Текст книги "След росомахи"

Автор книги: Юрий Рытхэу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

1

Вертолет летел над кромкой берега, угадывающейся по гряде битого льда, наползшей на галечную косу серыми, голубыми, зелеными ледяными обломками, припорошенными снегом. Тень неслась по торосам и ропакам, по ровной глади нетронутого снега, неправдоподобно белого и непривычного для глаз городского человека.

Пристроившись в тесной кабине между двумя пилотами, Тутриль не отрывал взгляда от этой белой до боли в глазах пустыни.

Пилот искоса поглядывал на пассажира и примечал, что этот человек, которого так уважительно и сердечно встретили в районном центре, внешне и впрямь заметно отличается от своих земляков. Одет в добротную, хорошо выделанную дубленку, на голове из того же материала шапочка пирожком, а на лице – большие очки.

Иван Тутриль, научный сотрудник Ленинградского института языкознания, кандидат наук, летел к себе на родину, где не был уже много лет.

Смятенно было на душе у Тутриля: все эти годы родной Нутэн оставался в бесконечно далеком детстве, и вот вдруг он совсем рядом, в десяти минутах полета.

Пилот обернулся к пассажиру и показал пальцем вниз.

Тутриль подался вперед. Вертолет снизился, и вдруг впереди на белом снежном поле возникла яранга. Она стояла у самого берега, и торосы подступали к ней вплотную, угрожая жалкому древнему жилищу, такому беспомощному и сиротливому на этом огромном, пронизанном светом просторе.

От яранги шла еле видимая дорога на север, казавшаяся отсюда, с высоты полета, следом зверя.

Вертолет промчался над ярангой, и Тутриль увидел собачью упряжку. Поначалу собаки, да и каюр не обратили внимания на вертолет, но, когда машина снизилась над нартой и с ревом пронеслась над ней, собаки помчались в торосы.

Нарта опрокинулась, и каюр, вцепившись в серединную дугу, потащился вслед за испуганной упряжкой.

Тутриль укоризненно посмотрел на пилота. А тот, весело подмигнув, сделал вираж и посадил машину недалеко от нартовой дороги.

Не дождавшись, пока лопасти остановятся, Тутриль выскочил на лед и побежал в торосы, откуда слышался собачий лай и человеческий голос.

Перевалив через высокий ропак, он увидел разъяренного каюра.

Он замахнулся остолом на Тутриля и вдруг опустил палку с железным наконечником.

Это была совсем молоденькая девушка.

– Это вы? – с изумлением выдохнула она.

– Здравствуй, – растерянно произнес Тутриль. – Ты кто такая? Что ты тут делаешь?

– Здравствуйте, – ответила девушка. – Айнана я.

В этой взрослой девушке с каким-то пытливым, немигающим, пристальным взглядом трудно было узнать крохотную Айнану, которую он едва помнил, – внучку дяди Токо и тетушки Эйвээмнэу.

Девушка, казалось, уже оправилась от неожиданной встречи. Переложив в другую руку остол, она подала теплую, только что выпростанную из оленьей рукавицы ладонь с налипшими белыми волосками.

– Значит, вы приехали, – медленно произнесла она. – А мы-то думали, что больше никогда не увидим вас…

– Почему же? – смущенно улыбнулся Тутриль. – Это же моя родина… Ты откуда едешь?

– Из яранги, – ответила Айнана. – Я живу гам с дедом и бабушкой, вон там, – она показала назад. – Сейчас еду в Нутэн по делам.

– В яранге? Почему ты живешь в яранге, а не в Нутэне? – Тутриль был очень удивлен.

– Это долго объяснять, – ответила Айнана. – Прилетите в Нутэн, сами обо всем узнаете.

Тутриль с детства звал Токо дядей, хотя он и не был кровным родственником семье Онно. В этом не было ничего удивительного – так водилось исстари среди близких друзей, которых трудная жизнь роднила куда теснее, чем кровное родство. Мальчишкой Тутриль часто подолгу живал в яранге Токо, и с ним нянчилась Эймина, единственная дочь четы Токо, мать Айнаны…

Дядя Токо славился как лучший сказочник не только в Нутэне, но и далеко по всему побережью полуострова. Его любили в окрестных селениях и старались зазывать в гости. Он рассказывал не просто волшебные сказки, а так называемые действительные повествования, которые, как впоследствии уяснил себе Тутриль, являлись устной историей народа, сказаниями, рисующими памятные события жизни народа с древнейших времен до современности, точнее – до того времени, которое помнил с детства дядя Токо. Но легенды дядя Токо пересказывал так, что они запоминались. В них была глубокая мысль, своеобразие, особая интонация. Вспоминая в Ленинграде его устные рассказы, Тутриль все больше и больше убеждался в том, что дядя Токо был большим поэтом, хотя ни одна его строка не была до сих пор записана.

