Текст книги "Красная легенда на белом снегу"

Автор книги: Юван Шесталов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Не печальтесь, не горюйте!

Знаю песню я иную,

Песню радости великой!

Пусть откроет каждый лили —

Душу, полную тревоги, —

И прислушается к песне:

Всё в прошедшем, всё в грядущем,

Всё живёт и умирает

И родится в новом свете…

Сава сидит на дереве. На толстом суку кедра. Кедр – дерево высокое. Ветви у него густые, пушистые. Снизу Саву не видно. Сверху Саве всё видно. Глаз у него острый, рысий. Сверху Саве всё слышно. Слух у него таёжный, уши, как у чуткой собаки, всегда настороже. И нос у него хотя и маленький, приплюснутый, но запахи различает он по-звериному. А вот голова…

– Голова твоя глупая! Ум твой плохо шевелится! – ругался вчера отчим, когда Сава помог бежать Учителю.

«Ум мой, наверно, и правда плохо шевелится», – размышлял Сава, глядя на руки свои, которые только в самый последний момент смогли развязать Учителя. Учитель сел в нарту, его увёз один догадливый манси. Неповоротливый ум Савы сразу не догадался, что надо сесть на другую нарту, помчаться следом за Учителем, а когда догадался, было уже поздно.

Игрище в честь Нёр-ойки кончилось тем, что красных, не захотевших признать княжескую власть Железной Шапки, связали. Удалось ускользнуть лишь Красному Корню. С ним уехала и часть оленеводов, которые решили вступить в колхоз, а потом и Учителю Сава помог бежать.

– Глупая твоя голова, – любит поговаривать отчим. – К чёртовой этой грамоте тянешься, помогаешь не тем, кому надо, богатых, настоящих людей не понимаешь.

Неправда, Сава понимал всё. Железная Шапка богатый. У него одежда красивая. Осьмар Васька богатый. Что ни день, убивает жирного оленя. У него тысячи оленей. Якса… Но кто из них настоящий человек, Сава не может понять. А Совет? А Учитель? А Красный Корень? Разве худые?.. Ничего не понимал Сава.

– Глупую твою голову надо снять! – кричал вчера отчим. Испугался Сава не на шутку. Но не на оленях сбежал, а решил на дереве спрятаться. И вот сейчас, сидя на большом суку, Сава трогал руками голову. Сава знал, что самое твёрдое у человека – это кости. Из всех костей самая важная кость, конечно, череп. Можно отрубить руку, ногу, ухо – и человек всё же будет продолжать жить. Но если отрубить ему голову – он сразу погибнет. Значит, тут-то, в голове, и живёт душа человека, его жизнь. Сава знал, что для северянина нет худшего наказания, чем быть обезглавленным. Ведь тогда он и на том свете будет без головы. А самое твёрдое в голове – это череп. Снять череп с врага – значит покорить его душу. Обладатель черепа будет и обладателем его души. Так думают старые манси с самых давних времён. И если сегодня духу предка Нёр-ойке поднести черепа красных, тот возликует от счастья, так как будет обладать черепами этих людей, их душами. Они будут его рабами, а он, Нёр-ойка, возликует, будет гордиться этими душами как трофеями. Поэтому древние мансийские богатыри всегда снимали скальп врагов. Железная Шапка вчера ещё кричал и требовал от Яксы, чтобы тот просил у богов разрешения оскальпировать арестованных красных. Но Якса не разрешил этого делать, чтобы не осквернить законы предков: как-никак, люди Красного чума были гости…

Всё происходило так: тонкие, высокие лиственницы стояли на мысу, круто спускавшемся к озеру. Издали деревья казались маленькими. Но их корявые ветви отчётливо вырисовывались на бледно-стальном фоне неба. Над ними висели белые облака, пронизанные золотым бисером зимнего солнца. На священной поляне уже началось игрище скальпирования. Играющие разделились на две партии. Враги стояли друг против друга. Боролись попарно. Победивший для вида проводил ножом вокруг головы побеждённого и вырывал около его головы пучок сухой хвои. Этот пучок он торжественно нёс в свой лагерь со словами: «Я силён. Я его убил, кожу с головы снял. Кожа с головы его вот. Вот его поверженная душа!»

