Текст книги "Газета Завтра 788 (52 2008)"

Автор книги: "Завтра" Газета

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Как она работает? Предположим, есть какой-то глава города. Он же не знает, что у него творится на десятках, сотнях объектов. Или знает приблизительно, через множество посредников, которые информируют, исходя из личных интересов. Мы главе города предлагаем буквально бесплатно поставить систему. И включаем её. В городе много домов, трасс водоснабжения. И чтобы узнать, есть ли где утечки, надо ставить на каждый дом прибор учёта. Это очень дорого. А мы ставим всего один прибор и с помощью математической модели рассчитываем с большой точностью все утечки. Если один прибор контроля стоит 100 тысяч рублей, а домов сто, то без нашей инновации городу потребуется затратить десять миллионов. А с внедрением нашей системы, естественно, в сто раз меньше. Наша математическая модель работает с коммерческой точностью в 0,2%. Причем, к прибору даже не требуется ходить для съёма показателей. Цепляем на него антенну и через канал связи выводим на наш компьютер. То есть, можно контролировать не только районный городок, но и весь район, всю область.

Как только мы устанавливаем этот прибор на действующей теплосети, выявляются интересные вещи. Утечки оказываются не 5-10%, а 50%. Потери тепла – не 15%, а 40% и выше. Одной фразой можно описать смысл предлагаемой нами системы контроля: наши недостатки – это наши будущие достоинства. Сегодняшние потери – наша завтрашняя прибыль.

Инвестиции можно получить только "под залог" устранения потерь. А это очень непросто. Но сегодня мы можем говорить инвестору о гарантированном возврате. Например, поступили к нам его деньги. Мы говорим: 10% – твои. Остальное – нам на развитие. Тут серьезных препятствий нет. Ведь кто такой инвестор? Это денежный мешок, который готов вложить куда угодно, чтобы получить какую-то прибыль. Если мы его убеждаем в надежности возврата, то он вкладывает. Ну, например, мы ему показываем баланс. В прошлом году расход топлива 20 тысяч. В этом – двенадцать. И показываем, как было достигнуто: выявлением и устранением утечек, установкой нового оборудования, автоматики. Но, говорим, если мы на твои деньги поставим еще более совершенное оборудование, то сэкономим в будущем в два раза больше. Рискуем только мы. Он получает свое в любом случае.

Говорю: получается, Владимир Александрович, вы человек, можно сказать, не типичный для такого города как Осташков. Действительно, из множества районных городов средней России Осташков, мягко говоря, не самый благоустроенный. Как же вы сюда попали? Неужели нельзя было для приложения сил найти что-то получше?

– А мы как раз такой и выбирали. Если мы поднимем Осташков, то уж в других-то тем более дело пойдет.

Интересуюсь, кто такие – «мы»?

– Это я. Ребята из Госстроя. Из Бауманки. Команда и дружеская, и по бизнес-интересу. Разные люди занимались разными вопросами, а потом объединились в одном. Я занимался пилотными проектами и мотался по командировкам. В сложных городах решал локальные задачи. Бауманцы разрабатывали теплоисточники высоких технологий. Другие управляли финансами. Есть в команде люди и из властных структур. Все понимают, что рынок есть, но крайне сложный. Хотя для создания пилотного проекта, который уже в скором времени может пойти по России, есть все возможности. Не ошибусь, если скажу, что такой проект уже готов. Главное – заручиться поддержкой.

Поначалу в Осташкове к нам отнеслись с пониманием. Мы получили долговременную аренду предприятия с гарантией возврата инвестиций. Ударили по рукам. Но когда попросили помочь создать управляющую компанию из жителей города, о которой говорилось выше, для защиты тарифа силами горожан, то почувствовали торможение. Если бы у нас уже сейчас была создана такая народная управляющая компания, которую мы назвали ОАО "Уютный город", то мы смогли бы защитить новый тариф. Не поддержала нас администрация потому, что, на мой взгляд, испугалась возникновения в городе реальной общественной силы. Глава посчитал, что мы начали заниматься политикой.

