Текст книги "Девчонки гуляют допоздна"

Автор книги: Жаклин Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Я взглядом призываю на помощь Надин. На этот раз она выдала меня, закатившись хохотом.

– Элли не досмотрела до этой сцены, – говорит Надин. – Мы начали смотреть у меня дома, но она отвернулась от экрана еще до того, как закончились титры. Не прошло и десяти минут, как она выскочила из моей комнаты и наотрез отказалась вернуться. Рассел широко улыбается:

– Ты так боишься ужастиков, Элли?

– Элли из тех девочек, что пугаются даже Ну-Ну, волшебного пылесоса телепузиков, – хихикает Надин.

Наверняка щеки у меня красные, как у По. Рассел точно подумает, что я слабоумная! Он смеется:

– Ну, тогда я тебя очень прошу, пойдем со мной на этот фильм, Элли: ты не успеешь оглянуться, как со страху кинешься в мои объятия!

Мне тоже удается засмеяться, хотя я все еще чувствую себя довольно глупо. Я бросаю взгляд на часы. Кстати, о девчонках, которые гуляют допоздна! Уже почти десять!

Но вот идет автобус. Скоро я буду дома. По крайней мере, такие у меня намерения.

Глава 2
Время идти домой

В автобусе я не знаю, с кем сесть. Надин первой входит в автобус и демонстративно располагается, заняв одна двойное сиденье. Я делаю движение к сиденью напротив и вдруг чувствую, что поступаю низко. Надин – моя лучшая подруга с пятилетнего возраста, а Рассела я знаю не больше часа, Господи боже! Я поворачиваю на всем ходу и, подвинув Надин, усаживаюсь рядом с ней. Рассел садится напротив. Он наклоняется к нам, чтобы продолжать разговор, но старушка рядом с ним так пыхтит и отдувается, что он ограничивается улыбкой.

Мы с Надин вполне можем разговаривать.

– Ну и ну, а я-то думала, что Магда у нас шустрая! – шепчет Надин. – Как видно, я недооценила твои способности завлекать парней, Элли!

– Я тут ни при чем! – шепчу я.

– Не увиливай, это ведь все оттого, что ты бросала на него зазывные взгляды в «Макдоналдсе».

– Я его рисовала! Поневоле приходилось на него смотреть. И вообще, он первый стал меня рисовать. Это он все начал.

– И что теперь? Станешь с ним встречаться?

– Не знаю. Вряд ли он меня об этом попросит. Он просто заговорил с нами из-за рисования.

– Элли!!! Ты что, нарочно меня злишь? Совершенно очевидно, что он от тебя без ума.

– Ты правда так думаешь? – радостно шепчу я.

Надин вздыхает.

– Слушай, когда сойдем с автобуса, я сверну на Вестон-авеню и пойду домой. Ладно? Не собираюсь быть третьей лишней.

– Ты не лишняя!

– Во всяком случае, я не намерена стоять и полировать ногти, пока вы будете целоваться на пороге.

– Я не собираюсь целоваться! – Я забыла, что надо шептать.

Надин толкает меня локтем. Рассел пристально смотрит на меня.

Господи, неужели он услышал то, что я сказала?!

– Конечно, ты будешь целоваться, – говорит Надин.

– Да мне не хочется.

– Разве он тебе не нравится?

– Я… не знаю, – глупо отвечаю я. – Что ты о нем думаешь, Надин?

– Ну, он ничего. Я хочу сказать, вообще-то он не в моем вкусе.

– Как, по-твоему, он симпатичный?

– Вроде бы. Ну, не то чтобы совсем ботаник, просто трудно разобрать, когда он в этой ужасной школьной форме.

– Надин, а когда целуешься… Вот как сейчас, в первый раз… Полагается делать эти вещи языком?

– Если хочешь.

– Да я не знаю, чего я хочу!

Это правда. Я столько мечтала о романтических встречах, и вот, когда это со мной случилось на самом деле, я как-то вдруг испугалась. Я почти жалею, что Рассел не стал ухаживать за Магдой или Надин. Нет, на самом деле я бы этого совсем не хотела. Просто лучше бы Рассел вообще не начал меня рисовать, и мы сейчас ехали бы себе с Надин после самой обыкновенной девчонской прогулки по магазинам.

