Текст книги "Чечения - битва за свободу"

Автор книги: Зелимхан Яндарбиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Моя охрана занимала позицию на пятом этаже Президентского дворца. Оттуда можно было контролировать всё пространство вокруг здания, а также вести бои против русских снайперов, забиравшихся в высотные дома рядом с кафе «Татабанья» и Центральным рынком. Легче всего было вести огонь по группам противника, пытающимся приблизиться к Дворцу и прорвавшейся бронетехнике. Кроме того, мои ребята достаточно эффективно контролировали и часть пространства между городской мэрией и Сунжей, Парламентом и гостиницей «Кавказ», большой мост и площадь Свободы. Пулемёт-«красавчик» Салмана Эльмурзаева прекрасно справлялся с поставленной задачей, что явствовало из впечатлений ребят, спускавшихся в подвал на отдых при смене их другими группами. В Президентский дворец наведывались различные группы ополченцев: получить задание в Главном штабе, пополнить боеприпасы, передохнуть. Ежедневно приходили группы подкрепления из сёл. Некоторые, видно было, бывали приятно удивлены, встречая в штабе Вице-Президента. Были и те, кто получал заряд бодрости от этого. Но находились и такие, которые сами начинали меня подбадривать. Что было приятно вдвойне. Наведывался в «бункер» со своими ребятами и Хожа, воевавший на подступах к городу. А числа десятого января Масхадов поставил перед ним задачу очистить от русских дома в квартале, прилегающем к зданию Госархива, во взаимодействии с ещё одной группой, кажется, из Шалинского танкового полка. Затем было другое задание. Так прошло два дня. Ночью с 12 на 13 января наши бойцы, удерживающие здание Парламента и гостиницу, начали просить подкрепление. Но резервов у Аслана не было. Тем более, что пространство между двумя зданиями беспрерывно простреливалось русскими из всех видов оружия. Не всякий решался его преодолеть. Были убитые и раненые при попытке перейти это место, можно сказать, «зону смерти». Но Хожа-Ахмед вызвался по собственной инициативе пойти со своей группой на помощь защитникам Парламента. Добрались с большим трудом, к тому же, с потерями: один боец был убит.

В бой вступили сходу: нужно было очищать здание от проникших туда российских групп. Здесь, в пылу схватки, Хож-Ахмед получил ранение в ногу. Необходимо особо отметить и действия подразделений Исламского батальона «Джамаат» под командованием боевых командиров Ислама Халимова, Исы Чантамирова и других, совершавших чудеса героизма. Видно было, что им действительно покровительствует Аллах. Кроме того, это было одно из самых дисциплинированных подразделений ЧРИ. Очень хорошо была поставлена в «Джамаате» и координационная, и идеологическая работа, которой руководили Фатхи и Иса Умаров. Впрочем, героев, достойных особых слов, было много в каждом отряде ополченцев, подразделении ВС ЧРИ. И о них будет непременно рассказано. Дай Бог! Бои идут не только в Грозном. Ожесточённые схватки под Аргуном также отвлекают на себя значительные силы. Основная нагрузка ложится на отряды ополченцев, спешно формируемые и сходу направляемые на линию фронта. Тем не менее, эти отряды наводят ужас на элитные подразделения российских войск, и русские, так и не придумав ничего умного для оправдания своих неудач, начинают трубить о высоком профессионализме и лучшей вооружённости чеченских бойцов, сочиняя идеологические небылицы о наёмниках в наших рядах. А секрет чеченцев был очень прост: они знали, за что они дерутся и умирают, а русские, которых посылали на смерть за имперские и политические амбиции тяжело «больные» вожди, не могли этого знать. Вчерашний мирный чеченец оказывался «профессиональнее» российского военспеца. Каким профессионалом может быть, например, боевой командир Ваха Арсанов – вчерашний депутат Парламента ЧРИ или Нурди из Закан-Юрта – вчерашний следователь? Исрапилов Хункар-Паша, оба Джалавди, Апти из Наура, Тауз Асхабов, Докка, Абубакар, Кюра, Билан, Ханбиев Магомед и многие другие, совсем невоенные чеченские парни, командиры чеченских подразделений, били русских на зависть любым профи.

