Текст книги "Принцесса Конде"
Автор книги: Жаклин Санд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Ну и Нуарэ, ну и скряга, чтоб тебя грудная жаба задушила! Пожалел огня, каналья.
Старые угли долго не хотели разгораться. Наконец из-под сырого полена пробился первый робкий язычок пламени.
Решив, что пора, Эме неторопливо взвел курок. Этот тихий характерный щелчок заставил кукольника буквально подскочить на месте. Де Фобер готов был руку дать на отсечение, что кукольнику очень хорошо знаком этот звук. Что ж, приятно иметь дело с догадливыми людьми.
– Сударь, на фоне огня вы великолепная мишень, так что без фокусов.
– Кто вы такой и что вам нужно от бедного актера? – процедил Жером, не поворачивая головы.
Шевалье видел только его напряженную спину и послушно застывшую над камином левую руку. Жаль, не видно правой.
– Вы загадочный человек, мсье Жером, – заметил Эме. – И далеко не тот, за кого себя выдаете. Ввязаться в драку с гвардейцами кардинала – рисковая забава.
– У меня не было выбора, – буркнул кукольник, как-то по-своему истолковав слова де Фобера. – Если бы эти кретины вздумали упечь меня в каталажку, а там нашли записку…
– И поэтому вы так резво исчезли?
– Я не думал, что сообщение настолько важно. Решил, что оно может подождать до завтра.
Де Фобер наморщил лоб. Этот Жером явно принимал его за кого-то другого. Долго это заблуждение не продлится. Нужно пользоваться моментом. Только вот как?! Пока ясно только, что все связано с какой-то важной бумагой.
– И где же записка?
– В кукле, как мы и договаривались.
– В какой кукле?!
Человек у камина вздрогнул, и де Фобер сообразил, что он сейчас ляпнул лишнее. Слишком поздно. Жером стремительно развернулся, Эме так же стремительно завалился на бок, опрокидывая кресло. Однако недостаточно быстро (ведь он успел порядком окоченеть, дожидаясь кукольника), потому что брошенный в его сторону кинжал оцарапал ему больное плечо. Месье Жером метнулся к окну. Де Фоберу показалось, что тот успел что-то ловко подхватить с пола. Стрелять Эме не хотелось. Ему, черт возьми, нужно было получить внятные ответы на вопросы. Но если этот тип выскочит на улицу, пиши пропало.
Пистолетный выстрел в ночи прозвучал оглушительно громко, кукольник схватился было за оконную раму, но, захрипев, повалился на пол. По иронии судьбы в тот же миг в камине звонко треснуло полено, взметнув вверх столб искр, и в комнате наконец-то стало светло. Так что де Фоберу представилась возможность вдоволь полюбоваться делом рук своих.
Мсье Жером, скрючившись, лежал на боку. На полу вокруг его тела быстро расползалось темное пятно. Похоже, что он был мертв. В руке мертвец сжимал куклу «кардинала».
– Спасибо, что ответил на мой вопрос… – пробормотал де Фобер. – Черт возьми, два мертвеца за один день. Это уж слишком. Что ж, посмотрим, ради чего без колебаний готов был умереть человек.
Он сунул руку в кукольную перчатку. Внутри оказался небольшой лист бумаги, свернутый в тонкую трубочку. Эме торопливо развернул таинственную записку, и… не сдержавшись, тихо, но с чувством выругался. На листе был бессмысленный на первый взгляд набор цифр – скорее всего, какой-то зашифрованный текст.
– Ладно, еще не все потеряно, – успокаивал себя Эме, разочарованный полученными результатами. – Пусть я и не могу прочитать эту дурацкую писульку, зато знаю, что за куклой все равно должен кто-то явиться. Этот кто-то был на площади сегодня, этот кто-то придет за запиской завтра. По крайней мере, еще есть возможность увидеть его воочию…
6
Перст Божий
Поль де Гонди, коадъютор, сидел за столом, просматривая какие-то бумаги.