– Выходим, – говорит Надин, – наша остановка.

Я говорю:

– Может, он поедет дальше?

– Элли, ты что, ненормальная? Смотри, он тоже встал.

– Надин, не уходи на Вестон-авеню. Пойдем со мной. Пойдем мимо моего дома. Пожалуйста! Я не хочу оставаться с ним одна, – лихорадочно шепчу я.

– Не будь ребенком, Элли! Тебе уже пора повзрослеть.

В том-то и дело. Я совсем не уверена, что мне так уж хочется повзрослеть.

Мы выходим из автобуса – Рассел, Надин и я.

– Ну, пока, ребята, – говорит Надин.

– Надин!

– До завтра, Элли. – Она кивает Расселу.

– Пока, Надин, приятно было познакомиться, – говорит Рассел.

Потом поворачивается ко мне: – Нам в какую сторону?

– Можно пойти туда, где живет Надин, – говорю я.

Но Надин уже бежит прочь, стуча каблучками туфелек от Shelley.

– Пошли туда, где ты живешь, – говорит Рассел. – Приблизительно в том направлении. Может, сначала немножко погуляем?

– Ну… – На руке у меня вместо часов звякают серебряные браслеты, но я знаю, что уже довольно поздно. Какое там довольно – просто поздно. Я – Девчонка, Которая Гуляет Допоздна. Мне надо домой. Он может проводить меня до двери, а там я быстренько поцелую его в щеку и шмыгну в дом. Так я и сделаю! Это именно то, чего я хочу.

Но совсем не то, чего хочет он.

– Пошли, Элли! – Он оглядывается по сторонам. – Здесь поблизости есть какой-нибудь парк? Покажи мне его, чтобы я мог представить себе, как малышка Элли кормит уточек.

– Там нет ни пруда, ни уточек. Только качели.

– Качели даже еще лучше! Покачаемся ровно пять минут. Максимум десять. Да?

Моя голова сама собой кивает. Мы идем к парку. Рассел придвигается поближе ко мне. Он берет меня за руку.

О боже, я не знаю, что делать с пальцами. Им неудобно, но если я их согну, может показаться, будто я нарочно поглаживаю его ладонь. Рука у меня вспотела, или это у него? Вот бы сейчас была зима, мороз, тогда мы были бы в перчатках.

Но сейчас весна, и мне становится ужасно жарко в тесном Моголином свитере. Что я делаю? Я хочу домой, а потом – сейчас и правда очень поздно. У меня будут неприятности.

– Рассел, мне скоро нужно будет возвращаться, правда.

– Ну конечно, мне тоже.

– А где ты живешь?

– Да тут, поблизости.

– Нет, не поблизости, раз ты даже не знаешь, где парк!

– Парк… вон там. – Рассел неопределенно машет свободной рукой.

– Совсем даже не там. Нет, послушай, где ты живешь?

– Около парка.

– Врун!

– Ну ладно, около другого парка, в Пембридж-Парке.

– Это же за много километров отсюда!

Кроме того, это самый шикарный район города, там стоят огромные величественные особняки викторианской эпохи. Однажды я была там в гостях и до сих пор помню, как поразили меня окна-витражи в холле – я уж думала, что увижу в гостиной алтарь и скамьи для прихожан. Некоторые из домов по соседству с парком на самом деле величиной с церковь и вызывают почти такой же священный трепет. А я иду за ручку с мальчиком, который там живет и учится в Холмерской школе.

– Большой дом? – спрашиваю я.

– Большой, но у нас только квартира на первом этаже. Она называется «квартира с садом», но сад-то снаружи, и наша только пятая часть. Дом весь поделен на квартиры. И наша семья тоже живет раздельно. Я сейчас с папой, а сестра – с мамой. С нами еще живет папина подружка, но чем меньше о ней говорить, тем лучше. Надеюсь, она скоро исчезнет с горизонта. Совсем не хочется видеть ее своей мачехой.

– У меня есть мачеха. Правда, она неплохая. Раньше мы с ней не ладили, а теперь подружились.

Анна точно со мной раздружится, если я не вернусь домой немедленно. Она наверняка беспокоится.

