Текст книги "Стеклянный корабль"

Автор книги: Юрий Самсонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

***

Таковы были эти двенадцатилетней давности события, к которым г-н Когль вынудил собравшихся обратиться мысленно вновь, подсунув им свои акты и протоколы.

***

Первым управился с бумагами прежний кулинар, ныне булочник – по настоянию заинтересованных лиц, мы не называем некоторых имен. Покосившись на своего соседа по столу – г-на Эстеффана, – г-н булочник прикрыл текст ладонью, поспешно приписал несколько ноликов к различным упоминаемым суммам и передал папку нотариусу, намереваясь обосновать уточнения. Но тот не дал ему и рта раскрыть. – Хотите все золото мира? – произнес он с ледяным безразличием. Отчего бы и нет? – И захлопнул папку, не взглянув на драгоценные для булочника цифры. Булочник с трудом перевел дух. Он-то был готов к обычному деловому отпору, намеревался, поторговавшись, уступить... Не выжил ли этот нотариус из ума? Но если он считается правоспособным, следовало спросить суммы повнушительнее! Г-н булочник почувствовал себя обманутым, он сидел мрачнее тучи, однако потребовать папку обратно все же не рискнул, лишь напрасно мучился этим намерением. Г-н Когль задержался за спиной Доремю, у которого от чтения запылали уши. – Что, господин капельмейстер, мнение ваше изменилось? Бедняга Доремю не знал, что протокол велся с такою скрупулезностью. Наткнувшись на собственные слова о том, что ему хочется прожить совместно со славными собутыльниками триста лет и умереть в один день, он пропадал со стыда... Чуть слышным шепотом, не поднимая глаз, он пробормотал в ответ, что-де нет, мол, он держится прежнего мнения, все они милые люди, за исключением Биллендона, а впрочем, Биллендон – полезный зато человек, только ему без опаски можно доверить самые капризные инструменты; Доремю благодарен г-ну Коглю за внимание, и даже весьма, он ни в коем случае не хочет доставлять ему лишних хлопот, тем более в вопросах, не имеющих юридического значения (недолго же г-н Доремю гордился потом этой глубокомысленной фразой), так что пусть в бумагах все останется, как было, только – он просит прощения – не следует допускать, чтобы посторонний кто-нибудь увидел... – Само собой, – равнодушно отозвался г-н Когль, забирая папку. – Не гневайтесь, – сказал он Биллендону, в недоумении изучавшему какой-то листок. – Не имея ваших пожеланий, я вписал свои собственные – считайте это чем-то вроде поздравительной открытки. – Спасибо, – сказал Биллендон, – недурно вы осведомлены! – Догадлив, – поправил г-н Когль, и на его лице едва не проступила, наконец, прежняя улыбка. – Не вижу что-то при вас сундучка. И, слышал, наняли помощника? Биллендон кивнул. – Толковый школяр. – Объявление в газете, с именем, с адресом – риск для вас немалый. Каплю доверия мы, стало быть, заслужили. Не скрою, приятно. Что ж, за нами сюрприз! Не такой, как хотелось бы, но все же... Давайте папку, она вам больше не нужна. Обойдя таким манером всех сидящих, г-н Когль вынул из жилетного кармана старинные золотые часы луковкой, взглянул на циферблат и позвонил в колокольчик. Г-жа булочница, вероятно, дожидалась за дверью: звон еще не затих, как она появилась с подносом, уставленным все теми же кувшинчиками – услуга была, несомненно, заранее оговорена и поставлена в счет. Нотариус взялся за пробку; послышались торопливые шаги, из темного коридора на террасу, щурясь, выскочил г-н Аусель, разглядел свой кувшинчик, радостно дрогнул, схватил его, выдернул пробку зубами и пренебрег бокалом... Кто с жалостью, кто брезгливо следили, как по его шее гулял запрокинутый, поросший щетиною кадык. Затем г-н Аусель отдал общий поклон, а нотариус предложил ему папку. – Зачем? – надтреснуто прокричал г-н Аусель. – Таково указание клиента, – ответил г-н Когль. – Не пожелаете ли что-либо переменить? – Да, пожелаю! Г-н Аусель с неожиданной силой разодрал папку надвое и принялся обращать в клочья все ее содержимое, крича: – Вот каково мое желание! Г-н Когль опять взглянул на циферблат золотой луковки. – Сожалею, господин Аусель: вы опоздала – сказал он. – Время истекло, пути судьбе открыты. Помогай вам бог! Г-н Аусель, обессилев, рухнул в кресло.

