Текст книги "Зеленая ветвь"

Автор книги: Юрий Трусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Одного лишь не мог понять отец Варфоломей: как Райкос сумел завоевать сердца солдат и матросов? Да еще так, что они глумятся вместе с ним, безбожником, над служителем религии. Несомненно, губернатор не такой уж простак! Он – опасный афей... Наверное, один из тех русских вольнодумцев, которые подняли руку и на царя земного, и, разумеется, на небесного! Нынешний президент, хотя и прикидывается христолюбивым правителем, тайно покровительствует опасному вольнодумцу. Недаром говорят, что президент окружил себя такими же, как безбожник Райкос. Вот откуда идет скверна сия!.. Но отец Варфоломей свято блюдет чистоту веры. Он за версту чует афея.

В душной каюте преподобный вынул из своего походного саквояжа бутыль с чернилами, пачку пишущей бумаги, гусиные перья. Почерк у него отличный, каллиграфический, слог – ясный. Он знает, что написать и куда. Пусть знатные люди Греции будут уведомлены, какого вольнодумца поставил на пост губернатора хамелеон-президент. Пусть все знают об этом!..

18. МОРСКАЯ ДОРОГА

Сумерки незаметно наползли на Эгейское море. Над мачтами саколевы сверкнули звезды. Райкос сел на скамейку, снял выцветшую форменную фуражку. Встречный ветер перебирал его вспотевшие волосы. Губернатор прислонился лбом к перилам и смотрел на море, которое, словно черное бездонное зеркало, отражало опрокинутое небо.

Казалось, перед ним открылась вся вселенная. Она представилась ему необъятной, как все те большие и малые дела, которые должно свершить человечество, чтобы не деградировать, не выродиться. Сколько надо сделать лишь в такой небольшой стране, как Греция, чтобы превратить ее в свободное государство! Чтобы эта колыбель цивилизации не погибла в рабском ярме, которое она несет уже не одно столетие. Чтобы люди не прозябали здесь в голоде, невежестве, фанатизме.

"...Я приехал сюда сражаться за свободу, – думал Райкос. – Но в моей стране такое же рабство. Лучшие люди России – самые умные, образованные, честные – гремят цепями в сибирских казематах. А тупые, темные, жестокие фанатики, вроде попа Варфоломея, поучают, травят ученых людей, обманывают народ, насаждают темноту, дикость. Я воюю с султаном – деспотом Мурадом, а мой царь, император Николай, разве лучше этого жестокого османа? И все же хорошо, что я воюю здесь за благородные идеалы. Моя судьба предпочтительнее жизни какого-то помещика, властелина крепостных крестьян. С точки зрения нравственности нет ничего позорнее благоденствия в барской усадьбе. Пусть здесь моя жизнь подвержена опасностям, но она посвящена свободе и справедливости, и в этом отношении я, наверное, самый счастливый человек..."

Размышления Райкоса прервала одолевшая его усталость. Мерное покачивание идущей в ночной мгле саколевы, ритмичное шипение волн, рассекаемых килем, сделали свое дело. Убаюканный, он не выдержал – положил голову на перила, словно на жесткую подушку, закрыл слипавшиеся глаза – и, как подобает человеку с чистой совестью и здоровыми нервами, быстро уснул.

Подошедшие Игнатий Варвацис и Иванко хотели было поднять его, проводить в каюту, где для него была приготовлена постель, но, увидя, как он сладко похрапывает, решили не будить.

– Пусть отдохнет на вольном воздухе, так здоровее, – сказал Иванко, и Варвацис согласился с ним.

Спалось не хуже, чем в мягкой, теплой постели. Пробудился Райкос на рассвете от бодрящего холодка, почувствовав на лице капельки предутренней росы. Она освежила и умыла его... Вынув из кармана широкий платок, он им, как полотенцем, насухо вытер лицо и стал рассматривать пустынное темно-синее море. На волнах, опутанных пеной, еще покоилась тень умирающей ночи. На восточной стороне горизонта появился крохотный набухающий бугорок восходящего солнца. Он быстро разрастался, и вот, наконец, выкатился огромный багряный шар, стремительно поднялся над волнами, щедро разбросав по всему огромному водному простору цветасто-ослепительные блики. И тогда, как по условному сигналу, за кормой саколевы, откуда ни возьмись, опять появилось стадо резвящихся дельфинов.

