а ближе к ночи или завтра утром врежем дубиной по макушке. Вот тогда и посмотрим, какие они храбрые!»

Сестры сидели в кабинетах на разных этажах, чтобы исключить возможность их встречи. Вивиана Бриаль впилась взглядом в Жерара Гальтье, прикомандированного к расследованию офицера, превосходно владеющего искусством допроса. Гальтье, старый волк уголовного процесса, произнес мысленно: «Итак, первый раунд!»

Одиль Бриаль, совершенно протрезвевшая, но страдающая без табака и спиртного, старалась скрыть, как ей мучительно скверно, и разглядывала того, кого про себя звала по-прежнему семинаристом. Она очень сердилась на себя, что невольно попала в западню.

Дальмат не торопился. Он тоже внимательно изучал сидящую перед ним женщину. То была типичная психологическая схватка между задержанным и полицейским.

Криво усмехнувшись, Одиль Бриаль решила первой прервать молчание и показать, что ничего не боится.

– Ну что, семинарист, ты, что ли, будешь меня исповедовать?

– Я, – ответил Дальмат своим бесцветным голосом. – А вы каяться.

– Смотри, какой уверенный! Или гордость не смертный грех?

– Совершенно верно, смертный. Зато в исповедальне не пьют и не курят.

– Ну ты и сволочь!

– А кто же еще?

Тевено рассматривал фотографии убитых женщин, сделанные Службой криминалистики.

– Людовик, у всех этих женщин руки связаны за спиной. Вы, я надеюсь, и сами заметили.

– Конечно, заметили.

– О чем вы думаете, глядя на эти снимки?

– Кто связывает женщинам руки, тот не хочет, чтобы женщины им обладали.

– Или наоборот.

– В смысле?

– Он очень этого хотел, когда был маленьким.

Мистраль переваривал это наблюдение.

Психиатр не унимался:

– А какая у вас теория насчет осколков зеркала в лице?

– Это, признаться, сложно. Думаю, убийце не нравится, как на него глядят женщины. То, что в этих взглядах отражается, должно быть, как-то связано с отвращением. Тем более что он и сам не выносит своего отражения в зеркале.

– Это, пожалуй, верно. Он использует осколки зеркала как кинжалы, хочет окончательно закрыть женский взгляд. Ярость, с какой он обращался с госпожой Димитровой, весьма симптоматична для человека, желающего избавиться от внутреннего смятения. Он казнит глаза, которые смотрят, и рот, который говорит.

Тевено сосредоточился на фотоальбомах.

– Честно говоря, не очень понимаю историю с двумя одинаковыми альбомами. С матерью все ясно, но тетке какой смысл держать у себя фотографии племянника?

– Мне тоже непонятно, – согласился Мистраль.

– Думаю, дело в рождении двух детей с интервалом в три недели, причем обоих от неизвестного отца. Хотелось бы найти человека, имевшего связь с обеими сестрами, от которых случились такие близкие рождения.

– Это вариант. Но он не объясняет, почему на месте преступления в двух совершенно разных местах обнаружена идентичная ДНК – при том, что предполагаемый виновник первых убийств в момент совершения вторых был в тюрьме.

Мистраль проводил Тевено до выхода из здания полиции и передал ему ксерокопию всех страниц фотоальбома. Психиатр положил этот толстый конверт в портфель.

– Хорошенькую загадку вы мне загадали. Поломаю голову и скоро вам перезвоню.

– Завтра?

– Это уж слишком быстро…

– Дело в том, что наши задержания считаются от сегодняшнего дня и заканчиваются в среду в половине одиннадцатого утра. У нас, грубо говоря, осталось тридцать часов, считая ночные, чтобы разобраться в этой истории. Часики тикают!

Обратно к себе Людовик Мистраль поднялся озадаченный. Секретарша приклеила ему на ежедневник записку: «Звонили с ФИП, есть новости». Мистраль снял трубку и набрал номер, записанный на квадратике желтой бумаги. Его собеседник сразу приступил к делу:

– В этот уик-энд он как с цепи сорвался. Тридцать звонков, если не больше, за полчаса!

– Интересные записи?

– Все тот же бред, только в этот раз он был совершенно пьян, и под конец нельзя понять, что он хочет сказать.

– Посмотрим, посмотрим…

– Есть еще одна штука, может быть, вам пригодится. Последний звонок был с номера, который начинается на 06. Мобильный. У нас есть система, которая позволяет определить номер, даже если пользователь его зашифровал.

Не теряя времени, техник ФИП продиктовал Мистралю номер мобильного.

Мистраль пулей вылетел из кабинета и ворвался к Кальдрону, где сидели Жозе Фариа и Роксана Феликс.

– Дело пошло! Наш тип сделал грубую ошибку: напившись вдрызг, позвонил на ФИП с мобильного. Своего ли – надо проверить. С этого момента начинаем работать быстро и четко. Первое: идентификация номера. Второе: геолокализация телефона. Третье: детализация разговоров сестер Бриаль. Четвертое: ни на секунду не отходить от операторов, пока они не дадут нам все эти сведения.

