Текст книги "След росомахи"

Автор книги: Юрий Рытхэу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

4

На улице было тихо. Огромное, светлое от звезд небо сняло над домиками, приютившимися на берегу скованного льдом океана. Казалось, оттуда, сверху, из космической дали на заснеженную землю неслышно изливалась тишина, затопляя все – домики, голубые айсберги, сугробы, морское побережье, тундру, каждую ямку, звериную нору и синий след росомахи, протянувшийся от песцовой приманки к низким, скрытым под снегом ивовым зарослям на берегу реки.

На стук открыла Айнана. Она была как-то странно одета – в синем фартуке, обсыпанном чем-то белым, словно припорошенном снегом.

– Это вы? – удивленно спросила Айнана.

– Ты не ждала?

– Нет.

В комнате, возле окна, Тутриль увидел станок, куски моржового бивня, несколько готовых пиликенов, фигурок нерп, моржей…

– Это ты делаешь? – с удивлением спросил Тутриль.

Айнана молча кивнула. Она взяла со стола большой клык и подала Тутрилю.

– Узнаете?

Перед Тутрилем был Нутэн его детства: два ряда яранг на узкой галечной косе, три деревянных круглых домика, магазин и здание старой школы, выделявшееся и величиной, и блестящей крышей из оцинкованного волнистого железа. На морском берегу разделывали моржей, вытаскивали из воды вельботы, несли на плечах байдары. Возле школы толпились ребятишки, и среди них – учительница, высокая, худенькая, с длинными светлыми волосами. На лагунной стороне молодые парни кидали бол в пролетающие утиные стаи. Чуть дальше яранг, на пустыре, стоял ветряк – электростанция, вокруг – несколько домиков. Над домиками парил метеорологический змей с грузом приборов…

– Откуда ты все это взяла? – с удивлением спросил Тутриль.

– У деда сохранилась старая фотография, – ответила Айнана. – И еще – он много мне рассказывал.

Вглядевшись пристальнее в изображение старого Нутэна, Тутриль нашел отцову ярангу. На камне у стены сидел мальчик.

– Это я? – с улыбкой спросил Тутриль.

Айнана глянула через плечо.

– Может быть… Теперь переверните клык.

На другой стороне был изображен новый, сегодняшний Нутэн. Каменные дома косторезной мастерской, двухэтажная школа, деревянные домики – многоквартирные, голубые и серенькие одноквартирные, – такие, как у Онно…

Клык был раскрашен акварелью. Неярко, словно краски уже выцвели от времени. И в этой бледности красок было что-то трогательное, щемящее, как мимолетное, смутное воспоминание.

– А ты, оказывается, настоящий художник, – тихо сказал Тутриль, искренне пораженный увиденным.

Тутриль не знал, как себя держать, снова взял в руки клык, оглядел комнату. Если не считать станка – обыкновенное убранство современного чукотского жилища: кровать, шифоньер, стулья, стол, полка с книгами…

– Расскажи-ка подробно, как вы оказались в яранге, – попросил Тутриль и уселся на стул.

Айнана смахнула костяные крошки с фартука, придвинула ближе второй стул и устроилась напротив.

– Я приехала сюда, когда дед с бабкой уже были в яранге, – начала Айнана. – После окончания Дебинского медицинского училища я работала в Анадыре, в окружной больнице. Как-то получаю письмо от матери – она сейчас с новым мужем, моряком, живет в Петропавловске. Писала она, что с дедом что-то случилось, просила поехать в Нутэн, навестить стариков.

– А почему сама не поехала?

– У нее маленький ребенок, моя сестричка, – смущенно, с виноватым видом произнесла Айнана. Потом подняла глаза на Тутриля, улыбнулась и продолжала: – Приезжаю в Нутэн, и вправду ни деда, ни бабки в доме нет. В дверях палочка торчит вместо замка. Стала узнавать, что случилось. И рассказали мне все, что случилось между дедом и вашим отцом.

