Текст книги "Олаф, глупый король (СИ)"

Автор книги: Юрий Силоч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

  – Две бочки пива. У нас в подвалах еще осталось, вроде. Слушайте, неужели вы поверили в его "Вера моя сильна, и не изменят ее ни приказ королевский, ни мученья", – передразнил шут бас Преподобного, – Он же давно уже подстилка королевская, то, что он Олафа короновал вообще напрямую писанию противоречит, так как там сказано "Лишь кровь королевская в короле быть". Эта затея с разрезанием ладоней и рукопожатием – чистой воды шулерство. Если кто в Мнморте и не верит по-настоящему во Всесоздавшего, так это наш старый прохвост.

  Все молчали.

  – Ну что ж... – сказал, наконец, Шут, – Если тем для разговора больше нет, предлагаю расходиться.

  ***

  Проповедь Хельги произвела фурор.

  Старина Преподобный все-таки нашел нужные строки в писании, перевернул их совершенно непостижимым образом, и пересказал так, что послушать его собирался народ со всего королевства.

  – И видел во сне я цифири, огнем пылающие! И пробудившись, к писанию бросился я, открыл на странице с цифирью, во сне увиденной и читал я долго и вдумчиво, и молился потом! И сказано было там про короля Йори, подданные которого предали его и продали, да наказаны были силою божией! Твари поселились в лесах их, и твари те огнем горели и дома их сжигали, да другие твари, орками называемыя, на людей похожия, на веси и грады нападали, жгли и грабили. И ужасен был тот год, и не было спасенья от их никому! Сгинули, сгинули подданные короля Йори, во веки веков сгинули!...

  Ну, и так далее. На самом деле, в писании говорилось о том, что король Йори всем своим подданным страшно надоел высокими налогами, массовыми казнями и пустотой казны, после чего был свергнут и посажен на кол. Горящие звери и орки были приплетены для красного словца, на деле же подданных Йори захватили их соседи, но... Кому было до этого дело? Хельги говорил, причем говорил красиво и убедительно, люди слушали его, раскрыв рты, и пересказывали знакомым, а знакомые – своим знакомым, и очевидный посыл – не бунтуй против короля, был воспринят всеми.

  И теми, для кого весь этот фарс организовывался, тоже. Асгрим с удовлетворением заметил зарождающиеся страхи среди населения деревень бунтовщиков, и отмечал, что для пущего эффекта нужно этот страх поддержать. Олаф был не против, и Сигурд предложил переодеть орками часть пограничной стражи, и отправить их в Северные Ущелья – нападать, жечь, грабить и сеять хаос и панику. Все это, разумеется, под личиной орков.

  – Своих же жечь будем... Докатились. – морщился капитан.

  С "горящими зверьми", было уже сложнее, но тут на помощь снова пришел Асгрим:

  – В Мнморте живут два представителя Ученого сословия. Может быть, послать за ними?

  – Да. – не задумываясь, согласился Олаф. – Пусть приходят немедленно.

  ***

  – Я не хочу находиться в одной комнате с шарлатаном. – маленький щуплый человечек в черной мантии, больше похожей на рясу Хельги, брезгливо морщил нос

  – А я не хочу находиться в одной комнате с неумехой. – даже не поворачиваясь в сторону оппонента пробасил толстяк в колпаке со звездами и драном балахоне.

  Олаф сидел за столом и хмуро глядел на обоих, пытаясь понять, как себя с ними вести. Фредерик – единственный настоящий ученый в Мнморте, терпеть не мог единственного же в Мнморте алхимика – мастера Асвальда. Их вражда, как рассказывал королю Асгрим, уходила вглубь веков, в то самое время, когда наука отделилась от алхимии и пошла своим путем. Неизвестно в чем было дело, и кто первым пошел на конфликт, но факт остается фактом – наука терпеть не могла алхимию, а алхимия – науку.

  Споры между ними шли поразительнейшие.

  Когда алхимики вдруг начали утверждать, что земля круглая, их чуть было не согнали всех на большой костер по вине ученых, что подняли хай до небес, настаивая на том, что многие труды маститых древних ученых неопровержимо говорят о диске и трех китах.