Пытаюсь подвести промежуточный итог: управляющей компании нет. Тариф прежний. Отсюда вывод: город обречен на замерзание и вымирание?

– Хорошо, что у нас в запасе есть Ботовское сельское поселение. Два поселка Ельцы и Сокол. Там мы наши идеи воплотили полностью. Есть там и мощная управляющая компания и некоммерческое партнерство. И с помощью этих образований мы гарантированно утвердим тариф, какой нам требуется, для эффективной работы энергокомплекса. Тариф экономически обоснованный.

Спрашиваю, неужели люди в Ботове согласны на увеличение тарифа?

– С ними мы заключили договор: независимо от величины тарифа, оплата за коммунальные услуги остается на прежнем уровне. Между этими величинами нет линейной связи. Причем в Ботове будут платить не 22% процента от среднего заработка, как по всей России в таких городах, как Осташков, а 10%, как в Европе.

Получается, что точка отсчета в системе астафьевских координат – гражданское общество в виде управляющей компании «Уютный город». Но эта точка стала и точкой, камнем преткновения. Администрация не очень-то охотно идет на создание подобной общественной структуры. Может быть, даже, тормозит. Антагонистичны оказываются два взгляда на жизнь, на способ решения проблем: административный и инновационный. Каков же выход?

– Есть еще губернаторская власть. Мы за свой счет смонтируем в Осташкове систему контроля за ЖКХ. Данные обнародуем. Приедем к губернатору, поставим перед ним ноут-бук, всё покажем. И губернатор начнёт задавать вопросы: почему столь эффективная система не внедряется? Почему в Осташкове такой объём потерь? Почему топливо вылетает в трубу? Почему так много денег идет из районного бюджета, а не из кармана инвесторов? Верю, что областная власть станет нашим помощником. К тому же, есть в области главы городов, которым не нужен даже толчок губернатора. Они сами готовы внедрять наш метод. В общем, положение отнюдь не безнадежно.

Напоследок задаю Владимиру Александровичу вопрос о том, что его подпитывает духовно, интеллектуально? Ведь энергия человеческая не беспредельна. Могут и руки опуститься. А у него до сих пор глаза горят…

– Это потому, что я уверен: сделаем, обустроим один городишко – и валом пойдет по России наша инновация. Эффект в масштабах страны будет колоссальный. Не только экономический, но моральный. Люди забудут, что такое отключение электроэнергии, тепла, водоснабжения. Всё будет прочно, надежно на многие годы вперёд.

Наш бизнес несёт пользу людям. Реальную, ежедневную, ежеминутную. Как течение воды из-под крана. Как свечение лампочки под потолком. Об этом я написал в своей книжке о психоанализе. Там говорится, в частности, и о том, что этика связана с экономикой напрямую…

Эти последние слова Владимира Астафьева как-то по-особому запали в душу. Я шагал по мрачному вечернему Осташкову на вокзал и вспоминал, как один мой приятель говорил, что когда он курил по пачке в день, то ему казалось, все кругом курят. А бросил – и удивился: так много некурящих, большинство!

После встречи с таким человеком, как Владимир Астафьев, начинаешь лучше думать о людях, чаще начинают попадаться на глаза такие, для которых "этика связана напрямую" с их собственной жизнью. Короче говоря, люди смелые, независимые, честные.

На вокзале, в кафе, ожидая маршрутку до Торжка, я невольно подслушал разговор двух парней за соседним столиком. Один, скорее всего, знакомый с зоной не понаслышке, предлагал сколотить "группу товарищей" и начать борьбу против какой-то местной уличной мафии. Другой не соглашался.

"Они же когда-нибудь твою жену изнасилуют и сынишку замочат", – убеждал первый.

– Если они хоть пальцем их тронут, – отвечал второй, – получат по полной программе.