***

...Покончив со сборами, молодой человек обвел на прощанье взглядом свою квартирку, больше, впрочем, похожую на шкаф или купе вагона. Было ли у него предчувствие, что он не вернется? Этого нам не узнать... Но можем ли мы сказать уверенно, что он сюда не возвращался?.. Истинные его приключения навсегда останутся тайной, одно лишь способно пролить на них свет – наши жизненные обстоятельства. Надо пристальнее вглядеться в Историю, коли захотим сыскать его следы! Читатель убедится: неясные наши намеки имеют свою отдаленную цель, и не из педантства мы так скрупулезны во всем, что до нашего героя касается, это не прихоть – пытаться вообразить, что его окружало – радовало или тревожило – и какими мотивами он мог руководиться позднее, получивши доступ к таинственным рычагам... Дверь нараспашку, гремит по ступенькам острие альпенштока! В дорогу, в дорогу! Почитая городок своим фантомом, молодой человек не удосуживался искать его в справочниках. Теперь он поспешил купить у хорошенькой продавщицы в газетном киоске возле своего подъезда туристскую карту и, развернув, легко нашел знакомое название в левом верхнем углу. Оно было напечатано микроскопическими буковками – но ведь и городишко был малюсенький! Типографская краска еще не просохла, пачкала пальцы. И все же нелегко было поверить глазам, он читал и перечитывал надпись возле крохотного кружочка, попробовал выговорить вслух – и язык тоже не без труда повиновался. Выла все же неуловимая разница между этим начертанием и тем, как оно звучало в памяти Конечно, он и сам употребил бы те же знаки – но соединенье их казалось чуждым, словно бы иноязычным... Увлекшись, он не сразу расслышал, что его окликают: продавщица из окошечка протягивала газету, где содержалась какая-то сенсация. Эта девушка каждое утро строила ему глазки – премило – и пыталась завязывать разговоры, в которых он участвовал из одной вежливости. – Даугенталь? – повторил он произнесенное ею имя. – Гм, Даугенталь!.. – Это тот, кто изобрел трондруллий, – поспешила объяснить продавщица, неверно истолковав его недоумение. – Важная, должно быть, штука, если его так охраняли! – Да, довольно важная... Конечно, невозможно было вовсе не знать о докторе Даугентале, хотя еще невозможнее – знать о нем более определенно и подробно. Академический мир на него сильно гневался из-за сумасбродных идей, высказанных Даугенталем несколько лет назад – этот странный человек никогда себя не обременял обоснованиями или доказательствами. Иные из этих мыслей почему-то привлекли особое внимание нашего студента и даже цитируются в толстой тетради – тоже безо всяких комментариев. Рискуя нагнать на читателя скуку, приведем эту запись: "В этом старом споре все неправы. Нет атомов – комочков вещества со сложной структурой, нет и атомов – центров сил. Истинная твердь есть то, что мы принимаем за пустоту и называем вакуумом. Эта твердь пронизана каналами и полостями, структура каковых на самом деле достаточна сложна, чем я готов объяснить мнимую сложность структуры и поведения так называемых материальных частиц. Каналы – это, разумеется, пути, по которым к нам беспрепятственно, будто по световоду, доходит сияние дальних звезд. Полости – это ловушки. Наглядный пример. – разрешенные орбиты электрона, факт, который может объясняться только существованием насквозь геометризованного в каждой своей точке, идеально твердотельного, хотя невидимого и неощущаемого пространства. Но что же движется по путям и что содержится в ловушках? Чтобы не возвращаться к исходной точке, скажу, что из всего нам известного. Вселенная наиболее напоминает компьютер, да и определенно является чем-то подобным, пусть на уровне, который делает мое сравнение сомнительным. Во всяком случае, прежние вопросы сразу лишатся значения, как только мы вообразим, что любое движение, видимое или невидимое – фотона, атома, листа, человека, звезды, – есть только лишь движение сигнала! Мы не спрашиваем, каким образом был передан сигнал в современном компьютере – при помощи сжатого воздуха или электрического тока, не имеет также значения, прошел ли он по медному кабелю, пустотелой трубке, по стекловолокну или печатной схеме, что ж это так занимает нас, когда мы говорим о Вселенной? Она умеет делать это – вот и все, а каким образом мы рано или поздно поймем, потому что отчасти для этого и существуем. ...