Текст книги "Поворот судьбы"

Автор книги: Жаклин Митчард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

Глава одиннадцатая
Работа

Излишек багажа

От Джей А. Джиллис

«Шебойган Ньюс-Кларион»

«Дорогая Джей,

Я уверен, что проблема, о которой я собираюсь поведать, знакома многим мужчинам моего возраста. Я люблю, глубоко, искренне люблю женщину, на которой хочу жениться. Она отвечает мне взаимностью. Но теперь, когда я знаю, что однажды надену на ее палец обручальное кольцо, я тороплюсь не упустить ни одной интрижки. Женитьба для меня означает резкий поворот судьбы. Я не могу сказать, что стремлюсь к романам с другими женщинами, потому что они вызывают у меня какое-то особое желание. Моя невеста красива, талантлива и умна. Но я не желаю, чтобы потом меня преследовали сожаления по поводу упущенных возможностей, ведь мы еще такие молодые, – нам всего по 25 лет. Те романы, которые я переживаю сейчас, вряд ли случатся в будущем, что закономерно опять-таки в силу возраста. Моя любимая девушка не понимает меня. Она считает, что в студенческие годы мы пережили волнующий опыт и снова возвращаться к этому бессмысленно и бесполезно. Она говорит о том, что выбор спутника жизни должен стать сигналом к прощанию с холостяцкой жизнью. Джей, я искренен, когда говорю, что стремлюсь к счастливому и прочному браку. Но я также знаю и то, что многие союзы распадались именно потому, что муж или жена недополучили свободы и потом забывали, что какие-то вещи могли позволить себе толь-ко до свадьбы. Как преодолеть это противоречие, как нам двигать-ся дальше, ведь мы оба заслуживаем счастливого будущего?

Задыхающийся без свободы из Салливана».

«Дорогой Задыхающийся без свободы,

Во-первых, я хочу поздравить… вашу девушку. Она по-настоящему умна, раз старательно избегает замужества с вами, которое, судя по всему, ее вообще не прельщает, если вы окажетесь в роли жениха. Во-вторых, я хотела бы, чтобы вы постарались ответить себе на вопрос: а как вы понимаете «глубокую, искреннюю любовь»? Если вы говорили об этом просто потому, что в вашем возрасте принято быть к кому-то привязанным, тогда поздравляю и вас тоже. Вы хотя бы не стали кривить душой, а задумались над тем, почему все-таки ваш свадебный пирог до сих пор не испекли. Вам не нужен опыт. Вы сами прекрасно знаете, что это отговорки, однако я хочу предупредить вас: каждому воздается по вере его, и вы можете получить то будущее, которое заслужите.

Джей».

«Дорогая Джей,

Признайте один очевидный факт. Мужские особи, как и сильные самцы горилл и великолепные львы, просто не способны быть моногамными. Мужская преданность – это выдумка женщин, чтобы рожать детей и жить за счет мужчин. Если природа предусмотрела, что мужчина должен оставаться с одной женщиной, почему тогда мы способны произвести на свет огромное число детей? Ну, Джей, хорошую я задал задачку? Жду откровенного и прямого ответа, которыми вы славитесь.

Настоящий мачо».

«Дорогой Настоящий мачо,

Конечно, трудно поспорить с очевидными фактами – я имею в виду жизнь «сильных самцов горилл и великолепных львов». Если они не спят или не охотятся, чтобы добыть еду, то занимаются продолжением рода. Некоторые мужские особи хорошо приспособились к такому же, как у горилл и львов, режиму, за что получили прозвище… Не будем конкретизировать. Однако хочу вам напомнить, что львята не носят «Рибок», не едят макароны с сыром, не ходят в колледж. Их не надо учить читать или писать, бриться, отвечать за свои поступки, в конце концов! Львята не болеют СПИДОМ, не курят и не употребляют наркотиков. Годовалый львенок умеет сам о себе позаботиться, а годовалого ребенка нельзя оставить и на один час. Я с вами абсолютно согласна: женщины выдумали миф о моногамии мужчин… от отчаяния! Мужчинам нравится идти по жизни смеясь, даже если кто-то из-за этого чуть-чуть поплачет. Но когда долго думаешь головкой, то отвыкнешь думать головой. Если же вы уверены, что женщина только и мечтает о том, как бы забеременеть, чтобы начать жить за счет мужчины, – спросите свою маму, так ли уж легко ей было вырастить вас.