– Пора скальпировать и на самом деле! – вдруг скомандовал князь, расхаживая, как богатырь, по священной поляне. На нём была одета настоящая кольчуга, на голове – остроконечная железная шапка, на боку – сабля.

Тогда Сава сразу услышал громкое биение своего сердца, шум переливающейся в венах крови. Холодок пробежал по его спине.

Якса, покачиваясь, точно сонный, подошёл к священному кострищу.

Сава внимательно следил, как возникло пламя. Сначала оно было крохотное, робкое. Потом росло, росло, весело взбиралось по длинным поленьям вверх.

Сейчас подведут к огню Совета. Он стоит привязанный к священной лиственнице. Осьмар Васька, напевая что-то весёлое, точит нож. Первого будут казнить Совета.

Совет – имя новой власти. Совет – имя человека. А что такое имя человека?..

«Каждый манси знает, – вспомнились Саве слова бабушки, – что человек состоит из тела, души и имени. Тело умирает. Душа тоже может умереть. Лишь имя человека бессмертно. Умер человек – и его душа в виде имени вселяется во внука и правнука. И если человек с достоинством будет носить имя предка, то он приобретает в нём новую силу, силу предка, и силы в человеке удваиваются. Об имени предка должно сохраниться доброе воспоминание на земле. Стереть имя предка из памяти – совершить самое тяжкое преступление – так считали люди в старину, – часто повторяла бабушка. – Важен в жизни выбор имени. Если человек носит имя, которое связано с душой человека несчастного, больного, то он и будет страдать от этого. А имя человека счастливого, удачливого приносит счастье и успех в жизни».

«Какую магическую силу имеет имя «Совет»? – размышлял Сава. – Почему люди тянутся к новой власти?» Об этом же не раз думали и старые манси, сидя у костра, перед глазами священного огня.

Бывало в старину и такое: заболеет человек – сейчас же дают ему другое имя, полагая, что та душа, с именем которой он связан, – душа больная, несчастная. Даже старики меняли порою имена, надеясь начать таким образом новую жизнь. Юноша, посвящённый в мужчины, получает новое имя…

«Какую волшебную силу имеет слово «Совет»? – всё думает Сава, сидя на высоком дереве. – Почему русский человек гордится этим именем, данным ему не его русской матерью, а таёжными людьми, манси?»

А ещё Сава слышал от стариков, что имя, произнесённое всуе, то есть повторенное напрасно многократно, теряет силу. Именем можно злоупотреблять, зло выкрикивая его, околдовывать человека.

У взрослого большого человека всегда должно быть два имени – одно маленькое, другое настоящее, большое, которое должно тщательно скрываться. И если оно звучит – то лишь по торжественным дням, во время больших событий.

О каких днях говорит имя «Совет», о каких событиях вещает? Ведь во время большой охоты не произносят имени животного, за которым идут по следу, потому что имя может обидеться – и охота будет неудачной. При охоте на зайца не говорят «заяц», а просто произносят «скакун», при охоте на медведя – «он» или «мужик лесной».

Слово «Совет» – Сава слышал – произносили люди ежедневно много-много раз. И старики во главе с Яксой решили не казнить самого Совета, так как сидели с ним за одним столом, вместе пели хвалу Нёр-ойке, а решили казнить его имя, звонкое слово «Совет», многократным повторением…

Вместо Красного Корня к дереву был привязан идол, наспех вырубленный из обрубка ели. Это красное чудище походило на обыкновенного идола, если не считать звезды на голове. Этого звёздного идола будут казнить вместо Красного Корня, который, словно сказочный Эквапыгрысь, опять ускользнул от друзей Железной Шапки.

Красного Корня будут казнить старики за то, что посмел он одним из первых манси вступить на путь духа Революцы, за то, что на законного русского царя руку поднял, за то, что вместе с красными партизанами ходил. А ведь отец Савы тоже ходил с партизанами и был убит белыми за то, что у богатых оленеводов отбирал оленей, за то, что людей в колхоз скликал. Пусть самого Красного Корня и нет тут, но казнь его идола, казнь его души и имени равнозначна казни его тела. Лишь имя вечно. Казнённому имени – вечное проклятие. Идол Красного Корня, привязанный к лиственнице, стоял рядом с Советом. Стальное лезвие ножа Осьмар Васьки сверкало нетерпением, он жаждал снять скорее звёздную голову Красного Корня.