"В одиночку что ты с ними сделаешь?"

– У меня друзья есть.

"Друзья! А скажи мне, что такое друзья?!"

– Тебе не понять.

"Друзья – это фигня. Нужна организация".

– Я как-нибудь сам.

В этом разговоре тоже послышалась мне "этика", связанная с жизнью напрямую.

Везде она.

Даже килокалория тепловой энергии может быть этичной или не очень.

Владимир Иванков МЕГАМАШИНА

Совсем недавно все возмущались бешеным ростом цен на продовольствие. Сегодня этим не возмущается никто: мол, кризис, не до жиру – быть бы живу. Но, между тем, кризис кризисом, а еда дешевле не стала. Почему? Потому что она – в основном импортная, а доллар стал намного дороже? Неправда! Когда доллар падал, и мировые цены на продовольствие еще не росли, хоть что-нибудь у нас дешевело? Да нет же!

Например, прошлый, 2007 год был засушливым, в результате урожайность оказалась низкой, но благодаря высоким ценам на продукцию удалось рассчитаться с долгами. Со времен Силаевского кредита впервые появилась возможность обновления техники, и мы, естественно, этим воспользовались, взяв кредиты на 5 лет. При выдаче кредитов банк использует, как правило, самые пессимистические цены на с#92;х продукцию. Но наступивший 2008 год превзошел самые худшие ожидания (мы не планируем производство, а прогнозируем, как погоду). Входящие цены выросли практически по всем позициям вдвое, а по запчастям и того больше. Зато с нашей продукцией дело обстояло так: к началу уборочных работ на юге Ростовской области, в Ставропольском и Краснодарском краях (они там начинаются на месяц раньше, чем в северных районах) цена на фуражную пшеницу была 5 руб. 50 коп. за 1 кг. Но как только уборочные работы начались в северных районах Ростовская области, Воронежской и Волгоградской областях, цена на озимую пшеницу в течение двух-трех недель упала до 1 руб. 60 коп. при себестоимости 4 руб. 20 коп. Что случилось? Слишком много произвели, что ли? Такое же положение по подсолнечнику: для южан – 9 руб., для севера – 4 руб. 65 коп. По кукурузе – полный беспредел. На протяжении пяти лет цена была 6,5-7,5 руб., сейчас полтора рубля. Но самое интересное, что это уже четвертое падение закупочных цен после дефолта 1998 года, которое не повлияло на розничные цены. Они только росли, и если проследить, как это происходило, получается очень интересная схема.

Неурожайный год – растут цены на зерно, подсолнечник и т.д., а вместе с ними – цены на хлеб, масло и прочее.

Следующий год – с урожаем всё в порядке, закупочные цены на с/х сырьё падают, но конечный продукт в цене не теряет. Закупочные и перерабатывающие фирмы стригут суперприбыли, а сельское хозяйство влачит жалкое существование. И так из года в год.

В животноводстве обстановка еще хуже. Цены на конечную продукцию (мясо, молоко, яйца и т.д.) понемногу росли каждый год, и сейчас 1 кг мяса стоит до 300 рублей. А закупочные цены менялись скачками, которые, с точки зрения здравого смысла не поддаются объяснению. Конец 2007-начало 2008 гг.: цена на фуражное зерно была высокая – в пределах 4-6 рублей за 1 кг, а цена свинины в живом весе упала со 100 до 25-27 руб. за кг. В 2008 году цена на зерно рухнула до 1 руб. 65 коп. на местах, зато цена на свинину выросла до 100 руб. за 1 кг. живого веса. Казалось бы, по логике вещей все должно быть наоборот, но факты остаются фактами. Ведь животноводы не могут держать животных сколь угодно долго – к примеру, свиньи содержатся до 115-120 кг, затем резко повышаются затраты и идут убытки. Этим и пользуются закупочные организации. В периоды дорогого фуража закупочные цены снижают, а розничные оставляют на уровне или повышают, тем самым, получая суперприбыли и разоряя крестьян. Пропадает экономический интерес к выращиванию животных. Поэтому поголовье КРС и свиней постоянно снижается. Нацпроект по животноводству предусматривает в основном выдачу кредитов на закупку животных. Это хорошо, но кредит нужно возвращать с первого года, проценты высокие, и если, к примеру, закупить телок в возрасте один год, то первую продукцию от них можно получить лишь через 3 года, а из чего же гасить кредиты? Рыночные отношения поставили производство на второе место, а торговлю на первое, должно быть наоборот. Нельзя ставить телегу впереди лошади.

