Текст книги "Место, которое есть"

Автор книги: Заур Караев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Отец Евы оказался не настолько дураком, как можно было предполагать ранее. Он, видимо, быстро распознал причину, по которой его дочурка то и дело норовит попасть в мой город. Да и в конце концов, не подозрительно ли выглядит привязанность полноценной к какому-то вшивому актеришке из числа недоделков? Не просто же так она кинулась вымаливать свободу для него, когда Ларватус схватил его и бросил в пустую камеру. Ну, я бы догадался сразу, что что-то между ней и Буррым есть – какие-то связи не очень определенного характера.

Марптон, представляется, тоже умом до сего дошел, раз уж очередной приезд Евы из Зоны 15.2 не совершился по тому сценарию, который сопутствовал нескольким предыдущим ее прибытиям. Теперь он привязал к ней двух полицейских, которым строго-настрого было приказано не покидать, даже если девушка само того попросит, объект своей опеки. Вместо привычной Виктории, являвшейся с момента начала моей опалы надежной доставщицей Евы в район Шахт, на сей раз были клоны. Я узнал об этом, когда прибыл к Пункту транспортировки в 10 часов вечера. Мне хотелось посмотреть на то, как девушки будут теряться от соглядатаев, но так оказалось, что шоу сегодня отменили, взамен него будет другое, участникам которого предстоит полагаться на импровизацию. Что ж! придется и мне внести свою лепту… Надо же как-то избавить прекрасную принцессу от бесчувственных преследователей, только и знающих о том, как бы лучше выполнить приказ своих господарей.

Я проследил за ними, и почему-то на душе стало чуточку легче, когда глаза мои увидели, как заходят они в «Мир кровавого туза». Ева, сама того не зная, несколько помогла мне, выбрав посиделки в качестве времяпрепровождения – пока они там, у меня есть время что-нибудь придумать.

Для начала надо избавиться от этой парочки в форме, но никак нельзя забывать об их коллегах, которые обычно играют втемную. А забавно ведь получается – эти последние и в самом деле недоумки, раз дважды им удалось упустить бегущую ко мне на свидание незрячую: в противном случае меня бы уже поймали. Кажется, в интересах правительства внести в законодательство некоторые изменения, предусматривающие новые методы выведения клонов – генетическое прививание шпионских навыков. Впрочем, зачем сдались сегодня эти самые шпионы? Разве что для таких экстраординарных случаев, как мой.

Первым делом я осмотрел территорию и, уподобившись военному стратегу былых времен, прикинул как воспользоваться всеми ее преимуществами и как минимизировать влияние фактора недостатков.

За баром, как это бывает почти всякий вечер, устраивались бои безруких. Зрителей, участников и распорядителей в общей сложности собралось человек сорок, что, если подумать, не так уж и мало. Передо мною это величественное зрелище предстало, когда я на своей коляске, помогавшей мне в очередной раз прикидываться безногим, проехал по проходу, который образовывают здание «Туза» и рядом находящееся строение, и который ведет к задним дворам – тут и творился весь кураж. Промежуток этот меж домами можно назвать большой щелью, потому как шириной он на столько узок, что пройти по нему одновременно могут лишь два человека, да и то прижавшись вплотную друг к другу. Разумеется сие мой мозг взял на заметку.

Я присоединился к веселящейся толпе, воплями реагировавшей на каждый удар ноги здоровенного детины, явно доминировавшего на импровизированном ринге. Но забавляться мне совсем не хотелось – просто в этом скопище наверняка удастся отыскать пару-тройку ребят, желающих подзаработать. Нет, тройкой тут не отделаешь, нужен десяток, а то и полтора – точно дельце выгорит.

