Текст книги "Поворот судьбы"

Автор книги: Жаклин Митчард

Глава двадцать седьмая
Псалом 78

Излишек багажа

От Джей А. Джиллис

«медиа-панорама»

«Дорогая Джей,

Кто вы такая, что берете на себя смелость решать за людей, что им делать, тогда как они сами не знают, что лучше для них? Предсказывать, что брак не удастся, когда ответ на этот вопрос зависит иногда не от людей, а от совершенно других обстоятельств. Если смирить свою гордыню, обратившись с молитвой к Господу, то все может измениться. Так произошло в нашем случае: мы с мужем сошли с прямого пути, поэтому нашли самую неприметную комнатенку в доме (крошечный подвал), стали на колени и открыли Господу свое сердце, умоляя Его исцелить наш брак. И Он ответил нам. Наверное, у вас все идет из рук вон плохо, поэтому вы никого не хотите видеть счастливым. Вы вообще кто? Психолог? Консультант? Или просто любительница поговорить?

Любопытствующая из Клейворна».

«Дорогая Любопытствующая,

Наверное, последнее.

У меня нет соответствующего диплома. Я никогда не посещала занятий, где учат, что делать, когда кто-то доверяет тебе свою душу. И я не претендую на то, что мои советы могут творить чудеса. Но я стараюсь изо всех сил. Я выслушиваю вас. Разве это умение так уж обесценилось?

Джей».

* * *

Каролина не особенно удостаивала нас своим присутствием еще с тех пор, как Лео уехал в первый раз (она очень старалась не участвовать в жизни семьи), однако после окончательного расставания с ним мы ощутили, что Каролина покинула нас. Хотя я была уверена, что мое здоровье ухудшится, понимая, насколько серьезно это может обернуться для всех нас (ведь проблемы с головным мозгом не относятся к числу временных), все обошлось. Должна признать, что после развода у меня не повторялись такие страшные приступы, какие мне пришлось пережить накануне судебных заседаний. И я не считаю это простым совпадением.

Мое сознание не замутилось ни на секунду. Я отчетливо видела, как дрожит верхняя губа Каролины, когда собирала вещи после ее ураганного отъезда. Я видела завитки ее светлых волос. Я нашла пачку записок, сложенных в замысловатую восьмиугольную пирамиду (такие изыски свойственны только юношескому возрасту), и полфлакона моих духов. Я представляла свою дочь с подколотыми волосами, глядя на те вещи, которые она оставила в шкафу: длинная строгая черная юбка, парка, в которой у нее был аккуратный и скромный вид, что, конечно же, раздражало ее. Я сложила все вещи в коробку, прижимая каждую к лицу, точь-в-точь как я делала с кардиганами своей мамы после ее похорон. Но потом до меня дошло, что я не знаю, на какой адрес должна отправить посылку. Я решила отдать все коробки Хане, не желая, чтобы мне стал известен даже почтовый индекс Лео.

Мое чувство собственного достоинства было втоптано в грязь, и я ощущала себя совершенно бесполезной и никчемной. Только представьте себя на минутку на месте женщины, которую подвели и ее муж, и ребенок, и собственное здоровье. Возможно, мой призрачный образ оживал только благодаря тому, что я вынуждена была выполнять обязанности матери-жены-ценного работника. И все эти ниточки, которые дергали меня, как марионетку, кроме одной, оборвались как по команде. Моя рука нервно дрогнула на клавиатуре. У меня оставались Гейб и Аори, вернее, теперь Рори. Но я не могла целиком отдавать себя им. Моя нежность к ним носила характер приступов, хотя я и понимала, что детям важно постоянно ощущать материнскую защиту. Я смотрела на них и замечала, что Рори так же смешно морщит носик, как Каролина. Слышала смех Гейба и узнавала в нем нотки заливистого, как колокольчик, смеха Каролины. Я сразу отстранялась от них… вела себя отвратительно. Рори принесла однажды вечером свои любимые книжки, но я даже не удостоила ее вниманием, отмахнулась от нее, попросив дать мне покой. Одну неделю я каждый день собирала рюкзак Гейба, сверяясь по его расписанию, а на следующей неделе не интересовалась даже, пришел ли он домой. Джанет объясняла это тем, что мои нервы из-за болезни горели, как в тостере, и это не могло не отразиться на моем поведении.

