Текст книги "Там, где Висла-река (польские сказки)"

Автор книги: Юзеф Крашевский

Соавторы: Наталья Подольская,Густав Морцинек
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Густав Морцинек
Как ленивый шахтёр с Хозяином торговался

Жил-был шахтёр, по имени Ферда, по фамилии Маслок, по прозванию Лежебока. Был он лентяй из лентяев и больше всего на свете любил на боку полёживать, а работать страсть как не любил.

– Лошади и те от работы околевают, – повторял он то и дело.

Бился с ним штейгер, бились шахтёры. Ведь из-за этого лентяя они меньше денег зарабатывали. Но всё напрасно. Шахтёры в забой, уголь добывать, а он – в заброшенную штольню. Тепло ему там, уютно, и никто его не видит. Вот растянется он на досках, под голову свёрнутый пиджак положит и дрыхнет. А выспится, из своей норы вылезет и в забой идёт, где шахтёры до седьмого пота трудятся.

Как ни ругали его шахтёры, как ни стыдили – ничего не помогало. «Такого лентяя, – говорили они, – свет не видывал. Вот увидишь, погубит тебя лень. Если не исправишься, мы тебе покажем!» – грозили они.

– Что покажете? – с глупым видом спрашивал Ферда.

– Из шахты выгоним.

– За что?

– Он ещё спрашивает! – возмущались шахтёры. – За то, что ты бездельничаешь, а мы за тебя работаем!

А с Маслока как с гуся вода.

– Послушайте, моя бабушка говорила: от работы лошади и те околевают.

– Вот и толкуй с ним! – сердились шахтёры.

Отругают его, пристыдят, и Маслок-Лежебока за работу примется. Но кайло из рук у него валится, и он так охает да стонет, что шахтёры ещё больше сердились и предсказывали ему печальный конец.

«Вот иметь бы мне кучу денег, – мечтал Маслок. – Полёживал бы я с утра до утра на перине, ел бы рогалики с маслом, колбасой закусывал, пивом запивал и ничего не делал».

Услыхал это как-то Семболь, самый старый шахтёр из шахты «Варвара». Человек бывалый, он знал даже, где Хозяина искать – так испокон века называли духа, который под землёй жил и уголь сторожил.

– Повстречать бы вам Хозяина, – сказал однажды старик. – Может, исполнилась бы ваша мечта.

– А как?

– Попросили бы у него денег.

– А он бы дал?

– Почему же нет? Надо только повежливей попросить.

– А где мне его найти?

– Ступайте в заброшенную штольню и свистните три раза.

– А потом?

– Потом явится высоченный старик – лицо угрюмое, борода седая, в руке красная лампа. Это и есть сам Хозяин.

– А он мне голову не оторвёт?

– Да нет. Надо только повежливей с ним поздороваться.

– А потом?

– Потом скажете, зачем вы его звали.

– И он мне денег даст?

– Думаю, даст.

– А вдруг он мне голову оторвёт?

– Авось не оторвёт. А оторвёт, тоже не беда, – пошутил старый Семболь.

Обрадовался Маслок и на другой же день отправился на старую выработку. Кругом ни души. Тихо-тихо, слышно только, как вдалеке глухо кайла стучат да осыпается порода с кровли.

Бодро, весело шагал Маслок заброшенными штреками, а пришёл в старую штольню, и стало ему страшно. А вдруг Хозяин рассердится и оторвёт ему голову? Или по физиономии съездит – все зубы выбьет? С Хозяином шутки плохи! Коли он не в духе, пиши пропало! И денег не даст, и кайлом зубы вышибет, отругает последними словами, пинков надаёт – и будь здоров!..

Но жадность всё-таки превозмогла страх.

Маслок на всякий случай перекрестился и свистнул три раза. Свистнул, а у самого душа в пятки ушла. «Ну, – думает, – конец мне».

Только подумал, стена расступилась, и перед Маслоком предстал Хозяин. Точь-в-точь как его старый шахтёр описывал. Высокий старик в штейгерском мундире, борода седая, лицо угрюмое. Над злыми глазами – клочковатые брови, в руках кайло и красная лампа.

Маслок струсил – и бух перед ним на колени.

– Здравствуйте, пан Хозяин! – заикаясь, пробормотал он.

– Это ты свистел? – спрашивает басом старик. Маслоку до того страшно стало, что он решил свалить всё на старого шахтёра.

– Не я, пан Хозяин! Это Семболь свистнул. Свистнул и удрал, но я его мигом догоню и приведу к вам.

