Текст книги "След росомахи"

Автор книги: Юрий Рытхэу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

23

Токо медленно строгал на верстаке заготовку для полоза. Тонкая стружка с легким шелестом падала к его ногам и словно оживала, шевелясь под усиливающимся ветром. Солнце уже давно перешло береговую черту и висело над морскими льдами, медленно, словно нехотя, снижаясь над горизонтом. По часам приближалась полночь, но ни Айнаны, ни Тутриля еще не было. Тревожиться, в общем-то, нечего – Айнана в тундре не растеряется, да еще в такую погоду… И Тутриль не мальчишка. Когда хорошо вдвоем, спешить некуда.

Токо вздохнул и перестал строгать.

Он взял бинокль и принялся обозревать горизонт. Сильно подтаяла тундра. Однако, глядя на морскую сторону, не скажешь, что уже весна, если не приглядишься и не заметишь посиневший и отяжелевший снег, пропитанный талой водой.

Нехороший этот ветерок. Он дует с юга и может превратиться в неистовый весенний ураган, который отрывает береговой припай и открывает свободную воду.

В яранге возилась Эйвээмнэу, давая знать мужу, что не ложится спать и ждет. Она гремела посудой, почему-то ходила за водой к береговой снежнице, усердно выбивала постели на снегу.

Токо еще раз глянул на солнце, осмотрел в бинокль окрестности и, убрав инструмент, вошел в ярангу.

На часах было уже около одиннадцати.

– Не вернулись? – сказала Эйвээмнэу.

– Не успели, – ответил Токо. – Дорога плохая, снег мокрый, идти трудно.

– На собаках бы поехали…

Токо посмотрел на жену и терпеливо объяснил:

– Полозья менять надо на нарте, деревянные на железные…

Будто она не знает, почему Айнана не поехала на собаках. Лишь бы поговорить.

Токо медленно разделся и улегся в постель, высунув, по обыкновению, голову в чоттагин. Он курил и думал, что именно чоттагина ему и не хватает, когда он живет в домике. Как хорошо перед сном выкурить последнюю трубку на студеном свежем воздухе, освежить усталую голову и заснуть просветленным и отдохнувшим.

Порыв ветра рванул моржовую покрышку яранги, и Токо лицом ощутил снежинки.

– Пурга! – испуганно произнес он.

Торопливо одевшись, Токо выскочил наружу. Ветер нес густую, казалось, непроницаемую стену тяжелого мокрого снега. Он больно хлестал по лицу, пригибал к земле. Токо торопливо снимал с вешал песцовые и нерпичьи шкурки. Побросав все это в чоттагин, он кинулся убирать распяленную на снегу лахтачью кожу. Его чуть не унесло ветром вместе с кожей, которая, как парус, тянула в море.

Токо уже подумывал выпустить из рук гремящую кожу, как вдруг почувствовал облегчение и увидел рядом Эйвээмнэу.

Вдвоем все, что могло быть унесено ветром, они убрали в чоттагин, втащили собак и тщательно закрыли дверь. Прислушиваясь к шуму ветра, он обозрел кожаную покрышку и, заметив почти невидимые дырочки, заделал их специальными тонкими палочками.

Забравшись в полог, он высунул голову в чоттагин и закурил.

– Как там Тутриль и Айнана? – тревожно спросила Эйвээмнэу.

– Сидят в избушке, радуются…

– Чему радоваться в такую непогодь?

– Что одни остались.

Токо отвечал жене, а в сердце заползала тревога: а если они не успели добраться до избушки? Весенняя пурга коварная, она налетает неожиданно и может застигнуть вдали от жилища. Правда, можно схорониться в снежной норе. Но это день-два: без пищи и питья трудновато.

Токо ворочался, кряхтел, чувствовал, что и жена не спит, однако не показывает виду.

Токо мысленно проходил путь, по которому пошли Айнана и Тутриль. Сначала вдоль берега моря. Потом надо пересечь лагуну и снова выйти на берег, где была положена выброшенная осенними штормами приманка – протухшая туша лахтака. Недалеко оттуда, в четырех часах хода, – охотничья избушка. От избушки ближе к Нутэну, чем к одинокой яранге. А вдруг они решили пойти в село? Сидят там в домике и чай пьют, а тут волнуйся за них…

Кряхтя, Токо осторожно выполз из полога.