* * *

Первые потери в моей группе тоже принёс этот день. Как только стемнело, Рамди Баталов, Казбек Хаджимусаев и Салман Эльмурзаев втайне от меня организовали, вернее, пошли на вылазку. В этот день под окнами Парламента с южной стороны был подбит российский БТР. Пробравшись по руслу Сунжи к мосту, а оттуда и к подбитому БТРу, они забрали из него боеприпасы. Когда они собирались возвращаться, то увидели, что в подвальном помещении находятся русские. Забросав их гранатами, они сообщили по рации, чтобы прислали им ещё гранаты. Не дождавшись гонца, пришёл даже сам Рамди и ушёл обратно, прихватив с собой связки гранат с тротилом. Они начали кидать в подвал гранаты, предлагая русским сдаться. Те, устроив переговоры, усыпили бдительность и открыли огонь. Рамди был убит наповал. В ту же ночь его тело отправили в Старые Атаги. Тем же «обозом» вывезли и раненых из Парламентского здания, в том числе и Хожа-Ахмеда. Ситуация осложнилась до предела. Русские подошли к Президентскому дворцу почти вплотную. Засели чуть ли не во всех зданиях по проспекту имама Шамиля и, значит, между нами оставалось местами всего двадцать-тридцать метров. В день по несколько раз ребятам приходилось заниматься уничтожением то здесь, то там прорвавшихся единиц российской бронетехники. Приходилось делать вылазки против танков и БМП, которые, маневрируя в проходах между зданиями, особенно между «Татабанья» и Чеченским госархивом, в упор расстреливали Президентский дворец. В вылазках также участвовала и моя охрана во главе с Салманом, который уже считался классным гранатомётчиком и был, фактически, не только начальником моей охраны, а командиром боевой группы, которому А.Масхадов сильно доверял. Так, за период вылазок ими были уничтожены танк, БТРы. Свой счёт на убитых вела вся моя охрана.

* * *

И 16 января русские несколько раз предпринимали попытки атаковать Дворец. Фактически, им нужно было сделать один бросок – преодолеть ширину проспекта имени имама Шамиля. Но любая такая попытка пресекалась плотным огнём защитников. Ближе к вечеру Салман спустился со своей позиции и сказал, что русские, кажется, уходят: они сделали дымовую завесу. Я оценил ситуацию наоборот: они, возможно, подтягивают новые силы – значит, надо быть начеку. Салман быстро поднялся на позицию. А ещё через полчаса здание содрогнулось от нескольких мощных взрывов.

Стало ясно: что-то случилось. Прибежали Шамсуддин, Казбек и ещё кто-то. Они сказали, что Салмана, Эми и других завалило стеной. Схватили противогазы и побежали откапывать. Оба Салмана (и брат, и почти пацан Эльмурзаев из Старых Атагов) были убиты. Эми оказался только раненым, а у Алаша оторвало руку. Жертвы были и ещё. Отправить их удалось только на второй день. В тот день в мою охрану пришёл Сулейман Самбиев, а на следующий день пожелал остаться со мной ещё один староатагинец Джамбулат Нажаев – тоже пацан, который к вечеру был ранен: оторвало руку и ногу. Мне сказали, что, находясь в полном сознании, он не проронил ни слова.

Смертельно раненым оказался и Султан Нураев. А бомбы уже пробили в нескольких местах подвал. И госпитальную часть. С тыла подходы были отсечены. Шамиль потерял всю дееспособную технику.

