Текст книги "След росомахи"

Автор книги: Юрий Рытхэу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

7

Тутриль приготовил магнитофон, проверил его, вытащил блокнот и авторучку. Сегодня обещала прийти бабушка Каляна и рассказать сказку. Конечно, это не то, что повествования Токо, но и такого рода образцы народного творчества тоже надо было собирать. А если уж говорить точнее, то весь известный науке фольклор чукчей был собран именно таким способом – записыванием вслед за рассказчиком. Магнитофон появился совсем недавно и произвел целый переворот в технике записывания текстов.

Рано утром Онно ушел на охоту, и Тутриль проводил его с чувством зависти и сожаления.

– Сделаешь свои дела – успеешь и поохотиться, – утешил его отец. – Весна запоздала, нерпа только начала вылезать на лед.

Это было тоже воспоминанием – проводы отца на морскую охоту. Весь этот ритуал раннего чаепития, снаряжения, когда надевались тонкие нерпичьи торбаса, кухлянка, белая охотничья камлейка, а поверх всего – эрмэгтэт, содержащий в себе акын – грушу из легкого дерева с острыми крючьями, чтобы доставать убитых нерп из воды, бечевки, костяные кольца, ремни, винтовка в чехле из выбеленной нерпичьей кожи и "вороньи лапки" – лыжи-снегоступы.

Проводив отца, Тутриль не стал ложиться спать, а занялся приготовлением к работе.

– Может быть, сначала бабушку чаем угостить? – спросила Кымынэ.

– Не знаю, – несколько растерянно ответил Тутриль. – Может быть.

– Она большая чаевница, – сказала мать. – Увлечется чаепитием и не станет сказки рассказывать… Что делать?

Каляна пришла неожиданно рано. Она принарядилась, словно шла на любовное свидание, – надела новую камлейку из цветастой ткани, а вниз – вязаную кофту, что недавно давали в магазине за сданную пушнину.

Кымынэ ревниво оглядела гостью и ехидно заметила:

– Кто же у вас пушного зверя промышляет, что ты такую кофту купила?

– Да внук мой – кладовщик, будто не знаешь, – добродушно ответила Каляна. – Зачем ему пушного зверя сдавать, ежели он и так все, что надо, может достать?

Кымынэ многозначительно посмотрела на сына и вышла на кухню, чтобы не мешать его работе.

– Дай-ка я сначала тебя как следует рассмотрю, – прошамкала Каляна. – А то в клубе ты далеко сидел да боком… Однако гладкий ты, как весенний лахтак. И упитанный… Чем же кормят тебя в Ленинграде, ежели ты такой толстый? А? Или работа такая твоя, все на месте сидишь?

– Он же научный работник, разве ты этого не знаешь? – с оттенком ревности произнесла Кымынэ, появляясь из кухни с чайником и чашками.

– И то, смотрю, прямо районный работник, – продолжала Каляна. – Такие вот оттуда и приезжают. И наш какой-нибудь, как станет руководящим кадром, так на глазах глаже становится… Может, когда все переедем в Кытрын, такие станем. Упитанные да гладкие.

Каляна засмеялась и принялась за чай.

Напротив сидел Тутриль и в ожидании, пока старушку посетит вдохновение, тоже прихлебывал чай.

Обеспокоенная молчанием, из кухни снова появилась Кымынэ и спросила:

– Бабушка, когда же ты станешь сказку сказывать? Тутриль ведь ждет.

– А ты не мельтеши перед глазами, не мешай, – сердито сказала Каляна. – Иди займись своим делом и не трогай нас.

Кымынэ хотела ответить что-то резкое, но сдержалась и, поджав губы, молча вышла в кухню.

– Ты потерпи, Тутриль, – тихо сказала Каляна. – Я вспоминаю… Я вспоминаю одну легенду… Ты слышал такое выражение – "он пошел по следу росомахи"?..

– Слышал, но не очень хорошо понимаю смысл, – ответил Тутриль.

Он попытался припомнить… Что-то неясное, отдаленное, словно полузабытая колыбельная. Тутриль считался в научных кругах признанным знатоком чукотского фольклора, но почему-то легенда о росомахе в его памяти почти не сохранилась. Должно быть, в ней не было достаточно яркого социального или исторического содержания.

– Да и откуда тебе знать, – кивнула Каляна. – Ты ведь уехал, еще не став взрослым человеком… Хотя и пошел по следу росомахи.

– По следу росомахи? – удивленно спросил Тутриль.

