Текст книги "Газета Завтра 195 (34 1997)"

Автор книги: "Завтра" Газета

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Рушится империя, народы ввергаются в пучину чудовищных социальных, культурных, экзистенциальных катаклизмов, а на фоне всего этого “а он мне фига, а я ему та-рарам…” Обижаться на это, негодовать, видеть в этом осквернение истории? Конечно, такая реакция допустима и правомочна, коль скоро мир, в котором мы живем, классичен, нормален, социально, культурно, экзистенциально достоверен.

5. Классичен ли этот политический мир?

Но нормален ли он? Классичен ли? А что, если все эти идиотизмы и физиологизмы являются частью очень сложного процесса, слагаемыми неклассической, квантовой, как сказали бы физики, странной и парадоксальной картины, частями которой являются президент и Коржаков, оппозиционеры и министры, и наконец, то самое население, которое вместе с ними талдычит свое невнятное “э-бе-ме”. Мы вот говорим о классических общественных реакциях. А их нет! Оппозиция не собирает даже имеющуюся скудную социальную реактивность. И это ее вина. Власть, включая четвертую, подавляет социальную реактивность, небезосновательно опасаясь ее наличия. И это ее вина. Но оперируя всеми этими повинностями и виновностями, мы не должны забывать, что само общественное целое пока лишено необходимой жизненной реактивности. Оно подавлено. “Государственник Чубайс” хочет централизовать распадающуюся Россию, шлет э-кающих и бе-кающих комиссаров в отпадающие и готовые отпасть провинции. Предположим, что централизаторский пыл Чубайса лишен провокационности. Что это меняет? Презрение к “российскому быдлу” пронизывает все существо данного политика. Он презирает и контрэлиту, и общество. Это презрение написано на его лице, оно модулирует каждую ноту его высказывания. Говорил много раз и повторю снова: с “быдлом и падлом” государства не строят!

Коржаков работает на “бытовом срезе” и абсолютизирует этот срез. Его бывший союзник и нынешний враг Березовский работает на том срезе, где деньги – это все. И – абсолютизирует свое рабочее поле. Между тем, ни один, ни другой срез для стоящих сейчас перед Россией проблем не являются базовыми и определяющими. Россия находится в ситуации социального коллапса. Этот коллапс вызван глубочайшим обрушением всего того ценностного каркаса, который удерживал позднее советское общество хотя бы в состоянии полураспада.

Колоссальный заряд ненависти, сосредоточенно и умело вброшенный в ходе так называемой перестройки, убил не только советские ценности, которые кому-то казались мерзкими и убогими. Он убил саму способность существования, базирующегося на любых ценностях. Компрометация демократических ценностей и идеалов довершила “деаксиологизацию общества”. Сразу же нашлись умники, которые сказали, что сие есть благо, и главное – это йогурт и джинсы. Неграмотные полуумки из элитных институтов, контролируемых советской номенклатурой, ухитрились “освятить” своим банальным гонором такие процессы, которые в любом нормальном обществе были бы восприняты алармистски. Интеллигенция, чья роль как раз и состоит в том, чтобы производить ценности и создавать среду для их востребования, отказалась выполнять свои функции и сладострастно уничтожила ту основу, на которой базировалась ее особая роль в российском обществе. Никакой Чернышевский не позволял себе народофобии, свойственной прорабам перестройки. Ибо те же революционные демократы четко понимали, что основа их деятельности, фундамент для их исключительной роли – это народ, жаждущий ценностей, готовый на все ради правды и справедливости. И этот народ берегли. Не рубили сук, на котором сидели.

Наследники “подрывателей основ” поступили иначе. Они хотели уничтожить пресловутого совка. И уничтожили. Дальше – что? Масса социальных симптомов говорит о том, что нанесенные “прорабами” повреждения носят фундаментальный характер. Подорвана ценностная и ценностно-производящая способность социума. Видимо, и бытописателям, и политическим игротехникам кажется, что это не главное. Что общество может жить без ценностей, оставаясь обществом. Но это не так! Общество без ценностей обществом не является. И Ельцин, и Березовский, и Коржаков, и Зюганов должны крупными буквами напротив своего рабочего стола записать банальную и суровую истину, подтвержденную всей историей человечества: “Миром правит невещественное”. Не дремлющие силы рынка, не миллиарды долларов, не тонны вонючего компромата и не воспоминания о колбасе за два двадцать – а невещественное. То, ради чего жертвуют. То есть ежеминутно спасают общество от социального коллапса. Если способность жертвовать утрачена, а Почитание самопожертвования (того ли, которое совершили облученные чернобыльские ликвидаторы или солдаты чеченской и афганской войны; того ли, которое положено белыми и красными на алтарь революции; того ли, которое было совершено Россией в величайшей спасительной войне ХХ века, или любого другого) превращено в Поругание – то общества быть не может.

