Текст книги "Место, которое есть"

Автор книги: Заур Караев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

– Умно, Ид! Ты догадливый парень. – с легкой нотой радости в голосе сказал доктор. – А имя того человека было названо?

– Да. По-моему, его называли Эрнст Помт.

– Эрнст Помт… – его губы повторили за мной, а потом он замолчал и принял такой вид, будто мозг его вот-вот разорвется, силясь что-то вспомнить. Через десяток секунд Ипполит посмотрел на меня и сказала:

– Кажется, я знаю этого человека. Некий Помт работал со мной в «Будущем за технологиями».

– О! Да мы с тобой везунчики! – продекламировал я с наигранным восторгом в голосе.

– Что ты имеешь ввиду? – произнес недоумевающе бывший коллега четвертованного.

– Ну, много совпадений просто. Я, вот, «мадам Киру» отыскал, присутствие яйцеклеток внутри которой вызвало немалый восторг у тебя. Ты недавно говорил, что это великая удача. А ты, оказывается, был некогда товарищем Эрнста Помта, человека, которого я видел сегодня очищенным. Знаешь, а ведь меня очень заинтересовала его фигура: как-никак не каждый день людей на площади шинкуют, да и словечками каким-то помпезными он разбрасывался там.

– Как-то слишком весело ты говоришь, хотя событие из ряду вон… – заметил собеседник.

– Это все напускное, – вымолвил мои уста: мне и в самом деле была характерна такая неприятная черта – когда доводится испытывать глубокие внутренние потрясения, то я всегда стараюсь внешне держаться абсолютно спокойным, от этого порой и доходит до того, что в глазах собеседников Ид Буррый предстает в роли мерзкого циника, впрочем, и этому способу не всегда удавалось сковывать мою эмоциональность.

– Как там говорится – наряд и мишура! – продолжал я. – Вот так и у меня, друг мой. Ну да и Бог со мной. Давай, рассказывай о человеке этом загадочном. Он тоже был поражен той же проказой, что и ты?

– Не понял…

– Ну, он тоже раздумывал о том, как бы отмотать историю лет на семьсот назад, когда человек был именно человеком, а не хаотично сложенным куском мяса.

– Не знаю, Ид. – уставившись в пол, со вздохом начал повествовать Ипполит. – Об этом он мне ничего не говорил. Все это, конечно, печалило его, да и какого ученого может не печалить нынешнее состояние мира? Разве что идиота. Но Помт был не таков как я – романтической мечтательности в нем было больше, она им только и двигала. Друзьями близкими мы с ним не были, но по работе часто приходилось пересекаться. Он работал, кажется, в отделе по созданию новых материалов для протезов, а я в отделе по модифицированию старых моделей. Познакомились мы в тот момент, когда я заметил, что для разработанной мной новой модели не совсем подходят те сплавы, что поступали из его отдела. Сошлись по профессиональным причинам, как говорится, ну и как-то приятны друг другу стали. Начали вместе иногда бары посещать да о жизни толковать… Ненависти в нем, скажу я честно тебе, никогда не видел – ругать ругал он правительство, да вот только допускал справедливость нахождения у власти нынешних глав. Но не смотря на это, он все же снисходил до того, чтоб винить их, но вменял им всегда что-то казавшееся мне крайне странным… В общем, общаться нам было суждено пару месяцев, за которые сблизились мы, конечно, но не то, чтоб очень сильно. Ну, а потом он пропал – его арестовали. Видать, до сегодняшнего дня он и был в остроге.

– А за что его арестовали-то?

– За то, что он, якобы, участвовал в создании опасных для жизни материалов, послуживших основой для огромного количества протезов, но это все – бред.

– А настоящая причина тебе известна?

