Текст книги "Девчонки гуляют допоздна"

Автор книги: Жаклин Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Глава 4
Время рока и печали

– Ах, Элли, слава богу! Вот умница! Совсем необязательно было возвращаться так рано, – говорит Анна.

И тут она видит мое лицо.

– Элли? Господи, что случилось? Он оказался не таким милым, как в прошлый раз? Он сделал что-то плохое?

– Ничего он не сделал. Он не пришел! – всхлипываю я, и все скопившиеся слезы вырываются наружу, словно потоки воды в «Титанике».

Моголь, слава богу, уже спит, а папы, конечно, еще нет. Мы с Анной вдвоем. Она обнимает меня, и я рыдаю у нее на плече. На ней новый светло-голубой свитер, который подарила ее подруга Сара, а у меня густо намазаны ресницы.

– Боже, Анна, я весь твой свитер заляпала черной тушью, – бормочу я сквозь слезы.

– Ничего страшного. Честно говоря, мне вообще не нравится этот свитер – Сара так важничает из-за того, что выпускает собственную марку одежды. Она думает, что я без ума от ее изделий, а я покупаю их только из вежливости.

– Если тебе не нравится, я могу его взять.

– Ну почему тебе вечно хочется носить чужие свитера? – Анна вытирает мне лицо бумажным носовым платочком.

– Не все – на папины я не покушаюсь, – говорю я. – Ох, Анна, не рассказывай ему, что Рассел не пришел, хорошо?

– Конечно, не скажу. Я даже не собираюсь рассказывать ему, что ты ездила в город! Я тебе очень сочувствую, Элли, но я так рада, что с тобой ничего не случилось! Все-таки зря я тебя отпустила. Не из-за папы. Просто девочке в твоем возрасте действительно небезопасно ходить одной.

– Вполне безопасно, даже слишком. Никто не хочет ко мне приставать. Во всяком случае, Расселу это явно не нужно. Ах, Анна, было так ужасно стоять и ждать! Вокруг гуляет полно девчонок, и все смотрят на меня и хихикают. Совершенно очевидно, они догадались, что меня продинамили.

– Ты уверена, что вы договорились встретиться именно сегодня?

– Да, место, время, все! Видимо, он говорил не всерьез. Папа был прав. Я его ни капельки не интересую. Просто он хотел попробовать, не получится ли чего-нибудь добиться.

– И добился? – встревоженно спрашивает Анна.

– Нет. Мы просто целовались.

Я вспоминаю поцелуи Рассела, и как необыкновенно все это было для меня – а ему, как видно, совсем не хочется больше целоваться со мной. Я закрываю лицо руками и всхлипываю.

– Бедненькая Элли. Не принимай это близко к сердцу. Со мной тоже случалось нечто подобное. У всех это бывает. Не расстраивайся так. Слушай, может, позвонишь Магде или Надин? Поплачешься им от души.

Но сегодня впервые в жизни я не в силах встретиться со своими лучшими подругами. Я знаю, они мне посочувствуют, но все равно, это так унизительно, особенно после того, как я в школе расхвасталась насчет Рассела, да еще написала то глупое стихотворение…

Теперь я понимаю, почему Надин едва разговаривала со мной, когда переживала из-за Лайама. Он был гнусная свинья, просто-напросто хотел заниматься с ней сексом, но он, по крайней мере, много раз ходил с ней на свидания, убеждал ее, что она для него – особенная. А Рассел не потрудился даже один раз встретиться со мной.

Я ухожу наверх пораньше, будто бы ложусь спать, чтобы не попадаться на глаза папе, когда он вернется домой. У себя в комнате я достаю альбом, смотрю на портрет Рассела. Потом беру самый толстый черный карандаш и перечеркиваю рисунок, еще и еще раз, пока весь лист не оказывается густо замазан черными каракулями. Вырываю листок из альбома, рву на мелкие-мелкие кусочки и выбрасываю их в окно. Обрывки бумаги трепещут, улетая в ночь, словно черные конфетти.

Вот и хорошо, я его разорвала. Теперь я о нем забуду. Он не заслуживает, чтобы я о нем вспоминала.

Все это я знаю, но все равно думаю о нем. Полночи. Утром я долго не встаю с постели, лежу, забившись под одеяло, чтобы не видеть дневного света. Смутно слышу телефонный звонок. Потом легкие шаги Анны.

– Элли, тебя к телефону.