Джей».

* * *

Первый раз, когда я слегла, я чувствовала себя ужасно.

Дни казались мне серыми, они незаметно сменялись ночами, а утром я изредка осознавала, что вокруг меня двигаются какие-то тени. Меня либо знобило, либо, наоборот, я пылала, как в огне. Встать и пройти в ванную комнату, было для меня равнозначно походу по магазинам перед Днем благодарения. Нужно было держать в голове целый список неотложных дел: переставить ноги, рассчитать силы, не отвечать на позывы мочевого пузыря, пока не прибудешь на место назначения, не забыть поднять ночную сорочку, а потом воспользоваться салфетками. Мои ноги не хотели меня слушаться. Я как будто передвигала огромные мешки, наполненные камнями. Я прокладывала себе путь, цепляясь по дороге за мебель: сначала за столик, потом за вешалку, раковину. Наконец стена. Я ни разу не посмотрела в зеркало.

После долгого периода забытья я проснулась. Я пришла в себя. Внезапно и полностью.

Помню, что было воскресное утро, потому что дети спали. Дом поразил меня чистотой и тишиной.

Я заметила птичку на ветке за окном. Она облюбовала кормушку, которую Аори делала в детском саду. Птичка двигалась резкими толчками. У нее было скромное, но красивое оперение, и внезапно до меня дошло: «Я могу видеть! Я вижу птичку!» Мне не пришлось прищуривать глаза. Зрение меня не подвело, и картинка не расплывалась. Я легко перекинула ноги с кровати. У меня опять что-то щелкнуло в бедре, как будто кто-то пронзил меня миллионом маленьких кинжалов, но я встала. Сначала я качалась, как лодка на волнах, но затем обрела равновесие, успокоилась и пошла. Я дошла до ванной комнаты. Стала под душ и вымылась. Особенное удовольствие доставляло мне то, что я могу вымыть голову. Я ополаскивала волосы, ощущая неземное наслаждение. Надела носки, джинсы и белую накрахмаленную рубашку, сумела сама застегнуть ее на все пуговицы.

Я прошла на кухню, где разбила яйца, чтобы сделать омлет. Добавила в глубокую голубую тарелку молока, посыпала смесь розмарином, перцем и солью, которые красиво легли на оранжевые островки, а затем еще и тертым сыром. Когда Кейси вышла из спальни, держа на одной руке Аори, а на другой – Эбби Сан, на толстых кусках пшеничного хлеба плавилось масло.

– О Боже праведный! – воскликнула она, от удивления шагнув назад, словно застала за приготовлением омлета свою прабабушку Глисон, погибшую на «Титанике». – Ты меня едва не довела до сердечного приступа! Я думала, что в доме пожар. Уже собиралась вызывать бригаду спасателей.

Вслед за ней появились из своих комнат Каролина и Гейб. Я заметила, что сын как-то изменился, повзрослел. Я его едва узнала. Он стоял в пижамных брюках, его грудь показалась мне шире, мускулистее, а под пупком я заметила пробившиеся волосы. Наверное, я его просто не видела раздетым, довольно долгое время.

– Мама, – удивленно протянул он, прочесывая пальцами свою шевелюру, – ты что делаешь?

– Мне стало лучше, – ответила я. – Это единственное, что я могу вам предложить в качестве объяснений. Я проснулась и ощутила, что мне намного лучше. Хотите омлета? Я просто умираю от голода.

Мы присели за стол и налегли на яйца и тосты, намазав их домашним малиновым джемом, приготовленным мамой Кейси.

– На сколько, я выпала из жизни?

– На две недели, – сказала Каролина. – Кейси или я в течение двух недель спали с детьми в одной спальне. Мама, я надеюсь, что ты меня правильно понимаешь.

– О, мне очень жаль. Извините, моя дорогая принцесса Каролина, за то, что я не могла спать в холле, – язвительно заметила Кейси.

Кара поджала губы и поправила свои светлые волосы (они показались мне светлее, чем были раньше). Меня охватило довольно странное ощущение.

Они разговаривали, как… мама с дочкой.