– Выглядите неважно, монсеньор! – сказал Андре, закрывая за собой дверь. – Нужно больше отдыхать и бывать на свежем воздухе.
– У меня открыто окно! – коадъютор, нисколько не обидевшись на не самые лестные слова, поднялся и подошел к шевалье де Линю. – Это все, что я могу позволить себе нынче утром. Прогулка была бы сейчас непозволительной тратой времени.
Мужчины несколько секунд молча смотрели друг на друга.
– Здравствуй, Поль.
– Здравствуй, Андре.
Официальная часть визита была закончена. Восемь лет, на протяжении которых эти двое общались только с помощью писем, ничуть не уменьшили их взаимное расположение друг к другу.
– Делаешь карьеру? – улыбаясь, проговорил Андре. – Роскошный кабинет!
– Знаешь, променял бы всю эту роскошь на свежий воздух, который ты порекомендовал мне! Не тебе объяснять, что мои интересы далеки от духовных дел. Я дрянной священнослужитель и плохой пастух для своей паствы.
– Вот как? – изумился Андре. – А мне казалось, что пастырь из тебя очень даже неплохой. Во всяком случае, в Испании так считают.
– В Испании куда больше свежего воздуха! – усмехнулся господин де Гонди.
– Примерно столько же, сколько и здесь.
– Твой визит можно считать деловым? – коадъютор указал на кресло и позвонил. Слуга незамедлительно внес в комнату поднос с бутылкой вина и легкой закуской.
– Можно сказать, что и так! – Андре с жадностью впился зубами в яблоко. – Я четыре дня назад приехал в Париж. Во Франции я не был с тех самых времен, когда была сослана герцогиня де Шеврез. Тебя я помню нахальным восемнадцатилетним мальчишкой, который забывал цитаты из Священного Писания, ввязывался в дуэли и любовные приключения и кричал, что ни за что не наденет рясу…
– Ряса не повод отказывать себе в дуэлях и общении с дамами. Неужели ты, Андре, стал монахом? По тебе этого не скажешь…
Андре тяжело вздохнул.
– Ты ведь тоже принял сан? – внимательно глядя на приятеля, спросил коадъютор.
– Да.
– И твоя орденская принадлежность…
– Я иезуит, Поль. Я был им еще тогда, когда мы познакомились.
– Это добровольное решение?
– Можно сказать, что и так. Хотя обстоятельств, подтолкнувших меня к отцам иезуитам, было слишком много. Перст Божий, как бы сказали мои наставники.
– Возможно, ты прав… Ты видишь людей насквозь, легко входишь в доверие. У тебя блестящее образование. Но все-таки ты больше дипломат, чем священник.
– Не скажи. Священники всегда были своего рода дипломатами.
– И в этом ты прав…
Некоторое время оба молча наслаждались терпким вкусом вина.
– Чем я могу помочь тебе? – наконец, спросил господин де Гонди.
– Советом. Ничего больше я не жду.
– Скажи откровенно: у тебя есть задание от ордена?
– Никакого! – рассмеялся Андре. – Самое странное, что никакого!
– Какова твоя степень посвящения? – строго глядя на собеседника, поинтересовался коадъютор.
– Пятая, – Андре расслабленно прикрыл глаза. – Прекрасное вино, Поль. У меня нет задания. Я вольная птица. Мой покровитель в Испании пережил Ришелье на две недели. Я сопровождал его тело к месту последнего упокоения. Все. Теперь я могу считать себя свободным. У меня почти не осталось связей. У меня нет денег. Но я свободен.
Коадъютор позвонил снова.
– Список вакантных мест! – потребовал он у секретаря.
Слуга, поклонившись, вышел и через минуту вернулся с папкой, которую передал господину де Гонди.
– Давай посмотрим, чем я тебе могу помочь…
– Я просил совета, а не должность!
– Одно не исключает другого! – откликнулся коадъютор, проглядывая не очень длинный список, написанный бисерным почерком господина де Валье.