На одно безумное мгновение у меня мелькает мысль: вдруг это

Рассел звонит, чтобы извиниться, – но тут же я вспоминаю, что он не знает моего номера, он даже не знает мою фамилию.

Это Магда.

– Ты еще не встала? Загулялась вчера допоздна со своим божественным Расселом, так?

– Не так, – бубню я.

– Что? У тебя, что, папа рядом? – спрашивает Магда.

На самом деле папа пошел в бассейн с Моголем. Слава богу.

Я бормочу что-то еще более невнятно.

– Я тебя не слышу! Вот что, отвечай только «да» или «нет», если там папочка подставил ухо. Хорошо провела время с Расселом?

– Нет.

– Ой, ты плохо провела время с Расселом?

– Нет.

– Ну, выбери что-нибудь одно!

– Слушай, Магз, я не могу сейчас об этом говорить.

– Тогда встретимся сегодня после обеда, ладно? И Надин?

– Мне нельзя выходить из дома. Папа запретил. – И я бросаю трубку.

– Папа позволил бы тебе погулять с Магдой и Надин, – говорит Анна.

– Мне все равно не хочется, – говорю я и плетусь обратно к себе, вверх по лестнице.

– Примешь ванну? – спрашивает Анна.

Мне не хочется принимать ванну. Не хочется одеваться. Не хочется завтракать. Никогда больше не хочется соприкасаться с внешним миром.

Не хочется даже разговаривать с Анной.

Я снова залезаю в разрытую постель, сворачиваюсь в комочек, подтянув колени к подбородку. Жалко, у меня больше нет старого любимого синего слоника. Мне хочется снова стать маленькой. Снова думать, что мальчишки – просто глупые неряхи, которые выковыривают козявки из носа и едят их, и отрывают руки куклам Барби. Хочется, чтобы Моголя не было на свете и папа не встретился с Анной. Хочу, чтобы мама была жива.

В горле у меня щиплет, глаза жжет, и я начинаю плакать, потому что мне вдруг так не хватает мамы, хотя она умерла очень давно. Я целую вечность плачу под одеялом. Когда наконец выползаю к ланчу, глаза у меня распухли и болят. Я спускаюсь вниз, беру себе сандвич с беконом. Видимо, Анна что-то сказала папе и Моголю. Они смотрят на меня, но Анна бросает на них грозный взгляд, и они тут же принимаются болтать о плавании. Моголь так бурно демонстрирует свой вариант плавания вольным стилем, что корка от сандвича вылетает у него из руки и чуть не выбивает мне глаз. Папа велит ему успокоиться. Моголь расходится еще пуще. Папа начинает сердиться. Анна вмешивается и принимается их уговаривать. Все это проходит мимо меня. Как будто подобные вещи еще могут меня волновать! Как будто меня еще что-то на свете может взволновать! Вряд ли у меня когда-нибудь будет своя семья. Очевидно, ни один мальчик не захочет встречаться со мной, не говоря уже о более серьезных отношениях. Мой первый мальчик, Дэн, был полный придурок, и то охладел ко мне. А Рассел даже не соизволил явиться на наше первое свидание. Я буду всю жизнь одна, нелюбимая, никому не нужная…

Слезинка сбегает у меня по щеке.

– Ах, Элли, – не выдерживает папа, – не могу видеть тебя такой несчастной. Слушай, я жалею о том, что не позволил тебе вчера встретиться с тем парнем.

Я оглядываюсь на Анну. Анна чуть заметно приподнимает бровь. Я решаю, что безопаснее промолчать.

– Элли плачет, – говорит Моголь. Совершенно ненужное замечание.

– Доедай сандвич, Моголь, и не приставай к Элли, – говорит Анна.

Чувствую, я перестарался, разыгрывая сурового отца, – говорит папа. – Пойми, Элли, все это только из-за того, что я беспокоюсь о тебе.

Да никому до меня и дела нет. Не волнуйся, папа, Рассел не строит на мой счет коварных планов. Рассел и близко ко мне подходить не хочет.

Ничего этого я не произношу вслух. Просто молча шмыгаю носом.

– Анна говорит, ты сказала Магде, что я не разрешу тебе встретиться с ней сегодня. Элли, я совсем не это имел в виду.

Господи, конечно, ты можешь пойти погулять с подружками.

Я пожимаю плечами и скрываюсь в своей комнате.

