Текст книги "Россия вечная"

Автор книги: Юрий Мамлеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава четвертая
«Православие»

Его значение для России понятно само собой. (Россия, русская идея глубоко связаны с Богом).

Но необходимо отметить следующее. К величайшему сожалению, благодаря вторжению в Россию с Запада материализма и атеизма много российских людей были и остаются сейчас неверующими: 1) по причине не только атеистической пропаганды, но и потому, что коммунизм, идея царства правды и равенства на земле, подменил истинную веру в бессмертие человека и его связь с Богом; 2) по инерции, причем большинство таких неверующих искренне любят Россию.

Задача Церкви и всех верующих убедить их: 1) в катастрофичности неверия и материализма для собственной судьбы неверующих, их последствия для послесмертной судьбы неверующих; 2) в том, что любовь к России, привязанность, познание ее невозможно без веры в Бога, ибо исторически Россия неотделима от этой веры, определившей жизнь наших предков и их послесмертную судьбу. Необходимо, чтобы любой неверующий, хотя бы во имя памяти о тех, кто ему самому дал жизнь по тысячелетней цепочке, попытался это понять и прийти к вере в Бога для собственного блага и по молитвам тех, кто молится за него по ту сторону земной жизни, принял бы и осознал смысл крещения, этой «печати бессмертия».

Нельзя не обратиться к неверующим со следующими вопросами: неужели можно быть настолько равнодушным к собственной судьбе и к собственной душе, чтобы игнорировать то, что Бог дал людям «даром» во имя их же спасения и бессмертия?

Неужели можно оттолкнуть дар спасения просто из-за лени, тупости или из-за каких-то собственных представлений о мире, всегда субъективных, относительных и ограниченных или же пронизанных дьявольским ядом современной контр-традиции и материализма?

Наконец, обращаясь к неверующим, необходимо подчеркнуть духовное превосходство и истинность православия по сравнению с наступающими на него, например, христианскими, точнее, псевдохристианскими сектами и течениями, которые мощно поддерживаются из-за рубежа…

Относительно католичества проблема заключается в общей деградации современного христианства на Западе, который фактически переживает постхристианскую эру (что уже достаточно широко признано на самом Западе). Примечательно, что Рене Генон – по целому ряду признаков – считал, что современное католичество потеряло способность дать верующим «спасение» в подлинном смысле этого слова, сохранив возможность только «karma mukti», то есть смягчения участи после смерти. Но дело не только в этом: в принципе, изначально после разделения Церквей, православие было единственной ветвью христианства, которая обладала христианским наследием во всей его полноте, в частности, благодаря наличию в ней великой исихастской традиции с ее созерцанием, высшим Безмолвием и умным деланием (в России – Нил Сорский и его последователи).

Таким образом, изначально, православная Церковь имела явное превосходство над католичеством, не говоря уже о протестантстве (включая баптизм и т. д.), которое деградировало значительно глубже, чем католичество, и большинство протестантских сект и «Церквей», особенно американских, представляют собой, фактически пародию на религию.

Религия может называться религией только тогда, когда она вводит человека в сферу Духа, если же она остается только в сфере психики, эмоции, влечений или опускается на «буквалистский» или политический уровень – то она, собственно, теряет право называться «религией» (смысл которой связывать человека с высшим, Божественным миром, с миром Духа). Гротескный примитивизм, «простота» и политизация американских и других протестантских «идеологий» мало чем отличаются от обычных «мирских идеологий», но в этом религиозном примитивизме и «простоте» заключается ловушка и соблазн для масс.[17]17
  С другой стороны, в их распоряжении довольно продуманная «психотехнология», позволяющая направлять сознание людей не на высшие духовные цели, а на сугубо эгоистические, материальные. За всем этим стоят глобальные идеологические и политические интересы, помимо того что при этом полностью отрезается в человеке высший план сознания, который и связывает его с Богом, и он неизбежно становится добычей самых низших психических сил, со всеми последствиями для него после смерти.