– Совет как раз касается должности. Как ты думаешь, Поль, место викария в аббатстве Нуази – это приличное место? Меня интересует сейчас не столько возможность карьеры, сколько крыша над головой и пусть крошечный, но доход. Видишь ли, я буду предельно откровенен. Я приехал не один. Мой друг направился по своим делам. У нас была при себе достаточная сумма, но накануне того дня, когда мы должны были расстаться, у Себастьена украли кошелек. Я отдал ему почти все свои деньги. Парижские гостиницы мне не по карману, хотя одну ночь мне все-таки пришлось провести в гостинице.
– А где ж ты теперь?
– У маркизы де Лавернь.
Коадъютор поперхнулся вином.
– И ты все еще жив? И даже ездишь по делам?
– Как видишь! – Андре засмеялся. – Но могу сказать точно: надолго меня не хватит. Поэтому я уцепился за возможность занять хоть какую-нибудь должность в ближайшую же неделю.
– Маркиз в курсе, что ты вернулся?
– Еще нет. И я надеюсь сохранить это в тайне от него как можно дольше.
Поль де Гонди, хоть и был духовным лицом, прекрасно понял суть дела.
– Так в чем же дело? Должность твоя. Нуази, конечно, лакомое местечко, но я не понимаю, в чем проблема…
– Проблемы нет, если ты готов отдать мне эту должность. Но, кажется, сперва следует поговорить с Жераром Лепином? Ведь именно его, если я правильно понимаю, мне следует сменить на этом посту.
Коадъютор побарабанил пальцами по бумагам.
– Ты прав, Андре. Действительно, именно господин Лепин оставляет должность викария в Нуази и просит подобрать ему преемника. Но я сам с ним поговорю, у нас как раз назначена встреча. Будь спокоен за это место, оно будет твоим. А пока я снабжу тебя рекомендательным письмом, которое ты привезешь в аббатство.
Вскоре письмо было написано. Сердечно попрощавшись, собеседники расстались, весьма довольные друг другом.
Спускаясь по лестнице, Андре на какое-то время задержался на площадке между первым и вторым этажами, чтобы справиться с застежкой плаща. В задумчивости он не заметил, как навстречу ему поднимается странная пара.
Седой как лунь старик указывал дорогу богато одетой молодой даме. Дама откинула капюшон меховой накидки, в свете свечей засияли золотисто-белокурые волосы. По одним этим роскошным белокурым волосам можно было сразу узнать их обладательницу – знатную особу, приближенную ко двору, Анну-Женевьеву де Лонгвиль. Ее спутник был одет в черное, как и подобает священнику. Шел он тяжело, и непонятно было, кто на чью руку опирается. Скорее, девушка поддерживала своего духовного наставника, чем он ее.
Жерару Лепину было далеко за семьдесят. Легче было сказать, какой болезнью не страдает этот человек. Однако дух его был бодр, а черные, как южная ночь, глаза смотрели на мир не менее зорко, чем в годы юности.
Отец Лепин считался одним из лучших исповедников парижской епархии. Немудрено: практически все иезуиты сохраняли хоть какое-то влияние во время правления Ришелье именно потому, что были непревзойденными знатоками человеческих душ, умели выслушать и дать ценный совет. Кроме того, исповедники-иезуиты – все, без исключения! – обладали редкостным даром молчания.
Анна-Женевьева нынче решила оформить дарственную. Она жертвовала иезуитской миссии годовой доход с одного из своих поместий. Подобные подарки были в порядке вещей.
Итак, старик и девушка медленно поднимались по лестнице. Андре, рассеянно глядя вниз, почти не заметил девушку. Зато он не мог не обратить внимания на старика.
На руку господина де Линя, державшую письмо, падал свет. Перчатки Андре, разумеется, снял. Потому старик тотчас заметил перстень. Незатейливый с виду, но довольно изящной работы он был хорошу знаком отцу Лепину. Старик и сам носил подобное украшение. Только его перстень украшал не сапфир, а рубин. Жерар Лепин имел шестую, высшую степень посвящения в ордене – был профессом четырех обетов. Сапфир полагался тому, кто имел пятую.
