Текст книги "Россия вечная"

Автор книги: Юрий Мамлеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Начнем с того, о чем мы уже не раз говорили – что исповеданье традиционной религии (для нас, разумеется, православие, для некоторых россиян, как известно, ислам) совершенно необходимо. По существу, в нашу эпоху традиционные религии (а не искаженные, протестантские, или тем более секты) являются единственной надежной защитой человека после смерти от отторжения его души от Бога.

Нам повезло, что именно православие является такой защитой. Весьма опасно современному человеку полагаться только на самого себя. Также бессмысленно менять одну традиционную религию на другую, ибо в современном мире только православие связано исторически своими корнями с русским народом, что и создает ему ту полноценную защиту, о которой говорилось. Суфии, например, всегда говорили, что человеку надо исповедать ту религию, в среде которой он родился. Поэтому было бы совершенно нелепо, если бы русский человек принял бы индуизм как религию (хотя его, кстати, и «принять» не индийцу практически невозможно, как известно).

Иная ситуация существует в отношении восточной метафизики и философии, в отношении Веданты в частности, которые, конечно, по определению, не являются никакими религиями.

Сейчас в России, в среде ищущей молодежи, интеллигенции, влияние Востока и восточных учений необычно высоко (достаточно мощно оно и в среде высшей духовной элиты на Западе). Некоторое даже считают, что духовные сокровища Востока должны сейчас быть переданы всему человечеству и в этом его будущее.

Итак внедрение духовных сокровищ Востока в русское сознание является уже совершившимся фактом.

Эти сокровища, однако, могут использоваться по-разному.

На наш взгляд, здесь есть два общих направления особого значения.

Первое направление – Самопознание (то есть познание собственной души), Самопознание,[33]33
  Под Самопознанием имеется в виду, конечно, метафизическое познание себя, природы сознания, мышления и безмолвия итак далее, а не, скажем, познание своего характера, психики, индивидуальных особенностей – это к метафизике не имеет никакого отношения.


[Закрыть] которое достигло в Индии своих высших возможностей, включая самопознание нашего Высшего «Я».

Второе направление – это наличие грандиозных космологических и метафизических знаний о «природе» Абсолюта, а также о всех видимых и невидимых мирах Вселенной, которые содержатся, например, в индуизме и в буддизме, включая самые эзотерические уровни таких знаний.

Эти метафизические знания содержатся главным образом на Востоке. Вспомним, что Христос – по Новому Завету – совершал и говорил нечто, что не мог вместить мир, то есть тот мир «погибших», в котором он проповедовал. Многие считают, что на Востоке, в Индии, в «другом человечестве», содержится то, что выходило за пределы возможностей мира «погибших», которых могла спасти, только Жертва, совершенная воплощенным Логосом.

Этим мы не хотим сказать, что на Востоке содержится вся полнота метафизических знаний, доступных в принципе высшему человеческому интеллекту и метафизической интуиции – такая полнота если и может где-то концентрироваться на уровнях планеты, то только в Невидимом Центре.

Но все-таки, важнейшим для человека, естественно, является Самопознание.

Однако, здесь возможны по крайней мере два различных подхода.

Первый заключается в том, что, используя проверенные тысячелетиями традиционные методы восточной метафизики, возможно придти к практическому познанию себя, своей духовной природы, своего микрокосма с выходом на высшее «Я».

Этот подход нацелен только на Самопознание, без вхождения в индуистскую метафизику в целом, без касательства, скажем, проблемы, «чем» является это высшее «Я» в отношении к Богу (тождественно ли оно ему полностью или только частично, или просто является «образом и подобием») и т. д. Таким образом, это просто объективный приход к своему бессмертному существу, приход, который действительно объективен (поскольку природа нашего «Я» у всех одинакова, независимо от вероисповедания, расы и т. д.), приход, который фактически осуществляется вне контекста восточной метафизики. При таком подходе сочетание самопознания с любой религиозной конфессией не представляет никаких проблем. Второй подход связан с принятием пути Самопознания, но уже в контексте всей восточной метафизики в целом. В принципе, поскольку имеется в виду восточная метафизика и философия как таковые, а не восточные религии, такой подход также, по моему мнению, совместим с любой религиозной конфессией, ибо эти духовные реалии (религия и философия) находятся на совершенно иных плоскостях.