– Мне кажется, что да. Почти в самом начале нашего знакомства он поделился со мной информацией о том, что пишет какую-то книгу. Я поначалу серьезно не отнесся, но когда он почти законченный вариант предоставил мне через два дня, взялся все же почитать. Затянуло. Там было много вещей показавшихся просто великолепными, и это при том что мне не очень-то и нравится художественная литература. Я, полный восхищения, опрометчиво посоветовал ему издать самостоятельно пару сотен экземпляров. Помт мой совет услышал, и последовал ему. Через месяц его книга под названием «Манящая земля благодатная» была на руках почти у каждого сотрудника его отдела. Все хвалили, что, конечно, меня не удивило, но по роковому стечению обстоятельств кто-то из руководства тоже прочел этот роман. Кончилось тем, что его арестовали через некоторое время.

– Из-за книги? – немного удивленно спросил я. Разве так бывает? Конечно, все слышали эти байки, что на древних могло оказывать сильно влияние искусство, от того-то власть имущие очень любили прибегать к цензуре, если же эта штука не помогала, то автора зловредного творения начинали всячески травить, и иногда все кончалось тюрьмой или убийством. Но разве сегодня возможно такое? Чем опасен мечтательный выдумщик, выросший в среде становящихся из года в года все менее и менее человечными уродов? Впрочем, всякую потенциальную угрозу предусмотрительней предотвращать в зародыше.

– Да, из-за книги! – отвечал слегка возмущенный интонацией моего вопроса Ипполит. – Чему ты удивляешься?! В книгах бывают такие вещи, что способны заставить даже самого заурядного человека задуматься о своей роли и своем значении, что же тогда говорить о наживном – о политике и всем прочем из этого ряда?

– Ну а о чем он хоть писал-то?

– Вот этот вопрос куда более уместен, Ид! Его книга была о терраформированной Венере, ставшей новой родиной для большого числа жителей перенаселенной Земли.

– Что значит это слово? – спросил я, на самом деле приблизительно догадываясь о значении упомянутого термина.

– Терраформирование – это когда определенные космические тела делают похожими на Землю. Насыщают кислородом, наполняют водой, изменяют в соответствии с требованиями человеческого организма температуру, давление и прочие физические и химические показатели. Все это для того, чтоб земной обитатель мог спокойно там существовать. Вот, в своем романе Помт допускал, что в XXII веке люди, достигшие высокого уровня развития, решили колонизировать космос. Первым серьезным шагом на этом поприще и стала Венера. Согласно его мнению, когда с изменениями условий на этой планете было покончено, около пятисот миллионов людей покинули Землю, дабы обрести приют в пределах ее переделанной соседки.

Почему раньше мне в голову никогда не приходила подобная мысль? Нам же рассказывали, что до Войны наши предки достигли больших успехов в вопросах расширения научных границ. Ведь и в самом деле, когда-то давно могло произойти нечто подобное. Значит, не глупо допустить, что на какой-нибудь из ближайших планет сейчас есть своя цивилизация, прошлое которой не тронуто Гипербореей… там-то и живут блаженные люди.

Ипполит еще несколько минут рассказывал мне что-то о книге, но я почти ничего не слышал, так как увлекся размышлениями над поведанной мне теорией Эрнста Помта. В конце концов справедливость допущения такой возможности была мною самому же себе и доказана. Разумеется, этот факт не мог допустить того, чтоб я не поделился соображениями на данную тему со своим единственным товарищем и другом:

– Ипполит! – обратился я к доктору, и тем самым прервал продолжение его, надо сказать, уже затянувшегося монолога. – А разве не может быть так, что Помт оказался прав?

– Нет. – с какой-то слегка смутившей меня уверенностью в голосе спокойно произнес ответчик.

– Ну почему же? Ты сам мне много раз рассказывал о чуть ли не чудесных открытиях прошлого. Я помню твои истории о космосе, среди которых было много и таких, где ты восторженно расхваливал на всякий лад космических путешественников. Если они открыли для себя эту черную пучину, лишенную воздуха, то почему они не могли спустя некоторое время организовать высадку на какую-нибудь планету? Какой смысл в первооткрывании неизведанных ранее троп, если таковые никуда не приведут? – закончил я метафорическим выражением, чем был не мало доволен, потому как думал, что смогу оказать нужный мне эффект.