Предопределение? Отчего не допустить, что предопределено все, в том числе и случай, когда ваша воля полностью изменяет вашу судьбу предопределена такая возможность, предопределены результаты. Предопределение – подвижная система программ, в которых ни один вариант не упущен. ...Нелепо думать, что мы безразличны Вселенной и что она не хочет с нами объясниться. Мы ее дети, мы ее надежда. Существует язык, на котором мы пока умеем только лопотать. Октава в музыке, октава в химии – азбука этого языка, на котором мы заговорим, когда повзрослеем... Широкой публике д-р Даугенталь был известен только тем, что он изобрел трондруллий – материал, чудодейственной прочности: тонкий его лист успешно заменял танковую и корабельную броню, вовсе не поддавался температурным воздействиям. Позднее для строительства тех городов, которые покуда еще целы, применялись составы, родственные трондруллию, от него произведенные, но пока что он был чудовищно дорог. Вдобавок, одна из разновидностей этого удивительного вещества могла служить в качестве необычайно эффективного горючего и даже – поговаривали – взрывчатки с особыми свойствами. Вот газетные заголовки тех дней: "Похищение д-ра Д.", "Секретный объект № 1: похищение или побег?", "Коммунисты берут реванш", "Большевики или Тургот?", "Д-р Д. – очередная жертва террористов", "Слухи об убийстве д-ра Д.", "Ищите его в Москве", – заявляет сенатор". – Я живу от него по соседству – тут, неподалеку... – девушка сделала коротенькую паузу и улыбнулась. – Вокруг его особняка бетонная стена... Представляете, сплошная, без ворот, но, говорят, что есть подземный выезд, никто не знает где! Что за стеной, от нас даже с верхнего этажа не видать – вот какая высокая! Военные патрули на всех четырех углах, и все время ходят эти – в штатском!.. Зато у нас самый спокойный район: на любой шум сразу кидаются, безопасно даже вечером и ночью!.. – Она снова сделала паузу, но молодой человек не дал ей продолжать. – Потрясающа – сказал он, – Просто потрясающе! Благодарю вас. Он пытался припомнить: ему что-то снилось насчет этого доктора Д. Особняк его, вернее, бетонную стену он знал – проходил вдоль нее дважды в день, под окна Дамы и обратно. Внезапно молодой человек расхохотался, вспомнив свой сон. Ну, черт возьми, и денек – а что еще предстоит!.. – Извините, – сказал он недоумевающей девушке. – И не беспокойтесь так о нем... Прощайте! Расстояние до города, судя по карте, было не столь велико: прогулка эдак на полсуток. Молодой человек намеревался проделать весь путь пешком наяву, как прежде во сне, чтобы сопоставить содержимое толстой тетради с бодрственными впечатлениями. Эксперимент продолжается, – говорил он себе, хотя наверняка об эксперименте думал все же меньше, чем об ожидаемом приключении в гулком каменном сарае!.. Но не дать ли себе маленькую поблажку – доехать автобусом или метро хотя бы до окраины? Этого намерения исполнить ему, как он и предполагал, не дали – улица оказалась перекрыта тесно составленными полицейскими машинами. – В чем дело? – спросил он у старшего по наряду, подосадовав на себя, так как загодя знал о препятствии, знал какой получит ответ. – Ищем, – сказал полицейский офицер, не вдаваясь в подробности, и указал на стену, где была наклеена афиша: "Разыскивается член Национальной Академии, Нобелевский лауреат д-р Т. О. Даугенталь. Лица, располагающие сведениями о его местопребывании, приглашаются сообщить их непосредственно г-ну префекту в его канцелярии. За таковые назначено чрезвычайное вознаграждение". Странник не воспользовался даже лифтом – пошел вверх по железным, еще ослизлым от ночного холода, гремящим ступенькам лестницы, ведущей на эстакаду. Солнце не успевало прогреть недра столицы. Багровое от смога, оно восходило над крышами, указывая путь. Сердце отбивало маршевый ритм, как барабан военного оркестра.