– Я ни за что не подружусь с Цинтией. Подумай, просто классическое имя: мой бедный, глупый папочка цинично связался с Цинтией. Не понимаю, что это на него нашло. Нам с ним было так здорово вдвоем, настоящая мужская жизнь, а теперь она все время мешается. Тоска. Поэтому я стараюсь поменьше бывать дома. Какая радость сидеть целый вечер в гостиной, когда твой папочка с подружкой обнимаются на диване, словно подростки?

– Прямо при тебе? Ничего себе!

– Ну, как только я выйду из комнаты. А когда возвращаюсь, отскакивают друг от друга. Как будто это я его папа. Ну, я и ухожу к себе в спальню, рисую, делаю уроки и так далее. Но иногда жутко надоедает так сидеть, словно в одиночной камере, и тогда я ухожу, брожу где-нибудь сам по себе.

– Разве у тебя нет друзей?

– Есть, конечно, целая куча. Нет, ты не думай, что я такой бедный одинокий мальчик, которому не с кем пообщаться.

– Я не это хотела сказать!

– Просто, понимаешь, в школе-то все нормально, у нас там своя компания, и мы ходим вместе. А вот после школы… Ну, есть два типа у нас в Холмерской, полные компьютерные придурки, такие крутые, всегда и во всем первые, для них самое классное развлечение – найти какую-нибудь порнуху в Интернете. Есть еще одна развеселая компания, они ходят на все на свете вечеринки, кадрят девочек, пьют, принимают наркотики – ну, для них я слабак.

– Ни капельки ты не слабак, – говорю я.

– И вообще у парней все немножко по-другому. Есть, конечно, приятели, но с ними нет настоящей близости. Если только ты не голубой, а уж этого во мне определенно нет, хоть про нашу школу и рассказывают всякие истории, насчет порочных свиданий за велосипедным сараем.

Я хихикаю. Одно время за Магдой ухаживал восьмиклассник из Холмерской школы, так он клялся, что половина одиннадцатого класса этим занимается – и как раз за велосипедным сараем.

– Наверное, замечательно, когда у тебя есть близкие друзья, с которыми можно куда угодно пойти, вот как эти твои подружки.

– Надин и Магда. Да, они обе – мои лучшие подруги.

– А с кем из них ты больше дружишь?

– С обеими одинаково.

– И вы никогда не ссоритесь?

– Ну, бывает, что мы спорим. А в прошлом году Надин влюбилась в просто кошмарного парня, из-за этого мы ее почти не видели, но теперь мы опять вот как дружим. – Я скрещиваю пальцы свободной руки.

Мы все еще держимся за руки, хотя и немного вспотевшие. Мы уже почти пришли в парк. Минута или две, потом, может, быстренько покачаемся на качелях, а потом – домой!

– А сейчас у Надин есть парень?

– Нет.

– Спорим, у той, другой, есть – у той болтушки с красными волосами.

– У Магды? Нет, у нее сейчас тоже нет парня.

– А у тебя, Элли?

Я молчу. Качаю головой.

Рассел улыбается:

– Отлично, тогда… давай иногда с тобой встречаться?

– Я и сейчас с тобой встречаюсь.

– Нет, в смысле – пойти куда-нибудь, съесть пиццу, или в кино,

или еще куда.

– Ладно.

– Завтра?

– Если хочешь.

– В семь. Я буду ждать тебя у торгового центра. Если забудешь, как я выгляжу, у меня в руках будет альбом для эскизов.

– Ладно, а сейчас мне пора домой. Уже так поздно!

– Совсем не поздно, посмотри, еще детишки играют.

Несколько малышей кружатся на карусели в темноте, жуют хрустящую картошку и пьют кока-колу прямо из горлышка.

– Я понимаю, еще не совсем-совсем поздно, но меня уже давно ждут дома.

– Но мы же еще не покачались. Пошли, Элли. Один разик качнемся, и все.

– Ладно, исключительно категорически один-единственный разик, а потом мне нужно домой.

– Обещаю! Мне так нравится, как ты разговариваешь, Элли. Ты совсем не такая, как другие девчонки.

Мы идем по кочкам к детской площадке. Я тихо радуюсь, что не надела сегодня туфли на каблуках. На мне потрепанные красные кроссовки, резиновые подошвы почти совсем протерлись, но у меня такое чувство, будто я подпрыгиваю на пружинках. Это все на самом деле! Я, Элли, иду за руку с мальчиком, которому нравится, что я не такая, как другие. Я ему нравлюсь, я ему нравлюсь, я ему нравлюсь!

