Текст книги "Мадам Флёр"

Автор книги: Жаклин Санд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Жаклин Санд
Мадам Флёр

1852 год

Париж

Глава 1
Чай и полиция

– Значит, он умер у вас на глазах?

– У меня на глазах, как есть у меня! Видать, отхлебнул из хозяйской кружки – и лежит. Я уж его тормошила, тормошила…

Женщина ткнула пухлым пальчиком инспектору в живот.

– А я ничего в чай не клала, кроме чая того, и не думайте даже!

Инспектор и не думал. Ему было слегка тоскливо – так случается с людьми, предчувствующими исполнение нудного, долгого и неясно чем заканчивающегося дела. Инспектор повел длинным гончим носом, принюхиваясь к остаткам содержимого кружки – к счастью, расплескалось не все – и снова вперил взгляд в кухаркину грудь.

Дело, конечно, ясное. И с грудью, что топорщится под еле прикрывающими ее трогательными кружевцами, и с покойником, который разлегся на полу и смотрит в потолок, удивленно и как-то беспомощно. Наверное, не ожидал, что если отхлебнет хозяйского чаю, все завершится так быстро и печально.

– Кто-то заходил на кухню, пока вы готовили чай?

Толстуха фыркнула.

– Откуда ж я знаю?

– Поясните, – приподнял бровь инспектор. Этому он научился от своего начальника, весьма, весьма достойного человека, одним движением брови нагонявшего страх на закоренелых преступников.

Судя по всему, кухарка закоренелой преступницей не была, так как не испугалась ничуть.

– Я уж спать готовилась, когда хозяин позвонил. Оказывается, чаю ему потребовалось в мастерскую подать, вот как! Я и пошла. А он, – кухарка указала обвиняюще на покойника, – лишь после пришел, когда я уж и чай заварила, и за медом в кладовку отправилась, и…

– Вы выходили из кухни за медом?

– Да, мсье инспектор, как есть за ним. Хозяин любит чай с медком. Да вы и сами небось не откажетесь? Заварить, а?

– Благодарствую. – Меньше всего инспектору хотелось прикасаться к посуде на этой кухне. Мышьяк ведь подсыпали, как есть мышьяк, симптомы не спутаешь. Значит, пока эта пышечка выходила в кладовку (надо бы еще поинтересоваться, где эта кладовка расположена да сколько до нее идти – мгновенно да тихо от мышьяка не умрешь, значит, не было кухарки больше пяти минут), сюда вошел человек и добавил яд в чашку. Или в чайник?..

– Вы пили отсюда чай?

– Я-то нет, что ж я, себе не заварю, нешто мне хозяйский нужен? Я так и Бертрану говорила всегда – не пей, так он очень уж это дело любил, к хозяйской еде да питью приложиться. Вот и доприкладывался. – Нежно-голубые кухаркины глаза набухли слезами. – Господь да приберет его на небеса!

Инспектор понюхал чайник и душераздирающе вздохнул. Дело ясное, и что сказать хозяину – тоже ясно. Если он знает, кто у него здесь прогуливается по ночам да слуг травит (а вряд ли этот старый Бертран кому-то так сильно насолил, чтобы травить стали именно его!), то, может, и удастся докопаться до истины быстро. Мало ли, завистник какой.

– Вызовите карету, – сказал инспектор своему помощнику, ползавшему вокруг трупа на коленках. – Надо увезти тело.

– Как же увезти? – завсхлипывала кухарка. – А похоронить?

– Похор оните, после, – отрезал инспектор и повернулся к женщине спиной – чтобы не соблазняться. Ему нравились такие, пышненькие. Но этой лет пятьдесят, в матери она ему, конечно, не годится, а вот в старшие сестры – очень даже. Сильно старшие.

Кухня была невелика и неказиста: стены все темные, будто коптили их, а на самом деле – просто не чистили давно; мебель деревянная, грубо сделанная, стол весь в зарубках, стулья кривобоки и немолоды. Радовал глаз разве что ряд медных кастрюль да сковородок, развешанных над плитою. В сковородках отражались инспектор и кухарка, вытянутые и перекошенные. Помощник с трупом не отражались, их скрывал стол.