***

Мы нынче иногда слышим романтические воздыхания: ах, двадцатый век такой далекий, дивный, необыкновенный, грозный, блистательный, соблазнительно героический двадцатый век! Ах, жизнь посреди непрерывных опасностей и приключений – настоящая жизнь! В этом есть своя правда, верно и то, что подобные восклицания звучали в самом XX веке... Излечить нашею романтика от грез могла бы порция, обыкновенного тогдашнего городскою воздуха, жаль, ни один музей не догадался его законсервировать. Выполнить для наглядности полный синтез вряд ли возможно, да и частичный опасен: этот мерзостный ядовитый газовый конгломерат умертвил множество людей, животных и растений, даже привычных к нему, успевших приспособиться. Человечество само творило и переживало наяву кошмар превращения родной планеты в чужую. Самодовольные урбанисты говорили, что так и должно быть, что во имя светлых целей прогресса потомкам суждено проблаженствовать век свой в скафандрах. Слышались в ответ призывы разрушить города, вернуться к природе, загнать все человечество в деревню. Такие лозунги иногда находили чудовищное воплощение. Но ничто не могло помешать бетонным коростам городов разрастаться и дальше, губя воду, воздух и почву, необходимую для самого простого пропитания. Романтик сильно заблуждается, предполагая, что люди желанного века обитали в тех городах, которые целы еще и нынче, а не в тех бетонных пещерах, чьи останки не смогло облагородить время, они отвратительны и теперь – итог долгой драмы, в которой красота отступала перед полезностью, а полезность сдалась дешевизне, потому они оказались столь непрочны... Приближение катастрофы делалось все ощутимее. Продымленная атмосфера избыточно согревалась, возросла температура в приполярных областях, массы льда уменьшались. Пока академики спорили, на сколько именно метров поднимется в будущем уровень мирового океана, он поднимался в настоящем, неощутимо – на сантиметры, меняя климат и геотектонику. Земная кора содрогалась все чаще и сокрушительней, оживали вулканы, следственно, становилось еще жарче. Удивлялись климатическим загадкам, строили гипотезы, тем временем губительный цикл сокращался, землетрясения и наводнения невиданной силы напомнили и самому тупому из жителей Земли о том, что имеется существо, безусловно, заслуживающее пощады: Это он сам. Пропасть, раскрывшаяся под ногами, заставила его остановиться... Но не попятиться! Достойно и мужественно встречали целые народы свои прежние беды, с достоинством и мужеством встретило человечество всеобщую беду. Наступило подлинно Героическое время, но о нем, исполненном труда, аскетизма и подвшов разума, почему-то никто не тоскует, хотя оно, безусловно, должно восхищать нас, потомков, больше, чем век апофеоза человеческой глупости и жестокости. Мы, однако, увлеклись: ко дню, с которого начинается наше повествование, экологические вопросы далеко еще не вытеснили политических, они только все громче о себе заявляли, и людям становилось все труднее прикидываться глухими. Начинал изменяться облик городов: крыши зданий были соединены легкими мостиками, избавившими пешехода от бесчисленных опасностей улицы, от ее отравленного воздуха... Поднявшись наверх, странник увидал унылейшее зрелище – целое море крыш, плоских крыш, залитых, для водонепроницаемости, посеревшим битумом, утыканных вразнобой антеннами телеприемников, и подумал, – имеется запись в толстой тетради! – что покуда ученые архитекторы фантазируют о городах будущего, простой строитель мог бы сделать куда привлекательнее обыкновенный город настоящего. Отчего, спрашивается, должна пропадать понапрасну площадь крыши? Отчего не поместить на ней солярий, небольшой кустарниковый сквер, а то, глядишь, и настоящий парк, отчего не устроить площадку для детских игр, с каруселью, с фонтаном? Все это нагоняющее тоску пространство могло бы зашуметь зеленью, затем наступила бы очередь стен: вьющиеся растения скроют постыдные уродства бетонных чудовищ. Город станет не только потреблять и отравлять, но и производить кислород, возместит природе часть отвоеванного и украденного, а мог бы это вернуть даже с лихвою! Зачем упрятывать под землю водопроводные, отопительные, канализационные трубы? Вынести их на поверхность, защитить от морозов, возведя над ними теплицы и оранжереи, – до последней калории израсходуется пропадающее понапрасну тепло... Отходы незамедлительно перерабатывать в удобрения и пускать тут же в дело вместо того, чтобы ими грязнить убитые давно уже реки. Человек должен убедиться, что может возвращать природе больше, чем от нее получает! Не забудем, что герой наш был провинциал, в детстве деревенский житель: тема эта занимала его весьма. Город!.. Город, разумеется, необходим, но обязан ли он непременно быть мерзок? Деревенский простор, независимость, уединенность – это в тесноте города, конечно же, только пустые мечтания, однако... Мы знаем, что мечтания не остались без последствий. Как мало нам этих страниц, как неряшливы и отрывисты его записи! Он шел и улыбался...