  Когда ученые начали завозить новые сорта пшеницы с юга, алхимики объявили, что они чумные, и у всех, кто будет есть эту гадость поотрастут рога и когти.

  Наука обвиняла алхимию в идиотизме и отсутствии профессионального подхода. "Только полный кретин!" – провозглашал плешивый профессор – "Будет смешивать ослиную мочу с серой и серебром, надеясь создать эликсир вечной молодости!"

  Алхимики вторили: "Только настоящие ничтожества будут сидеть и писать десятки книг на основе других десятков книг, ничего не проверяя на практике!"

  Так повелось испокон века – две совершенно разные научные школы, презирающие друг друга, и Асвальд с Фредериком были всего лишь верными сынами своей эпохи.

  Олафу предстояло решить сложную головоломку – нужно было заставить их работать вместе, ибо, по словам Вегарда, порознь у них не получалось ровным счетом ничего, и работать над осуществлением коварного плана Олафа и его команды они могли до тех пор, пока не погаснут звезды.

  Решена эта головоломка была с поистине королевским изяществом. Послушав какое-то время препирательства достойных ученых мужей, Олаф стукнул кулаком по столу, и взревел:

  – Казню!!!

  В кабинете установилась полная тишина, ученый и алхимик начали понемногу бледнеть.

  – Если! Вы! Не прекратите! Этот! Балаган! Я! Вас! Казню! – продолжил драть королевскую глотку Олаф.

  – Мне! Нужна! Ваша! Помощь!

  Спины у ученых инстинктивно приняли положение "полупоклон".

  – К-какая помощь, в-ваше величество? – выдавил, наконец, стучащий зубами от ужаса Фредерик.

  Вот это уже другое дело.

  – Вы слышали проповеди Хельги про горящих зверей?

  Фредерик снова брезгливо сморщил нос, но, натолкнувшись на мрачный взгляд короля, тут же вернул прежнее подобострастное выражение лица:

  – Да, ваше величество, точно так. Слышали.

  – Мне нужны горящие звери. Погодите! – сказал он, открывшему, было рот, Асвальду, – Мне нужны не просто подожженные звери. Мне нужно что-то, что могло бы бегать по лесу и пугать крестьян. Причем, как можно дольше бегать. Сделать все надо быстро, как можно быстрее. Чем быстрее сделаете, тем больше я вас отблагодарю. А затянете – не то, что не заплачу, а казню. Дело сие важности чрезвычайной! Ясно вам?

  Ученым мужам было ясно.

  – Держите все в секрете! Если есть вопросы – задавайте. Ежели надо что будет – говорите, мы дадим всё, издержки оплатим... Если вопросов нет – значит идите и работайте! – Олаф напустил на себя строгий вид, и это помогло.

  Ученые пятились, кланяясь, до самой двери, и вскоре их быстрые шаги стихли за дверью кабинета.

  "Вот оно как, значит... Значит, и правда, с ними так и надо..." – подумал Олаф перед тем, как снова погрузиться в чтение документов.

  7.

  Полтора десятка незнакомцев в серых дорожных плащах неслышно соскользнули с коней, ни звуком, ни бряцаньем оружия не выдав себя.

  – Дальше пойдем пешком. – тихо сказал Сигурд, оглядевшись.

  Утро выдалось сырым, холодным и очень туманным. Тут, в северных ущельях, почти всегда так.

  – Идем! Роки! Остаешься с лошадьми! – Сигурд подхватил лук, и, мягко ступая по покрытым мхом скользким камням, направился вглубь ущелья.

  Дойдя до одному ему ведомого знака, Сигурд остановился, поднес хитро сложенные ладони к губам и трижды прокуковал. Лежащая неподалеку кучка замшелых камней зашевелилась, и спустя миг, приняла форму пограничного стражника в грязном плаще, с которого свисали клочья мха.

  – Все спокойно?

  – Да, капитан. Они устроили секрет в камнях неподалеку, но часовые из них никудышные. Говорят громко, что-то варят. Я мог бы их снять еще во время разведки.

  – Хорошо. Выдвигаемся.