– Вот они, слуги Посейдоновы. Появились – к удаче! Посейдон послал их к нам, значит, благоволит, – сказал Райкосу вышедший на палубу матрос со шваброй.

А тем временем солнце уже поднялось, и равнина моря становилась зеленовато-бирюзовой, переходя у горизонта в молочно-бирюзовую пелену. Справа показались темные пятна гористых берегов. Когда саколева приблизилась к ним, вынырнул, сияя снегом, конус вершины.

– Это Олимп, – пояснил Игнатий Варвацис. Он подал Райкосу подзорную трубу. – Посмотрите, обычно вершина горы скрыта. Но сегодня боги, обитающие на ней, очевидно, в хорошем настроении, и облака не закрывают ее...

– Может, олимпийские боги будут настолько милостивы, что разрешат лицезреть и себя, – усмехнулся Райкос и навел подзорную трубу на Олимп.

– Увы! Боги давно изгнаны оттуда. Скорее вы можете увидеть султанских головорезов, которые захватили даже Олимп. Ну что, не видать их там?

– Нет, расстояние слишком большое. В оптические линзы видны лишь темные полосы, которыми покрыта гора.

– Это расселины, ущелья, склоны Олимпа, заросшие кустарником и деревьями.

– Жаль, что олимпийские боги сбежали. Хорошо бы, например, показать отцу Варфоломею Зевса или Афину... Любопытно, что бы он сказал?

– Стал бы изгонять, крестясь, дьявольское наваждение, – рассмеялся Варвацис и тут же оборвал смех. – Однако я вам не советую шутить с ним. Такие деятели у нас могущественны, а религия в почете...

– Неужели и здесь надо бояться невежественных попов? Я думал, что у вас, в Греции, в этом отношении лучше, чем в России.

– Не лучше, а хуже. Попы бывают страшнее османов, – смущенно улыбнулся Варвацис.

Между тем Олимп стал удаляться и скоро растворился в тумане. Впереди появлялись острова с высокими каменистыми холмами и кудряво-зеленой растительностью.

– Сколько здесь раньше жило людей! – сказал Варвацис. – Теперь ни души. Одних истребили, других угнали в рабство... – Он встряхнул огненной гривой волос. – А впрочем, зачем я на вас навожу тоску? Наша Греция еще воскреснет из пепла, как феникс. У нас есть об этом песня. Ее поют на моем родном острове Псара. Вот, послушайте. – И он запел:

На сожженном хребте вечно юного Псара

В диких зарослях прячется давняя слава,

Свою голову буйную скромно убрав

Неказистым венком из оставшихся трав.

Песню капитана Варвациса подхватили моряки и солдаты. Она неслась над морскими волнами до тех пор, пока "Санта Клара" не вошла в бухту Навпали.

19. ВСЕГДА РЯДОМ

Отец Варфоломей очень рассердился, когда узнал от Иванко, что венчать их с Еленой в Навпали будет священник городского собора.

– Ваш губернатор приказал отказать мне? – спросил он, ехидно улыбаясь.

– Губернатор достаточно хорошо воспитан, чтобы вмешиваться в мои личные дела, – ответил Иванко.

– А все же любопытно узнать, почему вы мне отказываете? – недоверчиво скривил губы отец Варфоломей.

Иванко терпеливо объяснил:

– Мы хотим венчаться в городском соборе, а там свой священник.

– Я мог бы договориться с настоятелем и совершить таинство сего обряда вместо него. Сделаю это ничуть не хуже, да и возьму дешевле...

– Да нет, как-то неудобно...

– Подумайте, господин капитан, это в ваших же интересах.

Но господин капитан категорически отказался от услуг отца Варфоломея.

На свадьбу Иванко и Елены собралось много офицеров и солдат гарнизона. Молодых взволновало такое внимание к себе товарищей по оружию. А после свадьбы для них началась жизнь в непривычных городских условиях.

