Текст книги "Зеленая ветвь"

Автор книги: Юрий Трусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Они стояли среди стволов тутовых деревьев. И вдруг Райкос привлек ее к себе, крепко обнял и поцеловал в губы.

Она не сопротивлялась, только шептала:

– Вот видишь... видишь... Я же говорила, что никакая дружба между нами невозможна. Никакая дружба, если есть любовь. Ничто не заменит любовь... ничто...

И казалось им, что вокруг все замерло, остановилось время, остановилось солнце, утих ветер... Они слились в нечто целое, неделимое.

Когда Анна освободилась из его объятий, она проговорила:

– Безумный, что мы натворили!..

– Видно, это судьба. От нее не уйти ни вам, ни мне. Мы должны обвенчаться...

– Замолчите!.. Как вы можете говорить такое женщине, потерявшей мужа и детей! Разве могу я, не выдержав траурного срока, облачиться в свадебное платье!.. Вы не знаете обычаев нашей страны – после смерти супруга должно пройти не меньше трех лет. Лишь тогда женщина имеет право выйти за другого. Меня проклянут во всех церквях, соотечественники будут плевать при встрече!

– Я обещаю ждать! Обещаю выждать все траурные сроки...

– Безумный! Разве вы сможете исполнить это обещание?.. Я же не могу оттолкнуть вас... не могу! Мне нужно только бежать от вас!.. Я полюбила вас в самый тяжелый час моей жизни. Полюбила при первой встрече, когда сидела у развалин своего дома. Полюбила с первого взгляда. Я не верила, что такое может случиться. А теперь... Теперь сама не знаю, что мне делать?! Мне жалко вас. Я тревожусь о вас, чтобы вы не погибли... Идет ужасная война. Я сама видела своими глазами, как вы вели в бой войска. Люди рассказывали мне, как вы с саблей бросались на турок... Всегда первым... Дайте же мне слово, что будете беречь себя в бою! Дайте мне слово русского офицера... Я встану перед вами на колени... Жестокий... безумный... – На ресницах Анны дрожали слезы.

– Будьте моей женой, – ответил Райкос и снова привлек ее к себе.

Расстались они под утро.

27. НА ДРУГОЙ ДЕНЬ...

Когда Райкос вернулся к себе в губернаторский дом, в приемной канцелярии его ожидали люди и гарнизонный канцелярист Пепо, смазливый юноша в униформе. Он выложил на стол перед губернатором горку нераспечатанных писем и депеш.

Райкос начал было знакомиться с прибывшей в его отсутствии корреспонденцией, выбирая пакеты и конверты с надписью "срочно", как вдруг в щель приткрытой двери просунулось бледное лицо Илияса Бальдаса. Увидев сидящего за столом в кресле Райкоса, он решительно шагнул в кабинет, бросился к столу, бесцеремонно оттолкнул Пепо.

– Господин губернатор, разрешите доложить важное известие, – понижая голос, шепотом проговорил Илияс.

– Докладывайте.

Но Бальдас выразительно покосился на Пепо.

Райкос понял его и распорядился немедленно вызвать в штаб всех офицеров гарнизона. Пепо вышел из кабинета выполнять приказ. Бальдас плотно прикрыл за ним дверь и, подойдя к Райкосу, доложил:

– В долинах у селений Камаре – Селианика и Эйона османы собирают большой отряд, чтобы двинуться вдоль побережья на поселок Рион, а затем на приморский город. В Камаре стоит турецкий военный фрегат. Не исключено, что он будет поддерживать нападение сухопутных войск.

– Сведения проверены?

– Видел своими глазами.

– В городе знают об этом?

– Пока никто... но скоро будут знать...

– Не надо тревожить население. Всем гарнизоном выйдем навстречу разбойникам. Пойдут все, кроме артиллеристов, – они будут орудийным огнем бить по судам султана, если те захотят войти в гавань приморского города. А мы в поле разобьем врага. Вы с клефтами выйдете в разведку и отвлечете вражеские силы. Ясно?

Через час гарнизонные части, построенные в походную колонну, двинулись из города по дороге, ведущей в Рион. Жителям города было сказано, что войска ушли на очередное полевое учение.