– Но из-за чего? – с нетерпением спросил Тутриль.

– Из-за переселения, – ответила Айнана. – Есть такой проект: Нутэн и окрестные селения перевести в районный центр и сделать один большой благоустроенный поселок… Называется это концентрация. Много разумных доводов приводили – там и дома большие можно построить со всеми удобствами, и работа всем будет…

– А что, здесь работы нет? – перебил Тутриль.

– Многие ведь кончили семилетку, а то и десятилетку, – с улыбкой ответила Айнана, – охотиться не хотят… А там – всякие учреждения, конторы, большая звероферма. Загорелись многие. Стали мечтать: вот, говорили, и в город не надо будет ехать, свой город построим в тундре… На собрании выступали, рассказывают, все единодушно… А вот дед встал и сказал про Наукан… Вы знаете?

Тутриль хорошо помнил Наукам – знаменитое когда-то эскимосское селение. Оно располагалось прямо на берегу Берингова пролива, на крутом обрывистом берегу, рядом с географической точкой мыса Дежнева. Тутриль хорошо помнил старый памятник русскому землепроходцу – большой деревянный крест и медную доску с выгравированным на двух языках – русском и английском – приглашением поддерживать этот памятник в знак уважения к подвигу Семена Дежнева. Науканские яранги стояли на такой крутизне, что в зимние дни люди едва не ползли по обледенелым тропам. С большим трудом выстроили там школу, магазин и полярную станцию… В пятидесятые годы, когда на Чукотке вместо яранг стали строить дома, было решено Наукан перевести в другое место… И тут была совершена непоправимая ошибка: науканцев в большинстве своем переселили в Нунямо, в чукотское селение, мало связанное с эскимосами. Вдруг вспомнились давно забытые распри, легенды и сказания… Науканцы стали уходить из Нунямо – селились в Лорине, в Пинакуле, уезжали в Уэлен. Разрывали давние родственные связи, распадалась веками скрепленная дружба… Во время весенней моржовой охоты старались заехать в древнее обиталище, высадиться на берег, побродить по старым, памятным тропинкам, посидеть на пороге родного покинутого жилища, глядя на широкий простор Берингова пролива… – Дед напомнил Наукан и сказал, что не хочет причинять горе своим землякам и поэтому голосует против переселения… Ну, и ваш отец накинулся на него. Стал обвинять чуть ли не в предательстве… Вы знаете, что дед и ваш отец дружили с детства. Даже, говорят, у них какое-то древнее родство.

– Ну, а ты-то почему здесь осталась, не вернулась в Анадырь?

– Как же я покину их? – пожала плечами Айнана. – Они же там совсем одни. Когда я приехала к ним, первое время никак не могла привыкнуть к яранге, к пологу: я ведь родилась в домике, а ярангу только в букваре видела… А тут – такая древность. Сначала все не так делала – жирник у меня коптил, костер то совсем не горит, то дыму полно в чоттагине… А с собаками сколько мучилась! Сколько раз пешком шла с середины дороги – опрокинут собаки нарту и убегут. А когда подружилась с вожаком – все стало хорошо. Теперь они меня больше понимают, чем некоторые люди… А вот охотиться и сейчас трудно…

– Как, ты и охотишься? – удивился Тутриль.

– А почему нет? – просто и спокойно ответила Айнана. – Деду одному трудно – охотничий участок большой. Училась ставить капканы, выслеживать зверя… Нынче у меня забота такая – появилась росомаха, повадилась таскать песцов из моих капканов. Никак не могу поймать ее, иной раз целый день иду по ее следу, а она все уходит… Я и нерпу стреляю… Видела несколько раз умку, но он под охраной…

– А не скучно в яранге?

– Некогда скучать, – ответила Айнана. – Когда непогода – из кости вырезаю пиликенов или вот разрисовываю клыки… Знаете, я зарабатываю здесь в несколько раз больше, чем в Анадыре, в больнице. Хватает на все.