Но Магда и Надин так легко не сдаются. Через десять минут раздается стук в дверь. Магда. И Надин. Папа открывает дверь, и они мгновенно берут его в оборот.

– Ах, мистер Аллард! Знаете, мы пришли, чтобы поговорить с вами, – доносится до меня голос Магды.

– Мы знаем, что вы сердитесь на Элли. Простите, что я не рассказала вам сразу, что происходит. Все это отчасти моя вина, – говорит Надин.

Они щебечут, кокетничают и напирают. Папа явно наслаждается ситуацией и как следует растягивает удовольствие. Наконец он делает вид, что сдается.

– Ну что ж, девочки, не хочется портить вам выходной. Так и быть, уговорили. Я разрешаю Элли пойти погулять с вами.

Они что-то благодарно пищат и бросаются вверх по лестнице. Магда грохочет «платформами», Надин бежит вприпрыжку в спортивных туфлях. Они врываются в мою комнату, словно двое рыцарей в сверкающих доспехах, которые только что спасли прекрасную принцессу. Но я-то чувствую себя скорее безобразным чудовищем.

Они хвастаются своей мнимой победой, и я добросовестно благодарю их за помощь.

– Только мне на самом деле что-то не хочется никуда идти, – слабо отбиваюсь я.

Я притворяюсь, будто это из-за того, что у меня критические дни. Они мне не верят, точно так же, как и миссис Хендерсон. Они пристально разглядывают мои опухшие глаза и лицо в красных пятнах.

– Брось, Элли, – говорит Магда. – Расскажи нам про Рассела. О Господи, он что, не пришел?

– Угадала, – отвечаю я и снова начинаю хлюпать носом.

– Ох, Элли, какая подлая, мерзкая гнусность! Долго ты его ждала? – спрашивает Надин.

– Целый час! – отвечаю я со стоном.

Я рассказываю им все. Магда обнимает меня за шею, Надин – за талию, и обе они сочувственно гладят меня. Надин говорит, что ей сразу показалось, что глаза у него слишком близко посажены и вообще ненадежный вид, это должно было послужить нам предостережением. Но, мол, не ей говорить, стоит только вспомнить, как у нее получилось с Лайамом. Магда говорит, что он вообще сопляк для своих лет, только выпендривается, но не ей, мол, говорить, ведь она встречалась с Грегом, а он в своем развитии продвинулся не дальше, чем Дэн-Дуремар.

Мне становится чуточку легче. Надин приносит из ванной смоченное водой полотенце и прикладывает мне к глазам. Магда вытаскивает свою косметичку, подводит мне глаза темно-серыми тенями и подкрашивает черным карандашом, и вот уже у меня новые глаза и старые подруги, и я чувствую себя гораздо лучше.

– Пойдем теперь гулять? – спрашивает Магда.

Надин достает из шкафа мой жакет, и мы отправляемся гулять втроем. Я уже сама не понимаю, с чего я так убивалась из-за Рассела. Мальчики – это, конечно, хорошо, но куда им до верных подружек, которые всегда с тобой!

Мы идем через весь город в торговый центр «Флауэрфилдс», и мне даже удается пошутить насчет того, что там до сих пор стоит и ждет грустный маленький призрак Элли. Мы бродим по магазинам одежды, примеряем все подряд и хохочем во все горло.

– Видишь! Я так и знала, что ты развеселишься, если пойдешь с нами, – говорит Магда. – Забудь про Рассела, не думай вообще о мальчишках. Они этого не стоят.

Ровно в этот момент ее взгляд неотрывно следует за тремя мальчишками в тесных джинсах, которые болтаются у входа в магазин «MNV». Мальчишки заходят внутрь.

– Я все думаю, не купить ли новый альбом – сборник «Лучшие песни о любви», – говорит Магда. – Может, зайдем, я послушаю еще раз?

Надин перехватывает мой взгляд, и мы обе хихикаем.

Мы не спеша входим в магазин, и Магда глазеет на мальчишек, а мы с Надин тем временем перебираем любимые – на сегодняшний день – диски и играем в игру «Если бы у меня была при себе сотня фунтов». Одно из первых мест в наших списках занимает Клоди Коулмен.

– Ой, смотри! – Надин показывает афишу Клоди Коулмен над прилавком. – Она в будущем месяце выступает в Альберт-Холле!