Встреча с противником произошла после полудня на поле, где султанские войска остановились на молитву. Появление колонны, которая с развернутыми знаменами под барабанный бой с ружьями наперевес двинулась на турецкий лагерь, было полной неожиданностью для командующего турецким отрядом. Но особенно ошеломило захватчиков то, что вместо разношерстной толпы клефтов, вооруженных старинными мушкетами и дедовскими длинноствольными самопалами, на них стройными рядами, сверкая штыками новеньких ружей, шли одетые в униформу ряды дисциплинированного войска. Опрокидывая котелки с пловом, офицеры противника принялись торопливо выстраивать свое воинство в боевые порядки. Вдруг по рядам солдат пронесся тревожный крик:

– Русс-гяуры...

Первая шеренга атакующих перекрыла барабанный бой громом могучего залпа. За первым залпом послышался грохот второго. Не нарушая строя, солдаты, на ходу перезаряжая ружья, вели меткую залповую стрельбу. По рядам султанского войска хлестнул свинец. Ближайший к полковнику байрактар, охнув, вдруг повалился на землю и выронил знамя. Несколько пуль просвистело над головой самого полковника. А среди солдат все громче раздавались крики:

– Русс-гяур! Русс-гяур!..

Расстояние между османами и наступающими греками сокращалось. Тяжело грохнул третий залп их ружей, повалив вокруг полковника кучу испуганных янычар. И тут прямо перед собой полковник увидел скачущего в клубах дыма с обнаженной саблей всадника. На нем был белый русский мундир и нахлобученная на грозно нахмуренные брови треуголка с белой русской кокардой. Всадник громким голосом кричал:

– Ура, братцы! Ура!..

Охваченные ужасом солдаты вопили:

– Суввра! Суввра... Топтил-паша!* Суввра!

_______________

* С у в в р а! Т о п т и л – п а ш а! (тур.) – Суворов! Хромой

генерал! (Турецкое прозвище Суворова).

Хотя полковник хорошо знал, что знаменитый Топтил-паша уже давно покоится в могиле, но чего на свете не бывает...

Ни он, ни его солдаты не собирались воевать с русскими. Они шли наказать райя*, а заодно и кое-чем поживиться. А нарвались – о великий аллах! – на настоящих воинов. Надо скорее спасаться, пока с ними не встретился этот проклятый Суввра. Спасаться! И полковник повернул коня, топча и давя своих же воинов.

_______________

* Р а й я – скот. Так презрительно называли османские захватчики

население завоеванных ими стран.

– Спасайтесь, правоверные!..

И вся толпа его воинов хлынула следом за ним.

Пригнувшись к холке коня, полковник пустил его в галоп и, может, спасся бы, да меткая пуля угодила ему в затылок. Раскинув руки, он повис на стременах. Долго еще нес его добрый конь впереди бегущего в панике султанского войска, которое так и не смогло догнать своего убитого командира.

Солдаты султана бежали не оглядываясь, гонимые ужасом. За спиной у них слышался грохот выстрелов, сливающихся с барабанной дробью. В этот день почти весь отряд захватчиков был истреблен. Призывы Райкоса брать султанских воинов в плен не имели успеха. У греческих воинов были еще свежи в памяти дикие зверства оккупантов, совесть не позволяла им быть милосердными к убийцам малолетних детей, женщин и беспомощных стариков.

Лишь наступившие сумерки заставили греческих солдат прекратить преследование разбитого противника. Собственно, и противника уже не существовало: неясные фигурки нескольких беглецов растворились в ночной мгле...

Во второй половине ночи воины гарнизона вернулись в родной город. Несмотря на позднее время, жители с пылающими факелами в руках торжественно встретили их. Весть о победе опередила героев. Шатающихся от усталости победителей забросали охапками осенних цветов. Были объятия и поцелуи. Увидев Анну, Райкос спрыгнул с седла. В его треуголке зияла широкая дыра, прожженная выстрелом янычара. Парадный мундир был в темных полосах пороховой гари, забрызган запекшимися пятнами крови, с левой стороны лба вражеская пуля сорвала кожу, и ало-черный подтек сочился кровью.