– Мама, надеюсь, ты теперь будешь на ногах? Твоя депрессия миновала? – обратилась ко мне Кара.

– Так у меня была депрессия? Не думаю. Кейси наверняка уже назначила встречу с врачом, чтобы выяснить, какая беда со мной приключилась. – Я протянула руку, чтобы тронуть Кейси и выразить ей свою благодарность.

– Каролина! – Кейси с укоризной посмотрела на мою дочь, но та в ответ лишь закатила глаза. – Да, Джулиана, у тебя назначена встреча с врачом на четверг. Будем надеяться, что это была депрессия, которая вполне объяснима в сложившихся обстоятельствах. Депрессия поддается медикаментозному лечению, а это хорошая новость.

Кейси разрезала для Аори тост на маленькие квадратики, а Гейб помогал ей поить сестру из ее любимой детской чашечки с принцессой Жасмин, от которой она никак не могла отвыкнуть. Они вели себя не просто как семья. Они разговаривали так, словно меня не существовало, словно это не я приготовила блюда, которые они ели, словно я была комнатным растением, и желательно, чтобы оно не заболело. Что же они стали бы делать, окажись я безнадежной? Залили бы меня чашкой кофе и выставили на порог дома? В этот момент я ощутила аромат кофе, который доставил мне удовольствие, сравнимое только с ароматом ребенка, прильнувшего к груди, или с ароматом любимого человека. Мне хотелось вылить пахучую жидкость на руки и прижать их к лицу, чтобы в полной мере насладиться этим удовольствием. Мне хотелось коснуться кофейных зерен, ощутить их форму, перебрать каждое по отдельности и запомнить это чувство. Я услышала, как ребенок жует с открытым ртом: ням-ням, ням-ням. Никаких флейт. Никаких далеких голосов. Никаких звуков завывающего ветра, ворвавшегося в темную пещеру. Обычное воскресное утро. Не сказав ни слова, иначе это выглядело бы так, будто я прошу разрешения сделать что-то, я встала и открыла входную дверь, чтобы принести газету. Взгляд, которым обменялись Гейб и Кейси, невозможно описать. После многих лет работы в газете я могла найти страницу со своей рубрикой одним движением. Я присела за стол со второй чашкой кофе (я могла ощущать его вкус и аромат!), чтобы прочесть свою колонку, держа газету на расстоянии вытянутой руки и не надевая очков. Я прочла ее один раз. Затем прочла снова.

– Что, черт побери, все это значит? – спросила я.

– Мы… подумали… – начала Кейси.

– Меня уволят! – вспылила я, разлив кофе на стол. – Вы не имели права оскорблять людей, использовать такие словечки. Гейб! Как ты мог?

– Расслабься, мама, – проговорил Гейб, намеренно растянув губы в широкой усмешке. – Ему понравилось! Каркарт сказал, что отзывов хоть отбавляй. Он прислал тебе четыре электронных письма, где сообщал, что звонят читатели, которые просто без ума от новой Джиллис…

– У них такое настроение… ну, как бы «Джей сейчас всем вам покажет», – добавила Каролина.

– Но это не я.

– А разве это не то, что тебе иногда хотелось бы ощутить? – спросила Кейси.

– Что?

– Разве ты не желала нарушить привычные рамки? Ведь именно на таком уровне мы и обсуждаем эти письма, когда говорим в приватной обстановке.

– Я не знаю, – обращаясь к Кейси, произнесла я, опустив газету. – Вы знаете, я ни в чем не уверена. Я ничего не знаю. Наверное, вы правы, ребята. Я должна вас поблагодарить, а не набрасываться на вас.

– Понимаешь, мы не знали, как лучше сделать эту работу, поэтому выбрали путь абсолютной честности, – объяснил Гейб.

– Я думала, что надо быть скромной, тактичной и вежливой. Я старалась быть объективной, а была…

– Скучной, – сказал Гейб.

– Спасибо, сынок, – вздохнула я. – О, как же мне не нравится, что вы правы. – Я выдавила из себя смешок. – Мне это просто омерзительно. То, что вы правы, честно!