Рука старика словно сама собой поднялась и сотворила крестное знамение, чуть переиначив привычный любому католику жест. Андре увидел рубин на старческой руке. Он почтительно поклонился и ответил брату по ордену таким же крестным знамением. Оба не сказали ни слова.
Правда, старик позволил себе немного отступить от предписанного уставом. Увидев молодое, красивое лицо, видимо, напомнившее ему о чем-то приятном, отец Лепин улыбнулся.
– Будьте благословенны, брат!
– Во славу Иисуса и святых его! – прозвучало в ответ.
Анна-Женевьева наблюдала за этой краткой сценой с нескрываемым любопытством. Андре поспешил по лестнице вниз. Старик и молодая дама направились вверх. Причем девушка не удержалась от соблазна оглянуться, чтобы еще раз посмотреть на незнакомца.
У незнакомца была стройная фигура и легкая походка. Анна-Женевьева помимо своей воли вздохнула.
– Кто это? – спросила она. – Вы его знаете, святой отец?
– Не знаю! – улыбнулся отец Лепин.
– Но вы поздоровались!
– Как поздоровался бы с любым, кто принадлежит к моему ордену! – спокойно ответил иезуит.
Он слегка лукавил. Он догадался, с кем только что столкнулся на лестнице. Андре-Франсуа де Линь, посланец из Испании. Записка, полученная святым отцом нынче утром, давала вполне четкие указания насчет этого человека.
Будущий преемник. Молодого иезуита нужно было постепенно вводить в курс дела. А девочка им заинтересовалась… Что ж, тоже неплохо! Может быть, эта встреча устроена самим Всевышним.
Анна-Женевьева стояла у окна и не без любопытства наблюдала, как во внутреннем дворике Фабьен де Ру тренирует герцогскую охрану. Каждое утро, еще до рассвета, несмотря на погоду, которая временами не радовала даже закаленных вояк, неутомимый шевалье выводил своих людей во двор и заставлял отрабатывать приемы, которые позже могут спасти им жизнь.
Аристократия в Париже вставала поздно. И, следуя неписаным правилам этикета, Анна-Женевьева должна была сейчас нежиться в постели. Но сон не шел, молодая герцогиня встала ни свет ни заря.
Вчера за ужином она почувствовала себя плохо. Настолько плохо, что вынуждена была под первым попавшимся предлогом встать и покинуть гостей мужа. До сих пор ее противно подташнивало, в горле стоял комок. Анна-Женевьева не без содрогания думала о возможной причине своего странного недомогания. Неужели она ждет ребенка?
Герцог, который навестил ее вечером, обошелся с ней гораздо приветливей обычного. Он даже подарил ей колье из аметистов и красивую брошь. Супруг потирал руки от удовольствия и беспрестанно улыбался. Еще бы! Его самолюбие было удовлетворено. Он страстно желал явного доказательства своей мужской состоятельности.
Девушке было все равно. В случае если все ее догадки были верны, она получала шаткий мир с мужем, но наживала себе нового врага. Дочка герцога, Мария, явно будет не в восторге от перспективы появления сводного брата или сестрички. Девчонка и так терпеть ее не может, вечно жалуется отцу и делает мелкие пакости.
– Мадам, герцог… – за спиной появилась чем-то перепуганная камеристка.
Герцогиня потянулась было за пеньюаром, но накинуть его не успела. Муж застал ее у окна, в одной длинной сорочке.
– Любовь моя, вы уже встали?
Невероятно! Нежные слова супруг обычно говорил ей только тогда, когда в комнате находился кто-то еще.
– Да, сударь.
Она позволила обнять себя. Герцог проследил за направлением взгляда жены, понял, что она наблюдает за тренировкой охранников, и улыбнулся.