– Ты куда? – насторожилась Эйвээмнэу.

– Спи, спи, – успокоил ее старик. – Рацию надо включить.

– Ты что? – Эйвээмнэу пристально поглядела на старика. – На ночь-то зачем тебе радио?

– Может, они к Нутэну пошли, – раздраженно ответил Токо. – А потом, ты знаешь, в пургу полагается держать радио включенным – мало ли что…

Токо поставил радио у изголовья, так, чтобы можно было легко дотянуться до телефонной трубки, вполз обратно в полог и неожиданно для себя быстро и крепко заснул.

24

В тот же день, перед вечером, в Нутэн пришел вертолет.

Никто не ожидал гостей, приезда районного начальства не намечалось, и поэтому на вертолетную площадку отправился, таща за собой пустую нарту, только начальник сельской почты Ранау.

Выждав, пока лопасти остановятся, он поближе подтащил нарту к дверце, чтобы сподручней было грузить мешки с почтой, и был страшно удавлен, увидев перед собой молодую женщину со смущенной и растерянной улыбкой.

– Здравствуйте! – приветливо произнесла женщина и спрыгнула на снег.

– Етти! – ответил Ранау.

Женщина поздоровалась и заметила:

– А я знаю, что такое – етти!

Из вертолетного чрева появился летчик и объяснил Ранау:

– Елена Петровна, жена Тутриля…

Ранау снова уставился на женщину, потом вдруг круто повернулся и побежал, размахивая руками и крича:

– Онно! Кымынэ! К вам гость!

Летчик крикнул вслед почтарю:

– Эй, Ранау! А почту кто получит? Нам ведь обратно улетать, погода портится.

Ранау остановился, вернулся и виновато сказал Елене Петровне:

– Хотел обрадовать стариков. Но ничего, все равно я первым принесу им новость…

– Почему стариков? А где Тутриль?

– Тутриль в яранге, – ответил Ранау.

– В какой яранге?

– Фольклор собирает, – с трудом выговорив слово, сообщил Ранау. – Да вы не беспокойтесь, это совсем близко отсюда. На вездеходе часа полтора.

Летчики вместе с почтой вынесли чемоданчик Елены Петровны и положили на нарту.

Лена попрощалась с летчиками, поблагодарила их.

Ранау впрягся в нарту и оттащил ее от вертолета, который уже раскручивал лопасти.

Искоса поглядывая на спутницу, Ранау отмечал про себя, что Тутриль выбрал себе хорошую, можно даже с уверенностью сказать – красивую жену.

Лена шла рядом с Ранау, жадными глазами вглядываясь в утонувшие в снегу домики. Подальше стояло несколько двухэтажных зданий.

Ветер, неожиданно холодный, заставлял отворачивать лицо, и Ранау заметил:

– Однако пурга будет…

– Пурга? – отозвалась Лена. – Вот интересно! Я много читала и слышала про чукотскую пургу… А тут летела – везде отличная погода. Вы представляете – от Москвы до Нутэна я летела всего четырнадцать часов! Говорят, что это рекорд.

– Почему рекорд? – заметил Ранау. – Нынче быстро стали летать. По почте заметно. Иногда мы «Правду» получаем на следующий день, а бывало, месяцами не видели свежих газет.

Возле домика, стоящего на отшибе, Ранау остановился и сказал:

– Тут живут Онно.

Он постучал в дверь и торжественно сказал выглянувшей Кымынэ:

– Вот твоя невестка приехала. Жена Тутриля.

Кымынэ не могла поверить глазам. Но это была она, правда немного не такая, как на фотографии, но точно она – Лена Тутриль.

– Кыкэ! – тихо воскликнула по-чукотски Кымынэ и добавила по-русски: – Ой! Да что вы стоите, заходите!

Лена видела, как растерялась Кымынэ, и, стараясь не смущать ее, весело сказала:

– Да вы не беспокойтесь!