– Мама, не воспринимай это так, – своим успокаивающим тоном, который так напоминал мне Лео, произнес Гейб. – Ты выпала из режима на две недели. Нам ведь надо было что-то делать. – Теперь Гейб говорил строго. – Кейси повела себя великолепно. Она знает все об особенностях и сложностях человеческих взаимоотношений.

– Вы все правильно сделали. Я так отреагировала, потому что мне неловко.

– Вот в этом нет никакой необходимости, – возразила Кейси. – Джули, ты ведь знаешь, что мы одна семья.

– Я знаю, мама, что тебе очень скверно. Наверное, это не только из-за болезни, – сказал Гейб. – Никто не получал никаких вестей от папы…

– Правда? – вглядываясь в виноватые лица вокруг меня, спросила я. – Он не звонил?

– Открытка от папы! – бодро воскликнула Аори. Я разразилась слезами.

– Я ощущаю себя такой забытой! Просыпаюсь – а у моих детей уже новая мама. Кейси, прости меня. Но ты лучше справляешься с этой ролью, чем я в свое время.

– Джулиана, – в ужасе воскликнула Кейси. – Прекрати! Прекрати это немедленно! Я оставалась здесь ради детей, ради того, чтобы помочь им преодолеть страх, боль, печаль, ради того, чтобы американская история не валялась на полке, а была выучена. Я горжусь собой, да. Но это не значит, что надо нас сравнивать. Ты делала все великолепно. За это время ты сделала бы ту же работу, плюс ко всему еще успела бы покрасить комнату-другую. Ты мне ничего не должна.

– Еще как должна. Я до конца жизни с тобой не рассчитаюсь, – ухватившись за чашку кофе, теперь холодную, вымолвила я.

– Джули, если тебе неловко, то это вполне нормально. Послушай, твой муж, которого все считали идеальным, в один момент решает сорваться в дальнюю дорогу. Я знаю, что ты еще и советами ему помогла, а теперь спрашиваешь себя, как же не заметила приближения беды. Но не заметила – и все тут. Ты ведь обычный человек, приученный к тому, чтобы доверять своим близким. Лео повел себя как жестокий и подлый мерзавец. Если он мог переступить через своего плачущего ребенка, то уже пора понять, Джули, что с ним не все в порядке. Конечно, ты напугана, но любой человек был бы напуган на твоем месте…

– Подожди! – с криком обратилась к ней я.

Я плакала. Девочки подскочили ко мне. У меня начало стучать в висках, но я до последнего не хотела расклеиться на глазах у детей. Может быть, у меня все еще есть муж, который просто нуждается в том, чтобы пережить в тихом месте кризис средних лет, а потом он вернется домой. Я цеплялась за эту возможность, как и за мысль о том, что у меня был просто тяжелый случай гриппа, а не что-то более серьезное.

– Погоди! – совладав с голосом, произнесла я.

– Гейб! Каролина Джейн! Я хотела спросить вас: не нужно ли вам куда-нибудь пойти? Может, отправиться на Луну?

– Нет, мам, я лучше здесь побуду. Это так драматично! И мне очень приятно, что ты назвала меня по имени, а то я уже привыкла, что ты путаешь меня то с Ханой, то с Дженни, то с Конни. – Мать Кейси звали Конни.

– Ты бываешь очень грубой, Каролина, – заметила я. – Ты знаешь, что я делала это не нарочно.

– Да, я это знаю, – ответила моя дочь. – Как и то, что я бываю грубой.

– Я не намерена больше щадить твои чувства, – сказала Кейси, доливая мне кофе. – Даже если ты сама этого хотела бы. Твоя болезнь по времени совпала с отъездом Лео. Надо взять себя в руки, Джули. А если бы у тебя обнаружили злокачественную опухоль? Слава Богу, анализы показывают, что у тебя все в порядке. Но если вдруг произойдет непоправимое? Что будет с детьми? С тобой? Ты просыпаешься и видишь, что твою работу выполнили другие, о твоих детях позаботились другие, и спрашиваешь себя: что же осталось от Джулианы Джиллис, которая занималась балетом, которой аплодировали стоя, о которой говорили: «Неужели ей сорок? У нее дети-подростки?»

Я ощутила, как на моих глазах выступили слезы. Мне было приятно, что она обо мне так отзывается.

– Где та Джулиана теперь? Где она?