Одному из нанятых я дал листок, на котором до этого по-быстрому написал небольшое стихотвореньице, некогда посвященное Еве. Не то чтобы, на мою долю выпало мастерство стихотворство, но иногда таким образом упражняю свой жалкий умишко. Как оказывается, сейчас мне этот мой недоталант должен подсобить – им будет подманена слепая. Человек принял бумажку, быстро взглядом пробежался по строчкам, сказал «Не дурно», а потом спросил «Что дальше?». Я объяснил, что ему следует стоять у главного входа в «Мир кровавого туза» и внимательно рассматривать покидающих заведение. Когда же его глаза увидят темноволосую девушку в зеленом платье, выходящую в компании двух полицейских, то ему надо будет начать громко читать первые строки стихотворения. После того, как он убедится, что слепая обратила на него внимание, ногам его предстоит как можно быстрее уносить его тело за угол строения, в тот узенький проход. Чтение зарифмованных строчек при этом должно продолжаться. Конечный пунктом маленького побега сего добряка станет известный задний двор, располагающийся позади бара. Как раз у окончания прохода, предваряющего попадание на этот пустырь, я, восседая на кресло-каталке, и буду поджидать своего компаньона. Остальным двенадцати ребятам, вызвавшимся соучаствовать, было приказано пока стоять за моей спиной на почтительном расстоянии и ждать оговоренного сигнала. Их марш будет преддверием занавеса, во всяком случае мне так хочется.

В общем, роли розданы, остается ждать. Пока я доволен, несмотря на то, что отдал все имевшиеся в карманах деньги – пять тысяч шестьсот каний. Ничего, невелика потеря! Ведь за эту сумму мне предстоит ввергнуть себя в пучину вечной любви, грозящей четко определить причину своего природой узаконенного существования – во любви сей родится чудесное чадо. Этого мне хватает…

Прошло много времени, а представление никак не начиналось. Я уже было начал грешить на чтеца – мол, проморгал мою возлюбленную, но потом списал долгое ожидание на то, что Ева сама специально тянет время, позволяя таким образом себе в относительном спокойствии пораскинуть мозгами и решить, как же быть. Данная гипотеза оказала правдой, и зря была подвергнута сомнению бдительность оказывавшего мне услуги человека.

Сначала я услышал, как лирическим тенором из-за угла посыпалось

«Моих мыслей, иссушенных женскими губами,

Не жажду я ни днями, ни ночами…»,

а потом увидел знакомую фигуру, приближавшуюся ко мне и продолжавшую цитировать мои стихи:

«В страхе заточенное мое Сверхчеловечное

Стремлением мечты сковывает разгул и беспечность.

Иди ко мне,

Не показывай глаз обманчивый цвет…».

И тут-то я услышал голос Евы, который спрашивал:

– Откуда это?

– Да это какой-то оборванец, – отвечал ей один из ее спутников.

– Где он находится?! – не без какой-то забавной капризности вымолвила девушка.

– За угол пошел, – отвечал тот же.

«Отведай лишь кожи моей, что на шее, вкус —

Может от боли такой я широко улыбнусь…

Да, так широко я никогда не демонстрировал свое нутро,

Дивись! Пред тобой сумасшедшей души простор!»

Продолжал громко декламировать мой соратник, подойдя вплотную ко мне, а после, как это было уговорено, просунулся в зазор, образовывавшийся стенкой и коляской, и, обойдя меня, скрылся за располагавшимся менее чем в метре от моего кресла углом; там он и остановился, не переставая при этом произносить нужные речи.

– Отведите меня к нему! – потребовала Ева. – Я хочу слушать его.

И спустя десять секунд я увидел, как по направлению ко мне двигается процессия из трех человек. Впереди шел полицейский, который за руку вел ценительницу моей поэзии, замыкал же шествие еще один страж порядка.

Теперь их от не угомоняющегося чтеца отделяют лишь десяток-другой сантиметров и безногий бородач.