– Как же так? – причитала Кымынэ, вводя за руку Лену в домик. – Ни Тутриля нет, нет и Онно…

– Я уже знаю, Тутриль в яранге работает, – сказала Лена. – Да вы не беспокойтесь!

– Сейчас чайник поставлю… Наверное, вы устали? Мой русский язык плохой…

– Ничего не надо. – Лена сняла пальто, села на стул, с любопытством оглядывая просто обставленную комнату. На полу она заметила лоскутки шерсти, острый ножик, нитки и иголки.

Заметив ее взгляд, Кымынэ собрала свое шитье и виновато произнесла:

– Не успела прибраться…

Кымынэ суетилась, бралась то за одно, то за другое. Кое-как ей все же удалось собрать на стол, помочь Лене умыться. Перед чаепитием невестка открыла чемодан и достала большую красивую коробку с конфетами.

– Это вам.

– Ой, большое спасибо, – засмущалась Кымынэ.

Она налила чай, уселась напротив и принялась разглядывать Лену.

Мимо дома прогрохотал вездеход, и Кымынэ вскочила со стула, бросив гостье:

– Подождите!

Вездеход умчался к гаражу, поднимая снежную пургу за собой. Кымынэ вернулась в дом и взялась за телефон.

– О, у вас даже телефон есть! – с удивлением заметила Лена.

– Есть, – почему-то тихо ответила Кымынэ и набрала номер гаража.

Услышав голос Конопа, Кымынэ торопливо заговорила по-чукотски:

– Алло! Слушай, что случилось! Нет, никакого несчастья нет, наоборот даже: приехала жена Тутриля… Она самая. Сидит у меня и чай пьет. Но нет ни Тутриля, ни Онно. Не знаю, как быть. Пришли, пожалуйста, Долину Андреевну, пусть поможет…

– Интересно, а в Ленинград можно позвонить отсюда? – спросила Лена.

– Наверное, можно… В четыре можно вызвать ярангу и поговорить с Тутрилем, – сказала Кымынэ.

– Правда? – обрадованно спросила Лена.

– А что тут такого – каждый день разговариваем.

Лена попросила налить еще и сказала:

– А мне тут нравится…

Кымынэ опять засмущалась:

– Да у нас ничего такого… Мебель хорошую не везут… А вообще, снабжение хорошее. Раз по ошибке завезли автомобиль «москвич». Предлагали Онно, как лучшему охотнику и ветерану, но мы подумали и отказались – куда поедешь на нем…

Припорошенные снегом, в комнату вошли Коноп и Долина Андреевна.

– Вот какая жена у Тутриля! – удовлетворенно заметил Коноп и получил толчок в бок от Долины Андреевны. – Приветствуем на родине вашего мужа, так сказать… Вот пурга началась, а многие охотники не вернулись…

– Это опасно? – встревоженно спросила Лена.

– Ерунда! – махнул рукой Коноп. – Ничего страшного, унесет в море – и дело с концом!

_ Что ты говоришь, Коноп! – Долина Андреевна поторопилась успокоить гостью. – Это он шутит…

– Да вы садитесь, – пригласила всех за стол Кымынэ. – А ты, Коноп, сбегал бы в магазин, попросил бы ради такого случая бутылку шампанского…

– Да у меня есть! – обрадованно сказала Лена. – Бутылка сухого вина. Давайте откроем!

– Давайте! – с готовностью отозвался Коноп. – Где она?

Лена достала бутылку из чемодана и подала Конопу. Тот поглядел на этикетку и заметил:

– Двенадцать градусов всего…

Долина Андреевна, всегда такая самоуверенная и громкоголосая, на этот раз держалась как-то странно тихо и робко. Коноп не узнавал ее и потихоньку радовался тому, что она не делает замечаний и не учит всех, как и что надо делать.

Зазвонил телефон. Кымынэ взяла трубку, послушала и с сияющим лицом сообщила:

– Гавриил Никандрович звонил. Возвращаются охотники. Видели Онно уже под скалами. Двух нерп тащит, поэтому медленно движется.

Лева старалась держаться непринужденно, но это не получалось у нее. Может быть, потому, что чувствовала настороженное к себе отношение. Пока один лишь Коноп был ясен и понятен. Он разговаривал с Леной безо всякой хитрости, расспрашивал ее о Ленинграде, шутил и пил вино.