[Закрыть]

Не стоит сбрасывать со счетов и тот факт, что разделение страны и народа по конфессиональному признаку, особенно если речь идет о «конкурирующих» конфессиях, может в некоторых случаях дорого обойтись этой стране и этому народу (вспомним Югославию, Ирландию, раздел Индии, Ближний Восток и т. д.). Далеко не всегда удается сохранить религиозное «равновесие» – это бывает тогда, когда национальная идея и национальное единство достаточно сильны и препятствуют возникновению религиозной вражды (Германия, Китай, например) или когда торжествует религиозная терпимость или, наконец, в том случае, когда одна религия как бы дополняет другую (например, синтоизм в качестве национальной религии и буддизм в качестве мировой – в Японии).

Следует отметить еще одну важную и в высшей степени позитивную особенность православной Церкви: национальное (славянское) и вселенское в ней слились во единое, причем без всякого ущерба для «вселенского» (и в то же время эта особенность ставит русский народ в особое положение и облекает особой ответственностью). Эта уникальная историческая черта православия определяет и определяла всегда ее глубоко патриотическую позицию (по отношению к Родине), что подтверждено всей ее историей, даже в тот период, когда православная Церковь находилась в гонении и мученичестве при советском режиме. Ее великие страдания, гибель священнослужителей не привели ее к оппозиции по отношению к собственной стране (как было в случае политического диссидентства в СССР), она не смешивала политический режим с народом и страной – наоборот, она молилась за страну и народ. Сама мысль о национальном предательстве невозможна в православии. Крайне желательно, чтобы эта преданность России стала бы качеством любой другой религиозной общины в нашей стране, тем более претендующей на некоторую «массовость».

А теперь перейдем к качественно иным проблемам. Иногда возникает вопрос: а вдруг любовь к России может заменить в некоторых случаях в душах людей любовь к Богу? Несомненно, такое может быть, как в случае неверующих, так и даже среди верующих, в том плане, что, например, Россию ставят на первое место, а потом уже саму веру, нарушая принцип: «сначала вера, а потом уже отечество».

Безусловно, такая позиция является глубоко ошибочной, и это ясно хотя бы с той точки зрения, что Бога, как абсолютное и вечное начало, невозможно ничем заменить. Любовь ни к кому и ни к чему на свете не должна вытеснять первостепенность и первозначимость Любви к Богу – это элементарная истина любой религии; последствия нарушения этого принципа ведут к тяжелым последствиям.

Но посмотрим на эту ситуацию чуть-чуть с иной точки зрения, а именно: любовь к Богу – это, несомненно, «средство» быть хотя бы в некотором с Ним единстве; Бог – это источник Бытия и сама «основа» Бытия; поэтому «отход» от Бога (ради любой другой цели) фактически означает для человека отказ от собственного высшего Бытия и, переход в низшее, отрезанное от Первоисточника, существование. В этом случае человек рискует, собственно говоря, даже потерять человеческую душу, человеческое «я» как таковое.

О какой же любви и познании России тогда может идти речь? С потерей Бога и человеческого бытия вы теряете Россию, и все связанное с высшечеловеческим, уходя в низшее примитивное состояние, сравнимое с состоянием низших духов, в то время как, например, святые (и просто верные Богу люди), как известно, и после «смерти», помогали России своими молитвами (а следовательно, знали о ней и переживали за нее), что известно из Церковных преданий.

Бог – это основа вашего бытия. Если вы «подрываете» свою связь с Ним, вы рушите и вашу возможность любить «вневременно» то, что достойно любви. Поэтому даже с простой логической позиции, любовь к Первопричине должна быть на первом месте, иначе вы не сможете по – настоящему любить второе, третье и т. д.

Наконец, о следующем.