– Гражданин, предоставьте дорогу! – повелительно обращается ко мне клон. Я обращаются взор на его лицо, затем чуть, на расстояние вытянутой руки, откатываюсь назад, чем наверняка усыпляю бдительность полицая. И тут я резко встаю на жутко онемевшие, но позволившие мне устоять ноги и сильно бью снизу в челюсть моего визави. Он пошатывает и в надежде не свалиться наземь опирается плечом на одну из стенок. В этот момент мои руки шарят около его пояса и за какие-то доли секунды отцепляют дубинку от ремня. Прижав локтем голову сраженного мной жандарма к кирпичной опоре, я размахиваюсь дубиной, вложенной в свободную руку, и, стараясь не задеть Еву, обрушаю мощный удар где-то в области темени второго ее охранителя. Раздался похожий на глухой треск звук, возвещавший о том, что выбранная моим глазом цель достигнута – человек в форме моментально упал и начал содрогаться в конвульсиях. Тем временем напарник издыхающего, по всей видимости оправившись от краткосрочной потери сознания, изловчился выползти из под моего локтя и занялся первым делом тем, что вцепился мне в шею. Вновь дубина оказалась в воздухе и вновь ей предстояло нанести травмы стражу порядка. Я попал куда-то в район носа, однако на сей раз удар пришелся несколько вскользь, но этого вполне хватило для того, чтоб организм мой перестал испытывать проблемы, связанные с дыханием.

Пока мы боролись, Ева, не понимая что происходит вокруг, предприняла попытку к бегству. В тот момент, когда полицейский за ее спиной рухнул, она стала пятить назад, и по этой причине ей довелось споткнуться об умирающего – прелестные ножки подкосились и тем самым опрокинули свою владелицу на спину. Слепая, начав говорить что-то нечленораздельное, быстро перевернулась и сперва на четвереньках, а после на двух ногах стала отдаляться от меня, впрочем не очень стремительно. Возможно, позволь я себе промедлить или затянуть баталию с противником, Еве бы удалось уйти от меня на расстояние, никак не располагающее по причине множества факторов к воссоединению, но сего судьбой предначертано не было.

Я позвал ее «Ева, это я, иди ко мне!». Окликнутая остановилась и повернулась в мою сторону, а я тем временем добивал все еще сопротивлявшегося бедолагу с разбитым носом и сильно кровоточащим ртом. Жертва была повержена, а ладонь Евы через мгновенье оказалась в моей руке. Ей удалось каким-то чудом не споткнуться еще раз и без происшествий пристыковаться ко мне. Я повел ее аккуратно, но очень быстро в сторону внимательно следившей за нами толпы, которую формировали нанятые мной люди. Когда мы оказались перед коляской, мешавшей нам преодолеть последних пару саженей прохода, я ногой оттолкнул ее, и она вылетела, словно пробка из бутылки, за пределы проема. Данная манипуляция была сигналом к тому, чтоб пялившееся в основном на мою спутницу сборище принялось организованной демонстрацией шествовать мимо нас и мимо валявшихся на земле полицаев. Заполнять узкую полоску пространства они стали как раз в том момент, когда нам удалось отойти на метр или полтора от выпихнутой моей ногой кресла-каталки. Мне почему-то хотелось думать, что скрытые от глаз шпионы, вряд ли будут находиться где-нибудь на задворках – не думали же они, что Ева побредет в ту сторону, а успеть переместить за ту несчастную минуту, пока была баталия, они вряд ли могли. Такой-то план. Гениального в нем немного, но зато он сработал! После всех этих действий мы побежали с Евой по задним дворам, стремясь как можно быстрее избавить свой слух от тревоживших с каждым сжатием бешено колотившегося сердца мое тело шумов, издаваемых разномастной толпой у «Мира кровавого туза».