– Ой, клево, пойдем! – Магда даже отвлеклась от парней. – Так здорово было бы увидеть ее живьем, правда?

– Ну, билеты, наверное, очень дорогие, – говорю я осторожно, жалея о том, что у меня вечно не хватает денег. – Но, может, Анна мне подкинет немножко.

– Знаешь, я тебе могу добавить, если нужно – и тебе тоже, Надин, – говорит Магда. – Мы втроем просто обязаны поехать посмотреть Клоди, правда же? – Она быстро записывает телефон заказа билетов. – Я попрошу папу заказать их на свою кредитную карточку – сразу, как только вернусь домой, о'кей?

Мы по очереди подпеваем Клоди, прослушивая ее диск. Особенно одну песню я могу слушать бесконечно. Клоди поет близко-близко, негромко, с придыханием, как будто шепчет мне на ухо:

 
Ты о нем не вспоминай,
Он тебе совсем не нужен.
Ты себя не потеряй.
Без него гораздо лучше!
 

Я повторяю эти строки, пока не заучиваю наизусть, и мы распеваем их, гуляя по «Флауэрфилдсу». В автобусе мы поем то же самое дуэтом с Надин. Она купила альбом – вот ведь везучая! Но она обещала переписать его мне на кассету. Потом я напеваю соло по дороге от остановки домой.

Кому он вообще нужен, этот Рассел? Кто станет думать о Расселе?

«Без него гораздо лучше!»

– Элли, угадай, кто приходил к нам сегодня?

Я таращу глаза и молча жду.

– Угадай, – говорит папа.

– Не знаю, – пожимаю я плечами.

– Некий молодой человек.

Мое сердце делает перебой.

– Какой еще молодой человек?

– Довольно лохматый. Весьма высокого мнения о себе самом. С пижонским альбомом для эскизов под мышкой.

– Рассел!

– Он самый.

– Но откуда он узнал, где я живу?

– А, вот и я о том же спросил. Ответ был весьма впечатляющий. Он приблизительно знал, в каком районе находится твой дом, и обошел несколько улиц, расспрашивая всех подряд о юной леди по имени Элли; в конце концов кто-то узнал тебя по описанию и направил его к нам.

– Господи! Папа, ты не шутишь? Рассел правда приходил?

– Поистине, правда. Он очень волновался по поводу вчерашнего вечера. Папа Рассела устроил ему веселую жизнь из-за того, что он поздно вернулся домой в четверг. По-видимому, он не соизволил предупредить отца, что собирается идти гулять после школы, и когда явился домой в полночь, папочка рассвирепел и вчера весь день не выпускал сынка из дому, хотя юный Рассел просил и умолял, и плакал, и рыдал. Поэтому Рассел не смог встретиться с тобой в назначенном месте, да оно и к лучшему, ведь и ты сидела под замком по распоряжению своего собственного, не менее возмущенного родителя. Да?

– Да, да, правильно! А что еще сказал Рассел?

– Да он был не слишком разговорчив. Кажется, его несколько ошарашила моя реакция. Я был чрезвычайно сердит на этого юношу. Он не имел никакого права утаскивать тебя в парк.

– Но ты же на самом деле не сердился, папочка? Не могу поверить! Он меня не обманул? Он на самом деле не смог прийти? И ходил по домам, разыскивал меня, только чтобы объяснить?

– Только объяснить? – повторяет папа. – Ему пришлось объясняться до посинения. До оттенка насыщенного ультрамарина.

– Ой, папа, ты же не стал его ругать?

– Еще бы не стал! Этот молодой человек теперь не отважится даже моргнуть в твою сторону без моего разрешения. А я разрешения не дам!

Я в отчаянии смотрю на папу и пытаюсь угадать, серьезно ли он говорит. По-моему, он меня дразнит, но полной уверенности нет. Хоть бы Анна была здесь, она бы мне помогла его утихомирить. Господи, ну почему Рассел пришел именно тогда, когда меня не было дома! Но ведь это же надо вообразить: ходил из дома в дом, расспрашивал обо мне! Похоже, я все-таки серьезно ему нравлюсь!

– Так что же он еще говорил, папа?

– Я тебе уже сказал, говорил в основном я.

– И на чем все закончилось?

Папа пожимает плечами:

– Думаю, он осознал всю глубину своих ошибок.

– Папа! Ну что ты такой вредный? Я тебя спрашиваю, Рассел ничего не говорил насчет того… чтобы нам с ним еще встретиться?