Так или иначе, все зависит от конкретной ситуации, но нельзя терять связь с Традицией страны, в которой человек появился на свет. В тоже время нельзя отказываться от своей метафизической свободы, свободы мысли, но надо правильно оценивать свои возможности.

Что касается восточных метафизических знаний более общего характера, космологии и так далее, то такое познание сочетаемо пожалуй со всем, кроме атеизма и материализма. Свобода дана человеку Богом, и все зависит только от уровня того или иного человека, от его возможностей.[34]34
  Здесь речь идет, как и во всех предыдущих случаях, о традиционном метафизическом познании, как оно дано в истинной восточной традиции. Все бесчисленные искажения типа современных сект, теософские, оккультные и тому подобные направления должны быть исключены. Восточная Традиция, как и всякая другая, должна быть взята в чистом истинном виде. Особенно опасны те течения, которые часто подсознательно подменяют высшее трансцендентное «Я» и чисто Духовные Принципы психическими, душевными категориями, культом «Эго» и т. д. что неизбежно ведет к потере высшей (и редкой в мире) человеческой возможности: единению с Богом, со своим Первоисточником.


[Закрыть]

И возвратимся опять к Самопознанию. При всей «трудности» полной реализации высшего «Я», Атмана, необходимо еще раз подчеркнуть, что даже малейшее, пусть временное, частичное проникновение в собственную высшую природу – имеет совершенно исключительное, тотальное значение для человека и несомненно означает огромную духовную победу ради вечной жизни. Поэтому Самопознание – ключевое слово, и, поскольку Русская Душа всегда имела к этому интерес, нет слов, чтобы описать то значение, ту высшую пользу, которое может принести восточная метафизика русскому человеку (при правильном ее использовании).

В Самопознании, может быть, один из главных ключей к нашему будущему.

Мы стоим на пороге необычайных изменений в судьбе нашей планеты и человечества.

Мы, русские XXI века, должны знать, что мы законные наследники сокровищ православия, океана предыдущей русской культуры и ее сокровенных течений, а также великих Упанишад и Веданты (от слова «ведать» = «знать», санскрит близок к русскому языку). И кроме того, все, что было дано Богом или создано до «нас» и потом взято нами, перерабатывается Россией в ее духе, следовательно мы можем иметь и свою, «переработанную» нами восточную философию.

Говоря о всех попытках познания Востока, нельзя обойти вниманием евразийство, тем более оно имело и философскую сторону. Однако евразийская концепция при всей ее практической значимости сейчас хорошо известна в России, и нет необходимости на ней подробно останавливаться.

Хотелось бы только подчеркнуть, что сами евразийцы отмечали особый путь России и ее несовместимость с Западом, утверждали, что евразийство не означает нашего слияния с Азией, что русские – не европейцы и не азиаты, и в самом евразийстве должна торжествовать «русскость» (что гораздо глубже просто «славянства» – тем более что западное славянство теряет свою самобытность). Индусы говорят, например, что русские не похожи ни на западных людей, ни на тибетцев, то есть восточных представителей. Иными словами, евразийство не должно быть «растворением» русских в Азии – а оно должно быть рассмотрено как полное сохранение «русскости» при контакте со стихией Евразии и даже включения некоторых ее элементов в «русскость».

И наконец, мы должны подойти к другому, но очень существенному моменту: речь идет не только о сходстве, но и различии между русской духовностью и метафизическим Востоком (в частности, Индией), о различии, которое касается самых глубоких сторон духа, о различии не внешних форм, а самих метафизических потоков.

Надо сказать, однако, что эта разница, весьма существенная, будет очевидна в финальной части русской доктрины.

Прежде всего, напомним, что высший принцип восточной метафизики – необходимость в конечном итоге отказа от индивидуального существования в пользу Божественного, то есть бесконечного, не имеющего «формы», что, безусловно, включает наличие Высшей Личности, Высшего «Я» (но, разумеется, не индивидуальности, всегда связанной и ограниченной формой, творением, космосом и детерминированной его условиями).

