Текст книги "Останови часы в одиннадцать"

Автор книги: Збигнев Ненацкий

Соавторы: Юзеф Хен,Роман Братны,Барбара Навроцкая
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц)

18

Он провел рукой по лбу и глубоко вздохнул; легкие наполнил сухой горячий воздух. Лоб был уже сухой. Хенрик вытер руку о штаны. «Душно, как в пустыне», – подумал он. Провел сухим языком по губам. – «Адская жара». Какая-то неуловимая мысль приходила и уходила. «Я один, – вспомнил он, – ничего не выйдет, я один». Дома, обжигаемые солнцем, стояли немые, как пирамиды, смотрели темными окнами, покрытыми пылью, внутри жила пустота и молчание. «Не хватает еще сов», – подумал Хенрик, топча порыжевшую хрустящую траву. Из-под ног с радостным хлопаньем взлетели голуби и закружили над памятником Великому Фрицу. Оттуда донесся какой-то новый шум, упорный и монотонный, жемчужный, как дождь, как вода из лейки, льющаяся на цветы, он вызывал в памяти горный поток, разбивающийся о подводные камни, соленый запах моря, кафель в ванной гостиницы «Tiwoli» и босые ноги Анны, а может быть, только напиток, пенящийся в тонком прозрачном стекле, с кусочком плавающего льда сверху. Голуби все еще летали, описывая круги над каменным фонтаном, который ночью был покрыт пылью и сухими листьями, а теперь из него била высокая струя, рассеивая влагу и прохладу. Он умыл в фонтане лицо и смочил губы. «Попробую поговорить с Мелецким».

Женщины, раздевшись до белья, загорали на каменной террасе отеля. Среди них он увидел Анну, она лежала на широких каменных перилах в бюстгальтере и в юбке, подвернутой выше колен. «Ушат помоев», – вспомнил Хенрик, глядя на обнаженное тело, которое она так педантично подставляла солнечным лучам. Поправила лист на носу.

– Здравствуйте, – буркнул Хенрик. Анна открыла глаза.

– Здравствуйте, – ответила она с улыбкой. Все пробормотали приветствия. Янки среди них не было. «Отсыпается», – решил он.

– Вы едете с нами? – спросила Анна.

Она села и сняла с носа лист. Теперь стало видно, что под головой у нее лежала полосатая куртка. «Дорожная форма», – догадался Хенрик.

– Не знаю, – ответил он и, перепрыгнув через несколько ступеней, вошел в отель.

Погруженный во мрак холл все еще был пропитан тяжелым запахом стеарина. Возле пальмы стояли чемоданы. Десять чемоданов, по два на каждую. Интересно, которые из них ее и чем она их набила!

– Алло! – услышал он голос Янки.

Янка подошла и поцеловала его в щеку. «Она уже считает меня своей собственностью», – подумал он.

– Алло, роднулик.

Он обмер. «Роднулик! Это их словарь».

– Ну как у тебя с бандитами? – спросила она.

– Средне. Я должен найти Мелецкого.

– Они нас, случайно, не оставят?

– Об этом не беспокойся.

– Все равно ты им не позволишь уехать, да?

– Не знаю. Все девушки загорают, а ты?

Со стороны ресторана шел Шаффер. Хенрик подтолкнул Янку к выходу. Эта по крайней мере не должна ждать два года.

– Здравствуйте, пан профессор, – сказал парикмахер. – Пан бургомистр спрашивал о вас. Но я промолчал.

– Где он?

– Внизу на кухне. Закусывает перед дорогой. Минутку, пан профессор! – воскликнул Шаффер, видя, что Хенрик хочет идти. Он вытянул шею так, что почти коснулся своей головой головы Хенрика. – Я установил, что вы вынесли оружие.

Хенрик не отвечал. «Шаффер сегодня не пил», – отметил он, чувствуя на щеке дыхание парикмахера. Шаффер продолжал:

– Разумеется, я даже словом об этом не обмолвился. Правда, что бургомистр нас бросает?

– Кажется, нет.

– Это чертовски скорострельный пулемет, пан профессор.

– Знаю, – сказал Хенрик.

Он сказал это со злостью, но, уже спускаясь в подвал, понял, что не Шаффер объект его злости. «Ничего у меня не получится, – подумал он с горечью. – Смулка, Чесек, Рудловский, – перечислял он свои поражения. – Он чувствовал, что его обманули. – Мне не везет, какой-то я нескладный, ничего у меня не получается». Шеф – его последний шанс. Если он убедит шефа, все предыдущие поражения не в счет.