– Мой дорогой Ид, – начал по-отечески ласково ученый, – ты, как я вижу, тоже из разряда романтиков. Это не плохо, но порой данная твоя черта заставляет меня сомневаться в твоих умственных способностях. – Ипполит добродушно улыбнулся, давая знать, что он шутит. – Тут я, конечно, сам виноват. Прости, друг! Но знай, что не от злобы все, а спонтанно выходит. Видишь, свои минусы тоже признаю.

– Да признавай сколько угодно, – несколько грубо прервал я собеседника, что было вызвано лишь нетерпением, – только сейчас побыстрее излагай мысли свои, чтобы я мог знать, поддерживаешь ли или отрицаешь мои, равно как и Помта, аргументы.

– Ну, раз ты хочешь так, – согнав со своего лица улыбку, говорил подгоняемый мною, – то скажу тебе, что все это – глупости невероятные. Нет никаких людей на Венере, и никогда не было. Единственная обитель человечества – Земля! – с какой-то злобой чуть ли не выкрикнул говоривший. – Здесь все началось, здесь всем нам суждено и сдохнуть!

– Но почему же…

– Уже мы очень близко к этому подошли, надо чуточку подождать! – не услышав мою вставку, продолжал гневаться Ипполит. – И знаешь почему? Потому что новые миры создавать вредно! Тебе может и полезно, а вот какому-нибудь важному господину вредно. Неужели ты действительно думаешь, что сделавшие с людьми все это, позволили кому-нибудь улизнуть с этой планеты? – далее оратор продолжил излагать свою убежденность в существовании теории заговора, чем не слабо раздражал меня, но я терпел, потому как не особо хотел в ступать в пререкания, которые наверняка вылились бы в бестолковую дискуссию и порчу настроения.

– Пускай так, – говорил я, когда наконец дождался паузы в процессе словоизвержения моего товарища, – тогда ответь мне, почему арестовали Эрнста Помта, раз в книге его не была и слова правды?

– По той простой причине, что такие как ты, склонные верить в мифы, легко поддаются влиянию и любят терзать себя сомнениями… Опасен не один Помт, опасны те многие, что могли бы поверить в его выдумки. Угроза, так сказать! Ну, а всем известно, что «руки прочь от хранителей государственности»!

Версия Ипполита, пускай она и меньше мне нравится, все же достойна внимания, и точно так же заслуживает права на жизнь, как заманившие меня в сети своей привлекательностью идеи четвертованного совсем недавно человека. Но переубедить меня подобными доводами ученому не под силу, и теперь я, можно сказать, сторонник теории заселенности Венеры. Но это все и в самом деле очень попахивает романтизмом, а раз уж мне данное обстоятельство известно, значит, никакие серьезные изменения в мою жизнь внесены не будут – никто же не сможет, даже если очень сильно захочет, отправить меня к инопланетным сородичам. Нет у уродов таких технологий, да и зачем они им? С другой же стороны, очень глупо думать, что за столетия колонисты Венеры не внесли никаких изменений в свою первоначальную природу. Речь, конечно, не об эволюциях организма, но мораль, эстетика, психика, принцип социального устройства и многое прочее могло серьезно исказиться. Да и кто там будет ждать земных собратьев, связь с которыми уже очень давно потеряна, и которые сейчас так мало чего общего имеют со своими предками? Много еще причин можно придумать, так что не буду гадать, а лучше оставлю мечты о «блаженных людях» в неприкосновенности, пускай они будут усладой рассудка и души.