Рядом был привязан идол русского Учителя, дух имени которого тоже собирались казнить на большом священном камлании.

Так и поступили. Сначала казнили Совета, повторяя всуе его имя тысячи раз, выкликая его по-росомашьи, по-волчьи, по-собачьи, по-птичьи…

Злоупотребляли этим именем, чтоб пахло оно дурно, чтобы не имело успеха в любом деле, в малом и большом.

Произносили слово «Совет» по-всякому, чтобы вытряхнуть из этого имени душу, превратив его в пустой и звонкий звук…

Потом судили идолов Красного Корня и Учителя. Казнили их по всем правилам, по полному ритуалу.

Наконец настала очередь казни Журавля.

Осьмар Васька сидит, нож точит. Нож большой, лезвие сияет. Долго ли, коротко ли точил, наконец кончил. Веточку на лезвие положит – веточка пополам перерезается. Сук на лезвие положит – сук перерезается. Так остро отточил.

С ужасом смотрел Сава на нож Осьмар Васьки. Осьмар Васька не любит шутить, зря слова не скажет. Он вчера ещё грозился. Грозился не только снять шкуру с головы, но и отрезать язык Журавлю. Говорил, будто на языке Журавля сидит дух слова, дух красноречия. Дух слова до того могуч, что можно от его магии и колдовских действий сразу умереть. Дух слова крылат. Вслед за красноречивой песней человек может подняться в воздух и лететь, как птица. Всем известно слово-божество, божество правдивое, обитающее в верхнем мире. Но божество может быть и лживым, обитающим в нижнем мире, мире злых духов Куля.

Все видят, как Журавль сияющими глазами смотрит на людей, внимательно слушает их, собирая слова в чрево многострунного, многоголосого своего инструмента. А потом он раздаёт слова людям обратно, как священные амулеты. И люди, зачарованные его колдовской песней, перерождаются, становятся на путь Красного духа – Революцы.

«Самый опасный враг наш – Юван Няркусь, Журавль», – говорил ещё вчера князь. Сегодня глаза Железной Шапки горели жаждой крови…

Якса сидел у огня с опущенной головой. У них с Журавлём отношения особые.

Журавль был ещё совсем небольшим мальчиком, когда на него обратил свой прозорливый глаз Якса. И с тех пор, устраивал ли он камлание, шёл ли просто на охоту и рыбалку, Якса всегда приглашал мальчика с собой, просил быть помощником в больших и малых делах.

Журавль был и на самом деле необычным мальчиком. Стоило ему только сесть в лодку или стать на лыжи, как он уже изменялся, словно парил над землёй, становился весёлым, ликующим. Плывёт ли, идёт ли – он всегда поёт. Он поёт о том, что видят его глаза, слышат уши, что успело нахлынуть на его чуткую душу, что вызвало восторг: он играет словом…

Журавль пел о родной реке, о её широких разливах, о волшебной тишине таинственного леса, о синеющих вдали горах, о лебеде, плывущем по небу на крыльях белых облаков, о чарующей лебединой песне, похожей на песню многострунного журавля. Не зря мальчика так и прозвали – Журавль. О спящем лесном озере выводил он печальную мелодию, о луне, о звёздах, о высоком небе находил слова; он воспевал себя, отца своего и мать и всех окружающих милых его сердцу людей. Не забывал даже про своего лучшего друга, остроухую лайку, уронить вещие звуки; о зверье и рыбах он пел величаво, как о всём живом, таинственном и вечном.

Но когда рядом вдруг оказывались священная роща, дерево, гора или река, берущая начало со священного урочища, тогда он умолкал, хмурился, становясь сосредоточенным.

Он шёл в таком месте особенно тихо, стараясь не нарушать покой, гармонию леса, как человек, уважающий тишину и покой других. Он не говорил высоких слов, но глаза его, казалось, говорили об увиденном, о чём-то своём, сокровенном.