Это выглядит «странным» и «непонятным» только с точки зрения современного западного человека, ибо он не мыслит никакое «существование» вне рамок своей «индивидуальности». На самом деле здесь все понятно и глубоко традиционно – вопрос только в том, насколько это «возможно» для человека. Неужели кто-то полагает, что у Бога бытия меньше, чем у какого-нибудь существа, «индивидуума», мятущегося между жалким страхом перед неизбежной физической гибелью и своими жизненными аппетитами, кажущимися ему безграничными, а на самом деле на редкость ничтожными и смешными? Тогда о какой «потере», о каком страхе «потерять себя» может идти речь? Надо только перестать отождествлять себя со своим телом, психикой и со своим «эго», воображая, что, кроме этого ничтожного багажа, человек – де ничем не обладает.

Однако и здесь возможен совершенно другой подход.

Мы уже говорили о том, что в Русской Душе необычайно глубока любовь к своей России, во всем ее бытии (а значит, уже к какому-то воплощенному Бытию, не только к Абсолюту), причем на высших уровнях эта мистическая любовь к России совершенно превышает обычную любовь людей к чему-то своему, «земному», «естественному». На высших уровнях эта любовь, как мы уже показали, носит глубоко «сверхъестественный» и даже «необъяснимый» характер, хотя она направлена на «объект» (если так можно выразиться), не являющийся Абсолютом, Богом.

Это создает определенную проблему, «напряжение» в том смысле, что для русского человека переход в совершенно трансцендентное бытие может быть связан с «потерей России», России, которая для него несет в себе особый мистический и трансцендентный смысл, связанный с реализацией его высшей метафизической «судьбы» (точнее, сама Россия является его судьбой такого уровня).

Ясно, что такая любовь не имеет ничего общего с банальной привязанностью и даже любовью к чему-то земному, что обычно препятствует «единению с Богом».

Здесь совсем другое, здесь лежит великая тайна.

Ничего подобного нет на Востоке. Любовь индусов или тибетцев к своей стране носит строго очерченный характер – в том смысле, что эта страна (Индия или Тибет) является для них резервуаром невиданных духовных сокровищ, которые, собственно, и нужны, чтобы уйти от своей страны в высшие сферы бытия, покинуть ее ради Неба. Как видим, такая любовь носит совсем другой характер, чем глубинные аспекты русской любви к России, которая в своем крайнем выражении несет в себе есенинскую формулу:

 
Я скажу у не надо Рая,
Дайте родину мою.
 

Пусть сущность этого различия (между Россией и Востоком) глубоко войдет в нашу память, но разрешение его – впереди.

Совершенно другой аспект различия между Россией и Востоком (который необходимо пока лишь наметить) возвращает к другому русскому гению: Достоевскому. Однако и в том и в другом случае абсолютно необходим перевод их прозрений с человеческого уровня на метафизический, надчеловеческий.

Здесь я имею в виду знаменитую идею Достоевского о том, что не послать ли нам всю эту мировую гармонию к «черту». Это выражено героем «записок из подполья», но, конечно, это «мучило» и самого Достоевского.

Кроме того, незримое дыхание Великого Хаоса шепчет порой о том же самом. Даже наша анархичность, и в духовной, и в обыденной, и наконец, в социальной жизни, таит в своей глубине этот шепот, превращающийся иногда в дикую бурю.

Ничего подобного нет на Востоке, особенно если иметь в виду метафизическую гармонию.

Но ведь когда Достоевский говорил о «подрыве» мировой гармонии – ясно было, что «мировая гармония» не может не иметь отношения к высшей метафизической гармонии. Да, мы тоже любим гармонию, но иногда вдруг готовы ее «взорвать». Все это страшно, но это есть в нас.

В итоге все это означает, что Россия способна открыть совершенно новую метафизику, тем более «взорвать» или «пересмотреть» старое, что ведет к началу нового.

И, наконец, закончим опять любовью к России, точнее, что в нашей жизни, в нашей культуре и в нашем духе существует искание некоего почти неуловимого таинственного русского метафизического качества, которое совершенно выходит за пределы мира и которое трудно определить. Это качество самой России, и оно (и его искание) только в России есть. Может быть, благодаря присутствию этого частично сокрытого качества и возникает такая ностальгия по России даже в самой России, словно слышится почти неразличимый зов из Бездны, но зов Родины.

Этого нет на Востоке.

И наконец, конечно, сама по себе Любовь к России, природа этой любви – вот что делает нас сакральными в каком-то необычном еще на земле смысле.