После этого мы еще недолго побеседовали с Ипполитом о различных вещах. Я нехотя соглашался с ним, а потом перевел разговор на Помта, который в моих глазах выглядел своего рода мучеником, крайне невинным, но значимым. Собеседник согласился с мученичеством, но значимость отвергал, сославшись на бесполезность затеи, в реализации которой сам же косвенно и поучаствовал (кстати, Ипполит себя ни в чем не винил, хотя не отрицал, что отчасти и его недальновидность, подстегнутая восхищением, повинна в четвертовании неудачливого писателя). Грустно, и спорить обо всем этом можно долго, но что получится в итоге? Ничего, потому как пустословию суждено всегда кануть в никуда, ну или оно приводит к еще более печальным последствиям. Так что мы быстро заставили себя позабыть Эрнста Помта. Когда он умрет, я обязательно скажу: «Покойся с миром! Тебе подготовили место рядом с давным-давно похороненной справедливостью, так что пускай душа твоя не печется о безруком и безногом теле, некогда ставшим ужасной клеткой для твоего охотливого до грез разума!»

Глава V

Уже как десять минут мне приходится ждать Еву. Ранее ничего подобного не случалось – мы всегда встречались в назначенные ею шесть часов вечера. Задержка никогда не превышала две-три минуты, да и то зачастую она была вызвана моим опозданием, которое Ева покорно прощала, но сама никогда не позволяла себе заставлять меня ждать хотя бы даже секунду. Какие же изменения произошли в ее сознании, что она решила отбросить свою пунктуальность как вредную привычку? Нет, я все преувеличиваю, данная особенность характерна всем влюбленным. Просто произошла какая-нибудь заминка в процессе транспортировки или нечто подобное. Что ж, стоит проявить смирение.

Последующие пятнадцать минут ожидания позволили мне зафиксировать серьезные изменения в районе Пункта транспортировки. Например, я заметил, что полицейских стало значительно больше. Данное обстоятельство заставило меня насторожиться.

И вот я вижу, как два стража порядка направляются в мою сторону. Судя по уверенной походке и их глазам, устремленным на меня, эти ребятки задумали совершить что-то совсем нехорошее. Что же мне делать? Может начать бежать, ведь явно же они ко мне не за автографами идут. Нет, эта глупая мысль, вызванная инстинктом самосохранения, так часто становится губительной для подобных мне, поэтому-то ей сейчас и не место в моей голове. Надо быть спокойным и стоять на своем месте, а когда подойдут, принять слегка растерянный вид.

– Вы является гражданином, носящим имя Ид Буррый? – спрашивает меня среднего роста коренастый детина с выдающимся далеко вперед подбородком, его же товарищ без всяких церемоний обходит меня и становится позади.

– Да, а что вас интересует? – говорю я, стараясь при этом казаться удивленным.

– Вам надлежит проследовать за нами в участок № 31. Невыполнение данного требование повлечет применение физической силы в отношении вас. – без единой эмоции произнес тот, что стоял за моей спиной.

Тут и нужно ставить точку. Разве нет? Не просто же так меня арестовывают. Раньше относительно знаменитый актер Ид Буррый был никому не нужен, и его никто не трогал. Все просто любовались вытворяемой им комедией и все. Теперь же они распознали истинное его лицо, лицо похитителя, обманщика и убийцы! Настало время для последних сцен с этим честолюбцем, возомнившим себя великолепным инструментом справедливости. Ну что ж, мой долг привел меня к этому, значит, надо принять судьбу. Иди, Ид, за этими полицейскими и встречай удел свой.

Вскоре после встречи со своими новыми знакомыми я очутился в одной из комнат отделения № 31. В помещении, ставшим моей обителью на неопределенный срок, не было ничего, кроме тусклой лампы и металлической трубы, приделанной к одной из стен, – к ней-то меня и прицепили наручниками. Дали бы хоть стул что ли, а-то совсем как-то по-издевательски, неужто уже настолько сильно они убеждены в моей преступной мерзости, что аж относятся как к животному? Впрочем, эта не такая уж и серьезная проблема: сяду на пол в конце концов, благо, что длина наручников позволяет мне выполнить все требуемые для этого действия маневры.