Анна вытирала белоснежным платком ссадину, а Райкос ухитрился, прижал ее к груди.

Это было все так естественно, что не показалось бы предосудительным даже самым ревностным ханжам.

28. РАЗДУМЬЕ

Разгром отряда султанских насильников не вошел в летописи как сражение, значительно повлиявшее на борьбу против османского ига. Таких эпизодов было множество, но для жителей приморского города оно казалось значительным: росла уверенность в том, что в Греции есть силы, способные обуздать султанских солдат, встретиться с противником в открытом бою и разгромить его.

Лавры одержанной победы приписывались новому губернатору не только как толковому полководцу, но и, в первую очередь, как представителю братского народа-освободителя. Народа, способного бескорыстно помочь грекам сбросить ненавистное иго. Еще упорнее распространялись слухи о том, что Россия объявила войну султану и русские богатыри громят османские орды, гонят их, продвигаясь к турецкой столице.

Гораздо скромнее была деятельность нового губернатора на гражданском поприще. Здесь не предвиделись победы, подобные военным. С каждым днем в городе оживлялась торговля, открывались новые кофейни, лавки, а на рынке выросли палатки и торговые ряды. А вот восстановление домов шло плохо. Городские толстосумы крайне скаредно и осторожно вкладывали свои средства в общественное строительство. Основанная новым губернатором касса фонда помощи пострадавшим не получала пополнения. Особенно скупыми по отношению к новой республиканской власти оказались богатые люди Пелопоннеса крупные феодалы, земледельцы, каджабаши. Они враждебно относились к идеям демократического равенства, к замыслам открыть школы для всеобщего обучения детей, усматривая в этом посягательство на свои привилегии.

Глядя на заплывшие жиром надменные лица каджабашей, чванливо рассуждающих о том, что нельзя, дескать, давать власть народу, "черный люд" крестьянства хуже турок, – Райкос вспомнил своих соотечественников помещиков, до сих пор томящих русских крестьян в крепостной неволе. И невольно приходила мысль, что для каджабашей, пожалуй, власть султанских поработителей милее: ведь деспотизм султанских пашей помогает им обеспечить угнетение безземельного греческого крестьянства.

Не меньшее равнодушие к обездоленным соотечественникам проявляли купцы, торговцы, промышленники, а в памяти у Райкоса стоял образ морского рыцаря Ивана Андреевича Варвация, который щедро пожертвовал накопленные им суммы денег на святое дело освобождения своей родины. Как не похожа широкая душа этого патриота на скаредные душонки каджабашей!

Это воронье уже готовилось наброситься и заклевать президента Каподистрию. Праведные идеалы президента и его республиканской власти были не по душе реакционерам. Они пойдут на сделку с султанскими пашами, на предательство, лишь бы сохранить свою власть над обездоленными соотечественниками. Ах, как трудно будет Иоанну Антоновичу Каподистрии обуздать мрачные силы!..

Заботы Райкоса о восстановлении города не приносили успеха. И он нервничал, искал успокоение в воинских делах. А гарнизон с каждым занятием становился все более обученной боевой частью.

Поздним вечером заканчивал губернаторские дела Райкос, и тогда неизменно приходило желание увидеть Анну. Под разными предлогами он отказывал офицерам, местным каджабашам и дельцам, приглашавшим его на ужины. Верный адъютант – начальник охраны Илияс Бальдас – поджидал его с оседланным конем, и Райкос мчался ночными улицами города к темным руинам дома Фаоти. Здесь, сойдя с коня и отдав поводья ординарцу, он спешил к заветному особняку...

Райкос часто спрашивал себя: почему встреча с этой молодой, рано поседевшей женщиной перечеркнула его чувства к соотечественнице?

"Неужели я такой непостоянный, такой влюбчивый? Раньше подобного за мной не замечалось. Более двух лет носил я в своей памяти образ девушки из родного края и никогда не изменял ему. Был ей верен, как Дон-Кихот Дульцинее Тобозской... Значит, это серьезно? И все же чем Анна Фаоти смогла привязать меня к себе!"