Боялся ли он лесных богов? Наверно. Как и все манси, он жил в страхе перед богами, но был убеждён, что если ничего не нарушаешь, живёшь в ладу с природой и её законами, тогда природа может быть добрым помощником, а не врагом.

Зоркий глаз Яксы давно заметил в подрастающем не по дням, а по часам юноше ещё одну черту: необыкновенную способность проникать в суть вещей. Правда, это чувство присуще многим таёжным охотникам, которые месяцами в одиночестве промышляют в глухой дикой тайге, общаясь с родственниками и близкими людьми лишь в мечтах. Но у Журавля способность предчувствия была острее обычного.

Однажды он прибежал к Яксе возбуждённый.

– Что с тобой? – спросил старик, ставший к тому времени Журавлю не то дедушкой, не то учителем – вернее, старшим другом.

– Как будто ничего, – ответил Журавль.

– Что же у тебя так лицо пылает?

– Скорее! В тайгу! Там – лось! – отрывисто заговорил Журавль. В глазах у него загорелся охотничий азарт. И весь он будто горел от нетерпения, даже стоять спокойно не мог.

– Ты что, видел его или след нашёл?

– Да нет.

– Камлал?

– Нет.

– Так кто же тебе сказал про лося?

– Разве ты не чуешь, что он там? – показывая в сторону болота, которое начиналось недалеко за кромкой леса, тихо сказал Журавль, удивляясь, что Великий шаман не предчувствует добычу. Теперь лось спасёт людей от голода. Рыба ещё не ловится, все припасы съедены… И звери куда-то ушли…

– Зажмурь глаза и слушай! – почти приказал юноша.

Журавль был худ. Впалые глаза его горели шальным огнём. Голодная весна делала своё дело. Юноша был крайне истощён. Якса зажмурил глаза и притворился, что слушает.

– Слышишь, чуешь, где лось? – допытывался Журавль.

– Нет, – честно признался Якса.

– А я слышу!

– Да где ты слышишь?

– Да тут, в сердце! – всплеснув руками, воскликнул Журавль. – Пойдём. Возьмём ружьё. Я чую! Лось там!..

Когда они вдвоём вышли из чащи к болоту, то действительно увидели лося. Лось стоял у мыска, вдававшегося в белое безмолвие болота, и, высоко вскинув голову, тянулся к голой ветке осины.

Была гололедица. Весенняя гололедица – удобное время для охоты. Охотнику достаточно напасть на свежий след дикого оленя или лося – и они уже не уйдут. Лось не может долго бежать по обледеневшему, проваливающемуся снегу. Тяжело бежать, когда снег глубок, больно ногам: твёрдая кора наледи режет в кровь ноги. А если лось ещё увидел на себе следы крови, он в оцепенении совсем останавливается, тогда его можно бить в упор.

Не стоило большого труда в тот день пристрелить лося. Ликовала вся деревня. Голод на несколько дней отступил… Но Якса был до крайности удивлён прозорливостью своего ученика.

«Он душой слышит, – подумал старик, – предчувствует».

Якса немало был наслышан про некоторых манси, которые так сумели воспитать в себе охотничий инстинкт – чувство встречи со зверем, что даже могли сказать наперёд, какого зверя убьют, кого увидят, какая неожиданность охотника ждёт на пути.

Предчувствовал многое сам Якса. Но шаману казалось, что тут помогает гадание, общение с духами. Подталкиваемый предчувствием, Якса брал нож или топор. Устанавливал нож на острие топора таким образом, что нож приходил в равновесие, и, судя по тому, в какую сторону поворачивался его кончик, Якса решал, куда нужно идти на охоту.

– Лишь шаманам всё открыто, – любил повторять Якса, – лишь шаманы всё видят, предчувствуют, беседуют с богами. Боги помогают им переносить даже тяжёлые вещи через громадные расстояния. Но разве ты, Журавль, шаман?.. – Так он обращался к юноше, подзадоривая его, обостряя восприятие юноши и тем самым готовя его в свои преемники. Шаман немалого достиг: научил Ювана игре на многострунном мансийском журавле, пел мальчику ночами длинные былины про богатырские давние дела таёжного народа.

