Текст книги "Газета Завтра 754"

Автор книги: "Завтра" Газета

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Хотя вот владыка Даниил Сахалинский буквально пешком ходит, проповедует. Горящий человек. Когда его туда назначили семь лет назад -пятнадцать приходов было. Сейчас уже пятьдесят. Он живет лишь проповедью и приезжает к нам, в Европу, «зафрахтовывать» себе батюшек. Самая большая проблема у него – найти священников, желающих служить на Сахалине.

«ЗАВТРА». А в Москве, отец Сергий, какая самая большая проблема? Может быть, в помощниках священников?

О.Сергий. Чтобы построить любое здание в Москве, нужно пройти сто двадцать инстанций и получить пять согласований на каждом этапе их прохождения. Но и саму землю, даже в спальных районах столицы, очень сложно получить под храм. Поэтому в Подмосковье дело обстоит лучше. Там около семисот храмов, а в Москве всего четыреста, при двухстах пятидесяти приходах.

Выход есть, конечно. Следует пойти по пути православных братьев, оказавшихся на Западе. Надо и квартиры снимать, и в гаражах служить. Нужна модель странствующего храма, мобильного. Но проще так: квартиру купил и – служи… А помощники найдутся. Есть такой тип верующего – мужчина лет сорока, полный мудрой жизненной силы. Это люди разных профессий, готовые всё свободное время проводить в храме. И семья при них, как правило. Причем для детей это самое лучшее воспитание.

«ЗАВТРА». Надеюсь, очень скоро среди новостроек возникнет задуманный вами величественный храм, подобный ковчегу. Но уже сейчас, как я знаю, вы влияете на район.

О.СЕРГИЙ. Да, храм – это плацдарм, с которого можно и нужно вести самую активную деятельность. С самого начала я выставил на улице стол с книгами и сказал: «Продавайте книги по любой цене. Если у людей нет денег, отдавайте книги бесплатно». Так мы год занимались раздачей книг. Потом газетку начали выпускать в муниципалитете, выкупили у них разворот. Сегодня тираж муниципальных газет, где мы присутствуем, – под триста тысяч. Распространяются они бесплатно по всему северо-востоку Москвы. Плюс «Экспресс-газета» полколонки нам выделяет. Наше приложение называется «Прощеное воскресение», мы размещаем там материалы в основном просветительского и апологетического характера. Ведь когда строительство храма у нас началось, по району пошли слухи: «Попы строят торговый центр…» Пришлось активно разъяснять нашу позицию. На прессу мы тратим около трех тысяч долларов в месяц. Такая работа эффективна, хотя обходится в копеечку.

У нас действует воскресная школа на сто человек. Она полностью содержится за счет прихода. Дети там занимаются не только на выходных, а три-четыре раза в неделю, почти каждый день. Изостудия у нас работает и военно-спортивный клуб «Доброволец». Последний сейчас очень популярен. Начинался с пяти человек, а сейчас там уже под сто. Кстати, никто их не тянет специально в церковь. Они спокойно тренируются, изучают историю России, военное дело, русский рукопашный бой, ездят в походы, участвуют в соревнованиях, и им страшно всё это нравится. Батюшка туда ходит раз в неделю, проводит беседу. Символика вокруг православная. А разве этого мало? Один здесь, а во дворе у него двадцать друзей, он же им всё расскажет. Молодежь церковь уважать начинает. Это ведь главное.

Поселились у нас и те, что делают себе латы, мечами машутся – их откуда-то выперли, а мы их приютили. Вот и Союз православных хоругвеносцев переехал ко мне. Теперь они украшают собой наши крестные ходы.

Но главное, можно сказать, достижение – это Просветительский центр имени Ксении Петербуржской для неформальной молодежи. А по сути, это «рок-клуб». Сто групп и более тысячи молодых людей регулярно к нам приходят. Это и панки, и скинхеды, и металлисты и все. Я в них уже запутался. Причем оние тихо-мирно сосуществуют.