Мы подходим к качелям, и я вспоминаю, сколько раз бывала здесь раньше. Сначала с мамой – и даже сейчас у меня сжимается сердце, потому что мне так ее не хватает, она для меня всегда будет важнее всех. Потом меня приводил папа, он так высоко раскачивал качели, что я боялась – вдруг они сделают полный круг? Теперь папа раскачивает Моголя, и тот однажды свалился и так грохнулся, что чуть было в самом деле не превратился в гоголь-моголь. Летом мы с Магдой и Надин иногда тоже гуляем в парке, болтаем о нарядах, о косметике, о разных прическах, о рок-звездах и о мальчиках.

А сейчас я пришла сюда с мальчиком, и он раскачивается, и я раскачиваюсь, все выше, выше, так что мои кроссовки взлетают выше тополей, чьи силуэты виднеются на краю парка. Я откидываю голову, чтобы скорость казалась еще больше, но голова у меня начинает кружиться, я замедляюсь, соскакиваю с качелей, и вдруг парк валится куда-то набок.

– Оп-ля! – Рассел подхватывает меня. – Ты в порядке, Элли?

И не успеваю я ответить, как он наклоняется и целует меня. Это совсем мимолетный поцелуй, просто наши губы легонько сталкиваются. Мы отступаем друг от друга. Я моргаю за запотевшими стеклами очков.

– Ох, Элли, – говорит Рассел и снова целует меня. Это уже настоящий поцелуй. Настоящий, тесный поцелуй, губы в губы, полный глубокого смысла. Я никогда не думала, что это окажется так удивительно, так ни на что не похоже. Голова у меня кружится еще сильнее. Я цепляюсь за него, а он обнимает меня еще крепче.

Вдруг что-то льется мне на голову. Это что, дождь? И какие-то хлопья сыплются на плечи. Снег?!

Чей-то хохот.

Я отталкиваю Рассела. Детишки столпились вокруг, поливают нас кока-колой и посыпают хрустящей картошкой.

– Целуются, целуются! – ликуют они.

– Да провалитесь вы, – говорит Рассел.

В волосах у него, словно бантик, застрял лепесток жареной картошки. Я смахиваю его, и мы оба хохочем.

– Пойдем найдем более спокойное местечко, – говорит Рассел и берет меня за руку. – Вон там, под деревьями?

– Нет, мне правда пора идти.

– Ну пойдем, Элли, пожалуйста.

– Я уверена, что уже пора по домам.

– Совсем как Энди-Пенди! Ты видела эту передачу, «Смотри вместе с мамой»? Я так люблю детские передачи!

– Я тоже! Больше всего мне нравилась «Улица Сезам».

– И мне! Я их всех рисовал фломастерами. Все ребята в младших классах хотели, чтобы я нарисовал для них портрет Зелибобы.

– А мне нарисуй портрет Коржика, он у меня любимец.

– А тебе нравилась «Рисовальная атака», когда ее вела Зои Болл, сто лет назад?

– Ой, я ее обожала!

– У меня в классе один парень с ума сходит по Зои Болл, он мне дал пятерку за то, чтобы я нарисовал его портрет с ней в обнимку.

– Слушай, вот это мысль! У нас все девчонки с ума сходят по Леонардо Ди Каприо – может, мне нарисовать для них его портреты, заработаю кучу денег!

– Говорят, я немножко похож на Леонардо Ди Каприо, – ну, там, прическа, черты лица… А ты как думаешь, Элли?

Я что-то вежливо бормочу. Ни капельки он не похож на Леонардо Ди Каприо. Я радуюсь, что Надин с Магдой здесь нет, они бы хохотали, как безумные. Детишки на качелях остались далеко позади. Мы теперь возле деревьев, где по-настоящему темно.

– Ах, Элли, – говорит Рассел.

По-видимому, это сигнал к очередному поцелую. На этот раз я успела приготовиться – наклонила голову набок, чтобы очки не мешали. Мне ужасно нравится, как он целуется! С Дэном мы тоже целовались, но тогда это было страшно глупо, неуклюже и по-детски. А сейчас все настоящее, взрослое, волнующее.