***

– Удивляюсь? господин Эстеффан, чем не нравится вам наш мэр, – сказал Доремю но дороге из ратуши. – Он жулик, – отвечал аптекарь, – а... – спохватившись, он порешил сохранить мнение о секретарше в глубине язвы своего сердца, так как этот Доремю был вряд ли способен верно понять его. – Конечно, жулик, – согласился Доремю не задумываясь. – Но какой жулик! – это было сказано с уважением к чужому мастерству, – Я не особенно проницателен, а мигом это понял, как только он вошел тогда в калитку, помните? – Еще бы! И сразу начал прибирать к рукам что плохо лежит! – То, что никому не принадлежало, – попытался г-н Доремю внести поправку. – Ну, положим, кое-что принадлежало господину Ауселю. – Это совсем другой случай!.. Он только всех опередил, мы и сами могли, бы... – Нас с вами, господин Доремю, могли бы остановить соображения морального свойства! А гостиница? Казначей намекает, городу не миновать банкротства. – Эти двое приезжих... Конечно, это еще не называется наплывом туристов... – Сколько он им, по-вашему, заплатил? – Как?! – г-н Доремю даже остановился в изумлении. – Вы думаете, господин мэр их попросту нанял? – И расходы, как всегда, оплатит город. Туристов же нет и не будет. – Господин Эстеффан, я вас не узнаю! Вам самому эта идея очень нравилась, вы даже составили путеводитель!.. – Я не голосовал за строительство гостиницы! – Извините, вы предубеждены! – Я предубежден? А весь этот сброд на муниципальных должностях? – Да, возмутительно! – подхватил тут и сам г-н Доремю. – Господину Коглю следовало бы вмешаться! – Господин Когль – всего только нотариус. – И все же... Он так изменился, господин Эстеффан, мне Сегодня даже страшно стало, – пожаловался г-н Доремю. – И между нами: невыносимый буквоед! Зачем, спрашивается, было подряд записывать то, что мы тогда наговорили.., спьяну!.. Г-н Эстеффан тоже слегка покраснел. Вычеркнул ли булочник ту фразу? Не имеет, конечно, значения... Но не напрасно ли он сам воздержался высказать г-ну Коглю свои пожелания насчет.., гм, женитьбы? Неужели могущественный клиент ноодортского нотариуса и впрямь стал бы заботиться?.. И даже, чем черт не шутит, развеять проклятое невезенье?.. Но это было бы вписано в эти несчастные бумаги, могло бы попасться кому-нибудь на глаза... – Что ни говори, господин Когль исполнил все остальные пожеланья! неожиданно для себя сказал он вслух – и торопливо перескочил на прежнее. Город, поднятый чуть ни из руин, островок спокойствия в море страстей все, что мэр ставит в заслугу себе... – И правильно, и правильно! Вспомните, что делалось по всей округе! Это сумасшествие с крестовым походом и прочее! А у нас? Пустячки, хулиганские выходки!.. – Полкилометра бинта и трехлитровая бутыль йода, за которую никто не уплатил, – с горечью вставил г-н Эстеффан. – И вы забываете про Дамло! – Да, при Дамло не очень разгуляешься, – признал г-н Доремю, – он, конечно, может усмирить, но, примирить, господин Эстеффан, примирить... – ..удается только кому-то третьему – ни мэру и ни Дамло это не по зубам, хотя действует он, наверное, через них не знаю, каким способом, и помимо – тоже не знаю как. – Ах, вы намекаете... – Да, я намекаю. Вот посмотрите, например, на Биллендона. Его ведь преследовали... – Этого Биллендона тоже голой рукой не ухватишь. Я могу вам порассказать... – Нет, вы знаете, кто его враг? Приятель из префектуры шепнул на ушко, – тут г-н Эстеффан и сам перешел на шепот, – это был сам Тургот! – Тургот? – повторил г-н Доремю, бледнея и принявшись озираться. Господи, почему же его не изловят! – возопил он вполголоса. – Не понимаю тогда, почему Биллендон еще жив до сих пор! Кажется, такого еще не бывало! – Вот именно, – с демонической усмешкой подтвердил г-н Эстеффан. Такое возможно, если кто-нибудь имеет власть и над самим Тургогом. Кому-нибудь, наверное, даже не очень трудно какими-то своими средствами навести в городе порядок, если ему желательно... – Кто же он, этот наш Некто? – воскликнул трепеща г-н Доремю. – Попробуйте спросить у господина Ауселя, – посоветовал г-н Эстеффан – опять с демонической миной. Доремю от неожиданности приостановился. – Неужели?.. Я не знаю, могу