– Кейси, не надо проводить со мной сеанс психоанализа, – ответила я ей.

– Нет, прошу вас, продолжайте, – вмешалась Каролина. – Это как в кино или в реалити-шоу.

– Где та Джулиана? – не обращая внимания на Каролину, требовала ответа Кейси.

– На дне глубокого колодца, – сказала я. – И?

– Там темно, а стенки его покрыты слизью. Это колодец, куда сбрасывали какие-то отходы. Я не знаю, смогу ли я выбраться. Он такой узкий.

– Что еще?

– Я не знаю, хочу ли я оттуда выбраться.

– Почему, Джули?

– Потому что в нем нет зеркал.

– Кто прекрасней всех на свете? – спросила Каролина.

– Закрой рот! – в один голос воскликнули мы с Кейси. Я подняла глаза и обратилась к Гейбу:

– Я должна извиниться. Кейси права. Это как будто боишься смотреть на солнце, потому что оно может ослепить. Нам надо посмотреть правде в глаза. – Я перевела взгляд на Кейси. – Если ты сможешь простить меня, за то, что я вела себя как ревнивая кошка, потому что ты справилась со всем лучше меня, потому что я напугана до смерти…

– Не надо извинений, Джулиана, – сказала Кейси. – Я бы ощутила то же самое.

– Мне всегда так трудно признавать свое поражение. Это моя проблема.

– Теперь ты одна из нас, простых смертных. Добро пожаловать.

– Пока я довольно быстро осваиваю уроки выживания в экстремальных условиях, – призналась я. – Через шесть недель я смогу заняться преподаванием курса «Научу грациозно падать!». – Я позвала Каролину, и она прильнула ко мне. Аори вскочила мне на колени. – Я подвела вас. Это самое страшное, что можно ждать от мамы. Теперь вы это пережили, да?

Каролина медленно, как в покадровой киносъемке, кивнула. Аори не отпускала меня от себя.

– Что же, если вы подвели кого-то не по своей вине, то этого не стоит стыдиться.

Я промокнула глаза манжетами рукавов. Гейб протянул мне прихватку.

– О, спасибо, мой дорогой. Это достойная замена. Сначала все рассмеялись неуверенно, но потом нас охватило настоящее веселье.

– Как оно? – спросила я.

– Не очень, – ответил Гейб. – Но мы знаем, что ты не притворялась.

– Нет, я не притворялась, – согласилась я. – Но и готова я к этому не была.

Глава двенадцатая
Дневник Гейба

У Тиан было блестящее платье цвета… ванильного крема. Я знаю, что мое сравнение звучит избито. Но оно действительно выглядело как свежеприготовленный крем, воздушность которого хочется проверить, проведя пальцем по бархатистой поверхности. Словно угадав мои мысли, Конни Глисон, мама Кейси, произнесла:

– Если ты будешь трогать ее руками, то на ткани наверняка останутся пятна, Габриэль. Тебе придется держать руки на расстоянии. А еще ей понадобится шаль или накидка, потому что здесь не райские земли, к которым она привыкла.

Я не смогу передать точно, как она это говорила, ибо нет таких слов, которые смогли бы выразить смесь ирландского произношения и привычного акцента Шебойгана. Когда я отправился в Колумбию по специальной программе, где целый семестр повторял, насколько было бы хорошо вообще не приезжать сюда, люди говорили, что у меня заметный акцент. Я и предполагать о таком не мог. Я думал, что у меня речь, как у диктора телевидения. Во Флориде никто ничего не заметил. Это и понятно, поскольку компания там весьма разношерстная. Когда же, в конце концов, я попал в Коннектикут, история повторилась, и никто не обратил внимания на мою речь, но это оттого, что там вообще никто не замечает ничего, кроме себя и своей собственной персоны.

Но вернемся на кухню миссис Глисон в тот день, накануне вечернего бала.

– Как же я буду танцевать, – спросил я Конни, – если мне нельзя к ней прикасаться?

– Джентльмену не обязательно обхватывать даму, когда они танцуют. Ты должен касаться ее легко, вот так.