Православная Церковь в современном мире, как и любая другая Церковь, подвергается многочисленным испытаниям и опасностям, и вопрос заключается в том, выдержит ли она, не сдаст ли позиций, как западные Церкви, перед лицом наступления современного мира, не угаснет ли ее дух? В этом главная опасность для Церкви, ибо современный мир в целом – это не какая-нибудь жалкая секта или полусумасшедшие сатанисты и их группы. Невозможно здесь исследовать тайные и глубочайшие аспекты этой проблемы, но остановимся все-таки на одной, самой распространенной и, так сказать, «общечеловеческой».

Я имею в виду кардинальное изменение вектора человеческого сознания, начавшееся приблизительно в век Просвещения, в сторону не просто «материального» мира и его рационального познания, но и стремление найти и обрести счастье в земном мире и отказаться от представления о земном мире кик о месте, которое годится только для подготовки перехода в вечную высшую жизнь. Ведь именно с таким представлением жило предыдущее человечество. Конечно, эта направленность человеческого сознания имела большие космологические последствия: в плане «рационализации» Вселенной и, следовательно, в значительной степени – «закрытия» для человека тех высших духовных влияний (и даже просто «щелей» в невидимые миры), которые были открыты для него ранее. Этот процесс был неизбежен, и тем не менее факт остается фактом: он вызвал сначала «ослабление веры в христианском человечестве, а потом и массовый отход от нее. Церковь вынуждена была приспосабливаться к желанию людей жить и творить в мире, находить в нем счастье, а не отказываться от мира. Этот «процесс» продолжается и сейчас. Баланс между этим желанием и естественным стремлением к высшей жизни, к бессмертию (иными словами, между ценностями земной жизни и ценностями религиозными) не был найден или в отдельных случаях этот баланс был очень неустойчив и часто «сползал» в сторону мирскую. Между тем такой «баланс» необходимо найти, ибо бесполезно требовать от людей, одержимых жаждой земной жизни, отказываться от ее благ или просто самоограничиваться «в серьезной степени». Но Церковь Святой Троицы не имеет права и бросать людей: должно быть сделано все, что возможно для осуществления «спасения». «Трезвенность» православной Церкви и духовная жажда русского человека (существующая даже при всех условиях его «разгула») – вот возможная основа для необходимого баланса. С другой стороны сейчас трудно представить себе (а если можно представить, то только наверное, где-то в лоне невидимого миру православия), чтобы христианин искренне думал об этом мире с такой мощной силой его отрицания, как было раньше.

Но все же, Церковь, оставаясь в своей Традиции, не может не считаться с современным состоянием человека (в той степени, в которой это не нарушает саму Церковную Традицию). Дело это весьма тонкое, но по поводу жажды счастья и полноты жизни на земле можно сказать словами Упанишад: не ищите счастья в малом, счастье возможно только в большом… Это означает, что земное счастье, по определению и по скоротечности нашей жизни, не только «малое», но и подвержено неизбежным разрушениям, и хотя оно – надо признать – обладает относительной реальностью, но без познания Бога, без познания собственного бессмертия и Царства Божия внутри нас и без осуществления – в доступной степени – «единства» с духовным вечным началом невозможно счастье. О каком счастье, которое опирается только на земную жизнь, можно вообще говорить, учитывая смертность человека, краткость его жизни, болезни, смерти близких и т. д.? Без «контакта» с «Духом истины» человек не может быть счастлив. Либо он бессмертен, и он может быть «богом по благодати» – либо он рациональный червяк, всего лишь преходящий аспект природы. И неужели последнее состояние можно назвать «счастьем»? Есть мнение, что тайна зла почти «до конца» может быть постигнута в такой космической ситуации, когда Небо (Дух) будет почти закрыто для человека, а Земля (природа) откроется ему во всем своем почти непреодолимом могуществе и возможностях, несравнимых, кстати, с тем убожеством и теми возможностями, которые дает человеку современная профаническая наука, по определению не имеющая никакого доступа в сферу истинного могущества природы. Возможно, тогда пред нами предстанет не «рациональный червяк», а существо, претендующее даже на «физическое бессмертие», и на иные невозможные для человека в нашем мире необычные «способности», но при этом следует знать, что все эти «возможности» и «способности», вместе взятые, – ничто по сравнению с тем, что ожидает человека в случае реализации его единства с Богом, точно так же, как и «физическое бессмертие», неизбежно разрушаемое при конце данного космического цикла, – ничто по сравнению с истинным, Божественным бессмертием, которое не может быть опровергнуто, потому что оно связано уже не с Космосом, «сансарой», «природой», а с Вечностью и первоисточником бытия. Это напоминание всем, кто потенциально мог бы прислушаться к обещаниям будущего Антихриста.