Если эта Любовь будет нарушена – не будет и России, но только на этой земле, в этом мире, а он, слава Богу, не единственный.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
РУССКАЯ ДОКТРИНА

Мы прошли великий путь. Мы узнали, насколько сакральна и важна для нас русская литература, литература пророков, гениев и национальных ясновидцев, почувствовали внутренний трепет Невидимого древнего мировоззрения нашего, ощутили пространство нашей протоистории, которое до сих пор живет в нас; мы познали дыхание Великого Хаоса, из которого исходит многое наше непостижимое и который охраняет нас от сапог мировых порядков; мы можем теперь проникнуть и в таинственную русскую вторую реальность, скрытую за маской повседневности; перед нашими глазами еще раз – уже который! – прошла Святая Русь во всем ее величественном Единении всемирного мессианства и национального начала (ведь православие – это сокровенный оплот и центр христианства); чрез нашу душу прошла вся непостижимая уму загадочность России, воспетая ее великими поэтами, ее разрывающая сердце противоречивость, ее высшая отстраненность и в то же время любовь к бытию; мы увидели, как наяву, судорогу ее странных сект; и, наконец, предощутили, что даже Окаянная Русь – не какие-то отбросы, а, напротив, даже в греховных проявлениях России есть, пусть и скрытый, аспект выхода, некое тайное, запрятанное «зерно», благодаря которому почти любые формы бытия России становятся парадоксально-драгоценными; мы познали и великую восточную суть России, которая ведет в бездны самопознания; мы познали, таким образом, восставшую из времени Русь Востока; предощутили сибирскую мощь и дух;…и дальше… дальше… Россия, обращенная в Себя. И, через все эти Лики России, то появляющиеся, то исчезающие, чрез всю ее плоть и дух – проходит мистерия Любви, Любви к России ее сынов и дочерей; Любви, временами такой же сверхъестественной и непостижимой по своей глубине, как и сама Вечная Россия.

Да, несомненно, мы – и не Восток и не Запад, не Европа и не Азия, и не их синтез, хотя отдельные черты всего этого у нас есть. Но даже то, что было взято нами – быстро и стихийно; неодолимой творческой силой России преображалось в «другое», в наше, в свое… И неужели не ясно, что мы – особая, самобытная, ни на кого не похожая, уникальная цивилизация, которая еще только начинает свое восхождение, восхождение, которое может вывести ее за пределы того человечества, которое существует сейчас на Земле.

Прежде чем предугадывать видимые кем-то и теперь черты Вечной России, нужно погрузиться в Ее метафизическую суть, ибо все остальное – производное от духовного Центра, от Истока. Сила высшечеловеческой Интуиции, медитации, созерцания и откровения может вести нас туда, где находится наш Исток. «Мы обладаем гениями всех наций и, сверх того, русским гением» (Достоевский).

Этот последний, особенный гений свойствен только нам и нам принадлежит до конца. И пусть он ведет нас в бездну Самораскрытия, в бездну Вечной России… И все-таки, раскрывая постепенно все скрытые и явные Лики России, о глубинах которых еще речь впереди, мы чувствуем, что чего-то, самого главного, самого таинственного, самого непостижимого и самого эзотерического нам не хватает. Тем не менее присутствие этого самого эзотерического и закрытого «уровня» чувствуется во многих Ликах России, да и в ней Самой, в ее Вечной сути. Иначе не было бы мистического предвосхищения России как такой реальности, которая выходит далеко за пределы всякой данности.

Необходимо погрузиться в поиск этого неуловимого, но внутренне присутствующего, ядра, в поиск уровня, выходящего за пределы нашего среза Вселенной.