Гейб был подобен скале. Он был словно камень. Не проявлял никаких эмоций. Я принимала его надежность как должное. И он знал это.

В присутствии Кейси я всегда ощущала стыд. Лишний раз осознавала свое поражение. Я знала, что Эбби Сан никогда не покинет ее, как покинула меня Каролина. Каждое утро она приветствовала меня дружеским объятием, и мне приходилось собирать волю в кулак, чтобы ответить ей тем же. Я знаю, что мне нечем гордиться, когда вспоминаю то время. Это были не самые лучшие мои шестьсот часов. Постоянная тупая боль в теле, ощущение того, что ноги охвачены пламенем, дрожание рук, которое заставляло меня останавливаться и заставлять себя сосредоточиться, чтобы напечатать именно то слово, которое требовалось по тексту, – все это наполняло меня бессильной яростью. Неспособность вспомнить то, что крутилось на языке, приводила меня в отчаяние. Прежде чем ответить по телефону, я делала паузу, чтобы восстановить в памяти звучание собственного имени. Я знала, что каждый день после обеда мне требовался отдых, но пользовалась временем, когда чувствовала себя энергичной, чтобы работать, «компенсируя» это позже тем, что могла уснуть во время разговора или бормотать что-то, как в пьяном бреду. Я начала принимать валиум, чтобы унять приступы беспокойства, когда представляла себе Каролину выброшенной в придорожную канаву где-нибудь в Вермонте. Иногда я была просто уверена, что с моей девочкой что-то случилось, что ее мог сбить пьяный водитель, пока Лео и Джойос потчевали друг друга виноградом собственного урожая, радуясь тому, что Джойос оказалась столь плодовитой. Я принимала антидепрессанты, чтобы выбираться по утрам из кровати, – иначе я валялась бы в постели дни напролет, безразличная к тому, как я выгляжу, или как от меня пахнет. Время от времени так и происходило. Дети не делали мне никаких замечаний, но Кейси пыталась мягко намекнуть, что покидать пределы спальни чрезвычайно важно («Понимаешь, Джулиана, если ты встала и оделась, то последующий сон уже будет считаться заслуженным отдыхом»), но я думала, что гораздо проще почистить зубы и снова забраться в кровать с ноутбуком. Простыни стирала Кейси или Хана.

Я представляла себя очень несчастной – бедняжкой, страдающей рассеянным склерозом, которую бросил негодяй муж.

Позже я показала Кейси свое стихотворение «Суп зимой», над которым я работала два месяца, подыскивая ритм, попадая в нужный слог. Я даже немного гордилась им.

 
Суп зимой.
Лук для меня, как символ
Любви старинной и простой.
Вот шелуху сняла я,
И первая слеза
Скатилась медленно с ресниц.
Его легко очистить дальше
От памяти о солнце, согревавшем
Его на поле.
(Плачешь? – Плачь,
Пришло ведь время неудач.)
Его я режу мелко-мелко,
И аромат, густой и резкий,
Как будто навсегда,
Остался на руках.
Все. Лук готов.
Легко разрезать.
Трудно полюбить.
Легко забыть.
 

Кейси прочла его и сказала:

– Не так уж плохо, но общая идея меня не впечатляет: любовь ассоциируется у тебя с плохим запахом, да?

Я об этом даже не думала.

Но мне пришлось согласиться. Черт бы ее побрал.

– Но, Джулиана, ты не должна считать, что не влюбишься снова. Наперед угадать невозможно. Ты молодая женщина.

– О, прошу тебя, Кейси! – умоляюще произнесла я, обращаясь к своей лучшей подруге. – Ты же знаешь, что женщины моего возраста не ходят на свидания, даже если они ворочают миллионами. Что уж говорить о том, когда у них нет миллионов, дети могут довести до белого каления, а здоровью угрожает серьезная опасность? Мечта миллениума. – Я постучала по столу так, что ощутила боль в руках, а потом извинилась. – Понимаешь, я знаю, что эта болезнь буквально съедает меня изнутри. Раньше я никогда не страдала перепадами настроения.