Мелецкий намазывал вестфальский пряник паштетом.

– Французские консервы, – сказал он, – попробуйте. «Я сегодня ничего не ел», – вспомнил Хенрик и повторил это вслух. Шеф подал ему намазанный пряник.

– Ну как? – спросил он.

– Объедение, – ответил Хенрик.

– Запивать можно вот этой водой, местная.

Мелецкий открыл бутылку минеральной воды и пододвинул Хенрику стакан.

– А вы все бродите без работы, паи учитель? – спросил он Хенрика. – Надо приняться за погрузку какой-нибудь машины.

– Машина Смулки уже нагружена.

– Правильно, – усмехнулся шеф. – Интеллигент всегда от работы увильнет.

Мелецкий ел и пил, не выказывая никакого раздражения. «Он ничего обо мне не знает», – решил Хенрик. Рудловский и Чесек посчитали за благо молчать. Хенрик неприязненно разглядывал шефа. «Выпуклость на кармане пиджака – это пистолет. Если шлепнуть шефа, все будет кончено. Власть перейдет ко мне. Искушение было велико – выстрелю, и все хлопоты позади, остальные подчинятся, а этот гад сдохнет, он того и стоит. Нет, не могу начинать с убийства. Я еще не сделал всего, что можно, я еще с ним не поговорил». Мелецкий ковырял вилкой в консервной банке, потом подбавил Хенрику немного паштета на пряник.

– Тряпок себе набрали? – спросил он.

– Еще нет.

– Я вижу, вы не мелочный. Я тоже себе ничего не взял. При наших масштабах тряпки не имеют значения.

– Значит ли это, что мы сматываемся отсюда и оставляем Сивово на произвол судьбы? – спросил Хенрик.

– Именно так.

– Нас послали охранять этот объект.

– А разве он не охраняется? Дома стоят, люди могут вселяться.

– Вы вывозите аппаратуру. Парализуете курорт. Эшелон с ранеными в пути.

– Их направят в Крыницу. А через два-три года установят новую аппаратуру. Вы ешьте, пан Коних, это излишняя щепетильность.

– А вы не боитесь последствий?

– Каких?

– Труп Смулки, ограбление городка.

– А разве это мы его ограбили? Его могли ограбить сами немцы. Или кто-нибудь еще.

– Приедут из Зельна переселенцы и увидят, что мы удрали.

– Потому что нас выбила банда вервольф, После ожесточенного боя, разумеется.

– Вы намерены сюда еще вернуться?

– Кто знает. Я подумаю.

– А потом заняться общественной деятельностью?

– Да, пан Коних, я уже вам говорил. Я хочу организовать в Польше здравоохранение. Могу пригодиться и в других областях. Я неплохой организатор, люди меня слушаются.

– Сделаете карьеру.

– Может быть. Но прежде всего я буду приносить пользу. Вы наелись? – спросил Мелецкий, видя, что Хенрик отряхивает руки.

– Да, спасибо. Я хотел вас спросить, как может начинать с преступления человек, который хочет приносить пользу.

– Зачем эта наивность, пан Коних? Вам хорошо известно, что, когда в жизни хочешь чего-нибудь достигнуть, нельзя быть слишком сентиментальным.

– Я тоже так когда-то думал.

– И что?

– Изменил свое мнение. Постараюсь быть сентиментальным, пан Мелецкий. Постараюсь быть наивным. В конце концов, наивные правы. Они удивляются преступлениям и тем спасают моральные устои мира.

– Бог в помощь, Коних, – засмеялся шеф. – Удивляйтесь сколько угодно.

– Я могу удивляться и с пистолетом в руках.

Мелецкий продолжал есть. «Чудовище, – подумал Хенрик. – Хладнокровный дьявол». Но в эту же минуту понял, что он – только владеющий собой актер. Его спокойствие было отрепетированной игрой. Проглотив кусок, Мелецкий вытер рот салфеткой и спросил:

– Что вы сказали?

– Что вы не вывезете отсюда ни гвоздя.

– Чего вы, собственно, хотите?

– Выполнить задание, которое нам поручил уполномоченный.

– Это решаю я.

– Вам так кажется, – сказал Хенрик.

Правую руку он держал в кармане пиджака. «Еще не время, – подумал он в отчаянии, – его еще можно переубедить». Мелецкий нервно шевелил мясистыми губами. Наконец он понял, что это не шутки.