Пустил их всех в бывшую воскресную школу, в небольшое пространство. Они сами себе инструменты купили. И если сначала эта инициатива требовала некоторых вложений, то теперь они сами себя окупают.

Даже говорят мне: «Мы сами будем храму помогать…» На базе этого клуба панки создали движение «Доброе сердце». Собирают старую одежду, еду и возят это на своем горбу в несколько многодетных семей и в несколько детских домов. Это они сами придумали, я их не направлял. Мне даже в голову не приходило, что этим панки могут заниматься. Есть для членов клуба установленные мной три простых правила: не сквернословить и не богохульствовать ни в жизни, ни в песнях, пиво пить умеренно. Ну и художникам – чтобы не вывешивали обнаженную натуру. Кстати, от пива они сами со временем отказались. И все эти течения, вроде бы враждующие между собой, у нас как-то сдружились. Скинхеды и антифа нашли общий язык, вместе даже играют. Молодежная преступность на Северо-востоке упала в два раза! Это официальные данные МВД.

Корреспонденты к нам ходят и спрашивают ребят: «Как вы тут, при храме?» А ребята отвечают: «Мы были очень удивлены, что нас пустили. Батюшка ничего с нас не требует, не прессует, молиться не заставляет. Нас отовсюду выгнали, а здесь нам дали возможность заниматься любимым делом. И как мы можем относиться к церкви? Только с благодарностью». Я за ними наблюдаю, я там иногда сижу, чай пью: и тексты у них меняются – другие стали тексты… И профессионально выросли многие за три года. Их начали приглашать по разным местам. Местная управа поняла, что полезно с ними сотрудничать. Просит на Татьянин день сыграть в ДК, ведь другой самодеятельности в районе нет – одни мы.

Вся молодежь за нас. Помаленьку они и в храм заходят и свечки ставят. На праздники они устраивают концерты. Просят меня выступить и я чего-нибудь им расскажу. Кроме меня, ходят к ним и другие священники. Ко мне относятся очень уважительно и серьезно. Коротко говоря, был бы храм, а вокруг него дела найдутся для всех…

Беседу вёл Андрей Фефелов

Иван Новицкий НЕУЧТЁННЫЕ

Помните ли вы подростка, отважившегося совершившить дальний перелет по России в крыле «Боинга»?

Что заставило несчастного беглеца решиться на столь рискованное путешествие, остается лишь гадать.

Ключ к разгадке, по-моему, следует искать в чувстве самостоятельности, самости, пробудившемся у парня, вдруг осознавшего себя взрослым. Инициация перехода от состояния детской инфантильности во взрослость совершается резко, в периоды материального и морального кризиса, переживаемого семьей. Подросток пытается взвалить заботу на себя. Он или она берется за любое «дело», чтобы взять под личную опеку младших братьев и сестер, обеспечить им сносное существование. Но вот вопрос: благоприятствует ли этому природная и социальная система жизнеобеспечения?

Кто не видел подростка в благополучной Москве, подкарауливающего иномарку? Не дожидаясь согласия, он приступает к делу: наводит косметику с помощью моющих средств. Наперед знает, что «отстег» в форме вознаграждения сработает безотказно!

В мегаполисах масштаб для проявления инициативных действий практически неограничен. Умные подростки не понаслышке знакомы с «хайтеком». Они легко путешествуют по просторам Интернета. Эти не станут драить «тачки» у богатеньких. Пусть этим занимаются «негры», «белые рабы»! Амбиции личного преуспевания порой зашкаливают. Они смело называют себя «программистами», элитой по части ремонта компьютеров и бытовой техники. Микроэкономика развивается вширь и вглубь. Роботы частенько дают сбой, и взрослые тети и дяди обращаются к услугам всезнающего подростка: почистить вирусы, отыскать «точку» для восстановления функций у «захворавшего» аппарата… Такой подросток не решится на побег, на разрыв с любимым делом, с клиентурой и наработанными связями. Такое ему, делающему «бизнес», практически используя компьютерную грамотность, и в страшном сне не привидится.