Особенно диковинными казались условия городского быта Елене. После походных бивуачных ночлегов на горных тропах и военных дорогах, зачастую под открытым небом, жизнь в городском доме представлялась ей теперь сказочной роскошью. Многое было для нее странным, непривычным. Вынужденная сменить военную мужскую одежду на женское платье, она чувствовала себя в нем скованно, неловко. Но самым трудным было войти в роль жены офицера, стать супругой его благородия капитана Хурделицына, госпожой Хурдель, как теперь ее величали соотечественники.

Глубокой ночью, когда Иванко засыпал, при тусклом огоньке негасимой лампады она смотрела на лицо своего возлюбленного и не могла наглядеться. Легким прикосновением ладони, чтобы не разбудить его, гладила мягкие светлые волосы, целовала загорелые мускулистые руки.

Даже став женой Иванко, будучи уверенной в его любви и верности, Елена все же не могла его не ревновать. Эта ревность проявлялась чаще всего, когда ей приходилось бывать с ним в обществе, в присутствии других женщин. Она перехватывала их взгляды на Иванко, и в ней вспыхивала ненависть к женщинам, которые, как ей казалось, посягают на ее мужа. Елена старалась ничем не проявлять своих чувств, но такая сдержанность давалась ей нелегко. Особенно не любила Елена офицерских жен, разряженных в модные атласные или шелковые муслиновые платья. Они были искуснее Елены в умении одеваться, непринужденней в беседах и опытнее в кокетстве. Она чувствовала себя среди них простушкой, завидовала им и страдала.

Ей нелегко было скрывать это. Наверное, они, думала она, эти красавицы, сверкающие фальшивыми колье, алмазными сережками, унизанные браслетами и кольцами, понимают ее чувства и в душе смеются над ней. Из всех своих мнимых соперниц больше всего ненавидела высокую желтоволосую красавицу Каролину – она носила ослепительной белизны перчатки, которые обтягивали ее красивые руки по самые локти. Каролина всегда как-то странно смотрела на Иванко, звонко, деланно смеялась, перебрасывалась с ним любезностями, нисколько не церемонясь, словно рядом с Иванко не было его жены. Подруги Каролины такие же, как и она сама, щебетали, жеманились, пересыпая свою речь французскими и итальянскими фразами, смысл которых Елене трудно было уловить. Иванко простодушно улыбался, слушая их щебетанье; особенно любезно отвечал он светловолосой ослепительной Каролине.

Елена понимала, что не может тягаться с этими красавицами в изящных манерах, светской болтовне, в умении красиво одеваться и кокетничать. Но глубоко презирала их. Она знала, что, случись беда, эти дамы предадут и своих мужей-офицеров, и собственных детей...

Встретиться бы с Каролиной в горах, когда нужно было отбивать атаку янычар! Посмотрела бы она на эту напудренную куклу...

Презирая жен офицеров, Елена в то же время боялась их. Боялась за Иванко. А вдруг какая-либо из них, та же Каролина, закружит его честную голову?! Что тогда делать? Как спасать бедного Иванко? От одной такой мысли у нее начинало колотиться сердце. Хорошо бы уехать подальше от этого города, где столько опасных обольстительниц. Уехать, пока не поздно.

Поэтому, когда Иванко через несколько дней пришел домой печальный и со вздохом сообщил Елене, что командующим подписан приказ о назначении его начальником десантного отряда на северо-западном побережье Эгейского моря, Елена, к удивлению мужа, нисколько не огорчилась.

– Прекрасно! – воскликнула она. – Давно пора!

– Что же тут прекрасного?! Нам придется разлучиться.

– Мы никогда не разлучимся... Я – с тобой!

– Я ведь еду сражаться, а не отдыхать.

– Разве нам привыкать к этому! Ты забыл, что я – лейтенант. И везде буду с тобой.

– Нет, это ты забыла, что ты уже не лейтенант, а моя супруга... Даже знаменитая Бубулина* уже отвоевалась и сменила пистолет на прялку. Разве ты согласна променять жизнь в городе на походную?