Он долго пытался понять, почему эта исстрадавшаяся женщина стала для него ближе всех. Может быть, потому, что Анна была участницей суровой борьбы с поработителями? Ее жизнь, перенесенное горе не шли ни в какое сравнение с биографиями всех доселе знакомых ему женщин. Она была верной помощницей своего мужа, раскрыла Райкосу суть сложного предприятия. Он вспоминал ее слова: "Россия ежегодно покупает у итальянцев на три миллиона рублей шелка. Если вы научитесь делать его сами, то в карманах ваших соотечественников останутся три миллиона рублей!.." Какая петербургская красавица смогла бы так широко мыслить, как Анна? А ее смелость и способность к самопожертвованию! Она готова уйти из жизни, лишь бы не осквернить памяти дорогих ей людей... А эта доброта и душевная щедрость! Разве можно с кем-либо сравнить эту красивую, добрую, мудрую женщину? Все женщины, которых он знал ранее, кажутся бледными тенями перед ней.

Главное, конечно же, ее обаятельность. Он смутно понимал, что именно это заставляет учащенно биться его сердце... Любовь не подлежит анализам и сравнениям. Он любил. Любил эту седую женщину с грустным взглядом, на дне которого таилось страдание... Он любил ее, добрую, не похожую ни на одну из доселе встречавшихся ему женщин...

29. ПРАВО НА ЛЮБОВЬ

Ничто не сможет помешать их любви. Он никогда не допустит, чтобы Анна оставалась одна со своим горем. Он разделит с ней то, что выпало на ее долю и что еще выпадет.

Райкос тихо постучал в стеклянную дверь веранды, затаив дыхание, ждал мучительно растянувшиеся для него секунды, пока не услышал ее тихий голос. По тону почувствовал, что Анна рада ему, что она с нетерпением его ждет. Райкос понял это еще и по тому, как шагнула она к нему навстречу, когда он переступил порог веранды. Больше ничего не было сказано. Голова пошла кругом. Их губы слились. Он обнял ее и понес через темно-зеленый мрак веранды, чувствуя, как она доверчиво все крепче и крепче прижимается к нему.

Глубокой ночью он очнулся и увидел при тусклом светлячке лампады склоненное над собой строгое лицо Анны. И понял, что пробудился от ее взгляда. Видно, когда он, утомленный ее ласками, заснул, она еще долго пристально смотрела на него.

Ему стало не по себе.

– Что ты смотришь, будто расставаться собираешься. Все равно никуда я тебя от себя не отпущу. Никогда. Мы уже не расстанемся...

– А помнишь: ты обещал мне выждать траурный срок... Помнишь?.. мягко и в то же время со строгой настойчивостью ответила Анна.

– Я выполню обещание. Буду ждать. Вот только расстаться даже на день с тобой не смогу...

– Как же тогда ты будешь ждать? Нет, нужно расстаться, милый мой Николас. Не позорь меня и себя.

– Скажи, а ты сможешь расстаться?

Анна склонила голову.

– Все зависит от тебя... Если ты сможешь – смогу...

– Нам нельзя не видеться. Я буду приезжать по делу – восстанавливать твою мастерскую... Так всем и скажу...

Анна грустно покачала головой.

– Людей, Николас, не обманешь... Да и себя тоже...

– Никого я не собираюсь обманывать. Ни людей, ни нас. Но не видеть тебя не могу. Хоть раз в день!

Он привлек ее к себе и стал целовать неистово, жарко, страстно.

– Надо выдержать траурный срок. Обычай наш таков. Среди людей живем, на виду. Надо, Николас...

Анна поднялась с постели. Подошла к иконе и закрыла белым плотным покрывалом лик Христа вместе с мерцающим позолотой окладом.

– Зачем ты закрыла икону? – спросил Райкос.

– Чтобы господь не видел грехи наши.

– Думаешь, если закрыла икону, то бог ничего не видит? Если бог есть, то от него ничем не закроешься. Он все видит... Ну, а ежели бога нет сама понимаешь: закрываться от него нечего... – весело сказал Райкос.

От его слов Анну пробрал страх.

– Ой, Николас, да ты безбожник! Ты сомневаешься, есть ли бог? – не на шутку испугалась она. – Ты сомневаешься?