Папа качает головой:

– Разумеется, нет, ведь я это категорически запретил.

– Не может быть! Нет, правда, неужели ты сказал ему, что не разрешишь мне с ним видеться? – Я почти уверена, что он нарочно меня заводит, но все равно слышу, как мой голос срывается на визг.

– Правда, правда… может быть! – отвечает мой папуля.

– Он говорил, что хочет со мной встретиться, или не говорил?

– Ты же у нас такая современная дама, борец за равноправие женщин. Может быть, теперь тебе за ним побегать? Если я еще раз выпущу тебя из дому, в чем я сильно сомневаюсь.

– Да как же я смогу за ним бегать, папа? Он тебе адрес сказал?

– Нет.

– Правда не сказал?

Папа качает головой, но на лице у него все та же ехидная улыбочка.

– Так как же я его найду? Может, мне тоже пойти расспрашивать всех подряд в окрестностях Пембридж-Парка?

– Может, и пойти, – отвечает папа. – А может, он черкнул свой адрес в этом письме? – Папа вынимает из кармана конверт и помахивает им в воздухе.

Я хватаю письмо у него из рук, разрываю конверт. Пробегаю глазами страницу. «Увидимся – НАДЕЮСЬ! Рассел». И маленький рисуночек.

Сердце у меня гулко бьется.

– Ну, что? – спрашивает папа.

Ага! Теперь его очередь умирать от любопытства.

– Все хорошо, он прекрасно себя чувствует, – говорю я с улыбкой.

– Ты, как вижу, тоже теперь прекрасно себя чувствуешь, – говорит папа.

– Да-да-да!

Протанцевав на кухню, я готовлю себе чашку кофе, а пока закипает чайник, читаю письмо Рассела. Потом пью кофе и еще раз перечитываю письмо Рассела. И еще, и еще.

Дорогая Элли!

Мне ужасно, ужасно, ужасно совестно. Я страшно мучился из-за того, что не смог прийти в пятницу. К тому же это довольно унизительно. Дело в том, что папа совершенно соскочил с катушек и запретил мне выходить из дому только из-за того, что разозлился за вчерашнее.

Не понимаю я такого отношения, и вообще, это сплошное лицемерие – ко мне придирается, а сам целыми днями обнимается по углам со своей подружкой. Во всяком случае, он не может запереть меня на всю жизнь. Давай встретимся в понедельник после школы в «Макдоналдсе»? Я туда приду, как только смогу: примерно без двадцати четыре. Буду тебя ждать и очень надеюсь, что ты придешь. Ты меня узнаешь – я буду стоять с глупым видом и бесконечно извиняться.

Увидимся – НАДЕЮСЬ!

Рассел

Он нарисовал самого себя: растрепанные волосы, серьезное выражение лица, в одной руке карандаш, в другой – альбом для эскизов. На альбоме выведены крошечные буквы, такие малюсенькие, что мне приходится поднести картинку к самым глазам и еще прищуриться. «Р», «Л», «Э». Роль? Ралли? Нет, Рассел. «Р» – Рассел, «Э» – Элли? «Л»?

«Л»? «Л»? «Л»? «Л»? «Л»? «Л»? «Л»? «Л»?

Рассел любит Элли.

Я словно взлетаю на гигантских качелях, все выше, выше, переворачиваясь вниз головой.

– Не сделаешь старенькому папочке чашечку кофе? – спрашивает папа, входя на кухню.

– Конечно. – Я быстро прячу письмо в карман.

– Приятное письмо?

– Угм.

– Хочет увидеться?

– Да, типа того.

– И как же ты будешь? Ведь папа тебе категорически запретил.

– Что? – Я выпучиваю на папу глаза. – Ты серьезно?

Папа старательно хмурится, но в глазах пляшут огоньки.

– Типа того, – отвечает он. – Слушай, Элли, я в четверг серьезно перепугался. Первый раз ты задержалась до темноты, и я не смог этого вынести.

– Спорим, ты в моем возрасте гулял с девочками.

– Может быть, именно поэтому я и испугался. Я слишком хорошо помню, каким я сам был в возрасте Рассела. Теперь как вспомню, так вздрогну. Для меня девочки были не люди. Я сидел в своей тухлой мужской школе, девчонок толком и не знал. Это были для нас некие удивительные, экзотические создания, в их присутствии мы теряли дар речи и только соревновались друг с другом, насколько далеко удастся зайти…

– Папа!