Инспектор зевнул; ему хотелось спать. Хорошо бы сейчас оказаться в своей комнатке, что он снимает у мадам Ботэ, неподалеку от моста Искусств, и чтобы протоплено было, и бутылочку из шкафчика достать, и снять сапоги да ноги погреть у огня. Или ванну. Дорого, конечно, а все равно. Холод собачий – и это в начале сентября! С чего бы такой холод?

– Инспектор Кавье, – сказали у него за спиной, – вот так встреча.

Семьдесят лет назад французская криминальная полиция была вовсе не такова, какой мы имеем честь знать ее ныне.

Еще не придумал свою систему Бертильон, этот хворый телом писарь полицейского управления, и Вильям Хершель в Бенгалии еще не надиктовал свое историческое письмо, в котором уверял, что может идентифицировать личность, взяв у человека отпечатки пальцев; о нет, французская полиция 1852 года представляла собою удивительное сообщество, впрочем, уже вступившее в пору кризиса – ибо славные времена, когда ею правил авантюрист Видок, миновали.

Сюртэ, как называлась криминальная полиция Франции тех лет, была старейшей, с самыми богатыми в мире традициями криминальной полицией. Ее история уходила своими корнями во времена Наполеона. Полицейская служба во Франции, существовавшая до того, как Бонапарт – несомненно, самая крупная фигура первой половины девятнадцатого столетия – вознесся в таком сиянии, и с таким грохотом пал, – так вот, та ревностная служба занималась выслеживанием и арестами политических противников французских королей, а не пресечением уголовных преступлений. Но и позже, во второй половине наполеоновской эры, шеф Первого отделения парижской полицейской префектуры, созданного для борьбы с преступностью, Генри, имел в своем подчинении всего двадцать восемь мировых судей и нескольких инспекторов. Увы, увы! Этого было слишком мало для того, чтобы столица спала спокойно, будто младенец. Глухие улицы Парижа являлись настоящим раем для многочисленных разбойников и воров, правивших свой бал и ввергавших мирных обывателей в настоящий ужас. И лишь в тысяча восемьсот десятом году, когда волна преступлений готова была затопить Париж, пробил час рождения Сюртэ, а также решилась судьба «отца» уголовного розыска Эжена Франсуа Видока.

Пожалуй, в мире полиции этот человек сделал не меньше, чем Наполеон сотворил в мире политики; Видок служил притчей во языцех и являлся весьма, весьма бойким господином, которому навсегда суждено было остаться в истории благодаря своей смелости и нетрадиционным методам работы. До тридцати пяти лет Видок вел беспорядочную жизнь, полную приключений; однако то, чего он достиг, доказывает: для истинного человека, преданного своему делу, нет преград и ничто не может ограничить его стремления. Сын пекаря из Арраса, Видок был артистом, солдатом, матросом, кукольником, арестантом, совершившим несколько побегов. Однажды ему удалось убежать из тюрьмы в украденной им форме жандарма, в другой раз Видок бросился с головокружительной высоты тюремной башни в бурлящие воды протекавшей у ее стен реки. Но ему не везло: каждый раз его ловили, и везло – потому что он снова ускользал. Легенды о нем пересказывали уже при его жизни, безобразно его подвиги преувеличивая. Наконец, авантюриста приговорили к каторжным работам и заковали в цепи. В тюрьмах Видок годами жил бок о бок с опаснейшими преступниками тех неспокойных дней. Среди них были члены пресловутого французского клана убийц Корню, воспитывавшие из своих детей убийц. Чтобы малыши быстрее привыкали к своему ремеслу, им для игры давали головы мертвецов. Словом, обстановка не то чтобы благоприятная для духовного роста, но Видок как-то умудрился не потеряться в этом земном аду.