  Цепочка воинов растянулась, и продолжила движение вглубь ущелья. Вскоре, по знаку Сигурда, все залегли, лишь четверо воинов продолжили движение в сторону небольшого укрепления.

  Расположен секрет был грамотно – в небольшом углублении, под большим раскидистым кустом. Обложенный со всех сторон камнями, он вполне мог остаться незамеченным, если бы не его обитатели. Те вели себя так, как и подобает разбойникам. Из секрета время от времени слышался дружный смех четырех луженых глоток, слышался хруст веток и безбожно дымил костер.

  Пограничники Сигурда подползли вплотную к секрету. Капитан показал жестами "атака на счет три", и начал отсчет на пальцах.

  На "три" четверка воинов запрыгнула в секрет, сверкая большими и страшными охотничьими ножами. Приглушенные крики, звуки падения тел – и все стихло. Три секунды – четыре трупа в грязных армяках и засаленных шапках.

  Снова кукование – и отряд Сигурда, пригибаясь, прячась за кустами и камнями, двинулся вперед, неслышно, подобно призракам из страшных сказок.

  Показалось логовище разбойников – серое, неприметное, замаскированное мхом и кустарником, прилепившееся к скале, почти скрывшееся в ее нише. Небольшая, по грудь человеку, баррикада из наваленных камней, утыканная острыми кольями, перед баррикадой ров, неглубокий, но достаточно широкий – где-то метр, и тоже утыканный внизу кольями.

  Через ров вел узкий мостик, за которым должны были, по идее, непрестанно наблюдать, но сейчас стражник стоял спиной ко рву и с кем-то громко переговаривался.

  По знаку Сигурда бойцы пограничной стражи подобрались вплотную ко рву, и на счет "три" бросились вперед, сверкая ножами.

  Тени в серых плащах, скользнули по мосту, сбив с ног часового, и в лагере началась резня.

  Логово разбойников было как на ладони – небольшой пятачок земли, 10 на 10 метров, укрытый навесом из лапника. На земле разбросаны вещи, посуда и оружие, на лапнике лежат люди. Чуть поодаль – углубление в скале и небольшая пещерка, в которой, судя по отсвету на сырых камнях, горел костер.

  Люди Сигурда стальным вихрем пронеслись по лагерю, кромсая ножами все на своем пути, и ворвались в пещеру. Раздались крики, звук бьющейся посуды, и, спустя мгновения все было кончено – стражники вышли обратно из пещеры, волоча за собой упирающееся тело с разбитым в кровь лбом.

  – Атаман, господин капитан. – хмурый стражник кивком головы указал на пленника, – Бьерн. Тот самый, которого опарышем кличут.

  – Во-от как... – протянул Сигурд тоном, не сулившим ничего хорошего.

  Капитан подошел ближе, и ледяным взором оглядел плененного атамана. Тот выглядел жалко – лоб разбит, волосы черные, нечесаные, грязные и завшивевшие, слипшиеся от крови с разбитого лба – видать, приложили хорошенько о камень, нос кривой, сломанный еще в незапамятные времена, спутанная курчавая борода. И глаза, в которых не было видно ничего, кроме животного страха.

  – Ну здравствуй... Бьерн-опарыш. Экая важная птица у нас нынче в гостях... – Опарыш и правда был значимой персоной среди разбойников Северного ущелья. Налетал на села, резал-жег-грабил, да вот только поймать его никто пока не мог. На своем "посту" Опарыш пережил двух шерифов Северного края, и Сигурду, в свое время, письмо прислал, дескать, поздравляю со вступлением в должность, сучий сын, двух до тебя пережил, и тебя переживу.

  Капитан задумался на пару секунд о том, можно ли использовать пленного атамана в каких-то своих целях, но не нашел ни единой причины оставлять того в живых.

  – Повесить! – коротко бросил он пограничнику, и направился вглубь пещеры, слушая позади нечеловеческий вопль разбойника, просившего пощадить и уверявшего в собственной полезности.

  – Господин капитан! – окликнул Сигурда старшина отряда – высокий, жилистый и полностью седой воин, – Может, допросить сперва? Вдруг, знает что. Где сокровища прячет, или еще что.