– Да, ты из тех, – загадочно произнесла Каляна, поставила чайное блюдце на стол и уселась поудобнее. – Энмэн…

Каляна вдруг остановилась и подождала.

– Почему не берешь ручку?

– Магнитофон пишет, – кивнул Тутриль.

– Такой маленький? Кыкэ вынэ! У нас в магазине продавались, но большие, тяжелые, пожалуй, потяжельше швейной машины… А этот такой маленький, будто книжка…

Наконец Каляна уселась поудобнее, но только произнесла "энмэн!", как громко зазвонил телефон.

Тутриль сердито взял трубку. Это была Долина Андреевна:

– Тутриль, ты не забыл, что сегодня у тебя встреча с читателями?

– Нет, не забыл, помню.

– И еще – после встречи с читателями я приглашаю тебя в гости, хорошо?

– Хорошо, хорошо, – торопился закончить разговор Тутриль, искоса поглядывая на нетерпеливо моргающую Каляну.

Он сел напротив и весь обратился в слух.

Но Каляна снова налила себе чаю и принялась молча и сосредоточенно пить.

Тутриль терпеливо ждал.

На пороге комнаты появилась Кымынэ.

– Ну что ты молчишь, бабушка?

– А тебе какое дело? – спокойно ответила Каляна. – Не к тебе пришла, а к нему… Да вот не получается что-то, – вдруг жалобно произнесла она. – Не приходит слово… Пришло было и вдруг ушло… Что делать?

Каляна искренне была расстроена и чуть не плакала.

– А вы не торопитесь, отдохните, соберитесь с мыслями, – успокаивал ее Тутриль.

– Да как собраться-то с мыслями, когда они разбежались, – причитала старуха. – Шла я к тебе как на праздник, наряжалась, думала – надо ему рассказать о следе росомахи, о людях, которые идут неведомыми тропами… Ведь что говорят – росомаха такой след делает, чтобы ее никто не мог настигнуть… И след этот ведет в неведомое, в непривычное. И тот, кто идет по следу росомахи, находит или большое счастье, или беду… Кыкэ вынэ вай… Совсем ушли слова.

Тутриль не менее бабушки Калины был расстроен.

А она уже стала собираться, натянула на себя камлейку, поправила рукава и пошла к выходу, продолжая сокрушаться:

– Не сердись на меня, Тутриль, в следующий раз приду…

Тутриль закрыл за ней дверь и вернулся к столу. Магнитофон крутился. Он сердито нажал на кнопку и сел у окна.

На крыше сельского Совета полоскался красный флаг из яркой синтетической ткани. Справа виднелся домик дяди Токо… Надо ехать к нему.

Собираясь в командировку, Тутриль решил записывать тексты только у настоящих сказочников, и это он обещал научному редактору будущего сборника. Конечно, можно за два дня выполнить весь объем работы, если пойти по пути предшественников, записывающих сказки и легенды от всех и без разбору. Но тогда эти записи не будут иметь настоящей художественной ценности, то есть того, ради чего, собственно, и создается устное произведение.

В тишине домика Тутриль вдруг услышал песенку. Пела мама. Старую полузабытую колыбельную, которую так любил Тутриль.

 
Мальчик вышел из яранги —
Вон какой большой,
Болой он поймал птицу —
Вон какой большой!
Он родился весной,
В самые длинные дни,
Под крыльями весенних сумерек,
На заре весны…
 

Тутриль включил магнитофон и на цыпочках подошел к раскрытой двери.

8

Нутэнская библиотека помещалась в том же здании старой школы, что и клуб.

Довольно просторный читальный зал был набит до отказа: пришли не только взрослые читатели, но и школьники.

За столом, покрытым красной скатертью, с непременным графином и граненым стаканом, важно восседал Роптын. Рядом с ним – взволнованная Долина Андреевна. Она то и дело вскакивала, бежала в зал, с кем-то шепталась, поправляла книги Тутриля, выставленные на отдельном стенде.

– Гляди-ка, сколько у тебя читателей! – с искренним удивлением заметил Долине Андреевне Тутриль.

– Большинство пришло, чтобы встретиться с тобой, – сказала Долина Андреевна. – Сначала я не хотела, чтобы школьники приходили, но директор настоял: говорит, живой положительный пример может послужить поднятию успеваемости.

Роптын постучал стаканом о графин.

Учительница зашипела на расшалившихся ребятишек.