Конни подхватила Тиан, и та радостно подняла на нее взгляд. Она выглядела такой же маленькой и хрупкой, как Аори (Тиан подарила моей двухлетней сестре свои серебряные браслеты, которые подошли по размеру). Ее миниатюрность ощущалась даже рядом с Конни, а та была на пять дюймов ниже моей мамы. Казалось, что Тиан можно поднять, как ребенка. Я так и делал, хотя она жутко этому сопротивлялась и отбивалась, как бешеная кошка. Они покружились вместе, и длинные черные волосы Тиан заблестели, отражая свет лампочек на кухне. Я смотрел на это черное золото волос, и мне становилось плохо. То ли оттого, что мне хотелось обладать Тиан так сильно, как никем и никогда раньше, то ли потому, что я понимал: этот танец станет для меня дорогим воспоминанием.

– Ты видишь, Гейб? Никаких прикосновений. – Тиан широко улыбалась, повернув голову в мою сторону и изогнув голые плечи.

Конни сшила для Тиан платье из ткани, купленной моей мамой. Нам не так уж обязательно было присутствовать на этом балу. Но Тиан была школьницей по программе обмена, поэтому должна была участвовать во всех проводимых в школе мероприятиях. Она узнала все это за десять дней до бала. Родителям Тиан было бы сложно раздобыть ей деньги на платье. У Тиан был детский размер, поэтому моя мама решительно вмешалась, а Конни взялась сшить платье. Если честно, то я до сих пор ношу рубашки, которые сшила мне Конни. Однажды она сшила шерстяную спортивную куртку. Только представьте. Для меня это все равно, как если бы кто-то собрал холодильник или что-то в этом роде.

Платье Тиан выглядело словно из журнала «Реорlе». Позже мы получили странную открытку с изображением тысячи серебряных труб и храмов – в ней родители Тиан благодарили мою маму «за благородный подарок и незабываемое американское гостеприимство». Когда Тиан увидела эскиз платья, который нарисовала Конни, она буквально прыгала от радости.

– Но это платье из «Золушки». Мне можно будет забрать его домой? Оно будет моим навсегда?

Мне казалось, что она и думать забыла о предстоящей разлуке. Через две недели Тиан уедет и увезет с собой мир, который мне подарила. Она не переживала: ведь ей достанется платье принцессы.

– Все будут думать, что я богатая девочка из Америки, Гейб, – серьезно сказала она мне.

– Но куда ты его наденешь?

– В ресторан. На вечеринки, которые будут устраивать в честь моих родителей. Дома. Они ведь тоже приглашают гостей. Мы же христиане, – объяснила Тиан, как будто принадлежность к христианам – важный повод для активной светской жизни.

– Она, наверное, забудет, что мы вообще были знакомы, – пожаловался я Люку по телефону.

– Это точно, – «обнадежил» меня Люк. – Я хотел сказать, что шансы вашей встречи в будущем равны нулю. Они христиане, Гейб, а ты стопроцентный еврей, и им неизвестно, что ты понятия не имеешь о еврейских религиозных обрядах. Вообще, какая вероятность того, что вы снова увидитесь?

– Ты очень помог мне, – ответил я ему.

– Ну, конечно, ты хотел бы, чтобы она тебя успокаивала.

Я сам не знал, хотел бы я иметь с Тиан нечто большее, чем просто отношения. Всем своим существом я мечтал обладать ею. Но мне было только пятнадцать. Едва исполнилось. У меня были знакомые ребята, которые узнали, что такое секс, еще до наступления пятнадцатилетия, но они не являлись для меня примером. Мне казалось, что я совершу святотатство, если прикоснусь руками к великолепным округлостям, которые поддерживали платье Тиан цвета ванильного крема. Оно было без бретелей, абсолютно открытое. Украшением служила только лента поверху. У Тиан была идеально чистая кожа. Ее платье. Волосы. Она выглядела, как изысканный десерт, который я мог испортить.

– Ты знаешь, как правильно танцевать вальс? – спросила меня Конни.

– Бог ты мой, Конни, да я не знаю, как правильно ходить. Я давно хотел спросить, откуда у тебя акцент?

– Нет у меня никакого акцента.

– У тебя ирландский акцент, а Кейси говорит…

– Да, я не была в Ирландии тридцать лет, а то и больше, но у меня есть родственники.