– Коних! – воскликнул он. – Не будьте безумцем! Не хотите со мной работать, не надо, но дайте мне по крайней мере жить! Вы превратите меня в труп – хорошо, кому от этого будет прок? Я еще могу в этой стране на что-нибудь сгодиться. Мой план, вы его помните? Но для того, чтобы посвятить ему себя, я должен что-то иметь, какую-то крепкую основу. Я, кажется, имею право себя обеспечить?

– Нельзя начинать с преступления!

– К черту ваше преступление! К черту вашу честность! Можно! Все можно! Через несколько лет вы встретитесь со мной как с уважаемым и активным деятелем, по горло ушедшим в общественную работу. Люди будут мне низко кланяться, и вы тоже поклонитесь и скажете про себя: «Я чуть было не лишил общество полезнейшей личности».

– Мания величия, пан Мелецкий.

– Нет, просто я знаю себе цену. Знаю, на что способен.

– Мы приехали сюда охранять Сивово.

– С Сивовом ничего не случится! И, наконец, если вы чувствуете себя государственным мужем, то поймите, в природе ничто не исчезает. Ведь я же не съем эту проклятую аппаратуру! Не будет в Сивове, будет в Крынице. Польша не обеднеет.

– Вы хорошо знаете, что не об этом речь, – сказал Хенрик. – Не только об этом. Я не государственный муж, экономика – не мой бог. Речь идет о чистоте воздуха, которым я должен дышать вместе с вами.

Мелецкий снисходительно улыбнулся. Он опять казался спокойным.

– Вы тупой человек, Коних. Я вам изложил, для чего мне нужны эти деньги, а вы не проявили ни малейшего понимания, даже гражданского.

– А я думаю, что, когда вы все превратите в деньги, вы придете к выводу, что лучше смыться за границу.

– Почему? – возмутился Мелецкий.

– Потому что вы будете бояться обвинения в убийстве! На этот раз улыбка шефа была явно натянутой.

– Вы меня не знаете, – сказал он.

– Но я знаю следственные органы, – наступал Хенрик. – Труп Смулки может вам дорого стоить, вы это понимаете и не задержитесь в стране, выедете вместе с ящиками картин.

– Мой план даст мне поддержку властей!

– Ваш страх окажется сильнее ваших амбиций. У меня есть совет, – сказал Хенрик доверительно. – Вы можете спасти свое будущее.

– Ну?

– Отдать приказ разгрузить машины. Сесть в ратуше и работать… с присущим вам талантом.

– А труп Смулки?

– Он будет свидетельствовать в вашу пользу.

– О, это нечестно! – сыронизировал Мелецкий.

– Хватит трупов.

– Вы боитесь? – спросил Мелецкий.

– Да. За вас. Мелецкий засмеялся.

– Восхитительно, – ворчал он. – Ему кажется, что я уже умер. – И опять засмеялся. – Коних, из вас мог бы выйти неплохой милиционер, – сказал он.

– Я выполнял достаточно трудные задания.

– И всегда успешно?

– Большей частью.

– А были ли у вас насчет них сомнения?

– Случалось.

– Зачем же вы их тогда выполняли?

– Это был приказ. Мелецкий играл стаканом.

– Может быть, мы работали в одной организации? – спросил он.

– Меня это не интересует..

Мелецкий отставил стакан и поднялся из-за стола.

– Коних, я обращаюсь к вам как ваш начальник, – сказал он, становясь по стойке «смирно». – Не забывайте об этом! Я приказываю вам соблюдать дисциплину и не выходить из повиновения. В одиннадцать ноль-ноль быть готовым к отъезду! Понятно? Повторить приказ!

Хенрик тоже встал. Но молчал.

– Ну? – рявкнул Мелецкий. Хенрик наклонился к нему:

– Поцелуй меня в задницу.

Мелецкий засмеялся. «Опять эта его дьявольская выдержка».

– Хорошо, Коних. Я начинаю верить в ваши способности. Хенрик спросил:

– Сколько я получу?

– Чего?

– За участие в этой махинации. Сколько дашь? – Десять процентов.

– Мало.

– Пятнадцать. Хенрик молчал.

– Идет? – спросил Мелецкий.

– Подумаю, – сказал Хенрик и направился к выходу. Он почувствовал неприятный зуд в спине. «Не выстрелит. Ему лучше, чтобы я стал его сообщником, чем трупом, который явится уликой».