– Мы ведь с Тутрилем в одном классе учились. За одной партой сидели. Скажу честно, особенной учености он не проявлял. Иногда списывал у меня…

– Коноп!

Коноп даже не обернулся на возглас Долины Андреевны и продолжал как ни в чем не бывало:

– Списывал. Задачи по арифметике ему трудно давались… А я у него русский списывал. Взаимопомощь у нас с детства была налажена, как у настоящих друзей..

Кымынэ взяла старенький жестяной ковшик, зачерпнула из ведра воды со льдинкой, пригладила руками волосы и виновато сказала:

– Выйду встречать охотника.

– А можно мне? – спросила Лена.

Секунду поколебавшись, Кымынэ ответила:

– Конечно, можно… Вы ведь член нашей семьи…

Охотник подтащил убитых нерп к самому порогу, молча, исподлобья глянул на Лену, и что-то мелькнуло в его лице. Лена понимала, что она сейчас должна стоять тихо и ничего не говорить. Тутриль часто вспоминал этот обряд, и теперь он совершался на ее глазах.

Кымынэ подождала, пока Онно снял с себя упряжь, потом облила водой нерпичьи морды, а остаток вместе со звеневшей льдинкой подала мужу. Охотник медленно, со вкусом выпил воды, а льдинку сильным взмахом выплеснул в сторону скрытого пургой моря.

– Ну, а теперь здравствуй, – сказал Онно Лене, будто знал, что она приедет, и ждал ее.

Нерп втащили в домик и положили на разостланную клеенку оттаивать.

Онно выбил снег из одежды и вошел в комнату.

– Какомэй, сколько гостей! – удивился он.

– Иди садись за стол, – позвал его Коноп, – я тут оставил тебе немного вина. Сухое называется, но пить можно… На материке все умные люди перешли на него.

– С чего бы это? – спросил Онно.

– Вот Лена говорит, беседовать под это вино хорошо, и пользу организму приносит.

Онно отпил вина из стакана, поморщился:

– Ничего. На квас похоже.

Разговор за столом почему-то не клеился. Необычно молчаливая Долина Андреевна вдруг заторопилась домой, но в это время пришел Гавриил Никандрович. Он тепло поздоровался с Леной и сказал:

– Я только что звонил в ярангу…

– Ну и что? Тутриль вернулся?

– Не вернулись они, – ответил Гавриил Никандрович. – В дальнюю охотничью избушку ушли. Видно, там будут пережидать пургу.

Он оглядел комнату и позвал Онно в кухню:

– Куда же вы ее положите?

– На диван, куда же еще?

– В одной комнате с вами?

– Не на кухню же.

– Не знаю, не знаю… Понравится ли ей?

– Уж если она вышла замуж за моего сына, нравится или не нравится ей у нас, пусть терпит, сама выбирала! – сердито ответил Онно.

Он, как и Кымынэ, тоже чувствовал неловкость, стесненность, и это его раздражало. Черт знает, как надо держать себя при тангитанской невестке? Куда проще было бы, если бы женой сына была чукчанка.

– Может, поместить в дом приезжих? – осторожно предложил Гавриил Никандрович.

– Да ты что? От живых родственников? Нет, так дело не пойдет! – сердито ответил Онно.

Когда мужчины вернулись в комнату, Долина Андреевна по-прежнему молчала и сердито посматривала на Конопа, который, несмотря на слабость вина, был очень оживлен и красен.

– Товарищ Коноп, – неожиданно томным и слабым голосом попросила она, – не проводите ли меня домой?

Коноп на полуслове оборвал разговор с Леной, удивленно поглядел на свою тайную подругу и послушно встал, произнеся со вздохом:

– Ну что же, пошли…

После их ухода Кымынэ засуетилась, готовясь к разделке добычи.

– Давайте я вам помогу, – предложила Лена.

– Да что вы, – махнула рукой Кымынэ, – запачкаетесь…

– Ну и что? – весело ответила Лена. – Мне так хочется все попробовать – и нерпу разделать тоже… Мне Тутриль много рассказывал, и сейчас у меня такое чувство, будто я вернулась домой после долгого отсутствия, будто я уже тут давным-давно жила…

Онно внимательно и настороженно слушал эти слова, и на душе у него становилось легче.