– Знаю, знаю. А потом хвастались напропалую, причем, естественно, страшно преувеличивали.

– Слушай, пап, все это было давным-давно, когда мальчишки были похожи на неандертальцев. Рассел совсем не такой, – утверждаю я, хотя сама слегка краснею, вспомнив, как мы целовались.

– Знаю, знаю, – говорит папа. – Как только я его увидел, сразу понял, что это славный, порядочный мальчик, который хочет подружиться с моей дочерью. Он рассказал мне про ваш долгий, увлеченный разговор об искусстве. Показал твой портрет – кстати, очень хороший. Ему нужно немного отточить стиль, но для своего возраста он проявляет замечательное чувство линии. Короче говоря, я почувствовал себя круглым дураком. Я считал его каким-то сексуальным маньяком, который при первой возможности готов наброситься на тебя, а оказывается, у вас были всего лишь платонические разговоры на тему живописи и графики.

– Ну да, так все и было, я же говорила тебе, папа, – говорю я, все еще краснея. – Видишь, времена переменились. Так можно мне пойти встретиться с Расселом? Мы порисуем этюды!

– Времена переменились – в том-то и дело, Элли. Когда я был подростком, мог болтаться по улицам до глубокой ночи, и никто за меня не волновался. Даже Анна в тринадцать-четырнадцать лет бегала на местные дискотеки и в молодежные клубы. Но теперь уже не осталось безобидных дискотек, кругом только бешеные оргии. Ты же знаешь, я не хочу, чтобы ты хотя бы близко подходила к «Седьмому небу» с тех пор, как там провели рейд и нашли наркотики.

– Ладно, ладно, даю честное слово, мы не пойдем в «Седьмое небо».

– Мне вообще будет неспокойно, если вы с Расселом куда-то пойдете поздно вечером, Элли. В город стягиваются всевозможные бездельники, для которых единственное развлечение – драться и безобразничать. Меня совсем не удивляет, что папа Рассела беспокоился за него.

– Рассел может о себе позаботиться, папа. Он не какой-нибудь задохлик.

– Пусть он будет сам Мистер Мускулатура, это не поможет, если на него навалится целая банда хулиганов.

– Папа, ты становишься параноиком.

– Может быть. Не знаю. Но что, если вы с Расселом встретитесь после школы, а потом он вернется домой часикам к девяти?

– Пап! Мы же не в возрасте Моголя!

– Знаю, знаю, но ты мне так же дорога, как Моголь, и я не хочу еще раз пережить такой вечер, как в четверг. Послушай, вообще говоря, ты бы должна до сих пор еще сидеть на гауптвахте. Я позволю тебе повидаться с Расселом, но пока что я настаиваю на комендантском часе с девяти вечера. По-моему, это более чем справедливо.

– А по-моему, нет!

– В девять темнеет, так что вы уже не сможете рисовать этюды, верно я говорю? – усмехается папа.

Я слабо улыбаюсь в ответ. Не знаю, кто кому здесь морочит голову. Но, по крайней мере, я смогу увидеться с Расселом, хотя бы при дневном свете!

Я поднимаюсь к себе в комнату и еще раз перечитываю его письмо. Еще несколько раз. Потом спускаюсь вниз, звоню Надин и рассказываю ей, что все хорошо и что Рассел обошел весь город, разыскивая меня, стучался практически в каждую дверь.

Надин не так сильно потрясена, как я рассчитывала. У нее включен на полную мощность новый альбом Клоди (видимо, семейства нет дома), она подпевает во весь голос и от этого слушает невнимательно. А мне необходимо кое о чем ее спросить.

– Надин, ты правда считаешь, что у Рассела ненадежный вид?

Надин явно ерзает у телефона.

– Да нет, Элли, что ты. Я это просто говорила, чтобы тебя утешить. И глаза у него не слишком близко посажены. Наверное, мне так показалось, потому что он щурился, пока тебя рисовал.

Удовлетворившись этим, я звоню Магде. Но она первой выкладывает мне замечательную новость: ее папа заказал для нас три билета на концерт Клоди в следующем месяце!

– Вот так! Ты рада, Элли? Клоди тебя развеселит. Он тебе совсем не нужен, правда же?

– Ну, вообще-то, может быть, и нужен, Магда.