Тутриль смотрел на Айнану и ощущал себя как-то странно, непонятно. Он и впрямь пришел, чтобы разузнать поподробнее о дяде Токо, об Эйвээмнэу, но его все больше привлекала девушка, такая непохожая на других.

– Ну а теперь тебе нравится жить в яранге? – спросил Тутриль.

– Коо [Коо – не знаю. ], – пожала плечами Айнана. – Дело нравится, а сама яранга я не сказала бы, что нравится, хотя, наверное, у нее есть свои преимущества перед деревянным домиком. В пургу тепло, уютно, но помыться негде, стол поставить некуда, да и много других неудобств. Дед с бабкой не замечают всего этого – может быть, потому, что сами как следует еще к деревянному дому не привыкли.

– А Токо продолжает рассказывать сказки?

– Он не любит, когда это называют сказками, – ответила Айнана. – Да и по заказу он ни за что даже рта не раскроет. Иногда просишь, просишь, особенно в пургу, когда тоска, работать неохота, батарейки сели в приемнике, а он все отнекивается и даже сердится. Говорит: нельзя по принуждению рассказывать… Зато, когда находит на него вдохновение, заслушаешься… Я думаю, если бы он был по-настоящему грамотным человеком, он стал бы писателем…

– Вот и я, так думал, – улыбнулся в ответ Тутриль.

Ему не хотелось уходить отсюда, от этого спокойного и тихого голоса, от этого удивительного для него, нового ощущения непонятной нежности.

Перед ним на столе лежал моржовый клык с панорамой старого Нутэна, с родной ярангой, где он родился и вырос. Воспоминания детства мешались со словами Айнаны. Он вспоминал весенние горячие дни, когда мальчишкой он украдкой плакал, оставленный в море меж торосов взбунтовавшимися собаками. Он тогда возил моржовое мясо от кромки ледового припая в селение. Отцы охотились на вельботах, старшие ребятишки тоже находились при них, а вот младшие были заняты перевозкой сала и мяса. Трудная это была работа. Лед по всем направлениям был изборожден трещинами, покрыт лужами талой воды. Кое-где уже образовались промоины – дыры во льду до самой соленой воды. Как ни старались юные каюры обходить лужи и трещины, все же мокли с ног до головы… Как сладко было потом спать в меховом пологе, на мягкой оленьей постели! Никогда и нигде больше не доводилось Тутрилю так сладко спать.

И еще – собирание дров по берегу моря после штормовой погоды. Надо было встать на самой заре, когда восток только начинает слегка алеть. В темноте светился океан, слышалось шумное дыхание волн, и разгоряченное от сна лицо покрывалось студеными мелкими солеными каплями. Тутриль шагал по мокрой гальке. Ноги скользили и разъезжались, а глаза цепко шарили по берегу в поисках чего-нибудь светлого. Иногда это был обломок доски, бревнышко, обточенное волнами, иногда огромный ствол с обломанными сучьями, обломок борта лодки, дверь, железная или деревянная бочка… В эти часы вспоминались рассказы о редких удачных находках, когда счастливец находил целый корабль, нагруженный разными удивительными товарами.

Кроме дров, можно было найти ритльу – дар моря – дохлого моржа, лахтака или, если очень повезет, кита. Но такое редко случалось…

Тутриль нагибался, брал длинные петли морской травы и ел их, смачно хрустя. Потом, через много лет, впервые испробовав малосольные огурцы, он нашел удивительное сходство их со вкусом морской травы на берегу Нутэна.

Вспоминалась утиная весенняя охота, когда спозаранку снаряжались упряжки и охотники ехали к Пильгыну – проливу, соединявшему лагуну с морем. Там через безлюдную косу с тундровой стороны в море перелетали утиные стаи. Такая охота не считалась серьезной. Эта страда для Тутриля была одним из самых приятных детских воспоминаний…

А игры на лагуне, когда по свежему льду, отталкиваясь острыми палками, мчишься как ветер и через прозрачную поверхность видишь шевелящиеся и стелющиеся по дну травинки, сонных, укрывающихся на зиму рыб?..