Несколько лет, решив покончить с преступной деятельностью, он жил в Париже, занимаясь торговлей одеждой, изо всех сил старался вести жизнь мирного горожанина. Однако судьба не оставляет тех, кого особо отметила. Все эти годы бывшие соседи по тюрьмам шантажировали Видока, угрожая выдачей властям, и это отравляло его душу, наполняя страхом, а в страхе этот человек жить не привык. Возненавидев тех мерзавцев, что никак не хотели оставить его в покое, Видок сделал решительный шаг. Он отправился в полицейскую префектуру Парижа и предложил использовать его знание уголовного мира для борьбы с преступностью. За это Видок просил, чтобы ему простили уголовное прошлое.

Спустя много лет некоторые чиновники Сюртэ испытывали неловкость, когда речь заходила о Видоке и о возникновении криминальной полиции Франции. Это было связано с тем, что жизнь Видока до тысяча восемьсот десятого года противоречила всем представлениям об образе жизни полицейского служащего, не говоря уже о шефе криминальной полиции. Все забыли, в каком тяжелом положении были шеф Первого отделения парижской полицейской префектуры Генри и префект парижской полиции барон Паскье, когда они приняли необычное решение, поручив Видоку борьбу с преступностью в столице – сами они с этим справиться, увы, не могли. В целях конспирации Видок был арестован, а последующее освобождение прошло под видом нового успешного побега. И началось. Свою резиденцию Видок расположил вблизи полицейской префектуры, в мрачном здании на улице Святой Анны. Сотрудники подбирались им по принципу: «Только преступник сможет побороть преступление», – можете себе представить, что за личности состояли у него на службе. Сначала на Видока работали всего четверо, затем дюжина, а позднее двадцать бывших арестантов, которым он платил из особого тайного фонда. Все сотрудники прошли железную выучку. За год Видок с помощниками арестовал – подумайте только! – восемьсот двенадцать убийц, воров, взломщиков, грабителей и мошенников, ликвидировал притоны, в которые до него не рискнул сунуться ни один мировой судья, ни один инспектор.

Вскоре организация Видока получила название «Сюртэ», что значит «безопасность». Именно она и заложила основы французской криминальной полиции. Тысячи мистификаций, тайное проникновение в районы, где проживают преступники, мнимые аресты, водворение сотрудников Сюртэ под видом заключенных в тюрьмы, инсценировки побегов или даже смерти, после того как агент выполнил свое задание, – все это обеспечивало Видоку огромный поток информации, которой он жонглировал, словно заправский фигляр. Да так его, бывало, называли за глаза, однако немногие осмеливались открыто бросить шефу «Сюртэ» вызов, ибо человеком он являлся вспыльчивым и скорым на расправу.

Близкое знакомство с преступным миром, привычками и методами «работы» преступников, терпение, интуиция, умение вживаться в образ, редкая зрительная память и архив, в котором хранились сведения обо всех знакомых Видоку злоумышленниках, обеспечивали успех его работы. Когда уже нельзя было скрывать свою деятельность, Видок стал часто появляться в тюрьмах, где осматривал заключенных, запоминая их лица и внешность. Это помогало ему при раскрытии новых дел. Память у этого удивительного человека оказалась феноменальной.

Но увы, в тридцать третьем году Видоку пришлось выйти в отставку, так как новый префект полиции Анри Жиске активно возражал против того, чтобы вся криминальная полиция состояла из бывших арестантов. Шеф «Сюртэ» не растерялся и основал частное детективное агентство – предприятие доселе неслыханное, и, может быть, поэтому, а возможно, из-за своей эффективности – процветавшее. «Бюро расследований в интересах торговли» на улице Нев-Сент-Юсташ занималось защитой предпринимателей от аферистов. Потенциальный клиент должен был подписаться на услуги бюро и уплатить чисто символический взнос – двадцать франков в год. Небольшая вроде бы сумма, и от клиентов отбою не было: если в полицейской префектуре Видока и его «авантюристов» терпеть не могли, простой народ чувствовал к нему благодарность. Год спустя у Видока было уже четыре тысячи подписчиков – коммерсанты, банкиры, промышленники. Отделения бюро возникли в провинции и за рубежом. Доходы Видока в то время исчислялись миллионами, что обеспокоило префектуру. Бывшего шефа Сюртэ вынудили уйти от дел, завертелась очередная череда разбирательств, но, тем не менее, к работе в полиции Видок больше никогда не возвращался – а речь у нас сейчас идет именно о ней.