Установив тишину, Роптын заговорил:

– Товарищи! Мы сегодня встречаемся с нашим земляком, сыном Онно и Кымынэ, кандидатом филологических наук Иваном Онновичем Тутрилем. Посмотрите на него. Он такой же, как и его сверстники – Коноп, Кымыргин и Долина Андреевна… Он сын нашего народа, а достиг ученых вершин. Не каждому это дано. Взобраться на вершину знаний могут только те, кто упорен. Это упорство есть у нашего земляка. Я приметил его, когда он только начинал постигать грамоту вот здесь, в этой комнате. Тогда я был учителем. Мы только начинали новую жизнь, и настоящих ученых среди нас еще не было… Наша родная Советская власть дала возможность сыну простого охотника Онно, выросшему в яранге при свете каменного жирника, подняться до ученого. Вот. Я все сказал и даю слово Тутрилю.

В зале громко и яростно захлопали.

И больше всех старалась Долина Андреевна.

Тутриль подождал.

– Товарищи, – тихо начал он. – Я очень волнуюсь. Роптын уже сказал, да и многие из вас знают: вот здесь, на этом самом месте, я начал учиться грамоте. Я хорошо помню этот день. Роптын вошел в класс и положил на наши парты две книги, на одной было написано "Чычеткин вэтгав", а на другой – "Родное слово". И он сказал нам: "Отныне и русская, и чукотская речь будут для вас родным языком". И через второе родное слово – русский язык – мы познакомились с несметными богатствами русской и мировой литературы. Через русский язык мы познали богатство и красоту родного чукотского языка… А ведь некоторые думали и даже говорили: "Зачем нам свой родной чукотский язык, если русский богаче и выразительнее". Может быть, поэтому я и стал специалистом по родному чукотскому языку…

Тутриль рассказывал о своем учении в Ленинграде, о будущем сборнике.

– Это будут не просто сказки и легенды, не просто тексты, а подлинные художественные произведения, и поэтому я буду записывать только от тех, кто их по-настоящему хорошо знает и умеет рассказывать.

– Тогда тебе надо ехать к деду Токо, – сказал кто-то из зала.

– И к нему обязательно поеду, – ответил Тутриль.

Спрашивали больше любознательные школьники, и Роптын решил навести порядок, обратившись к взрослым:

– Почему всё ребятишки спрашивают? Пусть и взрослые задают вопросы.

– Вот ты собираешь сказки, – поднялся с места Элюч, пожарный инспектор. – Как тебе платят – поштучно, или и качество проверяют тоже?

Этот вопрос вызвал большое оживление.

– Мне отдельно за каждую сказку не платят, – серьезно ответил Тутриль. – Я получаю твердую заработную плату.

– Хорошая работа: двойное удовольствие – и сказки слушаешь, и деньги получаешь, – заметил чей-то голос.

– А не скучно тебе в Ленинграде? – полюбопытствовала старушка из дальнего ряда.

– Скучаю, – коротко ответил Тутриль, – по родному Нутэну скучаю.

– А как это так? – снова поднялся Элюч. – Вот ты изучаешь наш язык, сказки и легенды, а живешь в Ленинграде? Может, лучше здесь жить?

Тутриль растерянно огляделся, словно ища помощи у Роптына: вопрос был трудный.

– Так получилось, что научное изучение чукотского языка велось в Ленинграде, – начал Тутриль. – Там находится Институт языкознания, где работают специалисты не только по языкам народов Севера, но и по другим языкам народов нашей страны, а также зарубежных… А нам надо собираться, обмениваться мыслями, печатать свои статьи и книги.

– Печатать можно и здесь, – авторитетно заявила уборщица совхозной конторы Рытыр. – Сейчас новые машинки привезли, от электричества работают.

– Это совсем другая печать, – возразил пожарный инспектор Элюч.

– А все равно – читаешь, будто в книге написано, – настаивала Рытыр.

Наконец Роптын поднялся и сказал, что на этом встреча заканчивается. Повернувшись к Долине Андреевне, он с упреком произнес:

– Тоже мне время выбрала – пришли одни школьники, пенсионеры да лодыри. Все серьезные люди сейчас на работе – кто на охоте, кто в мастерской. Нехорошо получилось, серьезных вопросов не задавали, никто не спросил о международном положении…

– А я очень доволен, – весело сказал Тутриль. – Мне приятно было.

Когда все разошлись, Долина Андреевна напомнила:

– Так, значит, ко мне?