  – Да что он может знать, песий сын... – скривился Сигруд, – Сокровищ тут на тыщу верст к югу не сыщешь, даже в казне ничего нет. Медяки одни, пиво ворованное, да шкуры медвежьи – вот и всё его богатство. Сам знаешь, что весь месяц последний сидел он тут безвылазно, рану зализывал... Нет, старшина, вешай этого прохвоста, и дело с концом.

  Старшина ушел выполнять приказание, а Сигурд зашел осмотреть пещеру.

  В нос шибанул запах крови, нестиранной одежды, немытых тел, кислого пива и квашенной капусты.

  Постояв пару секунд, и привыкая к этому букету (вот же ж, старый хрыч, по дворцам засиделся, от запаха портянок отвык) Сигурд все же прошел внутрь, и осмотрел пещеру. Ничего особенного в ней не было – логово, как логово – бочонки пива, какие-то миски, осколки, черепки, шкуры, на которых спали "лесные братья" Бьерна. Ничего важного или особенно ценного.

  Когда капитан вышел из пещеры, то застал деловую суету.

  Кто-то собирал по лагерю оружие мертвых разбойников (ножи, дрянные луки, самодельные копья), кто-то вешал Опарыша (тот еще болтался в петле, выпучив глаза и обгадившись), кто-то рубил головы мертвецам и выставлял рядком на баррикаде, а специально обученные люди готовились гримировать покойников.

  Пока что капитану делать было решительно нечего, все были при деле.

  – Господин капитан, уши урезаем? – спросил один из воинов, держа за волосы отрезанную голову разбойника-бородача и показывая ножом, тому на ухо.

  – Да. Чтоб острые были. – буркнул Сигурд и уселся на камне, раскуривая трубку.

  Пока он курил, его молодцы справились со всеми делами в лагере, стащили вещи разбойников в одну кучу, и эту самую кучу подожгли. Вонь стояла немилосердная.

  – Фу, гадость... – брезгливо морщился воин, тащивший в костер медвежью шкуру, с которой осыпались вши.

  "Гримеры" закончили свою жуткую работу, и, в конце концов, головы разбойников окончательно потеряли человеческий облик. Кожа из почернела от дегтя и сажи, волосы и бороды были сбриты, остались лишь редкие пучки на висках и затылке, глаза лишились век, и жутко пялились в никуда, уши заострены, в них вставлены заранее приготовленные стальные кольца-серьги, языки разрезаны наподобие змеиных. Жуть.

  – Все готово, господин капитан.

  – Хорошо. – Сигурд поднялся и осмотрел работу, – Сойдет для сельской местности. На копья их. Волчьи головы – к седлам.

  Пограничники вернулись к коням и начали доставать из седельных сум волчьи головы, густо вымазанные светящейся мазью, изобретенной на скорую руку союзом науки и алхимии. Приторочив их к седлам на видном месте, воины взлетели на коней и, порысили к ближайшей деревне.

  Добрались туда уже хорошо за полночь. Несмотря на поздний час, деревня не спала, повсюду горели факелы, а в центре – это было хорошо слышно, – собралась целая толпа народу.

  Сигурд подъехал к воротам и крикнул зычно:

  – Эй там! Пограничная стража! Открывайте!

  В двери открылось маленькое окошко, из которого взглянули колюче, недоверчиво, чьи-то глаза. Сигурд достал из-под плаща бляху Пограничной Стражи и поднял факел повыше, дабы было видно, что не разбойники пожаловали.

  – Рады видеть, ваша светлость, рады видеть! – затараторили по другую сторону ворот, и те вскоре распахнулись, – А у нас, изволите видеть, праздник. МедведЯ, значт, благородный господин убили... Горящего... – рядом с воротами ломал шапку здоровый детина с не менее здоровенной секирой. Рядом стоял еще один такой же, – "Братья, небось." – подумал Сигурд, а вслух молвил:

  – У нас тут добыча покрупнее будет. – и гордо показал голову, глубоко насаженную на копье.

  Братья затряслись мелкой дрожью:

  – Эт, стыло быть... Эт самое... Они нам посевы пожгли?...

  – Да кто его знает? Этих тварей там тьма. Старосту веди немедля, а то плетей всыплю! Дело важное, беда грядет.

