Текст книги "Виктор Цой и другие. Как зажигают звезды"

Автор книги: Юрий Айзеншпис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

Золотой телец

Преступный бакс

Занимаясь куплей-продажей музыкальных дисков, почувствовав вкус к деньгам и красивой жизни, я недолго удержался в рамках этой не особо преступной, но и не сильно прибыльной деятельности. Потом последовали джинсы, аппаратура, меха. Потом золото и валюта. Именно в 1965 году я впервые увидел и пощупал американские доллары. Людей, видевших это «чудо», в стране тогда насчитывалось очень немного – доллары и фунты, франки и марки путем умелой пропаганды оказались изрядно демонизированы в сознании подавляющего большинства населения. Оно никогда не видело иностранных денег и представляло эти вполне обычные купюры не столько иностранным платежным средством, сколько практически «орудием дьявола». Которого и касаться-то не стоит. Однако дельцы московского «черного рынка» куда менее суеверно относились к «зеленым» и стремились к обладанию наибольшим их количеством. Сердцем «черного рынка» была «плешка» (улица Горького, ныне Тверская), – от Пушкинской площади до отелей «Националь» и «Москва»), А сосуды пронизывали весь центр, каждый со своей спекулятивной специализацией: золотые слитки, а также шубы, шерсть, мохер – на Неглинке. На Садово-Кудринской аппаратура. Бульвар перед рестораном Узбекистан – валюта. За кинотеатром «Россия» – музыкальные диски, пленки, кассеты.

Еженощно и ежедневно, невзирая на погоду, валютчики выходили на «охоту» в поисках потенциальных продавцов валюты – иностранцев. «Охотников» в народе прозвали «фарцовщиками» – производное от «форсельщик», в свою очередь производное от вопроса, задаваемого иностранцу: «Have you anything for sale?». Любители долларов и фунтов не являли собой беспорядочное скопление спекулянтов, ведь валюту в Советском Союзе невозможно было просто так купить и продать, существовала и структура, и иерархия. «Бегунки» или «рысаки» являли собой «первые руки», они скупали валюту на «плешке», на центральных площадях, в универмагах, гостиницах и на выставках. Собранный улов они продавали «шефам». Те, в свою очередь, продавали валюту «купцам». «Купцы» являлись наиболее тщательно законспирированным элементом структуры. Знало их очень небольшое количество людей, да и то под кличками. Сами «купцы», боясь засветиться, в контакты с иностранцами старались не вступать. Правда, иногда все же «купцы» и иностранные контрабандисты отыскивали друг друга и заключали своего рода соглашения о сотрудничестве. Сами же контрабандисты проникали в СССР под видом туристов и коммерсантов, сбывали валюту, золотые часы, драгоценности. При этом именно золото считалось наиболее ходовым товаром. Цеховики, завмаги и прочие советские «теневики» считали, что вкладывать средства в золото надежнее всего. Кстати, эта тенденция возрождается и сейчас, когда доверие к бумажному баксу сильно ослабло. А тогда московские «купцы» изобретали всевозможные способы доставки «золотых» в Союз. Широко распространилось использование в этих корыстных целях многочисленных арабских офицеров, которые учились в СССР. Два раза в год им предоставляли отпуск, который многие из будущих вояк посвящали улучшению своего материального положения. Они по дешевке покупали в Швейцарии и Австрии червонцы и нелегально доставляли их в Союз. Через границу они провозили монетки в специальных потайных поясах, в каждый из которых влезало до 500 монет. Не менее распространенным видом контрабанды являлись посылки и ценные бандероли – или слухи об их стопроцентном досмотре являлись слишком преувеличенными, или на почте и в таможне сидели «свои» люди. Чуть дальше я расскажу о своих личных достижениях и похождениях на черном рынке «золота», а пока еще немного истории.