В холле все было, как до разговора. Липкий и горький от запаха стеарина воздух, десять пузатых чемоданов под пальмой, скатанные ковры. «Не выстрелил, – осознал Хенрик. – Зуд в спине прошел, я жив, все окончилось благополучно, отсюда это облегчение, отсюда это чувство ничем не объяснимой легкости, потерян последний шанс».

Когда он вышел во двор, в глаза ему ударило ослепительное солнце. Женщины спрятались от жары в помещение, на каменных ступенях валялись их полосатые куртки, безлюдная терраса была белая и горячая. «Как вымерший город майя, – подумал он, – или как Остия Антика, когда море отошло и люди покинули его. Пойду в тень, лягу на траву, буду слушать шум воды и воркование голубей. Сивово не пропадет, ничего в природе не исчезает, исчезают последние остатки человечности, остатки чести, но кто знает, что такое честь, что такое добро, а что зло, почему мне кажется, что я это знаю, что я наделен особыми полномочиями, может, все это гонор, обманчивая пустота, лягу на траву, буду слушать шум фонтана, буду слушать хлюпанье грязи, в которую мы добровольно погружаемся, которая зальет нам рот, глаза и уши, и нечем будет дышать». Донесся смех женщин: они купались в фонтане. «Помню такое место в арабских сказках, голые женщины в фонтане, отверженное тело Анны не выдержало жары, вижу ее, должно быть, появляясь в плавательном бассейне, она вызывала легкое замешательство среди мужчин. Я не услышал от нее ни слова утешения, – вдруг осознал Хенрик. – Хорошо, не нужны мне утешения, мне нужны патроны, много патронов. – Он коснулся языком сухого нёба. – Я не говорил с Виясом, – подумал он, – надо попробовать и с ним». На фонтан с купающимися женщинами ему смотреть не хотелось. Оттуда ждать нечего.

Недалеко от памятника, в тени дубов, Хенрик заметил груженую машину. Рядом стоял Вияс и рассматривал себя в зеркальце, приглаживая расчесанные на прямой пробор темные волосы.

– А ничего смотрятся, – обратился он к Хенрику, показывая движением головы в сторону женщин. Женщины сидели на краю фонтана, опустив ноги в воду. Анна стоя вытиралась полотенцем. – Повезло нам с ними. – Вияс опять достал зеркальце. – Для вас, может быть, это ничто, на вас женщины вешаются.

– Не заметил.

– Женщины любят таких, как вы.

– Я хотел вам кое-что предложить, – начал Хенрик.

– Катись отсюда, – прервал его Вияс. – Ну!

– Послушайте меня…

– Хватит. Я знаю ваши предложения. У меня свои мозги! Вы не думайте, что я глупее вас и Мелецкого! Посмотрим, кто уйдет дальше.

– Не сомневаюсь, – польстил Хенрик. – Но у меня такое впечатление, что вы Мелецкого боитесь.

– Я никого не боюсь! И вас тоже!

«Плохо, – подумал Хенрик. – Его раздражает каждое мое слово, неизвестно почему».

– Вы сможете спокойно жить, – сказал он. – У вас будет чистая совесть…

– Плевать я хотел на совесть! – закричал взбешенный Вияс. – Я уже пожил спокойно! Много раз у меня появлялась возможность что-то сделать, чем-то поруководить, отличиться, но надо было на что-то пойти, сказать решительно «да» или «нет», дать кому-нибудь ногой под зад или вытащить пушку – и в последний момент я отступал из-за своего спокойствия, из-за своей совести. И кто я такой? Чего я достиг? Возьмите, к примеру, великих людей – тех, кто что-то значил, Наполеонов, Пилсудских. Они всегда умели использовать момент. От этого зависит все!

– Вы считаете, что сейчас именно такой момент? Грузовик нагружен манускриптами?

– Это два миллиона злотых! У шефа есть покупатель, который возьмет все оптом.

– Деньги, – пробормотал Хенрик.

– Да, деньги! Знаете, что я с ними сделаю? Я поеду в Краков, пойду в «Феникс», метну их веером на стол, официанты падут ниц, портье приведет мне самых красивых проституток. Они будут у моих ног, вот здесь, внизу под ногами. Вы понимаете?