ли... Трудно верится! Господин Аусель не приносит нам чести... С некоторых пор!.. – Именно потому он теперь иногда пробалтывается. Но не до конца. – Нет, я не осмелюсь, хотя мне крайне любопытно его мнение... – г-н Доремю вдруг замялся. Г-н Эстеффан, напротив, вскинул ушки. – О чем? – О разных предметах, – отвечал г-н Доремю уклончиво. – Господин Эстеффан, возможно ли с научной точки зрения, чтобы наш Некто оказался невидимкой? – ему было довольно трудно это произнести. – Что за фантазии! – возмущенно воскликнул г-н Эстеффан. Г-н Доремю разобиделся. – Это не фантазии, – отвечал он запальчиво, – это секрет! Г-н Эстеффан был заинтригован до крайности: Доремю ухитрился что-то выведать – или выдумать! У Доремю секреты – ну и ну!.. Конечно, какая-нибудь чепуха, но ведь мучается, потеет, не желает сказать небывалое дело! – Ну и держите при себе свои секреты, – проговорил он как можно равнодушнее. – Господин Эстеффан, извините, но я.., обещал никому не рассказывать, вам в особенности! – Госпожа булочница? – догадался г-н Эстеффан. – Ну да... Это она, – нехотя признал г-н Доремю. – Вы же знаете, нам с ней теперь приходится беседовать, поскольку я выступаю в роли вашего... – ..представителя, – подсказал торопливо г, – н Эстеффан. – Только прошу вас... – Вы мне, кажется, не доверяете? – гордо проговорил г-н Эстеффан. – Не обижайтесь, ради бога. Булочник ей запретил строжайше всякие об этом упоминания, заботясь о семейной репутации... – ..в которой я лично заинтересован. Продолжайте, господин Доремю, без опаски! – Ив самом деле!.. Вы, конечно, помните обед у господина Когля – тот самый... Так, вот: булочница клянется всеми святыми, что кувшин с вином, который стоял напротив пустого кресла, оказался открыт и почат! Т-н Эстеффан призадумался. – По бокам сидели Биллендон и Аусель, – начал он припоминать. Биллендон не выпил, кажется, ни капли, но Аусель.., ему, конечно, не хватило своего кувшинчика – вот вам разгадка! Ах, тещенька! – и он расхохотался. Г-н Доремю помрачнел. – Господин Эстеффан, я не для того вам рассказал!.. Она, как бы это выразиться, не выдумщица! Мне самому пришло в голову насчет господина Ауселя, он и тогда увлекался... Он пил из своего бокала, а если бы взялся за чащу – мы бы заметили, верно? – Пожалуй!.. – согласился, подумав, г-н Эстеффан. – Но чаша была сперва с краями налита, а потом опорожнена до половины! – Господин Доремю, вы внушаете мне сомнения, – сказал г-н Эстеффан. Чего ж, ваша госпожа булочница сама видела, как пили из чаши? Эти-то невидимки?.. – Он приготовился снова захохотать, но Доремю обрезал его веселье. – Поэтому вас и опасаются, – сказал он угрюмо. – Никто ничего не видел – в том-то и дело. Но госпожа булочница прибирала со стола. Она женщина наблюдательная: объяснила мне подробно, как выглядело бы винное пятно, если бы, наливая, слегка промахнулись – и как... – Главное, никто не наливал, – сказал г-н Эстеффан. – Вздор это все, господин Доремю, и семейство все вздор-нос! – это выскочило у пего нечаянно: припомнилась утренняя обида. – Господин булочник прямо как в воду глядел, – ответил на это Доремю, глубоко уязвленный. – Что вы ссоры сегодня заводите? – миролюбиво приструнил его г-н Эстеффан, взяв даже под руку. – То взял с чего-то, что наш мэр мне не нравится! А я только настроен критически – с достаточным основанием, поэтому, когда иду па заседание в ратушу, оставляю бумажник дома. И вам советую инструменты застраховать. Меня кое-что раздражает и тревожит, но его всегдашняя бодрость, этот неиссякаемый оптимизм – могу ли я не ценить? – Он говорил вполне искренне! – Я пригласил его на наш вечер! – заключил г-н Эстеффан. Доремю опять приостановился. – Н он придет? – Обещал. Интеллигентные люди должны держаться вместе, таково мое мнение. – И мое! – подхватил Доремю. – Это замечательно, я не знаю, что мы делали бы тут без вас! Они распрощались, и Доремю помчался домой, куда оркестрантам надлежало снести инструменты, составлявшие личную собственность капельмейстера. А г-н Эстеффан повел себя несколько странно. Прохожие могли наблюдать, и они наблюдали, как почтенный согражданин сперва припустил по улице