Женщины ушли на кухню.

– Завтра, если пурга не усилится, можно послать Конопа к дальней избушке, – сказал Гавриил Никандрович.

– Не надо, – строго произнес Онно. – Завтра Тутриль сам придет. Он мне обещал.

– В такую пургу? – усомнился Гавриил Никандрович.

– Должен прийти, – уже с оттенком сомнения произнес Онно.

25

Давно был потерян след росомахи, и Айнана с Тутрилем брели наугад, стараясь держаться направления на берег. Обоих тревожила одна и та же мысль: лишь бы не оторвало лед. И еще – мокрые торбаса. Несмотря на талый снег, хлюпающую воду, торбаса почему-то смерзались, сжимая ноги в тесные, будто железные колодки. Идти становилось все мучительнее.

Тутриль остановился под защитой большого тороса и сказал спутнице:

– Посушим торбаса.

– Как? – удивилась Айнана, втайне радуясь, что удастся передохнуть.

– Как в детстве меня учил дядя Токо, – сказал Тутриль и сел прямо на снег. Он, видно, тоже устал и некоторое время сидел закрыв глаза. Снег таял на его лице, стекал по щекам, по подбородку, и было такое впечатление, что он плачет. Айнана испугалась и крикнула:

– Тутриль!

Он открыл глаза и улыбнулся ободряющей улыбкой:

– Ничего, сейчас будет все в порядке. Разувайся.

Пока Айнана негнущимися, замерзающими пальцами пыталась развязать разбухшие, сырые завязки, покрывшиеся к тому же льдом, Тутриль сгребал снег. Потом сам снял торбаса и чижи. Он изо всех сил колотил обувь по снегу. Наконец Айнана стянула и свои торбаса и последовала примеру Тутриля.

– Если бы мороз был покрепче! – сквозь ветер прокричал Тутриль. – Снег мокрый, плохо сушит мех.

И все же, после того как чижи и торбаса были обработаны снегом, они, к удивлению Айнаны, оказались гораздо суше. Во всяком случае, они не были такими мокрыми, хотя и чувствовалась сырость.

– Ну, а теперь пошли, – решительно сказал Тутриль.

– Посидим немножко, – умоляюще произнесла Айнана.

– На берегу отдохнем, – обещал Тутриль. – Оторвет на льдине, что будем делать?

– Спасут, – уверенно ответила Айнана. – На вертолете снимут, а потом в газетах напечатают.

– Нет уж, этого не надо – ни вертолета, ни газет, – серьезно сказал Тутриль. – Пошли!

Айнана с едва сдерживаемым стоном поднялась на ноги и поплелась следом за Тутрилем, который, низко пригнувшись, прокладывал путь сквозь пургу.

Айнана смотрела на его согнутую спину, скрытую белой камлейкой, видела, как он едва удерживается на ногах, борясь с порывами ветра, и стыд разгорался в ней. Она догнала Тутриля.

– Теперь я пойду вперед!

– Ты же дороги не знаешь.

– А будто вы знаете?

– Нет уж, идем, как шли.

Айнана только дивилась, откуда у ее спутника такие силы, и едва поспевала за ним. Самое неприятное было то, что приходилось идти против ветра. Летящий снег больно хлестал по лицу, выжимал слезы и не давал возможности как следует разглядывать дорогу. Путники часто падали, спотыкаясь о мелкие льдинки, обломки торосов.

Внезапно Тутриль заметил трещину прямо перед собой. Сначала он не понял, что это такое, но тут его сзади схватила Айнана и закричала:

– Вода!

Трещина была еще неширокая. Видимо, лед только что оторвался. Зеленая темная вода была удивительно спокойна и действовала как-то завораживающе.

– Скорее! Скорее прыгайте! – кричала Айнана.

Повинуясь ее крику, Тутриль перемахнул через расширяющуюся на глазах трещину и оказался на другом ледовом берегу.

– А ты что стоишь? – крикнул он Айнане.

Через секунду Айнана была рядом.