Кстати, раненый несколькими днями раньше, тем не менее, он оставался в боевом строю. Мы с Асланом обговорили ситуацию. Решали один вопрос: остаться и умереть, что было равнозначно гибели Главного штаба, или оставить Президентский дворец и на той стороне Сунжи развернуть новый штаб. Связавшись по рации, Шамиль тоже требовал, чтобы мы оставили здание Дворца, укалывая нас тем, что наша «героическая смерть» никому не нужна. Как потом он признался, его бесило, что он был не с нами. К вечеру 18 января решили оставить Президентский дворец. Русские к тому времени вплотную подошли к «Кавказу» и Парламенту. Их защитники должны были оставить позиции первыми. К шести часам, когда мы с Асланом готовы были изменить решение и ещё дня на два оттянуть переход, выяснилось, что все другие вокруг позиции оставлены. Дали команду готовиться к переходу. Уходили в десять вечера. Первыми отправили медсанбат, пленных. Главный штаб и моя группа вышли с интервалом в пять минут, через полчаса Президентская гвардия. Не думаю, что есть необходимость продолжить чисто военный аспект повествования. Замечу только, что после оставления Президентского дворца Главный штаб двое суток базировался в подвальном помещении здания универсама рядом с кинотеатром «Юность», затем переместился, соответственно, в подвалы 2-ой горбольницы и бывшего 2-го роддома Октябрьского района. Подвалы этих больниц оказались плотно забитыми всевозможным медицинским дефицитом: медикаментами, перевязочными и даже шовными (импортными) материалами, бельём, хозинвентарём, медицинской аппаратурой, которые, нет сомнений, были припрятаны администрациями этих больниц с самыми преступными целями. Вот куда уходили, отчасти, наши усилия по оснащению всем необходимым системы здравоохранения ЧРИ. В начале февраля, по указанию Джохара, я занялся выполнением своих прямых функций. Насколько это было возможно в сложившейся ситуации. Надо сказать, что все маршруты моего следования пролегали по тем же участкам фронта, как и Президента. Военные советы, заседания Кабинета Министров, координация местных органов власти и многое другое, что необходимо для функционирования государства в условиях войны, требовало постоянного перемещения, много сил и времени. Мой личный штаб после Грозного разместился в Старых Атагах, в родительском доме. Попутно пришлось содействовать Главному штабу и Центральному фронту в организации староатагинской линии обороны. В том числе, создавать и вооружать отряды ополчения.

Много приходилось взаимодействовать с населением республики, местными администрациями, комендантами, которые вовсе не были организованы, за редким исключением. Это была очень трудная пора, когда относительная неудача в Грозном гнетуще сказалась на людях, и необходимо было помочь им правильно осмыслить ситуацию. Иногда чуть ли не драться приходилось, несмотря на то, что я – Вице-Президент ЧРИ. В начале февраля 1995 года, впервые после начала войны, был созван Народный Конгресс ЧРИ. Проходил он в посёлке Чири-Юрт, в здании Управления цемзавода.