Подумать только, я собственноручно убил человека. Убил его ради, как говорится, любви. Да, скорее всего тот бедолага преставился, иначе зачем ему валяться на земле и сокращаться, как посыпанной солью слизень? Дошел до дна, раз уж опускаться на него, так целиком и сразу. Похоже, так в моей душе все и обустроилось – смирился с новым стилем жизни я, да и никак нельзя теперь отступиться. Приходиться кормиться той кашей, что жизнь накладывает, а качество корма, как известно, очень сильно влияет на состояние организма в целом. Видать, успело эволюционировать мое нутро и сколотить себя под стать изменениям… Так что, для него нет ничего катастрофического в насилии и последующем убийстве. Зачем думать об этом, когда не испытываешь сожаления по содеянному? Этика, надо полагать, во всем повинная, а за нею следует глупый традиционализм на хромых ногах, которым в пору бы давно отвалиться – мир не подходящий!

Интересно, а какова величина греха сего? Расшиб же я голову не обычному человеку, а, можно сказать, искусственному, копии. Нам на каждому углу твердят, что ценность дубликата в десятки, а то и в тысячи раз меньше ценности оригинала. Значит получается, что хоть я и убил тварь с душою, человекоубийцей все же назвать меня нельзя… Не распинать же, в самом деле, на кресте за каждого прихлопнутого таракана! Так крестов не напасешься… Что-то и циничность у меня какая-то кривая получается, фальшивая – актерская привычка всему виной. Да и в конце концов, все эти мысли давным-давно были передуманы: наверняка человечество на заре клонировании погрязло в схизме. Одни были против и приводили свои доводы, другие приветствовали новинку. Тогда-то кто-нибудь да и изложить нечто подобное, так что мыслишки мои из разряда заурядных. Нечего сейчас им предаваться, и оттого превращаться в посредственность – плохо кончу, а мне хочется по-прежнему бороться.

Мы бежали долго, и я не обращал внимание на ее восклицания, которые раздавались всякий раз, когда моя слепая спутница ударялась о что-то или спотыкалась. Туфельки с ее премиленьких стоп были давно сняты – моя инициатива. Мне показалось, что так ей будет намного легче перемещаться, да вот только у этой затеи были некоторые неприятные последствия – кожа на ногах Евы сильно изранилось, отчего ей было с каждой минутой все сложнее и сложнее поспевать за бешенным темпом нашего побега. В итоге, она в изнеможении упала прямо на пыльную землю и, воздев к небу скорченное в плаксивой гримасе лицо, жалобно сказала:

– Я не могу больше! Не могу, Ид! – она заревела горько, а потом села и почему-то с силой порвала одну из бретелек своего платья, частично обнажив тем самым грудь, кожа которой из-за света располагавшегося недалеко фонаря отдавала красивой белизной. Картина мне показалась завораживающей и достойной того, чтоб художники рисовали ее, раз за разом совершенствуя. Спустя столетия образ сидящей на земле девицы в зеленом платье обрастет легендами, и потомки придадут некий религиозный смысл свисающему чуть ниже ключицы клочку материи, растрепанным волосам и скатывающейся по правой щеке слезе необычайно крупных размеров. Все это на фоне тусклого света, окруженного почти что всеобъемлющим мраком. Так не рисует нынче, но когда-нибудь найдется нужный художник и выдумает нечто подобное. Его будут превозносить за этот шедевр, но не сразу, а чуть погодя – скажем, лет через пятьдесят после того, как творец прикажет долго жить.

Заминка произошла не очень вовремя. Отдалились мы серьезно, но вероятность того, что нас обнаружат, сократилась все же незначительно, раз уж спустя двадцать минут всякое перемещение прекратилось: они с каждой минутой будут увеличивать зону поиска и спустя час или два нас наверняка поймают, если не раньше. Во чтобы то ни стало надо идти к Шахтам. Там нас тоже, быть может, найдут, но не так быстро, а этот факт дарит надежду на спасение. Так что восстать бы надо девушке изможденной, дабы плоду внутри нее жизнь дарована была.

– Ева, – обратился я к ней, судорожно обнимая ее, будучи разгоряченным побегом и нервозностью, – Нам надо идти. Скоро ты отдохнешь! Только скорее вставай!