Не могут люди, видя, что их погибшие товарищи проклинаются со всех телевизионных амвонов как имперские бандиты, вновь жертвовать собой, зная, что их будут проклинать. Не могут они отдавать свою жизнь и молодость, если им постоянно объясняют, что единственная их социальная функция – это наслаждение, получение любыми средствами максимума удовольствий за минимальное время. Не может вообще воспроизводиться жизнь на земле как жизнь Человека и Человечества в ситуации, когда идет такое расчеловечивание, такое отделение человека от ценностей, от того невещественного, в чем альфа и омега человеческого бытия.

Если государство – это просто рамка для элитного консенсуса, то не будет ни консенсуса, ни рамки. Тем более, что все понимают – дети наших сильных мира сего в армии служить не будут. Им, этим сильным, надо отдать своих детей. А они, сильные, и спасибо не скажут – просто выдавят из себя “э-бе-ме”. Если нет историко-культурной личности, которая воспроизводит себя через государство, и через которую человек получает бессмертие, воплощенное в его народе – черта с два вы получите армию, способную воевать. А без нее – ждите Басаева на Красную площадь. Ждите, пока его джигиты не развесят вас по всем столбам “первопрестольной”. И не надейтесь, что спасетесь в Ницце или в Лондоне. Достанут, найдут, накажут, оберут. И, честно говоря, правильно сделают. Проблема ценностей, причем ценностей живых и эффективно функционирующих – вот проблема номер один для России, стремительно двигающейся в сторону катастрофы. И решать эту проблему придется в недрах самой катастрофы, причем вряд ли эти решения окажутся купленными дешевой ценой.

Господин Баткин в качестве лечения болезни бесценностности бытия предлагает нам высокий постмодернизм. Мол, каждый сам как трагически мыслящая личность начнет заново и из ничего, используя культуру как материал, творить новые ценности. Этот творец – намерен ли платить? Ибо человечество в ходе истории платило за ценности страшную цену. И только потому эти ценности и были ценностями в высоком смысле этого слова. На халяву же творятся не ценности, а их ублюдочные (высоко– или низкоублюдочные – дело не в том) подобия и копии. И жить этим человечество не сможет. Если, конечно, оно будет человечеством. А не бесконечным воспроизводством того же самого “э-бе-ме”.

6. Есть ли альтернативы шутовству и цинизму?

Итак, мы существуем в неклассическом мире, мире Зазеркалья, мире, где поломаны нормальные общественные реакции, в мире искаженных ценностей и взорванных структур Идеального. Действовать в этом мире так, как будто он классичен, значит превращаться из героя в шута. Действовать, опираясь только на искаженные квантовые закономерности изуродованной реальности, на эти неизбежности странного мира – это значит легитимировать странность, отказаться от социальной критики, от неприятия этой реальности, то есть от того, что сегодня нужно как никогда. Как совместить несовместимое и пройти по лезвию бритвы? Я уже неоднократно писал об этом, говоря о единстве манифестации и игры как той парности, которая преодолевает как смешное следование классике в неклассическом мире, так и упоение Зазеркальем.

Это сложный путь, но другого нет. А идя этим путем, нам приходится отдавать дань игре, ибо она – реальность. И мы знаем, чем с этой точки зрения хорош Ельцин и почему его хотят скинуть на кол (а он еще бормочет про то, что упираться не надо.) Ельцин хорош тем, что он впаян в федеральную конституцию, которая мешает легитимировать распад.

Конечно, все будут бекать и мекать. Но ратифицировать независимость Чечни ни Дума, ни Совет Федерации не будут. Им это не выгодно и незачем. Кроме того, им хочется жить: и политически, и физически. А за такую ратификацию можно очень сильно схлопотать! Предупреждаем об этом! Не сейчас, так годика через два. Голосовать придется поименно. И отыскать голосовавших за распад России мы сумеем. В какой бы части земного шара те ни прятались. И всем это ясно, поэтому всем страшно это делать. Почти всем делать это невыгодно политически. А кое-кому даже стыдно. То же самое касается Конституционного суда. Так что вопрос об отделении Чечни повиснет в воздухе.