Обсудили ситуацию, наметили меры государственного и военного управления. На конгрессе были обнародованы и первые Указы Президента ЧРИ о награждении группы командиров орденами «Честь нации», «Герой нации». Были награждены Аслан Масхадов, Шамиль Басаев, Руслан Гелаев, Умалт Дашаев, Апти Такаев и «Ламбада» – Авдаев Эли (последние трое посмертно). Конгресс сыграл важную роль: после двух месяцев напряжённой войны, разрушившей структуры госуправления на местах, народ почувствовал действенную роль государства в отражении агрессии. Последующие заседания Конгресса проходили в Курчалое, Шалях, Шатое, Рошни-у Аслана нх местах – почти ежемесячно. На шалинском заседании Народного Конгресса был решён вопрос о недоверии муфтию Алсабекову М.-Х.-Х., как дезертировавшему. Новым муфтием алимами был рекомендован Ахмад Кадыров, потом и утверждённый Президентом. Позже был избран и глава Шариатского суда ЧРИ: им стал Шамсуддин Батукаев. Надо отметить, что истинными служителями веры показали себя во время войны не только опытные, но и молодые муллы и алимы: Батукаев Шамсуддин, Усаев Рамзан, Магомадов Абдул-Вахид из Элистанжи, имам Ведено Рамзан-хаджи, Хамзат и Салман из Хаттуни, Харон из Махкеты, Магомед из Джалки, Хамзат из Дагестана, Шайх-Магомед из Курчалоя, Дауд из Алхазурова, имамы многих регионов и сёл. Происходил естественный отбор истинных служителей Аллаха. В конце февраля пришлось перенести свой штаб в горы – в Чишки, а затем в Ярыш-Марды (в окрестности села). С начала февраля занялся организацией выпуска газеты «Ичкерия». Выпуск начался 2 марта на базе веденской типографии и редакции. Огромнейшую работу проделал в этом деле Юсуп Яралиев, ставшим ведущим редактором газеты и выпускавший её до конца мая – до самой оккупации Ведено российскими войсками. Главным редактором газеты оставался Ваха Дадулагов, задействованный мной с ещё не зажившей раной, полученной им в январских боях, в которых он участвовал в составе боевого отряда братьев Такаевых в Грозном. Активное участие в выпуске газеты принимали Шарани Хасаров, Лёма Чабаев, Абдул-Хамид Хатуев и другие. Величайшее дело сделали работники веденской типографии – наборщица, верстальщица, печатник…

* * *

В марте 1995 года произошло чрезвычайно знаменательное событие в культурной жизни Чечении: поэту и учёному Ахмаду Сулейманову Указом Президента ЧРИ Д.Дудаева была присуждена Государственная премия Чеченской Республики Ичкерия – за выдающийся научный труд «Топонимия Чечни». Общенациональная презентация книги была запланирована нами ещё в конце 1994 года и не состоялась по причине того, что тираж так и не удалось выдать. Типография успела выдать только сигнальные экземпляры книги, а отпечатанный тираж был полностью уничтожен войной. Джохар очень высоко оценил научный подвиг Ахмада Сулейманова: его книге была посвящена даже часть заседания Кабинета Министров ЧРИ, на котором Джохар обязал всех членов Правительства иметь её в своей личной библиотеке – как особое национальное достояние. Указом Президента ЧРИ было сделано только минимум из всего намеченного. Премию прикованному к постели лауреату я вручал вместе с поэтом Апти Бисултановым – у него дома в селе Алхазурово.

Денежное содержание составило 25 млн. рублей (5400 американских долларов). Внимание государства в столь трудное время взбодрило Ахмада. Но, к великому сожалению, оказалось, что это ненадолго: через несколько месяцев после этого его не стало. Ушёл из жизни ещё один борец за свободу чеченского народа. Эту потерю, вместе со смертью Хусейна Сатуева, моего друга, наставника и единомышленника, ушедшего из жизни в самом начале 1995 года, я приравниваю к боевым потерям нашей армии. В мае 1995 года в бою под Сержень-Юртом погиб ещё один поэт – Юси Хантиев: друг и соратник, старый гвардеец ВДП, депутат Парламента ЧРИ, благороднейший и честнейший из сынов Чеченской земли, гордый и свободный гражданин Республики. Он рвался в бой, как будто боялся опоздать. И все дни пребывания в Ведено не мог найти себе места. О семье и доме вспоминал редко, но с болью мужчины. Семью планировал забрать из Затеречья, считая, что надтеречненцы покрыли себя позором во время вторжения российских войск, не оказав сопротивления. С горечью вздыхал он: «Нет, я больше никогда не вернусь в Надтеречье…».