  Один из братьев оставил секиру у частокола и припустил в направлении площади, что-то на ходу выкрикивая.

  – С коней не слезать. – приказал Сигурд, – Ворота запри, дубина! – это он уже сказал второму брату, – А то набегут сейчас...

  "Набежать" действительно могли, но не орки, а светящиеся звери (отловленные пограничными стражниками, вымазанные светящейся мазью, и выпущенные на волю), которые, отчаявшись найти добычу в лесу, шли к человеческому жилью.

  Спустя несколько минут появился староста деревни – древний, но все еще крепкий старик с умными колючими глазами. За ним шла толпа разномастного сельского люда с факелами.

  Сигурд без слов показал старосте копье с головой "орка".

  Старик охнул, и, оглядев воинство Сигурда и их ношу, едва не сел прямо в грязь, но, к счастью, быстро взял себя в руки.

  – Что ж такое делается, ваша милость... – потрясенно проговорил он, – МедведЯ горящие на нас сами из леса выходют, так теперь еще и эти... Слава Всесоздавшему, убили вы это отродие черное...

  – Убили, староста, да не всех. Проводи-ка меня в дом. Говорить будем.

  Сигурд спешился и направился вслед за старостой.

  По пути он увидел огромный костер, возле которого столпился народ. На лавке возле костра восседал юнец, смутно отчего-то знакомый Сигурду. Какой-то бородатый мужик едва ли не насильно вливал в него пиво из огромной кружки... Ах да, это же тот самый парень, который вызывал его величество короля Олафа на дуэль, а потом сам же из замка сбежал – только пятки сверкали. Во дела, а малец-то неплох оказался, раз уж зверюгу такую сам завалил, да не побоялся того, что она "огнем горяше".

  Сигурд и староста деревни зашли в большой старый бревенчатый дом, над крыльцом которого висела доска с затейливой резьбой, что, по поверьям, должна не пускать в дом злых духов. На толпу народу, следовавшую за капитаном, Сигурд рявкнул, чтобы те расходились и не мешали разговор разговаривать.

  – Проходите, ваша милость, проходите... – суетливо залопотал старик.

  Сигурд без приглашения ногой пододвинул к длинному, укрытому белой скатертью, столу табурет, и усевшись на него потребовал:

  – Поесть бы. Мы не евши весь день, к вам торопились, не останавливались по дороге. И седельные сумки моим ребятам прикажи заполнить до отказа. Да не мешкай!

  Старейшина покосился, было, на Сигурда, да хотел сказануть грубость, но, взвесив все "за" и "против" решил не связываться с вооруженным отрядом.

  Старейшина отдал необходимые приказания, его жена принесла и поставила на стол миски с горячей мясной похлебкой, каравай хлеба и большую кружку пива. Сигурд отодвинул кружку, отказываясь, и пиво тут же ухватил староста, присосавшийся к нему, как к материнской груди.

  – Значит так, староста... Как-бишь тебя звать?

  – Атли, ваша милость.

  – ...Атли. Новости плохие, такие, что хуже некуда. – Сигурд принялся рассказывать, попутно вылавливая из миски куски мяса и брезгуя жижей, – Те орки, которых мы перебили – это не все, это так... Мелочь. В северных ущельях целые полчища этих тварей. Откуда взялись – никто не знает, а самих их допросить мы не можем – молчат, отродье мерзкое, хоть железом их жги. Сам видел я, староста – плохи дела. Все ущелья ими кишат, ходят, в стаи сбиваются. А жрать им, уважамый Атли, нечего... Понимаешь, к чему клоню?

  Старейшину аж передернуло, если бы лучина давала больше света, то капитан увидел бы, как тот побледнел от страха.

  "Так тебе и надо, предатель." – со злым удовлетворением подумал Сигурд, – "Как бунт затевать, так молодцы, а как угрожать стали, так обделался. Тьфу, погань."

  – Понимаю, ваша милость... Что же делать-то? Никто ж на нас не нападал серьезно, в лесах-то только разбойнички шастали, да и те повывелись при короле Харальде, упокой Всесоздавший душу его.