Я рассказываю ей все в подробностях, нагнетая еще больше драматизма – у меня получается, что Рассел обегал практически всю округу, разыскивая меня.

Я жду – что скажет Магда? На том конце провода молчание.

– Вот видишь, он меня не обманывал, – говорю я.

– Извини, Элли, я что-то не поняла. Ты хочешь сказать, он тебя обманул, потому что папа не разрешил ему выходить из дома?

– Он меня не обманывал, он хотел прийти.

– Но папочка его не пустил.

Эти слова насчет папочки мне совсем не нравятся. Помолчав, я спрашиваю:

– Надо думать, ты по-прежнему считаешь, что Рассел сопляк, что он просто выпендривается?

Слышно, как Магда поперхнулась.

– Нет-нет, точнее, я имею в виду не именно Рассела. Просто большинство парней в одиннадцатом классе… В смысле, они, конечно, получше, чем убогие придурки из десятого, не говоря уже о девятом, но все-таки они… не то, чтобы совсем взрослые.

– Значит, по-твоему, Рассел недостаточно взрослый?

– Ой, Элли, да не цепляйся ты к каждому слову! На мой взгляд, все мальчишки недостаточно взрослые, и точка. Но твой Рассел просто замечательный… насколько это возможно для мальчишки.

Я радостно соглашаюсь и прошу ее поблагодарить своего папу за то, что он заказал нам билеты. Нужно будет как-нибудь подъехать к моему папочке, чтобы подкинул малость наличных, но с этим, наверное, лучше подождать до завтра, а то сегодня мы уже и так полдня потратили на переговоры.

Я решаю задобрить папу, соорудив для него еще одну чашку кофе, хотя уже приближается время чая. Непонятно, куда девались Анна с Моголем? Мне необходимо поговорить с Анной наедине – пусть она пообещает не рассказывать, как я в пятницу потихоньку ездила на несостоявшееся свидание с Расселом. Если папа узнает, что я нарушила его приказ, он может совсем запретить мне встречаться с Расселом. А мне просто позарез нужно с ним увидеться!

Я представляю, как он ходит из дома в дом и расспрашивает обо мне. Как в сказке! Рассел – прекрасный принц, выполняющий волшебную задачу: трижды постучаться в каждый дом на этой улице, и еще на соседней, только тогда найдешь принцессу и сможешь ее поцеловать…

Я сижу у себя в комнате, погрузившись в чарующие мечты наяву, пока меня не отвлекает хлопанье входной двери.

Я кричу:

– Анна, это ты?

– Нет, это только я, – отвечает папа. – Я выходил посмотреть, не видно ли их. Не понимаю, куда они пропали.

– А куда они ходили? В магазин? – Я перевешиваюсь через перила, чтобы разглядеть папу.

– Элли! Как будто Анна пойдет в магазин с Моголем. Ты же знаешь, как с ним бывает трудно. Нет, ей позвонила мама Надин. – Папа делает гримасу.

Я хихикаю. Мама Надин – из тех женщин, которые, кажется, утром встают с постели уже накрашенные, с волосами, залитыми лаком, так что прическа напоминает шлем, вооруженные тряпкой и пылесосом.

– Не смей смеяться! Она до сих пор смотрит на меня сверху вниз из-за того, что ты так поздно вернулась домой в четверг, и волнуется, как бы ты не стала плохо влиять на Надин.

– О боже, неужели она опять об этом вспоминала?

– Да, какое-то время. Но кроме того, она рассказала Анне, что сегодня во второй половине дня собирается тащить свою младшенькую, которая так любит покрасоваться, на съемки в местной фотостудии, и спросила, не хочет ли Анна тоже пойти с Моголем.

– Что? С Моголем?

– Знаю, знаю. Я лично плохо себе представляю нашего малыша в изящной позе перед камерой, но, оказывается, на этот раз фирме нужны типичные маленькие мальчики – грязные, чумазые безобразники. Это для рекламы стирального порошка, где показана маленькая девочка, такая нарядненькая, в чистеньком праздничном платьице…

– Наташа!

– И тут прибегают мальчишки и тащат ее играть в футбол, а потом ее толкают в лужу, и она вся перемазывается.

– О-о, вот это Моголю в самый раз!

– Анна тоже так подумала. И он сам, кажется, оценил эту идею. Да за это еще и платят! Вот они и пошли. А теперь их все нет и нет.