Однажды, находясь в окрестностях села Ярыш-Марды на моей базе, поражённый весенней красотой гор, он воскликнул: «И эту красоту и величие русские хотят у нас отобрать!..». Похоронили его в Ведено. Дай Бог оставшимся в живых нашим поэтам быть достойными этих великих сынов Чечении и Кавказа! Важнейшее событие в общественной и государственной жизни произошло в апреле в райцентре Ведено. Там был организован первый за последние пятьдесят с лишним лет Шариатский суд, который затем распространился и на другие районы Чеченской Республики Ичкерия. Первыми его организаторами стали Рамзан-хаджи из Ведено и районная комендатура во главе с Ширвани Басаевым. Естественно, что ключевую роль в столь грандиозном деле сыграл и Шамиль Басаев. Шариат вновь возвращался в жизнь чеченского народа. Его благодатная роль в общественной жизни вообще и, в частности, в укреплении государственной, общественной и боевой дисциплины, моральных устоев личности и общества отмечались многими зарубежными журналистами. Надо отметить, что весной 1995 года горное село Ведено – одна из столиц Имамата Шамиля – вновь обрело былую значимость для судьбы народа. Оно, практически, превратилось в столицу Чеченского государства, сосредоточив на своей территории все структуры государственной власти и управления, а также Главный штаб Вооружённых сил ЧРИ. Здесь постоянно находились иностранные информационные агентства, пребывали официальные и неофициальные делегации зарубежных государств и народов. Среди последних хочется отметить делегации литовского Сейма и Верховной Рады Украины, которые приезжали по несколько раз с гуманитарной помощью и миссией поддержки борющегося чеченского народа.

* * *

К сожалению, в конце мая 1995 года русским войскам удалось абсолютно беспрепятственно занять южную окраину села Дуба-Юрт, а спустя несколько дней, через ущелье реки Ваштар, прорваться к Сельмен-Тевзана, параллельно нанося удар по шатойскому направлению, особенно по селу Ярыш-Марды, на западной окраине которого, через реку Аргун, в здании Управления цемзавода находился мой штаб. Кстати, почти до самого этого дня на окраине села Дачу-Барзой, километром ближе к фронту, находился и штаб Д.Дудаева, где, в частности, он принимал и делегацию от посольства США в Москве по розыску Кюни. Слава Богу, что буквально накануне прорыва, после авиационного и артиллерийского удара по нему, Президент снялся со своей базы. Просчёт наших военных на шатойском направлении был слишком большим. Он стоил потом нам и Ведено. В течение дня село Ярыш-Марды было снесено почти полностью. Погибли и мирные жители. Там же были ранены и два моих охранника – Вахита и Самбиев Сулейман. Вахита был сражён снайперами, когда попытался проскочить на мотоцикле в село: с четырьмя ранениями он, всё же, сумел выполнить задание. А Сулейман Самбиев получил ранения, вытаскивая из-под обстрела раненых бойцов, в том числе и А.