В другом плане, со стороны интеллигенции (разрыв между Церковью и интеллигенцией, как известно – большая и огромная проблема в России) нередко раздаются упреки православной Церкви в смысле так называемой «косности», акцента на обрядовости, замкнутости и т. д., а, дескать, во всем мире (и даже в России) многие люди ждут «новой религии».

Нужно определенно ответить, что «религия» не может быть изобретением людей (они, правда, могут неправильно понимать или искажать сущность Откровения), и не только «новая религия», но и любые кардинальные изменения в традиционных религиях (если об этом вообще возможно говорить) относятся к сфере санкций высшего мира, сверхиндивидуального источника, иными словами, непосредственно Бога. Все иное, если речь идет об открытии «новой» именно религии, несомненно, идет от контртрадиции, которая еще опасней обычного профанизма. Это не значит, что человеку недоступны самые высочайшие метафизические прозрения, но именно религия, как особый способ связи с высшим миром, типичный для периода Кали-юги, «железного последнего века», начинается там, где есть Откровение, помощь свыше. Поэтому и всякие своевольные «изменения» в религии могут привести к духовной катастрофе: религия наиболее «чиста» именно в своем первоначале, в своей «древности» (не искаженной людьми). Следует подчеркнуть абсолютную необходимость сохранения «экзотерической» стороны религии со всеми ее ритуалами и т. д., со всем сохранением ее традиционной стороны – ибо это единственное в современном мире, через что «спасение» может быть доступно каждому человеку. Нельзя отнимать «последнее» у «малых сих», и поэтому не столько православная Церковь должна адаптироваться к современному миру, сколько современный человек должен понять Церковь (и ее учение, и ее таинства). Поэтому довольно характерные претензии к Церкви, например, такого философа, как Карсавин (православие пассивно, не раскрыто, потенциально) – весьма шаткие и спорные, ибо в православии существуют и пути неограниченного самосовершенствования для тех, кто в состоянии идти в этом направлении, вершиной которого является, конечно, исихазм, представляющий чисто эзотерическую сторону православия и из всех христианских ветвей представленный только в православии, что, еще раз хотелось бы повторить, делает православие центром и вершиной всего христианства, несравнимым как с католичеством и протестантством, так и тем более с такими убогими сектами, как баптизм и тому подобное. Иное дело, что все эти возможности самосовершенствования, существующие в православии в прошлом, должны реализовываться и сейчас (теперь они явно только в потенции), и в будущем – но это уже другой вопрос, другая среда, где таинственный Промысел Божий парадоксально соседствует со свободой воли человека и его усилиями. Это вопрос будущей Церковной истории, крепости Церкви, и общей космологической ситуации. Следует, однако, напомнить источники, связанные со временем раннего христианства, когда пульс веры бился наиболее четко: например, Климент Александрийский (в его сочинении «Педагог») так изображал идеал христианской жизни: познание Бога и себя самого, поражение страстей, проявления христианской любви. Таким образом, здесь отмечены не только «аскетизм» (поражение страстей, то есть грехов), являющийся средством, подготовкой, но и два фундаментальных аспекта: Любовь (к Богу и людям) и познание (через умные молитвы, размышление, молчание, созерцание) Бога и себя самого, то есть собственной души как образа и подобия Божьего. Любовь здесь интеллектуально не «слепа», не основана только на религиозном чувстве, она «знает», Кого она любит… Познание «себя самого» здесь, видимо, также основано не только на психологическом знании особенностей собственной души (для ее очищения), но прежде всего на познании ее трансцендентной основы и богоподобия (это уже высший уровень)… Это познание также необходимо, ибо надо знать, кто должен «соединиться» с Богом, так как от этого зависит само «соединение». Можно также высказать мнение, что если возможно определенное «развитие» в плане самосовершенствования и познания Бога, то центральным планом и вершиной этого может быть стяжание Святого Духа и соприкосновение с тайной Святой Троицы, «раскрытие» внутреннего Христа, которое означает не просто «святость», а коренное онтологическое изменение человеческого сознания. Все богатство православия как религии любви и единения с Христом и со всей Святой Троицей дает русским людям «печать бессмертия» и надежную и могучую защиту от сил Зла (в конечном счете от дьявола). Следует полагаться прямо и непосредственно на Бога, не думая, что – де Бог далек от людей; это является грубейшей и наивнейшей ошибкой, ибо при всей трансцендентности и даже «апофатичности» Бога Он одновременно в другом своем аспекте имманентен, то есть близок людям, которые являются его образом и подобием, близок людям до такой степени, как не может быть близок никто, независимо от того, сознают люди этот факт или нет. Православие к тому же (в отличие от католичества) обладает свойством догматической сдержанности и в принципе оно дает возможность людям осуществлять свое, данное им самим Богом, право на Свободу в интеллектуальной сфере и в сфере духа. Я подчеркиваю это, ибо проблема интеллектуальной свободы и свободы творчества является центральной для интеллигенции. (И в связи с этой проблемой среди интеллигенции порой возникает своего рода «осторожность» по отношению к Церкви.) Вспомним, однако, знаменитого нашего богослова-славянофила Хомякова, его акцент на проблеме свободы (в отличие от мертвенности принуждения, к чему была, кстати, склонна католическая Церковь), на сочетании свободы с соборностью (вполне русская идея!).