– Послушай, Айнана…

Тутриль хотел что-то сказать, но тут из-за тороса показался летчик. Выражение лица Айнаны переменилось, и она укоризненно произнесла:

– Миша, тебя же снимут с полетов.

Собаки заволновались и громко залаяли.

Летчик виновато склонил голову:

– Извините… Хотел вот с гостем познакомить.

– Какой он гость? – хмуро заметила Айнана. – Он наш.

– Еще раз прошу прощения, – повторил пилот. – Хороший сегодня день.

И вправду: было удивительно тихо, прозрачно, чисто и неожиданно тепло.

– Может, полетишь с нами? – предложил летчик.

– А собаки? – ответила Айнана.

– И собак возьмем: машина все равно пустая! – летчик вопросительно посмотрел на Тутриля.

Он не знал, как быть, и в ответ пожал плечами.

– А почему бы нет? – весело заметил второй пилот. – Когда мы снимали со льдины охотников, так там даже три упряжки было. Давайте грузиться!

Айнана села на нарту, подвела упряжку к вертолету и с помощью летчиков затолкала в него собак вместе с нартой.

Подняв на земле небольшую пургу, вертолет взял курс на Нутэн.

2

На посадочной площадке, обозначенной крашеными пустыми бочками, собрались встречающие: председатель сельского Совета Роптын, низенький мужчина неопределенного возраста; директор совхоза Гавриил Никандрович Забережный, высокий, худощавый; сельский библиотекарь Долина Андреевна, рослая и румяная женщина, а рядом с ней – Коноп, плотный, внушительного вида парень в зимнем пальто с каракулевым воротником, но в малахае. Тут же топтались школьники в белых камлейках, с пионерскими галстуками. Чуть поодаль стояли родители Тутриля – Онно и Кымынэ. На Онно была праздничная белая камлейка, из ее широкого выреза торчала темная, загорелая шея, голова с поредевшими седыми волосами. Кымынэ нарядилась в длинный замшевый балахон, украшенный пышным мехом: такая одежда нынче большая редкость в чукотских селах.

Роптын нетерпеливо посматривал то на часы, то на небо.

– Ничего не понимаю! – сердито воскликнул он. – По времени они уже должны быть здесь! Онно! – окликнул Роптын. – Почему вы там встали? Надо всем вместе, организованно встретить нашего знатного земляка.

– Нет уж, вы там встречайте организованно, – отмахнулся Онно, – а мы по-своему… Десять лет не видели сына.

– Почему он сердится? – пожал плечами Коноп. – Радоваться надо.

– Может, сердится за то, что Тутриль так долго не приезжал? – предположил Роптын.

– Летит! – закричал один из мальчишек.

Все сразу уставились в еле видимую точку над горизонтом, которая быстро росла, увеличивалась, пока не превратилась в желтый с красным вертолет.

Машина прогремела над встречающими, ушла на морскую сторону, низко пронеслась над селением и только после этого стала прицеливаться к посадочной площадке.

– Летчик показывал Тутрилю родное селение, – догадался Коноп.

– Впереди, значит, иду я, как представитель Советской власти, потом родители, а за ними – пионеры, – торопливо напомнил порядок встречи Роптын и с приветливым и радостным выражением лица медленно и торжественно двинулся к вертолету.

Открылась дверца.

Роптын остановился, напрягшись от волнения, и мысленно повторил приготовленную приветственную фразу. Школьники с любопытством наблюдали, как председатель сельского Совета беззвучно шевелил губами, словно что-то жевал.

Но вместо Тутриля из раскрытой дверцы вывалилась собака, за ней другая, третья, четвертая… Потом показалась нарта, а следом – смущенная Айнана.

Разинув от удивления рот, Роптын застыл на месте.

Айнана распутала собак, отъехала в сторону, и только тогда показался Тутриль.

– Какомэй, етти! – коротко произнес Роптын, позабыв о приготовленной речи. Он крепко пожал руку Тутрилю, который глазами уже искал родных.

Он хотел было двинуться к ним, но тут звонкий голос пионера остановил его:

– Дорогой наш земляк, Иван Оннович Тутриль! Мы рады приветствовать вас на родной земле! Мы гордимся тем, что учимся в той же школе, которую окончили вы!