Я ждала, что Кейси начнет отрицать это, но она промолчала, и у меня все похолодело внутри.

Вполне вероятно, у меня начиналось то, что врачи называли «когнитивным дисбалансом», а попросту говоря, мои мозги уже стали мне отказывать.

С помощью Джанет мы выяснили, что во всех своих проблемах со здоровьем и с детьми я винила только Лео. Я верила, что, вернись Лео, я могла бы начать все сначала, как отматывают кассету, и это чудесным образом исцелило бы меня, а все оборванные нити восстановились бы сами собой. Лео любил бы меня, как прежде. Однако мои фантазии о Лео носили вовсе не сексуальный характер, а скорее криминальный. Мне хотелось его прибить. Я рисовала себе картину, как он появляется у меня на пороге, заснеженный и замерзший, и я закрываю перед его носом дверь, оставляя на милость метели. Мне это приснилось, поэтому вина с меня снимается. Джанет сказала, что такие сны объяснимы. В них нет ничего странного – наоборот, это довольно привычная реакция на потрясение. Когда я доставала его письма, наши фото, снятые во время медового месяца, наши памятные открытки, я все равно возвращалась к одному и тому же вопросу: «Как могло случиться это жуткое перерождение моего Лео в Лео-сектанта?» В чем причина? С чего все началось? С его немного высокомерной манеры поведения? С его немного нетерпимого отношения к чужому мнению? Но я была в десять раз высокомернее, чем он. Однако я ни при каких обстоятельствах не нарушила бы клятву верности. Я бы не сбежала. Хотя Джанет настойчиво подводила меня к мысли о том, что в нашем с Лео браке изначально было некое слабое звено, я искренне недоумевала. Я не могла его найти. Миллионы мужчин переживают кризис среднего возраста, но при этом они возвращаются домой, поджав хвост. Однако Джанет стала со мной спорить, когда я решилась выразить свои сомнения. Те, кто постоянно уезжают, а потом возвращаются в семью, сказала она, напоминают ей людей, сознательно калечащих себя мелкими порезами, поскольку боятся самоубийства. Я возразила, сказав, что Лео был прекрасным отцом. Джанет не осталась в долгу, напомнив мне, что жестокие мужья, регулярно избивающие своих жен, часто ведут себя как примерные отцы. Детей они пальцем не тронут, потому что им достаточно и одной жертвы.

– Хорошо! – не выдержала я однажды. – Я знаю, что проявила слабость, когда разрешила уехать ему якобы фотографировать. Я понимаю теперь, что он подавал мне сигнал, а я сознательно закрывала на это глаза. Но если бы я запретила ему уехать, то он ушел бы от меня еще раньше! Наша семейная история оказалась бы намного короче.

– А разве это было бы худшим из того, что могло случиться? – тихо произнесла она.

– Я любила его! – выкрикнула я. – Я прикипела к нему душой! Мы были командой. Что вы хотите сказать? Что цивилизованное расставание детям было бы легче перенести?! А как же наши общие воспоминания? У нас все было хорошо! До его первого отъезда ни ему, ни мне не на что было жаловаться!

– Думаю, что вам следовало принять во внимание перемены, – заметила Джанет.

– Зачем?

– Затем, что в итоге сценарий вашего развода оказался, худшим из плохих. Вам пришлось испытать горечь разочарования, раскрыть его обман, а Гейб и Каролина подвергали себя опасности, не говоря уже о том, какую психологическую травму они получили. Ненависть возникает только в крайних случаях. – Из-за меня? Это я виновата?

– Подождите, – подняв вверх руку, произнесла Джанет. – Я этого не говорила. Честно говоря, я не имею права винить вас в том, что вы закрывали глаза на очевидные факты, по одной простой причине: я не вы. Я не была замужем за этим человеком.