Обратим внимание сначала, на одну, казалось бы, вполне объяснимую хотя и противоречивую особенность русского начала – любовь к своей земле и уход от нее в беспредельность, в трансцендентные сферы. Иными словами, любовь к земле и к Духу надмирному одновременно. Как всякое эзотерическое качество, оно многомерно: и наряду с «обычным», «доступным», «философским» значением, в нем есть иной смысл, а именно: крайняя любовь к своей земле и в такой же степени любовь к Духу – не просто «гармония антиномий», гармония, казалось бы, несовместимого и т. д., а указание на то, что сама «земля», то есть бытие русской земли, России имеет провиденциально-трансцендентный смысл, означающий, что эту землю нельзя просто бросать ради Неба, что «русская земля» и Небо вступили между собой в какие-то особые отношения. Эти отношения не означают просто, что «земля» должна быть освящена Духом для жизни на ней (или служить мостом между субстанцией и чистым Духом), – в этом случае земля все равно «вторична» по отношению к Небу и служит лишь для манифестации Духа в природном мире, мире Великой Материи. Такая ситуация вполне нормальна с точки зрения Духовной Традиции, но в данном случае наивысший уровень интерпретации русского отношения между «землей» и «духом» выходит за эти пределы таким образом, что «земля», «Родина», «Россия» оказывается любимой, по крайней мере, в той же степени, как и Небо, но не потому, что «земля» также дорога, как и Небо, а в трансцендентном, запредельном смысле. «Земля» нужна Небу (или Россия – Духу) для выражения некоей духовной тайны, причем Небо и земля как бы слиты в единой запредельности, в едином трансцендентном отношении, и в этом смысле Небо было бы «неполным» Небом без Земли. Высшей манифестацией этого равнотрасцендентного отношения является равная сила любви, стремления русских одновременно и к земле и к небу. Это особенно проявляется и в русской культуре, когда «земля» трансформируется уже в Россию – в полном смысле этого слова. Уход к Духу, любовь к Нему – на одной стороне русской истории; а на другой – любовь к России, и обе эти «полярности» не просто одинаково равноценны, уравновешивают друг друга, но они вступают между собой в эзотерические отношения, оказываются связанными силой одинаковой любви в нечто единое. Само Небо в душе русских как бы говорит: не бросай Россию, это тайна, хотя в обычно-традиционной ситуации все должно быть в конечном итоге категорическим образом брошено ради Духа, то есть ради Божества. Если вы что-то на земле любите так, что это «оттесняет» любовь к Духу – это уже большой грех в обычной традиции, но здесь, в нашей истории, есть, наряду с уровнем «обычной» традиции, какой-то тайный аспект, когда само Небо в Русской Душе говорит: «Не бросай Россию» (в вечном смысле этого слова). Особенно утверждает это язык несоизмеримой любви русских к России, и эта любовь, таким образом, оказывается сопричастной Небу. Любовь к России – при одновременной любви к Богу, к Духу – оказывается знаком того, что Россия необходима, нужна, чтобы выразить Ею то, что можно выразить только Ею.

Совершим еще один мистический круг. Этот круг – русская тоска.

В России есть Бог и есть тоска. Тоска, разумеется, бывает разная, но мы опять-таки берем высший метафизический аспект русской тоски. В этом отношении это как раз та знаменитая русская тоска без «объекта», тоска сама по себе (даже тоска при полном благополучии), о которой столько писали. Это не тоска по тому, чего втайне не хватает, скорее ее высший аспект просто в тоске самой по себе, хотя одновременно на другом уровне действительно присутствует какая-то тайная «неутоленность». Одно сосуществует в вечной «русскости» с другим, и, когда мы входим в сферу чистой метафизики, любая ординарная концептуализация, пытающаяся «все объяснить» на рациональном уровне, – совершенно нелепа; мы видим в этой сфере отдельные метафизические «огни» и реалии, и это предел возможного. Все это выше любых логических концепций.

Тем не менее именно эта тоска (без «объекта» тоски), эта тревога при полноте бытия является указанием на то, что русский ум хочет выйти за пределы реальности, реальности вообще, реальности Абсолюта, Первоначала. Мы не говорим сейчас о тоске религиозной неутоленности, которая тоже, конечно, есть в России, а именно о Чистой Тоске (Тоска при вере в бессмертие, в Бога, тоска не по какой-либо видимой причине). Эта тоска имеет фундаментальное метафизическое значение, и она всегда присутствовала в русской реальности. Именно о такой внеонтологической тоске писал один из русских поэтов-пророков, Волошин: «Твоей тоске причаститься», – ибо такая Тоска имеет действительно собственную метафизическую Реальность, отвечает некоей последней тайне. И к ней необходимо быть причастным. Эта Тоска указывает на стремление выйти из тюрьмы Реальности вообще (ибо она не основана на тоске по чему-то «реальному») и не только на это: раз тоска по Внереальности существует, значит, есть и возможность выхода «туда»… Но здесь уже наступает предел возможностей человеческого языка, который не может «ориентироваться» там, где «кончается» мир Реального, мир Абсолюта, и, следовательно, сам Абсолют, из которого миры, видимые и невидимые, «вышли» и который сам является Высшей (и по большому счету «Единственной») Реальностью.