Якса видел в Журавле талантливого ученика, будущего большого шамана. Но разразилась революция. Могучие события революции разделили ученика и учителя: по-разному побежали ручьи их дорог.

Однажды, когда уже затихала гражданская война, приехал из района представитель Советской власти. Он призывал молодёжь учиться. В районном центре открылись рыбацкие курсы. На этих курсах готовили специалистов по рыбному делу – башлыков. Как связать невод, в какой местности хорошо ловится рыба, время промысла – всё должен был знать башлык. В этом ничего дурного не увидел Якса для молодого шамана. Ведь шаман всё должен уметь. И потому Якса не воспротивился его желанию. К тому же ученик уезжал в райцентр всего на два месяца.

Юван Няркусь успешно окончил курсы, получил удостоверение помощника башлыка. В то же время при райкоме комсомола была организована рыболовецкая бригада. Вместо поездки домой Ювану Няркусю предложили быть помощником башлыка в комсомольской бригаде. Всё лето прорыбачили. Агитировали Журавля вступить в комсомол. Но он не согласился. Когда же закончился рыболовный сезон, были организованы двухгодичные курсы начального образования. Он снова остался учиться.

А ещё через два года из Ленинграда приехал учёный набирать молодёжь в Институт Народов Севера. Среди северян было мало грамотных. А Юван Няркусь уже умел читать и писать.

Райком партии предложил ему ехать учиться. Много хороших слов говорил учёный про Ленинград… Для Журавля районный центр Берёзов и тот казался большим городом. А о Ленинграде он слушал, как о сказочном каменном чуме. Журавль загорелся, поехал. И вот после нескольких лет учёбы в городе Октябрьской революции он возвратился в тайгу, в родной паул. Теперь Журавль был совсем другим…

Старому Яксе он стал непонятен. Старик сидел у костра с опущенной головой и думал. А игрище скальпирования продолжалось. …К связанному Журавлю подошёл князь. Он был одет по-богатырски: и железный шлем, и панцирь, и копьё в руках…

– Если руки твои сильные, если ноги такие крепкие, почему стоишь связанным? – начал князь, сверля ненавидящим взглядом Журавля. – Если ты крылатый, многоголосый Журавль, если вправду ты чародей слова, почему не можешь улететь, как шаман? Где твои крылья?

– Посмотрим, как ты будешь петь – камлать свои красные песни, когда снимем кожу с твоей косматой башки, – процедил сквозь зубы Осьмар Васька.

– Приготовиться к скальпированию! – скомандовал своим людям Железная Шапка.

Сверкнуло лезвие ножа в руках Осьмар Васьки.

– Слушайте меня! – крикнул тогда Якса, выходя с бубном на круг. Над головами людей будто лопнуло небо. Зазвенела тайга колокольчиками, жестянками, побрякушками дрожащего бубна. Люди вытянули шеи.

Солнце уже скатилось за зубчатые вершины елей. Последние лучи его играли на кровавом снегу. А красные от зари кедры, кажется, о чём-то тихо шептались…

– Ладно! – сказал тихо Якса. – Может, Журавль и достоин наказания. Но вы хотите судить Журавля, не выслушав его. Вы раскричались, как дети в глупой ссоре. И хотите карать смертью!.. Смерть вас всех караулит…

И, подойдя к Осьмар Ваське, который размахивал ножом, Якса продолжал нараспев:

 
Остановись, ничтожный человечек!
Ты, имеющий бездушные ножны
И всегда жадный до крови нож!
 

Потом Якса обратился к людям:

– Если у вас не померк ещё разум, – остановите его. О Осьмар Васька, день и ночь державший во рту кусок жирного мяса, с руками всегда окровавленными, зачем ты поднял руку на молодого Журавля? Снять голову легко – смысл жизни понять труднее. В мире что-то происходит. Опустите ножи…

– Старец, ты стал хуже бабы. И дела свои справляешь плохо, как и твои немощные боги! – наступая теперь уже на Яксу, тараторил Осьмар Васька.