Да и нужно бы, наверное, о других вещах задуматься. Надо начать нервничать, бояться за свою жизнь, молиться Богу и просить у Него прощения или освобождения. Кажется, все это без особого участия моего сознания должно приходить, да что-то запаздывает. Сейчас же я испытываю почему-то только скуку. От этого и берусь рассматривать странного цвета грязь в одном из углов комнаты и раздумываю над тем, как бы поудобнее усесться – в позе лотоса или как-нибудь иначе. Наверное глупо так себя вести, да и вообще странно почему я не дрожу весь как осиновый лист, хотя при встрече с теми ребятками в форме внутри меня нечто говорило, что грозит опасность. Да и раньше мне всегда представлялось очень страшным положение узника, пойманного за большой ряд тяжких преступлений. В чем тогда сейчас дело? Может, я просто сделал лучший выбор в данном положении – просто взял и смирился. Говорят, что именно так поступают великие мужи, преследуемые несправедливыми. Да нет! Великий муж не подумал бы об этом, потому как это равноценно самовосхвалению. Значит, все от тщеславных помыслов, давным-давно ставших частью моего подсознания. Видать, последнее вне моего ведения и понукало меня делать то одного, то другое, а я тем временем тешился мыслью о своей важности и чуть ли не богоизбранности.

До чего же все это утомительно… Ах, лучше вытянуть ноги, а спиной опереться о стену и попробовать заснуть, да, вот, ложе негоже! Волей-неволей придется блуждать меж обрывками мыслей, ведь, это естественное состояние человека, не знающего себе места. Вспомню Еву и сладость ее губ, вспомню прекрасные изгибы ее тела и приятные запахи, исходящие от него… Я вдруг сильно возжелал ее, жаль, что никто не приведет эту неземную красавицу сюда, чтобы я в последний раз смог насладиться ею. Интересно, а где она сейчас находится? Теперь стало известно, почему мне не удалось встретить ее у Пункта транспортировки, но неизвестно, какими способами ее удержали от поездки. Возможно, Ева и вовсе не знает о том, что со мною произошло, а может, ей сказали обо мне, или она сама догадалась каким-то образом, где-то что-то подслушав, где-то что-то разведав. Не существенно. А что же Ипполит? Коснется ли его мое задержание? Выведают ли о нем что-нибудь господа жандармы? Я-то точно ни о ком ничего не скажу, но есть вероятность, что напарника моего по преступлениям могут найти и без меня. Будет, что будет… А как теперь будут на съемках недавно начатого фильма без меня обходиться? Я же главный герой и под меня написан тот, как говорит теперь уже и режиссер, «сюрреалистичный» сценарий. Да ладно, найдут другого урода, который не хуже меня со всем справится, ведь способность вживаться в роль сегодня не очень-то и нужна, ну, во всяком случая мне она не требовалась: не слишком адекватны сегодня критерии подбора актеров.

Минуло не менее трех часов, а я по-прежнему сижу на полу и скучаю; никто так и не зашел в эту комнату. Видать они хотят, чтоб мои конечности начали испытывать очень серьезные дискомфорт от отека, и уж потом им заблагорассудится начать расспросы. Если так, то уже самое время начинать, потому как правая нога уже, мне кажется, стала весить в два раза больше.

Не знаю, услышаны ли были кем-то мои причитания насчет отеков, но так случилось, что через пару минут в мою камеру вошел полицейский. Он посмотрел на меня, а потом подошел к центру комнату и поставил возле себя стул, который до этого держал в руках. Я подумал, что пришел мой допросчик, но этот человек, пробыв рядом со мною не больше десяти секунд, скрылся. Значит это принесенное сиденье, находящееся в паре метров от меня, предназначается кому-то другому. Кому же? Вот это уже интереснее! Стоит действиям только начаться, как они сразу же увлекают тебя. Таким должен быть театр, такой должна быть жизнь.