Вся эта в высшей степени парадоксальная Бездна, точнее, намек на нее с редкой силой выражен у другого нашего поэта – Георгия Иванова в знаменитом стихотворении:

 
Россия счастье. Россия свет.
А может быть, России вовсе нет.
 

Здесь проявлено мистическое переживание России, во-первых, как Света, Счастья (следовательно, и присутствия в ней Бога), и, во-вторых, России как Отсутствия, России, которая внутренне ушла во Внереальность, и потому ее как бы «нет» (конечно, не в буквальном смысле). Это как раз то сочетание, о котором мы говорили, и неудивительно, что великие русские поэты и писатели метафизически переживали и такое. В этом тайноведческом стихотворении есть еще строчка: «А может быть, Россия – только страх» (и о смысле страха перед Россией мы скажем потом) и, наконец, строчки о «музыке, сводящей с ума». Это действительно так, ибо самые эзотерические «мотивы» русской музыки, включая особенно стихии народных песен с их «подводными» интонациями, вообще весь «подтекст» русской музыки прямо ведут в ту бездну, в которую ведет и беспредметная Русская Тоска («черная музыка» Блока). А это и есть тот тайный уровень, то тайное ядро, которые присутствуют и во второй реальности Русской жизни, и в ее великой и не познанной еще культуре, и в ее будущей метафизике. Указанием на эту крайнюю степень трансцендентности (которую и обычные люди могут носить в себе, не сознавая ее) в России являются и такие сугубо российские мистические переживания, как «лишенность» и «обездоленность». Все это присутствует в России «почти везде»: и в ее природе, отражающей Русскую Душу, и в ее поэзии, и в жизни… «Лишенность» эта в глубине имеет некоторые те же качества, что и Чистая Тоска, то есть она не лишенность чего-либо (что, разумеется, является другим видом «лишенности», которая есть везде), а «лишенность» сама по себе, «лишенность» как качество самого бытия (как будто бытие хочет перейти в иное) – и в русском изобразительном искусстве это особенно, почти непередаваемо выражено в некоторых пейзажах, картинах русской природы. Самое главное, что такого рода «лишенность», «обездоленность», «тоска» на этом уровне имеют явно выраженный позитивный смысл – и это надо понять. Почему? Потому что они ведут к «реализации» той тайны отношения между Абсолютом и Россией, о которой речь будет впереди. Это просто инструмент тайноискания, в том числе подлинной метафизической русскости.

Несомненно, всем этим реалиям может сопутствовать страдание – но в данном случае это, конечно, метафизическое страдание, то есть страдание, вытекающее из причин не от мира сего, причем это страдание, которое существует не из-за отсутствия метафизической полноты, а, наоборот, именно из-за ее присутствия. В идеале это «страдание», которое присутствует при Взгляде в Бездну, по ту сторону Реальности, или на более скромном уровне – просто страдание, сопутствующее вышеописанным метафизическим переживаниям.

Поэтому совершенно естественно, что русские «любят» страдание, ибо оно связано с их высшей тайной, и все это находит полное подтверждение в особом характере русской культуры.

Вспомним опять слова Достоевского о потребности нашем в страдании: «У русского народа даже в счастье непременно есть часть страдания, иначе счастье для него не полно». Это очень точно сказано, именно наличие «счастья» и «страдания» одновременно, во всем этом чудовищно-русском парадоксе и есть намек на присутствие «тревоги», «тоски» даже в ситуации наполненного бытия, счастья, благополучия. На высшем уровне это сочетание противостояний может переводиться как сочетание «Бог» и «лишенность» – что является центрально-высшим парадоксом, разрешение которого может лежать в той сфере, которой для нас, для человечества, метафизически «нет» и которая, может быть, лежит по ту сторону Абсолюта.

В этом случае страдание должно также пониматься «позитивно», и тогда понятной становится любовь русских к такого рода страданию, к самой чистой субстанции страдания.