Долина Андреевна что-то подсказала мальчишке, и тот с новой силой прокричал:

– Мы даем торжественное обещание учиться так же хорошо и отлично, как вы учились!

Тутриль беспомощно оглядывался, не зная, как себя держать. Его растрогала, смутила эта встреча. Перед ним стояли люди, которые помнили его маленьким мальчиком. Гавриил Никандрович – русский человек, которого в Нутэне почитали за своего. Он приехал молоденьким пареньком, заведующим факторией, женился на чукчанке. Когда началась война, Гавриил Никандрович ушел на фронт, а вернувшись, не застал в живых свою Гальгану. Двое его сыновей давно закончили институты. Тутриль хорошо помнил, как Гавриил Никандрович несколько раз собирался уезжать навсегда с Чукотки – распродавал, раздаривал имущество, увязывал вещи и… в конце концов оставался. В последние годы он даже перестал ездить в отпуск на материк. Роптын, первый учитель Тутриля… Коноп – школьный приятель, товарищ по детским играм. Долина Андреевна… Бедная девочка! Сколько она перетерпела из-за своего имени: отец ее, большой любитель песен назвал ее Долиной, понравившимся словом из песни: "По долинам и по взгорьям". Рассказывали, что он сначала хотел назвать дочку Дивизией, но его отговорили… Да, не ожидал Тутриль такой встречи в родном селе! Он взял большой желтый чемодан и поймал сочувственный взгляд Конопа. Коноп улыбнулся, подошел и отнял чемодан:

– Давай помогу.

Тутрилю пожали руку Роптын, директор совхоза, Долина Андреевна, и только после этого он смог подойти к родителям. Тутриль остановился перед отцом и матерью, слегка наклонил голову, не зная, как поздороваться с ними: чукчи не привычны шумно и напоказ выставлять свои чувства.

Онно всмотрелся в сына и негромко произнес:

– Етти.

– Ии, – ответил Тутриль, чувствуя, что комок застрял у него в горле.

Кымынэ с каким-то судорожным всхлипом бросилась на грудь сыну и запричитала сквозь рыдания:

– Наконец-то приехал!.. Сколько же я ждала тебя, думала, что уже никогда больше не увижу…

Онно растерянно и виновато огляделся и тронул за плечо жену:

– Ну, хватит… Люди смотрят… Пошли домой…

Кымынэ вытерла глаза концом рукава и смущенно улыбнулась.

Вся процессия по узкой тропке через снежную целину двинулась в селение.

Чуть в сторонке на нарте ехала Айнана. Роптын время от времени бросал в ее сторону строгие взгляды, но девушка ехала спокойно, искоса посматривая на идущих по тропе.

Впереди с большим желтым чемоданом шагал Коноп, необычно важный и торжественный от сознания, что несет багаж своего знатного земляка и одноклассника.

Собаки медленно перебирали лапами и вместе с каюром искоса посматривали на идущих.

Нарта почти поравнялась с ними, и Тутриль услышал песню:

 
Высокое небо,
Чистое небо…
Ветер, идущий с теплой страны.
Летите, птицы, вестники счастья,
Несите на крыльях любовь и весну!
 

Роптын укоризненно покачал головой.

Айнана пела тихо, почти про себя, но в огромной тишине весеннего дня ее голос был слышен отчетливо и далеко.

Долина Андреевна сердито прошептала:

– Она еще и поет!

– Пусть поет! – весело отозвался Коноп. – Хорошо, когда человек поет.

Встречные почтительно здоровались с Тутрилем, поздравляли его с приездом. Старухи кидались обнять, и каждая считала своим долгом прослезиться и попричитать.

Над ухом гудел голос Роптына:

– В нашем Нутэне не осталось ни одной яранги. Построили новую косторезную мастерскую. Гляди! Это первые каменные дома в селе. Вон там котельную ставим. Вообще-то у нас уже кое-где есть центральное отопление, держали курс на то, чтобы все село охватить единой системой, но теперь смысла нет.

Тутриль почти не слушал Роптына, охваченный странным чувством: он так стремился в родное село, видел его во сне, воображал, как он приедет сюда… А настоящей радости не было, как не было Нутэна его детства, оставшегося в памяти и зовущего его тихими ленинградскими ночами.

Дом Онно находился на том самом месте, где раньше стояла яранга.