Дверь открывается, и вот вносит одну из своих ног в мою камеру тот, кому выпала честь допрашивать Ида Буррого. Я с нетерпением хочу увидеть его лицо, дабы запечатлеть, и тут происходит нечто, заставившее меня даже слегка растеряться, впрочем, только от восторга. Этим самым лицом оказалось лицо Кита Лера.

Он зашел, постоял некоторое время возле входа, затем, к большому моему удивлению, улыбнулся, и подошел к стулу, на который водрузил свое тело. Поначалу лейтенант сидел молча и просто смотрел на меня своими серыми глазами. Решив последовать его примеру, я тоже взялся изучать внешность находившегося напротив человека. На самом-то деле жалкое зрелище представляет собой этот персонаж. Я-то урод, но все же человек, а он кто таков? Какой-то жалкий клон, который обязан своим существованием желанию государей укрепить за счет нового сотрудника полицейский аппарат Объединенных городов. Разве можно его назвать создание Божьим, даже если использовать это словосочетание в переносном смысле? Нет ни отца, ни матери, значит, и он никогда не был полноценным ребенком – пустышка, образованная при помощи пары пробирок и инкубатора, или почти идеальная копия какого-то давно умершего человека. Не может же человек быть искусственным в конце концов?

Размышления над ничтожностью происхождения Кита Лера натолкнуло меня на думы иного характера. Интересно мне стало, почему наши руководители, сумевшие сохранить технику клонирования человека, не имеют в своем распоряжении другие научные средства. Со многими из них им было бы сподручнее управляться со своими подданными. Умей они, например, вылечивать современных людей от этих столь разнообразных увечий, то вся государственность строилась бы уже несколько иначе. На заводах, в госучреждениях и во всех прочих местах можно было бы при посредничестве присланных глашатаев объявлять, что трудящийся сверх нормы имеет шансы на излечение. Тогда бы уроды трудились не щадя живота и головы своих, а это значит, что производственные показатели быстро поползли бы вверх. Можно еще что-нибудь придумать, да толку от этого? Лучше буду с пустой головой сидеть на полу и смотреть в глаза жадно изучающему меня Леру.

– Как вы себя чувствует? – с каким-то обычно нехарактерным для полицейских задором спрашивает вдруг он.

– Не так уж и плохо, – весьма спокойно отвечаю я, давая знать, что психика моя ни черта не пошатнулась от пребывание в роли узника, – но стало бы намного лучше, если бы мне объяснили, по какой причине меня арестовали.

– Господин Буррый, давайте оставим эти дурацкие прелюдии. – улыбнувшись заговорил лейтенант. – Лучше бы сразу перейти к делу.

– Да плевать я хотел на твои дела! – с наигранной злобой воскликнул я, хотя, по правде говоря, внутри меня и в самом деле начинало происходить некое эмоциональное брожение, которому, правда, суждено завершиться ничем.

– О! – произнес Лер, а после усмехнулся. – Не такой уж и плохой актер вы, оказывается. – как же умело он меня задел, будто заранее знал на что надо надавить: сейчас почему-то неприятно было слышать нечто подобное. – Но, скажу вам по секрету, сейчас роль режиссера отведена мне. Хотите, не хотите, а под мою дудку плясать вам придется. Ну что ж, приступим? Или вы продолжаете ломать комедию, тогда как ставим мы драму?

– Я смотрю, метафоры у тебя на все случаи жизни найдутся. Не думал, что подделка человека способна на нечто подобное. Скажи мне, кукла, кто же тебя такому научил? – язвительно выпалил я.