 
Приюти ты в далях необъятных!
Как и жить и плакать без тебя! —
 

эти строки великого поэта прекрасно иллюстрируют суть русской мистической «антиномичности»: для обострения «антиномичности» я сказал бы даже: «Приюти в просторах бесприютных» – ибо действительно мы жаждем «уюта», «покоя», «земли», устойчивости, но мы и не можем отделаться от страсти к бесприютству и бескрайнему сиротству (это при нашем-то Боге, Боге Отце – «сиротство»: вот еще пример нашего высшего метафизического «безумия», открывающего то, что совершенно недоступно другим существам, и видимым и невидимым). Нам действительно остается искать приют в Запредельной Бесконечности, стоять на ногах на нашей родной земле, а сознанием своим уходить в «необъятность», которая тоже дана нам как символ и на физическом уровне: как «необъятность» нашей земли.

Другая наша особенность, тоже подводящая нас к «неуловимому ядру», то есть к «последнему отношению» с Абсолютом, это та особенность, о которой не раз писалось, но которая представляет собой нечто иное, чем «чистая тоска».

Это то тайное, скрытое желание (в нашей душе) «взорвать» мировую гармонию, о котором мы уже писали во введении.

Этот «взрыв» (недаром Волошин писал о культуре «взрыва» в России) фактически направлен на то, чтобы, так сказать, открыть за далью даль, то есть смять, уничтожить «старую» фиксацию на «старом мире» (из которого ушел дух), чтобы прорваться в новую реальность (в стихии знаменитых строчек А. Белого в «пространствах таятся пространства»). Иными словами, отстранение одного мира ведет к открытию другого. Но это – на экзотерическом уровне. На высшетайном уровне – «отстранение мировой гармонии» может быть связано именно со взглядом в Бездну, в своем пределе в Бездну, которая «по ту сторону Абсолюта» (то есть во Внереальность, которой «нет»).

С этим аспектом «взрыва мировой гармонии», что является также и проявлением Сакрального Хаоса в нашей Душе, связан тот уровень, о котором много говорилось, именно русская «апокалиптичность». Однако, на наш взгляд, эта «апокалиптичность» имеет свои особенности, которые становятся ясными благодаря их сочетанию с другими качествами Русской Души (это вовсе не «ощущение» или тайное желание конца мира). Смысл нашей «апокалиптичности» во взрыве в незнаемое, в желании открыть (прорыть щель в Иное, оставить пространство, пусть и «бездное», для прорыва в то, что назрело в глубине национальной души и что нуждается в объективизации. Из-за этого стремления к прорыву в наше бесконечное – такая ненависть, отвращение, отмеченное у нас и иностранными наблюдателями, историками, ко всякой фиксации, ко всякой оформленности, которые мешают такому прорыву. Отсюда и отстраненность – оттого, что фиксирование существует.

То, что на каком-то подпольно-тайном последнем уровне нашего бытия создает в нас скрытую духовную тревогу, может быть выражено как напряжение, контраст между чувством Бога и русской тоской, между Богом и Бездной, между стремлением нашим уйти к Божеству, к Отцу, и желанием остаться с Россией, с ее неприкаянностью и непонятными прорывами в Неизвестное.

И действительно, истина в России носит «фантастический характер», это не просто истина, а «истина с тоской». В безмерности, бесформенности, недовоплощенности «русского начала» нет «точного» или «ясного» ответа (на «проклятые», или вечные, или глубинно русские вопросы), а есть нечто выходящее за пределы традиционных ответов. Россия – безмерность как знак не только того, что на эти вопросы как будто бы нельзя ответить, а скорее как знак, что эти ответы могут содержать в себе большее, чем вопросы, и в то же время они (эти ответы) уводят в сферу, которая выходит за пределы всего духовно известного.

Все это с неизбежностью ведет нас к некоторому метафизическому заключению, вытекающему из предыдущих рассмотрений глубинных качеств России.

Вместе с тем к этому заключению можно прийти и другими путями (если это дано): глубинной медитацией о России, или молниеносным интуитивным озарением (откровением), прорывом в высшие сферы… Фактически именно это поставило точку над «i» в нашем русскоискательстве.