– Сомневаюсь во всем и давно. Не сомневаюсь лишь в одном – в моей любви к тебе. В этом не сомневаюсь!

Порой на Анну находили сомнения: не соблазняет ли их нечестивый, увлекая на стезю греха? Не лучше ли отречься от этой любви и спасти душу? Но стоило ей взглянуть в голубые, ясные глаза Райкоса, как все сомнения рассеивались. Нет, человек с таким чистым взглядом не может ее обманывать.

30. "...УКРЕПИ МОЕ МУЖЕСТВО!.."

Слова Анны "не позорь меня и себя" врезались ему глубоко в память. В самом деле: их любовь не должна быть для Анны мучением. Он не должен приносить ей страдания. Нужно добиться официального права на любовь, чтобы их совместную жизнь ничто не омрачало. Глупые законы невежественных монахов, будь они прокляты, феодальные обычаи темной старины, освященные религией, дурманят сознание людей. Райкосу невольно пришли на память слова Вольтера, призывавшего покончить с церковью и с религией. "Раздавите гадину!" – взывал великий французский гуманист. Райкосу показалось, что они с Анной опутаны кольцами этой гадины. Надо разорвать эти кольца, добиться у церкви разрешения на брак. Ведь бывают исключения из любых правил. Он добьется права на свою любовь. Добьется!

Жаль, что далеко находится президент. Иоанн Антонович Каподистрия умный человек, хорошо знает обычаи своей родины. И мог бы дать мудрый совет. Но писать письмо по столь деликатному вопросу – неудобно. Да и долго... Надо действовать немедля. Дело не требует отлагательства. С кем же посоветоваться? От кого получить добрый совет?

И Райкос решил поговорить с Илиясом Бальдасом. Это был единственный в городе преданный ему человек.

В тот же день, как только удалось несколько освободиться от текущих дел, Райкос вызвал Илияса Бальдаса и подробно объяснил ему свои отношения с Анной Фаоти и намерение добиться разрешения у церкви жениться на ней.

Бальдас с мрачным видом покачал головой.

– Ничего у нас не выйдет, господин губернатор. Даже если вы добьетесь разрешения на женитьбу. Авторитет церкви у нас высок, но, и получив это разрешение, вы погубите и ее, и себя. Люди будут возмущены. Вам придется бежать из нашей страны. На вас будут плевать. Даже то, что вы русский, не спасет вас от всеобщего осуждения. Да и церковь не даст вам официального разрешения – ни церковь, ни сам патриарх. Кстати, он повешен турками в Стамбуле. Так что дать вам официальное разрешение сейчас просто некому.

– А что же вы посоветуете нам делать?

– Отложить свадьбу до истечения срока траура.

– На два года?..

– Чтобы все было, как полагается.

– А если сейчас?

– Не делайте этого, хозяин. – Бальдас впервые назвал Райкоса таким словом – хозяин. Очевидно, он был очень испуган – даже перекрестился. В глубине его глаз Райкос увидел страх. Такой же, как перед сражением на побережье, когда Бальдас принес известие о высадке султанского десанта. Не делайте этого. Упаси вас бог, – снова повторил старый клефт и пояснил: – К вам, господин губернатор, так же, как и к его превосходительству господину президенту, некоторые люди в нашем городе относятся плохо. В этом, не в обиду будь сказано, виноваты и вы. Почему не посещаете церковь? Почему не ходите на трапезы, на которые вас приглашают каджабаши, лучшие люди города? Поэтому они на вас обижаются. Их беспокоит и то, что вы охотно сближаетесь с купцами, арматолами, ремесленниками, людьми низших классов... Я сам из таких, но, поверьте, господин губернатор, знаю могущество каджабашей. Их не надо раздражать. Они способны на все... Вам с ними надо ладить. И не дай бог, хозяин, если у них найдется повод облить вас грязью. Они будут рады лишить вас доверия народа, втоптать в грязь. Поэтому воздержитесь от посещений госпожи Фаоти – иначе погубите и ее, и себя. Говорю вам это, как преданный друг.