Но это не значит, что ельцинское “э-бе-ме-независимость” не несет в себе огромной угрозы. Масхадов уже сейчас рекламирует принятые в Москве решения как признание независимости Чечни. Опровержений из Кремля не следует. Это что значит? Что косвенно подтверждается осмысленность этого утробного “э-бе-ме-через-силу”. А это подтверждение вполне могут услышать на Западе и истолковать в пользу Чечни. Осенью Масхадов едет в Европу. А ну, как кто-то и признает? Та же Польша, например, сославшись на кремлевские “э-бе-ме”. Мы что, не помним, как это происходило с Литвой в 1991 году? Начнется эрозия конституции, которая и так уже дышит на ладан. Поэтому простить и спустить Ельцину его “э-бе-ме-независимость” мы не имеем права.

Но так запускается все же медленная эрозия. А вот в случае сброса Ельцина нет никаких гарантий, что победители устроят новые выборы, а не забабахают коллективные формы управления страной, сдвинув власть в сторону Совета Федерации и подорвав централистскую вертикаль президентской власти, которая еще как-то держит Россию. Хунту при нынешней конституции состряпать трудно, ибо первый среди равных сразу становится первым без равных. Этим-то она и хороша как цементирующее начало. Но этим-то она и мешает. И как только произойдет сброс Ельцина (если он произойдет), то понадобится титаническое усилие, чтобы заставить шакалов, грызущих тело заваленного медведя, оторваться от этого упоительного занятия и идти на выборы, выясняя, кто из них, шакалов, годится на роль медведя (ясно, кстати, что годных – вовсе не пруд пруди). При этом конституционные изменения начнут раскручивать со ссылками на преступления 1991 и 1993 года. В результате территория превратится в хлипкую кашу, в нечто вроде планировавшегося в 1991 году ССГ.

Вот почему уже сейчас надо со всей категоричностью отвергнуть все ссылки на конституционные изменения во имя восстановления справедливости и уважения к крови мучеников 1993 года. Как белые в 1918-1922 годах своим участием в гражданской войне и героическим сопротивлением помогли красным стать исторической силой и через эту историчность спасти разрушаемую страну, так и мученики 1993 года в высшем историческом смысле выстрадали ту конституцию, которую приняли их мучители. И именно обрушение этой конституции будет высшим проявлением игровой похоти нашей больной реальности, будет осквернением крови мучеников 1993 года. Такова парадоксальная правда истории. Та правда, на которую хотят посягнуть.

Предвижу вопрос: кто хочет посягнуть? Кто находится за кадром в нынешней изуверской игре? Неклассичность текущей ситуации и втянутость в игру отрицает простые ответы, которые сразу же становятся чем-то вроде шутовства, позированием нараспашку в ситуации смертельной опасности. Полная закрытость и невнятность превращаются в капитуляцию перед всесилием игры. Поэтому я скажу, но ровно столько, сколько нужно для того, чтобы искомый баланс манифестации и игры не был нарушен. И скажу я следующее.

Мы ведем наблюдение, но это не наблюдение со стороны. И пусть никто не считает, что наблюдение оторвано от действия. Мы поименно фиксируем всех тех, кто варит сегодня адскую смесь из 1991 и 1993 годов. Мы видим, как снова включается в игру “третья сила”. Мы отчетливо осознаем, что сшибка Ельцина и его противников должна вытянуть на политическую поверхность “весьма знакомые лица”.

Мы наблюдаем за всеми действующими лицами процесса. Никакой попытки непроявленной ссылкой на какую-то “третью силу” обелить порочные комбинации тех, кто у всех на слуху, в этом нет. Но мы отделяем, например, эксцентрические скачки Березовского, этогосамореализующегося “Конька-горбунка”, прискакавшего в политику из большого бизнеса, от шипения ядовитых номенклатурных рептилий с богатым доперестроечным и перестроечным прошлым – рептилий, приползших на политическую сцену из тех гнезд, которые они свили после 1993 года. Березовский с его амбициями Рокфеллера сочетает в себе набор потенциальных прогосударственных возможностей, вытекающих из этой амбициозности, с огромной опасностью, порожденной его экстатическими антигосударственными действиями. Но здесь нельзя не вспомнить притчу о тех, кто не холодны и не горячи. Ни “маленький Борис” (Березовский), ни “большой Борис” (Ельцин) к числу тех, кто не холоден и не горяч, не относятся. Тут, по крайней мере, есть сочетание человеческого шанса с человеческой же угрозой. А ползание рептилий по пространству российской политики не несет в себе человеческого шанса. А лишь инфернальный холод, знакомый по самым горьким годам последнего десятилетия.