– Не могу! Иди сам. – крикнула она, а после опустила до этого на миг прижавшуюся к лицу ладонь на землю и угодила в маленькое кровяное пятно, образованное ранами на ее ногах. – Ид, я не могу! – еще раз истерично выдавила она из себя эту начинавшую повергать меня в гнев фразу.

– Ева! – с злостью в голосе сказал я. – Если ты не пойдешь, мы сдохнем! Понимаешь? сдохнем! Завтра же меня четвертуют, а ребенка нашего убьют! И ты будешь виновата во всем этом!

Слова мои не возымели желанного эффекта, благодаря им мне удалось лишь усугубить стенания девушки. Вот тут я несколько растерялся – что же остается делать? Бросить ее и тем самым сохранить шкуру свою целой? Неплохо, если бы дальше виделось мне что-то, а так… одна лишь забота у меня – Ева и ее положение. Иного мне не дано – помирать от скуки, а потом и от голода придется, и при этом никаких событий, целей, возможностей, да и подыхать мне без нее неинтересно как-то будет. А вот если поймают меня спустя время, когда чадо уже будет полно жизнь, я, сначала погоревав маленько, с гордостью пойду на помост и заявлю всем, что мне-де не стыдно столь убогую судьбу принять за правое и великое дело. У людей же потом все сотни раз переменится, глядишь, и обо мне вспомнят, да и в мученики тоже запишут. Почему бы и нет… Да, похоже, для великого тела моя душа выкована была, раз только такие мысли и посещают меня. Не подвело бы жалкое мясо…

Я бросил попытку вразумить Еву и заставить ее, превозмогая боль, идти дальше. Вместо этого, она почти насильно была оторвана от земли и водружена на мое плечо. Поначалу где-то в глубине мозга зародилась идея – мол, сделать же ей можно из, скажем, рубашки моей пару чехлов на ступни, однако до реализации замысла так и не дошло: и времени немало понадобилось бы, да и не сработало бы, так как ноги сильно изранены; все равно не согласилась бы идти. Она взвизгнула легонько и пару раз ударила ладонями меня в спину, но потом успокоилась и даже что-то сказала, из чего мне удалось разобрать слова «люблю» и «прости». Основываясь на расслышанном я заключил, что возлюбленная моя вполне одобряет такой способ передвижения.

И так мы шли по ночному городу, выбирая в качестве пути и одновременно укрытия малолюдные улицы. Почти весь путь до Шахт был проделан по самым периферийным районам поселения. Данная тактика оказалась выигрышной – ни один полицейский не был встречен, да и обычных людей было почти не видать. Попалась пара проституток, пьяный бродяга и, кажется, все. Вполне возможно, что нас мог видеть кто-то еще, но буду надеяться, что нет – дышится так легче, тем более после всех этих атлетических упражнений.

Попали в мою обитель мы перед самым рассветом. Первым делом я уложил Еву на кровать, а после омыл водой ее ноги. Она стонала помногу, но очень тихо, отчего мне было почему-то приятно. Когда ее ступни наконец были отмыты от крови и грязи, я обнаружил, что не так уж и велико количество порезов и травм. Была сантиметровая рана и две неглубоких ссадины на левой пятке, выше имелось еще несколько повреждений, но они не выглядели хоть сколько-нибудь способными к мало-мальски серьезному испусканию крови. Другая нога пострадала и того меньше. Значит ли это, что Ева симулировала по большей части, или, быть может, я просто несправедлив по отношению к ней?

Глава IX

Время пронеслось и даровало стремительным ходом своим массу изменений. Конечно, они не глобального масштаба, но для того, чтоб заставить меня изумиться, их хватает. Первым из них является беременность Евы. Живот ее за полгода значительно вырос, и теперь он временами стал самопроизвольно сокращаться – так новая жизнь вымащивает себе дорогу в наш мир.