– Но я хожу к ней по делу! Я интересуюсь шелководством и хочу восстановить мастерскую по изготовлению шелка.

– Господин губернатор, интересуйтесь лучше чем-нибудь другим.

– Разве я не смогу сегодня поехать к ней зарисовать станки и сделать записи?!

– Только не оставайтесь ночевать, – вдруг брякнул Илияс Бальдас.

Райкос покраснел от смущения.

– Ну, Илияс, это уж вы чересчур!..

– Хуже будет, если не сегодня-завтра вам эти слова бросят в лицо публично на площади, а госпожу Фаоти на базаре забросают камнями...

– Все же я должен ее посетить. Хотя бы попрощаться, сделать записи о разведении шелка и зарисовать станки...

– Лучше пошлите к ней меня. Я исполню все ваши поручения. И приглашу ее к вам. Так будет лучше.

– Нет, Бальдас. Приготовьте коня. Я поеду сам...

Он чувствовал, что не может не повидать Анну. Одна мысль о долгой разлуке с ней ужасала его.

Тоном, не допускающим возражений, Райкос приказал Бальдасу подать коня, взял альбом в синем сафьяновом переплете, куда обычно записывал любимые стихи, цитаты из высказываний великих людей.

– Я буду сопровождать вас. Не нужно брать конвой из охраны. Солдаты конвоя болтливы... – сказал Бальдас.

– Как желаете. У меня спешное дело.

Райкос досадовал на бесцеремонность старого клефта. Он не выносил, когда ему лезли в душу.

– Запомните, Бальдас, в отличие от других я не боюсь подозрений! Я не трус.

– Слушаюсь, господин губернатор, – отчеканил Бальдас, и через минуту они уже скакали к Анне.

На сей раз Райкос взял с собой Бальдаса. Анна сразу поняла, зачем ее возлюбленный пригласил пожилого греческого офицера, и показала себя гостеприимной хозяйкой: повела гостей осматривать плантацию, сушильни и мастерскую. Она объясняла, Райкос записывал ее слова в синий альбом, делал зарисовки сушильных печей и станков... Все шло хорошо. Илияс Бальдас восторгался ее объяснениями, ее тактом и обаятельностью. Какая умная и красивая эта женщина! Недаром в нее влюбился такой замечательный человек. Жаль только, что эта женщина пренебрегает обычаями предков и заветами православной церкви.

Когда осмотр был закончен, Илияс Бальдас ждал, что Райкос простится с госпожой Фаоти и вернется с ним в губернаторский дом. Но Райкос сказал, что ему нужно еще кое о чем переговорить с госпожой Фаоти. Он задержится на несколько минут, а Бальдас пусть возвращается домой. По понятию Бальдаса Райкос ставил в щекотливое положение прежде всего госпожу Фаоти. Но хозяйка сделала вид, будто все в порядке.

Бальдас простился, сел на коня и медленно, в надежде, что Райкос его нагонит, поехал домой. Он не торопился. На перекрестке остановился, спешился и стал терпеливо ждать Райкоса. Но тот не появлялся.

Потеряв терпенье, Бальдас повел под уздцы коня домой. Он понял, что на хозяина и госпожу Фаоти надвигается беда. А они не хотят ее избежать.

Райкос появился дома лишь утром. На вопросительный взгляд Бальдаса вместо приветствия ответил:

– Я, старина, понял, что помочь в моем вопросе может лишь его превосходительство президент. Как только придет "Санта Клара", мы с госпожой Фаоти отправимся в Навпали, к президенту. Он поможет нам.

– Не впутывайте в это дело президента! У него и без вас хватает забот и неприятностей. Он не сможет вам помочь. А вы, господин губернатор, сейчас нужны здесь, в приморском городе. И пощадите госпожу Фаоти!

– У вас, Илияс Бальдас, больное воображение. Есть такая русская пословица – у страха глаза велики.

– Вы добьетесь, что госпожу Фаоти забросают камнями.

– Выполняйте свои обязанности и не вмешивайтесь куда вам не следует, – резко заметил Райкос.

– Слушаюсь, господин губернатор, – взял под козырек Илияс Бальдас, прикусив губы, чтобы не сказать лишнего, и, четко шагая, вышел из кабинета.