– Надежная защита для вас сейчас совсем не будет лишней. К двум часам приедет врач и осмотрит вас. А пока не хотите ли позавтракать и поехать на прогулку?
Прогулка? Анна-Женевьева вздрогнула.
– С вами, супруг мой?
– У меня дела! – герцог улыбнулся еще шире. – Ангел мой, я отпускаю вас с Фабьеном. Он надежный слуга. Я надеюсь на рекомендацию вашего брата.
– Я тоже!
Комок, мешавший дышать, куда-то пропал. Неслыханное дело: муж отпускает ее на прогулку и даже не интересуется, куда она поедет! Более того, не намерен сопровождать ее лично!
– Как только они закончат свои занятия, прикажите шевалье подняться наверх и велите закладывать карету.
Герцог поцеловал супругу в полуобнаженное плечо и удалился, насвистывая какой-то веселый мотивчик.
Фабьен де Ру служил у герцогов де Лонгвиль не так долго – всего-то две недели, но благодаря рекомендации Людовика Энгиенского командовал охраной и занимал некоторым образом привилегированное положение. Кроме того, он очень нравился Анне-Женевьеве, находившей его весьма интересным. И хотя в первые дни герцогиня немного его опасалась, но со временем привыкла к нему.
Шевалье де Ру был человеком довольно высокого роста, худощавым, светловолосым и преисполненным достоинства. Небогатый сын бургундского дворянина, он еще в юности выбрал военную службу и провел на ней двадцать пять лет. В последние годы он служил под командованием герцога Энгиенского и зарекомендовал себя с наилучшей стороны. В одном из сражений прошлого года шевалье получил тяжелую рану и выкарабкался, однако навсегда приобрел заметную хромоту. Людовик Конде рекомендовал своей сестре Фабьена как человека надежного, та приняла его благосклонно. Ее супруг тоже не отказался от присутствия в доме бывалого вояки, так что вскоре де Ру поселился в особняке де Лонгвиль и начал понемногу обживаться и приглядываться. Будучи человеком умным, он не мог не замечать, что происходит прямо у него под носом.
За прошедшие с его приезда в Париж дни шевалье пришел к выводу, что отношения между герцогом и его женой не настолько хороши, как эта пара старается показать публике. И хотя при гостях мужа Анна-Женевьева была оживленной и милой, но стоило всем удалиться, как вся живость куда-то исчезала. Фабьен, которого часто приглашали к ужину, имел возможность это заметить. А вчера герцогиня вообще рано покинула гостей из-за плохого самочувствия. Фабьен немного волновался за нее. Эта женщина вызывала в нем желание защитить ее, укрыть от неприятностей, вернуть улыбку на ее чудесное личико. Де Ру, большой ценитель женской красоты, был еще далек от того, чтобы влюбиться, но герцогиня ему, несомненно, нравилась. Впрочем, он осознавал, что шансы на взаимность у него невелики. Однако он радовался возможности побыть с Анной-Женевьевой и потому после тренировки незамедлительно явился на ее зов.
Герцогиня стояла у окна; как ни странно, она была полностью одета для выезда – это в десять часов утра! Фабьен остановился у дверей; по дороге он наспех накинул камзол, но от него все равно разило потом. Немного не тот аромат, что привык улавливать нос герцогини.
– Вы звали меня, ваше высочество?
– Да, шевалье.
Она повернулась к нему. Лицо ее было бледнее обычного, и Фабьен забеспокоился.
– Я отправляюсь на прогулку и хотела бы, чтобы вы сопровождали меня.
Де Ру поклонился.
– Разумеется, мадам. Я буду готов через несколько минут.
Анна-Женевьева слабо улыбнулась, и Фабьен решился спросить:
– Но хорошо ли вы себя чувствуете, ваше высочество?
– Спасибо, что поинтересовались, шевалье, – ее улыбка стала более теплой. – Достаточно хорошо для того, чтобы выехать. Надеюсь, прогулка придаст мне сил. Мы направимся в Люксембургский сад.