Странности поведения Лео, которые вы описали, проявлялись постепенно, поэтому они становились привычными для человека, прожившего с ним много лет. Это я могу и понять, и принять. Но теперь важно принять то, что произошло. Связать разлуку с Лео и состояние вашего здоровья, Джулиана, вы смогли только потому, что страшно разозлились на своего мужа. Поверьте, что существуют совпадения. Подумайте сами: если бы Господа попросили доказать свое существование каким-то знаком, например, чтобы над вами пролетел орел, а он не появился, то на следующий день вы просто забыли бы об этом.

– Связывать все события воедино не стоит, я поняла. Но что остается? Остаюсь я. Одна.

– Да, и впереди много работы, которая даст вам возможность справиться со своим гневом.

– Боже, я уже ощущаю себя психопаткой. Работа с гневом.

– Это не имеет значения. Самое главное – осознать, что в данный момент и вы, и ваши дети страшно сердятся на Лео. Перестаньте напоминать им, что он их отец, которого надо уважать. Не стоит говорить о том, что в будущем они поймут его. Это только их выбор. По мнению ваших детей, их отец поступил неправильно, и никакие милые сердцу воспоминания этого не исправят. Это поможет и вам перестать ощущать себя жертвой. И выглядеть как жертва. В мешковатых брюках и бесформенных свитерах. Жизнь мчится, Джулиана. Если она мчится мимо, то стоит спрашивать только с себя.

Ей легко было говорить.

В моей жизни появился Мэтью. Мэтью Макдугал, который был влюблен в меня еще в седьмом классе, а теперь стал очень популярным хирургом в Бостоне. Я была очень польщена тем, что он прочел мои стихотворения, и они ему даже чуть-чуть понравились. Но после развода с Лео мне было очень плохо, даже, несмотря на то, что я разговаривала с очень остроумным и интересным собеседником. Мэтт был вдовцом. Его жена погибла в автокатастрофе, а дочь чудом выжила. Удивительно, что даже спустя двадцать пять лет Мэтт не скрывал, насколько дороги ему воспоминания обо мне, его школьной любви. Для меня же в этом, не скрою, был сладкий миг мести. Невинной мести. Ах, ты нашел себе двадцатипятилетнюю инструкторшу Пилатеса, которая варит джем? А я нашла себе пластического хирурга. Не стоматолога, а хирурга! Он творит чудеса в операционной, а не собирает ягоды. Он превращает изуродованные детские лица в кукольные, а не считает тупо до ста, выполняя очередное упражнение.

Конечно, у меня не было Мэтта, в том смысле, как у Лео была Джойос. Да я и не ставила себе это целью.

Я помнила Мэтта, как очень малорослого мальчика. У него была внешность эльфа. Он танцевал со мной, хотя я была на голову выше, и смотрел с обожанием. Прошли годы, и, когда объявили встречу выпускников, я вспомнила о нем, но без волнения. Я знала, что он первым среди ровесников понес большую потерю, когда его жена Сьюзан погибла, и он остался на руках с крошечной дочкой. Я послала ему записку на своей фирменной бумаге, украшенной моими инициалами (я теперь часто использовала ее для составления списка покупок). Хотя факт публикации моего произведения и «огромный» чек в пятьдесят долларов были для меня приятным сюрпризом, я все равно недоумевала, зачем врачу интересоваться журналом, посвященным поэзии.

Я удивлялась и тому, зачем он попросил меня позвонить, а еще больше тому, что я позвонила.

Я была одинока.

Мне хотелось ощутить себя желанной, чтобы человек, который меня не видит и не знает, что я хожу, спотыкаясь, а иногда произношу слова заплетающимся языком, захотел меня.

– Чем ты сегодня вечером занимался?

– О, был занят по горло. Помыл машину, а потом отправился за новой книгой. По дороге домой я выпил чашку кофе, хотя знал, что в моем возрасте лучше от этого воздержаться, иначе потом не заснуть…

– Я столько и за неделю не успеваю.