Упряжка Айнаны остановилась у соседнего домика, и девушка принялась распрягать собак и сажать их на длинную металлическую цепь.

– Все приходите вечером, – позвал Онно встречающих. – Отметим приезд сына.

Коноп подал чемодан Тутрилю и смущенно попросил:

– Ты мне рубль дай…

Тутриль удивленно поглядел на него, порылся в кармане, вытащил смятую бумажку и сочувственно спросил Конопа:

– Может, тебе больше надо?

– Не знаю, – нерешительно ответил Коноп. – Не знаю, сколько надо…

– А на что тебе рубль?

– Не знаю…

Тутриль пристально вгляделся в лицо Конопа.

– Я читал и слышал, что так полагается там… – Коноп как-то неопределенно махнул рукой.

– Где там? – не понял Тутриль.

– Там, откуда ты приехал…

– Не понимаю, – пожал плечами Тутриль.

Онно вышел из домика, обеспокоенный задержкой сына.

– Послушай, Онно, объясни сыну… Помнишь, Каляу нам рассказывал о поездке в санаторий? – обратился к нему Коноп.

– Ну и что?

– Так он, помнишь, рассказывал?.. Пальто снять и надеть – надо рубль дать… Помогает человек нести чемодан – тоже надо дать… Поел в ресторане – сверх платы надо положить бумажку…

– Чего ты вдруг это вспомнил? – удивился Онно.

– Да я за чемодан у него рубль попросил, а он обиделся, – с оттенком раздражения сказал Коноп. – Я, наоборот, хотел как лучше, согласно тамошнему обычаю…

Тутриль вдруг громко засмеялся:

– Выходит, ты с меня чаевые взял! Ну, Коноп! Насмешил ты меня!

Коноп хмуро посмотрел на смеющихся.

– Не собирался я вас смешить… Хотел как лучше, согласно тамошним обычаям. Как в настоящих городах. А своего чаю у меня довольно. Есть и байховый, и кирпичный… На, возьми обратно свой рубль.

Он подал Тутрилю смятую бумажку и понуро зашагал прочь.

3

В комнате домика Онно был накрыт стол.

Из большого приемника звучала музыка.

Тутриль встречал гостей.

Вошел Коноп в шуршащем плаще-болонье. Раздеваясь, он с оттенком хвастовства шепнул Тутрилю:

– В райцентре на меховую кухлянку выменял у одного геолога. Правда, мороза боится, но в дождь да в мокрый снег – отличная вещь.

Из кухни показалась Долина Андреевна, неся большую миску с пельменями. Она громко сказала Тутрилю:

– Я нашла старые библиотечные формуляры, Иван Оннович, и должна сказать, что ты и тогда уже читал серьезные книги.

– А мой не видела? – спросил Коноп.

– И твой нашла, – ответила Долина Андреевна. – Надо же – почти полгода держал "Приключения Гулливера"!

– Я тогда любил читать о великанах, – как-то виновато признался Коноп. – Потом военные приключения, а теперь вот все про любовь читаю…

Тутриль достал небольшой пакет.

– Вот тут мои книжки для библиотеки. Правда, не про великанов и не про любовь…

– "К вопросу об инкорпорации в чукотском языке", – начал вслух читать Коноп. – "Устное народное творчество азиатских эскимосов", "Общность сюжетов фольклора Древней Берингии"… Да, брат, – произнес он с подчеркнутым уважением, – серьезные книги… Может быть, если бы я в детстве читал такие книги…

– Может быть, из тебя тоже бы вышел ученый? – спросила Долина Андреевна, забирая у него книги.

Коноп как-то странно посмотрел на нее, втянул голову в плечи, словно стал меньше.

– Я еще не знаю, какой ученый мой сын, – заметил Онно, – но такого водителя вездехода, как Коноп, поискать надо…

Пришел Роптын. Под кухлянкой у него был надет синий костюм.

Гавриил Никандрович принес большой портфель, в котором позвякивали бутылки.

Коноп весело упрекнул его:

– А сказал, что весь запас вышел.

– Да самая малость осталась, – сказал Гавриил Никандрович.

Когда все разместились за столом и разлили вино по стаканам, Онно выскочил в сени и вернулся с двумя заиндевелыми тарелками, в одной была рыбная строганина, а в другой – из моржовой печенки. От белых и темно-коричневых стружек поднимался холодный пар.

Первый тост произнес Гавриил Никандрович.