Из бывшей мрачной резиденции на улице Святой Анны Сюртэ переехала в не менее мрачное здание на Кэ д’Орлож, а затем – в здание префектуры на Кэ д’Орфевр. Вместо двадцати восьми подчиненных Видока здесь работало уже несколько сотен инспекторов. Служащие с уголовным прошлым постепенно уступили место почтенным буржуа, однако опыт Видока оказался ценен, и бывших преступников по-прежнему использовали. Однако в тот период, о котором мы с вами говорим, славные времена потихоньку клонились к закату, очередная республика доживала свои последние дни, и близился переворот, возведший на трон Наполеона III, сейчас еще носившего гордое звание президента. А пока Сюртэ искала воров, убийц, и ее инспектора приезжали в такие вот дома, как этот.

Инспектор Ив Кавье скривился, но тут же спохватился – мало ли, вошедший увидит его гримасу, отраженную начищенной кастрюлей! – и обернулся с любезной улыбкой.

– Доброго вам вечера, виконт де Моро.

Появившийся на кухне мужчина небрежно кивнул в ответ, перебросил из руки в руку щегольскую трость, ношение которой в чрезвычайной моде у людей обеспеченных, и присел на корточки рядом с телом дворецкого.

– Бедняга Бертран!

– Ах, мсье, да что же такое деется! – запричитала кухарка, но тут же умолкла под грозным взглядом инспектора Кавье.

– Мышьяк? – спросил виконт и тронул пальцем руки, затянутой в замшевую перчатку, полуоткрытые губы покойника. Инспектор молчал. Виконт хмыкнул и бросил на него косой взгляд: – Можете и не отвечать, Кавье! Сам вижу, что мышьяк. Лошадиная, небось, была доза.

Инспектор кротко вздохнул.

– Анри, конечно же, хотел чая с молоком. – Виконт встал, взял чашку, легкомысленно оставленную без присмотра, заглянул внутрь, поболтал, понюхал. – Вот и желтый осадок. Ну? Что скажете?

– Если я вам что-нибудь стану говорить, при всем уважении, ваша светлость, шеф снимет с меня голову и прибьет ее над входом в префектуру. Так что я промолчу, ваша светлость, уж извините.

Инспектор старался придать своему тону язвительность и никак не выказать легкую зависть, что испытывал к этому аристократу-выскочке, навязавшемуся на его голову. Хотя появление конкурента не оказалось неожиданностью. Известно ведь, что с владельцем дома они – большие друзья.

Может, виконт и порешил дворецкого? Вон как свободно себя чувствует на чужой кухне, словно у себя дома. Дома-то его на кухню небось и не пустит никто, а здесь, пожалуй, глуховатого дворецкого не дозовешься, приходится самому за чаем ходить. Да и особнячок не то чтобы сильно велик – в два этажа, на первом несколько комнат да на втором, и еще пристройка и сарай. И место глухое. Тут шастай сколько угодно, дворецких убивай… Конечно, он знает, что это мышьяк.

Впрочем, только идиот не догадался бы.

Инспектор снова вздохнул. Как бы ни хотелось повесить убийство на виконта де Моро, сделать этого не удастся, потому что если тот – преступник, то до чрезвычайности ловкий и хитрый. Тут разве что Видок справился бы, но он этим заниматься не станет, так как является вот этому самому виконту чуть ли не лучшим другом. Что делает этого Моро если не вечным врагом инспекторов Сюртэ, которых еще в детстве Видоком пугали, то, пожалуй, персоной нон грата.