И, подскочив вплотную к старику, Осьмар Васька плюнул ему прямо в лицо… Казалось, зашатались в глазах у людей вершины багровых деревьев, по дремучей тайге прокатился дикий хохот, заскрипел кроваво-красный снег…

Толпа пришла в смятение. Загикала, заухала. Этот наглый плевок вывел людей из оцепенения. Быстрее, чем раненая рысь, бросился вперёд Сас и охотничьим ножом в одно мгновение рассёк тынзян – гладкую кожаную верёвку, которой был связан Журавль.

– Защищайся! – выкрикнул Сас, подавая Журавлю многострунный инструмент. Затем, обернувшись к толпе, окинув всех спокойным взглядом, сказал:

– Люди! Вы видите, какое злодейство затеял Осьмар Васька…

Сас что-то ещё хотел сказать. Но Осьмар Васька сбил его с ног… А Журавль ударил по струнам и запел песню коммунистов, переложенную им на мансийский язык. В его устах песня звучала как гимн борьбы. И люди будто проснулись… Толпа разделилась на два лагеря. Несколько человек, вооружившись копьями, начали состязание. Они, как древние воины, тяжело наступали друг на друга, нанося и отбивая удары, крича исступлёнными голосами.

В последнее время лишь на священных игрищах манси играли в войну. Нарядившись в панцири из шкур, с берестяными щитами и деревянными копьями с роговыми наконечниками, с саблями из дерева, бились они друг с другом. Но самым любимым состязанием была борьба.

– Борьбу, борьбу! – кричал кто-то из толпы, видно принимая всё происходящее лишь за священное игрище.

Обессилев, состязающиеся опустили копья.

– Борьбу, говорите! – подходя к Журавлю и сверля его злым взглядом, процедил Железная Шапка. Журавль почувствовал, как кровь бросилась ему в голову. – Что ж, будем бороться, куда тебя кинуть? – Не дожидаясь ответа, он схватил Журавля, поднял в воздух и бросил в снег. – Этими руками мы душим росомах! – крикнул Железная Шапка, победно подняв руки над головой.

Но в это мгновение перед Железной Шапкой, откуда ни возьмись, возник Красный Корень.

Он всегда, словно неуловимый Эквапыгрысь, появлялся неожиданно. На днях ускользнул от воинов Железной Шапки. Сегодня уже казнили его идола. Теперь он явился сам.

Он стоял перед Железной Шапкой не как знаменитый Красный воин с красной звездой на кожаном шлеме, а стоял в обыкновенной мансийской одежде из меха, простой манси.

Окинув всех взглядом, он вынул из кобуры револьвер и бросил его в руки Журавля, который уже успел подняться на ноги.

– Я стою перед вами как ваш сородич, как манси, – сказал людям Красный Корень. – У меня нет даже оружия. Я считаю, что на священном игрище… надо состязаться, как полагается на игрище, а не разбойничать…

Старик Сас важно преподнёс ему деревянное копьё с костяным наконечником. Кто-то кинул в руки щит. Щит был деревянный, обтянутый кожей. Посреди щита сияло солнце, пускавшее во все стороны металлические лучи-стрелы.

– Стой! – сурово сказал Красный Корень изготовившемуся к бою Железной Шапке. – За что боремся?

– Ты имеешь в виду ставку? – спросил князь.

– Да, что ставим?

– Поставь револьвер. Если я одержу победу, – он мой!..

– Моя ставка – мир. Если я одержу победу, – вы всех отпускаете. И мирно будем решать наши споры…

– Хорошо! – нехотя согласился князь.

Красный Корень выставил вперёд щит, медленно стал приподымать копьё. Один он знал, что щит князя был более надёжным и крепким. Он был отчеканен из толстой жести, хотя, как у всех, был тоже обтянут кожей. Разбивать своё копьё о более надёжный щит не было смысла.

Да и сам Железная Шапка был облачён в надёжный панцирь, доставшийся ему от предков-воинов.

Тогда легко и просто одетый Красный Корень – на нём был свободный кувсь из меха молодого оленя, – уперев копьё древком в землю, оттолкнулся им и полетел, как птица, мигом оказавшись за спиной соперника.