Глава пятая
«Народная стихия (народные религиозные секты)»

В народных религиозных русских сектах с необозримой иррациональной силой выразились некоторые мистические стороны народной души. Разумеется, исходя из нашей темы, мы намерены рассматривать сектантство не в плане его и так очевидной религиозной несостоятельности,[18]18
  Не будем касаться также болезненной темы старообрядчества: раскол и его последствия целиком лежат в сфере истории Церкви, и достаточно убедительно исследованы. Впрочем, нельзя не подчеркнуть, что Восточная христианская Церковь (православие) на протяжении всей своей истории отличалась наибольшей терпимостью среди других исторических течений христианства. Достаточно упомянуть, что католичество за свою историю совершило немало кровавых нелепостей и кровавых преследований (в том числе православных), что трудно сочетать с определением католичества как религии «любви». Все это подчеркивает, во-первых, огромную разницу между самим Откровением, Первоисточником, и воспринимающим его человеческим сознанием, которое неизбежно в той или иной степени «интерпретирует» Его по-своему (видимость сквозь «мутное стекло»), а главное – приспосабливает к среднечеловеческому пониманию. До некоторой степени это совершенно нормально и ведет к образованию экзотерической стороны религий, без которых религия не могла бы существовать и выполнять свою задачу, обращенную к массам. Гораздо серьезней – разрыв между этой необходимой и абсолютно оправданной экзотерической стороной религии и действительным искажением религиозного сознания, которое проявляется не только в форме узкого фанатизма, скрытого идолопоклонства, ненависти к людям других вер, истребления их, жестокости и т. д., но, что еще опаснее, в форме утраты той или иной религией ее подлинного духа и превращения ее или в букву, в форму или, что особенно фатально, развития в ней процесса «подмены» (если эти «процессы» подмены заходят слишком далеко, данная религия, точнее ее искаженный образ, вполне может стать орудием, мягко говоря, «небожественных» сил, хотя наивные приверженцы ее могут верить обратному). Такой процесс «подмены» уже совершен во многих «Церквах» на Западе. Православие остается последней твердыней христианства.