– Не ври, мошенник! Говори правду: ты свистел? Соврёшь, кайлом так дам, что искры из глаз посыплются.

– Я, пан Хозяин… Один разок свистнул…

– Не один, а три! Ну, погоди у меня, врун ты этакий!

– Два раза, а третий совсем тихонечко… Но я больше никогда не буду, не сердитесь на меня, миленький, добренький пан Хозяин, не отрывайте мне голову!

– Как же, стану я руки об твою башку марать. Отвечай, коли спрашиваю: зачем звал меня?

– Я, миленький пан Хозяин, хотел попросить… мне нужно… – заикался испуганный Маслок.

– Чего тебе надо?

– Кучу денег! – выпалил Маслок и закрыл глаза. «Ну, – думает, – сейчас он меня пристукнет кайлом».

Но Хозяин его не тронул.

– А зачем тебе куча денег?

– Чтобы не работать…

– И на перине полёживать, да?

– Угадали, пан Хозяин! На перине с утра до вечера и с вечера до утра полёживать и ничего не делать.

– Рогалики с маслом есть, колбасой закусывать и пивом запивать.

– Точно! Истинную правду говорите, пан Хозяин! Вот этого мне больше всего и хочется. Ведь от работы лошади и те околевают…

– Не болтай попусту! – оборвал его Хозяин. – Слушай, что я тебе скажу.

– Слушаю, пан Хозяин, слушаю!..

– Да не перебивай, не то кайлом по спине огрею! Так вот, денег у тебя будет сколько хочешь, но смотри, ни к какой работе не притрагивайся. А возьмёшься за работу, самую пустяковую, и пропали твои денежки.

– Да вы не беспокойтесь! Я не больно-то к работе рвусь.

– Замолчи, пустомеля! Пальцем к работе не притрагивайся, понял?

– А в носу ковырять можно?

– В носу пожалуйста, ковыряй, но больше смотри ни чего не делай, даже мух не лови. Поймаешь муху – пеняй на себя!

– К чёрту мух! К чёрту работу! Были бы деньги, а бездельничать я сумею. Моя покойная бабушка говорила…

– Заткнись! – рявкнул Хозяин и замахнулся кайлом. – Табак у тебя найдётся?

– Как же, как же! – заюлил обрадованный Маслок и достал из-за пояса кисет с табаком. – Берите сколько надо, я не жадный! – и протянул Хозяину кисет.

Тот взял щепоть, скатал шарик со сливу величиной и за щеку засунул.

– Ну, марш домой! – проворчал он. – И запомни: возьмёшься за работу, самую пустяковую, – пропали твои денежки!

Сказал и исчез, словно сквозь землю провалился. Был Хозяин, и нет его.

Маслок стоит как зачарованный. Глазам своим и ушам не верит, что Хозяина видел и с ним разговаривал. И напрасно он боялся, ничего плохого Хозяин ему не сделал. Порядочный дух! Но денег всё-таки не дал! И вдобавок ещё щепоть табака взял – Маслоку такой на целую неделю хватило бы. Пообещал кучу денег, ни гроша не дал и исчез. Вот плут! Чтоб ему ни дна ни покрышки!

Злой как чёрт поднялся Маслок на поверхность и побрёл домой. И табак ему жалко, и стыдно, что дал себя провести этому плуту.

Пришёл домой, развязал кисет – батюшки светы! – в кисете вместо табака золотые листочки! Значит, не соврал Хозяин. Спасибо тебе, добрый дух!

Кличет Маслок жену и говорит:

– Глянь-ка, старуха, золото!

– Ой-ой! – заойкала жена и даже за голову схватилась.

Потом взяла несколько золотых листочков, подошла к окну, чтобы на свету получше разглядеть, и зачмокала от удовольствия.

Тут Маслок выложил ей, как на старой выработке с Хозяином повстречался и денег у него попросил. И Хозяин сказал: смотри не работай, а полёживай с утра до вечера и с вечера до утра на перине, уплетай рогалики, булочки, пышечки, плюшечки, сосиски, сало, шоколад, мармелад, апельсины, финики, орехи да пивом запивай. Тогда золото никогда не исчезнет.

– Ого! Вот это жизнь! – крикнул Маслок и подпрыгнул до потолка.

– Ой-ой! Не прыгай, муженёк! Не то Хозяин за работу это сочтёт и золото отберёт. Раздевайся да ложись-ка в постель. Давай я тебя одеялом укрою и в лавку сбегаю. А что тебе, муженёк, купить? Может, рогалики?