Поэтому рептилии в человеческом обличьи должны знать, что их попытка двигаться незаметно под покровом ночи обречена на провал. Все они после 1993 года выкрашены въедливой фосфоресцирующей аквамариновой краской. Все они светятся в темноте, эти люди 1993 года с богатыми агентурными биографиями и похвальбой по части близости к европейским семьям. Угомонитесь, граждане! Перестаньте лелеять свои бредовые мечты о власти над распавшейся территорией. Воруйте, делайте карьеру, вейте себе гнезда в уютных и как бы незаметных нишах исполнительной и законодательной власти. Но еще один шаг к повторению игры 1993 года – и удар последует. И это будет беспощадный удар по любым антиконституционным телодвижениям. Ибо конституция – собственность не только Ельцина, а прежде всего страны и ее погибших. И на это мы посягнуть не дадим.

7. Правда и ложь Бориса Ельцина

Борис Ельцин – двулик. И эта его двуликость соотносится с нераскрытым еще понятием номенклатура. Ибо номенклатура – это не избранная часть бюрократии. И не лица, входящие в элиту аппарата ЦК КПСС. Номенклатура – это отчужденная от общества элита, элита в себе и для себя, элита как превращенная форма социальной жизни.

Советская номенклатура – это и есть могильщик СССР. Зрелая номенклатура самим своим вызреванием взрывает государство. Распад CCCР – это форма развертывания и самосохранения зрелой союзной номенклатуры. Вызрев, она взорвала страну. А взорвав страну, стала спелыми гроздьями ханов, князей и диктаторов.

Борис Ельцин как лидер РСФСР и как борец с номенклатурой сумел удержать от распада часть Большой России. Это можно было сделать потому, что в РСФСР (в отличие от союзных республик) номенклатура созревала медленно. Не было своей партии (компартия России появилась поздно и нишей для вызревания номенклатуры не была). Свой российский Совмин был очень слаб. Было много технической интеллигенции и рабочей аристократии. Многонациональность РСФСР и привычка русских “держать империю” в качестве образующего суперэтноса не давала в полной мере развиться этно-мафиозным клановым отношениям. Россия была изрядно взбаламучена демократической волной, сильно заражена протестной “интеллигентщиной”. Это помешало сразу же развалить РСФСР по тем же технологиям, по которым развалили СССР. В этом позитивная роль Ельцина. И мне кажется, что часть членов ГКЧП эту роль понимала (но не смогла эффективно задействовать). Однако, придя к власти, Ельцин стал создавать Систему, ставшую питательной средой для ускоренного вызревания российской номенклатуры. Она созрела, эта могильщица государства. И теперь Ельцин видит, как вся ее мощь брошена на деструкцию.

Но уговаривает сам себя, что “не надо упираться”. Еще как надо! Эта сила в нынешних условиях разделается с властью и страной не по технологиям 1991 года. Грядет большая и кровавая разборка. Она потянет за собой в пропасть смуты и власть, и страну. Еще есть те, кто готов поддержать готовность власти упираться. А власть, которая не хочет упираться – будет предоставлена своей участи. И да хранит ее… черт знает, кто захочет ее хранить в этом качестве.

8. Совсем большая беда

Совсем недавно по телевидению показывали новый и очень красивый фильм любимого мною Бергмана. Я выключил телевизор через двадцать минут. Ибо смотреть это было невозможно, скучно и незачем. А ведь, казалось бы, вечные темы жизни. Например, страдающая от потери ребенка мать. Унесла болезнь ребенка. А мать страдает. А мы переживаем. Ибо все любим детей, и все боимся их потерять. Чем не вечная тема? И что может здесь измениться? И как девальвировать такие переживания. Увы, оказывается, что девальвировать их вовсе не так уж и сложно.