– Я говорю серьезно…

– Я тоже! Знаете, что у меня было с той рыжей? Пришлось пригрозить ей револьвером! И что оказалось? Эта идиотка еще никогда не знала мужчин! Черт возьми, надо же, чтобы это пришлось именно на меня. Она все отравила своим ревом.

«С этим ясно», – подумал Хенрик. Левое веко болезненно дергалось. Женщины возвращались через парк в отель, Анна улыбнулась Хенрику, в ответ он скривил рот в какой-то полуулыбке, он уже не возмущался, посмотрел на часы, без пятнадцати одиннадцать, одиннадцать ноль-ноль. Сердце забилось сильнее. Осталось пятнадцать минут.

Он опустил голову в бассейн. Шум просочился сквозь волосы и наполнил уши. Он выпрямился, потряс головой, обрызгав высохший гравий, почувствовал себя бодрее и сильнее. Посмотрел на часы. Прошла минута.

Он свернул в знакомую улицу. Вот и желтые ящики для писем. Издалека доносились крики Мелецкого: «Собирайтесь! Едем!»

«Как хочется пить», – подумал Хенрик, выходя с почты. Он с тоской вслушивался в шум фонтана. «Во рту пересохло. Телефон не действует, можно собирать манатки. Испорчено профессионально. Теперь они спокойно могут ехать».

Все опять собрались в парке. Фонтан, запах отцветающих акаций. Три старых дуба. Там, на солнце, под стеной отеля, женщины ждали погрузки. Рыжая, сгорбившись и опустив глаза, сидела на чемодане. «Это та рыжая, кто бы мог подумать, самая большая неожиданность шампанской ночи, наверно, она вспоминает свой крик, предательски вырванный из нее, крик, который она хранила для другого, а принесла в жертву тому, кто наставил на нее дуло пистолета. Она ни в чем не открылась своим подругам, они понятия не имеют ни о том, что с ней произошло, ни о том, кем она до этой ночи была; так плакать из-за разорванного платья – удивлялись они.

Теперь она поедет с этими босяками, поедут все вместе, и те сделают все, что захотят, вывезут аппаратуру, картины, книги, я боролся, дрался, говорил, говорил и ничего не выговорил, а Мелецкий перерезал провод и одним махом обезоружил меня и пробил себе путь. Без десяти одиннадцать. Сейчас они двинутся». Хенрик миновал дом Штайнхагенов и подошел к спортивному магазину Хаммерштейна. Зашел в него. Внутри было все вверх дном, вчера Вияс искал здесь теннисную ракетку.

«Велосипед», – мелькнуло в голове у Хенрика. Он нашел его на складе, в задней комнате. Голубая гоночная машина, новехонькая, но камеры спущены. Провел взглядом по полкам, коллекция насосов была на месте. Его порадовала быстрота, с которой он накачивал шины, они раздувались на глазах. «Я похож на велосипедиста, который поймал гвоздь на трассе, еще два качка, хватит, твердая. Без шести одиннадцать. – Он вывел велосипед на улицу. – Задержать их в лесу? Постараюсь».

Хенрик сел на велосипед, нажал на педаль, и велосипед пошел зигзагами, как под пьяным.

19

«Без пяти одиннадцать. Успею», – подумал Хенрик. Он методично нажимал на педали. Сначала велосипед был неподатливой, враждебной конструкцией, вырывающейся из-под седока в разные стороны. Но уже через несколько десятков метров катился гладко и послушно. «Успею. В конце концов, почему они должны выехать в одиннадцать ноль-ноль, могут на несколько минут и опоздать». Он достиг леса, в тени деревьев ехать было намного приятней. Полотнища зелени обмахивали голову. Перед глазами прыгали солнечные блики. «Неплохо пошло, – подумал он, на минуту обо всем забыв, – я опять несусь на велосипеде, попробую без рук. Давайте приезжайте, девушки, могу кого-нибудь подвезти, посадить на раму, с девушками на велосипеде было бы совсем неплохо. Помню чей-то красивый голос, похожий на шум фонтана в жаркий полдень, помню развевающиеся волосы, удивленные глаза, исчезнувшие в темной пропасти вагона. Прошла еще минута. Птичий гомон. Свистки, оклики, звон пилы, обрывки разговоров. Хорошо, вороны не каркают. Что это, как будто выстрелы? Не может быть. Зато отчетливо слышно ворчание моторов. Четыре грузовика с прицепами». По телу поползли мурашки. Он машинально посмотрел на часы, но цифр не увидел. «Сейчас начнется, сейчас пух и перья полетят!» Он поехал медленнее, внимательно оглядываясь по сторонам. Сердце билось сильно, но ровно. Только левое веко все еще слегка дергалось. «Мне не страшно, – с удовлетворением отметил он. – Все-таки я мужчина», – и слез с велосипеда. Выбрал поросшее кустарником возвышение наподобие бруствера и залег. Впереди– прекрасно просматривающаяся перспектива дороги, которая подходила к самому возвышению и поворачивала направо, позади – несколько толстых лип. Поразмыслив, он оттащил велосипед на несколько десятков метров в сторону Сивова. Потом залег за выбранным валом, между стволами лип, и вытащил из кармана пистолет. Нащупал рукой запасной магазин. Должно хватить.