Не решится на побег и тот подросток, который еще не расстался со щетками и моющими средствами, который спозаранку приторговывает бензином, затаившись на углу улицы или у перекрестка дорог. Свою «выручку» он принесет домой.

Но на какие «халявые бабки» может рассчитывать подросток, проживающий за пределами «кольцевой», окружной дороги, в каком-нибудь захолустном поселке или районном городке? Там ему точно ничего не светит! Однажды я прогулялся по ярмарке народных промыслов России, что вблизи станции Партизанская. Чего там только нет! От многообразия рябит в глазах. Было бы желание – и в натуре узреешь подкованную блоху…

Прочесывал не все подряд, а только отдельные ряды. Вот один из них, самый тучный, богатый, где выставлены на продажу изделия из мельхиора, латуни, керамики, фарфора, янтаря. Завел разговор с продавцом, изготавливающим высокохудожественные композиции из хрусталя. «Что-то подростков не видать в вашем бизнесе. Не доверяете, или они сами не хотят?» – спрашиваю. «И доверяю, и не отказались бы поучаствовать, – откровенно делится со мной мастер. – Моя мастерская в Подмосковье. Нанимаю. Четверо взрослых, по договору. Знаю, много подростков, желающих научиться нашему ремеслу. Хрусталь! Это завораживает». «Так в чем же проблема?». «В деньгах! Не дают кредитования для расширения моего предприятия. Я бы набрал не один десяток праздношатающихся молодых людей…»

Пропускаю антикварный ряд, самый загадочный и утонченный по своим художественным образцам. Неожиданно попадается на глаза подросток, торгующий бижутерией, упакованной в большие картонные коробки. Сам товар привозят из Крыма и Закарпатья, объясняет парень, а он из «местных», учащийся, в выходные дни подрабатывает.

Пройдя все «купеческие» ряды, я попал в мир простонародья, где полно всякой всячины, в основном кустарного производства – шкатулки, игрушки, свирельки, брошки и даже миниатюрная крылатая мельница… Изготовители всей этой продукции, в основном, из глубинки: из-под Суздаля, Гусь-Хрустального, Иванова, Владимира, Ярославля, Ржева. Один пожилой торговец прямо так и заявил, что их дети и внуки презирают «традиционный» способ зарабатывания денег. Такой семейный бизнес их не устраивает. Это, по их мнению, не престижно и позорно. Вот менеджер это, мол, клево! В слове «менеджер», будто в матрешке, помещается все остальное, заманчиво манящее амбициозного провинциала: и собственная иномарка, и отдельная квартира, и гламурная мебель. Отправляются за своим «коньком-горбунком» не куда-нибудь, а в Москву! Одни в ней застревают, учатся в колледжах, другие какую-то работу выполняют, наличные деньги имеют, бахвалятся «баксами», третьих возвращают под домашний надзор, а иных ждут места не столь отдаленные.

Интерес к традиционным ремеслам и промыслам у молодежи падает. Непрестижно быть учителем трудового обучения сельских школ. Не стало мастеров производственного обучения в связи с закрытием профтехучилищ. Некому прививать культуру наследования ремесла как семейной традиции в городах, поселках, деревнях.

На грани исчезновения такие древние, по своей значимости уникальные виды ремесла, как плетение из лозы, изготовление цветов из ткани, плетение кружев на коклюшках, флористика, древнерусская вышивка на ткани цветными нитками, вышивка по сетке, прядение, переработка волокон, вырезывание из бумаги. Нет учителей по гончарному или бондарскому делу. Преемственность прервалась.

При отделах народного образования отсутствует служба занятости по разысканию носителей народных ремесел среди старейших жителей, которые в индивидуальном порядке могли бы обучать безработных, тех же подростков, валянию валенок, плетению лукошек, изготовлению изделий из майолики (красной глины), кладке печей или профессии трубочиста – самой древней из профессий на Руси. В результате сформировался тип подростка, не помнящего своего родства, не знающего своего происхождения. Вымахал в полный рост «потребитель», с особенной, неизвестной нам ранее психологией, со своими претензиями на «клевую» жизнь и с соответствующими жизненными установками.