– Отличный ход! Намек на происхождение, оскорбление чувств, отображение негативного отношения к клонам – все это особо ценно для меня, но время сейчас не очень подходящее для разговоров на данную тему. Может как-нибудь потом, когда вы будет блаженно коротать вечера в пансионате для очищенных, я и зайду к вам, что бы обсудить все эти сложные с точки зрения морали вопросы, но а пока нам надо потолковать об… сейчас, одну секунду, – он взял в руки папку, которая до этого все время лежала у него на коленях, и вытащил оттуда какой-то листик, а затем бегло пробежал глазами по поверхности последнего, – ага, вот! Кира Лязем. Расскажите мне о ней.

Он говорил о той некрасивой карлице, что сейчас находится в подвале моего дома в приятной компании дорогого доктора, если, конечно, последнего еще не допрашивают в какой-нибудь из соседних комнат. Теперь-то я окончательно избавился от сомнений насчет истинной причины моего ареста. Никаких ошибок ищейки не совершили. Интересно, как они узнали обо всем, тогда как раньше им не удавалось? Ладно, тут можно все объяснить слежкой, но на второй вопрос такого простого ответа не найти – коли уж я был уличен правоохранителями в преступной деятельности, то почему же меня сразу не схватили, а позволили доставить жертву домой и сделать невесть что? Странно все, ну да ладно.

Как же действовать сейчас? Просто сидеть и молчать, оставляя без ответа обращения Кита Лера? Или же лучше претвориться подавленным и начать давать фальшивые показания? Нет, лучше быть малословным и позволять себе говорить лишь не по делу. Кажется, при таком раскладе нет никаких шансов даже случайно проговориться.

Терпению Кита Лера можно позавидовать – около часа безуспешно пытался выведать у меня хотя бы крупицу информации о похищенной мной неделю назад женщине. Он говорил, что вероятность нахождения ее в моем доме сейчас не высока, а все потому, что предположение об убийстве очень манило его к себе. Когда лейтенант делился этими своим взглядами, то будто невзначай упомянул Марию Йамаду и какого-то «маскарадного маньяка». Видимо, это было испытанием для моего спокойствия и попыткой выставить меня обвиняемым и в этом деле, но мускулам на лице дрожать я не позволили, так что, думается, каких-то конкретных выводах о моем участии в убийстве сумасшедшей Лер не сделал.

Когда тщетность потуг выдавить из меня сведения о судьбе Лязем стала очевидной, допросчик сказал «Ладно», а потом принялся задавать мне вопросы по моей биографии. Тут не было смысла молчать и лгать, и поэтому-то я и рассказал о себе. Ид Буррый, родился 27 плювиоза, 28 лет. Об отце ничего не знаю, мать же умерла, когда мне был год отроду. Впоследствии сдан в детский приют «Цветущие маки», где получил образование. В будущем благодаря оригинальной внешности был рекомендован режиссеру Шломо Амиму директором моей богадельни. Карьера задалась, и я быстро стал одним из наиболее востребованных актеров государства. Вот и все.

Когда я закончил, в комнату заглянул тот полицейский, что заносил стул. Он жестом подозвал Кита Лера, они переговорили, а потом вдвоем скрылись за дверью. Одиночество продлилось не менее двадцати минут, спустя которые мне пришлось вновь обрести недавно утраченного собеседника, только на сей раз он не был весел и задорен, а выглядел озабоченным.

Причины такой перемены стали известными мне достаточно быстро – стоило лейтенанту только заговорить. Сам я не мало удивлялся говоримому им, так как все это было поистине странным. Он, читая из каких-то ветхих на вид бумажек, рассказывал совсем неизвестную мне историю какого-то Ида Буррого, родившегося со мной в один день. Мать этого несчастного умерла при странных обстоятельствах спустя несколько недель после родов. Звали ее Фина Креоль. Отец же его через день после смерти роженицы пропал без вести в момент взрыва на одном из секторов завода В16 центра «Будущее за технологиями», предположительно погиб. Имя исчезнувшего – Ипполит Рад. Остальные детали этой жизни совпадали с моей историей.