_______________

* Б у б у л и н а – героиня войны за национальное освобождение

Греции.

– Мне совсем не нравится жизнь в городе. Не нравится и этот приморский город.

– Но я не имею права подвергать твою жизнь опасности.

– А я не хочу расставаться с тобой.

Иванко испытывал двойственное чувство. Его радовало, что жена не хочет расставаться с ним, но подвергать любимую женщину смертельной опасности он не имеет права.

– Пойми – это десант, – убеждал он Елену. – Вылазки часто кончаются неудачами, противник метко стреляет, может всех нас утопить прежде, чем мы высадимся...

– Именно поэтому я и буду с тобой.

– Но это невозможно. Даже Бубулина...

– Мне наплевать на то, что теперь делает твоя Бубулина! – прервала его Елена. – Она, наверное, не любит так, как я. И помни: если б ты погиб там в бою, а я, оставшись здесь, узнала об этом, клянусь божьей матерью, я наложила бы на себя руки с горя.

– Что ты говоришь, любимая! – ужаснулся Иванко. – Ты же христианка!

– А на что мне жизнь без тебя?

Она крепко прижалась к нему. Взглянув в ее бездонные глаза, Иванко понял, что Елена все равно настоит на своем. Она всегда будет рядом с ним.

20. МУДРОСТЬ ПЕПО

Президент встретил Райкоса ласково, но глаза его были грустно-задумчивы.

– Вы чрезвычайно много успели сделать, – сказал он, выслушав доклад. – Чрезвычайно много. Благодарю вас за усердие и энергию... Но... но... все же вам лучше не возвращаться в тот город... Кстати, вы будете очень необходимы здесь.

– Вы говорите загадками, ваше превосходительство. А я не дипломат, и сии загадки мне не уразуметь. Как мне это понимать? – встревожился Райкос.

Каподистрия улыбнулся.

– Видите ли, тут никакой дипломатии нет. Я вижу, вам совсем не хочется покидать приморский город?

– Честно говоря, он стал мне дорог. Я так много... – Райкос не договорил.

– ...потратил своих сил, вложил частицу своей души? – подсказал президент.

– Именно так, ваше превосходительство.

– Поймите меня правильно... Считая, что вам лучше было бы не возвращаться в тот город, я имел в виду только безопасность вашей особы. Сейчас на Пелопоннесе напряженная обстановка, особенно в Майне, где процветают грабежи и убийства. Там бесчинствует род Петра-бея.

– Мне приходилось слышать о проделках майнотов. Но какое отношение это имеет к моему губернаторству, расположенному в противоположном конце Пелопоннеса?

– Ничего вы не поняли, милостивый государь!.. Вам, наверное, было бы полезно ознакомиться с моей "Запиской о нынешнем восстании греков", кою я составил осенью 1815 года для русского посланника в Вене. Там я обратил внимание на то, что в Греции существует четыре класса. Среди них собственники и дворяне, которым не так уж плохо жилось под игом иноземцев. Их меньше всех остальных притесняли поработители, даже наделяли властью. Вот и ныне они хотят властвовать. Властвовать вопреки тому, что мы вводим законодательство, перед которым и знатные, и беи должны быть равными.

– Но какое отношение майноты имеют к городу моего губернаторства ?

– Самое непосредственное. Каджабаши и беи живут в вашем городе тоже.

– Разве они связаны?

– Больше, чем мы с вами.

– Значит, беев в Майне будут поддерживать беи моего города?

– Слава богу, что вы, наконец, поняли меня, господин губернатор... Коль вам не хочется покидать ваше губернаторство, оставайтесь там, но только не вступайте в конфликт с местной знатью и представителями религии. Не забывайте, что за каждым вашим шагом наблюдают. Чаще посещайте церковь... Не забывайте, что религия у нас в стране сплачивает население в борьбе против османских поработителей.

– Я стараюсь...