"Много крови пролил я за свободу Греции, – думал старый клефт, – и хорошо понимаю, кто вершит добро моей родине. Необходимо спасти храброго воина, который попал в сети забывшей о чести женщине. Нельзя допустить, чтобы она погубила его".

Илияс Бальдас трижды перекрестился:

– Господи, укрепи мое мужество!..

31. СМЕРТЬ ЛЮБИМОЙ

Мысль поехать в Навпали вместе с Анной Фаоти всецело завладела Райкосом. Он по нескольку раз в день выходил с подзорной трубой на балкон губернаторского дома и долго разглядывал стоявшие в порту корабли, ища знакомые очертания "Санта Клары". Но летучая саколева все еще не появлялась в гавани...

Губернатор нервничал, расспрашивая у моряков с прибывших кораблей, не встречали ли они в море "Санта Клару", не знают ли они, почему опаздывает саколева. Но никто ничего не мог ему ответить.

Не меньше нервничала и Анна. Райкосу после долгих уговоров удалось убедить ее в том, что им необходимо вместе покинуть приморский город. Поддавшись его доводам, а главное – не в силах преодолеть свое чувство к нему, теперь она хотела лишь одного – как можно скорее выехать с ним из города.

Райкос не мог ни дня прожить без нее. Как только наступал вечер, он, не обращая внимания на уничтожающие взгляды Бальдаса, приказывал готовить коня и затем, окруженный охраной, мчался к заветному флигельку, где проводил всю ночь...

Возвратившись домой, он выбегал на балкон и с надеждой направлял подзорную трубу на гавань. Но проклятая саколева все не приходила. Расстроенный Райкос брался за губернаторские дела. Когда он уже совсем отчаялся дождаться "Санта Клару", однажды утром у дверей его кабинета объявился капитан саколевы Игнатий Варвацис. Райкос не смог сдержать своей радости. Он до боли сжал руку Игнатия. И крепко обнял шкипера саколевы, чем вызвал у того удивление.

– Судно в порядке?

– В порядке. Саколева готова хоть сегодня в рейс.

– Почему вы так запоздали?

– Крейсировали в проливе Эла-Фонисос, вели наблюдение за османскими кораблями...

– Мне нужно через часа два отплыть в Навпали.

– Есть через два часа отплыть, господин губернатор, – по-военному отрапортовал Игнатий.

– Хорошо. Ждите. Я буду не один, а с пассажиркой...

– Есть!

Игнатий вышел из кабинета. Не успела за ним закрыться дверь, как перед Райкосом вырос Пепо. В руках у него была пачка пакетов, писем и депеш. Райкос с тоской взглянул на эту почту.

– Я уезжаю, Пепо. С корреспонденцией ознакомлюсь на корабле. Положите все депеши и письма в мой дорожный портфель. И позовите ко мне Бальдаса. Нет, постойте – передайте ему, пусть приготовит мне коня.

– Но в приемной у вас настоятель церкви Иоанна Крестителя преподобный Христофор. Он просит немедленно принять его по неотложному делу.

– Пусть преподобный отец повременит. Скажите ему, что я уезжаю и приму его, когда вернусь, – нахмурился Райкос.

Пепо вышел передать ответ настоятелю Христофору, но тот отказался ждать и без приглашения вошел в кабинет. Воинственно подняв седую клинообразную бородку, преподобный отец уже с порога закричал визгливым голосом:

– Всегда денно и нощно служители божьи имели доступ к властям мирским. Не по своим делам идут они к кесарю. Приклони же слух свой к словам пастыря, губернатор...

Президент неоднократно говорил Райкосу о том, какое значение в жизни греческого общества играет религия. Даже революционная организация "Филики этерия" строилась по церковнообщинной структуре. Ее члены, например, имели ранги иереев, архимандритов и прочие. Своей принадлежностью к православной религии народные массы выражали протест против национального угнетения, и губернатору вменялось в обязанность поддерживать церковнослужителей. Но развязное поведение этого попа так возмутило Райкоса, что он поднялся с кресла и указал пастырю на дверь. Но затем, сдерживая кипящее в нем негодование, разъяснил преподобному Христофору, что ввиду занятости, к сожалению, не может говорить с ним, и попросил его удалиться.