трусцой, затем, подпрыгнув, остановился, с неприязнью дернул себя за нос, повернул на мостовую, остановился опять, подумал, пятясь, добрался до тротуара и замер в состоянии, напоминающем каталепсию. Отметим, что и повседневная манера поведения г-на Эстеффана бывала достаточно живописна. Кабы последовавшая череда необычных событий не породила сплетни л различные подозрения, обыватель скоро позабыл бы о чудаческих артикулах, объяснив их себе тем, что на г-на аптекаря нашло вдохновение. Да и мало ли у него было в тот день забот? Часть городской элиты оказалась завлечена в завсегдатаи его салона с помощью напитков, изготовленных им лично с теми преимуществами, какими снабдила г-на Эстеффана его Наука. Бесплатный медицинский бар так прославился, что на званые вечера нередко пытались прорваться разные забулдыги Следовало договориться об охране порядка. Исправен ли миксер? А закуски, закуски, проверен ли их запас? Боже, а сюртук? Эта разиня-экономка, конечно, не догадается... Жениться совершенно необходимо. Г-жа булочница проявляет здравый подход: лучшей партии не сыскать, девицу же давно пора сбыть с рук. Но булочник, булочник!.. Невозможное дело пожертвовать для булочника своими убеждениями, о которых всем, вдобавок, известно. Упрямый осел! "Не жениться бы вам никогда и детей не заводить"! Что г-н Эстеффан плохого сделал?.. Предстоит решительный шаг. Сегодня же, сегодня сделать предложение! Семейство приглашено, не повредит пригласить вторично... И за минуту перед тем, как начаться фейерверку... Проверить, кстати, готов ли этот фейерверк. Не забыть о микрофоне! Но главное, самое главное – постараться, чтоб на вечере непременно присутствовал тот, кого г-н Эстеффан в мыслях своих именовал Высокочтимым Другом!..

***

Тем временем Дамло, забежав на минутку в участок, чтобы хлебнуть пива, нашел на столе зашифрованную служебную фототелеграмму. Добраться до смысла стоило многих трудов. Предписывалось взять немедленно под строжайший надзор мастерскую Биллендона, в особенности всех его служащих, и ждать дальнейших указаний. Дамло хмыкнул, отворил сейф, где хранилось пиво, но призадумался Это как получается: они там, наверху, что-то знают, а Дамло не знает? Выходит, он допустил на своем участке недосмотр? Дамло, сопя, глядел на вскрытую жестянку. Пить не хотелось, хотелось есть, но бутерброды кончились. В минуты забот и раздумий мастер сыска ощущал в пустом желудке тяжесть, будто был проглочен пистолет. "Ничего непредусмотренного, – размышлял Дамло о Биллендоне, – и недозволенного не натворил, в свалке у собора не принимал даже участия, хотя все там были, за исключением Эстеффана, атеиста, тот прибыл позднее для оказания медпомощи, и мэра: тому драться нельзя, и он неизвестно какого исповедания, посещает торжественные службы у всех, называет себя экуменистом. Узнать бы, в чью пользу платит церковный налог, так у инспектора не спросишь, его человек, тьфу, о чем я?! Сказано: "в особенности всех его служащих", к чему бы? У Биллендона все служащие один этот мальчишка, подручный, приезжий, имя Рей, нанят по газетному объявлению. Может, он в чем замечен? Задержать, допросить? Опять тьфу! Стыд-позор: с несовершеннолетними связываться, может, они где безобразят, но только не тут. И указания такого нету. Жизнь собачья!.. Дамло вздохнул почти жалобно. Он терпеть не мог думать, это причиняло ему физические страдания. Но мыслительный аппарат, с трудом приведенный в действие, требовал такого же труда и на то, чтобы действие прекратилось. Ход его мыслей вызвал следующие поступки: сержант обошел помещение участка, убедился в отсутствии посторонних и запер все двери. Вернулся в свой закуток. Выглянул наружу сквозь зарешеченное оконце, установил, что никто не подсматривает. И тогда уж с вороватым видом присел возле сейфа на корточки. В нижнем отделении большого сейфа хранился маленький сейфик, приобретенный на собственные сбережения по секрету от мадам Дамло. Сержант отпер его. В сейфике лежала всего лишь одна папка, довольно пухлая, на ее сером картоне рукою Дамло было неумело начерпано крупное готическое "Т". Сидя по-прежнему на корточках, отгороженный от всего мира