– Не очень-то, – иронически прищурился президент. – К чему были ваши инциденты с отцом Христофором, а ныне с отцом Варфоломеем? Святые отцы подали на вас жалобу, вас обвиняют в неверии и надругательстве над святой верой. Эти жалобы поступили в герузию, где заседают также и представители духовенства. Мне становится все труднее отстаивать вас. Меня обвиняют в том, что я окружил себя земляками: еретиками, выходцами с Ионического архипелага, вольнодумцами и афеями... Не скрою, это в самом-то деле так: на Ионических островах проживает самая образованная часть греческого общества, а нашей родине сейчас, как никогда, нужны образованные и преданные люди. Из этих же причин я отстаиваю от нападок и вас. И еще. У Греции есть недоброжелатели и враги не только внутренние, но и внешние. Я доволен, как вы повели себя во время визита англичан. Война за освобождение от османского ига подходит к концу. Наступает решающий момент: какой будет наша страна – независимой республикой или королевством-марионеткой, игрушкой в руках великих держав? Меня, как бывшего министра Российской империи, считают руссофилом, но ваш император не доверяет мне. Я для него вольнодумец, либерал, глава республики, а все, что связано с республикой, ему ненавистно... Он охотно присоединится к любому заговору, направленному против нашей республики. Может статься, что вы очень понадобитесь и здесь, и тогда вас отзовут. Будьте ко всему готовы. А пока отправляйтесь в свое губернаторство и не забывайте о нашей беседе.

Райкос узнал еще две новости. Ему снова предстояла разлука с Иванко, который получил назначение навести порядок на одном из островов архипелага.

Но самым пренеприятным было то, что вопреки губернаторской воле отца Варфоломея официально утвердили его секретарем.

– Да он же недруг мой! – пробовал протестовать Райкос, прочитав приказ президента.

– Ничего... вы же христианин. Помиритесь. Исповедуйтесь отцу Варфоломею, чем облегчите свою душу, – оскалился в лукавой улыбке начальник канцелярии и вручил Райкосу текст приказа.

Встретившись с Райкосом, отец Варфоломей со смиренным видом подошел к нему и как ни в чем ни бывало благословил:

– Да будет сила господня с вами, господин губернатор!

Райкос удивился такому лицемерию. Он уже знал, какие доносы настрочил на него святой отец. Но вспомнил советы президента и сделал над собой усилие: улыбнулся, поблагодарил за благословение.

– Значит, служить будем вместе...

– Вместе... Я так рад, – не моргнув глазом, проговорил елейным тоном отец Варфоломей, и на его заросшем лице изобразилась радость.

"Святой отец подносит мне урок дипломатии. Что ж, это надо усвоить", – подумал Райкос и в свою очередь раздвинул в улыбку свои кавалерийские усы.

...Прощание с Иванко было коротким. Они обнялись, дали обещание поддержать друг друга, коли понадобится взаимная выручка. Иванко взял с Райкоса слово, что тот немедленно приедет к нему, как только Елена родит.

– Ты должен быть крестным отцом моего ребенка, – повторил Иванко свою просьбу.

– Не рано ли ты, брат, загадываешь события?

– Не рано! – обнажил в улыбке белые зубы земляк.

– Ну, коли так... непременно приеду, – заверил друга Райкос.

Окидывая с палубы "Санта Клары" прощальным взглядом пришедших проводить его друзей, Райкос не мог не залюбоваться Еленой и Иванко очень уж ладную пару составили эти молодожены. Строгий белокурый офицер и грациозная черноокая горянка контрастно оттеняли друг друга. Долгие странствия по охваченной войной стране, походы и бои навеки сроднили русского юношу и гречанку. Их любовь прошла испытания сквозь пламя войны... И невольно Райкос снова почувствовал добрую зависть к их обретенному счастью.

Капитан Игнатий Варвацис чеканным голосом произнес слова команды. Подняли якорь. Рангоут "Санта Клары" забелел парусами. Саколева начала свой стремительный бег по волнам. Глядя на удаляющийся причал с друзьями, Райкос, как никогда, ощутил свое одиночество. Его болезненно уколол упрек: даже здесь, на чужбине, он постоянно разлучается с друзьями. Разлучился с президентом, с Иванко, с преданным ему Бальдасом. Вечно он теряет тех, кого любит: девушку с дальней степной реки, Анну Фаоти...