– Я думаю, что деду все равно надоест в яранге, – убежденно сказала Айнана, – но ему надо побыть там… Он ведь не может без людей, без друзей. Да и бабка все время его пилит, попрекает…

– Как бы мне хотелось побывать в яранге, – сказал Тутриль.

– А вы приезжайте, – просто сказала Айнана. – Дед и бабушка будут рады…

– Ты думаешь?

– Я уверена, – ответила Айнана. – Они иногда вас вспоминают, ваше детство.

– И что говорят? – с любопытством спросил Тутриль.

– Ничего особенного, – вздохнула Айнана.

Тутриль с трудом заставил себя подняться.

5

В сенях толпились люди, но в зал еще не пускали.

– У нас был такой клуб! – с сожалением вспоминал Роптын. – Там была настоящая сцена. Красивый занавес из материи, похожей на шкуру неродившегося нерпенка, – бархат называется… Сгорел он…

– Отчего?

– От елки, – вздохнул Роптын. – В тот год нам самолетом привезли настоящую лесную красавицу. Хотели нарядить по всем правилам. Кто-то сказал – надо свечи зажечь, живым огнем украсить.

Тутриль посмотрел в окно. За покрытой снегом лагуной, за пологими холмами синели далекие горы.

Сюда он пришел первоклассником. Учителем был Роптын.

– Помните, вы вошли с классным журналом. Вон там висел портрет Ворошилова. Вы смотрели на него и причесывались. Потом вынимали изо рта табачную жвачку и начинали урок…

– А ведь и я начинал здесь учиться, – с улыбкой принялся вспоминать Роптын. – Еще в ликбезе. У Петра Петровича, а потом Валентины Дмитриевны. Не думал тогда, что сам стану учителем.

– Но ведь научили же и нас грамоте! – напомнил Тутриль.

– А ведь выходит, что твоя ученость начиналась от меня, – грустно улыбнулся Роптын.

– Что верно, то верно, – весело ответил Тутриль.

– И все-таки какая дерзость была у нас! И у твоего отца, Онно, и у Токо. Мы сразу все хотели переделать! Всю жизнь. Хотели все новое. Делали окна в ярангах, учились грамоте и даже новым танцам. Нынче молодые не такие… Вот возьми, к примеру, Конопа. У него шесть классов образования. Сравнить с тогдашним образованием – он прямо академик! Умелый механик, с вездеходом разговаривает как с другом… А Долины Андреевны побаивается. Признавался мне: стесняется, что по уровню образования не подходит…

– А она как?

– Тоже непонятно себя держит: вроде бы у них между собой ничего такого – дружба и товарищество. – Роптын огляделся. – А все знают, Коноп у нее ночует. Это, конечно, ничего не значит с точки зрения закона… Но хорошо бы по всей форме, с женитьбенной бумагой. А то взяли теперь привычку – без бумаги жить. Скажу тебе по секрету, многие не хотят получать женитьбенную бумагу, особенно многодетные.

– Почему?

– Потому что получают от государства пособие как одинокие матери, – пояснил Роптын. – Нашли лазейку. Живут по двадцать, а то и больше лет в незарегистрированном браке… А Конопу с Долиной Андреевной чего бояться? Детей-то у них нет!

Появился Коноп в белой камлейке, в расшитых бисером танцевальных перчатках с бубном в чехле из защитной плотной ткани.

В маленькую комнатку, примыкающую к сцене, собирались мужчины и женщины. Тутриль поначалу не узнал Айнану: она накрасила ресницы, подвела глаза.

Айнана глянула на Тутриля и улыбнулась.

Роптын громко похвалил девушку:

– Ты сегодня очень красивая. Ну прямо настоящая артистка.

Зрительный зал быстро заполнился.