Слишком даже настоящее, взрослое и волнующее. Его рука понемногу продвигается по моему плечу, спускается ниже…

– Рассел, не надо.

– Пожалуйста… Ну пожалуйста…

Его рука настойчиво гладит Моголев шерстяной свитер. Мне нравится это ощущение. В этом нет ничего такого ужасного. Я не хочу, чтобы он думал, будто я какая-то убогая ханжа. Может, позволить ему еще чуть-чуть?

О господи, я вдруг вспоминаю про салфетки, которые запихала в лифчик, чтобы выглядеть не так откровенно в тесном свитере! Если у него в руке окажется бумажная салфетка, я умру на месте!

– Рассел, я прошу тебя… Нет, перестань, мне правда нужно домой. – Я решительно отталкиваю его.

– Элли!

– Я серьезно. Который час?

Он смотрит на часы.

– Ох, не могу разглядеть стрелки в темноте.

– Рассел, пожалуйста!

– Ну, ладно, ладно. Всего-то чуть больше одиннадцати.

– Что?! Ты шутишь!

– Десять минут двенадцатого.

– Боже, что же мне делать?

– Эй, эй, только без паники! На самом деле не так уж поздно.

Элли! Подожди!

– Мне надо бежать.

– Я с тобой. Провожу тебя до дома, объясню твоим родителям, что это я виноват.

– И что же ты скажешь? Что мы пошли гулять в парк, начали целоваться и забыли о времени?

– Ну-у, что-нибудь в этом духе.

– Моему папе?

– А что, у тебя такой свирепый старорежимный отец? – спрашивает Рассел. – Ну, может быть, лучше мне не идти с тобой до самого дома…

– И не надо! Поезжай к себе в Пембридж-Парк. Ты сто лет будешь туда добираться. Я даже не знаю, ходит ли еще автобус.

– Возьму такси, не проблема. Я ведь пошутил, Элли. Конечно, я тебя не отпущу одну. Просто ты слишком быстро идешь, я за тобой не поспеваю. Бегун из меня никакой.

– Из меня тоже!

Мне приходится замедлить шаг, потому что сердце и так уже колотится, воздуха не хватает, пот течет по спине. Господи, хоть бы дезодорант еще действовал, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Чтобы Рассел не запомнил меня Вонючкой Элли.

– Значит, ты неспортивная. Не любительница хоккея?

– Ненавижу хоккей! Мы с Магз и Надин всегда стараемся слинять, когда у нас устраивают матч. – Я набираю побольше воздуха. – Все-таки надо бежать, Рассел. Уже бьет четверть двенадцатого. Как это мы не заметили, что так поздно?

– Просто у тебя было очень интересное общество, – говорит Рассел. – Слушай, Элли, твой папа серьезно рассердится?

Да не знаю я! Я еще никогда так не задерживалась. Мы с Дэном не ходили на свидания, да с Дэном папа за меня и не беспокоился бы. У Дэна на лице большими буквами написано: «Ботаник». Стоило ему подойти поближе, он становился ярко-розовым, как мятное драже. Если бы он хоть раз в жизни поцеловал меня так, как Рассел, стал бы багровым и взорвался. Как голова девочки в фильме «Девчонки гуляют допоздна». А я сегодня, вот уж точно, загулялась допоздна, папа с Анной, наверное, здорово беспокоятся. Но если рассказать им правду, они забеспокоятся еще сильнее. Лучше уж что-нибудь сочинить. Скажу, что зашла к Надин, а она стала показывать мне свой любимый ужастик «Девчонки гуляют допоздна», и мы так увлеклись, просто не могли оторваться и совершенно забыли о времени. Здесь не все вранье. Я действительно однажды смотрела у Надин кусочек этого фильма. Они поймут. Конечно, они будут сердиться, скажут: почему не позвонила? Ну ладно, я скажу, что не дозвонилась. Нет, у Надин испортился телефон – и папин мобильный тоже. А может, около дома Надин приземлились маленькие зеленые человечки и всех нас похитили, и испортили все телефоны???

Мы уже почти дошли до поворота на мою улицу.

– Теперь иди, Рассел, пожалуйста.