Моим проводником в мир валюты служил Эдик Боровиков по кличке «Вася». Его уже нет в живых и сейчас, когда я пишу эти строки, странно думать, что возможно это единственное упоминание о нем. Эдик являлся несомненным профессионалом «черного рынка» Москвы, его весьма заметной фигурой, лично знакомой с легендарным Рокотовым, одним из самых известных «рыцарей крупной наживы». Рокотова расстреляли, поскольку он одним из первых поставил под сомнение практически главный тезис советской пропаганды: «Советские люди как носители коммунистической морали поголовно высоконравственные бессребреники, готовые пойти в огонь и воду ради идеалов коммунизма». Международный подрыв этого тезиса начался в марте 1959 года. Во время встречи Анастаса Микояна с американским экономистом Виктором Перло американец пожаловался, что его повсюду донимают какие-то сомнительные личности, настойчиво предлагающие продать валюту. Затем публицист Альберт Кан, встречаясь с партийным идеологом Сусловым, заметил, что в социалистической стране безнаказанно промышляют спекулянты валютой. Суслов обвинил руководство МВД в разгильдяйстве и потребовал борьбу с контрабандой и нарушением валютных операций передать в ведение КГБ. Что и произошло. Тогда основными фигурами на «черном рынке» были Ян Рокотов по кличке «Ян Косой», Владислав Файбышенко (кличка «Владик») и Дмитрий Яковлев («Дим Димыч»).

Рокотов начал заниматься коммерцией еще со школьной скамьи, спекулируя фототоварами. Затем начал расширять ассортимент, постепенно поднялся и перестал заниматься скупкой товаров, предпочитая наиболее ценный из всех видов товаров, деньги. Рокотов не делал этого лично, одним из первых он стал привлекать к делу молодых людей, искавших легкий заработок. Сам же предпочитал оставаться в тени. Жил он на широкую ногу, воистину, как король: спал до полудня, затем вызывал такси и ехал обедать в один из ресторанов, потом толкался на «плешке». Вечер завершался ужином в первоклассном ресторане. Он часто менял любовниц, кутил. Нигде не работал, и, разумеется, в те времена такой образ жизни не мог не вызвать пристального внимания органов внутренних дел. Но безнаказанность Рокотова во многом объяснялась тем, что он был агентом ОБХСС, хотя и ведущим двойную игру. В своих донесениях «Ян Косой» подробно рассказывал о том, что «видел» на «черном рынке». При этом главными преступниками он выставлял людей, замешанных в незначительных сделках. «Сдавал» милиции и своих «бегунков». Все были довольны – милиция регулярно отчитывалась об очередных поимках спекулянтов, валютчик же не волновался за свой бизнес. За долгие годы спекуляции «Яну» удалось сколотить огромное состояние. Но валюту и золотые монеты, составлявшие основу его капитала (значительная часть состояния постоянно «крутилась»), он никогда не держал при себе, а хранил в специальном американском чемодане с искусно вмонтированной системой сложных замков. Саквояж постоянно «блуждал» по квартирам его многочисленных приятелей и любовниц, а иногда сдавался в камеру хранения на вокзале. Именно там этот чемоданчик и «зацепили» ГБисты, устроив засаду. Через несколько дней жадность заставила вернуться за состоянием, сдать квитанцию, но едва рука коснулась чемодана, как его скрутили: «Это не мой чемодан! Ты что, дед, ослеп! У меня черный был!» – закричал Рокотов. Но комедия ему не помогла. Тем временем следственная группа вплотную подошла к аресту еще одного «короля» «черного рынка» 24-летнего Владислава Файбышенко. Хоть и самый молодой среди московских «купцов», но не уступал им ни в хватке, ни в масштабах. Вскоре его тоже задержали с поличным, и вместе с Рокотовым он предстал перед Мосгорсудом. Суд назначил им максимальное наказание, предусмотренное 88-й статьей – по 8 лет лишения свободы. В конце 1960 года глава советского государства Н. С. Хрущев был с визитом в Западном Берлине. Во время встречи с местными властями он упрекнул их в том, что «город превратился в грязное болото спекуляции». В ответ ему ответили, что «такой черной биржи, как московская, нигде в мире нет, так что чья бы корова мычала…» По возвращении домой Хрущев потребовал от КГБ справку о том, как ведется борьба с валютчиками и контрабандистами. Узнав, что осужденных валютчиков ждет всего лишь восемь лет лишения свободы, генсек пришел в ярость. Незадолго до этого Указом Президиума Верховного Совета СССР срок наказания за незаконные валютные операции был увеличен до 15 лет. Но поскольку Указ приняли уже после ареста «королей», такая мера могла быть применена к ним лишь при условии, что закону будет придана «обратная сила». Несмотря на то, что Хрущеву пытались объяснить, насколько это противоречит общепринятой юридической практике, он ничего не желал слушать. Спустя несколько дней состоялся Пленум ЦК КПСС. В своем заключительном слове Хрущев заговорил о деле валютчиков как о примере «несовершенства» советского законодательства. Требуя вести жесткую борьбу с «черным рынком», он ссылался на письмо рабочих ленинградского завода «Металлист», выражавших возмущение мягким сроком. И подверг резкой критике Генерального прокурора Р. А. Руденко за «бездействие». Потом перекинулся на председателя Верховного суда СССР А. И. Горкина и открыто заявил: «Да за такие приговоры самих судей судить надо!» 1 июля 1961 года председатель Президиума ВС СССР Л. И. Брежнев подписал Указ «Об усилении уголовной ответственности за нарушение правил о валютных операциях». Генпрокурор Руденко моментально подал протест на «мягкость» приговора, вынесенного Мосгорсудом. Дело принял к рассмотрению Верховный суд РСФСР, и судьи отлично справились с установкой. Рокотова и Файбышенко приговорили к расстрелу.