– Давай рогалики! – завопил из-под одеяла счастливый Маслок. – Только чтобы свежие были, хрустящие!

– А ещё что? Может, шоколада?

– Давай шоколада! Молочного, с орехами!

– А ещё что?

– Сейчас скажу, дай подумать. Принеси кусок грудинки, апельсинов, фиников, селёдку копчёную. Нет, лучше угря. Да пожирней выбери, чтобы жир по бороде тёк, когда есть стану. Пива прихвати да бутылку вина того самого, которое знатные паны пьют. Ну, беги скорей!

Жена несколько золотых листочков взяла и за покупками побежала. А Маслок на перине нежится, рад-радёшенек, что не придётся больше работать. Будет он на боку лежать, в носу ковырять да орехи щёлкать. Как сыр в масле кататься.

Вот и получилось прямо по пословице: катался он, как сыр в масле…

Блаженствует Маслок, жизнь свою хвалит не нахвалится. Ещё бы! На кровати полёживает, то орехи погрызёт, то шкварками полакомится, потом хлеб с колбасой поест, повидло пальцем прямо из банки подцепит, после селёдки запихнёт в рот горсть изюма, финиками закусит, пивом запьёт, сыром заест, сахар с кренделя сколупнёт, мак с булочки. Не жизнь, а малина!

Так блаженствовал Ферда два дня, а на третий заболел у него живот и вздулся горой. И кажется ему, что финики кислые, апельсины горькие, шкварки слишком солёные, пиво недостаточно холодное, колбаса сухая и жёсткая, селёдка костистая, повидло протухло, а угорь совсем не жирный…

Вот лежит он на перине, вздыхает, постанывает, с боку на бок ворочается.

А жена как угорелая по лавкам носится и всё, что под руку подвернётся, покупает: мыло, сахар, шляпу со страусовым пером, шёлк на платье, туфли на высоких каблуках, а для своего Ферды – разные лакомства.

Сколько она всякой всячины ни покупает, а золотых листочков в кисете всё не убывает. Но она строго следит, чтобы Ферда в постели лежал и ничего не делал. В носу – пожалуйста, пусть ковыряет. Но муху убить – ни-ни! А уж лучины нащепать на растопку, в избе подмести или посуду перемыть – и думать не смей! Не то исчезнут золотые листочки – и прощай сладкая жизнь!

На четвёртый день совсем похоронный вид был у Маслока. Он так громко стонал и охал, что у жены сердце разрывалось.

– Что с тобой, муженёк? – спрашивает она ласково.

– Ничего!

– А почему же ты стонешь?

– Живот болит!

– Может, чернослива сварить?

– Не хочу чернослива!

– Ну, марципан с мёдом съешь.

– Не хочу!

– А кусочек грудинки дать?

– Не желаю!

– Вот беда! Чем же тебя покормить? А пончики с повидлом хочешь?

– К чёрту пончики с повидлом! Ничего я не хочу!

– Давай зажарю тебе кусочек свининки, горчичной, перчиком приправлю, маринованных грибочков положу – пальчики оближешь!

– Отстань! Не хочу я никаких грибочков!

– Ну и не надо! – рассердилась жена. – Подумаешь, привереда какой: того не хочу, этого не хочу! А чего же ты хочешь? Птичьего молока? Комариного сала? Рожна с маком?

– Работать хочу, – жалобно сказал Маслок. – В шахту пойду.

– Ой, да ты с ума сошёл! – испугалась жена. – И думать об этом не смей. Хочешь, чтобы золотые листочки в табак превратились? Выкинь эту глупость из головы! Разве тебе в постели плохо лежать? Поковыряй в носу, вот и хватит с тебя, считай, что поработал.

Заперла она дверь и убежала в город, по лавкам шнырять, для Ферды лакомства покупать, а для себя наряды.

А Ферда ворочается в постели и стонет. Наконец вылез он из-под одеяла, стоит в рубахе посреди избы, растрёпанный, всклокоченный, на пугало огородное похож.

Постоял-постоял, потом присел за стол и задумался. Чудно́! Всего-то три дня прошло, а ему уже опротивело и в постели валяться и лакомствами объедаться. Вялый он какой-то, сонный, и ничего ему не хочется.

Видит Ферда, муха по столу ползёт, хотел её пристукнуть, да вспомнил запрет Хозяина.