Давайте возьмем и опишем страдания коровы, потерявшей теленка. Или медведицы, потерявшей медвежонка. Снимем крупным планом на красивом фоне под соответствующую музыку. А затем спросим себя – а разница в чем? Нам сразу же возразят: для животных смерть – это данность, а для человека – проблема. Мать, отбрасывая все суетные вещи, ищет последнего ответа о встрече, отрицающей смерть.

А на чем держится ответ этот, позвольте спросить?

Нам ответят: на бессмертии души. А мы вновь, подобно случаю с Баткиным, спросим: на халяву? За что? За то, что бьет этих медведиц и медвежат человеческое животное себе на потребу? За то, что умело коров и телят хавает? За это никакого бессмертия души, как мы понимаем, даровано быть не может. А даровано оно человеку за то, что он человек. То есть, у человеческой матери существует некая несводимость к природному животному материнству. И несводимость эта в том, что мать человеческая может не только страдать от смерти самого дорогого для нее существа, но и послать это существо на смерть за нечто высшее, за ценность, которая оказывается для нее большей, чем жизнь любимого существа. За свободу, родину, веру – вопрос не в этом. Главное, что есть ценностное небо над головой. А значит, есть человек. А если нет этого неба, то нет и человека. Остаются “э-бе-ме”, йогурты, “дремлющие силы” и прочая ахинея.

До тех пор, пока вся эта система гражданских, экзистенциально-личностных, социальных форм противостояния злу, форм удерживания человеческого бытия в его действительно человеческом качестве, существует и держит животное начало в узде, Бергман и все, что касается рафинированной человечности, что связано с темой фундаментального человеческого страдания,– имеет право на жизнь, на высокий культурный статус, на страстную заинтересованность ищущего и страдающего человечества. Но как только система рушится, как только из жизни и из культуры уходят Дон Карлос, Жанна Д’Арк или Александр Матросов, все бергмановское рафине теряет смысл и цену. А человечество, которое с упоением уплетало бергмановские пирожные, вновь алчет хлеба насущного – правды о самом себе и своем праве ходить с гордо поднятой головой.

В России может реально обрушиться ценностное небо, опертое на гражданственность, способность к самопожертвованию, на умение ценить идеальное и руководствоваться этим идеальным в своей деятельности. Эти опоры держат государство и общество, не дают сработать на всю катушку силам распада. Долго ли эти опоры будут держать? Увы, их прочность оказалась беспрецедентно высокой, но не беспредельной. Опоры рушатся. И это чревато не только общероссийской, но и глобальной бедой. Больной вопрос современности вообще состоит в том, способен ли высокий гуманизм (не только светский, подчеркиваю, а гуманизм вообще) выстоять сегодня, после крушения коммунизма. Коммунизма – проклинаемого вчерашними коммунистическими сановниками. Коммунизма – такого, казалось, банального, но бывшего, как выяснилось, последним унивесальным ценностным небом светского человечества. Раскольников говорил: “Я не старуху убил, я себя убил”. Те, кто целил в коммунизм, попали не только в Россию. А вообще в гуманизм, в ценностное небо человечества индустриальной и постиндустриальной эпохи. В слово, которое в начале всего. Потому и нет слов, а есть пустое бекание-мекание. Потому и растерянность чудовищная, ибо ясно, что вновь придется жертвовать. Но не ясно, смогут ли – и за что.

Так что не будем упрощать проблему. И рассказывать сказки про выход из кризиса. Всем человеческим, что есть еще в мекающих и бекающих – пусть осознают уровень беды, ответственность за нее и то, что… Что придется платить!

9. И все-таки каков он – вкус платы?

Книга Коржакова интересна тем, что сквозь все бытописание прорисовывается образ Бориса Ельцина как человека, умеющего платить за власть. Он заплатил за нее сполна. И это особенно очевидно рядом с оппозиционерами, которые, как шакалы около гибнущего медведя, хотят получить на халяву мертвую тушу.

Экает Ельцин или мекает – мне все равно. А вот сумеет ли он востребовать в себе то начало, которое понимает, что такое “не на халяву”, что такое “вкус платы” – это для меня очень важно. То же касается и других действующих лиц. Наступает нелегкое время выбора. Сумеют востребовать в самих себе это базовое человеческое умение платить – мы, возможно, и выйдем из катастрофы при минимальных издержках. Не сумеют… Что ж, все равно выйдем и будем жить. Но эти – да будут прокляты.