Некогда приближенный к Рокотову и с 1964 года мой «валютный» наставник Вася-Эдик имел и вполне официальный статус футболиста – он играл в команде мастеров «Динамо». Для меня же он прежде открыл двери большого, хотя и противозаконного бизнеса. Вначале я периодически помогал ему, затем стал доверенным подручным. Потом вырос в младшего компаньона, а потом и в равного дольщика. На заре наших коммерческих отношений Эдик оптом скупал импортный товар, а я брал некоторые предметы «на реализацию». Но вскоре параллельно начал осуществлять самостоятельные операции, первая крупная из которых пришлась на лето 1965 года. Тогда, если вы помните, я в основном жил в «Спутнике» на Черном море, где группа «Сокол» ежедневно играла на дискотеках. Весело, здорово, интересно, но где-то через месяц курортной жизни мне все приелось, захотелось движения и бизнеса. Тем более стали доходить слухи, что в Москве разразился коммерческий ажиотаж с плащами-болонья. К «раздаче слонов» я опоздал, зато приехал в самый разгар другого бума. «Березки» заполнились маленькими элегантными четырехдиапазонными приемниками фирмы «Панасоник» по 33 и 50 долларов – не помню точно, в зависимости от чего. Если покупать на чеки, выходило чуть дешевле. По сравнению с нашими громоздкими ламповыми магнитолами просто верх изящества. Да и звук не в пример чище. Я решил, что максимальные деньги с единицы товара можно заработать, если загонять его в Одессе. Когда я поделился своими соображениями с Эдиком, он засмеялся: там ведь привоз, а ты «со своим самоваром». Его отработанная схема не требовала дальних поездок – купить валюту, на нее приобрести аппаратуру и продать ее оптом спекулянтам, толкущимся у основных московских комков на Садово-Кудринской, на Комсомольском проспекте. Навар неплохой, вот он и ленился придумывать новые схемы.