– Ох, ох! – вздыхает Ферда, в затылке чешет и громко зевает. Подошёл к окну, смотрит – шахтёры гурьбой на работу идут, кто песню поёт, кто смеётся, с товарищами шутит. Весело им, а Ферде тоскливо, хоть вешайся.

«А может, плюнуть на золотые листочки и поработать немного?» – подумал он и огляделся по сторонам. В углу метла стояла. И хоть жалко расставаться с золотом, решил он пол подмести. «Эх, – думает, – была не была!» – и взялся за метлу.

Но тут распахнулась дверь, и в избу влетела жена.

Увидела, чем дело пахнет, вырвала у мужа метлу и давай его метлой охаживать да приговаривать:

– Вот тебе, чучело! Получай, ирод! Ну-ка марш в постель! И не смей носа из-под одеяла высовывать!

Всыпала ему по первое число, в постель загнала, одеялом с головой накрыла и строго-настрого наказала: пусть только ещё раз попробует с постели встать, она ему покажет, где раки зимуют.

– Ишь какой работяга выискался! Лежи смирно, не то плохо будет!

Побитый, испуганный, Маслок пролежал в постели до вечера, с вечера до утра и придумал, как ему быть. Надо только дождаться, когда жена в город уйдёт. Вот собралась она уходить, перед уходом строго-настрого наказала, чтобы не смел с постели вставать. На прощание зонтиком погрозила, дверь заперла и ключ с собой взяла.

А Маслок под одеялом скрючился – и молчок! Стукнула дверь, он голову с подушки приподнял, огляделся опасливо, видит, жены нет, он и осмелел. С постели встаёт, одевается, окно открывает. А со двора скрип пилы доносится.

Любопытно ему посмотреть, кто пилит, да дверь заперта. Вот вылез он в окно, видит, это сосед Остружка дрова пилит.

– Здравствуйте, Остружка! – говорит он.

– А, Лежебока, здравствуй! Как дела?

– Неважно, Остружка!

– Подсоби-ка мне суковатое бревно распилить. Никак не справлюсь один.

Маслок недолго думая подбежал, ухватился за другую ручку и давай пилить, аж опилки фонтаном брызнули. Покончили с бревном, но Маслок разохотился, схватил топор и стал дрова колоть. Размахнётся, ударит, полено надвое расколется, щепки во все стороны летят. Растёт куча наколотых дров, а в сердце Маслока радость растёт.

Остружка стоит, головой качает: что это с Лежебокой случилось?

Много дров наколол Маслок, как вдруг с дороги истошный крик послышался:

– Ой, что ты делаешь! Остановись!

Это жена бежала к нему с поднятым зонтиком.

– Брысь! Не то топором огрею!

– Пропали золотые листочки! – запричитала жена и кинулась в избу. Схватила кисет, заглянула внутрь, а там самый обыкновенный табак. И в помине нет никаких золотых листочков.

А Маслок рубит дрова да приговаривает:

– Завтра на работу пойду! На работу! Хватит лодырничать!

Густав Морцинек
Про мужика, который по-звериному понимал

Жил на свете пастух, человек добрый и справедливый. Никого он в жизни не обидел, никому зла не сделал – ни людям, ни зверям. А люди частенько обижали его, насмехались над ним, недотёпой называли.

Зато звери любили доброго пастуха и никогда не обижали. Пугливые косули и олени брали хлеб у него из рук, злые волки ни разу не напали на его стадо, косолапые медведи совсем близко подходили к дубу, под которым он сидел, и тихо рычали: мёд выпрашивали, сластёны. Воробьи и лесные птахи садились пастуху на плечи, на голову и клевали хлебные крошки с ладони. Даже беспощадный орёл ни разу не утащил у него ягнёнка.

И ещё этот пастух понимал язык птиц и всякого лесного зверья. Наклонится, бывало, над муравейником и слышит, как муравьи шуршат-шушукаются, муравьиные новости друг дружке передают.

Что бы на свете ни случилось, пастух обо всём знал. Сядет на пригорочке на солнышке погреться, послушает, о чём птицы щебечут, о чём полевые мыши пищат, а тут Жучка тявкнет, овцы заблеют, мишка косолапый зарычит – вот он все новости и знает.

Но сказать об этом он никому не мог. Сказал бы и тотчас умер.

Не всегда пастух в горах овец пас. Было время, жил он в долине и землю пахал. Но, на беду, попалась ему жена злая да любопытная. И вот до того дошло, что отстегал он её верёвкой, вчетверо сложенной, и в горы ушёл овец пасти.