Все мы сейчас видим, что происходит с ГСМ. Цены на нефть упали в три раза, но даже после публичного предупреждения В.В.Путина бензин и ДТ подешевели всего на 50 копеек. Оказавшись в таких "ценовых ножницах", мы прекратили работать. Федеральная "ростовская" трасса сегодня пуста. Деньги, брошенные правительством в банки для поддержания экономики, не сработали, закупка продукции остановилась, отсрочки в платежах за уже вывезенную продукцию подходят к четырем неделям, денег нет, конец года, нужно платить налоги, рассчитываться с банком и другими предприятиями, нужно платить зарплату рабочим, а продавать продукцию по существующим ценам нельзя. И даже если завтра привести их в порядок, мы всё равно до конца года свои проблемы не решим, для этого нужно время. Что же делать в сложившейся ситуации?

Уверен, без вмешательства правительства выхода из ситуации нет. Мы считаем, что правительство должно:

– объявить форс-мажор по с/х кредитам и дать распоряжение банкам пролонгировать долги.

– используя кредитную передышку, навести порядок в ценообразовании на с#92;х продукцию, и дать возможность с#92;х предприятиям без паники и спешки рассчитаться с долгами.

– обеспечить переход на плановое ценообразование в с#92;х производстве.

Для этой работы декабрь и январь – самое лучшее время, чтобы в феврале заключить договора на реализацию продукции уже по плановым ценам (пока договора у нас заключаются по ценам на момент сделки). Иначе российское село уже не спасти.

Автор – глава фермерского хозяйства Ростовской области

Евгений Головин МИФ О КОМФОРТЕ

СТАРЫЙ МИР отличался полярностью: роскошь – нищета. Комфорта в современном смысле не знали. Можно по-разному организовать тепло, мягкость, уют, скорость передвижения и прочие необходимые элементы комфорта. Надеть соболя, дорогую кожу, бархат; украсить пальцы драгоценными камнями; купаться в мраморном бассейне, усыпанном редкими цветами, населенном экзотическими рыбами и птицами; ездить в хрустальном экипаже, наслаждаясь удивительными играми солнечного света, подобно мадам Помпадур. Недурной пример роскоши дан в «Трех мушкетерах» Александра Дюма: герцог Бекингэм идет к французскому королю, раздраженно срывая перчатки, обшитые редким жемчугом – жемчужины сыплются на паркет из розового дерева. «Мне удалось парочку подобрать, и я их продал по пятьдесят пистолей», – похвастался Портос.

Это надо иметь или… подобрать, или нырять в море.