[Закрыть] а как феномен народной культуры и истории. Наиболее интересным здесь является мятущаяся стихия народной души, ее тайные желания и стремления, ее страхи и сны, и, наконец, причины, почему она противилась и уходила от «официальной государственной Церковности».

Поэтому с этой точки зрения необходимо остановиться именно на народных русских сектах, и «наиболее самобытных из них (хлысты, например), а не на протестантских, рационалистических сектах, занесенных с Запада.[19]19
  В христианстве, в форме «обожения» или концепции о том, что Христос имеет по своей природе то, что человек может иметь «по Благодати» или: «Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом».


[Закрыть] В этих «самобытных» сектах до боли видна огненно-мятущаяся народная душа, пытающаяся порой разгадать или ответить себе на такие вопросы, разрешение которых возможно только или в чистом эзотеризме, или вообще невозможно для человеческого разума.

Что же видит она, что преследует ее в безумном потоке подземных и высших видений, в ее схватках с Непостижимым, чего она хочет?

Налицо, по крайней мере, несколько видов таких стремлений.

Отметим, что в них проявлены именно индивидуальные, личные духовные страсти и запросы тех или иных людей или групп, которые действуют «свободно», вне «догм», что важно для понимания глубин народной религиозности. Начнем с того, что уже названия сект о многом говорят: хлысты, скопцы, бегуны, скрытники, бессмертники, нетовцы… Кстати, часто эти «стремления» противоречивы, что хорошо укладывается как в идею «антиномичности» Русской Души, так и в концепцию «прорывов» среди нераскрытого еще духовного пространства.

Начнем с довольно изощренной черты, проходящей через многие секты – это мысль о «скрытом Христе», о том, что Богочеловек «скрыт», и с этим неизменно соседствует идея, что тот, кто «обнаружен», точнее, тот, кто проявляет себя, – «самозванец». Все «обнаруженное, «явленное», «высказанное» оказывается фальшивым, а все «истинное» – скрывается, «таится». Здесь, пожалуй, проглядывает не просто мысль о трансцендентности Бога и всего «истинного», но и тот момент, что если «истина» и проявляется в мире, то она неизбежно должна «скрываться»… Мысль мощная, но и опасная, и не без далеко идущих последствий.

Полной противоположностью ей является центральная хлыстовская идея о том, что Христос (то есть Бог) есть в каждом человеке, что каждый человек – это потенциальный Христос, необходимо только «открыть» его в себе, в чем и состоит высшая цель секты.

Нечего и говорить о том, что доктрина о «Боге внутри человека» является чисто эзотерической (и в то же время где-то подспудно центральной) практически для всех мировых традиций,[20]20
  Кстати, при всех сложностях коммунизма как мировоззрения в нем были черты религиозно-сектантского утопизма (построение земного рая). С другой стороны, коммунизм разрушил традиционные формы духовной жизни, в результате чего в сознании многих людей образовалась некая метафизическая пустота, которая нередко понималась как серьезное и неожиданное испытание перед лицом Ничто. Такое испытание имело не только негативные, но и глубоко позитивные последствия, истинная природа которых станет ясной с течением времени.


[Закрыть] но «достижение» этой самой сложной, вышечеловеческой, кардинальной, и, казалось, почти непостижимой, но в то же время реализованной в ряде случаев «цели» (речь прежде всего идет о «практике» реализации Абсолюта на Востоке) связано с древнейшими эзотерическими учениями и практиками окончательного «Освобождения» и выхода за пределы любого воплощенного или ограниченного, и в частности человеческого, существования, выхода за пределы Вселенной, на «другой берег»…

Что же касается хлыстов – то они, естественно, не имели никакого представления о том, что это по сути, а не на словах значит «Бог внутри человека», не говоря уже о «практике» (если такое слово вообще тут подходит), но у них здесь поразительно сочетание абсолютно сверхчеловеческой цели с нелепыми карикатурными средствами его достижения. Разумеется, они добивались «экстаза», но этот «экстаз» имел чисто «психические» корни («нижних вод») и в большинстве случаев ничего общего не имел даже с «нормальной» человеческой духовностью вообще.