Преподобный отец вспыхнул от ярости. Он, видимо, не привык к такому обращению.

– Ты, губернатор, не имеешь времени даже посещать церковь божью. Приехав в наш город, ты еще ни разу не преклонил колени перед святым алтарем. Все нет времени! А посещать блудницу – на это у тебя времени много! Сия блудница Анна ради похоти с тобой забыла детей и мужа, принявших мученическую смерть. Я изгнал ее поутру из церкви как недостойную переступать порог храма божьего. Изгнал всенародно...

Христофор не ожидал, что его красноречье так подействует на господина губернатора. Услышав имя Анны, Райкос побледнел, и преподобный отец к своему ужасу увидел, как рука господина губернатора потянулась к рукоятке пистолета. В следующий миг в тишине кабинета щелкнул предохранитель, и Христофор понял, что сейчас произойдет. Он дико взвизгнул, юркнул к двери и, подбирая рясу, выскочил из кабинета.

Не будь Райкос так расстроен сообщением преподобного Христофора, с ним бы, наверное, случился припадок смеха – уж очень перепугался святой отец... Но сейчас Райкосу было не до смеха. Сознание, что этот наглый, трусливый служитель подверг унижению Анну, вызвало у него такой гнев, что он готов был застрелить его на месте.

Бегство попа несколько разрядило Райкоса. Он вышел вслед за его преподобием в приемную и встретил здесь Пепо, тот доложил, что не смог найти ни Бальдаса, ни коня господина губернатора. Илияс Бальдас вместе с конем господина губернатора вдруг исчезли... Это известие вызвало у Райкоса смутное предчувствие чего-то ужасного. Его охватила тревога за Анну. Нужно ее немедленно увидать и увезти из приморского города. На борту саколевы "Санта Клара" она будет недосягаема для козней и интриг этих тупых ханжей и прохвостов.

Райкос вместе с Пепо обошел казармы роты охраны, затем осмотрел конюшни. Ни Бальдаса, ни его вороного коня нигде не было. Один из солдат сказал, что видел, как начальник охраны Бальдас сел на лошадь и выехал из ворот губернаторского дома.

Слова солдата тревогой хлестнули по сердцу. Райкос почувствовал, что это имеет прямое отношение к судьбе его любимой. Нужно как можно скорее ехать к Анне. Он вскочил на первую попавшуюся лошадь и помчался к ней...

Никогда еще езда не казалось ему такой мучительно медленной. Он перевел лошадь с рыси на галоп. По мере приближения к цели в нем возрастало предчувствие неотвратимой беды. Еще с перекрестка Райкос увидел на знакомой улице скопление людей, как раз возле развалин дома Фаоти. На полном скаку он влетел в ворота двора, промчался мимо испуганно расступившихся людей к тутовым деревьям, выпрыгнул из седла и бегом пустился по тропинке к флигельку. Влетел через широко распахнутую дверь на веранду. Навстречу ему поднялся со стула бледный Бальдас.

– Хозяин, я виноват. Это я стрелял в нее. На, убей меня за это, твердо сказал он и протянул Райкосу пистолет. Райкос отшвырнул Бальдаса и бросился к ларю, покрытому персидским ковром. На нем лежала Анна. Мертвая. Он понял это по ее застывшему, заострившемуся лицу. На седых волосах запеклись красные бусинки крови.

Райкос вскрикнул так громко, что дрогнули стекла веранды, и припал к холодным губам Анны.

32. СМЯТЕНИЕ

Возвратясь к себе в резиденцию, Райкос закрылся в кабинете. Мучительная печаль так завладела всем его существом, что он был не в состоянии видеть кого-либо. Его сознание сейчас занимала только Анна, ее трагическая гибель. Он испытывал глубокое чувство вины перед ней – и за то, что своей любовью вызвал на нее гнев жестоких фанатиков, и за то, что не смог уберечь ее от них. Он считал себя причастным к ее гибели, и эта мысль терзала его, парализовала его волю и энергию.