В общем-то, сомнений нет в том, что мы рассказывали об одном человеке, только основываясь на разных источниках. Я все свои знания о родителях подчерпнул из уст главы моего детдома, а Кит Лер – из каких-то, судя по всему, архивных бумаг. Его правда имеет больше шансов на то, что бы быть истиной, тогда как моя не выдерживает никакой критики. Значит, теперь мне нужно знать нового себя? Поменять представление о всей своей жизни, почувствовать себя обманутым и преданным? А может, все эти полицаи ждут, что я сейчас расплачусь, будучи потрясенным новыми сведениями из своей жизни, и начну рассказывать все подряд? Если таков их расчет, то мои уста прошепчут лишь «браво!», ибо номер и в самом деле мог получиться. Однако, такими трюками меня не выбить из колеи, потому как чересчур великолепно такое изобретение, как разум, и плевать на то, что вручено оно уроду! Им-то и будут скованны те жалкие чувства, которые могли бы уничтожить все мужество во мне сейчас. Отныне непреклонность сопутствует мне.

Но к великому моему удивлению, решимость эта мне в процессе обороны от нападок Лера совсем не понадобилась, так как никакой атаки не предвиделось. И виною всему был тот же полицейский, что ранее уже позволял себе прерывать допрос. Он подозвал к себе своего коллегу, после чего они вдвоем покинули мою камеру. Но наедине с самим собой мне было суждено оставаться недолго – двери вновь открылись, дабы предоставить возможность новому посетителю оказаться предо мною.

Очередное знакомое лицо соизволило навестить арестованного всего несколько часов назад человека. Неужели я настолько важен? Прислали сначала зачем-то именно Кита Лера. Ну тут, видать, полагали, что мне принадлежала затея с развозом трупов женщин. Но другого уразуметь совсем не могу – почему сейчас я вынужден разглядывать черные широкие одеяния одного очень весомого государственного деятеля? Речь о наводящем ужас на все живое Иоанне Ларватусе. Неужели связано это с моим ремеслом? Не помнится, чтобы актеры, пускай даже очень знаменитые, в Объединенных городах почитались как особо важные персоны. Так зачем же главе судебной ветви власти приходить к клоуну в камеру? Кажется, я знаю ответ – он чего-то хочет от меня.

Судья подходит к стулу, смотрит на него, но садиться не торопится. Он достает из кармана матерчатый платок, расстилает последний на сидении, и лишь после этого колени почтенного старца подгибаются, а зад соприкасается с поверхностью стула.

– Приветствую тебя! – произносит мой очередной товарищ по беседе. – Не отвечай, мне этого не нужно. Вижу по глазам твоим, что ты не испуган, хотя тебе известны некоторые стороны моей натуры. Знаю, видел тогда тебя на площади… Ничего, друг, не впервой мне встречать таких бесстрашных. Поверь, возжелай я только заставить тебя плакать и умолять, это непременно осуществилось бы. Ты даже не представляешь какие средства имеются в моем распоряжении. А твое состряпанное при помощи силы воли бесстрашие было бы мне только на руку в подобной ситуации – мужчины, не пасующие перед лицом правосудия на первых парах, обычно непомерно горделивы, и для них большим потрясением является всякое унижение. Я скажу тебе, что наиболее действенным способом в данных случаях являются пытки с применением сексуального насилия. Например, есть специальные колючие проволочки, которые при помощи полых стержней всовываются в определенные отверстия в организме, а потом высовываются, только на сей раз все обходится без участия посторонних предметов. Это лишь одно средство, а таких – уйма. Есть специальные люди, которые на выдумки горазды. Очень помогает, знаешь ли, в моем деле. – Ларватус улыбнулся, а после сотворил подобие добродушной гримасы. – Но ты не беспокойся, тебя подвергать этому я не желаю.