Весьма ограниченное число "сильных мира сего" и множество "малых сих". Христианство, акцентируя амбивалентность нищих и богатых, добродетели и порока, милосердия и скупости, хижин и дворцов, объявило вопиющим такое положение дел. В отличие от античности, душа трактовалась объединенной с телом, слитой с телом, живущей с телом одними интересами. Душа и тело воспитываются взаимно и согласно. Нельзя требовать от мягкого, ленивого, бессильного тела мужественной, требовательной, закаленной души. Христианство хочет отделить душу от тела, но задача эта очень непроста. Богатство не отпускает душу из своего плена; лохмотья, голод и язвы порождают зависть, возмущение и революцию, забирая душу в тиски. Памятуя о природном равенстве людей, необходимо добиться срединного результата – более или менее равного материального положения, которое избавит душу от телесного рабства и отпустит в "свободное плаванье" – иначе христианское воспитание, кроме лицемерия и ненависти, никаких плодов не принесет. Ни богатых, ни бедных, но равных надобно христианству для исполнения первичной задачи. Люди должны пребывать в изначально одинаковых условиях. Ни богатство, ни бедность, но элементарный комфорт может усмирить тело и открыть душу живоносным лучам христианского солнца. Эти лучи дают единственно светлое решение: распределить богатство поровну и, тем самым, искоренить нищету. Но есть и другое, еще более достойное Соломона решение: земля не имеет души, ее можно беспощадно эксплуатировать. Правильная эксплуатация земли навеки избавит человека от нищеты.

И поднялась над горизонтом звезда меланхолии – Сатурн с циркулем и угломером, которые обеспечили равенству его хищные синонимы: одинаковость, стандарт, шаблон. Оказалось, что без них комфорта не создать. Оказалось, что трамвай стоит намного дороже хрустальной кареты мадам Помпадур. Циркуль и угломер потянули за собой точность, внимательность, серьезность, постепенно породившие иное отношение к жизни.

Комфорт – это серьёзно, очень серьёзно. Правда, в истории комфорта случались и курьёзы. Иван Никифорович, у Гоголя, любил ставить в речку стол с самоваром и, сидя в воде в голом виде, наслаждаться чаепитием. В рассказе Лескова немецкий инженер устроился в Россию по контракту и, понятно, нашёл русские порядки варварскими. Ему приходилось часто разъезжать по деревням в простой телеге. Смышленый немец привязал на телегу железное кресло и путешествовал с некоторым комфортом, скатываясь время от времени в болото или в овраг. За любовь к композитору Гайдну крестьяне прозвали его "гадиной", а после усовершенствования телеги дали высокое имя "мордовского бога".

Но это всё курьёзы, анекдоты. Чаепитие в речке, железное кресло, привязанное на телегу, – это, по крайности, оригинально. Если мы зайдем, к примеру, в музей мебели или музыкальных инструментов, то поразимся своеобразию каждого экспоната. Вычурность, пышность, изысканная капризность изгибов, обилие золота и драгоценных камней, прециозные сценки великих живописцев, украшающие кушетки, козетки, клавесины, спинеты, виолы… поражают глаза и уводят душу далеко от повседневной ординарности. Роскошь как полное торжество дискомфорта. Мебель и музыкальные ннструменты для избранных.

НО ХРИСТИАНСТВО предпочитает избранным малых сих. Для умиротворения малых сих необходимы элементарные удобства и сытость. Это потребовало радикального изменения общества. Комфорта не добиться без постоянного развития техники и коллективного труда. Причем это не обычная необходимая работа, как бывало в старину. Это кропотливый, тяжелый, ежедневный, многочасовой, доходящий до непосильности труд, однообразный до остервенения в силу растущей специализации. Христианство и не подозревало немыслимости поставленной задачи – слегка переориентировав нравственность в сторону справедливости и милосердия, равно распределить плоды коллективного труда и, таким образом, облегчить жизнь телу и освободить душу. Низшие уровни грубой силой всегда превосходят высшие. Тело покорило душу, притянуло её к себе, навязало свои интересы, радости и печали и, в конце концов, ассимилировало так, что самоё понятие о душе растворилось в телесной эмоциональности.

Аналогичную роль сыграла душа по отношению к духу. Он утратил свою спиритуальность, свой "умный огонь, интеллектуальную интуицию, гармонию Гермеса и Гестии", затребовав свою долю комфорта, которая выражалась в создании удобных условий для умственной работы, то есть для рациональных расчетов. Лишенный божественного огня, дух обрел демоническое пламя Тифона, который разрушает и губит свою мать Гею в отместку за поражение от Зевса и Аполлона.