– Я хотела, чтобы вы первым прыгнули, – объяснила она свою медлительность. – Пошли скорее. Может быть, это не последняя трещина.

И снова – в путь через пургу, через хлещущий ветер.

Эту гряду торосов преодолевали особенно долго. Она отняла последние силы, и, перекатившись на другую сторону, Тутриль в бессилии повалился на снег. Рядом упала Айнана. Она тяжело дышала, и лицо ее горело от ударов тысяч сырых, острых снежинок.

– Сколько же времени мы идем? – переведя дыхание, спросила она.

Тутриль зацепил рукавицей край рукава, посмотрел на часы.

– Половина пятого утра… Берег уже должен быть близко. Пойдем.

– Давайте немного отдохнем? – взмолилась Айнана.

– А если опять трещина?

Айнана ничего не ответила. Как мучительно подняться на ноги и сделать шаг!

Теперь Тутриль и Айнана шли рядом, поддерживая друг друга. Они ложились грудью на упругий ветер, отвоевывая пространство у пурги.

Вдруг Айнана схватила Тутриля сзади и закричала:

– Вода!

Трещина была такая же примерно, как и первая. Но она, видно, только что возникла и увеличивалась прямо на глазах.

Тутриль, не задумываясь, перемахнул через нее и оглянулся. На другой стороне стояла Айнана и с ужасом смотрела на расширяющуюся трещину.

– Скорее! Скорее прыгай! – закричал ей Тутриль.

Но трещина уже была такая, что Айнане ее ни за что не перепрыгнуть. Правда, она отошла назад, разбежалась, но остановилась у самой воды.

– Скорее! Прыгай! – в отчаянии кричал Тутриль.

Ветер трепал матерчатую камлейку Айнаны, ворошил меховую опушку капюшона, а она стояла неподвижная, словно застыв от мороза. Она неотрывно смотрела, словно заколдованная, на черную, тяжелую, холодную воду.

Он отошел назад, чтобы взять разбег.

– Не надо! Не прыгайте! – услышал он крик Айнаны.

Но было уже поздно. Он упал в воду, у края трещины, но успел ухватиться руками за лед. Айнана подбежала и начала вытаскивать его. Ей трудно было тащить намокшее тяжелое тело. Она кричала, плакала, что-то говорила, а Тутриль молча, обдирая пальцы в кровь, подтягивался все выше и выше, пока не вылез окончательно из густой, ледяной воды.

26

Дверь чуть не вырвало у него из рук – такой силы был ветер, но Токо все-таки выбрался из яранги, прополз вокруг и увидел над собой небо – пурга была низовая, именно такая, какая бывает весной. Снегу уже почти не было – один ветер бесновался, рыская повсюду в поисках остатков снежного покрова.

Судя по цвету неба над морем, припай оторвало и открытая вода вплотную подступила к берегу. Кончится пурга – надо будет собираться в Нутэн, сворачивать ярангу, паковать вещи. Летом начинается совместная охота: одному не добыть моржа, не загарпунить кита. Да и, честно говоря, устал он от зимней жизни в яранге. Отвык, что ли? Он с затаенным удовольствием думал, как будет сидеть у окна в просторной комнате и смотреть на море. Если перейти к другому окну – видна лагуна и утиные стаи, пересекающие косу, на которой расположился Нутэн. Нет ничего приятнее, как ожидание возвращающихся вельботов тихим летним вечером. Белые суда показываются из-за мыса и медленно приближаются к селению. На берег спускаются встречающие, все охвачены волнением и радостным ожиданием.

Прижимаясь к земле и кое-где ползком, Токо обошел ярангу и возвратился в чоттагин, довольный осмотром жилища.

Эйвээмнэу разожгла костер, но пламя было тревожное и металось под закопченным дном чайника.

– Плохо, – отдышавшись, сказал Токо. – Ветер сильный.

– Каково там нашим ребятам в избушке, – вздохнула Эйвээмнэу.

– В избушке хорошо, – ответил Токо. – Продукты есть, угля хватит.

После утреннего чаепития Токо услышал гудение зуммера и взял трубку.

Он услышал знакомый голос Гавриила Никандровича. Директор совхоза поинтересовался самочувствием.