– Но я хочу тебе помочь, объяснить твоему папе…

– Нет, я ему скажу, что была у Надин. Иди, Рассел, иди домой.

– Ладно. Только еще один поцелуй… Слушай, уже все равно поздно, одна секунда ничего не меняет.

Он обнимает меня. Я и так запыхалась, а этот последний поцелуй такой удивительный, что я вообще перестаю дышать. Когда Рассел наконец отпускает меня, я ловлю воздух ртом, словно золотая рыбка.

– Ах, Элли! – Рассел снова тянется ко мне.

– Нет! Я должна идти. Пока, Рассел, пока!

Я вырываюсь и опять бегу. Бегу, бегу, бегу по улице к нашему дому. Господи, что же я скажу? Думай, Элли, думай! Сделай глубокий вдох. Может, еще все обойдется. Может, они пораньше легли спать или еще что-нибудь… Кого я обманываю? На первом этаже все окна полыхают.

Я вставляю ключ в замок, но прежде, чем успеваю его повернуть, папа распахивает дверь. Он тоже весь полыхает.

– Элли! Где ты была, черт побери?

– Ах, Элли, мы так волновались! – Анна проталкивается мимо папы и крепко обнимает меня, так крепко, словно она и в самом деле ужасно, ужасно рада, что я жива и здорова. Но вот она снова отталкивает меня, она тоже сердится, почти так же сильно, как папа. – Почему ты не позвонила? Магазины закрываются в девять!

– Простите меня, простите, просто мы после магазина пошли в «Макдоналдс» с Магдой и Надин, – говорю я.

– И?.. – спрашивает папа.

– И заболтались, ты же нас знаешь.

– Я уже не уверен, что знаю тебя, Элли, – говорит папа. – Никогда не думал, что ты можешь так поступить. Ты даже не представляешь, что мы пережили.

– Простите меня! Слушайте, я так устала, можно, мы сейчас ляжем спать?

– Нет, нельзя! Сначала разберемся со всей этой историей.

– Слушай, может, нам правда сейчас лечь спать, а утром все обсудим? – говорит Анна.

– Черт возьми, как будто это не ты весь последний час проплакала!

Я приглядываюсь к Анне. Глаза у нее красные.

– Почему ты плакала? – спрашиваю я. – В смысле, я понимаю, почему вы сердитесь, но расстраиваться совершенно не о чем.

– Наша тринадцатилетняя дочь пропадает бог знает где, опоздала домой почти на два часа. Опомнись, Элли! – Папа уходит на кухню и ставит на плиту чайник. Он с таким стуком швыряет кружки на стол, как будто ему хочется и меня вот так же стукнуть.

– Послушай, папа, я не понимаю, почему ты на меня так набросился. Ну ладно, я задержалась, но ведь это не какое-то ужасное преступление, правда? Ты и сам часто задерживаешься допоздна.

– Не умничай, Элли. Объясни-ка, где ты была?

– Ты знаешь, где я была – в торговом центре, а потом в «Макдоналдсе». Господи боже, ты так шумишь, как будто я весь вечер глотала таблетки в какой-нибудь разгульной компании.

– Куда ты пошла после «Макдоналдса»?

– Ну-у, мы там ужасно долго просидели.

– Кто это – мы?

– Папа! Магда, Надин и я, честное слово.

– А потом?

– Потом Магда пошла домой, а мы с Надин поехали на автобусе… И я заглянула к ней на минуточку, посмотреть видео, и она поставила такой жуткий фильм, «Девчонки гуляют допоздна», и я, наверное, засмотрелась, сама не знаю почему, вы же знаете, я терпеть не могу ужастиков, а этот правда такой страшный…

Папа с Анной молча смотрят на меня. Я что-то бормочу про фильм и никак не могу остановиться. Чайник закипает. У папы такой вид – кажется, у него из ушей тоже вот-вот пойдет пар. Он наливает кипяток в кружки и так яростно размешивает, что кофе выплескивается на стол.

– Значит, ты была у Надин? – спрашивает он.

– Да.

– Ах, Элли, – говорит Анна.

Сердце у меня гулко стучит. Что-то не так, что-то ужасно не так.

– А оттуда куда пошла? – спрашивает папа.

– Домой.

– Одна?