Задача показалась поначалу сравнительно простой. Потратить дорогостоющую роскошь на приобретение "орудий и средств производства", производить вместо шелка и бархата много дешевых тканей, вместо мебели из драгоценных пород дерева – много дешевых столов и стульев, заменить изысканную еду простой и сытной пищей, и главное – обеспечить население нормальным освещением, водой и транспортом. Но для решения этих скромных проблем оказалось недостаточно ручного труда. Необходимость в машинах стала очевидной. Ручной труд индивидуален и требует в иных случаях высокого мастерства. Общество нуждалось преимущественно в количестве и потом уже в качестве продукции. Работникам-одиночкам или небольшим мастерским, во-первых, это было не под силу, а во-вторых, не давало никакого удовлетворения. Каменщик нуждался в дорогом камне, приятном для выделки и резьбы, мастер по дереву или портной требовали материалов высокого качества. Переход в восемнадцатом веке от индивидуальности к стандарту, замена ручного шитья ткацким станком, дров – углем, облегчения труда строителя примитивными механизмами отнюдь не обрадовало население. Но это были только первые шаги. Расчетливая агрессия, которая заменила "интеллектуальную интуицию", требовала новых видов энергии и полной свободы изобретательской мысли. Паровозы и пароходы стали конкурировать с парусниками и экипажами. Началась зксплуатация планеты в широких масштабах. Землю взломали шахтами и каменоломнями, пламя Тифона взбунтовалось в металлургических печах, огромные города воздвиглись, вытеснив деревни, степи и леса. Люди поначалу растерялись, ощутив одиночество среди четырех космических стихий: умственное усилие вместо божьей помощи; ни ангелов-хранителей, ни благостного утешения церкви, в случае беды, ни достойных проповедников, объяснивших бы позитивность новой ситуации. Церковь сама пришла в колебание, ибо христианские призывы достигли обратного результата: облегчение жизни, замена роскоши для немногих скромным комфортом для большинства сплотило тело, душу и дух в чудовищное единство под безусловным диктатом тела. Христианство уступило вере в бесконечный прогресс и диким социальным утопиям.

МЫ УПОМЯНУЛИ, что трамвай стоит дороже хрустальной кареты мадам Помпадур. Трамвай – массовое средство передвижения, для его производства необходим труд сотен и тысяч металлургов, инженеров, электриков, чернорабочих и, самое главное, солидный бюрократический аппарат. Если бы какому-нибудь эксцентрику вздумалось ездить на собственном трамвае, беда была бы не столь велика и не случился бы социальный переворот. Но эпоха блаженных бездельников, неторопливых мечтателей, небольших цеховых объединений кончилась, люди образовали рабочую массу, подчиненную принудительному графику, массу, зависимую от быстрых и вместительных средств передвижения. Поезда, пароходы, автобусы, троллейбусы – всё это требовало невероятного количества энергии, машин и рабочих рук. Обогатило ли это человека, сделало ли его счастливей и свободней? Ни в коей мере. Нищета потеряла свою живописную панораму, богатство прикрыло свою роскошь, люди превратились в организованную толпу, в однообразную серую массу, выползающую из мглистого тумана и пропадающую в нем. Кажется, что население увеличивается сообразно невероятному увеличению количества механизмов, а не благодаря естественным законам, лучшим условиям жизни и успехам медицины. Ведь люди не стали лучше питаться и меньше болеть. Напротив. Пища медленно и верно заменяется суррогатами, пропагандируются чудо-витамины, фармакология каждый день изобретает новые лекарства. Но при этом воздух и вода безнадежно отравлены, а земля родит с помощью химических стимуляторов. Если раньше люди, растения и звери жили привольно и земля охотно их кормила и поила, сейчас положение резко изменилось: люди вынуждены терзать негостеприимную, маленькую планету, чтобы не только кормиться, но и вырывать из нее необходимые на их взгляд ингредиенты.