Раздвинулся занавес, и первые же удары бубна возвратили Тутриля в старый Нутэн. Вспомнилась старая яранга с потемневшими от дождей и снега моржовыми кожами. Старый Нутэн ожил в памяти Тутриля, царапая сердце тоской и окутывая его светлой грустью.

На сцену вышла Айнана.

Полуприкрыв глаза, она смотрела в зал. Ее гибкое тело угадывалось сквозь просторную камлейку. Простые движения, знакомая с детства мелодия, отмеряемая резкими ударами бубна, рождали в груди Тутриля теплую волну нежности.

Почему-то вдруг вспомнился Ленинград. Яркий солнечный день, мост Лейтенанта Шмидта и сфинксы у спуска к Неве, напротив Академии художеств, Лена в легком белом платье и ветер с Невы, развевающий ее светлые волосы.

Тутриль едва дождался конца концерта и ринулся за кулисы, чтобы отыскать Айнану.

Но его перехватили Гавриил Никандрович и Роптын.

– Иван Оннович! Вас ждут в столовой!

– В какой еще столовой? – удивился Тутриль.

– Банкет! – значительно произнес Роптын. – Сельский Совет дает в твою честь торжественный банкет.

– Извините, но мне нужно… – сказал Тутриль.

– Все участники концерта приглашены, – прервал его Роптын. – Народ ждет.

Окна столовой на берегу лагуны ярко светились. Весь обеденный зал занимал роскошно убранный стол, на котором стоял цветок в горшке.

– Постарались наши повара, – гордо сказал Гавриил Никандрович, – фирменные блюда приготовили.

– Вот! – Роптын показал на стол. – Долина Андреевна даже свой цветок принесла!

Казалось, в столовую собрался весь Нутэн: пришли охотники, оленеводы, работники полярной станции, пограничники. Каждый считал своим долгом подойти к Тутрилю, поздороваться с ним, поздравить с приездом.

Айнана не появлялась.

Все уселись за стол, и Гавриил Никандрович уже встал, чтобы произнести тост. Заметив беспокойство сына, Кымынэ спросила:

– Что с тобой?

– Почему нет Айнаны?

– Придет, – спокойно ответила Кымынэ. – Может быть, она переодевается… Она хорошая, добрая. Ах, если бы ты привез Лену! Так мне хочется встретиться с ней!.. Может, еще будут у вас дети?

– Может быть, будут, – безразлично ответил Тутриль, думая о другом.

– Я знаю, вам трудно было, – сказала Кымынэ. – Без квартиры, в общежитии – какой ребенок?..

Да, все так и было. Общежитие, диссертация, а потом, когда появилась квартира, – диссертация Лены, ее научная работа…

Ну почему Айнана не идет?

– …Достижения в культурном развитии народа ярко проявились в судьбе Ивана Онновича Тутриля! – слышались слова Гавриила Никандровича.

– Тутриль! – услышал он возглас Конопа. – За тебя! Чтоб ты стал академиком!

– Я для Лены сшила торбаса, маленький пыжиковый жилет с вышивкой, – тихо говорила Кымынэ. – Отвезешь и скажешь: от меня. Пусть носит в Ленинграде, когда мороз. Ах, если бы она сюда приехала. Мы бы встретили ее как родную. Никто еще из нашего селения не женился на тангитанской женщине. Ты первый…

Тутриль встал.

– Ты куда? – насторожился отец.

– Я выйду.

– И верно, – кивнул Роптын, – душновато здесь. Сколько раз говорил директору столовой, чтобы поставил электрический вентилятор! А он: все тепло выдует! Приехал на Север и холода боится… Иди, иди подыши воздухом..

Тутриль пробрался к выходу.

Тишина накрыла весеннюю ночь.

Он постоял на крыльце, соображая, куда идти. Запутался совсем в новом Нутэне. Он мысленно представил нарисованный Айнаной Нутэн и зашагал.

Снег мягко осыпался в следе: он уже не был сухим и ломким, как в середине зимы.

Тутриль пересекал светлые пятна от освещенных окон, обрывки разговоров, музыки.