столом и запертой дверью, полицейский углубился в чтение. Поверх прочего в папке лежали газетные вырезки, которые Дамло выпросил у Биллендона. Содержание он знал наизусть: такого-то числа, в таком-то часу двое замаскированных вооруженных террористов совершили в Дугген-сквере попытку похищения трехлетней дочери известного политического деятеля такою-то, что, кстати сказать, не мало повысило шансы последнего на тогда еще предстоявших выборах... Гувернантка упала в обморок, но девчонка оказалась хоть куда – дралась, как кошка, исцарапала нападающих в кровь, визжала на весь сквер. Похитителям помешал случайный прохожий. Он здорово их отделал – из одного почти что вышиб дух, а другого, который собирался в него стрелять, обезоружил и публично выпорол ремнем – здесь же, на гравийной дорожке! По одной этой подробности в городке любой угадал бы сразу, кто был этот прохожий, пожелавший, как писали газеты, остаться неизвестным... Впрочем, таковым он остался только для газет и полиции. Биллендон не знал, с кем связывается: он недавно воротился из Австралии, как видно, с деньгами: купил домик в столичном предместье. Этот дом был взорван, жена и сынишка погибли, на него самого несколько раз покушались, однажды ранили легко в руку, он принужден был бежать, волей совершенно непостижимого случая очутился здесь – и все странным образом прекратилось, никто его больше не трогал!.. Дамло добрался до копии своего рапорта и обиженно засопел. Дугген-сквер не входил в его участок, он побежал туда, заслышав крики, и никак не мог успеть задержать машину, в которой субчики смывались с места происшествия, это для всякого очевидно! Тем не менее вот приказ о выговоре за нерасторопность и, пункт второй, о переводе в эту чертову глухомань! Приятели-постовые шепнули ему, правда, что он напрасно, видите ли, запомнил номер машины! Дамло разговорчики пресек. Крамольничать нечего. Начальству лучше знать. Тургот остановил его карьеру, с Турготом он и рассчитается. Как и когда, он знать не знал, однако был почему-то уверен, что глава знаменитом бандитской шайки из рук его не уйдет – и не один, а со всей своей шайкой! Этого надо было ждать, для этого копить сведения!.. Но никто ничего толком не знал о Турготе, хотя шайка действовала который уже год. Даже сами бандиты главаря своего в глаза не видывали. Прямого участия в делах он не принимал. Клиентуру изыскивал сам, проявляя поразительную осведомленность. Звонок по телефону, незнакомый голос предлагает избавление от неприятностей, называет сумму оплаты за услугу внушительную сумму, но обычно посильную, – и не вздумай отказаться, не то что донести или хотя бы разгласить! Всякий знает: расправа за это будет скорой и короткой, правда, без лишней жестокости. Семьям жертв даже выплачивалась компенсация – иногда очень приличная! Вот это обстоятельство почему-то приводило Дамло в особенное бешенство, он об этом слышать боялся – не хватил , бы кондрашка! Материалы из папки с готическим "Т" трактовали Тур-гота по-разному, в том числе как миф, несуществующую личность, прикрытие для нескольких гангстерских шаек, психологический трюк, разработанный неким мозговым трестом по коллективной заявке... И как главу подпольной преступной империи, охватывающей континент, протянувшей щупальцы в другие части света. Левые намекали на связи с полицией, с администрацией, но не могли своих догадок подтвердить. Во всяком случае, с именем Тургота была связана совсем не мифическая сила: выстрел мог оборвать размышления излишне проницательного теоретика, храброго журналиста, преданного долгу полицейского... Дамло колебался: не следует ли поместить в эту папку полученную телеграмму. Расшифровал ее вторично и все-таки решил: нет, рано. Он запер папку в сейф, уселся за стол, уставился в пространство перед собою и просидел так долю-долго. – Ладно, – проворчал он наконец. – Будем держать ухо востро. Установим пост – вот что мы сделаем! Установим пост! Его желудку сразу полегчало. Дамло дотянулся до жестянки, единым духом высосал серевшееся пиво, радостно закряхтел, положил телеграмму в верхнее отделение большого сейфа, запер замки и наложил пластилиновую печать.