  – Ополчение собирать надо. – мотнул головой Сигурд, задумчиво глядя в миску и высматривая, не осталось ли там еще что-нибудь съедобное.

  – Так хватит ли его, ваша милость?...

  – Не один ты будешь ополчение собирать. По всем деревням поедем, народ собирать будем, тут ведь, понимаешь, страх такой, что и другие к нам могут на помощь прийти. В другие города пошлем. Нас ведь ежели сомнут – так за других возьмутся...

  Старейшина молча слушал и кивал, а Сигурд был доволен.

  Купился, как маленький, прав был шут-барон – народ здешний ой как темен да суеверен...

  – Ты вот что... Клич по деревне кидай. Что хошь делай, но чтоб пятьдесят мужиков поздоровее к утру нашлись, и к дороге готовы были! Оружие им дай, да не то, что поплоше, – тебя защищать пойдут, не дядю чужого. Еды дня на три... Да телег штук пять с лошадьми.

  Старейшина, было, заохал да заныл, мол, в деревне ни того, ни другого, ни третьего нету, да что будет, коли орки пожалуют, да нельзя ли требования смягчить, но Сигурд стукнул кулаком по столу, состроил рожу пострашнее, да рявкнул:

  – Ты что это, сукин кот, против приказа капитана гвардии идешь? Забыл, кто тебя защищает? Или с орками договориться хошь? Смотри у меня, поганец, я ж тебя сейчас во двор выволоку, да на первом суку повешу, как предателя короны! Мы ж тебя же, паскуду, защищать будем, а ты хочешь и рыбку съесть и ног не замочить?

  Атли мелко затрясся и заскулил пуще прежнего:

  – Ой, не губите, ваша милость! Не губите! Дурман на голову мою нашел, совсем рассудок потерял, старый хрыч, не губите! Найдем. Все найдем!..

  – Вот иди и найди. И не гневай меня боле.

  Атли запричитал, крикнул из сеней какого-то мужика, да отправил его по домам ходить, о поручении рассказывать.

  – Опочивать изволите, ваша милость? – у вернувшегося Атли слишком уж сладенький был голосок, – Так я вам свою постель отдам, как гостю дорогому.

  – Нет, староста, благодарствую. Я к своим пойду. – ответил Сигурд, отставляя миску, а про себя подумал: "Эдак ты, старый хрыч, ты мне ночью глотку перережешь, да молодцов моих перебьешь. Знаем мы такое гостеприимство."

  Староста поник.

  – А ну как оставайтесь, ваша милость! Жинка моя постелит вам, на перине выспитесь, не все ж государеву человеку на камнях спать, плащом укрываясь! Оставайтесь! – и глядит, стервец, честными-честными глазами.

  – Благодарю, уважамый, но нет. Командиру со своими воинами быть должно. И никак иначе. Служба.

  – Ну да, ну да... – пробормотал погрустневший Атли.

  Сигурд вернулся к воротам, где его молодцы уже обустроили целый походный лагерь.

  – Спать вполглаза. – приказал он своим, – Будьте готовы отбиваться и бежать, мало ли, что этим, – Сигурд покосился в сторону крестьянских изб, – В голову взбредет. Будьте готовы ко всему.

  Последним, что за эту ночь увидел капитан гвардейцев короля Сигурд, было то, как пьяного в дым Фроди два дюжих мужика заносили в чью-то избу.

  Тем временем, в королевском дворце происходило не менее важное событие.

  Олафу впервые предстояло выступить перед дворянским собранием, и готовился он к этому с таким же удовольствием, с каким собирался бы на собственную казнь.

  В назначенный час (кстати, именно тогда, когда Сигурд резал разбойников Опарыша), Олаф торжественно, насколько позволяла так и не ушитая мантия, о которую его величество постоянно спотыкался, в сопровождении двух гвардейцев (как того требовал этикет) и шута (он напросился с Олафом сам), вошел в Зал Собраний, где за длинным столом уже восседал цвет Мнмортского дворянства.

  В воздухе пахло изысканными духами и чванством.