– Люксембургский сад – отличное место для прогулок, – сказал Фабьен. – Я прикажу закладывать карету и приглашу наших новых охранников сопровождать нас.
Путешествие по центру Парижа – а Петушиная улица начиналась от Лувра – представляло собой весьма сомнительное удовольствие. Улочки были узкие и грязные. Поминутно карета герцогини подвергалась риску опрокинуться или безнадежно застрять в грязи. Да еще и шедшие пешком парижане будто бы нарочно стремились попасть под колеса кареты и копыта лошадей. В новых районах, где улицы были не менее грязными, зато более широкими, стало полегче. Но появилась новая напасть: встречные экипажи. Далеко не все возницы сразу замечали вороную четверку. Многие норовили побыстрее проехать узкий участок, не утруждая своих господ ожиданием.
Ругань, крики, визгливые голоса дам, басовитая брань мужчин… Содом и Гоморра! К счастью, ехать было не очень-то далеко. Через некоторое время карета остановилась у ворот Люксембургского сада – одного из любимых мест для прогулок знати. Лакей помог Анне-Женевьеве выйти из экипажа, и герцогиня негромко произнесла:
– Я хочу, чтобы вы сопровождали меня, шевалье. Только вы один.
Фабьен молча поклонился. Желание хозяйки – закон.
Он не переставал размышлять о том, как несправедливо герцог обходится со своей супругой. Де Ру знал, что говорят об этом браке в городе. Неравный брак! Молоденькую девочку отдали старику. Впрочем, существовала иная версия событий, в которой фигурировали скрытые пороки Анны-Женевьевы, ведь она происходила из семьи, известной своими чудачествами. Если бы кто-нибудь рискнул озвучить эту версию при Фабьене, тот немедля вызвал бы обидчика на дуэль. Отличное лекарство от привычки распускать язык!
Надо сказать, что шевалье хоть и был вдвое старше Анны-Женевьевы, все же выглядел гораздо привлекательнее герцога де Лонгвиля. Но это еще не означало, что юная герцогиня могла бы ответить ему взаимностью…
Фабьен получал удовольствие, прогуливаясь вместе с Анной по дорожкам парка. Изредка он останавливался, когда герцогиня затевала разговор со знакомыми, или помогал ускользнуть от персон, ей неприятных. Анне-Женевьеве нравилась прогулка, и девушка ожила, непринужденно беседуя со своим верным стражем и смеясь над его шутками. Но вот она остановилась, прервавшись на полуслове, и взглянула куда-то в сторону.
– Ах, шевалье, посмотрите!
Шевалье посмотрел и не обнаружил ничего примечательного – всего лишь очередная группа беседующих дворян. Их было трое, и один из них носил сутану священника. Кто из собеседников привлек внимание маленькой герцогини, Фабьен не догадался.
Анна-Женевьева захотела подойти и поговорить; оказалось, что одного из собеседников она знала. Тот представил ее остальным, в том числе священнику. А священник – красивый, синеглазый мужчина, наверняка любимец женщин – пристально и с большим вниманием поглядел на Анну.
– Мое имя Андре-Франсуа де Линь, сударыня, – он прикоснулся к ее руке, и Фабьену показалось, что герцогиня вздрогнула. – Мне кажется, или мы с вами где-то встречались?
– На лестнице у господина коадъютора! – просияла девушка. – Я поднималась к нему вместе со своим духовником, а вы спускались.
– Ах, и верно! Как я мог забыть. Непочтительно с моей стороны.
– Но вы ведь не забыли! – возразила она ему.
– Конечно, сударыня! – священник улыбнулся какой-то лисьей улыбкой и сразу сделался неприятен Фабьену.
Многие искали знакомства с герцогиней де Лонгвиль, дабы добиться какого-либо положения при дворе или же обзавестись полезными связями. Настоящих друзей у Анны не было. Она могла доверять лишь своему брату, обожавшему ее безмерно (шевалье де Ру еще только предстояло заслужить ее дружбу).