Но я хотел заработать больше и не сомневался, что в Одессе богатых граждан много, а таких прикольных вещей там еще нет. Ведь что такое местный привоз – ну джинсы, ну кофточки, жевачка, сигареты, прочая мелочь. А эти милые японские приемники только-только появились даже в самой Европе – так пока еще моряки доплывут. Я скупил 20–25 «Панасов», компактные, небольшие, они заняли всего один, правда, весьма увесистый чемодан. Товар я не сам покупал, конечно, иностранные студенты, живущие в общежитии рядом с метро «Сокол» являлись моими основными агентами по приобретению фирменного ширпотреба.

В советских аэропортах тогда почти не бывало проблем с провозом, содержимое сумок проверяли очень редко, так почему не полететь? В общем, я подбил на эту авантюру моего школьного приятеля, прибыли в Одессу, часть приемников положили в камеру хранения, а парочку взяли на пробу на рынок. Улетели влет. Остальные – с такой же скоростью. И уже на следующий день я с серьезной мошной денег отправился к своим музыкантам, для чего сел на большой теплоход «Петр Великий», доставшийся нам по контрибуции от побежденных фрицев (естественно, под другим именем). Он как раз курсировал между Одессой, Ялтой, Сочи и другими крупными городами Черноморского побережья.

Во время этого рейса я познакомился с Иосифом Кобзоном, который поздно ночью давал в кают-компании шефский концерт. До этой встречи он олицетворял для меня исключительно солдатскую советскую песню, к которой я относился весьма скептически. Каково же было мое удивление, когда в тот вечер Кобзон исполнил много лирических песен, несколько даже на иврите, исполнил очень задушевно и человечно. И после концерта, когда я уже в баре подошел к нему знакомиться, и он обратил внимание на мои часы:

– Сейко?

– Сейко…

– А какой номер?

– Четвертый…

– Покажи-ка.

Я расстегнул массивный браслет и Кобзон принялся уважительно рассматривать мои фирменные часики. У него тоже были «Сейко», но первый номер, вдобавок весьма убитые. В общем, часы у меня оказались гораздо круче. Потом, через много лет, я напомнил Кобзону этот момент нашего знакомства – он долго смеялся. Да, критерии крутизны с тех пор сильно изменились. Да и часы на его руке сейчас, наверное, подороже моих.

Едва я сошел с теплохода в Сочи и сделал несколько шагов по твердой земле, как меня задержали местные милиционеры. Неужели «по горячим следам» одесских спекуляций??? Я, наверное, побледнел, но не растерялся, а начал прокручивать в голове ответы на «Откуда деньги?» и другие возможные неприятные вопросы. Меня отвели в отделение и действительно начали расспрашивать, но проблема, к счастью, оказалась иной – на корабле кого-то крупно обворовали и искали похищенное. Вскрыли и мой чемодан, увидели деньги, подивились их количеству. Я же умело запудрил мозги рассказами об известной музыкальной группе, крупных гонорарах и средствах на покупку дорогой аппаратуры. А также приглашением всего их доблестного отделения на наш концерт.

Кстати, потом я еще не раз пользовался билетами на концерты, плакатами и дисками с автографами своих артистов для решения всяких насущных проблем. Пообещав прийти на концерт «всем отделением», меня быстро и безболезненно отпустили. Я на радостях от «свободы» накупил кучу алкоголя и закуски, загрузил в потрепанный «Москвичонок» частника-бомбилы и въехал в «Спутник» прямо на центральную площадь. Грандиозная пирушка со своими музыкантами, администрацией и прочими желающими продолжалась более суток. Я находился в центре внимания и чувствовал себя на все сто, королем праздника.

Заветная контора…

11.09.2003

На прошлой неделе я решил воспользоваться туром моих артистов по целому ряду городов бывшего СССР – Минску, Киеву, Баку. И хотя для гастролей существует концертный директор, я тоже решил сопроводить ребят. Кое-где я уже давно не был и хотел посмотреть, что же там изменилось. Должен признать, что изменения в лучшую сторону везде. Даже в Белоруссии, где во многом сохраняется традиционное советское государство и где немало людей затыкается при разговоре о Лукашенко – боятся. Он, конечно, откровенный узурпатор, решает все вопросы вплоть до назначения председателя колхоза.