Как ни старался я чисто по-философски глядеть на будущее отцовство, мне все же не удалось сохранить стоическое спокойствие – радость сопутствовала каждому толчку внутри беременной, каждому ее капризу и многому прочему. Неизвестно точно, хорошо или плохо таковое восприятие влияет на родителя, кажется, и наука в смятении, тем более нынешняя. У уродов рождаются уроды, и всем весело, а подумать над тем, стоит ли дальше размножаться, раз всем последующим поколениям грозит одно и тоже – унижение, ну просто никак нельзя. Кто-то ссылается на физиологию и вручает все бразды в ее мерзопакостные руки, а кто-то твердить «в руце Божье все, в том числе и я со своим вечно пустым желудком». Забавно судить об этом, когда сам не понимаешь, зачем тебе нужно это размножение, но при этом оборачиваешься и полным нежности взглядом изучаешь все складки тела обрюхаченного тобою существа. Таков я, таковы все остальные. Но мне-то известно, как оправдываться надо – сейчас, например, скажут мои уста, что дело не в какой-нибудь беременности, а в той, что является предтечей идеального человека! И Иду Буррому выпала честь быть великим отцом. Вот и все, и оплеван будет тот, кто посмеет возразить.

Вторая метаморфоза связана с совсем другой частью моей жизни. Снова Ларватус, только теперь он предстает в ином свете – его обращают в жертву. Политика – безжалостная вещица, и сейчас свой оскал она демонстрирует тому, кто неумело с ней обращался. Судья просчитался, ошибочно оценив мощь противостоящего ему человека. Теперь Марптон заправляет балом, и, надо отметить, он абсолютно беспощаден.

По телевидению снова транслировали Ипполита, и теперь он говорил новые вещи и отрекался от старых. Мой неудачливый соратник, отвечая на вопросы того же невидимого диктора, объявил, что двадцать восемь лет назад он взорвал завод не из-за страха перед скорым разоблачением, а из-за нажима Ларватуса. Мол, тогда еще помощник судьи по какой-то причине притеснял инженера – ему-де не хотелось, чтобы новые протезы, грозившие революцией миру технологий и удобств, попали на рынок. Дескать, сие шло в разрез с его интересами, не просто интересами, а предпринимательскими – вдруг выяснилось, что судья сколотил целое состояние на протезировании. Говорил об этом диктор, вставляя свои комментарии в перерывах интервью. Откуда эта информацию у него появилась, неизвестно, но перед каждой репликой, обнажающей темные стороны жизни Судьи, ведущий говорил «И у нас появилась сенсация». Выглядело глупо, но правдоподобно – если бы я не знал откуда растут ноги, то наверняка бы, как и многие прочие, принял информацию за чистую монету.

В общем, так все обернулось для моего самого опасного недоброжелателя. Выкрутится ли он? Не думаю. С каждым новым днем будет все больше и больше «сенсаций», и в конечном счете ситуация совсем выйдет из под контроля Ларватуса. Он, вероятно, потеряет место, и станет изгоем в своем племени. Ева объясняла мне, с чем связан такой резкий поворот событий – политическая элита практически единогласно поддерживает Марптона, а это значит, что ларватусовские козни никому особо не нужны. Зачем будоражить устои, когда давным-давно всем стало ясно, что ничего лучше пока выдумать нельзя. Тот же, кто вдруг вздумал нарушить уже успевший сложиться механизм перехода власти из одних определенных рук в другие, не менее определенные, походит на бунтаря. Бунтарям же волю давать никак нельзя – всякого сметут, лишь бы было все в соответствии с их мировоззрениями. Интересы в опасности! Защищать их надо. Да, так судье ни за что не победить, один не может бороться с тысячью, разумеется, если не забывать, что речь о политике. Может в другом каком месте один и имеет возможность повергнуть на колени своих врагов, но а в данном случае шансы равны абсолютному нулю – ни единой миллионной процента, и плевать, что математика утверждает обратное. Непонятна сей науке душа человечья и ее консистенция.