На другой день губернатор прибыл в свой город. Его радостно встретил Пепо, который за время отсутствия Райкоса неплохо исполнял его обязанности. Райкос поблагодарил Пепо за служебное усердие, но не мог не упрекнуть:

– Ну и приобрели же мы по твоему совету пройдоху-секретаря! – И рассказал об интригах отца Варфоломея.

Пепо искренне огорчился.

– Простите мне такую ошибку, господин губернатор.

Еще более расстроился он, когда узнал, что отец Варфоломей утвержден в секретарской должности герузией.

– Не иначе, как интрига сенаторов-каджабашей, которым захотелось иметь своего соглядатая. Видимо, президент должен был уступить им, расшифровал это назначение герузии начальник охраны.

– Что же теперь делать, Пепо? Я не могу видеть лицемерную физиономию сего иезуита. Что делать?

Пепо сочувственно посмотрел на Райкоса.

– Потерпите, господин губернатор... – Затем хлопнул себя ладонью по лбу. – Впрочем, есть выход и из этого положения. У нас давненько не было военных маневров.

– Не понимаю: маневры и отец Варфоломей?

– Устройте маневры с походом, с ночной тревогой, ружейной и пушечной пальбой. Отец Варфоломей – секретарь, следовательно, обязан повсюду следовать за вами. Посадите эту крысу на лошадь и увидите: через несколько часов скачки он попросит увольнения.

Райкос так и сделал. Отец Варфоломей в первый же день свалился с лошади и сильно ушибся. Вторично сесть в седло не осмелился и попросил освободить его от этой опасной должности. Господин губернатор, подмигнув Пепо, с огорченным видом дал согласие, еще раз подивившись мудрости Пепо.

21. "...ДРУГОГО НЕ НАДО..."

Соединив свою судьбу с Иванко, Елена стремилась узнать как можно больше о нем и его родине. Ее интересовало все: его привычки, взгляды, мысли, характер, прошлая жизнь. Иванко охотно рассказывал ей, ничего не тая, о своем детстве, юности, о том, как воевал, о походе в партизанском отряде против войск Наполеона, плавании матросом на шхуне по Черному морю. Но Елене казалось, что все еще мало знает о любимом человеке. Порой она подвергала его настоящему допросу, расспрашивала о родителях, о России. Особенно интересовали Елену сражения, в которых участвовал его отец: взятие крепости Хаджибей, события на юге Украины...

Сначала Иванко удивлялся такому интересу к военным событиям на его родине. Но со временем понял, что его жена – необычная женщина, к тому же офицер греческой армии, лейтенант.

– Какая-то ты у меня не такая, как все женщины, – сказал он, пораженный, с какой жадностью выслушивала она его рассказ о взятии крепости Хаджибей.

– Ладно, ты уж меня не хвали. Лучше скажи: когда крепость взяли, много ли у вас султанских солдат осталось?

– Ни одного. Всех изгнали. Посидели на нашей земле и – долой! Ведь мы их не звали в гости... Ушли, откуда пришли.

– И крепости их теперь нет?

– Нет. После ее взятия Иван Васильевич Гудович – такой у нас генерал был главный, – приказал взорвать да по камушку разобрать. Чтобы и следа от поганого вражьего гнезда не осталось. Так и покончили мы с Хаджибеем навсегда. А на месте крепости новый каменный град поставили. В градостроительстве этом нашего рода участие есть. Мой батько турецкое гнездо в первом ряду брал, в пленении Ахмет-паши, коменданта султанского, участвовал. А потом камень для стен нового города добывал. Так что я, выходит, коренной житель нового города Одессы.

– Почему же твой отец не живет в Одессе?

– Да... – наклонил голову Иванко, – так вышло... Никто о славе бранной моего отца ныне не помнит... Простолюдины мы... Спасибо, что в крепостные не записаны. Неволя крепостная на Руси нашей... А живем мы недалече от Одессы, в Трикратах, где правит барин Виктор Петрович Скаржинский. Воевал он вместе с нами, в поход водил нас супротив Бонапарта.