Для бизнеса определены жесткие рамки, олигархов нет. Но денег у народа от этого больше не стало, знаем по собственным гонорарам. Стоимость наших выступлений меньше даже московских (а ведь есть еще дорога, гостиницы) на 15–20 процентов. Так что в чем-то наше выступление было шефским. Украина ближе по развитию к России: богатеи, оппозиция, мафиозность. Баку явно похорошел после независимости, хотя и там культ и мафия Алиевых. Но так ли плоха сильная власть? Думаю, для стран бывшего СССР она просто необходима. Поэтому на вопрос об отношении к Путину отвечаю: нравится, молодец. Наверное, лучшее, что заслуживает Россия и что может предложить политическая элита.

Получается, молодец и Ельцин, правильного преемника нашел. По крайней мере и с демократией все в относительном порядке, и с бизнесом. Совсем не так, как почти 35 лет назад.

В 1969-м на Пушкинской улице неожиданно открылась коммерческая контора Внешторгбанка СССР, где продавали золото в слитках – высшей пробы в четыре девятки и весом от 10 граммов до 1 кг. Золото мог приобрести любой гражданин, но лишь на валюту или сертификаты серии Д, иные не котировались. Там же активно торговали золотыми медалями с барельефами великих русских писателей и даже бриллиантами. Странная эта была контора, между нами она называлась «кормушка», но я так не понял, кто именно там кормился. Иностранцы и дипломаты золотом заведомо там не затаривались – зачем им эти килограммы по цене более высокой, чем дома? Получалось, что основными потребителями являлись советские граждане – ювелиры, зубные врачи, подпольные миллионеры, то есть самая ненадежная часть нашего общества. А что, если это очередная оперативная хитрость КГБ: выманить валюту, установить подозрительные имена и явки, затем арестовать и конфисковать? Естественно, эти мысли приходили на ум и мне, я максимально подстраховывался, но от такого сладкого бизнеса отказаться не мог. Судите сами. Килограмм золота стоил около полутора тысяч долларов. Допустим, я платил 5 рублей за доллар – это очень дорого, но допустим. Плюс по рублю за грамм купленного золота доверенным иностранным студентам, которые проживали в общежитиях на Балтийском проезде. Итого килограммовый слиток обходился в 8500 рублей. А продавал его уже за 20 000. Больше 100 процентов навара – неплохой бизнес, а? Теперь о таком и мечтать не приходится.

Я разработал особый сценарий обеспечения максимальной безопасности наиболее рискованного элемента данного бизнеса – покупки слитков. Сложно судить, насколько была оправдана подобная сложность, но я предпочитал перестраховаться. Хотя, конечно, никогда не знаешь, где надо подстелить соломку. Итак, «мой» иностранец, назову его «агент», купив необходимое, на «моем» же такси ехал на Ленинский проспект. Заходил в небольшое кафе, выпивал чашечку-другую, а потом в условленное время выходил обратно на проспект. Все столбы вдоль трассы имели нумерацию, чтобы, встречая «дорогих гостей и важные делегации», представители различных организаций знали, где им стоять и приветственно махать флажками. Например, между 35-м и 40-м столбами. Агент подходил к условленному столбу и имитировал голосование. Если подъезжали чужие машины, называлась явно заниженная сумма и водилы отказывались везти голосовавшего. Но вот точно в условленное время подъезжал «мой» таксист. После переговоров агент устраивался на заднем сидении, и они ехали по городу, петляя и следя за возможным хвостом. И в итоге оказывались в районе общежитий около метро «Сокол» – сейчас там кинотеатр и супермаркет, а раньше были пустырь, озеро и дорога в полтора километра вокруг этого озера. То есть, если проехать по периметру пару раз, было видно, следует ли кто за тобой или нет. Агент выходил, оставляя слиток на заднем сидении – ах, забыл, какой растяпа! И уже потом в машину садился я и забирал товар. Со сбытом же проблем не было – я контактировал с рядом перекупщиков, у которых всегда существовала потребность в благородном металле. Помню, как впервые попал к одному такому типу, который жил на Пушкинской площади во дворе дома, где теперь размещаются «Московские Новости». Зашел в арку, поднялся на пятый этаж, позвонил, представился через дверь. Мне открыл болезненный грузный мужчина в грязноватой майке, которому по договоренности с нашим общим знакомым я принес на продажу два килограмма драгметалла. Туда ли я попал? Мои сомнения развеялись, когда совершенно безбоязненно, прямо у меня на глазах, мужик открыл железный шкаф, где лежало слитков еще килограммов на 15–20. И целая гора банковских пачек рублей.