– Да перестань. Друзья говорят мне, что я самый скучный из всех, кого они знают. Спортивный зал, еда навынос, сон сразу после вечернего выпуска новостей. В прошлом месяце я решил несколько разнообразить свою жизнь и привести в порядок пару кустарников. Я взял в библиотеке книгу. В конце концов, я ведь хирург. Теперь по собственному опыту я знаю, насколько это трудное дело. После моей работы кустарники выглядели так, словно по дому пронеслись дети. Нет, как будто мой дом облюбовал Ку-Клукс-Клан.

То, что он мне рассказывал о своем доме, о своем камине, о своих приятелях Шоне и Луисе, приобщало меня к обычному миру, к обычным людям, которые что-то делают просто для смеха, а что-то ради удовольствия. Эти трое отправились охотиться на фазанов. Отец Шона дал им ружья. Они уже ездили прошлой осенью в парк, где разрешена охота, но на этот раз случилось так, что они отправились в тот самый день, когда егеря завозили дичь. Фазанов выгрузили из машины, и Мэтт с друзьями удивленно наблюдали за тем, как птицы не торопятся никуда улетать. Охотники обменялись взглядами и, не говоря ни слова, положили свои ружья на заднее сиденье машины.

– На этом мое увлечение охотой закончилось, – сказал Мэтт. – Теперь я официально любитель рыбалки. Через пару недель отправляюсь в отпуск. Надеюсь, форель на меня не будет в обиде. Период увлечения игрой на гитаре, я так полагаю, впереди.

Он заставил меня забыть о невзгодах и улыбнуться.

Но после того, как Каролина уехала от нас и началось долгое влажное лето, я чувствовала себя уже не в силах болтать с Мэттом и даже с Кейси и Гейбом. Моя дочка, Кошка Кэт, прислала несколько дежурных отчетов: она ходила на рыбалку, она познакомилась с квакерами, Амос начал ползать. У меня складывалось такое ощущение, будто она тычет меня лицом в новую жизнь ее отца. Я каждую неделю звонила ей на мобильный, и оставляла сообщения, если она не отвечала. Она редко мне перезванивала. А если это и происходило, то разговаривала моя дочь односложно: «Мам. Привет. Угу. Хорошо. Пока». Ничто не могло тронуть ее за живое. Открытка, адресованная Гейбу на день рождения (он выбросил ее, но я вытащила из мусорной корзины), была подписана «Кэт Штейнер».

Страховка Лео, которая в течение нескольких лет после его ухода из университета покрывала некоторые затраты, перестала действовать. Хотя по решению суда он должен был вносить деньги на содержание Каролины, Гейба и Рори (благодаря этому Гейб все-таки получил помощь специалистов), мне приходилось платить за лекарства, которые хотя и считались эффективными, но не гарантировали ничего конкретного. Ни одна страховая компания не решилась заключать со мной договор, потому что лечение рассеянного склероза непрогнозированное, а все применяемые методики относятся к разряду «экспериментальных». Кейси помогла мне получить пособие, которое покрывало расходы на физиотерапию. Я продала Ренуара, который принадлежал моей матери, и несколько антикварных вещей. Критически осмотрев свой гардероб, я решила, что мне вполне достаточно трех зимних нарядов и трех нарядов для теплой погоды. Одна милая леди дала мне целых тысячу сто долларов за два чемоданчика костюмов и платьев, моих и мамы. Хана подарила мне несколько шарфов и перчаток в тон, так что я выглядела более чем элегантно.

В банке на счету у меня было семнадцать тысяч долларов, и это после продажи гаража и других вещей. Я чувствовала себя богатой, до тех пор, пока не подсчитала, что лекарства обходятся мне до семи тысяч и год. Я знала, что нужна страховка. Получить же ее я могла только в том случае, если найду работу с полной занятостью. Но, скажите, какая компания заинтересована в работнике, нуждавшемся в двухчасовом отдыхе после обеда? Я уже не говорю о других сложностях.

Мне пришлось перейти на жесткую экономию. Хотя Кейси и платила за все продукты, я все же освоила разнообразные рецепты приготовления блюд из риса и бобовых. Мои супы поражали замысловатостью.