Башаева. Эти эпизоды из военной жизни охраны Вице-Президента ЧРИ, в которых я потерял только убитыми пятерых человек, стоят в одном ряду бесчисленных и кровавых военных буден в масштабах всей Чечении. Оставив ярыш-мардынскую базу с прекрасным блиндажом, сооружённым ребятами под моим личным руководством, отряд Тауса из Наура, я с двумя членами охраны – Рашидом и Асламбеком, а также пленным Сергеем Софроновым на «ЗИЛе», на котором было всё штабное имущество, выходил из зоны прорыва через урочище Суорота, по лесу и горам. Однако машину пришлось вскоре оставить: она застряла в грязи. Не помогли и три ведущих моста. Оставив Асламбека с отрядом подоспевших бойцов там, мы, несколько человек, в том числе и один охранник с пленным, пешком, через ущелье и горы перешли в Малые Варанды, где нас должны были поджидать машины. В село прибыли к часам десяти ночи. Уставшие. Встретили нас на окраине супруги-беженцы из Чишков, к сожалению, не помню ни их имён, ни фамилии. Но приём был таким теплым, щедрым, что мы были моментально накормлены, ухожены и уложены спать. Точно так, как описывается в стихотворении А.Сулейманова. Село покинули рано утром. А на рассвете моя охрана, которая шла навстречу через Суората, оказывается, наткнулась на наш «ЗИЛ» и организовала его переброску в Шатой. В Шатое тоже уже «попахивало» дуба-юртовским провалом. Нечто подобное ему, как его следствие, случилось и здесь недели через две. Это была полоса наших неудач – расплата за благодушие и беспечность военных. Но это были и уроки для «отрезвления» после шапкозакидательских настроений. Так горько нас учила война. Помимо прочего, ярыш-мардынский период оказался у меня плодотворным в творческом плане. Именно здесь я написал свои статьи «Моё постижение России», «Мир и Мы», «Мы и Они», в которых попытался осмыслить современные мировые аспекты проблемы международной политики и права через призму русско-чеченской войны. Статьи были опубликованы в правительственной газете «Ичкерия» и в кабардинской независимой газете «Хасэ», ставшей рупором правды (единственным на Кавказе) о русско-чеченской войне, во многом (даже главным образом) благодаря Валере Хатажукову – кабардинскому князю и нашему соратнику по АГНК (КНК), одному из ненемногих политических деятелей современного Кавказа и борцов за его независимость, оставшихся к тому моменту верными делу. В тот же период мной были написаны около двадцати стихотворений на чеченском и русском языках, часть которых была напечатана в «Ичкерии», а часть (на русском языке) включена в настоящую книгу (приложение). Мой штаб, естественно, разместился в Борзое и Нихале, а через день, после оставления Шатоя, был перенесён в село Зумса. Отчасти приходилось базироваться и в сёлах Башин-Кале, Чинха. И нигде у меня не возникало проблем ни с безопасностью, ни с продовольственным обеспечением, ни с условиями дислокации. Люди готовы были отдать самое последнее, чтобы обеспечить мне условия работы. В селе Зумса мне удалось наладить радиовещание, которое функционировало до августа. Чувства великой благодарности остались у меня в душе от периода пребывания в селе Зумса – в семье Махмуда и Алпату Мухаевых, от общения с некоторыми другими жителями этого великолепного уголка нашей Родины в труднейшие для Отечества минуты.