Глава 2
Анри Жиффар, любитель двигателей

Сезар прошелся по кухне, внимательно рассматривая знакомые стены и мебель, надеясь найти – но что именно? Надпись, которую бедный Бертран успел вырезать на ножке стула, прежде чем умереть? Да Господь с ним, он же был неграмотен. И все время, что проработал у Анри, ворчал, что, дескать, называть его дворецким – слишком много чести. Большую часть своего существования Бертран провел в гнусном заведении в Латинском квартале, пока Сезар, радевший о судьбе знакомого официанта, уже начавшего сдавать и не так быстро перемещавшегося между столами, не пристроил того к Жиффару. Тут тихо, домик на отшибе, да и дел по хозяйству немного – подать чай, обед, посуду убрать. С остальным справится кухарка, уборкой занималась приходящая прислуга. Интересно, была ли тут сегодня Клотильда? Мари-то здесь, вон как глазами поблескивает: и страшно ей, и Бертрана жалко, и интересно – такой переполох.

Сезар обошел тяжко вздыхавшего инспектора Кавье, рыжеусого и бледного типа, и снова присел на корточки рядом с телом. Кому понадобилось убивать старика? Конечно, никому он не был нужен; целились в хозяина дома, Анри Жиффара, друга Сезара и к тому же – талантливого изобретателя. Это ясно как день.

– Осмелюсь спросить, ваша светлость, – заговорил инспектор тоном, ядовитым, как волчья ягода, – а вы откуда узнали о том, что нынче вечером здесь произошло убийство?

– В прихожей, от ваших коллег, – невозмутимо ответствовал Сезар, и Кавье сразу сник – он-то уже наверняка выстроил симпатичную версию, в которой главным подозреваемым проходил подлый виконт де Моро, отравитель. – Я приехал к моему другу, чтобы сходить вместе с ним в ресторан. У нас был заказан столик на десять в кафе «Тортони», на углу Итальянского бульвара и улицы Тэбу.

– Я знаю, где это, – буркнул инспектор, который, насколько помнил виконт, по причине скудности жалованья в кафе и рестораны не ходил и временами жестоко страдал по этому поводу.

– А раз знаете, то можете отправиться туда и проверить, просил ли я уважаемого помощника владельца заведения, мсье Галена, придержать для нас столик, за которым мы и вкусили бы местных лакомств. Господин Тортони нынче в отъезде, так что с мсье Галеном я лично беседовал позавчера, когда обедал в кафе. И не стоит глядеть на меня так, будто я подкрался и подсыпал в чай мышьяку.

Кавье отвернулся, что означало: Сезар в своих подозрениях прав. Виконт понимал: не следует дразнить драного кота, тот может и в лицо вцепиться, а потому встал, отошел от трупа и уселся на стул.

– Не буду вам мешать, инспектор.

– Вы не хотите покинуть кухню? – осведомился Кавье.

– Отнюдь. Я с удовольствием послушаю, что скажет Мари.

– Так ведь, ваша светлость, сказать-то особо нечего! – затараторила кухарка прежде, чем инспектор успел ее о чем-либо спросить. И обращалась она не к Кавье, а к Сезару, чем, конечно, лишь подлила масла в огонь. – Хозяин-то чайку попросил. С молоком, как обычно. Я хоть ворчала, а пошла делать, затем сказала Бертрану – за медом, дескать, схожу. И пошла…

– Где кладовка находится? – перебил свидетельницу инспектор.

– А? Кладовка? – Мари перевела растерянный взгляд на полицейского. – Так вот там, дальше по коридору, за лестницей дверь и там в подвал спуститься – вот и будет кладовка.

– Вы храните все в подвале? Крупы и прочее?

– Так то не совсем подвал, мсье инспектор. Там все так хитро построено, чтоб продукты не портились и мыши не добрались. Хозяин, уж он знает, что сделать, и когда я его попросила, еще год назад, он сказал: конечно, Мари, сейчас рабочих позовем и все сделаем! И слово сдержал! У хозяина руки золотые, он-то…

– Это мне неинтересно. Расскажите лучше о том, сколько времени вы провели в кладовке, когда отправились за медом.