Но нанести удар ему не удалось. Железная Шапка успел развернуться и подставить копьё. Резкий стук копий, звон щитов, возгласы толпы. Долго бились. Но никто не побеждал. Красный Корень вился вокруг соперника, как волк вокруг росомахи. Тяжёлое вооружение Железной Шапки мешало битве на копьях. Но он всё же уверенно поворачивался во все стороны, вовремя подставляя под удары свой железный щит и копьё с настоящим металлическим наконечником.

Чтобы не испортить слабого рогового наконечника своего копья, Красному Корню приходилось долго маневрировать, чтобы высмотреть уязвимое место противника.

В отличие от Железной Шапки Красный Корень был настоящим воином. Во время гражданской войны называли его и красным партизаном и красноармейцем.

Родители его были тёмными, неграмотными. Тоже верили шаманам. А сам он с восьми лет батрачил у мансийского кулака. И вот – революция… В деревню, где батрачил тогда Красный Корень, пришли красные партизаны, и молодой манси попросился в отряд.

Посмотрел командир на его дырявую одежонку и говорит: «Да, одежонка у тебя на рыбьем меху. А впереди у нас дальняя дорога – мороз, тайга, белые…»

Но молодой манси стал на лыжи, тысячи километров прошёл с отрядом, воевал с белыми. А потом, когда не стало на Севере белых, он пошёл вместе со всем отрядом на запад, уже в тёплых краях давил контрреволюцию.

Однажды шли красные в наступление. Но нещадно строчил пулемёт врага, и каждый раз приходилось отступать. Красный Корень был и охотником. Охотник знает: на зверя надо идти не прямо, не со стороны ветра, а в обход. Подкрался он к пулемёту сзади и заставил его замолчать. Один захватил пулемёт с двумя пулемётчиками.

И в рукопашном бою он не раз выходил победителем.

И всё же Красному Корню было сегодня нелегко. Одетый в панцирь и шлем, защищённый надёжным щитом, князь стоял, как башня. Однако красный Корень всё-таки обнаружил уязвимое место в его броне, под мышкой. Он в тот же миг направил страшный удар в обнажённое место. Но противник вовремя повернулся и подставил щит.

Сторонники Красного Корня издали одобрительные возгласы, принимая удар за доброе предзнаменование. Однако ликовать было рано. Копьё, ударившись о твердь щита, отскочило назад. И в этот миг Железная Шапка, размахнувшись своим копьём, попытался достать им слабо защищённую грудь противника. Красный Корень едва увернулся. И всё же копьё успело уколоть его в плечо и, пронзив одежду, нанести глубокую рану. Особой боли он не ощутил, но почувствовал, как побежали тёплые струи крови, как рубаха стала липнуть к телу. Теперь издали возглас одобрения сторонники Железной Шапки. Но Красный Корень не растерялся. Повернув своё копьё тупой стороной вперёд и орудуя им как дубиной, он нанёс удар по копью Железной Шапки. Удар был такой силы, что копьё противника отлетело в сторону.

И в тот же миг, продев своё копьё между ног противника и орудуя им как рычагом, упираясь о собственное тело, Красный Корень свалил Железную Шапку наземь!

– Отпусти! Задыхаюсь! – рычал из-под снега князь.

– Сдаёшься?! – торжествующе вскричал Красный Корень, сидя на противнике и прижимая его лицом к снегу.

– Мир! – хрипел князь, сопя под снегом.

– Мир так мир! – торжественно произнёс Красный Корень, отпуская побеждённого.

Как и договорились перед началом схватки, арестованных развязали. Не успел догореть смолистый костёр, со священной поляны одна за другой тронулись оленьи нарты.

Сидя на ветке кедра, Сава заметил, что друзья Красного Корня поехали в одну сторону, а сторонники Железной Шапки – в другую. Не спускал Сава глаз с отчима.

Оглянувшись вокруг, прокричав что-то похожее на зов, отчим взял в руки хорей и, гикнув на своих оленей, помчался по дороге, по которой двинулся многочисленный аргиш Железной Шапки.

Сава слез с кедра. Кругом было пусто. На священной поляне стояли одни деревянные идолы. В сумраке наступающей ночи они, казалось, угрожающе смотрели на одинокого мальчика. Саве стало страшно. И он побежал.