Долина Андреевна жила на берегу лагуны в маленьком домике, выстроенном еще в начале пятидесятых годов. Домик состоял из просторных сеней с угольным ящиком, кладовкой и довольно большой комнаты, куда был вход через кухню.

Раздеваясь, Тутриль осматривался в комнате, примечая необычное ее убранство. Вместо кровати стояло странное сооружение – видимо, это все же когда-то была кровать, но спинки были срезаны автогеном и устроено нечто вроде тахты, покрытой ярким цветным ковром. У противоположной от двери стены от полу до низкого потолка стоял книжный стеллаж, торшер и кресло, покрытое хорошо выделанной нерпичьей шкурой.

Меж двух крохотных окон на стене висел выжженный на фанере портрет Хемингуэя.

Под ним – магнитофон, занимающий половину туалетного столика, уставленного флаконами с духами, коробками с пудрой и косметикой.

У кровати-тахты – стол, бывший нормальный обеденный, но с укороченными ножками.

Заметив, как внимательно гость осматривает обстановку, Долина Андреевна извиняющимся тоном произнесла:

– Сейчас, говорят, в моде полированная мебель. Но она до нас не доходит, оседает в районном центре…

Усадив Тутриля на кровать-тахту, Долина Андреевна принялась хлопотать. Поставила на столик крабовые консервы, икру в банке, чуть сморщившиеся яблоки, пару апельсинов, красивую бутылку венгерского коньяка «Будафок», крохотные рюмочки и торжественно водрузила бутылку ликера "Старый Таллин".

– Я сварю кофе, – сказала она, – ведь настоящие ученые любят кофе.

– А я люблю чай, – виновато признался Тутриль. – Пробовал привыкнуть к кофе, не могу.

– Ну, хорошо, пусть будет чай, – быстро согласилась Долина. – Честно говоря, я тоже предпочитаю чай. А кофе я хотела сварить, чтобы сделать тебе приятное.

– Если ты действительно хочешь сделать мне приятное, то не мельтеши, а садись и угощай меня, – с улыбкой сказал Тутриль.

– Нет, я должна кое-что приготовить, – отмахнулась Долина Андреевна. – Я с утра налепила пельменей и положила в холодильник.

Тутриль улыбнулся в ответ. Где-то когда-то он слышал анекдот о предприимчивом коммивояжере, который ухитрился продать партию холодильников эскимосам Аляски… Но холодильники были и в домиках Нутэна, несмотря на то, что большую часть года за стенами стояла минусовая температура.

– Знаешь, Тутриль, как я тебе завидую! – сказала Долина Андреевна, освободившись на минуту и присев на кончик тахты-кровати. – Какая у тебя счастливая судьба! Живешь в культурном городе, в культурном окружении, не то что я…

– Тебе грех жаловаться, – сказал в ответ Тутриль. – У тебя отличная благородная работа, тебя в селе уважают…

– Я это уважение знаешь каким трудом добыла?

Долина Андреевна тяжело вздохнула, помолчала.

– Главное – не с кем поделиться, некому душу раскрыть… Жизнь меня не баловала. У меня ведь тоже была семья, муж, дочка… Знаешь, давай-ка выпьем с тобой за наше детство, за нашу школу…

Ока налила вино, лихо выпила и закусила кусочком соленой рыбы.

– Я рано вышла замуж, и моя дочь уже взрослая девушка… А вот с мужем не могла ужиться. Вроде бы хороший человек был, военный, политически грамотный, но уж больно скучный. Прямо расписание, а не человек. Пожила вместе с ним в Караганде, оттуда он родом, а потом уехала, забрала дочку… А дочка-то пожила-пожила на Чукотке и уехала к отцу. Все ей здесь не нравилось – и холодно, и снабжение плохое, и народ… представляешь, она даже такое сказала: народ дикий… И когда она такое произнесла… Не то что прогнала ее, но и не стала удерживать… И вот пока за чем-то гналась, годы шли. Приехала сюда, в родной Нутэн, как в последнее прибежище. Стали разное шептать. Всякое говорили, а я работала стиснув зубы. Здешняя библиотека совсем была в развале. Многие ценные книги поворовали, иные обветшали. Хозяйского глаза не было. Стала устраивать читательские конференции. Приохотила людей к книгам на родном языке… Ты знаешь, с чукотским языком у меня неладно получилось. Забыла… Вроде бы все могу сказать, все понимаю, а разговаривать боюсь. Как-то пробовала – смеялись надо мной…

В кухне что-то зашипело, и, оборвав себя на полуслове, Долина Андреевна бросилась туда.