А дело было так. Пашет он однажды своё поле. Плуг две лошади тянут: Гнедко и Буланка – и переговариваются между собой по-лошадиному. Крестьянин слушает, о чём они говорят, и помалкивает. Тут на поле жена приходит, обед приносит.

– Наконец-то явилась злая баба! – говорит Буланка. – Можно малость передохнуть.

– Всё бы тебе, лентяйке, отдыхать, – отвечает Гнедко. – И плуг ты для вида только тянешь, а я за двоих работаю, надрываюсь.

– Что я, дура – жилы из себя тянуть? Вон люди говорят: лошади и те от работы околевают. А мне околевать неохота.

– Иди, не болтай глупостей! – рассердился работяга Гнедко.

Услыхал мужик лошадиный разговор и засмеялся.

– Ты чего смеёшься? – спрашивает любопытная жена.

– Да так просто, – говорит крестьянин, чтобы отделаться от неё. Уж очень он врать не любил.

– Нет, скажи, почему смеялся? – пристаёт жена.

А он молчит, словно в рот воды набрал. Знает: выдаст тайну – и тотчас умрёт. Но чем упорней он молчит, тем упорней пристаёт к нему жена: «Скажи да скажи!»

– Послушай, – говорит крестьянин, – если скажу, почему я смеялся, то тотчас умру.

– Умри, да скажи! Не то я сама от любопытства умру, – не унимается жена.

Услышал это Гнедко и говорит Буланке:

– Хороший у нас хозяин, только глупый.

– Почему? – спрашивает кобыла.

– Того и гляди, проболтается жене, что звериный язык понимает.

– Ну и пусть! Подумаешь, какое дело!

– Да разве ты не слыхала, как он толковал ей, что умрёт, если скажет.

– Ой-ой! Жалко хозяина! – заржала кобыла.

– Ещё бы! Знаешь, что бы я на его месте сделал?

– Ну?

– Взял бы верёвку потолще да отстегал хорошенько хозяйку. Дурь из неё бы выбил.

Мужик услыхал это и опять засмеялся.

А жена пуще прежнего пристаёт к нему: «Скажи, почему смеёшься?»

– Как же я скажу, если мне смерть за это грозит?

А жена знай твердит своё:

– Хоть умри, но скажи! Не то я сама от любопытства умру.

Слушают лошади и тихонько ржут: над хозяином посмеиваются.

– Ну и глупый у нас хозяин! – повторяет Гнедко. – Я на его месте отстегал бы любопытную бабу.

– Ладно, будь по-твоему, – говорит крестьянин жене. – Вечером скажу. А чтобы умирать мне было легче, ты постель постели, белую рубаху приготовь и гроб в сенях поставь.

– Всё сделаю, как ты велишь, муженёк! – обрадовалась жена и помчалась домой – готовить мужу белую рубаху, постель да гроб.

Пашет крестьянин полосу и думает: «До вечера опомнится моя жёнушка. Ворочусь домой, она и скажет: «Муженёк, не говори мне ничего. Не хочу, чтобы ты умирал».

Так пахал он до захода солнца и, о чём разговаривают лошади, слушал.

Гнедко всё повторял кобыле, что на месте хозяина взял бы верёвку потолще, сложил вчетверо да отстегал хорошенько любопытную бабу.

Воротился крестьянин вечером домой, лошадей распряг, входит в избу и видит: кровать белой простынёй застелена, на простыне рубаха лежит, рядом на табуретке свеча горит.

– Ложись поскорей, муженёк, – говорит жена, – да скажи, почему смеялся. Весь день промаялась, сил нет терпеть!

Крестьянин снял сермягу, разулся, белую рубаху надел и на кровать лёг. А жена от него не отходит: невтерпёж ей узнать, почему он смеялся.

– Послушай, жена! Исполни мою последнюю просьбу, – говорит крестьянин. – Возьми верёвку потолще, вчетверо сложи, в кипяток окуни да мне принеси. Тогда я тебе всё скажу.

Опрометью кинулась жена в чулан за верёвкой. А крестьянин на смертном одре лежит и слушает, о чём Гнедко с Буланкой во дворе переговариваются. И слышит: не только лошади, воробьи и те расчирикались, что он помирает. От воробьев узнали про это сороки-сплетницы, крикливые куры и петух. И каждый на свой лад мужика жалеет.