Не доверяя расхожему мнению, будто подростки, оторванные от своей семьи, от родных корней, сплошь агрессивны и социально опасны, что они замкнуты и неконтактны, я попытался развеять этот вымысел, убедиться в противоположном. С этой целью отправился в Вязьму, Смоленской области, где, по моим воспоминаниям, находится приемник-распределитель, сортирующий задержанных подростков.

В оные времена, поди, с полсотни лет тому назад, я сам «нечаянно» оказался клиентом сего спецзаведения. В незнаемый, сказочный мир всегда манит некий личный мотив… Если подросток решился оставить родной дом, бежать из него, то уже никто и ничто его не удержит.

Лично мною завладела тогда идея как можно скорее выучиться на краснодеревщика! И не где-нибудь, а в Москве! В те годы особенно сладко лилась по просторам СССР мелодия «Дорогая моя столица, золотая моя Москва!» Для меня это, к слову сказать, был песенно-озвученный призыв решительно порывать с деревней и становиться москвичом, предварительно зарекомендовав себя примерным и послушным лимитчиком. Где еще, как ни в самой столице, можно приобрести желанную профессию!

Биография подростка начинается с нуля. Семья, где я воспитывался и рос, испытывала крайнюю нужду, едва сводила концы с концами. Мать из «гнилушек» вознамерилась построить дом и двор для скотины. Старалась из последних сил. Сама ходила в разбитых, дырявых штиблетах, считай, босая. Ранила ноги, натыкаясь на ржавые гвозди. Мое сердце разрывалось от жалости. И чем больше я ее жалел, тем больше замыкался в себе: пытался найти выход из материального кризиса.

В деревне, где мы жили, текла речушка, сплошь покрытая густыми зарослями ивняка. Под его корнями, в глубоких норах, водилось великое множество раков. Мы, подростки, шарили под корягами, варили раков в чугуне. Угощали близких и родных деликатесом. Постепенно усовершенствовав технологию, мы этих раков выманивали из нор на поджаренную «живность». Ранним утром вытаскивали их из воды, повисших гроздьями на приманке. И так как улов становился все более обильным, то спонтанно вызрел замысел: сбывать свою добычу на рынке! Мы отправлялись с нею на знаменитую Комаровку в Минск… Всю жизнь помню, как с первой выручки я купил для своей матери новые штиблеты.

Такой способ заработка мне быстро наскучил, так как был он малопродуктивным. Идея выучиться на «краснодеревщика» (слово уж больно красивое и ласкало слух) обмысливалась мною с разных сторон. Итак, сперва я осуществлю мечту матери: построю дом! А уж после… я стану богатым, и мне будут завидовать мои сверстники!

«Зерно» в мое сознание заронила мать своими рассказами про своего отца Степана Ивановича Новицкого. Жил он тогда на Усяже с моей бабушкой. Ни одна книжка, никакой учитель не могли так сильно подействовать на меня, как рассказы матери о своем отце, известном на всю округу плотнике и столяре. Я видел набор его плотницких инструментов: один к одному все финские и американские! Проживая в Пермском крае на положении раскулаченного, сосланного вместе с семьей с хутора Охрана, что под Смолевичами, старик обменивал пайку хлеба и фляжку молока, свой дневной рацион, на фуганок или сверло, сбываемое каким-нибудь ссыльным.

Там прославился мой дед умением шить хомуты, сбруи, столярничать. Мастерил сундуки, клепал колеса для телег, сбивал бочки для солений… Построил он и ветряную мельницу. Раньше там вручную, каменными жерновами перемалывали зерно. Пермяки, недоверчивые, суровые от природы, зауважали «белоруса» и не скупились на подарки из своих сусеков.