– Я предлагаю выпить за нашего земляка Ивана Онновича Тутриля, – торжественно начал Гавриил Никандрович. – Его жизненный путь нам хорошо известен. Много лет назад он уехал из родного Нутэна в долгий путь за знаниями. Учился в Анадырском педагогическом училище, затем успешно окончил университет и аспирантуру при Институте языкознания. Он стал одним из первых ученых-чукчей.

Когда Гавриил Никандрович сделал паузу, Коноп хотел было приложиться к стакану, но его остановила Долина Андреевна.

– Вроде бы не такая долгая жизнь прожита Тутрилем, – продолжал директор совхоза, – но в этом маленьком отрезке времени уместились тысячелетия. В его жизни вся история Чукотки: от жирника до энергии атомного ядра, от шаманства до науки!

Все выпили.

Тутриль сидел между отцом и матерью. Кымынэ, не сводя влюбленных глаз с сына, подкладывала ему лучшие куски.

– Ты такого, наверное, не ел в Ленинграде…

– Не ел, ымэм…

– Я тебе еще наварила свежего нерпичьего мяса.

– Спасибо, ымэм…

– Жаль, что ты один приехал…

– А верно, почему ты свою жену не взял? – отставив пустой стакан, спросил Коноп. – Посмотрели бы на нее. А то только на фотографии видели.

– Занята она очень, – сдержанно ответил Тутриль. – У нее большая научная работа.

– Научная работа? – спросил Коноп.

– Она тоже кандидат наук, – с гордостью и важностью сообщил Онно.

– Сочувствую, – вздохнул Коноп.

– Это почему? – спросил Гавриил Никандрович.

– Да просто с умной женщиной и то нелегко, – ответил Коноп. – А с ученой…

– А ты-то откуда знаешь? – Долина Андреевна подозрительно посмотрела на Конопа.

– Наблюдал! – поднял палец Коноп.

– Ну, тоже скажешь! А любовь, дружба?

– Это только в книгах и у лекторов, – Коноп, несмотря на бдительность Долины Андреевны, успел без очереди приложиться к стакану.

– Счастливая любовь – это украшение жизни, нравственный идеал, – нравоучительно сказала Долина Андреевна.

В сенях тявкнула собака.

Открылась дверь, и вошла Айнана.

Увидев множество людей, девушка смутилась, сделала движение уйти, но ее решительно остановила Кымынэ.

– Етти, Айнана, – сказала она, – иди, садись с нами…

– Да я за спичками, – смущенно сказала Айнана. – Печка потухла…

– Садись, садись, – строго сказал Онно, – зачем нарушаешь обычай, отказываешься?

– Тем более такой интересный разговор для молодежи, – сказал Роптын. – О любви!

Айнана нерешительно потопталась, бочком прошла в комнату.

Ей освободили место рядом с Тутрилем, поставили стакан, налили вина.

– Ты за какую любовь? – вдруг спросил Коноп у девушки.

Айнана смутилась от неожиданного вопроса, посмотрела на Долину Андреевну, на Тутриля, словно ища у них поддержки.

– Почему одни счастливы в любви, а другие – нет? Что главное в семейной жизни? – продолжал Коноп. – Вот в чем вопрос, как сказал тонконогий человек из кинофильма – Гамлет.

– По-моему, ты хватил лишку, – шепотом заметила Долина Андреевна.

– Пусть Айнана ответит, – настаивал Коноп. – Для нее это важный вопрос, поскольку она молодая и красивая.

– По-моему, любовь не бывает счастливая и несчастливая, – тихо произнесла Айнана.

– То есть как это? – насторожилась Долина Андреевна.

– Любовь и есть любовь, – еще тише сказала Айнана.

– Да откуда ей знать, какая любовь бывает! – снисходительно сказала Кымынэ. – И что вы пристали к девушке?

– Подождите! – Коноп вырвал свой стакан из цепких рук Долины Андреевны и торопливо выпил.

– Значит, ты утверждаешь, что любовь не бывает счастливая, несчастливая, радостная или грустная? А? – утирая губы рукавом, спросил Коноп.

Айнана беспомощно оглянулась.

– Ты, девочка, глубоко ошибаешься, – строго и наставительно произнесла Долина Андреевна. – Я вот уж скоро десять лет как работаю в библиотеке. Знаю, как читатель тянется к высоким примерам: любовь Анны Карениной, Ромео и Джульетты, Онегина и Татьяны, Григория Мелехова и Аксиньи…

– Но разве это были счастливые любови? – застенчиво возразила Айнана.

Долина Андреевна как-то осеклась, призадумалась.