Стойкость и мужество чеченских бойцов опирались на дух и поддержку таких вот наших граждан. В период пребывания в Итум-Калинском регионе, в силу ограниченных возможностей для передвижения по дорогам, приходилось совершать горные переходы на многие десятки километров, в основном, пешком. Первый такой переход был совершён из Шатоя в Ведено – буквально за два дня до его оккупации российскими войсками. Оставив машину и Казбека в Чеберлойских горах, я и два моих охранника – Габаев Арби и Баталов Рашид – после четырнадцати часов горного перехода в вечерних сумерках спустились по Элистанжинской горе к окраине села Элистанжи, подвергаемому непрерывным воздушным и артиллерийским обстрелам. Мы вошли в этот населённый пункт прямо под носом российских войск. Село было почти пустое, если не считать чеченских бойцов, расположившихся в некоторых домах на постой. Не было и чётко организованной обороны, что меня удивило особенно. Об этом я на следующий день, в Ведено, прямо указал Аслану. Но Элистанжи уже было в руках русских. В тот вечер мне особенно запомнилось впечатление, произведённое нашим появлением в Элистанжи на нескольких жителей этого села, оставшихся там. Они были нескрываемо рады видеть Вице-Президента ЧРИ в этой ситуации рядом с собой. Видимо, впечатление усиливали и мой карабин, и привычная с первых дней войны неизменная форма одежды. Каждый приглашал к себе в дом и предлагал отдохнуть с дороги, переночевать. Расстались после крепких объятий, гордые единством судьбы. Как мне сказали, это были Янгульбаев Мовлди-хаджи, Данилбек и Шаха Гунакбаевы – элистанжинские бойцы площади Свободы. Два перехода было совершено из села Зумса в Рошни-Чу через Муьши-Чу, ставшим своеобразной перевалочной базой между южной и западной Чеченией. Величайшее дело делали тамошние хуторяне – Сайхан Батукаев, бывший работник ДГБ, его племянницы и племянник, круглосуточно обеспечивающие условия для отдыха и ночлега утомлённым от долгого перехода бойцам и другим путникам. А в Рошни-Чу нас радушно принимала семья Ахъяда Галаева, где так же днём и ночью бывало полно «постояльцев» – и бойцов, и представителей власти. Но основной штаб, всё же, находился у Даяна – благороднейшего чеченца и мусульманина, человека высокой гражданственности и патриота ЧРИ, дом которого, вместе с прилегающими двумя кварталами жилых домов абсолютно мирных людей, разбомбили российские стервятники 8 октября 1995 года. Последствиями, как известно всему миру, были многочисленные жертвы среди мирных граждан: в основном, женщины и дети. Но это ничуть не поколебало Даяна и его соседей в своих патриотических чувствах, а, наоборот, усилило ненависть к агрессору и неприязнь ко всему российскому и заложило в их сознание новый долг мести. Надо сказать, что ни миссия ОБСЕ, которая размещалась в Грозном во главе с представителем Франции господином Пеленом и выполняла посреднические услуги на так называемых «русско-чеченских переговорах», ни другие гуманитарные организации не сделали принципиальных выводов из этого злодеяния и многих других чудовищных преступлений российских агрессоров против мирных жителей Чечении, совершённых с начала этих переговоров. Вообще, международное сообщество на мировом и европейском уровне оказалось совершенно недееспособным в отношении российского государственного бандитизма в Чечении, что наталкивает на грустные мысли по поводу будущего нашего мира, если народы будут уповать на него. Но оптимизм вселяют неопровержимые факты, свидетельствующие о том, что многие народы сами берутся решать собственные проблемы – даже самые трудные и неудобоваримые для мирового сообщества.