Мари надула губы, Сезар поморщился. Эжен учил его: всегда слушай свидетеля до конца, пусть болтает, пока не выговорится. Некоторые сознаются в преступлениях, сами того не подозревая.

– Ну, не помню я… Пока выбрала, гречишный или липовый, пока проверила, нет ли плесени на варенье… Не помню.

– Пять минут? Четверть часа?

– Минуток десять не была.

Сезар подумал – да, так и есть, скорее всего. Бертран приложился к чаю, как только Мари вышла, и, может, звал на помощь, но идти уже никуда не мог – яд его свалил. Да и громко ли он мог звать, несчастный старик? При мысли о том, как Бертран умирал тут один, корчась на полу, Сезару стало зябко. Он порадовался, что не снял плащ.

Мари вновь принялась всхлипывать – похоже, осознала ужас происходящего; на кухню заглянул упитанный помощник инспектора и бросил на шефа многозначительный взгляд; а Сезар решил, что делать ему тут, в общем-то, нечего. Лучше пойти отыскать Анри, которого смерть старика, возможно, затронула тоже – но вряд ли глубоко. Анри по-настоящему любит только свои машины.

Не попрощавшись, Сезар вышел, обогнул стоявших в коридоре полицейских, покосившихся на него с почтительным уважением и тут же сдвинувших головы – обсуждают, конечно же, сплетничают. В Сюртэ многие знали, кто такой виконт де Моро, и многие его не любили; поставив себя на их место, Сезар мог бы понять, что не любят за дело. Но это было ему не интересно.

Анри нашелся в гостиной, весьма раздраженный, в измазанной рубахе, холщовых штанах и немыслимых ботинках. Конечно же, полицейские вынули его прямо из мастерской, где Жиффар проводил сейчас дни и ночи, готовясь едва ли не к самому важному событию в жизни. И все, что мешало этому, должно быть отринуто, предано анафеме, забыто мгновенно, как будто этого и не случалось никогда. Он и в «Тортони» отказывался идти, всеми силами сопротивлялся и согласился лишь потому, что именно Сезар финансировал большую часть проекта. Анри, конечно, дал свое согласие, но мог просто позабыть об ужине, увлекшись работой. Потому Сезар и заехал за ним.

А тут – убийство.

Анри курил, забросив ноги на низкий ореховый столик и стряхивая пепел в бокал, который держал в руке. Никакого почтения к дорогому стеклу, изящным ореховым столикам и драгоценному ковру, на который летел пепел, когда не удавалось донести его до стакана, – Анри Жиффар не испытывал.

– Что такое? – воскликнул он, едва Сезар показался в дверях, и раздраженно качнул сигарой. Пепел улетел в сторону камина, в котором весело потрескивал огонь. – Отчего эти люди в форме, которые лишь по недоразумению зовутся полицейскими, не позволяют мне перемещаться по моему собственному дому? И отчего я должен их слушаться?

– Потерпите, друг мой, – ответствовал Сезар, устраиваясь в кресле напротив и наливая себе превосходного бордо из темной бутылки, стоявшей на столе, – эти формальности должны быть соблюдены, иначе полицейские могут подумать, что вы сами отравили своего дворецкого.

– Я? Бертрана? Да и какой он дворецкий! Вы же знаете, Моро, что мне дворецкий не нужен! Это вы всеми силами стараетесь сделать из меня аристократишку!

– Вы обвиняете меня в том, что Бертрана убили из-за того, что я настоял на его службе у вас? – усмехнулся Сезар. – В общем-то, вы правы, Анри. Если бы я тогда не предложил ему перейти из ресторана к вам…

– То старикашка, вполне возможно, скончался бы давно на улице, – буркнул Жиффар. – Ладно, если вы и виноваты, то не слишком. Хотя временами вы излишне усердны. Но тут вы правы. Во всяком случае, он прожил последнее время в тепле… Черт возьми! Как же меня угнетают эти проклятые задержки!