Во рту Конни держала портновские булавки. Повсюду в доме стояли солонки на маленьких тарелочках, везде, кроме комнаты Эбби.

– Наверное, я подражала моим тетушкам, сестрам бабушки. Я помню, как мы пересекали океан, когда плыли в Америку…

– Мы эту историю уже слышали, – заметил я. Мы слышали ее более сорока раз.

– Я не знаю этой истории, – вмешалась Тиан.

Я застонал, хотя и не очень громко. Конни шила платье, поэтому мне пришлось выдержать историю «Титаника» еще раз.

– Это был белоснежный лайнер «Титаник», – начала она, вынимая булавки одну за другой изо рта, а я в это время водил в воздухе указательным пальцем, словно дирижируя невидимым оркестром. – Он отправлялся из Англии…

– Я знаю об этом! – воскликнула Тиан, но тут же подпрыгнула на месте с громким возгласом, потому что булавка уколола ее в бок, с той стороны, где платье еще не было застрочено.

– Будь осторожна, малютка, – предупредила ее Конни.

– Но я слышала эту историю. Мы читали о ней в школе. Океанический лайнер затонул на севере Атлантики. Вода была ледяная, меньше нуля…

– По Цельсию, – объяснил я Конни.

– И сотни людей замерзли. В живых никого не осталось. Только одна женщина, но она умерла в прошлом году, – продолжала Тиан.

– Мои прадедушка и прабабушка были на этом корабле, на самой нижней палубе, там, где располагались места для бедных, – нараспев, словно рассказывая стихотворение, произнесла Конни. – Его звали Генри Джидлоу, а ее Констанс Лайт Джидлоу.

– Как красиво, – вымолвила Тиан.

– Да. Они находились там со своими сыновьями Патриком, Майклом, дочерью Бриджит…

– Без Бриджит никуда, – проговорил я, обращаясь к Тиан.

– Помолчи, – укоризненно сказала она.

– И с дочерью Мивой, – продолжила Конни. – Мива подружилась с молодым человеком, у которого тоже была фамилия Джидлоу. Он не был ее родственником, может, очень дальним. Они поженились, когда пересекали океан…

– Но как они могли пожениться?

– Их повенчал священник, который был на «Титанике».

– Он выжил?

– Священник? На корабле было несколько священнослужителей.

– Нет, отец… Ладно, я не запомнил. Конни, но ведь они не поженились по-настоящему?

Даже не знаю, почему мне пришло это в голову. Наверное, что-то в тоне Конни насторожило меня.

– Ну, как раз с точки зрения «по-настоящему» или нет, они были женаты.

– И муж Мивы…

– Он погиб, как и было, суждено любому честному и благородному мужчине в ту ужасную ночь.

– Но она жива? – с мольбой в голосе спросила Тиан. Я заметил, что когда ее что-то увлекало, она начинала несколько небрежно относиться к таким грамматическим мелочам, как правильное употребление времен.

– Да, она выжила. Она и была моей бабушкой, – ответила Конни. – Мива Джидлоу Джидлоу. Она любила говорить, что похожа на Элеонору Рузвельт. Когда та вышла замуж, ей не пришлось менять монограммы на постельном белье, хотя у моей бабушки и постельного белья-то не было, чтобы об этом беспокоиться.

Тиан и я спросили почти одновременно:

– Почему?

– Девичья фамилия Элеоноры была Рузвельт. Это же фамилия великого американского реформатора! Она была больше президентом, чем он. Миссис Рузвельт говорила: «Я – это ноги моего мужа». Чему они вас в школе учат? Она была дальней родственницей Франклина Делано.

– Но все равно не сходится! – внезапно начала возражать Тиан.

– Что?

– Это не тридцать лет назад! Это же получается семьдесят лет назад. Девяносто лет назад.

– Но я не сказала, что была на «Титанике». И я не говорила, что это был последний раз, когда я побывала в Ирландии.

– Значит, вы возвращались туда? – Да.

– На каникулы? – предположила Тиан.

– Нет, чтобы привезти сестер моей бабушки. Они были очень пожилыми женщинами. Я сделала это со своим мужем.

– Его звали Глисоном?

– Да, и, кроме имени, достоинств у него не было. За душой один гребешок для волос. Беспробудный пьяница. Надо было мне взять свою фамилию.