– У меня все хорошо! – бодро ответил Токо. – Все системы работают нормально.

– У нас тоже все в порядке, – сказал Гавриил Никандрович. – Есть намерение вездеходом добраться до вас, а оттуда к охотничьей избушке. Снегу сейчас не так много, думаю, что Коноп не заблудится…

– А куда спешить? – возразил Токо. – Ребята сидят в избушке. Продуктов и топлива у них на две недели хватит. Зачем зря гонять вездеход, да еще в такую погоду?

– Понимаете, тут такое дело, – Гавриил Никандрович несколько раз кашлянул в трубку, – жена Тутриля приехала.

Токо отнял от уха черную телефонную трубку, поглядел на нее, скова приложил и спросил:

– Как же она ухитрилась из такой дали, из Ленинграда, да еще в пургу?

– Вчера последним вертолетом прибыла.

– Раз такое дело – пусть Коноп едет к избушке.

– Ну добре, тогда ждите гостей.

Токо положил телефонную трубку и сказал старухе:

– Тутриля жена прилетела из Ленинграда.

– Кыкэ вынэ! – всплеснула руками Эйвээмнэу. – Что же теперь будет?

– На вездеходе Коноп поедет в избушку, – тихим голосом сообщил Токо. – Готовь одежду, поеду с ними проводником.

Вездеход прибыл к одинокой яранге после полудня. Рядом с водителем сидела одетая в камлейку светлая женщина. Эйвээмнэу узнала камлейку Кымынэ и догадалась, что это и есть жена Тутриля.

Еще издали в проблесках пурги Лена увидела ярангу, и странное, щемящее чувство охватило ее. В этом древнем жилище, стоящем одиноко в огромном открытом просторе, было что-то беззащитное, слабое и жалкое. Ей, привыкшей к большим городам, к бесконечным рядам огромных каменных зданий, было странно представить себе людей, находивших убежище в этом хрупком на вид сооружении из звериных шкур и тонких деревянных жердей.

Лена вспомнила рассказы Тутриля о детстве, в которых сквозила тоска по яранге, по меховому пологу…

Люди вошли в чоттагин, и, по неизменному чукотскому обычаю, Эйвээмнэу предложила им чай.

Мужчины принялись обсуждать предстоящий путь к охотничьей избушке. Они о чем-то горячо спорили по-чукотски, а Эйвээмнэу молча и ласково улыбалась непривычной гостье. Сначала Лена подумала, что старушка по-русски не говорит, но вдруг услышала ласковое, тихое:

– Кушайте, кушайте.

– Спасибо, – ответила Лена и еще раз оглядела древнее чукотское жилище.

Так вот в какой обстановке родился и вырос ее муж. Значит, не зря в нем было что-то не до конца понятное, словно скрытое под толстым слоем снега. За стенами свистал и бесновался ветер, и Лена удивлялась, как не уносит ярангу в море. Она чувствовала усилия, с которыми яранга сопротивлялась буре, и тут поняла, почему чукотский человек так крепко связан с ярангой: она для него не только жилище, а существенная часть его самого.

Гавриил Никандрович обратился к Лене:

– Для вас лучше будет, если вы останетесь в яранге и здесь подождете. Дорога трудная, тряская, душу из вас вымотает.

Откровенно говоря, езда в вездеходе Лене не понравилась: ее укачало, и она с радостью согласилась обождать в яранге.

– Вы не беспокойтесь, – добавил Онно, как всегда сдержанный и немногословный, – тут вам будет хорошо. Эйвээмнэу – хорошая хозяйка, она о вас позаботится.

– Да вы обо мне не тревожьтесь! – заверила его Лена. – Мне тут очень нравится!

Онно ревнивым взглядом окинул ярангу, но вслух ничего не сказал и вышел вслед за другими.

Эйвээмнэу плотно закрыла дверь, заткнула пучком травы щель, чтобы в чоттагин не летел снег, и вернулась к пологу, где у низкого столика сидела Лена.

Какое-то время сквозь пургу было слышно урчание вездехода, но потом оно постепенно растворилось в удивительно однообразном и усыпляющем грохоте бури.

Эйвээмнэу прислушалась, улыбнулась Лене и сказала:

– Уехали.