Сияя взглядом, Анна смотрела на красивого священника, который наверняка уже просчитывал в уме, какие выгоды он может извлечь из нового знакомства. На лестнице у коадъютора, вот как! Судя по всему, встреча произошла в тот день, когда Фабьен ненадолго покинул Париж, чтобы выполнить поручение герцога. Не очень-то разумно водить дружбу с иезуитами, хотя враждовать с ними много хуже.
К счастью, разговор оказался недолгим. Герцогиня и отец де Линь обменялись несколькими общими фразами, прежде чем священник откланялся и, сославшись на неотложные дела, ускользнул. Анна сразу же погрустнела – возможно, для остальных это осталось незамеченным, но не для Фабьена, – отказалась продолжать прогулку и увлекла шевалье де Ру обратно к карете. Домой возвращались молча.
Маленькая герцогиня рассеянно смотрела в окно, теребя бахрому скатерти. Здоровье у девушки было весьма недурным, и врач Мишель Лемуан посещал ее крайне редко. В особняк де Лонгвилей он приехал впервые. Господин Лемуан знал Анну-Женевьеву с детства, помнил все ее детские болячки и относился почти как к родной дочери.
Осмотр занял всего несколько минут. К счастью, в комнате были только врач и пациентка. Посторонним совсем незачем было знать об открытии, которое сделал господин Лемуан.
– Этого быть не может! – госпожа де Лонгвиль в сотый раз устремила на врача взгляд, полный изумления и растерянности. – Ведь я уже больше чем полгода замужем, и… Мы потому и вызвали вас, что мне вчера стало плохо, и я…
– И вы решили, что находитесь в тягости?
Господин Лемуан перестал писать рецепт и отложил перо в сторону.
– Ваше сиятельство, у вас отменный желудок. Но с фаршированным барашком он не справился. Впредь старайтесь есть необременительную, легкую пищу. Жирное оставьте мужчинам. Женщинам нужно беречь себя и свое здоровье. В конце-то концов, вы непременно станете матерью. Я надеюсь, что счастливой.
– Господи, но как? – герцогиня вспыхнула стыдливым румянцем. – Не могу же я сама объяснить мужу, что…
Она опять недоговорила фразу.
– Вот и выдавай после такого молоденьких девушек за старых хрычей! – пробормотал врач себе под нос, наблюдая смятение своей подопечной.
После чего добавил гораздо громче, так, чтобы герцогиня услышала:
– Я выпишу вам успокоительное. Проблемы вашего супруга меня пока не касаются. К сожалению, судя по рассказанному вами, проблемы эти такого свойства, что устыдится их любой мужчина.
– Но он ведь… ухаживает за… – Анна закусила губу.
– То, что он ухаживает за кем-то, не означает, что он может овладеть этим кем-то, мадам! – с безжалостностью врача произнес Лемуан. – Я порекомендую ему некоторое время воздержаться от посещения вашей спальни, скажу, что у вас не очень серьезное, но требующее лечения заболевание, которое не дает вам возможности стать матерью. Что все исправимо.
– Но какмне стать матерью?!
Анна-Женевьева вновь подошла к окну. Внутренний дворик был пуст.
– Что я должна сделать?
Она сама уже ничего не соображала. В голове путались самые разнообразные мысли. Отчаяние сменялось непередаваемой радостью, которую тотчас омрачала перспектива объяснения с герцогом…
– Хотите совет, мадам? – Врач закончил выписывать рецепты и закрыл чернильницу. – Он абсолютно безнравственный с точки зрения церкви, но единственно правильный с точки зрения медицины. Муж вряд ли сделает вас счастливой. Еще меньше вероятности, что он сделает вас матерью. Так что найдите-ка себе любовника. Это решит все ваши проблемы одним махом. Да и я буду за вас спокоен, ваше сиятельство. То, что я сказал вам сегодня, я сохраню в тайне не хуже, чем исповедник. Ну, до свидания. А я с вашего позволения пройду к вашему супругу и скажу ему несколько слов, чтобы он остался при своих интересах и не мучил вас как минимум полгода. Помните мой совет…
Врач раскланялся и вышел из комнаты, прикрыв за собой двери. Молодая герцогиня буквально упала в кресло и расплакалась.