В Итум-Калинском регионе, в частности, в селе Зумса, я осмыслил одну важную черту нашего народа (потом это подтверждалось и в других местах, где приходилось бывать в полулегальном положении): тщательно оценивать и примерять человека из власти к его должностному положению – через его поведение в конкретной ситуации и, только исходя из этого, строить взаимоотношения с ним. Это не относится к нормам гостеприимства, которые неукоснительно соблюдаются всегда, в традиционном минимуме. Речь идет о том, насколько близко к сердцу воспримет тебя тот или иной горец-чеченец. Выяснилось, что у людей очень много вопросов к власти – политического и социального характера. Даже война не списала ни одну из их проблем довоенной жизни, хотя многое они сами отодвинули до лучших времён. И пока мы не ответим на все их вопросы, эти люди так и будут находиться в двойственном положении: не то сторонники, не то попутчики. Хотя сами они убеждены, что являются сторонниками чеченской государственности и будут глубоко оскорблены, если поставят это под сомнение. Главным моментом в ответах на их вопросы должно стать чёткое определение: где основная политическая опора независимости и каковы приоритеты кадровой политики? Иначе говоря, нужно определиться: с кем мы – власть? Явно давал о себе знать и другой пробел в нашей государственной политике – отсутствие проработанной программы в области молодёжной политики. Ведь, за период с 1991 по 1994 годы мы так и не сумели взяться за укрепление молодёжной организации, вследствие чего, особенно, вузовская и учащаяся молодёжь осталась под воздействием гакаевых, бугаевых, ахмадовых и прочих лже-интеллигентов. Что сегодня сказывалось. Это были ошибки. И не просто… Возможно, что даже эта война спасла нас от разочарования в самих себе. Многие это осознают и благодарят Бога за милосердие. Я это ещё раз почувствовал в общении со многими людьми, оказавшимися между войной и миром, и даже с бойцами, ежедневно противостоящими смерти. Видимо, по этой причине и оказались многие добропорядочные люди, преданные идее независимости, духовного возрождения народа, в «глубоком тылу» (если так можно выразиться о «чеченском тыле»), в частности, и в том числе, мюриды Кунта-Хаджи – жители Грозного Умар, Балавди и Докка, которых я встретил в селе Зумса: как и многие другие, они нашли приют далеко от дома. И таких было полно: по всему Итум-Калинскому региону, да и в Урус-Мартановском, Ачхой-Мартановском, Грозненском, Шалинском, Веденском и других регионах. То есть, везде. Эти люди, которые могут и хотят служить делу независимости, остались незадействованными, в основном, по нашей вине, то есть по вине государственных руководителей: и на уровне центра, и на уровне местных властей. А это – огромный потенциал, который необходимо реализовать для окончательной победы в борьбе с русскими агрессорами. Кроме того, ещё далеко не до конца преодолена нами социальная и политическая близорукость, особенно в сельских местах, где политическая дифференциация только началась и имеет свою особую специфику. Ясно одно: именно в указанной выше среде необходимо искать политическую опору независимости, значит, и нашей власти. Там есть самое главное – ИМАН, чего не хватает (и всегда будет не хватать!) всякого рода «бывшим» и «маститым» всех мастей из «научной», «творческой», «культурной» и иной публики. Ориентироваться, думаю, надо на Махмуда Мухаева, муллу Мохамада из того же села Зумса, сын которого погиб под Петропавловской; на Мохамада из Бугароя; на муллу села Чинха и простую чеченку Аймани, которая своим интеллектом и гражданским сознанием оказалась намного выше многих государственных мужей; на таких, как Алман и Ахмад из Башин-Кале, Дахаев Абдулла из Чири-Юрта, алим Амир из Ведено и на многих им подобных, составляющих ядро простого чеченского народа. В этом меня убедила война: их простая чеченскость выше и перспективнее для судьбы нации и государства, чем европейская окультуренность и жеманство гражданских импотентов, называющих себя «деятелями культуры и науки» со своими докторско-кандидатскими регалиями и прочими званиями. Выше, прежде всего, тем, что простота этих рядовых граждан излучает ИМАН, который давно потерян многими из тех «культурных интеллигентов», а некоторые и не имели его вообще, от роду. Разумеется, что под категорию «докторско-кандидатских отщепенцев» подпадают не все, имеющие научные степени и звания. Война определила: кто есть кто? И народ сам всё увидел воочию. Тем более, увидят это и наши потомки. К такому мнению я приходил везде, где мне пришлось дислоцироваться за последний год, а это – самые различные уголки Чечении: Ярыш-Марды, Элистанжи, Махкеты, Борзой, Нихала, Зумса, Шалажи, Рошни-Чу, Башин-Кале, Итум-Кале… Вообще-то, нужно отметить, что тот потенциал, который хоть прямо и не был задействован на войну, именно в силу нашей чрезвычайно плохой организованности, особенно в молодёжной среде, все же, явился той силой, что удержала ситуацию в тылу и даже в местах, через которые прокатилась война, на позициях чеченской власти, несмотря на очень серьёзные происки вражеских элементов. В этом меня убедили конкретные примеры Нихалы, Башин-Кале и других сёл Ичкерии. Например, в Нихале ситуацию контролируют такие ребята, как Мансур, Саламу и Аббас, а в Башин-Кале – Имран, его братья, Магомед-Эмин и другая молодые парни, готовые выполнить любые возложенные на них задачи по защите независимости. Из этой среды и формируются вторые и третьи эшелоны ополченцев, державшие фронт…

Известие о походе Шамиля Басаева в Будённовск застало нас в селе Зумса. Это был великий перелом в сознании чеченцев – и не только бойцов: было доказано, что существует возможность воевать на территории России. Внимательно начал следить за переговорами. Их можно было вести намного эффективнее. Инициатива была упущена с самого начала… Соглашение по блоку военных вопросов я увидел только числа десятого августа 1995 года, когда прибыл в Рошни-Чу. Оно вызывало тревогу. Положение могла спасти только активность наших бойцов, спешно занимающих сёла. Так и случилось. Опять ошибку политиков исправил сам народ. Вот в чём наша сила. А мир недоумевает…