Гул моторов приближался. Хенрик спрятался за ствол, некоторое время его взгляд блуждал по грубой растрескавшейся коре, поросшей мхом и тутовником. На руку, в которой он держал пистолет, вползла божья коровка. Он сдул ее и посмотрел на дорогу. Увидел темную покачивающуюся морду грузовика, она приближалась, принюхиваясь и урча, за ней тянулось облако пыли. Шум моторов пробил лиственную преграду, грохот шел, как от танков. Хенрик отложил пистолет и вытер вспотевшие руки о пиджак. Потом, с пистолетом в руке, поднялся и стал за дерево.

За рулем первого грузовика сидел Чесек. Место рядом было пусто. Ни одной женщины не было и в кузове. Они оставили их вместе с чемоданами! Боялись, что засыплются, или малодушно пожалели места? Он не успел ответить себе на этот вопрос, потому что в нескольких метрах от него вырос радиатор грузовика Чесека, машина стала поворачивать. Он успел два раза выстрелить в передние колеса, услышал два взрыва – попал, – и сразу же отполз к соседним деревьям, поближе к следующему грузовику.

Колонна остановилась. Дверцы машин открылись все одновременно и задрожали, как в балете, мужчины выбежали на дорогу с оружием в руках.

– Коних! – крикнул Мелецкий. – Не валяйте дурака!

Он смотрел в ту сторону, откуда только что стрелял Хенрик.

– Бросайте оружие! – крикнул Хенрик. – Возвращайтесь в город!

В ответ раздались выстрелы.

«Жаль, что по второму грузовику нельзя бить спереди, меньше бы патронов ушло». Он сделал два выстрела, потом третий, оба передних колеса и заднее левое сели. Мужчины спрятались за радиаторы. Две пули просвистели возле дерева, за которым укрылся Хенрик. «Пусть тратят патроны», – подумал он с удовлетворением. Но вдруг стрельба прекратилась. Мелецкий отдавал приказание. Вияс побежал в лес. «Вы хотите меня окружить? Попробуйте!» Короткими перебежками Хенрик достиг следующего грузовика, три раза выстрелил, машина села на левую сторону. Он сменил магазин, отполз поближе к велосипеду. Прицеп заслонял ему цель. Переместившись немного в сторону от дороги, он смог за колесами прицепа разглядеть шины грузовика. Трудная задача. Первый выстрел он промазал. Два другие попали в цель. «Эх, если бы перебежать на ту сторону и долбануть еще два колеса», – подумал он. Мелецкий с компанией совещались, Вияс был с ними. Хенрик подполз ближе. Они обдумывали, что с ним сделать.

– Этого типа надо ликвидировать.

– Хорошо, сделаем, а что с камерами? У меня есть шесть запасных.

– Дураки, нужно было взять двенадцать.

– Кто мог знать, я нажимал на вещи. Может быть, одну машину бросить, а остальные перебортовать.

«Нет, это вам не удастся», – подумал Хенрик и выстрелил. Село очередное колесо. Теперь Мелецкий был уверен в своем решении: ликвидировать.

– В город, панове. Покончим с ним и пригоним грузовик с шинами. Что ж это никто из вас не позарился на мотоцикл, прохиндеи.

– Сдавайся, Коних! – закричал Мелецкий.

Хенрик молча бежал по хрустящим сучьям. Он добежал до велосипеда, сел на него и понесся между деревьями. Потом, когда они потеряли его из виду, выехал на дорогу. «Началось, – подумал он, – будут за мной охотиться. Прегражу им путь пулеметом. Крикну: «Бросайте оружие, а то всех перестреляю!»

Он остановился перед домом Штайнхагенов.

– Добро пожаловать, – услышал он девичий голос.