Вернулась она смущенная и виноватая:

– Ну вот, заболталась я с тобой, забыла про пельмени, а они разварились, совсем испортились.

– Да ты не беспокойся, я не голодный.

– Ну, все равно ведь угостить полагается… Ты подожди, я другие поставлю.

Возвратившись в комнату, Долина Андреевна некоторое время молчала, потом улыбнулась:

– Извини, Тутриль, разжаловалась я тут на свою судьбу… Ты не обращай внимания.

– Что ты, Долина, я вот слушаю тебя и думаю… Думаю, что ты зря жалуешься. Конечно, тебе нелегко пришлось, но оглянись, посмотри вокруг, какие люди живут здесь, в старом Нутэне.

– В старом Нутэне, которого скоро не будет, – с неожиданно грустной ноткой произнесла Долина Андреевна, тряхнула волосами и весело сказала: – А я рада, что скоро мы все будем в Кытрыне! Худо-бедно, а все же районный центр.

Рассказ Долины Андреевны разволновал Тутриля. Он хотел сказать, что во всяком движении вперед, наверное, есть какие-то издержки. Кто-то отрывается, уходит вперед, часто не ведая, куда он идет на самом деле. Отец Долины, человек горячий, увлекающийся, назвал свою дочь словом из партизанской песни, не понимая значения этого слова. Но он знал, что это хорошее слово – слово, с которым люди шли вперед, завоевывая свободу для таких, как он. Потом, когда до его сознания дошло, что без русского языка невозможно в новой жизни, он стал усердным посетителем курсов, заставил всех в своей яранге изъясняться только по-русски и дочь свою учил только русскому языку, говоря при этом, что в новом обществе чукотский язык будет не нужен… В пылу спора он даже договаривался до того, что вообще всех других языков не будет… Останется один язык – язык социализма и коммунизма, великий революционный русский язык…

На этот раз пельмени получились, и Долина, несмотря на протесты, наложила Тутрилю тарелку с верхом.

В сенях послышался шум, распахнулась дверь, и в комнату без всякого предупреждения вошел Коноп. Он сделал вид, что не ожидал увидеть здесь Тутриля, и с нарочитым удивлением произнес:

– Какомэй! Ты здесь? А я-то думал, что ты фольклор записываешь на свой магнитофон.

– Надо же человеку и отдохнуть! – сердито возразила Долина Андреевна. – И что за манера – входить без стука, приходить без приглашения?

Коноп некоторое время пристально смотрел на Долину Андреевну, потом решительно подошел к столу, взял бутылку и громко прочитал:

– "Будафок"… А ты меня таким не угощала… Так, – он нагнулся и принялся рассматривать керамическую бутылочку ликера "Старый Таллин". – Как снаряд… "Старый Таллин". Наверное, крепкое. Говорят, чем старее вино, тем оно крепче.

Тутриль встал.

– Ну, мне пора.

– Что ты, посидел бы еще, – потухшим голосом произнесла Долина Андреевна.

– Может, человеку по делу надо, – сердито заметил Коноп. – В научную же командировку приехал.

Коноп вышел следом за Тутрилем и закрыл за ним дверь.

9

Выйдя из домика, Коноп зажмурился от яркого солнечного света. Все сверкало и блестело. По кромке крыши висели длинные сосульки, а из подтаявших сугробов кое-где торчали обломки ледяных копий.

Направляясь к гаражу, находящемуся на морской стороне селения, он вдруг встретил Тутриля.

– Етти! Чего так рано встал?

– Тебя ищу, – озабоченно ответил Тутриль.

– Что-нибудь случилось? – встревоженно спросил Коноп.

– Ничего, – стараясь казаться спокойным, ответил Тутриль. – Не подбросишь к яранге Токо?

– Это ерунда, – весело ответил Коноп. – Я как раз мимо буду ехать.

У гаража, искрошенный гусеницами, был в масляных пятнах снег.

Коноп отпер большой висящий замок и отодвинул широкие ворота.

– Входи в мои владения, – пригласил он гостя.

Глаза постепенно привыкли к полутьме. Тутриль увидел грузовой автомобиль на колодках и вездеход. В дальнем углу – токарный станок, верстак, инструменты.

– Даже автомобиль у тебя тут, – заметил Тутриль.