Лео был бы на седьмом небе от счастья. Значит, так мне суждено было жить. Выступления, которые предлагались, все чаще оказывались мне не под силу. Гонорар за свою рубрику я смело повысила до двух тысяч долларов. Я присматривала за Эбби, когда Кейси приходилось отправляться за город. Если это время совпадало с моим уколом, я просила о помощи Хану или Конни. Иногда я видела, что Аврора считает своей мамой Кейси, и это страшно огорчало меня, но я заставляла себя переключаться, думая о том, как повезло маленькой Авроре, у которой такая замечательная вторая мама. Я ездила в Атланту, отправлялась в северную часть Висконсина, и это не создавало мне никаких проблем. Я научилась засыпать в любом движущемся транспорте. Все чаще я опиралась на трость, принадлежавшую моему отцу. Люди воспринимали ее как модный аксессуар, особенно когда я брала ту, что была подарена отцу каким-то лордом, – украшенную серебряным павлином.

Когда у меня выдавалась свободная минутка, а это было не так уж часто, я сочиняла стихи. Я пыталась таким образом выразить свои чувства, сердилась ли я или ощущала себя покинутой. В день рождения Кейси подарила мне контактные линзы, и я начала шить Авроре костюм летучей мыши. На это у меня ушли вечера двух месяцев.

А затем почти одновременно случились два события.

Однажды в пятницу, когда в августовской жаре уже угадывалась осень, в мою комнату вошел Гейб. Я лежала в кровати, уставившись на вентилятор под потолком и отсчитывая минуты. Рори, быстро привыкшая к своему новому имени, устроилась рядом со мной и лежала, засунув пальчик в рот.

– Книга, которую надо запретить в школе, – сказал Гейб вопросительным тоном.

– Дай подумать, – протянула я. – Книга Джуди Блум.

– «Бог, Маргарет и женские недомогания». Нет.

– Хорошо. Дай мне еще одну попытку.

– У нас нет второй попытки. Это «Повелитель мух».

– Напоминает название первой коммуны твоего отца. Джанет сама поощряла меня в том, чтобы я не игнорировала существования Лео. Мне не следовало делать из его имени табу.

– Правда.

– Так сложно читать? – Угу.

Он присел на полу у моей кровати.

– Самая популярная рекламная мелодия двадцатого века?

– Сигареты «Винстон» – сигареты мира. Живи настоящим, ла-ла-лала.

– Мама, разве такое возможно?

– Почему нет?

– Твоя память тебя подводит, мам. Сигареты не рекламируют по телевизору.

– Нет, Гейб, сигареты рекламировали по телевизору. Звезды экрана пели о том, как хорошо курить. Актер, рекламировавший «Мальборо», был символом мужественности. Он умер от курения. В своем последнем ролике он сказал: «Посмотрите, что случилось со мной. К тому времени, когда вы будете на меня смотреть с экрана, меня уже закопают».

– Ты хотела сказать «похоронят».

– Главное, что ты меня понял.

– Я не верю, что курение могли пропагандировать по телевидению.

– Посмотри по Интернету, умник.

– Мама, тебе нужен перерыв.

– Сейчас он наступит, – тихо сказала я, показывая на заснувшую Рори.

– Мама, почему ты так не любишь проигрывать?

– Теперь моя очередь. Кто из актеров сказал: «Дедушка, дедушка»? – спросила я.

– Это нечестно, мама. Не хочу я никаких фильмов семидесятых годов. Как говорит наш дедушка, это было еще до всемирного потопа.

– Ну, хорошо, назови мне тринадцать колоний, то есть штатов, – сдалась я.

– Ты решила углубиться в еще более отдаленное прошлое, – прокомментировал Гейб.

– Ну же? Ты это должен знать ко второму курсу.

– Хорошо. Нью-Йорк. Нью-Джерси. Нью-Гемпшир. Северная Каролина, Южная Каролина, – произнес Гейб.

– Я насчитала только шесть.

– Ну и что? Я не собираюсь осваивать программу второго курса.

– Как это?

– Я хочу бросить школу.

– Отнеси Рори в кровать, – сказала я, потому что нашей спящей красавице, наверное, передалось мое потрясение, и она заворочалась во сне.

– Посади ее на горшок.