Почти каждый день для меня покупалось золото в этой удивительной конторе. По дороге на работу в свое ЦСУ я специально проезжал в районе полдесятого утра по Пушкинской улице, благо тогда двусторонней. Перед злачным местом уже толпился народ, я выдергивал взглядом своих агентов и удовлетворенный ехал дальше.

Про самую рискованную часть процесса я уже рассказал, а вот самая трудоемкая состояла в приобретении максимально возможного количества валюты. И этим благородным делом я занимался постоянно, денно и нощно. На Москву тех лет приходился весьма ограниченный объем «свободно конвертируемой», а именно объем ее закупок определял уровень последующих доходов. В этом бизнесе по-крупному играло человек сто, из которых почти половина – азербайджанцы. И все они охотились за долларами, понемногу поднимая рынок. Я приобретал «зеленые» в объеме от 1,5 до 3 тысяч в день, и если официальный курс равнялся 60–70 копейкам, я платил по 2–3 рубля, а то и больше. При этом требовался контакт с большим, количеством людей. Ну, сколько мог скупить водитель такси за ночь? Сто, двести – не больше. Ведь далеко не все иностранцы соглашались поменять валюту по выгодному курсу, ибо в большинстве своем являлись весьма законопослушными гражданами, а перед поездкой в СССР вдобавок подвергались весьма серьезной «промывке мозгов». Им грозили всяческими неприятностями, вплоть до высылки и даже тюрьмы за обмен СКВ «с рук». Поэтому «развести на бизнес» являлось вовсе не элементарным делом. Умелые фарцовщики знали не только иностранный язык, но и психологию заграничных гостей. Многих приезжих с Запада интересовал не столько повышенный курс обмена валюты, сколько возможность непосредственного контакта с русскими, неформальной беседы, посещения «народных» ресторанов, а еще лучше жилья их собеседников. С помощью русского знакомого представлялась возможность куда интереснее провести досуг, чем следуя стандартной программе «Интуриста», побывать в экзотических местах типа наших пивнушек и получить неформальные ответы на вопросы. Итальянцы лидировали как самые бесстрашные коммерческие «форины», они охотно шли на контакт и соглашались на сделки. Англичане и американцы – ну очень осмотрительны, от контактов обычно отказывались. Немцы, югославы, французы тоже не гнушались выгодных чейнджев, хотя и не столь безоглядно, как «макаронники».

Некоторые иностранцы не просто совмещали культурную программу с небольшим гешефтом, но становились самыми настоящими коммивояжерами. Они сознательно приезжали в Москву, иногда каждый месяц, чтобы зарабатывать деньги на местных особенностях. Предлагаемый ими курс превышал уличный, зато единовременный объем и удобства контактов это многократно окупали.