Ликовать, значит, мне надо? Не думаю – вряд ли исчезновение Евы осталось незамеченным. И мне почему кажется, что папочка догадывается, куда запропастилась его ненаглядная дочурка. Странно только, почему Марптон не предпринял более серьезные меры для того, чтоб оградить Еву от моей компании. Мог же он заточить ее в пределах Зоны 15.2, но почему-то не решился? От большой ли любви к чаду своему? Или, быть может, всему причиной чрезмерная занятость этого благородного мужа, ныне разрывающегося меж приготовлениями к выборам и борьбой с Иоанном? Как бы то ни было, нагло высовывать свой нос, не замаскированный многими граммами грима, мне пока не стоит. Даже если милосердия в главе Департамента всеобщей справедливости чрезмерно много, предусмотрительности ради надо обождать. Все должно рано или поздно кончиться, а пока все неспокойно, мне лучше лежать тихонько, зарывшись лицом в дно, и помалкивать, особо ни о чем не помышляя. Да и могу же я в таком вот жалком на первый взгляд состоянии найти себе серьезные занятия, дабы скука отступила. Например, скоро супружница моя будет готова разродиться, и тогда уж буду упиваться величайшим за всю историю мироздания достижением. Все дело в восприятии! Как там говорили древние – человек есть мера всех вещей. Так и в моем случае, поэтому-то и буду считать, что мое дитя вполне соответствует по всем параметрам тому гипотетическому существу, что мы с Ипполитом пытались вывести. Так сказать, долгожданный успех!

Сегодняшний день был немного неприятным, во всяком случае он омрачил своим существованием ту череду милых и почти совсем беззаботных месяцев, сопутствовавших нашей семейной жизни. Началось с того, что я, прогуливаясь в районе близ располагающегося с нашим жилищем рынка, обнаружил повышенную концентрацию одной очень мерзопакостной субстанции в округе. Раньше эта гадость не просачивалась в столь больших количествах в мой тихий район, да и вообще ее природе всегда была чужда здешняя атмосфера – если сия зараза и проникала сюда, то надолго не задерживалась; убиралась восвояси. Сейчас же какой-то неведомым защитный механизм, доселе ограждавший местных жителей от посягательств субстанции, не сработал, и полицейские наводнили рынок, тем самым выдворив неизвестно куда спокойствие моей души. С чем бы это могло быть связано? Уж я-то знаю ответ – кое-кто, вдруг доглядев, что Ида Буррого нет нигде в городе, решил расширить зону поиска. Долго что-то они тянули со всем этим, причем настолько долго, что мне уже стало казаться, будто никто из них сюда соваться и не будет. Эх, не заладилось с расчетами, ну да Бог с ними.

Основываясь на анализе количества и расторопности полицейских, я пришел к выводу, что предпочтительнее совершить переезд из квартир в Шахтах ближайшей же ночью. Именно в связи с этим мне выпала возможность совершить путешествие по многим частям города. Я искал место, которое могло послужить безопасной пристанью для двух влюбленных друг в друга скитальцев.

Не скажу, что успехом увенчался мой поход, однако, полагать, что совсем грустный исход у него был, тоже нельзя. Один могучий старик, заведующий кладбищем, согласился предоставить кров обнищавшей, как было ему сообщено, семейной паре, ожидающей пополнения, причем он не требовал документального фиксирования данного факта. Это хорошие новости, а вот к плохим можно отнести то, что новая наша обитель представляет собой неказистую деревянную лачугу в две комнаты. Граничит это издевательство над архитектурой с домиком самого хозяина, который, исходя из собственных взглядов на комфорт, поселился в непосредственной близости от места работы. Да, это означает, что жить нам предстоит на кладбище.

Все бы ничего, да вот только новые вести оказали удручающее влияние на Еву. Покончив с суетой уличной, я вернулся домой и, обняв, свою последнее время прибывающую в меланхоличном расположении духа возлюбленную, зачал разговор:

– Ева, кажется, нас ищут. Сегодня мне встретилось не меньше дюжины полицейских.