– А долго они пробудут в дороге?

– Не знаю, – просто и спокойно ответила Эйвээмнэу.

Она вползла в полог и вернулась оттуда с приемником. Включила его, поймала какую-то душещипательную мелодию и поставила приемник на длинное изголовье, представляющее собой обыкновенное обтесанное бревно.

– Японская музыка, – сказала Эйвээмнэу.

Музыка лилась тихо и чисто, словно станция была рядом. Лена подумала, что оно так и есть – отсюда до Японии в несколько раз ближе, чем до Москвы и до Ленинграда. В стремительном полете, протекавшем без всяких приключений, она и не почувствовала этих десяти с лишним тысяч километров, которые отделяли Чукотку от Ленинграда.

– Вечером послушаем утренние московские известия, – сказала Эйвээмнэу, прибирая в чоттагине.

Она вполголоса ругала сонных, развалившихся в ленивой истоме собак, отпихивала их ногами и пучком утиных крылышек сметала сор.

Эйвээмнэу была одета в традиционный кэркэр – женский меховой комбинезон. Один рукав болтался сбоку, и правая рука была обнажена до плеча.

Она изредка поглядывала на гостью и соображала, чем же ее покормить в обед. Придется варить русский суп, за который она давно не бралась. Хорошо, есть свежая оленина, бульон будет вкусный. А на второе можно поджарить нерпичью печенку, благо сковородка есть. Третьим блюдом будет персиковый компот…

– Если вы хотите отдохнуть, можете раздеться и лечь в пологе. Есть книги и журналы – можно почитать, – предложила Эйвээмнэу.

Сонливость напомнила о десятичасовой разнице во времени, и Лена с благодарностью приняла предложение Эйвээмнэу. А кроме того, ей любопытно было побывать в пологе, о котором она так много слышала от мужа.

– Хотите – в большой полог можете лечь, а то вот сюда – здесь Тутриль спал.

– Можно туда, где Тутриль спал? – спросила Лена.

– Можно, – закивала Эйвээмнэу, – тут его вещи остались, магнитофон и разные бумаги.

С некоторым волнением Лена вползла в полог. Внутри было темно. Эйвээмнэу чиркнула спичкой и зажгла свечу. Пламя осветило меховую внутренность помещения величиной с половину вагонного купе. В углу лежал магнитофон и аккуратно сложенная стопка полевых дневников.

Лена взяла блокнот и стала читать. Слова были чукотские, непонятные, но почерк был знакомый, словно затаивший чуть глуховатый, с едва заметным акцентом голос Тутриля. Лежали журналы и газеты… Это было какое-то удивительное сочетание седой древности и современности. В научном журнале Лена читала о яранге как о жилище человека позднего неолита… И вот теперь она находилась в том давно пережитом цивилизованным человечеством окружении, словно возвращенная фантастической машиной времени в прошлое…

Она сняла с себя верхнюю одежду и осталась в спортивном костюме. Улегшись на оленью постель, Лена высунула голову в чоттагин.

– Хорошо? – спросила Эйвээмнэу.

– Очень хорошо.

– И Тутрилю нравится тут, – сказала Эйвээмнэу. – Как приехал в Нутэн, так сразу сюда перебрался жить. Говорит, надоело в тангитанском жилище, хочется в своем исконном.

– А вы тоже по этой причине живете здесь? – спросила Лена.

– И по этой тоже, – кивнула Эйвээмнэу. – Когда надоест в яранге, переберемся в Нутэн. Там у нас свой дом есть, рядом с вашим…

– А что тут делал Тутриль? – спросила Лена.

– Много писал, записывал легенды и всякую мудрость, – охотно принялась рассказывать старуха. – Очень нам понравился магнитофон. Я раньше слышала о нем, но когда мой голос отделился и сам по себе зажил – жутко стало…

Лена улыбнулась в ответ.

Несмотря на несмолкаемый грохот бури, удивительное чувство умиротворенности охватило ее. Да и сам шум пурги был такой однообразный и монотонный, что со временем она перестала обращать на него внимание.

Незаметно для себя она уснула.

Эйвээмнэу заметила это и осторожно закрыла полог.