Фарцовщики скупали для меня валюту по всему городу – в центре, на Софийской набережной, на смотровой площадке около Университета, в помещении цирка, в Загорске. До десятка таксистов привозили мне свою валютную выручку, поставляли «зелень» даже валютные проститутки или путаны, как гордо они сами себя величали. Кстати, в те годы я пользовался услугами проституток не только в коммерческом отношении. Иногда и по их непосредственной специальности со скидкой. Ну, а к современным путанам отношусь с чувством брезгливости и оплачивать «любовь» сейчас я не готов. У меня известность, харизма – еще и деньги платить? Хотя как-то в Голландии попробовал запретный плод на улице «красных фонарей», да во Франции тоже отметился. От Амстердама впечатлений осталось куда больше – и лучше, и душевнее… Но это я отвлекся, сорри. А вроде, уже не весна…

Продавали валюту и дипломаты – наши и импортные, но они знали черный рынок и его котировки, были опытными, или «крученными» на нашем жаргоне. Тут на дешевизну рассчитывать не приходилось, зато объемы и первые руки. При этом с некоторыми из иностранцев – гражданином жаркой Нигерии Адешином Фаволи и с Дэвидом – сыном индийского посла у меня установились вполне дружеские отношения. Да и деловые контакты имели более широкий ассортимент, чем просто покупка валюты и золота. Например, редкие иконы, которые переправлялись на Запад в дипломатической почте. Мои знания в этом вопросе особо не впечатляли, поэтому я привлекал серьезных экспертов и специалистов к оценке «досок». Также я занимался экспортом тогда весьма и весьма экзотической киновари – в судопромышленности ее использовали для покраски подводной части судов, чтобы меньше подвергались коррозии. Уж не знаю почему, но сто граммов киновари стоили дороже килограмма золота!

А вот еще одна авантюрная история, которая могла закончиться весьма нехорошо. Вместе с приятелем мы приехали в аэропорт Шереметьево-1, который тогда был международным. Там, в «Березке», что на втором этаже перед самой границей, продавались золотые монеты и медали. Стоили они куда менее интересно, чем слитки на Пушкинской, порядка трех долларов за грамм, то есть давали рентабельность всего процентов 20–25. Но основное «доходное» место закрыли на учет, а деньги требовали оборота. Таков закон. Да и руки просто зудели что-нибудь купить и продать – тоже своеобразный наркотик. Кстати, в те годы наиболее доходным являлось даже не золото, а мохер. 80 центов за моток, а продаешь уже рублей за 15. Но уж очень материалоемкий, объемный бизнес! Если выносишь целую коробку в 100 мотков, то все внимание приковывается именно к тебе:

– А зачем вам, товарищ, столько носков и свитеров? А вообще, кто вы такой?

Да и с оптовой продажей пряжи все гораздо сложнее – деньги ведь в мохер не вкладывают. В общем, в тот день я покупал золотые медали. На мне красовалось дорогое кашемировое пальто, с шерстяным галстуком вокруг шеи и солидным перстнем на пальце, и я вполне мог сойти за иностранца. Используя некий акцент, я обратился на ломаном русском к продавщице:

– Хочу купить сувенир друзьям тридцать медаль золото.

Вообще-то усталой продавщице было совершенно все равно, сувенир ли, друзьям ли – в ее служебные обязанности не входило интересоваться легальностью действий покупателей и их настоящей национальностью. Плати и забирай. «Тридцать медаль золото» были куплены, я спустился к ожидающему меня такси и сел и…

– Юр, посмотри-ка аккуратно назад. Только без суеты. Что-то мне это не нравится… Сильно не нравится.