– Наверное, Моголь слишком воодушевился и закидал Наташу грязью с ног до головы. Ее небось пришлось поливать из шланга и заново наряжать для каждого снимка, на это уходит бездна времени.

– А у нас тут пока бурчит в животе от голода. Пойти, что ли, пошарить на кухне, сварганить что-нибудь на ужин…

В папином голосе совсем не слышно энтузиазма. Теоретически он понимает концепцию Нового Мужчины, но по характеру и степени лени он самый что ни на есть старый мужчина.

– Я что-нибудь приготовлю, пап, – жизнерадостно предлагаю я, по-прежнему стремясь его задобрить, чтобы он хоть чуточку подвинул свой дурацкий «комендантский час».

Я развожу на кухне бурную деятельность, и в итоге мы садимся ужинать подгорелым омлетом и размокшей жареной картошкой.

– Замечательно! – восхищается папа, собрав всю силу воли. – Только, понимаешь, Элли, я начинаю всерьез беспокоиться за Анну с Моголем, от этого у меня как-то пропал аппетит.

Это, конечно, предлог, но только наполовину. Папа в самом деле начинает слегка дергаться.

– Ничего с ними не случится, пап. Наверное, съемки затянулись. Слушай, я позвоню опять Надин, спрошу, долго ли продолжаются такие штуки.

Я звоню Надин, но к телефону на этот раз подходит ее мама. Она не особенно радуется, услышав в трубке мой голос.

– Ах, это ты, Элли. Надеюсь, ты раскаиваешься в том, как вела себя в четверг. Бедные твои родители, они были в таком состоянии! И кроме того, мне очень не нравится, что ты втянула в обман мою Надин.

Она распинается в этом духе целую вечность. Я отодвигаю трубку подальше от уха и вздыхаю. Наконец, возникает маленькая пауза.

– Мне правда очень жаль, но я вообще-то хотела только спросить…

– Нет, сейчас Надин не может с тобой разговаривать, она ужинает. Вот ведь девчонки! Каждый день встречаетесь в школе и все равно без конца висите на телефоне. Что? Нет, Надин, вернись за стол немедленно! Что такое, Наташа, золотце мое?

– Вы с Наташей только что вернулись со съемок? – быстро встреваю я.

– Нет! Мы были дома уже в пять часов. Съемки прошли довольно быстро, хотя этим мы обязаны отнюдь не твоему братцу, который совсем одичал и никак не хотел вести себя нормально. В конце концов его даже не стали снимать.

– А где же тогда Анна и Моголь? – спрашиваю я.

– Вот уж не знаю!

– Разве они вернулись не с вами?

– Нет. Я предложила подвезти их, но Анна заговорила с каким-то незнакомым мужчиной, и они уехали с ним.

– Анна уехала с незнакомым мужчиной? – переспрашиваю я.

Папа мигом подскакивает к телефону. Отнимает у меня трубку и засыпает маму Надин вопросами.

– Я вам повторяю, мистер Аллард, я понятия не имею, что это за человек, я ничего о нем не знаю. Я занималась своей Наташей. Возможно, это был кто-то из родителей – хотя я не заметила при нем ребенка. Во всяком случае, он не из съемочной группы, потому что с ними я со всеми знакома. Может быть, это кто-то из представителей фирмы, производящей стиральный порошок – правда, по виду непохоже. На нем была черная кожаная куртка. Какой-то он был грубоватый, вроде байкера. Я немного удивилась, что ваша жена поехала с ним.

– Почему же вы ее не остановили? – кричит папа.

– Ну, знаете! Я не отвечаю за поведение вашей жены. Как и за поведение вашей дочери! Будьте так любезны не беспокоить меня больше звонками, как будто я виновата, если та или другая пропадает неизвестно где!

И она бросает трубку. Мы с папой растерянно смотрим друг на друга.

– Не волнуйся так, папа. Не обращай на нее внимания, ты же знаешь, какая она.

– Во всяком случае, она не лгунья. Она сказала, что видела, как Анна уехала с каким-то незнакомым человеком. И еще с Моголем! Господи боже, Элли, что с ними случилось?

– Может, мама Надин ошиблась, – говорю я, хотя мама Надин, настоящий сурикат с глазами-бусинками и вечно вытянутой шеей, видит абсолютно все. Такие не ошибаются. Но ведь Анна – не из тех, кто может ни с того ни с сего уехать с незнакомым байкером.