...Рассказы Иванко о взятии Хаджибея, о постройке Одессы распахнули перед Еленой ворота в неведомый доселе мир сказочных подвигов и сказочных богатырей. Для нее, познавшей страдания и ужасы борьбы родного народа, этот мир был понятен и знаком. Она невольно сравнивала перипетии войны в Греции с боевыми эпизодами на юге Украины. Многое из рассказов мужа ей казалось похожим на то, что пришлось пережить самой. Подлинным героем рисовался ей отец Иванко Кондрат, только вот странно, что подвиг человека, первым ворвавшегося в султанскую крепость, забыт и ничем не отмечен. Как же так?

– Батько мой в офицеры произведен был, а за то, что товарищей своих по оружию не предал, повинность понес... Ныне живет под иным именем, и я это имя ношу... Мы простолюдины. И ты станешь такой, когда вернемся в мое отечество.

– Ты же офицер!

– Здесь офицер, а дома это не в счет. У нас со званиями и сословиями строго. Поди, весь народ в холопах ходит.

Иванко рассказал ей о расправе, свидетелем которой он был. Как под грохот барабана прогнали сквозь строй солдата и забили насмерть шпицрутенами...

Но эти рассказы не охладили у Елены желания поехать с ним в Россию.

– Хоть и не сладко у вас простому люду, но как закончится у нас война, все равно поедем к тебе на родину. Другого нам с тобой выбора нет.

– Почему ты так решила?

– Да потому, что уж очень скучаешь ты по родному краю.

– Разве я тебе об этом говорил?

– Говорить не надо. И так вижу. Чую я, как мучаешься ты. Тоскуешь по родине.

– Иной раз помираю от тоски по земле родной. Если б не было тебя наверное, умом тронулся б.

Он вдруг посмотрел на нее и спросил:

– Ты, Елена, из дворян... Не жалеешь, что за меня, простолюдина, пошла?

– Или тебе моя любовь не видна? – сердито воскликнула Елена. – Я люблю тебя, какой ты есть. И другого мне не надо!

22. ПРЕДАННОСТЬ

Отъезд Иванко с десантным отрядом на южное побережье Эгейского моря задерживался. Много раз назначались сроки отъезда, но все откладывались по ряду причин.

С юга поступали тревожные сигналы от населения, просьбы оградить их от грабежей и насилий османских оккупантов. Наконец, штаб назначил окончательный срок отправки отряда.

Елена буквально вырвала у Иванко согласие взять ее с собой в экспедицию. И хотя Иванко согласился на это, мысли о том, что он поступил неправильно, – нельзя подвергать опасности жизнь любимой женщины по-прежнему тревожили его. Сегодня Елена радостно сообщила ему, что у них будет ребенок. Иванко поцеловал жену и твердо решил не брать ее на войну.

– Ты, милая, не имеешь права рисковать. Потому что рискуешь не только своей жизнью, но и жизнью ребенка.

– Уверяю тебя, что ни я, ни ребенок не пострадаем. А расстаться с тобой не могу. Умру от разлуки.

Она прижалась к нему, и он понял, что спорить с ней бессмысленно. Елену все равно не переубедить. Она никогда с ним не расстанется.

– Неужели ты поедешь со мной под пули?

– Поеду! Будем все делить поровну. И опасность тоже, – ответила Елена.

23. СЛОЖНЫЕ ВОПРОСЫ

В записке от 1815 года, адресованной русскому послу в Вене графу Штакельбергу, Иоанн Антонович Каподистрия, характеризуя социальные классы современного ему греческого общества, утверждал, что крупные землевладельцы в стране не существуют. Между тем они существовали, и теперь, когда Иоанн Антонович стал президентом, всячески мешали ему проводить демократические преобразования.

Когда новый губернатор Райкос, получив от президента копию этой записки для ознакомления с положением в стране, внимательно прочитал ее, то удивился, что президент как бы не заметил в ней этих могущественных феодалов.

"Как же можно было их не замечать?" – ознакомившись с копией записки Каподистрии, недоумевал Райкос. Теперь, когда ему пришлось иметь дело с интригами и кознями каджабашей, он понял, почему президент деликатно умолчал о них.