  Пятнадцать человек, чудом избежавшие казни во время правления Харальда, сейчас все до одного участвовали в заговоре против Олафа – так, по крайней мере, утверждал глава Тайного Кабинета. Перед выступлением, Асгрим проинструктировал Олафа по поводу того, как себя вести, и дал для ознакомления досье на каждого из участников собрания, так что иллюзий по поводу мирного решения налоговой проблемы Олаф не питал.

  – Король входит! – стоящий у дверей герольд в ярко-желтом наряде звонко стукнул золоченым посохом об пол.

  Никакой реакции. Собрание должно было подняться и поприветствовать короля, но этого не произошло, наверняка, это было спланировано заранее.

  Олаф, ни капли не смутившись, сел на положенное ему место, развернул пергамент-подсказку (кто-то фыркнул: "Он умеет читать, надо же.") и приступил:

  – Благородные господа и дамы! – держался Олаф уверенно, но лишь Всесоздавший знает, какой ценой, – Я собрал вас всех здесь для того, чтобы обсудить очень важный для Мнморта вопрос. – Олаф косился взглядом на шпаргалку, и это забавляло присутствующих, – Вопрос налогов. Мне докладывали, что поступления в казну от благородных господ полностью прекратились, и хотел бы узнать причи...

  – А зачем он привел сюда шута?... – перебил короля хлыщеватый молодой человек в дорогой на вид белой рубашке с золотыми запонками, – Или Харальд оставил ему няньку?

  Дворяне заулыбались. Дама стервозного вида в роскошном платье, расшитом жемчугами и шляпке с тончайшей вуалью нашлась с ответом:

  – А вы разве не знали, мой дорогой Капитоль? Целых четырех.

  Послышались смешки.

  Олаф попробовал продолжить свою речь, но его постоянно перебивали, злобно шутили и смеялись, будто короля в зале не было. Олаф налился краской, и сидел, как ударенный пыльным мешком по голове, борясь с укоренившимся страхом перед благородными.

  – Я вообще не могу понять, зачем мы здесь собрались. – сказал сухой седовласый старик, как понял Олаф из досье – богатейший человек Мнморта – герцог Вольки, по словам Асгрима, возглавлявший заговор против короля, – Чтобы послушать, как какой-то смерд требует с нас денег? Я ухожу.

  – Сядьте, Вольки! – раздался из-за спинки кресла Олафа неожиданно жесткий голос шута, – Сядьте, и будьте любезны дослушать его величество.

  – Отлично. Мне приказывает еще и шут. – презрительно скривился Вольки, – Я не собираюсь подчиняться кому-либо в этом зале. Денег у нас нет. По-крайней мере, для вашего нелепого короля.

  – Деньги не для короля. – послышался вдруг тихий голос Олафа, смотрящего куда-то вниз невидящими глазами

  Все затихли, а Олаф продолжил:

  – Деньги для Мнморта. – король поднял взгляд и смотрел на Вольки так, будто собирался прожечь в нем дыру, – Вы все здесь предаете не меня, вы – предатели Мнморта. Королевству нужно золото. Вы же знаете это. Без него Мнморт сожрут соседи!

  – Сожрут... – фыркнула дама, обращавшаяся ранее к Капитолю, – Я решительно не вижу ничего плохого. Даже если Мнморт и захватят – у нас будет нормальный король. Который уважает вольности дворянства, который ценит его. И король с нормальной родословной, а не какой-то немытый крестьянин!

  – Когда нам понадобится мнение придворной шлюхи, баронесса, – язвительно заметил шут, – Мы его спросим. До тех пор предлагаю вам молчать.

  Присутствующие взвились. Разговор пошел на повышенных тонах, больше всего возмущалась, разумеется, обозванная шлюхой баронесса Брук.

  – Нам не нужен такой король! Мужлан! – кричала она.

  – Я никогда! Слышите, никогда не буду ничего платить смерду! Я обязан платить лишь королю! – это уже Вольки потрясает в воздухе кулаком.

  – Не заплатите по закону – все отдадите! Все заберу, до последнего медяка! – угрожал Олаф, на что его обозвали трепачом и пустозвоном, отчего король едва не полез в драку.

  Дело запахло жареным, и шут, отпускавший до этого колкости в адрес всех присутствующих благородных господ, внезапно крикнул "Стража!".