Рыжая. Она была явно обрадована.

– Вы остались? – спросила она. – Нас тоже не взяли. Что за люди! Порвал мне платье.

Хенрик схватил ее за руку.

– Беги отсюда, – приказал он. – Слышишь? Скажи женщинам, чтобы спрятались в отеле. Быстрее.

Он подтолкнул ее.

– А можно на велосипеде? – попросила она.

– Нет. Прячься, здесь находиться опасно. Все в укрытие!

Хенрик втащил велосипед в прихожую. Потом вбежал по лестнице наверх. Некоторое время он стоял не дыша, как будто получил удар в живот. Пулемета не было. «Они взяли пулемет», – дошло до него наконец. Он обошел супружескую постель и открыл ночной столик Штайнхагена. Выдвинул ящик и стал пригоршнями выбрасывать из него ордена. Наконец нашел то, что искал: несколько патронов к «вальтеру». Вложил их в запасной магазин. Потом, спрятавшись за шторой, выглянул в окно. Они уже шли. Двое по одной стороне улицы, двое по другой. Впереди Мелецкий. Хенрик вынул пистолет. «Убийца. Убил Смулку». Прицелился. Мелецкий посмотрел по сторонам, что-то сказал Рудловскому. Тот побежал вперед. Остальные завернули за угол, сам Мелецкий спрятался в спортивном магазине Хаммерштейна. «Будет оттуда меня кропить».

Хенрик сбежал по лестнице вниз. Осторожно открыл дверь на улицу и высунул полу пиджака. Грянуло два выстрела. Треск и свист. Треск и свист. «Это похоже на осаду», – подумал он. Огляделся, помощи ждать неоткуда. Шаффер, наверно, спрятался в какую-нибудь нору, может быть, посматривает себе из-за занавески. Хенрик опять слегка приоткрыл дверь, высунул заднее колесо велосипеда. Треск, свист – разорвало покрышку, рикошетом ударило в стену.

Хенрик оставил велосипед в дверях, пусть немного в него постреляют, и перешел во двор. Он уже знал, что делать. Он придвинул козлы к каменной стене, перемахнул через нее и оказался в соседнем дворе. Через лестничную клетку вошел в квартиру на первом этаже, окна которой выходили в сквер. «Теперь я вне поля зрения шефа. Но не виден ли я остальным?» Он выглянул в окно. Акации не шелохнутся. Фонтан шумит, как прежде. Три дуба. Ни живой души. «Они засели где-то в соседних домах. А если они где-нибудь здесь, под боком? До ближайшего дуба было каких-нибудь двадцать метров. Три секунды. Послышались шаги. Он догадался, что это истомившийся Мелецкий меняет позицию. Шаги удалялись. «Куда он пошел? Что замышляет? И где остальные?»

Ему не хотелось выходить из этой квартиры. Она была скромная, милая, на стене портрет симпатичной пожилой дамы, в шкафчике немного книг, у стены конь-качалка и разбросанные кубики. «Я буду здесь сидеть, а тем временем они найдут камеры и уедут, – опомнился он. – Нет, теперь Мелецкому нужен мой труп, он уже знает, что между нами борьба не на жизнь, а на смерть». «Смерть! – раздался голос рядом. – Моя смерть. Я зверь, которому они устраивают западню».

Хенрик осторожно открыл окно. Три секунды до дерева. «Меня застрелят в окне, вскарабкиваться на подоконник – слишком долго». И мгновенно нашел выход: поставил слева от окна стул. Со стула достаточно сделать шаг и спрыгнуть. Букет фонтана распылял ровный шум. «Три секунды до дерева: спрыгнуть с окна на тротуар, перебежать мостовую, обогнуть куст сирени, трава, дуб». Он всматривался в спасительный ствол, дуб был старый и толстый, ровесник домов на Почтовой, построенных в восемнадцатом веке. «Путник, под сень моих листьев войди и неге предайся…» Три секунды. Он посмотрел на секундную стрелку. «Когда дойдет до минуты – прыгну», – решил он и стал на стул. Секундная стрелка неумолимо двигалась вперед, как стайер, описывающий круги по беговой дорожке стадиона. Сейчас дойдет. Он всматривался и вслушивался. Где они? Секундная стрелка финишировала. Минута. Он шагнул на подоконник, прыгнул на мостовую, оттолкнулся от мостовой, как пружина – ноги не вывихнул, – вскочил и побежал, пересек мостовую, разорвал брюки о куст, не стреляют, в горле тикала секундная стрелка, дерево неслось навстречу, ствол рос. Хенрик бросился вперед и прижался к земле, скрытый высокой хрустящей травой. «А все-таки я лежу в траве, – подумал он, тяжело дыша. – Не подстрелили. Где они? Что замышляют?»