Все эти образы, навеянные матерью, словно прожекторы, осветили мне выход из тупиковой ситуации. К побегу морально я был подготовлен. Но, замыслив побег, я не озаботился о дне грядущем. Я не знал, что беглецы на дорогах спонтанно сбиваются в «стаю», видимо, срабатывает инстинкт выживания. «Чужака» и «свояка» распознают безошибочно. Если исходить из принципа материального благосостояния, то не сразу отличишь, кто здесь из «благополучной», а кто из «неблагополучной» семьи. Товарищ, с которым я совершил побег, был из хорошей – в материальном отношении, «полной» семьи. Но что здесь любопытно: когда мы обсуждали план побега, то каждый отстаивал свой «блицкриг». Он почему-то грезил Украиной, где, мол, всегда тепло и много винограда. Я настаивал на Москве! Оказавшись в стае, мы оба по-разному, каждый для себя, исполнили библейскую заповедь: «Богу богово – кесарю кесарево». Я не был принят «стаей» и стал «изгоем». Мой попутчик, напротив, сразу в нее вписался и поэтому был неуязвим. На первый взгляд это нелогично: ведь я был из самой что ни на есть бедной и неполной семьи… Точно таким же, как и те, которые оккупировали тот вокзал, железнодорожную ветку…

Подростки нервами и кожей ощущают классовую солидарность. Но тут было все наоборот. Причина, думается, в том, что «идейные» в их среде не приживаются. А у меня ведь была идея: выучиться на «краснодеревщика»! Я прекрасно сознавал, ради чего бежал. И эта моя решимость, моя внутренняя собранность и соответствующая реакция на поведение «стаи» выдавали во мне чужака…

Это было так давно. И вот я снова в Вязьме, в том самом приемнике-распределителе. Он теперь называется «Центр временного содержания для несовершеннолетних правонарушителей». Тот, кто все это когда-нибудь «проходил», сразу поймет коренную разницу. Она в названии. Сейчас ты здесь уже априори – правонарушитель. А тогда было все открыто: огорожено только низким забором из штакетника, и вход был свободный, через калитку. Теперь все по-другому: высокий и глухой забор с протянутой поверх колючей проволокой, металлические ворота для въезда машин и дверца для прохода с железным запором изнутри. Первое, о чем я подумал, держа путь в здание «Центра»: "Если подростку негде работать, он автоматически превращается в преступника».

Мои размышления были прерваны строгим окриком охранника. Он велел следовать за ним на второй этаж, где меня приняла женщина в чине капитана. Я представился и чистосердечно признался в совершенном когда-то мною «правонарушении». Она пообещала отыскать мою фамилию в картотеке за тот год.

«Центр» оборудован камерами слежения. Женщина уловила мой интерес к изображению на экране и с нескрываемым удовольствием комментировала происходящее на экранах: «Это спальная комната. Видите? Мальчик смотрит в окно… А это комната для девочек. А вот комната первичного приема, проще, карантинная». Стрелка замерла на одинокой фигуре пацана, сидевшего на узкой кровати, покрытой темной материей. Вид у «правонарушителя» был испуганный и растерянный. «Давно он у вас?» – поинтересовался я. «Скоро сутки… До выяснения обстоятельств некоторые содержатся до месяца. Это крайний случай,когда правонарушитель направляется в колонию через суд… Обычнов течение суток мы производим дознание и возвращаем нарушителя туда, откуда он сбежал…»

Вдруг на экране возникла машина, чем-то напоминающая «воронок»: без оконных прорезей, с обтекаемым кузовом и с дверью позади. Машина встала у ворот. Капитан продолжала: «Мы выезжаем на вызов. Выделяем транспорт – беглеца привозим с сопровождающим его сотрудником… Что называется, из рук в руки! Таким же способом отправляем обратно". Слушая женщину, я не спускал глаз с экрана. „Сегодня поступлений не должно быть, – перехватила она мой взгляд. – Предварительно мы получаем информацию по факсу или телефону“. „Как часто вас информируют? Что-то не густо их у вас…“. „За месяц более ста детей“. "Неужели перестали убегать? Или их не отлавливают, как это бывало прежде? – допытывался я. "Существуют две категории подростков: учтенные и неучтенные. Первые видны как на ладони. Они, в основном, убегают из интернатов домой. Скучают по своим родителям, которые на самом деле по закону лишены родительских прав. Да и с питанием там неважно. И есть неучтенные. Они могут годами бродяжничать на свободе».