Ни одно из окон домика Токо не было освещено.

В железной петельке входной двери вместо замка торчала палочка. Догадываясь о случившемся, Тутриль еще раз обошел домик и увидел, что толстая железная проволока с цепями пуста. С крыши тамбура исчезла нарта. В снегу остались круги от собачьих лежек. Следы полозьев вели в темноту.

Тутриль постоял возле домика и медленно побрел обратно в столовую, навстречу музыке.

6

Далеко за полночь Тутриль с родителями возвратился домой.

Окно и Кымынэ были оживлены.

– Кыкэ вай! – тихо сказала Кымынэ. – Я не помню, чтобы кого-то еще так чествовали в нашем селе. Разве только кандидата в депутаты… Но для него банкета не устраивали… А тебе устроили.

Тутриль, занятый своими мыслями, коротко отвечал и вымученно улыбался.

– Жаль только, что дяди Токо и тети Эйвээмнэу не было, – заметил он.

– И хорошо, что их не было, – строго сказал Онно.

– Что же у вас тут случилось такое, что ты разошелся с самыми близкими друзьями? – спросил Тутриль.

– Хотел я отложить этот разговор, – задумчиво произнес Онно, – но раз тебе хочется знать, что случилось между мной и Токо, так и быть, расскажу… Кымынэ, дай-ка нам чаю.

Кымынэ принесла чай, поставила вазочку с колотым сахаром и ушла на кухню, чтобы не мешать мужскому разговору.

– Мы крепко поспорили с Токо… И спор наш – не просто ссора, а – как бы тебе сказать? – принципиальные разногласия…

Эти слова Онно произнес с некоторой запинкой.

– Так вот слушай: лет десять прошло с тех пор, как мы покинули яранги и построили вот эти домики. Все были довольны, хотя поначалу нашлись и такие, что отказывались переселяться из яранг в дома. Но ведь не они вели людей, полных решимости порвать все связи с прошлой, постылой жизнью… Довольно быстро мы обнаружили, что эти маленькие домики плохо приспособлены к нашему суровому климату. В них холодно и тесно. Начали перестраивать, утеплять… Потом стали строить двухкомнатные дома… Тоже не то. Вот построили для косторезов многоквартирные, с центральным отоплением… Но это только для них… Колхоз не мог себе позволить такого. Ведь и деревянные дома мы получили от государства, почитай, даром. Плата-то за них была чисто символическая. Сейчас возникла нужда в другом жилище – в таком, в каком живут в городах. Чтобы все, значит, удобства были здесь… Однако в каждом маленьком селе строить большие дома дорого и невыгодно. Ведь здесь должны быть и школа, и почтовое отделение, и магазин, и баня, и всякое другое бытовое обслуживание. В ином селе всего несколько сот человек, но вся обслуга должна быть… И, кроме того, надо всех обеспечить работой. Ведь раньше как – каждый сам по себе охотился, а сейчас одна бригада может обеспечить мясом все село… А остальным что делать?

– Все, что ты говоришь, верно, и многое мне известно. Однако какое это имеет отношение к Токо?

– Самое прямое, – усмехнулся Онно. – Вот слушай дальше… Родилась идея сселить такие маленькие селения, как Нутэн, в большое село или даже поселок. Выбрали Кытрын как центр. Есть проект. Построят несколько многоэтажных домов, Дом быта, телефонную станцию, станцию «Орбита», чтобы телевизор можно смотреть… Но самое главное – большое производство там будет. Много рабочих мест… А то ведь иные в нашем совхозе в месяц рублей по десять – пятнадцать зарабатывают – нечем занять людей…

Онно отхлебнул остывшего чаю.

– Когда кончилось собрание и надо было голосовать за переселение, один человек был против – Токо. Это меня так удивило, что я подумал, что он ошибся. Переспросил, а он твердо отвечает: да, я против. Вот так.