Во все стороны разлетелись с печальной вестью галки. На крыше жалобно чирикают воробьи, куры горестно кудахчут, а петух взлетел на плетень да как закричит:

– Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку! Ну и растяпа наш хозяин. Я с двадцатью курами один управляюсь, а он с одной бабой не сладит. Я бы ей так всыпал – перья бы полетели! Бедный, бедный хозяин!

– Бедный хозяин! – вторит ему Гнедко. – Хороший человек, а из-за бабьего любопытства погибать должен. Я бы тоже ей всыпал.

– Ах, кудах-тах-тах! Ах, кудах-тах-тах! Бедный хозяин! – кудахчут куры.

– Жить бы ему, жить, жить! – чирикают воробьи.

– Хозяин умер! Мы видели, его душа в белой рубахе из трубы вылетела, да, да! Видели! Видели! – галдели галки и разносили печальную весть по округе.

А крестьянин слушал и усмехался. Наконец в избу влетает жена с верёвкой, вчетверо сложенной, в кипятке намоченной, и говорит:

– На, держи, муженёк! Да говори поскорей, отчего ты смеялся, не то я умру от любопытства.

Мужик взял верёвку и давай жену стегать, как ему петух да Гнедко советовали. Потом собрал свои пожитки и навсегда ушёл из дома. Не захотел под одной крышей со злой, любопытной женой жить.

Густав Морцинек
Удивительная история о золотом яблоке

Жил-был король, и было у него три сына. Двое умных, а третий – дурак.

Жил король с сыновьями в неприступном замке на высокой отвесной скале. А башня того замка верхушкой в синее небо упиралась.

Плывут по небу облака, башню стороной обходят, боятся, как бы башенный шпиль брюхо им не пропорол. И ещё видно с башни другой конец света.

У подножия башни был сад – не большой и не маленький, и росла там одна-единственная яблоня. Но зато какая! Весь свет обойдёшь, другой такой не найдёшь. И висели на ней яблоки не простые, а золотые.

Каждый день взбирался король на высокую башню, смотрел оттуда на свой сад и яблоки пересчитывал. А сосчитать их дело нехитрое: яблок-то всего четыре штуки! Но король страшно гордился своими яблоками, задирал нос и с другими королями знаться не желал.

И всё оттого, что яблоки не просто золотые, а волшебные.

Кто сорвёт первое яблоко и заклинание скажет, да не в любое время, а когда луна в один месяц дважды народится, будет у него дукатов, золота, серебра и драгоценных камней, сколько он пожелает.

Кто второе яблоко сорвёт и заклинание скажет, когда на небе появится комета, тот силу такую обретёт, что в одиночку полк солдат одолеет.

Кто третье яблоко сорвёт и после дождичка в четверг заклинание скажет, того полюбит самая распрекрасная принцесса на свете, даже если сам он на гриб трухлявый похож.

А кто сорвёт четвёртое яблоко, тот без всякого заклинания сможет исцелять людей от всех болезней. Положит яблоко больному на ладонь – и больной мигом выздоровеет. Даже покойник и тот из могилы выскочит и закричит: «Есть хочу!»

Но король как собака на сене: сам могуществом волшебных яблок не пользуется и людям не помогает. Только каждый день взбирается на высокую башню и любуется своими яблоками.

Влез как-то король на башню, смотрит – одного яблока не хватает. Старый король чуть дух не испустил от горя. А когда опомнился, стал думать да гадать: куда яблоко подевалось? Это было яблоко, которое богатство приносит. Не иначе кто-то его украл. Но кто? Человеку нипочём не залезть на отвесную скалу. Значит, злой волшебник позавидовал его могуществу.

Опечалился король, призвал сыновей и спрашивает, не знают ли они, куда золотое яблоко подевалось.

– Король-батюшка! – говорит старший сын. – Много чего я знаю, а вот куда подевалось золотое яблоко, не ведаю. Не иначе кто-то украл его.

– Король-батюшка! – говорит средний сын. – Я тоже много чего знаю, но куда подевалось золотое яблоко, не ведаю. Не иначе кто-то стянул его.

А младший сын говорит:

– Откуда мне, глупому, знать, куда золотое яблоко подевалось? Ведь я ничегошеньки не знаю.

Приказал король старшему сыну влезть ночью на яблоню и оставшиеся три яблока караулить. И дал ему дудку и меч. Дудку, чтобы дудел и сон отгонял, а меч, чтобы вора пронзил.