Удивительно, однако, не это, а то, что люди, в сущности, совершенно «простые», «неграмотные», как говорится, оторванные от всякого эзотеризма (в том числе, например, внутриЦерковного, исихастского), с таким бешенством, с такой внутренней истерией, метафизическим отчаянием и самообманом, пытались достигнуть высшей цели человеческого бытия, по существу (по крайней мере на «не-Востоке») скрытой за вуалью обычного религиозного экзотеризма, чтобы не смущать и не вводить в бессмысленный соблазн верующих (и поделом, пример тому – сами хлысты). Но, повторяю, нас здесь трогает не очевидная нелепость таких «амбиций» со стороны «хлыстов», а неимоверная, разрывающая душу жажда этих людей вырваться за пределы космической тюрьмы, осуществить Абсолютное бессмертие, их бесконечная, хотя бы на чисто психическом уровне, страсть, пусть искаженная, к божественному, к абсолютному началу в себе.

В 1645 году Данила Филиппович (кажется, основатель) заявил: «Буду я по плоти человек, а по духу Бог». Легко сказать…

Хлыстов, как и других сектантов, разумеется, гнали, но удивительно, что эта секта оказалась весьма живучей, и в начале XIX века (особенно в форме скопческой секты) завоевало себе сторонников среди высшего общества в Петербурге. За свои заблуждения (с искрами «истины») многие платили каторгой, кровью, жизнью – обычная человеческая история.

Вторую тенденцию (и тоже весьма русскую) лучше всего представляли «бегуны», то есть сектанты, которые считали, что мир настолько погряз во зле, во всех его формах, даже религиозных, что от него надо только «бежать» – бежать, спасаться от всего: от государства, людей, монастырей, Церквей, купцов, от всего… что есть на земле… Опять-таки «искры истины» здесь явно присутствуют, но ведь именно в монастырях («настоящих»), можно было уйти от мира в подлинном, традиционном смысле слова тем, кто на это действительно был способен, при этом не теряя сострадания к этому миру.

Были и совсем другие «завихрения», например, «шалопуты» (близкие к хлыстам) – эти проповедовали «шальной путь» к божеству.

Вообще «хлыстовство» давало много психологически потрясающих ответвлений.

Больше всего здесь поражает нескончаемая стихия «прорыва», пусть и не подкрепленная метафизическими знаниями, и, следовательно, как бы повисшая в воздухе, над бездной, в океане «нижних вод».

Другую, но мощную, тенденцию представлял духовный «нигилизм» – «нетовцы», частично бегуны, и другие.

Центральным здесь, видимо, было отрицание устоявшихся форм духовности. Особенно «государственной духовности», тотальный бунт, прославленный русский религиозный анархизм… Ненависть ко всему законченному, ко всему, на что можно указать: «вот она истина» – нет, истина на самом деле далеко, далеко, а если указали, что «это – истина», значит, дальше – остановка, застой, смерть, значит, уже не истина, да еще с топором (тюрьмой) против тех, кто «уклонился» от «истины».