Я попросил «кликнуть» карцер, ту самую «комнату временного содержания», которая, словно рентген, просвечивает нетолько душу подростка, но и его прошлое, настоящее и будущее. Помню, было нас пятеро, задержанных на вокзале Смоленска. Всех доставили в этот «детприемник» и поместили в карцер. Мы быстро перезнакомились, искренно поведав друг другу о приключениях на дорогах.

Среди нас оказался странный тип, которого мы назвали «шкетом». Сбежал он из какой-то колонии. После, когда нас перевели в палату, предварительно помыв и накормив, он пообещал каждого, по отдельности, во сне прикончить табуреткой по «черепку»…

Вспоминая все эти «картины», я едва улавливал то, о чем повествовала моя собеседница. Меня интересовал карцер.

"Карцер? Что вы! Это не гуманно. Защищаем права ребенка! Теперь у нас там склад. Но если хотите – покажу».

Мы спустились на первый этаж и молча уставились на сдвоенные решетки, навечно врезанные в стену из кирпича. Разглядывая их, я вдруг проникся к ним симпатией, чувством благодарности. Что было бы со всеми нами, не окажись тогда этих решеток? Мы пробовали их разогнуть, выдернуть с «мясом»… Такое было желание вырваться на свободу! И в итоге превратиться в «неучтенных подростков», сгинуть в каких-нибудь «сизо», в колониях строгого режима или быть «размазанными» в столкновениях с себе подобными…

Посреди карцера, помню, стоял большой круглый стол, с вырезанными текстами тюремного фольклора. Вошел мужчина в звании майора и, тыча пальцем в стол, разразился на нас бранью: «Чья это работа? Признавайтесь! Я спрашиваю вас!».

Эдакая психическая атака, обезоруживающая и бьющая по нервам.

Он вызывал на допрос каждого отдельно. В соседнюю комнату. Майор три раза отправлял меня обратно «подумать». Подросток, замкнувшийся на своей «фикс-идее», не признается, не назовет ни своего имени, ни своего дома, ни причины, вынудившей его на побег. Начальник был хорошим психологом и выжимал всего тебя до последней капли. Он, должно быть, коллекционировал характеры. В очередной вызов приказал руки держать «по швам», а сам выдернул рубашку , приподнял и гневно спросил: «Из детдома, говоришь? А где клеймо детдомовское? Я все знаю, откуда ты. Мы уже телеграфировали. Скоро приедут за тобой. Хочешь знать, кто заложил тебя? Твой дружок! Он сразу раскололся. Друзей тоже надо уметь выбирать. Понятно? А теперь марш в ванную и в столовую."

После этот «строгий» начальник играл с нами в шахматы. Беседовал, воспитывал… В моей памяти он остался как добрый гений, упредивший наше, может быть, бесследное исчезновение в пучине бескрайней страны.

…Женщина в чине капитана говорила о том, что газ подведен к «Центру», что правонарушителей кормят здесь сытно. Имеется свой психолог.

А я думал, что подростки убегали и будут убегать. Их манит «заря» иной жизни, иных миров. И по-прежнему устремляются почему-то в Москву, где теперь уже нет ни «ремесленных», ни «фабрично-заводских училищ». Зато есть масса колледжей, лицеев, гимназий. В какой из них мечтал поступить паренек, спрятавшийся в крыле «Боинга»? Неважно. Главное, чтобы таких «не сдуло», чтобы они не пропали вез вести, не перешли в категорию неучтенных.