Вот, как стемнело, отправился королевич в сад, влез на яблоню, меч на суку повесил, а сам на дудке играет. Ярко светит луна, и три золотых яблока блестят-переливаются в лунном свете – глаз не оторвёшь! И такой от них запах, словно сто роз расцвело.

Королевич на яблоне посиживает и на дудке поигрывает. Много ли, мало ли времени прошло, только одурманил его запах яблок, и он не заметил, как заснул.

На рассвете расчирикались воробьи, и королевич проснулся. Протёр глаза, смотрит – второе яблоко исчезло.

Опечалился королевич, идёт к отцу и говорит: заснул, мол, невзначай и кто-то второе яблоко украл.

– Какое? – дрогнувшим голосом спрашивает король.

– То, которое силу даёт.

– Ах ты растяпа! Ах ты бездельник! – завопил король и как треснет сына по лбу скипетром.

У королевича на лбу вскочила огромная шишка и из глаз искры посыпались. А король забегал по комнате, за тощую бородёнку себя дёргает, в отчаянии головой об стену бьётся.

– Гусей тебе стеречь, а не золотые яблоки! – кричит король. – Убирайся с глаз моих долой! Отныне будешь ты в наказание гусей пасти!

Потом призвал король среднего сына и говорит:

– Возьми скрипку и меч да, как стемнеет, влезь на яблоню и оставшиеся два яблока стереги. А чтобы не заснуть, на скрипке играй.

Вот взял королевич скрипку и меч, на яблоню влез, меч на суку повесил, а сам на скрипке пиликает.

Ярко светит луна, и два золотых яблока сияют, как две алмазные звезды. Водит королевич смычком по струнам, а яблоки пахнут, будто тысяча роз расцвела. Много ли, мало ли времени прошло, заснул королевич и проспал до самого утра. А утром расчирикались воробьи, он и проснулся. Глянул на яблоню и обомлел: третьего яблока нет!

Идёт королевич к отцу и говорит: третье яблоко пропало. Вздремнул, мол, я малость, а вор-лиходей и украл его.

Пуще прежнего разгневался король. По комнате забегал, за тощую бородёнку себя дёргает, головой об стену бьётся. Потом как треснет королевича по лбу скипетром, у королевича на лбу огромная шишка вскочила и из глаз искры посыпались.

– Ах ты бездельник! Ах ты растяпа! – кричит король. – Свиней тебе пасти, а не золотые яблоки стеречь! Отныне будешь ты свинопасом. Убирайся с глаз моих долой!

Королевич побрёл в свинарник, а король велел позвать меньшого сына.

– Послушай, сын, – говорит король, – умом ты не богат и нашему королевскому величеству мало от тебя проку, но, как знать, может, тебе больше повезёт, чем твоим братьям. Возьми контрабас и меч, полезай ночью на яблоню и стереги последнее яблоко. А чтобы не заснуть, играй на контрабасе.

Взял меньшой сын меч, контрабас и на яблоню влез. А чтоб ненароком не заснуть, колючки кругом понатыкал. «Как стану, – думает, – дремать да носом клевать, колючка в бок мне вопьётся, я и проснусь».

Играет дурак на контрабасе, а последнее яблоко, что от всех болезней исцеляет и мёртвого воскрешает, блестит в лунном свете, всеми цветами радуги переливается. И такой от него запах идёт, будто десять тысяч роз расцвело. Вот начал дурака сон смаривать. Пошатнулся он, покачнулся, тут колючка в бок ему вонзилась, он и проснулся. Видит – огромная золотая птица крылья широкие раскинула и когтями в золотое яблоко вцепилась. Вот-вот сорвёт его и улетит.

– Ах ты воровка! – вскричал королевич и цап птицу за хвост.

Но птица золотыми крыльями взмахнула, вырвалась и улетела, а у королевича осталось в руке золотое перо.

Королевич золотое перо в шапку воткнул и до самого утра на контрабасе играл. А наутро пришёл к отцу и рассказал всё без утайки.

Ещё пуще разгневался король. Опять по комнате забегал, за тощую бородёнку себя дёргает, головой об стену бьётся. Потом к печке подскочил, выгреб из поддувала пепел и давай царскую главу пеплом посыпать.

– Ах я разнесчастный король! – хнычет. – Брошусь вниз с башни – и прощай жизнь!

– Не губи себя, батюшка! – молвит меньшой сын. – Пойду я по свету золотую птицу искать, яблоки добывать. А найду воровку, яблоки отниму и тебе принесу. Те три яблока, честно говоря, слова доброго не стоят, зато четвёртому цены нет. Прощай, батюшка! Ворочусь через три года, три месяца и ровно три дня.