– Товарищи, товарищи! – заговорил Гавриил Никандрович. – Мы здесь собрались не на лекцию о любви, дружбе и товариществе. Мы пришли сюда, чтобы отметить приезд нашего знатного земляка Ивана Онновича Тутриля… Поэтому предлагаю снова выпить за него…

– Правильно! – поддакнул Коноп и, не обращая внимания на строгие взгляды Долины Андреевны, первым опрокинул стакан.

– Вы будете только в Нутэне работать? – учтиво спросила Долина Андреевна.

– Хотелось бы, – не сразу ответил Тутриль. – Но те, с кем я бы хотел встретиться, здесь больше не живут…

Онно поднял голову и долго смотрел в глаза сыну.

– Сейчас много говорят об охране окружающей среды и загрязнении природы, – продолжал Тутриль. – Оберегают чистую воду… Однако есть еще один источник, который для человека не менее важен, это наша древняя память. Сказки, легенды и предания. В быстром движении вперед мы часто оставляем позади драгоценное и нужное, тот чистый источник, который питал наших предков и нас на протяжении веков…

– Не только сказки и предания, но и язык начинают забывать! – сердито произнес Роптын.

– А время такое и вправду было, когда думали, что все наше – это ненужное, в коммунизме негодное…

– А язык – это знак жизни народа, – продолжал Тутриль. – Он может быть и орудием, иной раз даже более грозным, чем огнестрельное, и единственным средством, которое может выразить такое чувство, как нежность…

Коноп протянул было руку за строганиной, но тут ею настигла Долина Андреевна и заставила взять вилку.

– Это ты верно про язык говоришь! – заталкивая в рот стружки строганины, заметил Коноп. – Язык может быть и орудием демагогии!

Тутриль засмеялся в ответ на эти слова.

– Когда умирает язык, умирает и сам народ, – продолжал Тутриль. – Можно произнести много речей об уважении к человеку, к народу, но если сказать всего лишь несколько слов на его родном языке, можно сделать человека другом на всю жизнь…

– Во – это верно! – одобрительно сказал Коноп. – А то ведь иной человек приедет на Чукотку, до пенсии доживает и, кроме «какомэй», другого слова сказать не может…

– Когда я впервые услышал чукотский язык, – вспомнил Гавриил Никандрович, – я подумал: никогда мне не выучиться ему.

– Зато когда мы впервые услышали твое имя да отчество, так месяц учились выговаривать! – со смехом заметил Роптын. – У меня просто уставал язык выговаривать: Гавриил Никандрович. Как мы завидовали кэнискунцам, у которых заведующего факторией звали легко и просто – Иван Иванович.

Айнана встала.

– Ну, я пойду… А то у меня еще много дел, а завтра уезжать.

Айнана ушла, и некоторое время за столом было тихо.

– Бедная девушка! – проронила Долина Андреевна. – Такая способная, талантливая и несчастная…

– Несчастная? – с любопытством переспросил Тутриль.

– А что хорошего? – пожала плечами Долина Андреевна. – Живет со стариками в тундре.

– Трудно ей пришлось. – Роптын повернулся к Тутрилю: – Всю жизнь без матери: она развелась с первым мужем, когда еще Айнана была маленькой. Вышла за другого и уехала в Петропавловск. Айнану оставила старикам.

– Девочка сама по себе росла, – заметила Кымынэ.

– Нынче многие так растут, – сказал Роптын. – Только родится ребенок – его тут же забирают в ясли, потом в детский сад. В школу пошел – переселяется в интернат. В иных семьях дети только на бумаге числятся, а в домах ребячьего голоса не слышно… Вот недавно я был в тундре, в бригаде Тутая. Чую: что-то от меня скрывают. Потом увидел мальчишку. Года три ему. Оказывается, прятали его от меня, будто я враг какой-то… А в райцентре меня вот за таких ругают: нет охвата воспитанием…

Роптын тяжко вздохнул.

Коноп искоса глянул на Долину Андреевну, на стакан и вдруг сказал:

– Давайте выпьем за нашу школу] Только не за сегодняшнюю, а за ту, в которой мы учились.

Когда все выпили, Роптын сказал Тутрилю:

– Как выстроили новую школу, мы старую под клуб приспособили. Завтра мы тебе покажем наши танцы, споем песни…

– Надо Амману попросить, чтобы не уезжала, – напомнила Кымынэ. – Никто лучше ее не танцует.

Тутриль распрощался с гостями на крыльце домика.