Еще в восемнадцатом веке земля была бесконечна, земные ресурсы бесконечны, реки, моря и океаны были полны рыбы: только ленивцы, бездельники да философы не могли или не хотели приложить минимум труда для пропитания. Но когда население стало увеличиваться чуть ли не в геометрической прогрессии, а города непомерно расти, только оригиналы предпочли остаться в бедных непрестижных деревнях, занимаясь тяжелым и скучным крестьянским трудом. Большинству отравил душу яд комфорта и жалких развлечений. Они решили в пользу стереотипа. Стандартные стулья и диваны, щи без тараканов, общекультурные выпивки, походы в цирк, варьете и казино. Затем радио и кинематограф. Конкретные переживания незаметно сменились искусственными, фальшивыми, призрачными настолько, что в нашем тенеобразном существовании мы давно забыли о реальной жизни – о ней только напоминают бедствия, катастрофы и смерть. Но о последней думают мало, разве только на поминках. Потом вновь, очертя голову, кидаются в круг дешевых развлечений. Жить стало привлекательно и дешёво.

Фикция благополучия, видимая дешевизна. На самом деле эта фикция жизни удорожилась во много раз. Вроде бы слушать радио, посещать кино или кафе не представляет особой дороговизны. Но если учесть огромное количество персонала, обслуживающего эти "точки", на секунду станет не по себе. А сколько людей занято практическими нуждами огромных городов, сколько стражей порядка! Но нет причин для беспокойства, ибо люди неисчислимы, как песчинки в пустыне Сахара. Войны, концлагеря, тюрьмы, авто и авиакатастрофы, переполненные больницы только способствуют увеличению населения. Отсюда лицемерная скорбь, с которой хоронят усопших великих ученых, политических деятелей, артистов. От нас уходят великие, незаменимые, единственные, без них жизнь оскудеет. Но "подсознательно" каждый чувствует: на смену явятся сотни других, столь же значительных и необходимых.

Это также своеобразный комфорт стереотипа. Моцарт, Бетховен, Кант, Гегель были редки, как художественно сработанные клавесины, и теперь по праву превратились в памятники или заняли почетные места в музеях живописи или восковых фигур. Сейчас всякий признает их величие и тут же забывает, как сфинксов и пирамиды. Слишком уж тороплива жизнь, слишком уж много бессмертных, слишком уж много великих творений. Когда-то Генрих Гейне плакал в Лувре над статуей Венеры Милосской. Ныне, в эпоху комфорта, ему предоставили бы множество фотоснимков или кинокадров упомянутой Венеры и он, услаждая свою сентиментальность, не тратил бы денег на поездку в Париж.

Комфорт – прежде всего метод размножения копий всего и вся. Земля бесконечна, небо бесконечно, каждая вещь бесконечна. В своих копиях, разумеется. Дракон Тифон внушил мысль об аэропланах, ракетах и метро. Казалось бы, благодать для катастроф. И они случаются, вполне регулярно случаются, о них передают по радио и телевидению, объявляют "день национального траура", показывают угрюмые массы на митингах и кладбищах – и забывают на следующий день. Затем спокойно развлекаются фильмами, забитыми убийствами, пожарами, ужасающими "доисторическими" монстрами и зловещими пришельцами. Когда это надоедает, переключают программу и хохочут над комедией или мультипликацией.

Страх утрачивает свое магическое действие. Атомную войну или многочисленных жертв пандемий можно равным образом разглядывать на экране. Наступает торжество "общей теории относительности". Франциск Ассизский и Джек Потрошитель мало чем отличаются друг от друга. Право и бесправие, милосердие и жестокость, справедливость и алчность, гений и злодейство, дети и взрослые, мужчины и женщины – всё это тяготеет к одинаковости. Пламя костра Жанны д» Арк и отравительницы Дарю одинакого цвета. Это не утопия в духе Замятина или Хаксли. Это современная сиюминутная жизнь-смерть.