И тогда разверзлись небеса.

– Хенрик Коних! – настиг его громкий голос. – Хенрик Коних! – гремело над головой.

Он почувствовал, как у него холодеет спина. На лбу выступили капли пота. Он встал и прижался к дереву. «Где они? Откуда они говорят? Никого не видно, дома далеко, должно быть, они между деревьями. Я, безоружный и голый, под их дулами». Струйки пота заливали глаза. Он пробовал пошевелить одеревеневшим плечом сначала в одну сторону, потом в другую, расширил ноздри, чуткий, как зверь, кольцо погони сжималось, голос с неба взывал:

– Хенрик Коних! Хенрик Коних!

Он судорожно стиснул пистолет. Выстрелю в воздух. Вдруг услышал:

– Ты погибнешь!

«Знаю без тебя», – подумал он. Страх прошел. Голос показался ему знакомым, а тем самым менее грозным.

– Сдавайся! – призывал голос. – Брось оружие и подойди к отелю!

«Отвяжись!» Он уже понял. Стал вглядываться в кроны деревьев. Вот он! Высоко в ветвях висел громкоговоритель. Хенрик вытер рукавом пот. «Сейчас мы тебя успокоим». Небо материализовалось и перестало пугать. Хенрик прицелился в громкоговоритель, но тут же спохватился: «Нет, пусть Рудловский подождет, они нe узнают, где я».

– Ты погибнешь! – кричал голос.

«Это мы еще посмотрим», – подумал Хенрик. Переполз по траве к фонтану. Три секунды на перебежку до угла Почтовой. Оттуда метров двести до радиостанции. Сейчас я заткну ему глотку.

Хенрик вскочил и побежал. Едва он достиг улочки, раздались выстрелы. Далекие, неприцельные. Он прижался к стене, никто за ним не бежал, жаль, жаль, он перестрелял бы их, как куропаток. Перестали стрелять, видят, что мажут. Он быстро зашагал вдоль стен, время от времени оглядываясь. Громкоговорители передавали предостережение как по эстафете:

– Ты погибнешь! Сдавайся! Радиостанция. Ударом ноги он открыл дверь.

– Ты погибнешь! – услышал он голос сверху. – Сдавайся! – слышалось на лестнице.

«Неплохой актер вышел бы из этого Рудловского. А бандит никудышный». Хенрик смотрел на него, стоя в дверях студии с пистолетом в руке. Рудловский сидел, развалившись в кресле перед микрофоном, боком к окну, с сигаретой в зубах, уставившись на лежащий перед ним пистолет, и бубнил свой кретинский текст:

– Брось оружие, сдавайся, обещаем тебе жизнь и деньги. – И опять: – Хенрик Коних, ты погибнешь…

Вдруг он запнулся. Медленно повернул голову в сторону Хенрика. Очки запотели, рот открылся для крика, рука судорожно схватила пистолет.

– Не стрелять! – крикнул Хенрик, прячась за дверь. – Брось оружие!

– Нет, нет! – закричал тот и нажал курок.

Два выстрела раздались одновременно. Рудловский свалился на пол. Пистолет упал рядом. Хенрик прыгнул и схватил пистолет. Потом выключил микрофон. Опершись спиной о стол, Рудловский смотрел на Хенрика помутневшими глазами.

– Зачем ты стрелял? – закричал Хенрик. – Зачем? Рудловский тяжело дышал.

– Боялся.

Рудловский тер дрожащими руками глаза. Хенрик наклонился и поднял с пола разбитые очки.

– Видишь меня? – спросил он, надевая их на Рудловского.

– Вижу, – ответил тот, с трудом вдыхая воздух. Вдруг он заскулил – Добей! Коних, добей! Я боюсь боли!

– Это не больно, – сказал Хенрик. Рудловский молча смотрел на него.

– Больно не будет, – заверил Хенрик.

Жизнь покидала раненого. Хенрик стал на колено и, наклонившись к самому уху, спросил:

– Рудловский, теперь ты уже можешь сказать. Ты врал, что мне даруют жизнь, да? Признайся, врал. Теперь они меня убьют, да?