– Девушка, что ли? А…

Признаюсь, лично мне увиденное не понравилось тоже: несколько плотных мужчин в штатском, но с весьма характерными лицами, садились в черную «Волгу», искоса посматривая в нашу сторону. Конкретно так посматривая. Мы тронулись – они за нами. Мы повернули – они не отстают. Самый настоящий «хвост», первый и последний в моей практике. Виду мы не подали, ибо иначе мог начаться захват. А так, видимо, предполагалось, что мы приведем их прямиком к «адресам и явкам». Что же делать?! Выехав на Ленинградское шоссе, мы попытались оторваться, перестав претворяться, что белые и пушистые. Хвост же не отрывался. Возможно, уже передают по рации, чтобы нас задержали. И перед самым мостом у метро «Войковская» наш таксист – бывший гонщик совершает отчаянный и рискованный маневр. Он резко поворачивает направо, прямо перед двигающимся автобусом, создав серьезную аварийную ситуацию, но уйдя от погони. «Волга» преследователей не смогла вовремя затормозить и пролетела мимо под мост. А там так просто не развернешься. Такси же помчалось через лесной массив, но на Волоколамское шоссе выехало уже без пассажиров и без золота. Мы с другом вышли из массива пешком. Сфотографировать нас не успели, а вот номер тачки записали.

И вечером устроили водиле допрос в таксопарке – и так его крутили, и этак. А что конкретного предъявишь – да, было дело, сели два иностранца, потом срочно попросили свернуть… Хотите – верьте, хотите – нет. Конечно, не поверили, взяли в разработку, установили слежку, а таксист сразу же от нелегальных дел отошел. Такой вот маленький прокол, единственный за несколько лет. Везло, конечно, все-таки сотни человек были вовлечены в незаконный промысел. А что знают двое, то знают все – поэтому теоретически облом мог подкрасться из самого неожиданного места! А может, и не везло – случись что-либо серьезное раньше, может, раньше бы понял всю глубину своих нравственных заблуждений. Ха-ха! Шутка. Горбатого только могила исправит.

Я занимался бизнесом не ради накоплений, образ Корейко меня не вдохновлял. Я не мечтал свалить из СССР и открыть магазинчик на Бродвее, не замышлял крупных покупок типа дачи или даже личного авто, а потому особо и не копил. Деньги я прогуливал в ресторанах, тратил на девочек 8 шмотки, «проезжал» в такси – в общем, тратил направо и налево в свое удовольствие. Еще с тех лет я уяснил одно: деньги жалко потерять или проиграть, но никогда не жалко растратить на себя и свои прихоти. Мной руководила своеобразная юношеская романтика. Кого-то она приводила в космонавты и милиционеры, а меня привела в валютчики. Риск, азарт, процесс и результат – все это присутствовало в моей жизни и работе. Гены испанских предков отца, которые не на полях кукурузу выращивали, неожиданно ожили во мне и требовали удовлетворения. Я не был уверен ни в ненаказуемости, ни в непогрешимости. Я просто жил, как хотел, за уголовным кодексом не следил, даже в руках никогда не держал. Как, кстати, и Библию. Или Талмуд.

Отдельный разговор о родителях, которые многое видели и понимали и хотели меня остановить. Находя в моих карманах валюту, чеки и сертификаты, они требовали объяснений, и я то отшучивался, то придумывал истории о друзьях иностранцах, срочно уехавших на родину и попросивших меня сохранить их деньги до возвращения. Думаю, отмазки звучали весьма неубедительно. Иногда мама подсовывала обведенные красным карандашом статьи из газет о поимке того или другого валютчика. Они очень боялись за мою судьбу, за свое исключение из партии, за нравственное осуждение окружающих. Но меня было уже не остановить.

Я ворочал весьма большими суммами, но какого-то особого рэкета, бандитизма или крышевания не ощущал. Оргпреступности действительно почти не существовало в СССР, она появилась вместе с перестройкой, а так обычные корыстные преступления. А возможно, просто мне везло. Я оказался близко знаком с некоторыми весьма авторитетными преступниками – с Монголом, с Борисом Ивановичем. Их боялись за дерзкие и громкие преступления, возможно, они грабили и валютчиков, но меня как дойную корову никогда не воспринимали. Нормальные уважительные отношения, хотя и не кенты, конечно. Может, они просто не знали объемов моих сделок или просто уважали музыкальную составляющую – ведь параллельно я руководил группой «Сокол», на концерты которой они иногда приходили.