Потом мы встретились поговорить, и знаешь, что он мне сказал? Он сказал, что я не люблю своего народа и собираюсь предать его… Ты представляешь, что он сказал, – предать народ? Он мне напомнил Наукан…

И вот что он мне еще сказал, – продолжал Онно. – Хорошо, мы переселимся в Кытрын. Вселимся в удобные квартиры с теплыми туалетами. Будем организованно ходить на работу на звероферму. Смотреть телевизор или широкоэкранное кино. Вечером ходить в ресторан и культурно выпивать на белых скатертях. А что останется от чукотского народа? Ведь всякий народ, сказал Токо, отличается от другого своеобразным трудом… Мы – морские охотники, и должны жить как морские охотники. И еще сказал: мы постепенно утратим свои обычаи, позабудем родной язык… и вконец утратим свой собственный облик… Понимаешь, как рассуждает твой любимый дядя Токо?

Я сначала с ним спорил, пытался его убедить словами, – говорил Онно, – но он уперся на своем. Он сказал: хорошую жизнь надо строить там, где ты живешь, а не искать на стороне. Он даже обозвал меня эмигрантом. Говорит: сегодня ты захочешь переселиться из Нутэна в Кытрын, завтра в Анадырь, потом в Магадан, и так далее… Как только у него поворачивался язык говорить такие слова?

– И что же, он один против? – спросил Тутриль.

– Открыто – он один, – ответил Онно. – Гавриил Никандрович воздержался и получил за это выговор.

– Выходит, не один Токо против переселения? – сказал Тутриль. – А может, он прав? Ведь и телевидение, и разные удобства, наверное, можно устроить и в Нутэне…

– Ты меня не понял, – мягко возразил Онно. – Дело не в удобствах, а в том, что будто разбежались и остановились… Вот это плохо.

– Нет, что-то тут не так, – с сомнением покачал головой Тутриль. – Покинуть Нутэн? Как же так легко все согласились? Покинуть родину…

Онно пристально посмотрел на сына.

– Да ты что – сомневаешься?

– Сомневаюсь.

– И что же, может, как Токо, в знак протеста в ярангу переселишься? – с усмешкой спросил Онно.

– В ярангу переселяться не буду, но поеду к дяде Токо, – сухо сказал Тутриль.

– Ты знаешь, что он тебе не родной дядя? – спросил Онно.

– Знаю, – ответил Тутриль, – но он тебе брат по дружественному браку. А это тоже кое-что значит.

– Все это – пережитки прошлого, – сердито сказал Онно.

…Дружественный брат… Как это далеко и давно, но все равно волнует, когда вспоминаешь об этом. Токо и Онно росли вместе с малых лет. Посторонним и впрямь казалось, что они родные братья… Но они были лишь дружественными братьями. Их отцы появились в Нутэне незадолго до больших перемен, когда к этим берегам стали часто наведываться корабли тангитанов. Они пришли из дальних сел, вымерших от голода и болезней. В Нутэне они поначалу были чужаками. К тому же оба были уже женаты и не могли породниться с нутэнцами. Каждый мог их обидеть, и не у кого им было искать защиты. Единственное, что могло им помочь, это обычай старинного дружественного брака, который делал их родственниками.

И отцы Токо и Онно сговорились между собой обменяться на время женами и закрепить таким образом дружбу.

Они делали это открыто, на виду всего Нутэна, и все понимали, что отныне между двумя этими семьями возникло новое, освященное обычаем родство. Никто уже безнаказанно не мог обидеть одного, ибо на помощь к нему тотчас мог прийти другой.

Родились два сына – Токо и Онно – и никто в той и в этой семье в точности не мог сказать, чьи это дети. Удивительно было и то, что они походили друг на друга как настоящие братья.

Всю жизнь шли они рядом, рука об руку, вместе стали одними из первых комсомольцев Нутэна, соединили упряжки, когда надо было помогать челюскинцам, а потом вместе работали, перестраивали жизнь в старинном чукотском селении Нутэн.

И вот их дороги разошлись.