– Ступай и возвращайся с четырьмя яблоками, – напутствовал его отец.

– Все четыре не обещаю найти, но то, которое от всех болезней исцеляет и мёртвого воскрешает, непременно найду.

Поправил королевич меч у пояса, повесил через плечо контрабас и отправился в путь.

Вот спустился он с горы, городские ворота миновал и зашагал по торной дороге, что на край света ведёт. Тёплый ветерок лицо обдувает, на шапке золотое перо развевается, а он знай себе на контрабасе играет и песенки поёт. Сперва спел про дивчину и злую судьбу-кручину, потом про Каролину – сладкую малину. Не допел он песню про Каролину – сладкую малину, навстречу ему красавица идёт: глаза – звёзды, брови – дугой, губы – мак алый, золотая коса через плечо перекинута. Ни дать ни взять – прекрасная принцесса, которую сулило счастливцу третье яблоко.

«Небось отец её из замка выгнал, как моих братьев», – думает королевич.

– Куда путь держишь, девица-красавица? – спрашивает он и низкий поклон отвешивает, золотым пером пыль у её босых ног заметает.

– Ах, милый музыкант! Я к королю иду…

– К королю? А зачем, позволь спросить?

– Захворала моя матушка, и один мудрый отшельник сказал мне: исцелит её золотое яблоко из королевского сада. Вот и надумала я к королю идти, золотое яблоко у него попросить.

– Опоздала, милая девушка, – говорит королевич. И рассказал ей, как огромная золотая птица сорвала три яблока, а напоследок – четвёртое, которое от всех болезней исцеляет и мёртвого воскрешает.

– Ах я несчастная! – заплакала девушка. – Теперь умрёт моя матушка.

– Погоди плакать, не умрёт твоя матушка. Я иду золотую птицу искать, яблоки добывать.

– Возьми меня с собой.

– Пойдём! Вдвоём веселей будет. А как тебя звать?

– Стазийкой. А тебя?

– Ясем.

– Скажи, Ясь, почему у тебя такое нарядное платье и волосы кольцами завиты?

– Потому что я королевский сын. Да ты не бойся, я не буду важничать.

– У тебя, Ясь, золотое сердце.

– Какое у меня сердце, не знаю. Хорошо бы, оно было такое же золотое, как твои косы. И такое же доброе, как твои синие глаза. И ещё хотелось бы мне любить тебя так же крепко, как любишь ты свою матушку.

– Ой-ой! – воскликнула девушка и зарделась, как роза.

Вот идут они, идут. Ясь на контрабасе играет и песенку поёт:

 
Замок встал до облака,
Девицу храня,
Отвечай-ка, девица,
Любишь ли меня?..
 

Вдруг из кустов послышался жалобный писк. Ясь оборвал песню на полуслове, и они остановились. Стоят и слушают, а в кустах кто-то жалобно пищит и стонет.

Вот раздвинули они кусты, видят – заяц в капкан попал.

– Не губите меня, люди добрые! – просит заяц, а у самого из глаз слёзы так и катятся.

– Не бойся, зайчик, мы тебя не обидим, – говорят Ясь и Стазийка.

Ясь капкан открыл и освободил зайца.

– Беги, зайчик! Ты свободен!

– Спасибо! Если бы не вы, четверо моих зайчат умерли бы с голоду. Когда понадоблюсь, кликните меня, я тотчас прибегу.

– А как позвать тебя? – спрашивает Ясь.

– Скажи:

 
Груша – не плод, морковка – не овощ,
Зайчик, зайчик, скорее на помощь!
 

Не забудешь?

– Если Ясь забудет, я не забуду, – сказала Стазийка и погладила шелковистые заячьи уши.

Заяц подпрыгнул, перекувырнулся и умчался в лес к своим голодным зайчатам.

Идут они дальше. Ясь больше не поёт песенку про замок высокий, а повторяет про себя заячье заклинание: забыть боится.

– Смотри, смотри! – вдруг закричала Стазийка. – Разбойник за жаворонком гонится.

Видит Ясь – огромный ястреб за жаворонком летит. Жаворонок в борозду упал, приник к земле, а ястреб вот-вот на него кинется и растерзает. Тут Ясь подбежал и ударил ястреба по спине контрабасом. Контрабас радостно загудел, а ястреб с перепугу выпустил из когтей жаворонка и улетел. Летит и на чём свет стоит Яся ругает.