– Но так не принято было в ваше время, – напомнил я.

– Моя девичья фамилия? Мне она больше нравилась. Потому что напоминала о лучших временах, о лучших людях. И она избавила бы меня от воспоминаний о Глисоне. Кто знает, что с ним сейчас. Упокой, Господи, его душу, если он уже умер.

– Конни, он вряд ли умер. Ты слишком молода для мамы Кейси, а тем более для того, чтобы стать бабушкой.

– Ну, мы начинали пораньше вашего.

Разговор становился все интереснее, и у меня не было оснований портить его, но я все равно сказал:

– Вернемся к тонущему кораблю. По рассказу Кейси, ты и осталась единственной, кто выжил, потому что твой отец удерживал тебя над ледяной водой.

Очевидно, все сказанное мной звучало довольно грубо. Но в пятнадцать – это некая мода. Ты просто обязан быть грубым и бестактным, когда тебе пятнадцать. Я еще не встречал хотя бы одного пятнадцатилетнего мальчика, который сам не нарывался бы на неприятности. Я виноват. В конце концов, Конни была единственной из моих знакомых, кто имел отношение к истории «Титаника». Она могла рассчитывать на уважение.

– О, тебе хочется испортить мою историю, Габриэль, – отругала меня Конни.

– Но это сказка! – стал оправдываться я. – Конни, это как легенда. Я думаю, что в жизни все было не так драматично.

– Не надо грубить. Только благодаря таким историям мы знаем себя и свое прошлое. И потом, а что может быть драматичнее? Разве твои бабушка и дедушка не вспоминают концлагерь?

Я все равно не мог успокоиться. Я знал, что злюсь не на Конни. Через три дня я поведу эту девушку, касаясь ее легко и непринужденно, как и положено джентльмену, на бал. Я буду очень стараться не спотыкаться (моя мама провела со мной ускоренный курс танцевального мастерства). А через десять дней она уедет. Ба-бах! «Пока, Гейб». Домой, где будут устраивать вечеринки в ресторанах. Чтобы стать доктором. Чтобы выйти замуж за какого-нибудь паренька, который уедет в Йель из Бангкока, а потом, может, мы встретимся, и она напряженно будет вспоминать меня. Я со злостью выдвинул стул из-за стола и плюхнулся на него. В этот момент на пороге появились они – моя мама и Кейси.

Они стояли бок о бок. Ничего не говоря.

Цвет лица моей мамы был сравним с цветом платья Тиан, которая, как всегда, бросилась к ней с объятиями. Мама обычно обнимала ее в ответ, а потом немного отстраняла от себя и говорила что-то подобающее случаю. Например: «Ну, разве перед нами не американская школьница накануне первого бала?» Но в этот раз она просто молча смотрела на меня.

– Гейб, – начала Кейси.

– Нет, я это сделаю сама, – перебила ее мама.

– Ты самый старший, – напомнила мне Кейси.

Я ощутил, что внутри у меня все переворачивается от плохих предчувствий.

– Кейси, я скажу сама, – произнесла мама. – Ты можешь отвезти Тиан домой?

Тиан выглядела смущенной.

– Беги, одевайся, дорогуша, – велела ей Конни, встревожено глядя на маму.

Тиан схватила свои джинсы, футболку и мокасины, побежала в ванную комнату, а через мгновение вышла оттуда полностью одетой.

Моя мама вымолвила:

– Гейб, нам пора домой. Тиан, Кейси, Конни, нам очень жаль. Вы великолепно проводили время…

– О нас не волнуйся, Джули, дорогая. Я всегда к твоим услугам.

– Я знаю, – с мертвой улыбкой на лице ответила мама.

Мы сели в машину и проехали мимо кафе, где торговали мороженым (раньше там был магазин, принадлежавший моим бабушке и дедушке), потом мимо итальянского ресторана, а потом мимо большого торгового центра, где я когда-то покупал самолетики.

– Мама? – вопросительно сказал я, осознавая, что таким тоном я говорю, только когда у меня неприятности в школе, или когда мне нужны деньги.

– У меня рассеянный склероз, Гейб, – произнесла мама, закладывая прядь волос за ухо, как всегда делала Каролина, когда пыталась сосредоточиться.