Во всем этом (особенно у нетовцев) чувствовался какой-то неуемный, апофатический прорыв в бесконечную даль, в бездну русского пространства, где «истина» то появляется где-то на горизонте, то опять «исчезает»… И добавьте еще фиксацию на том, что все, куда ни взглянешь, «не то»…

Весьма характерной была малоизвестная секта «бессмертников» (кажется, XIX–XX век). Это, видимо, была довольно странная секта «солипсистов» хотя и относительно нетрудно представить себе их существование даже в «глухой русской провинции, посреди кривых улочек и заброшенно-уютных домов, среди «обывателей», многие из которых и сами-то втайне, в глубине души ни во что не верили, кроме как в собственное полусонное бытие. И «отпечаток» этого странного, но таинственного в своей «простоте» миросозерцания, явно обнаруживается и в ауре заброшенных городков, и в русской литературе – в этом великом русском зеркале.

И теперь необходимо перейти к писателю Пимену Карпову, с его романом «Пламень» – романом, который удивил Блока, был «сожжен» (запрещен в начале ХХ века, в 1913 г.), – ибо описание действий сектантов там превосходило всякие нормы и представления. Любопытно, что сам Карпов, видимо действительно посвященный в самые дремучие дебри народного сектантства, уверял, что все в точности списывал с «действительности». Действительность была такова, что его хотели судить за «действительность», но помешала война и революция,[21]21
  Секты, как правило, гиперболизируют те или иные стороны религиозного сознания, отбрасывая другие, часто наиболее важные, и, хотя в некоторых своих моментах выражают какую-то истину (вообще учений, которые выражали бы только «ложь», не существует по самой природе реальности), в целом резко порывают с традицией, лежащей в основе той мировой религии, внутри которой они существуют.


[Закрыть] он даже мелькнул в начале 1920-х годов как крестьянский поэт, как пострадавший и потом надолго исчез, вынырнув уже после смерти Сталина ошарашившим всех старичком. Что он, этот адепт самого потаенного народного «мракобесия», делал все эти годы победившего «научного материализма» – неизвестно, по каким ямам, дебрям, лесам и берлогам пропадал, какие скрытые книжки там читал – непонятно. Но было ощущение, что потаенная иная жизнь, в глубине, и светлая, и темная, текла совершенно независимо от того, кто там «наверху» завинчивает гайки…

Его поэзия и творчество, конечно, не клюевский или есенинский уровень (хотя он считал себя принадлежащим к этой когорте) но в нем захватывающе воздействует сам материал, который Карпов, видимо, черпал из бездны народного богомильства (уже в переработанном виде), того богомильства, которое с ужасом признает торжество дьявола над миром и необычайное сплетение и становление двух начал: светлого и темного… Но все это переработано и подано в ином виде, и, кроме того, сами бездноносители (то есть персонажи его романа) пугающе огромны.

Судите сами: у Пимена демоны сходят с ума, «дорога в рай – через ад и тьму», «не будь зла, люди не стали бы искать «Града» (Светлограда), «чем лютей зло, тем ярче пламень чистых сердец», «черные, без дна глаза», «смертные плясуны», поиск Солнца и обращение к Нему: «Воскреси! Пошли бездны…» – и тотальный бунт против плоти и зла…

«Даже» пахарь – не прост: в его сердце – «песен вещих сплав», а в душе – «отрава знахаря», но «солнце пить – его удел».

И к России у Пимена Карпова обращается Голос Бога:

 
«Пройди огонь, изведай бездны,
И неизведанную высь…»
 

Так и лезут в голову слова Ричарда Генслера: «Если бы русские знали свою силу…» Если бы… Ну а некоторые духовидцы действительно повторяли, что русские еще не познали и на одну сотую собственную душу – и это еще впереди…

Что касается стихии, того народного слоя, который вынес на поверхность Карпов, то сразу провидится, что главное в этой «стихии» – стремление к Запредельному и неукротимое желание открывать «бездны».

Русский народ предстоит здесь прежде всего как народ-бездноноситель… И это странным образом перекликается с русской литературой в ее самых неожиданных изгибах, литературой, созданной в основном дворянством и интеллигенцией, так, казалось бы, далекой от староверческих скитов и от болот с огоньками, от «сумасшедших» голосов в лесах, от потаенных книг под полом и от бунтарского огня «народа гнева и всепрощения»…