Так о чем же идет речь? Речь идет об особом тайном качестве России, не выходящем пока на поверхность ее бытия и истории, но таком скрытом качестве (или качествах), которое непосредственно связывает ее с началами, о которых человечество не имеет никакого представления.

Эти «силы», если можно условно об этом так антропофорно говорить, на самом деле выражают ту Внереальность, которая выходит за пределы концепции Абсолюта, Бога в Самом Себе, и которая трансцендентна по отношению к Абсолюту, к Реальности и Божественному Ничто, метафизической Полноте. Эта сфера истинно запредельного, истинно трансцендентного, по ту сторону всего, что есть Реальность и на чем покоится Реальность. Эта сфера (в отличие от Божественной) нам не дана и которой как бы «нет» (в нашем понимании). Это – Бездна, которая как бы «окружает» Реальность, Истину и Безмолвие, то есть Абсолют, Бога в Самом Себе, соприкасаясь с Ним или «соприкасаясь» особым образом. Подробнее об этой Бездне сказано в моей работе «Судьба бытия» (см. главу «Последняя доктрина»). Однако необходимы некоторые более пространные объяснения. Что, собственно, означает «выход за пределы Абсолюта»? Это, несомненно, означает выход за пределы того, что является источником Реальности и Бытия, то есть за пределы так называемого Божественного Ничто (которое равносильно Божественной Полноте, содержащей в себе все потенции бытия), которое как таковое хотя и находится по ту сторону Бытия, но является его источником и основанием. Все это вместе составляет Метафизически Единое, образуя одну и ту же «природу» Абсолюта, но говоря о выходе за пределы Абсолюта,[35]35
  Существует гипотеза, что эта Бездна образует как бы особый Последний уровень Абсолюта, особый в том смысле, что Абсолют вступает в «контакт» с этой своей последней подосновой, отчуждая себя до уровня мира (до уровня Периферии) и человека, и именно через такого рода «манифестацию» может вступить в контакт с этой подосновой, иными словами, для этой цели необходим человек. Однако эта гипотеза является «конформистской» и метафизически недостаточно радикальной.


[Закрыть] мы говорим об истинно трансцендентном, о «сфере» (важно помнить, что слова здесь уже имеют относительное значение) по ту сторону всего, что есть Реальность, о «сфере», которой «нет», которую невозможно «реализовать» и в которую невозможно войти (напротив, сфера Божественного открыта и дана нам в реализации Абсолюта, согласно адвайте-веданте и ее практике), в которой все становится как бы потусторонним самому себе. Но эта недоступность Запредельной Бездны (так наиболее адекватно можно выразить эту сферу), принципиальная невозможность ее «реализации», «вхождения» в нее должна быть понята позитивно, иными словами, вступить в «контакт» с тем, чего «нет», можно только на основании принципа «тоски» и абсолютной лишенности (лишенности не чего-либо, а лишенности как метафизического принципа). Поэтому «обладать» тем, чем «обладать» невозможно, можно только отказавшись от принципа «обладания», который действен только в мире Абсолюта, в мире Реальности. (Некоторая «бледная» аналогия – по отношению к Запредельной Бездне – может быть проведена с кантовской «вещью в себе», но это весьма «скользкая», относительная и «неполная» аналогия.) Мы не можем выразить, каково есть «содержание» Запредельной Бездны – ибо подход к этому на уровне «мира Абсолюта», на уровне Реальности абсурден и невозможен: «там», в Бездне, все иное, и все «ценности» иные. Запредельная Бездна по ту сторону и Реальности и Нереальности, она – Внереальность по ту сторону Абсолюта. И Абсолют, по существу, является лишь «телом» истинно трансцендентного, а не его «сущностью» и «духом»; он «окружен» Запредельной Бездной, как Океаном, и является лишь «лодкой» в этом Океане («лодкой», в которой находимся и мы).[36]36
  Разумеется, эта Бездна, как она трактуется в «Последней доктрине», не имеет отношения ни к «шуньяте», ни к «нирване» буддистов (ни к Ниргуна-Брахману ведантистов), ибо состояние «нирваны», например, нельзя «описать», но можно «достичь», по отношению к Запредельной Бездне ни о какой реализации принципиально не может быть и речи, но «контакт» с Нею может дать «больше», чем любая реализация.


[Закрыть]