И решил так же, как и президент, не замечать этих персон. Черт возьми, он тоже может быть дипломатом...

Под укоризненным взглядом Пепо Райкос отложил в сторону папку с жалобами жителей на самоуправство, произвол и насилия феодалов.

– Я военный губернатор, Пепо. И не буду заниматься гражданскими передрягами. Для этого существуют гражданские судейские власти. Адресуйте им жалобы и прошения. Тем более, что вы сами советовали мне избегать стычек с этой сворой.

Но, видимо, Пепо уже настолько глубоко проникся мыслями о гражданской справедливости, что не одобрил его решения.

– Наши гражданские власти не захотят разбирать эти жалобы на каджабашей... Если вы не возьметесь за них, никто, кроме вас, не посмеет, – возразил Пепо.

– Нет! Довольно! Мне уже надоело рисковать шкурой. Повторяю: я приехал сюда сражаться. Драться с врагами Греции, поработителями-османами... А получается, что мне приходится бороться с греками.

– Есть среди нас такие, что гораздо хуже османов! – выпалил Пепо.

– Это ваши внутренние дела. Управляйтесь с ними сами.

Он протянул руку к увесистому пакету в сургучных печатях, который держал Пепо. Вскрыл его и прочитал послание.

24. ИНТРИГА

На сей раз президент прислал приказ высадиться с отрядом солдат в Коронском заливе*, в гавани Итилона. Отсюда Райкос должен двинуться в Манийский край, обойти область Мани и осмотреть ее, включая столицу Мизитры (Майну) – Древнюю Спарту. Этот осмотр ему надлежало производить вместе с человеком, отлично знающим Мани, – графом Андреем Метаксой... В предписании указывалось обратить особое внимание на проживающее там семейство Мавромихали. Отправиться приказывалось без промедления на специально прибывшей из Навпали шебеке. Остальные инструкции Райкос получит в пути от графа Метаксы.

_______________

* К о р о н с к и й з а л и в – южная часть полуострова

Пелолоннеса.

Райкосу не понравилось возлагаемое на него поручение. Но ему не хотелось говорить об этом Пепо. Он лишь сказал ему с нарочитой беззаботностью:

– Вам снова придется взять в свои руки губернаторские бразды...

Он хотел казаться веселым, чтобы внушить бодрость своему заместителю. Но не смог. Улыбка получилась мрачноватая, так как на душе, что называется, скребли кошки. Райкос знал, что в Мани обстановка тревожная. Иначе президент не направил бы его туда, да еще с графом Метаксой, человеком, которому правительство доверяет особо важные поручения.

Пепо тоже был расстроен. Он быстро понял, что новое поручение, возложенное на Райкоса, – чреватое опасностью. Пепо не был властолюбивцем, и перспектива замещать уезжающего патрона отнюдь не радовала его. Он любил своего губернатора и скучал без него.

– Что ж, господин губернатор... Берегитесь и не лезьте на рожон. Прошу вас... – вздохнул он. – И поскорее возвращайтесь, – добавил печально.

В каюте шебеки, взявшей курс на Итилон, Райкос узнал от графа Метаксы главную цель их экспедиции.

– Семейство Мавромихали – властный род, – рассказывал граф, поглаживая пышные черные усы. Он был тучный, круглолицый, с тронутыми сединой усами и янтарной желтизны глазами. – Род сей ведет начало с глубокой древности. С тех пор, когда Греция попала под османскую пяту. Область Мани почти не ведала неволи. Этот дикий бесплодный край не привлекал завоевателей. К тому же майноты, потомки спартанцев, сохранили такой воинственный дух, что даже изверги-османы сторонились их. Высокая Порта* лишь утверждала избираемых майнотами старшин – беев. Правдами и неправдами члены рода Мавромихали постоянно добивались того, чтобы их жители постоянно избирали беями. Со временем земляки привыкли к этому, и управлять краем стало наследственной привилегией рода Мавромихали.

_______________

* В ы с о к а я П о р т а – правительство Османской империи.