– Пойдем, бельчонок, – взяв на руки малышку, произнес Гейб. – Можно, я не буду ее переодевать?

– Угу, – пробормотала я, думая про себя: «Кейси отговорит его. Это реакция на все, что произошло. Он не может допустить и мысли, что снова увидит миссис Кимбол, и кто его сочтет неправым? Я добьюсь того, чтобы ему сменили консультанта. Я найду средства, чтобы перевести его на домашнее обучение. Что хорошо для Каролины, то подойдет и для Гейба».

Я приготовила уйму доводов в пользу того, чтобы он не торопился. Но когда он вернулся в комнату, я лишь разразилась слезами и взяла его большую руку в свои ладони.

– Гейб, я прошу тебя. Не надо. Я не хочу стать свидетельницей еще одной своей неудачи, сынок.

– Не надо это воспринимать так, мама, – мягко произнес он. – Я не отказываюсь от мысли продолжить образование. Я не брошу читать. Я просто ненавижу эту школу…

– Но ты можешь перейти в другую.

– О да. Ты знаешь, что выбора нет. Я не хочу отправляться в школу, где ребята хвалятся только своими татуировками, которые накалывают обычными булавками. Я не желаю ходить в школу, в которой ребята довольно милые, но вот только зимой носят кожаные жилеты на голое тело, а волосы красят в малиновый цвет. Я не до такой степени отщепенец. Я обычный отщепенец.

– Нет, Гейб, – умоляла я. – Я знаю, как ты не любишь эту школу. Но ведь можно что-то придумать. Если ты бросишь ее, назад дороги уже не будет.

– Ты знаешь, что многие знаменитости не учились. Стив Джобс, например.

– Он бросил колледж, Гейб, да и то потому, что его вынудили это сделать.

– Как?

– Он был одержим идеей. Он был гением.

– Ну, мне известно, что я не гений. И я хочу чего-то добиться в жизни. Я собираюсь в колледж. Думаю, что протяну в школе еще две четверти, чтобы закончить в январе. Все.

Я подумала, что к этому времени все еще может измениться. Что-то должно измениться. Я не верила, что меня постигнет очередное несчастье. Ну почему все на мою бедную голову? Сын потерял отца, который и так почти все время отсутствовал в последние два года. Сын потерял сестру, близкую ему по духу. К тому же в этом году он окончательно лишился и своего лучшего друга, поскольку Люк вел себя подчеркнуто отчужденно. Гейбу надоело быть летним другом. В довершение ко всему он потерял свою любовь, Тиан. Я представляла себе Гейба капитаном тонущего корабля «Джулиана». Корабль охвачен пламенем. Даже верхняя его палуба грозит обрушиться. Я уже не отвечала сама на многие письма – находила специалистов, которым переадресовывала проблемы, описанные в письмах. Даже те, в которых тинейджеры рассказывали, как папа по ночам появляется в их комнате, а мама на жалобы ребенка закрывает глаза. Мне писали жены, которые регулярно «неудачно» подворачивали ногу или ударялись о дверной косяк, так что на следующий день приходили на работу с синяками и ссадинами. Мне писали мамы, у которых забрали детей, за то что они позволили своим дружкам «баловаться» с собственными детьми. Мне писали священники, которым не отпускали грехов. Мне писали люди, больные рассеянным склерозом, которые больше не могли ходить, и мужья кормили их с ложечки.

– Гейб, – проговорила я, взяв его за руку. – Я тебя не виню. Я не хочу этого, но я тебя не виню.

– Послушай меня, мама. Мне было очень нелегко, но я справлялся, пока мог рассчитывать на тебя. Сейчас я просто не в силах это выдержать. Я знаю, что мы не можем позволить себе репетиторов. Но мы должны что-то делать, если не хотим провести жизнь на овощном рагу и соевых бургерах.

– Я думаю, что еще до наступления Рождества нам удастся решить многие проблемы.

Он слушал меня довольно терпеливо. Я видела, что не поколебала его решимости. Половина тех, кто бросает школу, больше туда не возвращается, и их возможности никогда не могут сравняться с возможностями людей, кто получил образование. Но он был моим сыном. Если бы я попыталась давить на него, это только укрепило бы его в собственных намерениях. Он сказал:

– Рори нуждается во мне. Ты выпадаешь из жизни на несколько дней, а когда у тебя появляются силы, тебе нужно тратить их на работу.