Сезар слушал друга молча, с улыбкой; за пару лет знакомства он привык к тому, что изъясняется Анри образно, не стесняясь употреблять выражения крепкие, как хороший английский бренди. В конце концов, Анри Жиффар действительно не принадлежал к аристократическому сословию, чья популярность во Франции последние полвека была весьма сомнительна. Разумеется, Бонапарту удалось временно возвратить дворянству блеск, да и нынешний президент весьма, весьма в том хорош, – однако… Однако, гильотина еще не скоро забудется.

А Жиффару опасаться нечего. Происхождение у него было самое что ни на есть народное.

Анри Жиффару шел нынче двадцать восьмой год, на три года меньше, чем виконту де Моро, хотя выглядел он старше. Возможно, сказывалось то, что всю жизнь Жиффар упорно работал – Сезар вел более праздный образ существования, обеспеченный фамильным состоянием и вековыми традициями, хотя управление остатком земель с него никто не снимал. Анри же родился в семье мелкого служащего и с детства отличался любознательностью, которая подгоняла его сильнее, чем ветка терновника подгоняет ленивого осла. А еще Жиффар был одержим техникой, чему немало способствовал прогресс – паровые машины имелись уже повсюду, и его тяга к ним, в конце концов, сослужила хорошую службу. Окончив гимназию, он, вопреки пожеланиям отца, не пошел по канцелярской стезе, не похоронил себя в мире чернил и бумаг с загнутыми уголками, а направил свои стопы в Сен-Жерменские железнодорожные мастерские, где его приняли с распростертыми объятиями. Пришлось потрудиться, прежде чем Анри стал машинистом паровоза – весьма, весьма уважаемым человеком, и это в столь юные годы. Вообще-то Жиффар мечтал сделаться инженером, для чего нужно было поступить в университет, однако он справедливо рассудил, что практика прежде всего. Он копался в двигателях, ходил целыми днями, измазанный с ног до головы, угольная пыль въелась в его пальцы, а мозг, кажется, отвечал тем же принципам работы, что и паровой двигатель, – вот каков был Анри Жиффар, когда Сезар его встретил.

Виконт де Моро также отличался с детства любовью ко всяким техническим новинкам, однако напрочь был лишен изобретательности и тяги к копанию в двигателях, познавая сию область науки несколько отстраненно – в основном, по рассказам приятелей. Приятельствовал он и с уже известным аэронавтом Эженом Годаром, о котором речь пойдет позже, – а уж Годар знал во Франции, кажется, всех, кого тянуло в небеса. Именно эта тяга, обнаружившаяся у Жиффара, и свела его с воздухоплавателем, а через последнего – с виконтом де Моро.

Анри был высок, крепок и хорош собой – не та аристократическая красота сквозила в нем, что отличает людей знатных, но красота, присущая людям, с детства целеустремленным и увлеченным своим делом. Возможно, и не показались бы стороннему наблюдателю прекрасными его черты, лишенные настоящей правильности, – однако для людей, умеющих мыслить, Жиффар определенно являлся человеком привлекательным. Он нравился девушкам, да не только кухаркам или же горничным, но и особам интеллектуальным, чувствовавшим в нем кипящую страсть к своему делу. Страсть эта распространялась и на любовные отношения, однако, Жиффар пока не был женат – не отыскал еще ту, которая смогла бы смириться с паровыми двигателями, что после свадьбы непрерывно стали бы присутствовать в ее жизни.

Виконт де Моро женат тоже не был – впрочем, отнюдь не из-за паровых двигателей.

– И еще эти письма, – продолжал ворчать Анри, покуда задумавшийся Сезар допивал вино из пыльного бокала. – И вот теперь – смерть Бертрана. Кто бы мог мне объяснить, что все это значит?

– Письма? – недоумевающе нахмурился виконт. – Впервые слышу о каких-то письмах, мой друг.

– Да что о них слышать! Безделица, чья-то шутка. Я вам и не рассказывал. Вот уже недели две как раз в три дня на пороге моего дома обнаруживаются письма. И кто их присылает, остается для меня загадкой.