– Плохие новости, ваше высочество? – неожиданно раздалось за ее спиной.
Она и не слышала, как шевалье де Ру очутился рядом!
– Это как сказать… – Госпожа де Лонгвиль заставила себя улыбнуться и вдруг поняла, что губы сами растягиваются в улыбку. – Для меня – нет.
– Вы утром были бледны… Ничего опасного, надеюсь?
Господи, сколько в его темно-зеленых глазах неподдельного участия и тепла! Неужели она даже заплаканная может вызывать сочувствие, может кому-то нравиться?
– Ничего. Честное слово – ничего. Просто герцог ждет не дождется, когда я ему объявлю, что у него будет наследник или наследница. Так вот, это произойдет не сейчас. Герцог, скорее всего, расстроится…
В коридоре послышались торопливые шаги. Анна-Женевьева испуганно схватила шевалье за руку и, сама не зная зачем, почти толкнула его в соседнюю комнату. Фабьен повиновался. Герцогиня едва успела прикрыть за ним двери и снова присесть в кресло, как в комнату влетел герцог де Лонгвиль.
– Вы огорчили меня, мадам. Вы очень меня огорчили! – заявил он весьма раздраженным голосом.
– Я и сама огорчена! – молвила герцогиня с напускной скорбью, опуская глаза долу.
Герцога буквально взорвало.
– Вы – дура, сударыня! Я взял вас в жены исключительно потому, что вы молоды и способны выносить здорового ребенка! Мне нужен сын! Наследник! И тут я узнаю, что вы, видите ли, больны! Причем ваша болезнь не мешает вам ездить на прогулки, принимать гостей и наслаждаться жизнью! Вы только не можете выполнить свою прямую обязанность! Именно ту, из-за которой я женился на вас!
Фабьен старался даже не дышать. Он прекрасно понимал, что если герцог узнает про его присутствие при семейной сцене, в лучшем случае последует отставка. Отставки он не хотел.
Герцог еще долго изливал свое раздражение на печально склоненную голову жены. У Фабьена затекла правая нога, и он думал о том, что подчиненные вот уже четверть часа ждут своего начальника во внутреннем дворике. Ладно, подождут. Терпение – еще одна добродетель хорошего охранника.
Зато теперь ясно, что муж и жена едва переносят друг друга. Герцог использует любой повод, чтобы унизить прекрасную супругу, а бедная Анна-Женевьева вынуждена терпеть все это.
«Хоть бы она в самом деле наставила рога этому старому индюку!» – думал де Ру, который поневоле оказался свидетелем не только этой семейной сцены, но и окончания разговора между герцогиней и врачом.
Лонгвиль вполне заслуживал, чтобы его лоб был увенчан не герцогской короной, а ветвистыми рогами.
– Через два дня начинается великий пост! – герцог говорил с каким-то надсадным сипением. – Я отправлю вас в аббатство Нуази. Вы проведете время до Пасхи у моей родни и каждый день будете ездить к святому источнику. Говорят, он творит чудеса, и после омовения в его воде рожают даже глубокие старухи!
– Ваша воля – закон для меня!
В голосе герцогини можно было услышать нотки неподдельной радости. Смиренно опущенные глаза торжествующе сияли. Еще бы! Полтора месяца вне Парижа! Одна! Вряд ли герцог снарядит большой эскорт сопровождающих, если молодая супруга едет за город с такой деликатной целью. Скорее всего, он скажет всем, что Анна-Женевьева просто поехала погостить к родне в Беруар. Герцог до ужаса боится старую деву Элизу де Бланшетт, а та относится к Анне-Женевьеве с материнской нежностью. И ничуть не строга!