– Где ты их видел? – безразлично спросила она, мило потянувшись на диване, который в момент беседы являлся пристанище для нас обоих.

– Здесь, совсем рядом. На рынке. Они ходят и расспрашивают продавцов, покупателей и всех прочих, кого там только можно встретить.

– Ясно, – еще более отстраненно произнесла она, а потом повернулась на бок, предварительно погладив себя по выпирающему животу. Я посмотрел на ее обнаженную спину, провел как-то неосознанно большим пальцев вдоль позвоночника и почувствовал, как она вздрогнула, когда ощутила прикосновение в области сочленения хрящей с копчиком. «Перестань» – как-то кокетливо вырвалось у нее из рта, и уста мои невольно растянулись в улыбке.

– Так значит, ты готова к переезду? – весело поинтересовался я после того, как снова оказал выше обозначенное воздействие на ее спину и обнаружил, что оно более не вызывает у нее содроганий.

– Куда мы переезжаем? – чуть более оживленно сказала Ева и повернулась на другой бок, предоставив тем самым мне возможность смотреть в ее глаза.

Я рассказал ей о своих сегодняшних похождениях, приложив к рассказу немного приукрашенное описание той халупы, что с такою любезностью согласился предоставить нам работник кладбища. Несмотря на все старания, красноречия моего не хватил для того, чтоб Ева спокойно восприняла предстоящее переселение.

– Ид, – обратилась она каким-то издевательским тоном ко мне, – скажи мне, ты надо мною издеваешься что ли? Сначала это, а теперь – еще хуже. Неужели ты не понимаешь, что я человек? Я тоже чувства испытываю какие-то и тоже жить хочу… Вот, зачем нам переезжать, скажи на милость?

– Как зачем? – несколько робко начал я, растерявшись из-за натиска Евы, от которой раньше мне никогда не доводилось слышать подобного рода вещи. Сдержанность в манерах, отсутствие излишней требовательность и скромность, порой доходящая до аскетической, всегда были неотъемлемыми частями ее характера. И даже беременность, за которую говорят, что она отрицательно влияет на эмоциональную гармоничность, не смогла, казалось, переменить норова моей второй половины. Что же теперь с нею произошло? Слепые очи отверзлись и, пересытившись деталями отвратительноq картины, вдруг надоумили свою владелицу посетить следующий зал галереи? Нет, сударыня, так не пойдет! Не кажется ли вам, что в таком оправдании слишком много противоречий и абсурда?! Ладно, если б только формулировочка хромала, так нет же – корень гниловат! Вздумали капризы распускать, когда один опрометчивый шажок может привести к полному фиаско! В общем, надо постараться обратно водворить в ее голову куда-то вдруг улетучившееся благоразумие.

– Как зачем? – повторил я свой не требовавший ответа вопрос на сей раз более уверенно. – Я же сказал тебе, что видел большое множество полицейских. – во время произнесения этого мне все еще удавалось оставаться спокойным. – Или ты думаешь, что они за покупками сюда пришли? Ну, может тебе и в самом деле так кажется, а я почему-то все же уверен, что здесь они работают. Понимаешь, работают?! – я слегка повысил голос, а затем сел на кровати и свесил с нее ноги. Мне почему-то не хотелось повышать тон и смотреть при этом в страшно пустые из-за слепоты глаза собеседницы.

– А работка у них, если ты забыла, – продолжал я, – только в том и заключается, как бы получше выслужиться. И перед кем же они выслуживаются? Именно, пред теми людьми, которые сейчас почему-то очень недовольны нашими с тобой взаимоотношениями, да настолько недовольны, что аж с удовольствие пустят кого-нибудь из нас под тесак того огромного парня с красным капюшоном на голове… А, точно, ты-то его не видела, оттого, наверное, и не понимаешь, всю неприятность процедуры, называемой обрядом очищения. – съязвил я, подумав, что черный юмор в данной ситуации вполне сгодится для вразумления. – Спроси тогда у меня. Мне доводилось лицезреть…