– Присылает – это если вам их доставляет почтальон, – педантично уточнил Сезар. – А так, похоже, вам их просто подбрасывают.

– Да, подбрасывают. Вы, как всегда, точны. Обратного адреса на них, разумеется, нет, да и кто бы оставлял свой адрес, если пишет такое!

– Что же там пишут?

– Я вам дам прочитать, раз уж подобное творится, – скривился Жиффар. – В основном требуют, чтоб я немедленно оставил работу над дирижаблем, если не желаю умереть медленно и мучительно.

– Медленно и мучительно, – повторил Сезар. – Как Бертран?

– Вы что же, думаете, Бертрана убили из-за этих писем?

– Не исключено. Зависит от того, как изложены угрозы. Вам следовало дать мне прочесть эти письма раньше.

– Нет, не следовало. Достаточно и того, что вы вкладываете деньги.

– Сколько раз я просил вас не думать об этом?.. А что Габриэль? Он знает о том, что кто-то угрожает вашему начинанию?

Габриэль Ион был механиком Жиффара и его верным помощником.

– Нашему окончанию, вы хотите сказать. Конец работы уже виден, да и дата назначена. Габриэль, конечно, знает, я его предупредил, чтоб был осторожнее. Да все это ерунда!

– Друг мой, со мною можете не хитрить. Если бы вы посчитали это ерундой, то выбросили бы письма и не стали ни о чем предупреждать мсье Иона. А он, смею заметить, благоразумный молодой человек. Как и вы. Только вы излишне увлечены и иногда забываете, что на свете существуют вещи помимо вашей страсти. Например, людская зависть.

– Так вы полагаете, что дело в зависти?

– Откуда мне знать? Я пока не читал писем.

– Так что же, мне не говорить о них полиции?

Сезар пожал плечами.

– Это уж на ваше усмотрение. Но предупреждаю вас, что они заберут их в Сюртэ, чтобы там изучить под лупой.

– Нет, их лупы меня не вдохновляют. Лучше уж я поручу это дело кому-нибудь другому. Или попрошу. – Жиффар с надеждой взглянул на виконта.

– Вы намекаете – мне? Анри, вы же знаете, как относятся ко мне в Сюртэ. Они вряд ли обрадуются, если я снова перебегу им дорогу, словно черный кот.

– А еще я знаю, что вам на Сюртэ наплевать, а нераскрытые преступления вас просто манят. Я ведь не допускаю ни на секунду, что мой дворецкий, – последнее слово Жиффар произнес с непередаваемым выражением, – умер своею смертью. Вряд ли, вряд ли.

– И вы правы – его отравили. Мышьяк.

– Вот как!

– Большая доза, человек погибает за несколько минут. И вы бы погибли.

– Он предназначался мне?

– По всей видимости, да. Был в вашем чае.

– Хм… – Жиффар побарабанил пальцами по подлокотнику кресла. – Что говорит о пагубных привычках старичка Бертрана, ну да ладно. Еще одна причина просить вас, моего покровителя. К тому же, вы скучаете последние пару месяцев. С того дня, как убийца той белокурой Элен был пойман.

– И хорошо, что он был пойман. Редкостный мерзавец.

– Я не отрицаю. Но вы скучаете.

Сезар пожал плечами – отрицать бессмысленно.

С самого детства его манили тайны, нераскрытые секреты истории, а также те загадки, которые таились неподалеку. Кто украл деньги из лавки булочника? Почему красотка Валери каждый вечер, оглядываясь, ходит к соседям? Что скрывает старушка-экономка? Все это будоражило воображение мальчика.

Теперь же, когда Сезару исполнилось тридцать, он был сам себе хозяин и мог распоряжаться временем и деньгами по своему усмотрению.

– Так что же, вы займетесь этим?

– Займусь, мой друг.

– Прекрасно. Это дело наше с вами, коль скоро вы принимаете в моей жизни столь деятельное участие! – Жиффар сочно расхохотался. – Готов спорить, окажется, что этот случай и выеденного яйца не стоит!

Сезар не был так в этом уверен.