18.15. Мистраль залпом выпил двойной кофе и сгрыз четвертую за день таблетку витамина C, не зная толком, как то и другое подействует вместе. Хотя адреналин целый день поступал бесперебойно, он чувствовал, что энергия из него ушла. Бернар Бальм увидел Мистраля у кофейного автомата и подскочил к нему:

– Что, взял вес на грудь?

– Кофе хочешь?

– Нет, поздно уже. Так сдвинулся ты с места?

Мистраль в общих чертах рассказал, как подтолкнул дело звонок с ФИП, на что Бальм невозмутимо ответил:

– Выпей-ка еще чашку, пригодится. Ты уже близок к зачетному полю, но игра будет продолжаться еще больше суток, а скамейка запасных у тебя пустая.

– Хорошее сравнение, – кивнул Людовик Мистраль.

Кальдрон написал на большой доске, результаты каких экспертиз вскоре ожидаются. Одна из них была особо выделена, подчеркнута красным: «ДНК засохшей крови с платка, найденного под кроватью в комнате сына Одиль Бриаль».

19.30. Комиссар Девятого округа запечатал конверт с рапортом старшины и двух патрульных о странной истории про некоего Оливье Эмери, который называет себя полицейским, не значится в списках личного состава и совершенно пропал из виду. Он решил, что эта история ему не подведомственна, и переслал пакет в штаб городской полиции, а оттуда его переправили в криминальную полицию, в отдел расследований.

21.00. Оливье Эмери избавился от приступа боли и ужаса, продолжавшегося целые сутки. Он совершенно обессилел. Только долгое стояние под душем на несколько минут дало ему иллюзию улучшения, что он про себя и отметил. Он был голоден, поэтому решился выйти из дома. Подростки, сидящие на бетонных блоках, мешающих машинам парковаться на уже не существующем газоне, удивились: что это за человек смеет пройти мимо них, даже не обращая внимания. Но никто слова не рискнул сказать на его счет.

23.00. Сестры Бриаль, каждая в своей камере для задержанных, доедали бутерброд. Вивиана была вне себя от ярости и не могла успокоиться. В том же состоянии находилась и Одиль, но по другой причине: ей не хватало выпивки и сигарет. Обе поговорили с адвокатом, который скрупулезно записал все их жалобы, и с врачом, который, осмотрев обеих, заключил, что «состояние здоровья совместимо с нахождением под кратковременным арестом».

Мистраль, Кальдрон, Поль Дальмат и Жерар Гальтье напряженно работали в кабинете у Кальдрона. Они молча заканчивали чтение протоколов допроса сестер.

– Тетки на редкость себе на уме, если не сказать больше, – подытожил Мистраль общее впечатление. – Если бы их не разделили, – продолжил он, – можно было бы подумать, что они сговорились. Особенно странно, что обе категорически отказываются называть отца, но описывают его одинаково: «Так один какой-то, я замуж не хотела, хотела жить одна, но иметь ребенка. Вместо искусственного оплодотворения». Это подтверждает утверждение психиатра, который только что у нас был.

– Так можно крепко на своем стоять! – заметил Жерар Гальтье. – Хватит на сегодня или еще попробуем атаковать?

– Вызовите их еще разок через час. Говорите только о трех последних убийствах. Они вам скажут, что знать ничего не знают. Но это ничего – потом до утра подумают. А завтра будем с ними говорить о том, что видела Димитрова.

Мистраль кивком утвердил план действий Кальдрона.

– Схватка еще не начиналась. И не забывайте: у нас не спринт, а шахматная партия. До мата еще далеко, хотя материться обе умеют.

Последняя фраза сняла напряжение.

Час ночи. Мистраль торопливо приводил в порядок документы. В дверном проеме кабинета появился Поль Дальмат. Их отношения немного наладились, хотя Мистраль не забывал, что перспективы Дальмата в сыскной бригаде еще не ясны.

– Я по ночам сплю плохо, – признался Дальмат. – А когда не сплю – думаю. Например, о словах из Экклезиаста. Я перечитал свои тетрадки и книжки, пережил заново десять лет жизни…

– Это всегда интересно – так вот вернуться в прошлое, – кивнул Мистраль.

– И я пришел к выводу, что эти театральные убийства с цитатами из книги Экклезиаста никакого отношения к религии не имеют. Но вот первая цитата – «И восходит солнце…», – мне кажется, может дать зацепку. Мы не даром сразу же вспомнили Хемингуэя – тогда легче понять и продолжение. Вот что он пишет: «И возненавидел я жизнь, потому что противны мне стали дела, которые делаются под солнцем, ибо все – суета и ловля ветра!» А потом: «Время искать и время терять, время сберегать и время бросать». Так вот… – Дальмат запнулся, будто сам для себя подыскивал подходящее объяснение.

– Говорите дальше, это очень интересно, – подбодрил его Мистраль.

– Так вот, роман Хемингуэя «И восходит солнце» – о потерянном поколении Первой мировой войны. Убийца писал эти слова с теми же чувствами – может быть, не о своем поколении, а о собственной молодости, о пропащей жизни. Но пока я не в состоянии сказать почему. – Дальмат резко встал: – Я поеду домой.

Мысль Дальмата пошла своим путем в голове Мистраля. Он взял фотоальбом, намереваясь внимательно изучить каждую фотографию. Через четверть часа он отказался от своего намерения. Сил не осталось никаких.

Спать он лег в три часа ночи.