Сава бежал в сторону, куда уехал отчим. Отчим пас стадо Железной Шапки. В главном стане Железной Шапки была и мама Савы. Сава очень хотел увидеть маму. И потому побежал по дороге, куда направился большой аргиш Железной Шапки. Недолго бежал Сава. Ноги стали подкашиваться.

«Им на оленях лучше!» – подумал Сава.

С каждым мгновением снег тяжелел. Тайга темнела. Подул жгучий ветер. Надвигалась пурга. Идти дальше было бесполезно и опасно. Возле корня упавшего дерева Сава заметил огромный сугроб. В сугробе он устроил «куропачий чум» и решил залечь в нём, словно медведь в берлоге.

Тёмный лес зашумел, закачался, как пьяный. Тонкий свист, как от полёта стрел, всё рос и рос. Было непонятно, откуда он исходит. Нити звуков переплетались, некоторые вдруг исчезали, уходили с замирающей жалобой, новые рождались, сливаясь в упругие и стойкие мелодии. Саве казалось, что это заплясали, засвистели духи зла и холода.

Единственное спасение от злых духов – чистый снег «куропачьего чума». Дрожа от страха, Сава забрался в своё убежище…

Пурга всё усиливалась, и скоро её завывание слилось в протяжный рёв. Как ни старательно сделал он свой «куропачий чум», холод проникал в него. Сава знал: долго здесь не вылежишь. И всё же малица спасала. Малица – словно чум, длинный балахон из оленьего меха. Вместо шапки – капюшон, пришитый к малице. Малица длинная, висит на плечах почти до земли. Морозу сразу не войти под неё, когда идёшь, и когда лежишь – ноги закрыты. Рукава тоже сделаны так, что под мышками образуются мешки, где скапливается тепло. У подмышек рукава широкие, а у кистей – узкие, еле рука пролезет. И морозу не пролезть. Сава спал в снегу, втянув руки внутрь малицы и держа их на груди. Сначала было тепло-тепло, как в тёплом жилище. Сава лежал терпеливо, дремал, снова просыпался. Неизвестно, сколько времени длилась пурга. Может, сутки, может, двое – двигаться дальше было нельзя.

Сначала духи мороза свистели только за стенками «куропачьего чума». Постепенно они стали проникать и под малицу. Потом они защекотали пальцы ног и рук. Пальцы рук Сава запихал под язык, чтобы отогреть. От этого ещё сильнее ныли пальцы ног. Его жёсткие, как у собаки, ресницы стали влажными. Сава знал, что в тайге часто находят мёртвых, замученных духами холода людей.

Сава лежал, слушал свист злых духов, думал. Никогда ему не приходило в голову столько мрачных мыслей. Вспомнил про дедушку, который утонул во время осенней рыбалки и превратился в лёд. Потом вспомнил дядю, который ушёл на охоту и не вернулся. Он представил, как дядя лежит на промёрзлой земле, грызёт снег, оглядывается, словно кого-то зовёт на помощь… Но духи холода не дают услышать людям его зов… И дядя так и замёрз, улыбаясь заледеневшими губами.

Потом проплыли мимо старик Сас, Журавль, певший новые слова под мелодию старого многострунного инструмента. Осьмар Васька с ножом в руках, грозный взгляд Железной Шапки, крики отчима на него, на Саву, когда он развязал Учителя и помог ему бежать. Отчим тогда ударил Саву хореем. Было больно. Но не от этого удара, а от ругани отчима было больно.

– Голова твоя глупая! Снять бы надо твою дурацкую голову! – кричал он.

Всё это показалось Саве таким обидным, несправедливым, что он даже застонал во сне.

Потом он вспомнил маму. Её синие, чуть раскосые глаза. Руки тёплые, ласковые. Улыбку. Мама жила будто в сказке. Редко видел её Сава. Особенно в последнее время.

Сава не знал ещё истинную тому причину. Отчим пас оленей Железной Шапки. Железная Шапка, бывший князь и владыка, скрывал своё стадо в тайге, у предгорий Урала. Он, как вор, бегал от Советской власти. А отчим, как верная собака, прислуживал ему. Мама была с ним. «Почему она с отчимом, а не со мной, с Савой?» – думал в полудрёме мальчик и опять застонал. В этот миг он и проснулся.