– Летом ездим, – отозвался Коноп. – В отлив по береговой полосе можно гнать, как по асфальту. До девяноста выжимал вдоль прибоя. Песок мокрый, держит отлично! Жаль, сейчас зима, а то прокатил бы с ветерком. До Токовой яранги можно берегом ехать. Я сейчас чай поставлю. Проходи сюда.

Уголок возле верстака был украшен яркими журнальными картинками. На отдельной тумбочке – проигрыватель. Возле скамьи стоял низенький столик, на нем стаканы и большая фарфоровая чашка. Колотый сахар был насыпан в консервную банку.

Коноп налил воды в электрический чайник, включил вилку в штепсель.

– Вот мое хозяйство, – с гордостью произнес он. – Мечтаю получить мотонарты. Говорят, теперь такие делают… И еще – хочу получить новый вездеход. Этот старенький, чиненый-перечиненый. Держится только на честном моем слове…

Коноп разливал крепко заваренный чай, не переставая разговаривать:

– А к Токо съездить любопытно и интересно… Я сам люблю там бывать. Не понимаю, что это такое, может, наука может объяснить: каждому ясно – нынче яранга изжила себя, лучше жить в доме, да не просто в доме, а чтобы, так сказать, с удобствами, с водопроводом и прочим. А как войду в чоттагин, увижу меховой полог и чувствую щекотание в горле, будто неразведенного спирту хватанул… Может быть, потому, что в детстве жил в яранге? Но вот Айнана: она родилась в доме, всю жизнь провела в интернатах и общежитиях, а тут – живет в яранге, и вроде бы ей нравится.

– Откуда ты знаешь, что нравится? – спросил Тутриль, ожидая, пока остынет чай.

– Сама сказывала, – ответил Коноп. – Как-то мы с Долиной Андреевной беседовали с ней.

– О чем?

– Да про все. Про нее, про ее моральный облик, – пояснил Коноп. – Комсомолка, а живет в яранге… Приезжал к ней парень из Анадыря – вроде жених. Только почему-то быстро уехал. Непонятно. Вот ты как насчет этого думаешь?

– Насчет чего? – спросил Тутриль.

– Ну, этого самого… – Коноп посмотрел на Тутриля. – Вот как ты думаешь: правильно Долина рассуждает?

– О чем? – не понял Тутриль.

– Да об этом самом, – Коноп сделал какое-то неопределенное движение. – Долина Андреевна говорит, что, мол, наши девушки слишком легко идут на сближение…

– На что?

– На сближение, – повторил Коноп. – Это ее выражение – сближение, близость… Так вот Долина Андреевна осуждает наших девушек. Главное, за то, что рожают детишек. Но ведь ясно, что именно от этого и бывают ребята. Я это еще в третьем классе, между прочим, знал.

– А как ты сам об этом думаешь? – осторожно спросил Тутриль.

– Честно?

Тутриль молча кивнул.

– Конечно, жалко девушек, – медленно проговорил Коноп. – Но парней маловато, а те, кто приезжает, – на время. Руки, значит, в нашей кассе, а глаза видят леса, поля, уши слышат песню петуха… Я знаю тут одного бывшего пограничника. Остался работать строителем в совхозе. Деньги копит на машину…

– Не все ведь такие, – попытался возразить Тутриль.

– Конечно, не все, – легко согласился Коноп. – Но когда народу маловато, то такие очень заметны…

Тутриль и Коноп некоторое время молча пили чай. Потом Тутриль осторожно спросил:

– А как у тебя самого? Почему ты не женат?

Коноп помедлил с ответом.

– Все как-то не получалось… Тех, кого я любил и на ком бы женился, моя персона не интересовала. А кому я был интересен, те мне почему-то не подходили… А потом с годами становишься осторожнее…

– А Долина Андреевна?

После продолжительной паузы Коноп неопределенно сказал:

– Много рассуждает…

– Эгей! Есть кто тут? – послышался голос Гавриила Никандровича. – Ворота нараспашку, механика нет.

– Как нет? – весело отозвался Коноп, видимо обрадованный тем, что прервался трудный для него разговор. – Мы тут! Чай пьем!

Гавриил Никандрович поздоровался с Тутрилем и спросил:

– А как машина, готова?

– Товарищ директор! – укоризненно произнес Коноп. – Когда было такое, чтобы у Конопа не была готова машина?

– Это уж точно, – удовлетворенно произнес Гавриил Никандрович. – Ну, а если так, то через двадцать минут можем выезжать. Значит, вы с нами, Иван Оннович?

– До яранги Токо, – ответил Тутриль.

– Добре, – сказал Гавриил Никандрович.