– Да ведь всего несколько улиц.

– Ты знаешь, что тебе не разрешается ходить одной после того, как стемнеет.

– Да, но я подумала, это не так уж важно, всего-то от Надин до нас. Наверное, можно было позвонить.

О, нет! Я только что вспомнила: я же обещала Анне, что позвоню от Надин. Я смотрю на Анну, а она грустно качает головой.

– Мы ждали твоего звонка. А потом позвонили Надин, и ее мама сказала, что Надин пришла домой одна, – говорит Анна.

Я сглатываю комок в горле.

– А что сказала Надин? – спрашиваю я шепотом.

– Она наговорила с три короба дурацких уверток и очевидного вранья, – говорит папа. – Видимо, она просто была не в состоянии понять, как важно для нас было узнать, где тебя носит.

– Значит, ты и на Надин наорал, – говорю я.

– Элли, в наше время просто нельзя отпускать поздно вечером тринадцатилетнюю девочку одну на улицу и не сходить при этом с ума от беспокойства. Хоть это ты понимаешь? – говорит Анна.

– В конце концов Надин рассказала, что ты отправилась с каким-то мальчиком, которого подцепила в «Макдоналдсе», – говорит папа.

– Я его не подцепила! Он первый со мной заговорил, – возмущенно возражаю я.

– Совершенно незнакомый мальчик! И отправилась с ним одна! С ума ты, что ли, сошла?

– Он из Холмерской школы, – говорю я.

– Они-то как раз хуже всех. Известное дело. Найдут глупенькую девчонку и проверяют, далеко ли она позволит зайти, – гремит папа.

– Перестань, у тебя все выходит так ужасно! Рассел совсем не такой! Он увлекается рисованием, он как раз рисовал, и я тоже рисовала, поэтому мы и разговорились, а потом он поехал на автобусе со мной и с Надин, а потом мы немножко прошлись. Мы разговаривали обо всем на свете, только и всего.

– Только и всего? – говорит папа. – То-то у тебя помада размазалась по всему лицу, Элли. Ясно, чем вы занимались.

– Ничем мы не занимались! Замолчи! Не понимаю, зачем ты так, зачем тебе надо все испортить!

– Папа не хочет ничего портить, Элли. Просто он переволновался, он очень беспокоился, не случилось ли что-нибудь с тобой. Он слишком бурно реагировал. И я тоже. Все это случилось впервые, и мы, видимо, раскудахтались из-за пустяка. – Анна отхлебывает кофе, пытается улыбнуться, как будто у нас идет обычный, нормальный разговор. – Этот Рассел, похоже, славный мальчик. Ты еще будешь с ним встречаться?

– Завтра.

– Ни в коем случае! – говорит папа.

– Папа! Ты что? Я думала, ты спокойно относишься к дружбе с мальчиками.

– Дело не в мальчиках, а в том, что ты стала нам врать.

– Ну, прости меня. Просто я сказала первое, что пришло в голову.

– Это было просто страшно, ты врала так убедительно. Я никак не ждал этого от тебя, Элли. К тому же мне отвратительна сама мысль о том, что ты отправляешься невесть куда с первым, кто тебя поманит, обжиматься в темном углу.

– Папа, замолчи! Да кто ты такой, чтобы меня осуждать? Ты и сам не прочь пообжиматься, как ты столь изысканно выразился. Я прекрасно помню всех твоих девиц после смерти мамы, еще до Анны. А может, и после?

– Как ты смеешь! – кричит папа.

– Смею! Меня от тебя тошнит! Почему для взрослых одни правила, а для подростков – другие? Кто тебе дал право распоряжаться, как мне себя вести?

– Прекрати, Элли, – очень резко говорит Анна.

– Почему? И вообще, почему я должна тебя слушаться? Ты – не моя мама!

Я проскакиваю мимо них, бегу вверх по лестнице. Моголь в пижамке стоит на лестничной площадке.

– Плохие твои дела, Элли, – шепчет он.

– Заткнись! – отвечаю я и скрываюсь в своей комнате, и захлопываю за собой дверь.

Я плюхаюсь на кровать и немедленно заливаюсь слезами. Я их всех ненавижу! Ну почему им обязательно нужно было испортить самый волшебный вечер в моей жизни?