– Гейб, каждый месяц у меня все меньше уходит времени на восстановление.

– Мама! Я трачу три часа домашней работы на то, что другие успевают сделать в классе. Все было бы иначе, будь у меня ноутбук. Я мог бы брать его с собой в школу. Передо мной в классе сидят идиоты, которые не считают меня за человека. Они все время играют в какие-то тупые электронные игры, и если бы я попросил их мне помочь, то они бы меня придушили. Мне надо, чтобы меня спрашивали устно, чтобы мои знания оценивали после собеседований, экзаменов, но только не на основе этой дурацкой писанины. Я не могу отличить, эти чертовы буквы от рисунков Рори. Мне хочется учиться там, куда я смогу принести ноутбук и не бояться, что какой-нибудь дебил начнет подбрасывать его под потолок.

Что делать с правдой, которую ты не в состоянии вынести? Что делать, если плохой выбор кажется оправданным? Мне никак не удалось переубедить его. Я уже перепробовала все. Я хотела найти школу, в которой Гейб сможет получить полноценное образование. Неужели мне не удастся этого сделать? Я решила, что мне повезет с колледжем – я найду такой, где Гейба оценят по способностям. Я достану деньги на репетиторов, которые подготовят моего ребенка ко вступительным экзаменам. Пусть ему придется начинать в семнадцать. Гейб не отличался блестящим умом, но он в состоянии сдать нужные тесты. Его интеллект сравним с моим.

Если во что-то верить, то мечты превращаются в судьбу.

Я сказала:

– Надеюсь, что ты все же переменишь свое решение. Если нет, то я все равно не оставляю надежды на то, что ты поступишь в колледж. В противном случае будешь помогать мне вести рубрику. – Я говорила полушутя, но надеялась, что в моих словах есть и доля истины. Он мог бы писать что-то, ориентированное на подростков. У Гейба прекрасный стиль. Он чувствует слово.

Мы рассмеялись. Я обняла его и держала в объятиях, так, что сыну в конце концов, стало неловко. В нашем смехе звучали нотки горечи. Я заснула до того, как он успел спуститься к себе в комнату.

Когда зазвонил телефон, я схватила его, зацепив бутылочки с лекарствами и стаканы с водой, уверенная, что уже полночь и звонит Хана, чтобы сообщить мне, что у дедушки Штейнера таки случился приступ, и это тоже моя вина. Услышав незнакомый голос, я пришла в ярость.

– Джулиана, – интимно произнес мужчина. – Ты что, в кровати?

– Псих! – выпалила я. – Спроси такое у своей матери!

– Это Джулиана Джиллис? – сдержанно и настороженно спросил мужчина.

Это был Мэтт.

– О, Боже мой! – Я резко встала. – О, Мэтт! Я думала, что это какой-то псих, который увидел мое фото в газете и решил меня убить. Который уже час?

– В Бостоне половина десятого. Значит, у вас половина девятого.

– Половина девятого? – недоуменно переспросила я. – Только половина девятого. Я думала, что уже ночь.

– У тебя был тяжелый день?

– Не то слово. Я не могу поверить, что заснула. Тяжелый день и не менее тяжелый вечер.

– Похоже на то.

В его голосе слышались озадаченность и смущение.

– Прости меня, Мэтт. Мы давно не созванивались. Я тебе рассказывала, что мы с Лео разъехались? – Я глубоко вздохнула. – Теперь мы в разводе. Оказывается, у моего мужа есть ребенок. И его дама снова беременна. И…

– Бог ты мой, Джулиана.

– И моя дочь Кара уехала с отцом. Она собирается жить с подружкой Лео, которой двадцать пять и которая живет тем, что продает джем и прядет. А мой сын, блестящий и умный, хочет бросить школу, потому что ему трудно успевать, так как он не может сдавать тесты письменно. Вот такая мелодрама.

– Ничего себе.