  В тот же миг комната наполнилась гвардейцами, что скрутили все дворянское собрание, несмотря на их протесты и угрозы, и вытолкали за дверь.

  В зале мгновенно воцарилась тишина, слышно было лишь тяжелое дыхание разъяренного Олафа, который едва не начистил нюх Вольки.

  – Какие скоты, подумать только... Какие же скоты... – бормотал он, с перекошенным от ярости лицом, – Это ж надо, барон... "Смерд немытый", "крестьянин вонючий", "нелепый король", "пустозвон"... Я им покажу, ох, я покажу им... Барон! – обратился он к шуту, – Придумайте что-нибудь такое, чтоб также как я себя чувствовали! Налоги новые введите, правила какие-нибудь. Чтоб все-все отобрать у этих... – Олаф завернул длинную тираду, в три этажа, да с загибом.

  Шут, улыбнувшись, посмотрел на Олафа (а король-то, оказывается, не такой уж и рохля!):

  – Стало быть, ваше величество, я теперь главный хранитель казны Мнморта?

  – Да. Называйте себя как хотите, какую угодно должность берите, только чтоб эти сволочи у меня света не взвидели. – Олаф поднялся, и быстрыми дергаными шагами покинул зал. За дверями его ожидал советник.

  – Напомните мне, милсдарь, за что старый король не любил это сборище подонков?

  – Интриганство, лень, бездарность, моральное разложение, полнейшая бесполезность для Мнморта при огромном количестве прав и вольностей. – без запинки оттарабанил советник.

  – Вот-вот... – пробурчал Олаф себе под нос, – И я о том же...

  8.

  "Сим докладываю вашему величеству, что я, Грельви, сын Вагни, назначенный королевским Инспектором Опочивален, во время проверки в опочивальне баронессы Брук столкнулся с явным непочтением со стороны вышеназванной особы.

  Повествую обо всем по порядку.

  Во исполнение нового закона Вашего Величества о налогах на роскошества, блуд и пьянство, ваш покорный слуга направился с проверкой в особняк барона и баронессы Брук, что на Драгоценной улице.

  Со мною было двадцать человек гвардейцев (полный подушный список в конце доклада), а сам я был снабжен верительною грамотою Вашего Величества, оговаривающей мои обязанности.

  По приходу к особняку и просьбе отворить ворота, служка баронессы Брук ответил нам неучтиво, и сказал, чтобы шли мы не в особняк баронессы, а в места другие, королевского инспектора и гвардейцев недостойные, а грамотою от Вашего Величества подтерлись все по очереди.

  Двери сломав и слегка повредив служку баронессы (в чем беру вину на себя и раскаиваюсь искренне), мы прошли в особняк с целью проверить опочивальню.

  В опочивальне картина нас ждала следующая – баронесса Брук незаконно, не оповещая об этом соответствующий приказ, распутничала с собственными же слугами, коих было четверо, и среди коих находилась даже одна девица.

  На вопросы мои, уплачены ли соответствующие налоги на сношение, ответила она криком и оскорблениями, требовала уйти немедля, угрожала и даже порвала верительную грамоту почти пополам (порванная грамота, шерифом уликой называемая к докладу приложена). Полюбовники ее напасть на меня попытались, однако, гвардейцы короля, вовремя вызванные, их утихомирили, немного, как и служку привратного, повредив (о чем я не сожалею, ибо напали они по своему разумению).

  Баронесса кричала на нас словами непристойными, дворянскому званию ее несоответствующими, и платить отказывалась вчистую, и из-за того, пришлось мужа ее, барона Брук, искать по всему дому, и в подвале его найти, в состоянии совершенно непотребном, возле винной бочки сидящим и возлияниями обильными занятым, в связи с чем мною было принято решение оштрафовать данного благородного господина еще и по статье "пьянство". Услышав про штрафы, барон Брук начал, подобно жене его, буянить, но был быстро успокоен силами гвардейцев.

  По прошествии времени, барон и баронесса смирились с участью, их постигшей, в преступлении раскаялись (немало тому поспособствовал приказ Вашего Величества взимать налоги имуществом движимым, в случае невозможности оплаты деньгами).